Буль-Буль открыл один глаз, подозрительно выставив ухо, начал прислушиваться. Но тут он увидел в полумраке, в летучем голубом свете увидел такое!.. Такое!..
ПОЛОСАТУЮ ТИГРИНУЮ МОРДУ!
Собака заметила, что разбойник проснулся. Она, правда, могла залаять. Но рот у неё весь наполнен светлячками. Она подносила их мальчику. Она только зарычала:
— РР-РРР!
Если бы Тиграша не зарычала, а залаяла, может быть, ничего и не случилось бы. Но Тиграша зарычала. Её полосатая тигриная шкура переливалась в неверном голубом свете. Разбойник увидел её. Стуча зубами от страха, он сначала сказал:
— Кис-кис-кис!
Он все перепутал:
— Кис-кис-кис! Цыпа-цыпа! Кис-кис!
Потом завопил:
— Брысь!
Потом подпрыгнул:
— Ой-ей-ей! Мяу!
Ну прямо-таки все на свете перепутал.
Разбойник Пулька ничего не мог сказать. Он стучал зубами:
— Дык-дык-дык-дык…
Через мгновение разбойники были далеко в чаще и не знали, как им выбраться к дому, пока не рассветёт.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ, где Карандаш почти ничего не может нарисовать
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ, самая счастливая!
ПОЛОСАТУЮ ТИГРИНУЮ МОРДУ!
Собака заметила, что разбойник проснулся. Она, правда, могла залаять. Но рот у неё весь наполнен светлячками. Она подносила их мальчику. Она только зарычала:
— РР-РРР!
Если бы Тиграша не зарычала, а залаяла, может быть, ничего и не случилось бы. Но Тиграша зарычала. Её полосатая тигриная шкура переливалась в неверном голубом свете. Разбойник увидел её. Стуча зубами от страха, он сначала сказал:
— Кис-кис-кис!
Он все перепутал:
— Кис-кис-кис! Цыпа-цыпа! Кис-кис!
Потом завопил:
— Брысь!
Потом подпрыгнул:
— Ой-ей-ей! Мяу!
Ну прямо-таки все на свете перепутал.
Разбойник Пулька ничего не мог сказать. Он стучал зубами:
— Дык-дык-дык-дык…
Через мгновение разбойники были далеко в чаще и не знали, как им выбраться к дому, пока не рассветёт.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ, где Карандаш почти ничего не может нарисовать
Волшебный художник лёг в своей темнице на каменный пол. Он думал о маленькой заботливой девочке Настеньке, о храбром Чижике, о добром, хоть и ленивом Прутике, о преданном друге, у которого такое верное железное сердце. О том, что ожидает их. Думал о невозможности что-либо изменить. И горе наполняло его, и слезы мешали ему открыть глаза.
Встань, Карандаш! Погляди на свою темницу. Какой необыкновенный свет наполняет её! Какое волшебное, сказочное, голубое сияние переливается по всему подземелью! Какие звезды кружатся, мелькают, плывут под каменными сводами!
— Карандаш! — позвал кто-то шёпотом. — Проснись!
Художник открыл глаза. «Да я сплю», — подумал он.
В подземелье было светло. Один за другим влетали из темноты над каменными ступенями живые фонарики.
— Это я, Бабучило, — услышит художник. — Мы с Тиграшей ловим светлячков и запускаем их в замочную скважину. Пожалуйста, рисуй.
— Милый Бабучило, — тихо сказал Карандаш, — вряд ли я что-нибудь смогу теперь нарисовать. Прости меня, но ты немного опоздал…
— Хотя бы ключ и лестницу. Постарайся!
— Я попробую, — сказал Карандаш.
Он с большим трудом нарисовал ключ прямо на полу своей темницы. И новый ключ звякнул о камень.
Карандаш нарисовал верёвочную лестницу. На другую сил ему не хватило. Художник вставил ключ в замок двери. Повернул этот ключ. Замок щёлкнул, потайная дверь отворилась — и густой свежий воздух опьянил Карандаша. Он потерял сознание.
Бабучило, пыхтя от натуги, посад ил художника верхом на Тиграшу, обхватил учителя руками, чтобы ей было не так тяжело. И они поспешили к дому, где не спали в тревожном ожидании Прутик, Настенька и Чижик.
Встань, Карандаш! Погляди на свою темницу. Какой необыкновенный свет наполняет её! Какое волшебное, сказочное, голубое сияние переливается по всему подземелью! Какие звезды кружатся, мелькают, плывут под каменными сводами!
— Карандаш! — позвал кто-то шёпотом. — Проснись!
