Страница:
– Мы это… деньги принесли. Но если сейчас неудобно…
– Удобно, удобно. – Рустам захлопнул дверь сразу же, как только парни вошли.
Почесав затылок, Максим подпрыгнул, оттолкнулся и ласточкой нырнул в дверь, вынырнув уже в комнате комсорга. Перевернулся на застилавшем пол коврике, уселся на койку…
Под койку, сейчас же заглянул Рустам, вытащив светло-коричневый саквояж дивной свиной кожи.
– Вот! – Вытащив из саквояжа два свертка, он протянул их парням. – Можете не примерять, размер ваш.
– А посмотреть-то хоть можно?
Комсорг махнул рукой:
– Смотрите, только быстро. Врать не стану – фирма!
Джинсы!!!
Макс негромко расхохотался – мог бы и громко, все равно его здесь никто не услышал. Комсорг курса Рустам, оказывается, втихаря спекулировал джинсами – самым модным по тем временам дефицитом. Впрочем, не «спекулировал», тогда говорили «фарцевал» или «толкал». Ну черт чернявый! Хотя… у каждого свой бизнес.
– Точно фирма! – делая ударение на последний слог, с придыханием прошептал Виталик. – Ишь ты, лейбак-то – «Леви Страус».
– Рустам, а они хоть «пилятся»?
– А ты проверь, – усмехнулся комсорг. – Возьми вон спички.
Недоверчивый Виталькин напарник поелозил по шву спичкой, пока та не окрасилась синим, точнее сказать, в цвет «индиго». А это значило, что джинсы были настоящими, фирменными – их можно было для крутости натирать кирпичом.
– Слышь, Рустамчик… А у тебя потом еще будет? Мы к Новому году деньги накопим…
– Вот как накопите, так и придете! – хохотнул комсорг. – Все, идите. Смотрите на собрание не опаздывайте!
Он буквально вытолкнул довольных парней в двери. Туда же проследовал и Максим, минут через пять, вслед за парнями, оказавшийся в другом бараке, третьем, в комнате у девчонок. Собственно, девчонка там была одна – та самая красотулька-брюнеточка. Надя?
– Слышь, Надюха, мы вот тут шли…
Точно! Она.
– И подумали: тебе вина не купить? Если купить, то…
– Не, ребята, спасибо, но увы – финансы поют романсы. – Девушка засмеялась. – Если только так угостите.
– Конечно же, угостим, само собой! Ой, Надя, девки сказали – гербарий надо на кафедру срочно сдавать.
– Срочно?! – Девчонка явно забеспокоилась. – Так теперь уж только в понедельник. Завтра же подружке отвезу – она передаст.
– Ну, мы пошли тогда… Ты на собрание-то чего не торопишься?
– А. – Надя отмахнулась. – Успею. Сейчас вот гербарий найду… куда ж я его засунула-то? Ага… Наверное, под матрасом! Чтоб лучше распрямлялись…
Парни ушли уже, но достать гербарий девушка не успела – в дверь снова постучались, настойчиво и вместе с тем игриво.
– Ну кто там еще? Ой… – Распахнув дверь, Надька скривилась, словно от зубной боли. – Рустам… Чего тебе?
– Я ненадолго. – Комсорг был уже в черной официальной паре, на лацкане пиджака сиял большой комсомольский значок с надписью «Ударник-1973».
Под мышкой «душа и совесть» курса держал сверток.
– Сестре не подошел, маловат… я вот подумал: может, тебе? Ты дверь-то прикрой, мало ли…
Дождавшись, когда девушка закроет дверь на крючок, Рустам развернул оберточную бумагу, извлекая на свет божий… шикарный джинсовый комбинезон! Похоже, что тоже фирменный, насколько знал Тихомиров, китайцы тогда еще джинсов не шили – не научились, а может, боялись Председателя Мао. В семьдесят пятом году тот еще был жив… кажется.
– Ах! – Курдюкова была просто ошеломлена. – Прелесть какая… и это же мой размер!
– Померь. – Главный комсомолец курса шумно сглотнул слюну. – Я отвернусь…
– Но… – Синие глаза девчонки вдруг погасли. – Это же, наверное, дорого. Мне не потянуть. Нет… спасибо, конечно, за предложение, но…
– Восемьдесят рублей тебе не потянуть? – саркастически хмыкнул Рустам. – Всего-то две стипендии. Тем более можем договориться… ну, чтоб ты не за раз отдавала и не за два, а постепенно… когда червонец, когда – два…
– Ой, Рустамчик…
– Ты меряй, меряй…
– Ладно…
– Только это… Сейчас в Европе модно такие комбинезоны прямо на голое тело носить, без всяких там маек, рубашек… с одним лифчиком только. Но если ты стесняешься…
– Я? Да ты лифчика моего не видел!
Да уж, не видел, как же!
На этот раз хмыкнул уже Максим. Вся группа видела – недаром же ты, девочка, так упорно выставляла на всеобщее обозрение свое белье… к слову сказать, и в самом деле красивое.
А Надюха между тем быстро переодевалась – скинула спортивные брюки, рубашку… Конечно, Максим не смотрел… старался не смотреть, но… взгляд его нет-нет да и падал в зеркало, которое бесстыдно отражало точеное девичье тело. Впрочем, любоваться пришлось недолго – девушка живенько натянула комбинезон, действительно пришедшийся ей впору.
Повернувшись, Рустам одобрительно зацокал языком:
– Вах, вах! Какой дэвушка! Нет, в самом деле, какая же ты красивая, Надька! И как тебе идет этот комбинезон. А ну-ка повернись, подойди к зеркалу… Ну! Королева! Вылитая королева. Джейн Фонда!
Надюха стояла у зеркала и – по всему видно было – сама себе очень нравилась. Вот потянулась, вот – повела плечом.
И как-то незаметно, будто само собой так случилось, комсорг вдруг оказался рядом с девушкой, неслышно подошел сзади, обнял… оп, руки его пролезли под комбинезон…
– Ой, Рустам, перестань… перестань сейчас же!
– Всего двадцать рублей в месяц, – жадно гладя девчонку по животу, шептал Рустам. – Десять… Какая ты красивая, Надя… Ну, не стесняйся же своего тела! А хочешь… я тебе эту джинсу подарю? Вот так, просто?
– Так просто? – Студентка неожиданно покраснела. – За кого ты меня принимаешь?
– За свободную современную девушку! – гулко сказал Рустам. – А не за какую-нибудь там клушу – «синий чулок»! Нет-нет, я тебя не неволю… Просто ты такая красивая, что… что очень хочется целовать все твое тело! А комбинезон этот… пусть он останется у тебя. Бери! Просто так. Бесплатно! Ну, ты только посмотри! Взгляни же… И – всего один поцелуй… нет, несколько…
Надюха все же сломалась. Вначале позволила поцеловать себя в губы… потом с ее правого плеча опустилась бретелька… а вот – и с левого… Вот полетел на пол лифчик, обнажив упругую грудь, которую ушлый комсорг принялся тут же целовать с алчностью и истинно животной страстью…
– Рустам… Рустам… вдруг кто-нибудь придет… вдруг кто-нибудь…
Девушка уже оказалась в койке, и Рустам принялся деловито стаскивать с нее комбинезон вместе с трусиками…
Ай-ай-ай, что делают? Так и до гербария не дойдет. Притворно покручинившись, Тихомиров легонько смахнул рукой стоявший на столе графин… и тот разбился вдребезги!