Художник открыл глаза. «Да я сплю», — подумал он.
В подземелье было светло. Один за другим влетали из темноты над каменными ступенями живые фонарики.
— Это я, Бабучило, — услышит художник. — Мы с Тиграшей ловим светлячков и запускаем их в замочную скважину. Пожалуйста, рисуй.
— Милый Бабучило, — тихо сказал Карандаш, — вряд ли я что-нибудь смогу теперь нарисовать. Прости меня, но ты немного опоздал…
— Хотя бы ключ и лестницу. Постарайся!
— Я попробую, — сказал Карандаш.
Он с большим трудом нарисовал ключ прямо на полу своей темницы. И новый ключ звякнул о камень.
Карандаш нарисовал верёвочную лестницу. На другую сил ему не хватило. Художник вставил ключ в замок двери. Повернул этот ключ. Замок щёлкнул, потайная дверь отворилась — и густой свежий воздух опьянил Карандаша. Он потерял сознание.
Бабучило, пыхтя от натуги, посад ил художника верхом на Тиграшу, обхватил учителя руками, чтобы ей было не так тяжело. И они поспешили к дому, где не спали в тревожном ожидании Прутик, Настенька и Чижик.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ, самая счастливая!
Бабучило привязал к верёвочной лестнице камень и бросил её в чердачное окно. Ребята спустились по лестнице вниз.
— Бабучка, милый Бабучка, — плакала Настенька, целуя мальчика.
И я должен заметить, хотя, может быть, это не совсем удобно в такой напряжённый трагический момент, я не одобряю коверканье разных имён и фамилий. Зовут мальчика Бабучило, ну и пусть будет Бабучило. А то знаете, как у ребят бывает. Сначала Бабучка. Потом Бабучка-Закорючка. Потом просто Чучка. Так и пойдёт. И сразу не вспомнишь, как звали мальчика в самом начале.
— Милый, родной Чучка! — всхлипывал Прутик.
Вот видите, уже начинается: Чучка-Бабучка…
— Надо спасти Самоделкина, — сказал Чижик. И вместе с ребятами поспешил к железному человечку.
Самоделкин совсем не двигался. От воды, от ливня и горя он очень сильно заржавел.
Мальчики отвязали Самоделкина, постелив широкие пальмовые листья, положили его на землю. Девочка вытирала железного друга своей косынкой, гладила, приговаривая:
— Бедный, бедный Самоделкин!
Чижик подумал и решительно сказал:
— Нельзя терять ни минуты. Сделаем носилки. Нам никто не поможет. Никто не нарисует нам эти носилки!
Ребята сами сделали двое носилок из прочных пальмовых листьев, уложили в них неподвижных своих учителей. Девочка и Прутик несли Карандаша. Бабучило и Чижик — нести железного Самоделкина.
У берега на волнах покачивалась подводная лодка. Ребята внесли в неё носилки, поставили их на палубе так, чтобы живительный морской ветер овевал художника и железного человечка.
— Поднять якорь! — скомандовал, как заправский капитан, маленький Чижик. И сам первый ухватился руками за якорную цепь.
Они подняли якорь. Лодка качнулась и, подгоняемая волнами, стала медленно удаляться от берега. Конечно, управлять подводной лодкой, кроме Самоделкина, железного человечка и большого мастера, никто не умел. А Самоделкин был недвижим. Но лодка и так отплыла довольно далеко от берега. Никакие разбойники наших друзей теперь не достанут. Пускай себе остаются на своём острове, пока милиция не прилетит за ними на вертолёте. Сами во всём виноваты.
— Надо найти машинное масло, — догадался Чижик. — Не может быть, чтобы на подводной лодке не было машинного масла.
Мальчик спустился в трюм подводной лодки. Он и в самом деле нашёл там канистру с маслом.
Ребята вытерли Самоделкина своими рубашками, смазали Самоделкина маслом. Чижик подкрутил ножки-пружинки, подвинтил, где надо.
Железный человечек открыл глаза, поглядел вокруг, увидел ребят, увидел волшебного художника на носилках — и все понял без объяснений. Он крепко обнял дорогих своих мальчиков и дорогую свою девочку и чуть не заплакал от переполнившей его радости — самой настоящей, большой, удивительной Радости. Но Самоделкин очень боялся опять заржаветь и поэтому плакать не стал. Всё-таки он железный, а твёрдым железным человечкам плакать не положено.
— Полный вперёд! — зазвенел Самоделкин. — Я знаю, волшебного художника вылечит вольный морской ветер. Не отходите от него, смотрите за ним, он скоро поднимется. А я пойду к моторам.
Настенька вздохнула:
— Моя мамочка, наверное, плачет!
Чижик сказал:
— Мой папа, наверное, плачет. Он говорит: где мой сынуля? Где мой мальчик, звоночек мой, солнышко моё, зайчонок?..
Наверное, Чижикин папа до сих пор не знает, как всё-таки зовут его ненаглядного мальчика.
Самоделкин спустился в трюм лодки. Она вздрогнула, негромко загудел сильный мотор, и лодка, разрезая лёгкие зелёные волны, понеслась на север.
Карандаш лежал на пальмовых носилках, а Настенька гладила его руку и напевала наивную детскую присказку. Ту самую, которую когда-то очень давно мне говорила моя мама, Настасья Ивановна:
— У кошки заболи, у собаки заболи, а у тебя, мой родненький, не боли…
Волшебный художник открыл глаза и счастливо улыбнулся:
— Я же говорил, какая замечательная вырастет волшебница…
Железный человечек сиял от радости. Он звенел своими пружинками от восторга.
— Мы не боимся никаких разбойников! — кричал Самоделкин. — Мы вернёмся! Мы снова придём в нашу Волшебную школу! Мы привезём сюда много мальчиков и девочек, много новых учеников!
— А разбойники пускай живут в лесу, раз они такие, — сказал Чижик. — Будем ходить в лес на экскурсию, смотреть, как живут настоящие несказочные разбойники.
— Я на них смотреть не хочу, — не согласятся Прутик. — Обыкновенные лодыри, вот они кто, и больше ничего.
— Постойте, постойте, — строго сказала Настенька. — Вы только посмотрите, какой замарашка Бабучка. Он ещё никогда не умываются. Ну-ка, Бабучка, пожалуйста, вымой лицо и руки.
Мальчик наклонился над бегущей пенной водой. Он вымыл и лицо, и руки, и шею. Вымыл с большим удовольствием, как бывалый, закалённый океаном и всеми ветрами настоящий моряк.
И все увидели, какой он симпатичный хороший мальчик — этот Бабучило, он же Чучка-Бабучка, он же Чучка-Закорючка, он же Чуча… Славный замечательный мальчик!
Ребята и Карандаш на палубе с нетерпением вглядываются в морскую даль. Чижик стоит, широко раздвинув ноги, совсем как настоящий, хоть и маленький капитан.
— Он будет морским капитаном. Или станет сочинять сказки, — говорит волшебный художник Самоделкину.
— Почему ты так думаешь? — позванивает своими пружинками сияющий счастливый Самоделкин.
— У мальчика макушка пахнет морем, солнышком, облаками, золотыми рыбками, дальними странами, зелёными островами.
— Удачи ему и радости! — отвечает Самоделкин. — Всем ребятам, всем девочкам и мальчикам, удачи и радости. Всем! Всем!
…На этом кончается самый трудный урок Волшебной школы.
До свидания!
— Бабучка, милый Бабучка, — плакала Настенька, целуя мальчика.
И я должен заметить, хотя, может быть, это не совсем удобно в такой напряжённый трагический момент, я не одобряю коверканье разных имён и фамилий. Зовут мальчика Бабучило, ну и пусть будет Бабучило. А то знаете, как у ребят бывает. Сначала Бабучка. Потом Бабучка-Закорючка. Потом просто Чучка. Так и пойдёт. И сразу не вспомнишь, как звали мальчика в самом начале.
— Милый, родной Чучка! — всхлипывал Прутик.
Вот видите, уже начинается: Чучка-Бабучка…
— Надо спасти Самоделкина, — сказал Чижик. И вместе с ребятами поспешил к железному человечку.
Самоделкин совсем не двигался. От воды, от ливня и горя он очень сильно заржавел.
Мальчики отвязали Самоделкина, постелив широкие пальмовые листья, положили его на землю. Девочка вытирала железного друга своей косынкой, гладила, приговаривая:
— Бедный, бедный Самоделкин!
Чижик подумал и решительно сказал:
— Нельзя терять ни минуты. Сделаем носилки. Нам никто не поможет. Никто не нарисует нам эти носилки!
Ребята сами сделали двое носилок из прочных пальмовых листьев, уложили в них неподвижных своих учителей. Девочка и Прутик несли Карандаша. Бабучило и Чижик — нести железного Самоделкина.
У берега на волнах покачивалась подводная лодка. Ребята внесли в неё носилки, поставили их на палубе так, чтобы живительный морской ветер овевал художника и железного человечка.