– Ай! – Надюха тут же натянула комбинезон обратно и испуганно сверкнула глазами: – Кто здесь?
За дверью – весьма кстати – вдруг послышались шаги и чьи-то веселые голоса.
– Ребятапришли, – тихо сказала Надя. – Сашка с Виталькой.
– Поди, за вином ходили, – поправляя галстук, ухмыльнулся комсорг.
Поправил, походил перед зеркалом, потом обернулся, посмотрел на девушку, плотоядно, словно древний ящер на какое-нибудь ходячее мясо. Улыбнулся, подмигнул даже:
– Ты комбинезончик-то носи…
И ушел, оставив дверь открытой.
– Хм, носи… – Надюха снова завертелась у зеркала – и так повернулась, и эдак, видать, сильно нравилась ей эта джинсуха, настолько нравилась, что девчонка, похоже, была готова на все.
Тихомиров даже сплюнул презрительно, но почти сразу, подумав, пожал плечами – в конце концов, почему он кого-то здесь осуждает? Он, захвативший те самые времена лишь краем детства? Восьмидесятые, семидесятые, шестидесятые между собой отличались, по сути, очень мало, а вот девяностые, на которые пришлась юность Максима, – совсем другой разговор, иная эпоха. И никогда ему и его поколению не понять этих людей, готовых за тряпки на… А на что, собственно? Собственно, почему он тут так все решил? И кто она ему, эта Надюха Курдюкова? Красивая обманка, морок, с которым и поговорить-то нельзя.
Да уж, семидесятые… Мать как-то рассказывала, как много тогда значили вещи. Во времена всеобщего дефицита понятие «купить» забывалось, все говорили – «достать». Через хороших знакомых («нужных людей») или, вот, у фарцов. А потом вовсю хвастаться – а вот он я какой! Не хухры-мухры – джинсы на мне! Да не какие-нибудь, а фирменные! Завидуй, серая толпа!
Джинсы, «стенки», гарнитуры… СССР был продан еще в семидесятые. Продан за тряпки. И до сих пор те же самые тряпочники скулят: «Ах, дерьмократы проклятые, нашу любимую Родину развалили». Так вы же и развалили! Сами. Что, не помните? Позабыли уже?
Вот и Рустам, комсорг, и Надька эта… Это их жизнь, и другой у них нет, как нет и другого менталитета. Чего ж тут осуждать-то? И вообще, нехорошее это дело – судить других.
Мда-а-а… Однако, где ж у этой девчонки гербарий?
А тут уже кто-то пришел – парни, девчонки:
– Ой, Надька, ты чего копаешься? Ребята новый диск принесли – «Шокинг Блю», ух потанцуем! Шиз-га-ра-а-а!
– А Том Джонс? – обиженно хлопнула глазами Надя. – А Хампердинк? Под что же медленные танцы будут?
– Э, не журись, дивчина! Найдутся и Хампердинк, и Том Джонс! Пошли давай. Лай-лай-лай… Дилайла-а-а-а…
– Ну вот, – усмехнулся им вслед Тихомиров. – Нет, чтоб петь: «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди!» Так они – Том Джонс, Хампердинк, «Шокинг Блю».
Песню про Ленина Макс знал с детства – ее всегда пел отец с друзьями, после баньки, под водочку…
– Та-ак… – Макс случайно глянул в зеркало и поежился – он, как вампир, в зеркале не отражался. – Ну-ну… значит, говоришь, под матрасом?
Пошарив по койкам, он довольно быстро обнаружил серенькую папку с засушенными растениями, про которую Надька Курдюкова, конечно, и думать забыла. Молодой человек усмехнулся, пролистнул быстренько: ромашка, какой-то чахлый василек, колокольчик… ага! Вот он, цветик-семицветик!
Глава 3
А цветок-то оказался тот, да не тот! Мертвый, не переливающийся всеми цветами радуги – густофиолетовым, темно-синим, небесно-голубым, красным, желтым и всеми прочими, – о нет, серый, серый, серый – это был сейчас единственный его колер, бесполезный, беспросветно угасший. Ну конечно, засушенный, гербарий – он гербарий и есть.
Никуда Макс не провалился, ни в какой туман, кокон.
Вот черт! До чего ж обидно вытянуть пустышку! Тем более в такой вот поганой ситуации…
А может, и не такой уж поганой?
Цветочек-то, цветик-семицветик, не просто так был к кальке пришпилен, а подписан аккуратным девичьим почерком: неопознанное по каталогам растение, произрастало в овраге на седьмом километре, близ старой весовой.
Вот оно! Старая весовая… ну да, ну да – полуразвалившийся сарай у края морковного поля.
Ну Надюха, ну молодец!
Довольно усмехнувшись, молодой человек вышел на улицу и бодро зашагал к шоссе. Кругом стояла тишина, темень, лишь на шоссе через один тускло горели фонари да наполовину скрывшийся за темными облаками месяц окрашивал дрожащим серебром поля, кусты и деревья. Вдалеке загадочно мерцал разреженным желтовато-оранжевым светом город-герой Ленинград, а вверху, в небе, вспыхивали сигнальные огни взлетающих и идущих на посадку лайнеров. Вот снова раздался самолетный гул… опять – ненадолго – тишина… снова гул… Да уж, местным жителям не позавидуешь, хотя они, наверное, привыкли уже.
А вот шоссе казалось пустынным – редко-редко проезжали грузовики, фургон ГАЗ-52, 130-ый ЗИЛ, какой-то ночной автобус, фура… Что-то больно уж огромная, неужто в середине семидесятых в СССР такие уже были? И перла – прямо на Максима, тот как раз шел по обочине… Да-да, именно на него и перла, ослепляя бешеным светом фар!
Ввухх!!!
Макс едва успел отпрыгнуть в канаву, едва не подвернул ногу, испачкался в грязи… и запоздало засмеялся. Ну чего он скачет, как заяц-то? Ведь эта фура, какая бы большая она ни была, да и любая другая машина просто-напросто не причинила бы молодому человеку никакого вреда – проскочила бы насквозь. Ведь он, Максим Андреевич Тихомиров, в этом времени – лишь призрачный фантом, морок. А водитель наверняка и не заметил его, не мог заметить… А вот грязь – облепила, мда… Холодная такая, брр…
Посмеиваясь над собой, молодой человек выбрался из канавы на шоссе, поискал глазами ближайший километровый столб. Жаль, не было с собой ни фонарика, ни зажигалки, ни спичек – бросил когда-то курить, а вот теперь выходит – поторопился. С зажигалкой было бы проще. А так приходилось к самому столбику подходить, всматриваться… Тот, слева, шестой… Значит, справа, впереди… Черт! Фура!