— Поднять якорь! — скомандовал, как заправский капитан, маленький Чижик. И сам первый ухватился руками за якорную цепь.
Они подняли якорь. Лодка качнулась и, подгоняемая волнами, стала медленно удаляться от берега. Конечно, управлять подводной лодкой, кроме Самоделкина, железного человечка и большого мастера, никто не умел. А Самоделкин был недвижим. Но лодка и так отплыла довольно далеко от берега. Никакие разбойники наших друзей теперь не достанут. Пускай себе остаются на своём острове, пока милиция не прилетит за ними на вертолёте. Сами во всём виноваты.
— Надо найти машинное масло, — догадался Чижик. — Не может быть, чтобы на подводной лодке не было машинного масла.
Мальчик спустился в трюм подводной лодки. Он и в самом деле нашёл там канистру с маслом.
Ребята вытерли Самоделкина своими рубашками, смазали Самоделкина маслом. Чижик подкрутил ножки-пружинки, подвинтил, где надо.
Железный человечек открыл глаза, поглядел вокруг, увидел ребят, увидел волшебного художника на носилках — и все понял без объяснений. Он крепко обнял дорогих своих мальчиков и дорогую свою девочку и чуть не заплакал от переполнившей его радости — самой настоящей, большой, удивительной Радости. Но Самоделкин очень боялся опять заржаветь и поэтому плакать не стал. Всё-таки он железный, а твёрдым железным человечкам плакать не положено.
— Полный вперёд! — зазвенел Самоделкин. — Я знаю, волшебного художника вылечит вольный морской ветер. Не отходите от него, смотрите за ним, он скоро поднимется. А я пойду к моторам.
Настенька вздохнула:
— Моя мамочка, наверное, плачет!
Чижик сказал:
— Мой папа, наверное, плачет. Он говорит: где мой сынуля? Где мой мальчик, звоночек мой, солнышко моё, зайчонок?..
Наверное, Чижикин папа до сих пор не знает, как всё-таки зовут его ненаглядного мальчика.
Самоделкин спустился в трюм лодки. Она вздрогнула, негромко загудел сильный мотор, и лодка, разрезая лёгкие зелёные волны, понеслась на север.
Карандаш лежал на пальмовых носилках, а Настенька гладила его руку и напевала наивную детскую присказку. Ту самую, которую когда-то очень давно мне говорила моя мама, Настасья Ивановна:
— У кошки заболи, у собаки заболи, а у тебя, мой родненький, не боли…
Волшебный художник открыл глаза и счастливо улыбнулся:
— Я же говорил, какая замечательная вырастет волшебница…
Железный человечек сиял от радости. Он звенел своими пружинками от восторга.
— Мы не боимся никаких разбойников! — кричал Самоделкин. — Мы вернёмся! Мы снова придём в нашу Волшебную школу! Мы привезём сюда много мальчиков и девочек, много новых учеников!
— А разбойники пускай живут в лесу, раз они такие, — сказал Чижик. — Будем ходить в лес на экскурсию, смотреть, как живут настоящие несказочные разбойники.
— Я на них смотреть не хочу, — не согласятся Прутик. — Обыкновенные лодыри, вот они кто, и больше ничего.
— Постойте, постойте, — строго сказала Настенька. — Вы только посмотрите, какой замарашка Бабучка. Он ещё никогда не умываются. Ну-ка, Бабучка, пожалуйста, вымой лицо и руки.
Мальчик наклонился над бегущей пенной водой. Он вымыл и лицо, и руки, и шею. Вымыл с большим удовольствием, как бывалый, закалённый океаном и всеми ветрами настоящий моряк.
И все увидели, какой он симпатичный хороший мальчик — этот Бабучило, он же Чучка-Бабучка, он же Чучка-Закорючка, он же Чуча… Славный замечательный мальчик!
Ребята и Карандаш на палубе с нетерпением вглядываются в морскую даль. Чижик стоит, широко раздвинув ноги, совсем как настоящий, хоть и маленький капитан.
— Он будет морским капитаном. Или станет сочинять сказки, — говорит волшебный художник Самоделкину.
— Почему ты так думаешь? — позванивает своими пружинками сияющий счастливый Самоделкин.
— У мальчика макушка пахнет морем, солнышком, облаками, золотыми рыбками, дальними странами, зелёными островами.
— Удачи ему и радости! — отвечает Самоделкин. — Всем ребятам, всем девочкам и мальчикам, удачи и радости. Всем! Всем!
…На этом кончается самый трудный урок Волшебной школы.
До свидания!