И чего она там стоит, интересно? Как раз на седьмом километре. Впрочем, ну, стоит и стоит – что с того? Водила отлить захотел, или сон сморил, вот и решил чуть-чуть покемарить. Передернув плечами – все-таки зябко, – молодой человек пошел по обочине прямо к стоявшей в полусотне метров фуре. Как раз где-то там, по всем прикидкам, и должен быть седьмой километр, где… где должны произрастать цветики-семицветики. Если, конечно, студентка Надя правильно все в своих записях указала.
По кустам – рядом с фургоном – шарились тусклые лучи фонариков, похоже, водитель с напарником что-то искали. Обронили чего? Или…
Габаритные огни застывшего на обочине автопоезда мерцали, словно глаза вампиров. Внизу, у запаски, белел подсвеченный специальной лампочкой номер: «12–34 78 рус».
Вполне обычный номер… Обычный?!!
Здесь? В середине семи…
Вырвавшийся из темноты луч фонаря вдруг махнул по глазам. Мазнул по самой фуре, на миг выхватив из темноты намалеванную на бортах рекламу фруктовых соков «7Я».
– Вот он! – радостно заорал кто-то. – Стреляй, Геша, стреляй!
Не успев ничего понять, Максим нырнул в спасительную темноту, в кювет… а ночную тишь тотчас же разорвала гулкая автоматная очередь! И пули просвистели прямо над головой беглеца… Да, да, Макс опять стал беглецом, норовя поскорее убраться отсюда куда-нибудь подальше, потому что понял, откуда появился фургон и что это за люди.
Ну конечно же, явились из будущего, из желто-туманной мглы, явились… Черт знает пока зачем, но, безусловно, просто так не стреляли бы. Стреляли…
– Лови его! Догоняй! Слева заходи, слева!
А ведь они меня прекрасно видели! – стараясь не упасть, на бегу рассуждал Максим. Мало того, специально решили сбить, а когда увидели, что не вышло, – взялись за автоматы. Да-а-а… Честно сказать – плоховато дело. Скоро, как ни крути, рассветет… Впрочем, не так уж и скоро – чай, не белые ночи стоят, так что часов пять-шесть в запасе точно имеется. А преследователи, как видно, ехали по какой-то своей надобности, и эта ночная встреча для них случайна…
Ба-бах! Ба-бах! Ба-ба-бах!
Черт! Не отстают, сволочи…
Значит, лучше будет где-то укрыться, только не бежать на открытое поле, там подстрелят, а здесь… вот прямо здесь, в этих кустах, и затаиться. Ага!
Беглец залег в кустах и, переводя дух, напряженно прислушался. Хотя чего там слушать-то? Погоню и так было хорошо видно – вон, метрах в двадцати мелькали фонарики. Интересно, эти парни до утра бегать собрались? Если до утра, то… Однако и в этом случае шансы уйти велики, недаром говорят, что у беглеца сто дорог, а у погони – одна.
– Слышь, Ген, а он ушел, похоже.
– Или – подстрелили.
– Или подстрелили. Так что, до утра тут бегать будем? А не пора ли нам пора?
– А пожалуй… Никому сообщать не будем – черт с ним.
– Вот и я говорю. – Второй явно обрадовался. – Какой-нибудь морковный раб. Случайно здесь оказался…
– И очень скоро сдохнет! – громко высморкавшись, захохотал Геша. – Ни жратвы, ни питья для него здесь нет!
– Слышь, Ген! Представляю его рожу, когда он захочет водички попить… Или встретит кого-нибудь! А его-то и не видят, и не слышат! Все – нет его. Зря только гонялись да патроны извели.
– Ничо! Зато сон прогнали! Все, поехали, нефиг тут…
Голоса удалились. Слышно было, как заурчал двигатель – фура отъехала и, набирая скорость, скрылась в ночи. Шум двигателя оборвался резко, а вокруг вдруг будто бы потемнело… и стало тепло. Ну да, тепло – побегай-ка под автоматами, еще не так жарко станет.
Выждав еще немного, Максим выбрался из своего укрытия и вдруг рассмеялся – сам над собой. Как же он собирался цветочки-то искать, в темноте?
Цветики-семицветики, правда, светились, но так, едва-едва, издали да в траве и не заметишь, ежели не присматриваться.
Выйдя на шоссе, молодой человек сразу же уткнулся в километровый столб – ну точно, седьмой километр, вот он! И где тут цветочки?
Подождать, пока рассветет? Уже не так долго осталось. Или все же походить, посмотреть… Черт, тучи, что ли, нашли – ни месяца не видать, ни звезд. И потеплело, явно потеплело – прямо, можно сказать, на глазах.
Немного полазав по кустам, Макс еще пошарил в траве и, осознав всю бесполезность затеи – была бы луна, другое дело! – махнул рукой. Ладно, утро не за горами… И вообще-то в оставшееся время хорошо бы где-нибудь отдохнуть, покемарить. Хоть вот прямо здесь – трава вроде сухая… Нет, все же – холодновато! Вернуться в бараки, заночевать там? А смысл? Покуда туда дойдешь, покуда обратно… А вон уже и светать начинает! Только белесо все, туман – да как бы и не дождь. А впрочем, дождь так дождь – цветочки бы отыскать, вот о чем думать надобно!
Беглец снова выбрался на шоссе, уточняя сектор будущих поисков. Если от знака мысленно провести линию – туда, чуть левее… а затем…
Позади, за спиной, вдруг послышался стук копыт!
Макс машинально оглянулся – прямо посередине дороги, не торопясь, ехали двое всадников – их темные силуэты уже можно было разглядеть, светало, даже придорожные фонари уже не горели – выключились.
Всадники…
Молодой человек пожал плечами – ну, едут себе и едут, кому какое дело? Верно, местные, из какой-нибудь деревенской конюшни…
Максим отвернулся… и в этот момент услышал громкий и злобный лай!
Ага, у всадников еще и собака… Ишь разлаялась! Неужто что-то почуяла? Его, Макса? Ну нет, не может быть, верно, на какого-нибудь зайца разлаялась.
– Эй, парень! А ну повернись!
Беглец не сразу понял, что это кричали ему. А когда понял, что-то предпринимать было поздно: всадники уже маячили совсем рядом… и собака рвалась с ремня, огромная такая овчарища.
– Тихо, Сэм, тихо! – один из всадников, бородач лет сорока в желтовато-коричневом камуфляже, прикрикнул на пса и, поправив висевшее на груди ружье, грозно взглянул на Макса: – А ну-ка, подними руки! Давай-давай, да не вздумай бежать, если я и промахнусь, так собачка живо догонит, и тогда уж, не обессудь, порвет в клочья. Верно, Сэм?
Овчарка утробно и зло зарычала.
А ведь действительно – разорвет, такой только «фасни». Мерзкая псина! Однако…
Макс уже сообразил, откуда взялись эти люди. Достаточно было взглянуть на быстро светлеющее небо, затянутое желтоватой туманной дымкой. Такой омерзительной и зловеще-знакомой. Кокон!!! Тут и думать нечего – кокон! Оказывается, он и здесь, под Питером, да и наверняка в самом городе… по всей стране…
А тогда, спрашивается, каким же образом…
– Руки подними, говорю! Лешик, обыщи!
Собака снова зарычала, рванулась с длинного поводка. Второй – молодой, коротко стриженный парень, тоже в камуфляже, только иной расцветки, серовато-синем, – быстро спрыгнул с седла, привычным движением охлопал, обыскал…
Черт… зря пистолет-то не сохранил… Впрочем, на что он – без патронов?
– Ничего нет, дядя Ваня.
Ишь ты – дядя Ваня! Какой-то прямо чеховский персонаж.
– Что, и документов при нем никаких?
– Не-а.
– Ну и ладно. – Бородатый неожиданно ухмыльнулся. – Я так и подумал, что наш клиент. Небось жрать хочешь, паря?
– Хочу, – покосившись на собачищу, согласно кивнул беглец, на ходу придумывая себе правдоподобную биографию.
– Накормим, – пообещал дядя Ваня. – Лeшик, руки ему свяжи… Уж ты, паря, не обессудь – у нас порядок такой.
– Порядок так порядок. – Молодой человек послушно подставил руки – а попробуй тут дернись. Этакая здоровенная псина! Да еще ружье…
– Теперь за нами иди, да не боись, бежать не придется – поедем медленно.
Надо сказать, бородач не обманул – ехали они с напарником медленно, даже расслабленно. Похоже, торопиться им сейчас было некуда или даже, наоборот, требовалось немножко потянуть время. До конца смены? Очень может быть, если они тут охранники… а кто же еще-то?
– Люди добрые… вы куда меня ведете-то?
– Сам увидишь. – Охранники переглянулись и расхохотались. – А вообще-то – тебе понравится. Уж куда лучше, чем в городе с голоду подыхать. Ты ведь за жратвой сюда явился, как все? Морковочки натырить, картошки, свеклы, капусты… Мешок-то твой где? Поди, потерял?
– Так у меня не мешок – тележка, – быстро соображал пленник. – Оставил на обочине, сейчас гляжу – нету! Верно, украли.
– Хэ – украли! – снова захохотал «дядя Ваня». – Прощелкал – так и скажи. Как любит говорить наш председатель, вор у вора дубинку украл – это поговорка такая… или пословица.
Председатель? Хм… интересно…
– Тебя как звать-то?
– Максим.
– Вот, Максим, считай, повезло тебе. Парень ты, я смотрю, крепкий, выносливый… будешь хорошо работать – всегда будешь и сыт. Тут у нас не как в городе, где уж, поди, всех крыс переели. Тут у нас колхоз, понимать надо! Да, колхоз, – чуть помолчав, снова повторил бородатый. – Ты, поди, и не слыхал такого слова. Кем до тумана-то был?
– Да в фирме одной, в офисе…
– Понятно, я так и понял, что из конторских. – Дядя Ваня гулко расхохотался и придержал рванувшегося было к кустам пса. – Цыть, Сэм. Фу! Кому говорю… А жил где?
– Комнату снимал в Рыбацком.
– А-а-а… так сам что, не питерский?
– Остался после института. А родители на Урале.
– Хм, на Урале… там сейчас, верно, получше. Однако не факт – заводы стоят, народишко дичает.
Как везде… Ну, вот и приехали! – Бородач кивнул вперед, на показавшийся за деревьями ангар с блестящей полукруглой крышей – наверняка бывшая овощебаза или что-то вроде.
Из распахнутых настежь ворот ангара под присмотром дюжих хлопцев выходили какие-то оборванцы, послушно строясь в колонны, точнее сказать, в небольшие отрядики человек по двадцать. Таких отрядиков Максим насчитал три… и еще один – четвертый – как раз формировался чуть в стороне от прочих.
– Плотники, – спешиваясь, зачем-то пояснил дядя Ваня. – Попадешь туда – заживешь… Ну что, Максим, идем…
Пленник пожал плечами, насколько это возможно было сделать со связанными за спиной руками, и следом за своими сопровождающими вошел в ангар.
Внутри через все строение тянулся длинный коридор, по обеим сторонам которого располагались отгороженные клетушки и дощатые стеллажи с уже собранными и приготовленными для хранения овощами. У самого входа стоял обычный конторский стол, за которым в окружении каких-то бумажных папок и скоросшивателей сидел обычного вида мужичок лет пятидесяти в очках, сером добротном костюме, при голубой рубашке без галстука, лысеющий, с вислым носом и круглым, немного обрюзгшим лицом. Выражение лица, наверное, можно было бы назвать и вполне добродушным, если бы не холодно-серые, глубоко посаженные глаза – колючие, недобрые, прямо-таки пронизывающие подозрением и недоверием.
– Вот, Николай Николаевич, еще одного привели, – подойдя ближе, бодро отрапортовал дядя Ваня.
Оторвавшись от бумаги, на которой что-то записывал гелевой ручкой, Николай Николаевич поправил очки и, посмотрев на Макса, спросил этаким насмешливо-жалостливым тоном:
– Ну, кто таков будешь, мил человек?
Максим коротко повторил все то, что уже сообщил о себе пленившим его охранникам.
– А вы ступайте, ребята. – Махнув последним рукой, Николай Николаевич недоверчиво усмехнулся: – Значит, говоришь, до тумана в конторе штаны просиживал?
– Я работал!
– Работа – это у нас, мил человек. А что за работа – увидишь. Ты ведь воровать к нам пришел?
– Ну… – Макс нарочно замялся. – Не знаю, как и сказать. Я ведь думал – поля-то ничьи.
– Да что ты! Неужто не знаешь, что у всего всегда есть хозяин! Вот и попался… теперь отрабатывай.
– Да уж куда деваться! Придется.
– И не вздыхай так! – Голос Николая Николаевича зазвучал неожиданно зло и надменно. – Тебе очень и очень повезло – помни. Охрана могла ведь тебя и пристрелить, а не проявлять гуманность.
– Я понимаю…
– Понимает он… Что в городе делал?
– Я ж и говорю – в фирме…
Допрашивающий раздраженно покачал головой:
– Не до тумана. Потом.
– Ну… гм… разное.
– Магазины подламывал? – вкрадчиво осведомился собеседник.
– Нет-нет, что вы! – вполне искренне возмутился Максим, играющий сейчас роль этакого… ну, если не рафинированного интеллигента, то что-то вроде.
– А на что жил тогда? Семью чем кормил?
– Я не женат. А как все началось, машину продал… обменял на продукты – консервы, муку и все такое прочее. На это и жил. Зиму продержался, весну, лето…
– Понятно, – кивнул Николай Николаевич. – А нынче продукты закончились и ты, мил человек, решил новые запасы сделать. На чужих полях.
– Ну, я ж не знал, что они чужие… думал – никому не надо, насобираю что осталось… Насобирал, блин.
– Видать, не врешь насчет магазинов, – глядя Максиму прямо в глаза, медленно протянул собеседник. – Брал бы – на поля бы за морковкой не пошел. Парень ты, я смотрю, сильный – работать сможешь.
– Удобно, удобно. – Рустам захлопнул дверь сразу же, как только парни вошли.
Почесав затылок, Максим подпрыгнул, оттолкнулся и ласточкой нырнул в дверь, вынырнув уже в комнате комсорга. Перевернулся на застилавшем пол коврике, уселся на койку…
Под койку, сейчас же заглянул Рустам, вытащив светло-коричневый саквояж дивной свиной кожи.
– Вот! – Вытащив из саквояжа два свертка, он протянул их парням. – Можете не примерять, размер ваш.
– А посмотреть-то хоть можно?
Комсорг махнул рукой:
– Смотрите, только быстро. Врать не стану – фирма!
Джинсы!!!
Макс негромко расхохотался – мог бы и громко, все равно его здесь никто не услышал. Комсорг курса Рустам, оказывается, втихаря спекулировал джинсами – самым модным по тем временам дефицитом. Впрочем, не «спекулировал», тогда говорили «фарцевал» или «толкал». Ну черт чернявый! Хотя… у каждого свой бизнес.
– Точно фирма! – делая ударение на последний слог, с придыханием прошептал Виталик. – Ишь ты, лейбак-то – «Леви Страус».
– Рустам, а они хоть «пилятся»?
– А ты проверь, – усмехнулся комсорг. – Возьми вон спички.
Недоверчивый Виталькин напарник поелозил по шву спичкой, пока та не окрасилась синим, точнее сказать, в цвет «индиго». А это значило, что джинсы были настоящими, фирменными – их можно было для крутости натирать кирпичом.
– Слышь, Рустамчик… А у тебя потом еще будет? Мы к Новому году деньги накопим…
– Вот как накопите, так и придете! – хохотнул комсорг. – Все, идите. Смотрите на собрание не опаздывайте!
Он буквально вытолкнул довольных парней в двери. Туда же проследовал и Максим, минут через пять, вслед за парнями, оказавшийся в другом бараке, третьем, в комнате у девчонок. Собственно, девчонка там была одна – та самая красотулька-брюнеточка. Надя?
– Слышь, Надюха, мы вот тут шли…
Точно! Она.
– И подумали: тебе вина не купить? Если купить, то…
– Не, ребята, спасибо, но увы – финансы поют романсы. – Девушка засмеялась. – Если только так угостите.
– Конечно же, угостим, само собой! Ой, Надя, девки сказали – гербарий надо на кафедру срочно сдавать.
– Срочно?! – Девчонка явно забеспокоилась. – Так теперь уж только в понедельник. Завтра же подружке отвезу – она передаст.
– Ну, мы пошли тогда… Ты на собрание-то чего не торопишься?
– А. – Надя отмахнулась. – Успею. Сейчас вот гербарий найду… куда ж я его засунула-то? Ага… Наверное, под матрасом! Чтоб лучше распрямлялись…
Парни ушли уже, но достать гербарий девушка не успела – в дверь снова постучались, настойчиво и вместе с тем игриво.
– Ну кто там еще? Ой… – Распахнув дверь, Надька скривилась, словно от зубной боли. – Рустам… Чего тебе?
– Я ненадолго. – Комсорг был уже в черной официальной паре, на лацкане пиджака сиял большой комсомольский значок с надписью «Ударник-1973».
Под мышкой «душа и совесть» курса держал сверток.
– Сестре не подошел, маловат… я вот подумал: может, тебе? Ты дверь-то прикрой, мало ли…
Дождавшись, когда девушка закроет дверь на крючок, Рустам развернул оберточную бумагу, извлекая на свет божий… шикарный джинсовый комбинезон! Похоже, что тоже фирменный, насколько знал Тихомиров, китайцы тогда еще джинсов не шили – не научились, а может, боялись Председателя Мао. В семьдесят пятом году тот еще был жив… кажется.
– Ах! – Курдюкова была просто ошеломлена. – Прелесть какая… и это же мой размер!
– Померь. – Главный комсомолец курса шумно сглотнул слюну. – Я отвернусь…
– Но… – Синие глаза девчонки вдруг погасли. – Это же, наверное, дорого. Мне не потянуть. Нет… спасибо, конечно, за предложение, но…
– Восемьдесят рублей тебе не потянуть? – саркастически хмыкнул Рустам. – Всего-то две стипендии. Тем более можем договориться… ну, чтоб ты не за раз отдавала и не за два, а постепенно… когда червонец, когда – два…
– Ой, Рустамчик…
– Ты меряй, меряй…
– Ладно…
– Только это… Сейчас в Европе модно такие комбинезоны прямо на голое тело носить, без всяких там маек, рубашек… с одним лифчиком только. Но если ты стесняешься…
– Я? Да ты лифчика моего не видел!
Да уж, не видел, как же!
На этот раз хмыкнул уже Максим. Вся группа видела – недаром же ты, девочка, так упорно выставляла на всеобщее обозрение свое белье… к слову сказать, и в самом деле красивое.
А Надюха между тем быстро переодевалась – скинула спортивные брюки, рубашку… Конечно, Максим не смотрел… старался не смотреть, но… взгляд его нет-нет да и падал в зеркало, которое бесстыдно отражало точеное девичье тело. Впрочем, любоваться пришлось недолго – девушка живенько натянула комбинезон, действительно пришедшийся ей впору.
Повернувшись, Рустам одобрительно зацокал языком:
– Вах, вах! Какой дэвушка! Нет, в самом деле, какая же ты красивая, Надька! И как тебе идет этот комбинезон. А ну-ка повернись, подойди к зеркалу… Ну! Королева! Вылитая королева. Джейн Фонда!
Надюха стояла у зеркала и – по всему видно было – сама себе очень нравилась. Вот потянулась, вот – повела плечом.
И как-то незаметно, будто само собой так случилось, комсорг вдруг оказался рядом с девушкой, неслышно подошел сзади, обнял… оп, руки его пролезли под комбинезон…
– Ой, Рустам, перестань… перестань сейчас же!
– Всего двадцать рублей в месяц, – жадно гладя девчонку по животу, шептал Рустам. – Десять… Какая ты красивая, Надя… Ну, не стесняйся же своего тела! А хочешь… я тебе эту джинсу подарю? Вот так, просто?
– Так просто? – Студентка неожиданно покраснела. – За кого ты меня принимаешь?
– За свободную современную девушку! – гулко сказал Рустам. – А не за какую-нибудь там клушу – «синий чулок»! Нет-нет, я тебя не неволю… Просто ты такая красивая, что… что очень хочется целовать все твое тело! А комбинезон этот… пусть он останется у тебя. Бери! Просто так. Бесплатно! Ну, ты только посмотри! Взгляни же… И – всего один поцелуй… нет, несколько…
Надюха все же сломалась. Вначале позволила поцеловать себя в губы… потом с ее правого плеча опустилась бретелька… а вот – и с левого… Вот полетел на пол лифчик, обнажив упругую грудь, которую ушлый комсорг принялся тут же целовать с алчностью и истинно животной страстью…
– Рустам… Рустам… вдруг кто-нибудь придет… вдруг кто-нибудь…
Девушка уже оказалась в койке, и Рустам принялся деловито стаскивать с нее комбинезон вместе с трусиками…
Ай-ай-ай, что делают? Так и до гербария не дойдет. Притворно покручинившись, Тихомиров легонько смахнул рукой стоявший на столе графин… и тот разбился вдребезги!
– Ай! – Надюха тут же натянула комбинезон обратно и испуганно сверкнула глазами: – Кто здесь?
За дверью – весьма кстати – вдруг послышались шаги и чьи-то веселые голоса.
– Ребятапришли, – тихо сказала Надя. – Сашка с Виталькой.
– Поди, за вином ходили, – поправляя галстук, ухмыльнулся комсорг.
Поправил, походил перед зеркалом, потом обернулся, посмотрел на девушку, плотоядно, словно древний ящер на какое-нибудь ходячее мясо. Улыбнулся, подмигнул даже:
– Ты комбинезончик-то носи…
И ушел, оставив дверь открытой.
– Хм, носи… – Надюха снова завертелась у зеркала – и так повернулась, и эдак, видать, сильно нравилась ей эта джинсуха, настолько нравилась, что девчонка, похоже, была готова на все.
Тихомиров даже сплюнул презрительно, но почти сразу, подумав, пожал плечами – в конце концов, почему он кого-то здесь осуждает? Он, захвативший те самые времена лишь краем детства? Восьмидесятые, семидесятые, шестидесятые между собой отличались, по сути, очень мало, а вот девяностые, на которые пришлась юность Максима, – совсем другой разговор, иная эпоха. И никогда ему и его поколению не понять этих людей, готовых за тряпки на… А на что, собственно? Собственно, почему он тут так все решил? И кто она ему, эта Надюха Курдюкова? Красивая обманка, морок, с которым и поговорить-то нельзя.
Да уж, семидесятые… Мать как-то рассказывала, как много тогда значили вещи. Во времена всеобщего дефицита понятие «купить» забывалось, все говорили – «достать». Через хороших знакомых («нужных людей») или, вот, у фарцов. А потом вовсю хвастаться – а вот он я какой! Не хухры-мухры – джинсы на мне! Да не какие-нибудь, а фирменные! Завидуй, серая толпа!
Джинсы, «стенки», гарнитуры… СССР был продан еще в семидесятые. Продан за тряпки. И до сих пор те же самые тряпочники скулят: «Ах, дерьмократы проклятые, нашу любимую Родину развалили». Так вы же и развалили! Сами. Что, не помните? Позабыли уже?
Вот и Рустам, комсорг, и Надька эта… Это их жизнь, и другой у них нет, как нет и другого менталитета. Чего ж тут осуждать-то? И вообще, нехорошее это дело – судить других.
Мда-а-а… Однако, где ж у этой девчонки гербарий?
А тут уже кто-то пришел – парни, девчонки:
– Ой, Надька, ты чего копаешься? Ребята новый диск принесли – «Шокинг Блю», ух потанцуем! Шиз-га-ра-а-а!
– А Том Джонс? – обиженно хлопнула глазами Надя. – А Хампердинк? Под что же медленные танцы будут?
– Э, не журись, дивчина! Найдутся и Хампердинк, и Том Джонс! Пошли давай. Лай-лай-лай… Дилайла-а-а-а…
– Ну вот, – усмехнулся им вслед Тихомиров. – Нет, чтоб петь: «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди!» Так они – Том Джонс, Хампердинк, «Шокинг Блю».
Песню про Ленина Макс знал с детства – ее всегда пел отец с друзьями, после баньки, под водочку…
– Та-ак… – Макс случайно глянул в зеркало и поежился – он, как вампир, в зеркале не отражался. – Ну-ну… значит, говоришь, под матрасом?
Пошарив по койкам, он довольно быстро обнаружил серенькую папку с засушенными растениями, про которую Надька Курдюкова, конечно, и думать забыла. Молодой человек усмехнулся, пролистнул быстренько: ромашка, какой-то чахлый василек, колокольчик… ага! Вот он, цветик-семицветик!
Глава 3
ЛЮДИ МОРКОВНЫХ ПОЛЕЙ
Жить без борьбы и влечений
Разве не хуже мучений?
Поль Верлен.Песня без слов
А цветок-то оказался тот, да не тот! Мертвый, не переливающийся всеми цветами радуги – густофиолетовым, темно-синим, небесно-голубым, красным, желтым и всеми прочими, – о нет, серый, серый, серый – это был сейчас единственный его колер, бесполезный, беспросветно угасший. Ну конечно, засушенный, гербарий – он гербарий и есть.
Никуда Макс не провалился, ни в какой туман, кокон.
Вот черт! До чего ж обидно вытянуть пустышку! Тем более в такой вот поганой ситуации…
А может, и не такой уж поганой?
Цветочек-то, цветик-семицветик, не просто так был к кальке пришпилен, а подписан аккуратным девичьим почерком: неопознанное по каталогам растение, произрастало в овраге на седьмом километре, близ старой весовой.
Вот оно! Старая весовая… ну да, ну да – полуразвалившийся сарай у края морковного поля.
Ну Надюха, ну молодец!
Довольно усмехнувшись, молодой человек вышел на улицу и бодро зашагал к шоссе. Кругом стояла тишина, темень, лишь на шоссе через один тускло горели фонари да наполовину скрывшийся за темными облаками месяц окрашивал дрожащим серебром поля, кусты и деревья. Вдалеке загадочно мерцал разреженным желтовато-оранжевым светом город-герой Ленинград, а вверху, в небе, вспыхивали сигнальные огни взлетающих и идущих на посадку лайнеров. Вот снова раздался самолетный гул… опять – ненадолго – тишина… снова гул… Да уж, местным жителям не позавидуешь, хотя они, наверное, привыкли уже.
А вот шоссе казалось пустынным – редко-редко проезжали грузовики, фургон ГАЗ-52, 130-ый ЗИЛ, какой-то ночной автобус, фура… Что-то больно уж огромная, неужто в середине семидесятых в СССР такие уже были? И перла – прямо на Максима, тот как раз шел по обочине… Да-да, именно на него и перла, ослепляя бешеным светом фар!
Ввухх!!!
Макс едва успел отпрыгнуть в канаву, едва не подвернул ногу, испачкался в грязи… и запоздало засмеялся. Ну чего он скачет, как заяц-то? Ведь эта фура, какая бы большая она ни была, да и любая другая машина просто-напросто не причинила бы молодому человеку никакого вреда – проскочила бы насквозь. Ведь он, Максим Андреевич Тихомиров, в этом времени – лишь призрачный фантом, морок. А водитель наверняка и не заметил его, не мог заметить… А вот грязь – облепила, мда… Холодная такая, брр…
Посмеиваясь над собой, молодой человек выбрался из канавы на шоссе, поискал глазами ближайший километровый столб. Жаль, не было с собой ни фонарика, ни зажигалки, ни спичек – бросил когда-то курить, а вот теперь выходит – поторопился. С зажигалкой было бы проще. А так приходилось к самому столбику подходить, всматриваться… Тот, слева, шестой… Значит, справа, впереди… Черт! Фура!
И чего она там стоит, интересно? Как раз на седьмом километре. Впрочем, ну, стоит и стоит – что с того? Водила отлить захотел, или сон сморил, вот и решил чуть-чуть покемарить. Передернув плечами – все-таки зябко, – молодой человек пошел по обочине прямо к стоявшей в полусотне метров фуре. Как раз где-то там, по всем прикидкам, и должен быть седьмой километр, где… где должны произрастать цветики-семицветики. Если, конечно, студентка Надя правильно все в своих записях указала.
По кустам – рядом с фургоном – шарились тусклые лучи фонариков, похоже, водитель с напарником что-то искали. Обронили чего? Или…
Габаритные огни застывшего на обочине автопоезда мерцали, словно глаза вампиров. Внизу, у запаски, белел подсвеченный специальной лампочкой номер: «12–34 78 рус».
Вполне обычный номер… Обычный?!!
Здесь? В середине семи…
Вырвавшийся из темноты луч фонаря вдруг махнул по глазам. Мазнул по самой фуре, на миг выхватив из темноты намалеванную на бортах рекламу фруктовых соков «7Я».
– Вот он! – радостно заорал кто-то. – Стреляй, Геша, стреляй!
Не успев ничего понять, Максим нырнул в спасительную темноту, в кювет… а ночную тишь тотчас же разорвала гулкая автоматная очередь! И пули просвистели прямо над головой беглеца… Да, да, Макс опять стал беглецом, норовя поскорее убраться отсюда куда-нибудь подальше, потому что понял, откуда появился фургон и что это за люди.
Ну конечно же, явились из будущего, из желто-туманной мглы, явились… Черт знает пока зачем, но, безусловно, просто так не стреляли бы. Стреляли…
– Лови его! Догоняй! Слева заходи, слева!
А ведь они меня прекрасно видели! – стараясь не упасть, на бегу рассуждал Максим. Мало того, специально решили сбить, а когда увидели, что не вышло, – взялись за автоматы. Да-а-а… Честно сказать – плоховато дело. Скоро, как ни крути, рассветет… Впрочем, не так уж и скоро – чай, не белые ночи стоят, так что часов пять-шесть в запасе точно имеется. А преследователи, как видно, ехали по какой-то своей надобности, и эта ночная встреча для них случайна…
Ба-бах! Ба-бах! Ба-ба-бах!
Черт! Не отстают, сволочи…
Значит, лучше будет где-то укрыться, только не бежать на открытое поле, там подстрелят, а здесь… вот прямо здесь, в этих кустах, и затаиться. Ага!
Беглец залег в кустах и, переводя дух, напряженно прислушался. Хотя чего там слушать-то? Погоню и так было хорошо видно – вон, метрах в двадцати мелькали фонарики. Интересно, эти парни до утра бегать собрались? Если до утра, то… Однако и в этом случае шансы уйти велики, недаром говорят, что у беглеца сто дорог, а у погони – одна.
– Слышь, Ген, а он ушел, похоже.
– Или – подстрелили.
– Или подстрелили. Так что, до утра тут бегать будем? А не пора ли нам пора?
– А пожалуй… Никому сообщать не будем – черт с ним.
– Вот и я говорю. – Второй явно обрадовался. – Какой-нибудь морковный раб. Случайно здесь оказался…
– И очень скоро сдохнет! – громко высморкавшись, захохотал Геша. – Ни жратвы, ни питья для него здесь нет!
– Слышь, Ген! Представляю его рожу, когда он захочет водички попить… Или встретит кого-нибудь! А его-то и не видят, и не слышат! Все – нет его. Зря только гонялись да патроны извели.
– Ничо! Зато сон прогнали! Все, поехали, нефиг тут…
Голоса удалились. Слышно было, как заурчал двигатель – фура отъехала и, набирая скорость, скрылась в ночи. Шум двигателя оборвался резко, а вокруг вдруг будто бы потемнело… и стало тепло. Ну да, тепло – побегай-ка под автоматами, еще не так жарко станет.
Выждав еще немного, Максим выбрался из своего укрытия и вдруг рассмеялся – сам над собой. Как же он собирался цветочки-то искать, в темноте?
Цветики-семицветики, правда, светились, но так, едва-едва, издали да в траве и не заметишь, ежели не присматриваться.
Выйдя на шоссе, молодой человек сразу же уткнулся в километровый столб – ну точно, седьмой километр, вот он! И где тут цветочки?
Подождать, пока рассветет? Уже не так долго осталось. Или все же походить, посмотреть… Черт, тучи, что ли, нашли – ни месяца не видать, ни звезд. И потеплело, явно потеплело – прямо, можно сказать, на глазах.
Немного полазав по кустам, Макс еще пошарил в траве и, осознав всю бесполезность затеи – была бы луна, другое дело! – махнул рукой. Ладно, утро не за горами… И вообще-то в оставшееся время хорошо бы где-нибудь отдохнуть, покемарить. Хоть вот прямо здесь – трава вроде сухая… Нет, все же – холодновато! Вернуться в бараки, заночевать там? А смысл? Покуда туда дойдешь, покуда обратно… А вон уже и светать начинает! Только белесо все, туман – да как бы и не дождь. А впрочем, дождь так дождь – цветочки бы отыскать, вот о чем думать надобно!
Беглец снова выбрался на шоссе, уточняя сектор будущих поисков. Если от знака мысленно провести линию – туда, чуть левее… а затем…
Позади, за спиной, вдруг послышался стук копыт!
Макс машинально оглянулся – прямо посередине дороги, не торопясь, ехали двое всадников – их темные силуэты уже можно было разглядеть, светало, даже придорожные фонари уже не горели – выключились.
Всадники…
Молодой человек пожал плечами – ну, едут себе и едут, кому какое дело? Верно, местные, из какой-нибудь деревенской конюшни…
Максим отвернулся… и в этот момент услышал громкий и злобный лай!
Ага, у всадников еще и собака… Ишь разлаялась! Неужто что-то почуяла? Его, Макса? Ну нет, не может быть, верно, на какого-нибудь зайца разлаялась.
– Эй, парень! А ну повернись!
Беглец не сразу понял, что это кричали ему. А когда понял, что-то предпринимать было поздно: всадники уже маячили совсем рядом… и собака рвалась с ремня, огромная такая овчарища.
– Тихо, Сэм, тихо! – один из всадников, бородач лет сорока в желтовато-коричневом камуфляже, прикрикнул на пса и, поправив висевшее на груди ружье, грозно взглянул на Макса: – А ну-ка, подними руки! Давай-давай, да не вздумай бежать, если я и промахнусь, так собачка живо догонит, и тогда уж, не обессудь, порвет в клочья. Верно, Сэм?
Овчарка утробно и зло зарычала.
А ведь действительно – разорвет, такой только «фасни». Мерзкая псина! Однако…
Макс уже сообразил, откуда взялись эти люди. Достаточно было взглянуть на быстро светлеющее небо, затянутое желтоватой туманной дымкой. Такой омерзительной и зловеще-знакомой. Кокон!!! Тут и думать нечего – кокон! Оказывается, он и здесь, под Питером, да и наверняка в самом городе… по всей стране…
А тогда, спрашивается, каким же образом…
– Руки подними, говорю! Лешик, обыщи!
Собака снова зарычала, рванулась с длинного поводка. Второй – молодой, коротко стриженный парень, тоже в камуфляже, только иной расцветки, серовато-синем, – быстро спрыгнул с седла, привычным движением охлопал, обыскал…
Черт… зря пистолет-то не сохранил… Впрочем, на что он – без патронов?
– Ничего нет, дядя Ваня.
Ишь ты – дядя Ваня! Какой-то прямо чеховский персонаж.
– Что, и документов при нем никаких?
– Не-а.
– Ну и ладно. – Бородатый неожиданно ухмыльнулся. – Я так и подумал, что наш клиент. Небось жрать хочешь, паря?
– Хочу, – покосившись на собачищу, согласно кивнул беглец, на ходу придумывая себе правдоподобную биографию.
– Накормим, – пообещал дядя Ваня. – Лeшик, руки ему свяжи… Уж ты, паря, не обессудь – у нас порядок такой.
– Порядок так порядок. – Молодой человек послушно подставил руки – а попробуй тут дернись. Этакая здоровенная псина! Да еще ружье…
– Теперь за нами иди, да не боись, бежать не придется – поедем медленно.
Надо сказать, бородач не обманул – ехали они с напарником медленно, даже расслабленно. Похоже, торопиться им сейчас было некуда или даже, наоборот, требовалось немножко потянуть время. До конца смены? Очень может быть, если они тут охранники… а кто же еще-то?
– Люди добрые… вы куда меня ведете-то?
– Сам увидишь. – Охранники переглянулись и расхохотались. – А вообще-то – тебе понравится. Уж куда лучше, чем в городе с голоду подыхать. Ты ведь за жратвой сюда явился, как все? Морковочки натырить, картошки, свеклы, капусты… Мешок-то твой где? Поди, потерял?
– Так у меня не мешок – тележка, – быстро соображал пленник. – Оставил на обочине, сейчас гляжу – нету! Верно, украли.
– Хэ – украли! – снова захохотал «дядя Ваня». – Прощелкал – так и скажи. Как любит говорить наш председатель, вор у вора дубинку украл – это поговорка такая… или пословица.
Председатель? Хм… интересно…
– Тебя как звать-то?
– Максим.
– Вот, Максим, считай, повезло тебе. Парень ты, я смотрю, крепкий, выносливый… будешь хорошо работать – всегда будешь и сыт. Тут у нас не как в городе, где уж, поди, всех крыс переели. Тут у нас колхоз, понимать надо! Да, колхоз, – чуть помолчав, снова повторил бородатый. – Ты, поди, и не слыхал такого слова. Кем до тумана-то был?
– Да в фирме одной, в офисе…
– Понятно, я так и понял, что из конторских. – Дядя Ваня гулко расхохотался и придержал рванувшегося было к кустам пса. – Цыть, Сэм. Фу! Кому говорю… А жил где?
– Комнату снимал в Рыбацком.
– А-а-а… так сам что, не питерский?
– Остался после института. А родители на Урале.
– Хм, на Урале… там сейчас, верно, получше. Однако не факт – заводы стоят, народишко дичает.
Как везде… Ну, вот и приехали! – Бородач кивнул вперед, на показавшийся за деревьями ангар с блестящей полукруглой крышей – наверняка бывшая овощебаза или что-то вроде.
Из распахнутых настежь ворот ангара под присмотром дюжих хлопцев выходили какие-то оборванцы, послушно строясь в колонны, точнее сказать, в небольшие отрядики человек по двадцать. Таких отрядиков Максим насчитал три… и еще один – четвертый – как раз формировался чуть в стороне от прочих.
– Плотники, – спешиваясь, зачем-то пояснил дядя Ваня. – Попадешь туда – заживешь… Ну что, Максим, идем…
Пленник пожал плечами, насколько это возможно было сделать со связанными за спиной руками, и следом за своими сопровождающими вошел в ангар.
Внутри через все строение тянулся длинный коридор, по обеим сторонам которого располагались отгороженные клетушки и дощатые стеллажи с уже собранными и приготовленными для хранения овощами. У самого входа стоял обычный конторский стол, за которым в окружении каких-то бумажных папок и скоросшивателей сидел обычного вида мужичок лет пятидесяти в очках, сером добротном костюме, при голубой рубашке без галстука, лысеющий, с вислым носом и круглым, немного обрюзгшим лицом. Выражение лица, наверное, можно было бы назвать и вполне добродушным, если бы не холодно-серые, глубоко посаженные глаза – колючие, недобрые, прямо-таки пронизывающие подозрением и недоверием.
– Вот, Николай Николаевич, еще одного привели, – подойдя ближе, бодро отрапортовал дядя Ваня.
Оторвавшись от бумаги, на которой что-то записывал гелевой ручкой, Николай Николаевич поправил очки и, посмотрев на Макса, спросил этаким насмешливо-жалостливым тоном:
– Ну, кто таков будешь, мил человек?
Максим коротко повторил все то, что уже сообщил о себе пленившим его охранникам.
– А вы ступайте, ребята. – Махнув последним рукой, Николай Николаевич недоверчиво усмехнулся: – Значит, говоришь, до тумана в конторе штаны просиживал?
– Я работал!
– Работа – это у нас, мил человек. А что за работа – увидишь. Ты ведь воровать к нам пришел?
– Ну… – Макс нарочно замялся. – Не знаю, как и сказать. Я ведь думал – поля-то ничьи.
– Да что ты! Неужто не знаешь, что у всего всегда есть хозяин! Вот и попался… теперь отрабатывай.
– Да уж куда деваться! Придется.
– И не вздыхай так! – Голос Николая Николаевича зазвучал неожиданно зло и надменно. – Тебе очень и очень повезло – помни. Охрана могла ведь тебя и пристрелить, а не проявлять гуманность.
– Я понимаю…
– Понимает он… Что в городе делал?
– Я ж и говорю – в фирме…
Допрашивающий раздраженно покачал головой:
– Не до тумана. Потом.
– Ну… гм… разное.
– Магазины подламывал? – вкрадчиво осведомился собеседник.
– Нет-нет, что вы! – вполне искренне возмутился Максим, играющий сейчас роль этакого… ну, если не рафинированного интеллигента, то что-то вроде.
– А на что жил тогда? Семью чем кормил?
– Я не женат. А как все началось, машину продал… обменял на продукты – консервы, муку и все такое прочее. На это и жил. Зиму продержался, весну, лето…
– Понятно, – кивнул Николай Николаевич. – А нынче продукты закончились и ты, мил человек, решил новые запасы сделать. На чужих полях.
– Ну, я ж не знал, что они чужие… думал – никому не надо, насобираю что осталось… Насобирал, блин.
– Видать, не врешь насчет магазинов, – глядя Максиму прямо в глаза, медленно протянул собеседник. – Брал бы – на поля бы за морковкой не пошел. Парень ты, я смотрю, сильный – работать сможешь.