этогосамого, поэтому безмятежно радовался, ужесточая сексуальную тиранию, чтобы без всяких сомнений, основательно подавлять свою партнершу, истязать не только ее тело, но и разум. Как немецкие мясники часто хвалятся, что у них от коровы остается лишь протяжный звук «му-у…», а все остальное идет в переработку, так и Андрей Расплетин перед
этимсамымс возрастающим рвением мечтал порабощать своей мощью женщину настолько, чтобы от нее оставались только стоны: «О-о-о…», — а все остальное принадлежало бы лишь ему.
Но ничего не происходило: Андрей Максимович никак не решался оставить своих попечительниц. Ехать было некуда, да и деньжат на переезд скопил он еще недостаточно — всего лишь около семисот долларов. Поэтому молодой человек все чаще впадал в мрачную меланхолию. Как начать восхождение к величию с таким мизерным капиталом, не имея никаких связей? Андрей Расплетин пока никакого ответа не находил. А ведь до жути хотелось оказаться в кругу столичных див, стать завсегдатаем злачных мест московской шикерии, купаться в роскоши, одеваться в самых известных бутиках и управлять последними шедеврами мирового автомобилестроения! В молодом возрасте, особенно у провинциалов, всегда так много честолюбивых планов! И все их мысли, как правило, связаны с надеждами на успех и финансовое утверждение в столице! Как будто главнейшим местом обитания нельзя сделать собственный разум!
Как-то вечером, когда молодой человек в одиночестве клял свою судьбу, в квартирку настойчиво постучали. Открыв дверь, он увидел на пороге одну из своих сожительниц. Андрей Расплетин привык называть их не по именам, а на свой детдомовский лад: «Первушка», «Вторушка», «Третушка». На сей раз «Вторушка» оказалась без кастрюльки с пельменями, без пакетика сливок, без печеного яблочка. Ее лицо было по-настоящему встревоженным. Едва затворив за собой дверь, она покрылась румянцем и подавленным, смущенным голосом залепетала что-то нравоучительное: что, дескать, связь юного парня и немолодой женщины никогда не приводит к добру. Но она может умереть не от позора и горечи раскаяния — от таких чувств еще никто не уходил в мир иной, — а от разлуки, которую она не в состоянии вынести. Что он для нее стал дороже, чем собственная жизнь, что она готова пожертвовать собой полностью, но спасти его от ревнивых мужей. «Они сейчас направляются сюда. Нас выследили. Тебе надо бежать! — говорила она с проникновенным волнением. — Вот тебе все мои сбережения, здесь чуть больше двух тысяч долларов. Поезжай в Мценск, на конверте я указала адрес моей сестры Варвары. Она поселит тебя на даче. Там есть печь, продукты купишь сам. Через недельку-другую я обязательно приеду. Беги, целую тебя, бог эроса! Мне еще надо успеть убрать твои вещи. Они выдадут нас! Беги!» — с этими словами она, поцеловав молодого человека, силой вытолкнула его из квартирки.
Эта сцена показалась бы по меньшей мере трагикомической любому, кто мог бы знать, о чем в эти минуты размышлял молодой человек и какие мысли беспокоили самоотверженную женщину, которая манию секса предпочла обету верного супружества.
Оказавшись на улице, Андрей Максимович первым делом выбросил прямо себе под ноги конверт, на котором был записан адрес в Мценске. Он даже хотел растереть его подошвой по мокрому от дождя асфальту. Но вдруг передумал, решив отомстить: «Пусть мужья найдут эту бумажонку. Тогда, надеюсь, они зададут своим женам настоящую трепку. Как в детдоме нас бил завуч Масальский! Кровью юных сирот был залит весь пол его кабинета! Да, это был самый поганый мерзавец!»
Совершенно не зная, как пройти к вокзалу, он остановил первого же прохожего: «Скажите, как добраться до железнодорожной станции?» — «Тут рядом, первый поворот направо, и потом шагать десять минут, — сказал дед в орденах. — Вам надо торопиться, через четверть часа уходит последний местный поезд до Тулы. А вам куда?» — «Какое тебе дело? — расхохотался Расплетин. — Меня же не интересует, когда тебя отвезут на кладбище! У каждого в определенное время своя дорога! И никто не сможет сбить с пути! Но дать по шее может только сильный! А твое время, кстати сказать, уже пришло. Пора тебе, дед, пора! И мой час тоже настал: тороплюсь осчастливить тысячу, миллион женщин! Заработать капитал!» — самонадеянно и нахально смеясь в лицо старику, бросил он. «И зачем только я воевал? Надо было сдать Россию фашистам!» — прошипел себе под нос оскорбленный ветеран войны.
Шагая к вокзалу, Андрей Максимович ощущал радость от обретенной свободы, наличия скромного капитала и амбициозных планов. Он уже предавался мечтаниям, узел столичных интриг завязывался в его воображении. Расплетин наслаждался оргиями, которые ярким видением проплывали перед счастливым взором новоявленного путешественника. Неистовым эросом он пленял в своих фантазиях самых красивых женщин нашего замечательного мегаполиса! Весь этот новый мир, блестящий, но непокоренный, богатый, но пока недоступный, с которым молодой человек был знаком лишь через экран телевизора, открывался перед ним во всей своей пьянящей притягательности. Рестораны «Дворянское гнездо», «Кремлевские палаты», «Фаэтон», элитные ночные клубы «Три жирафа», «Планета Голливуд», «Матрица», тусовки в дорогих фитнес-центрах «Звезды космоса», «Мировой класс», «Гармония линий», сборища в фешенебельных казино «Лазурный берег», «Три карты», «Лас-Вегас», на телевизионных передачах «Пять вечеров», «Окна», на танцах в Думе, на маскараде в Кремлевском дворце, на пикниках в Завидово, на вечеринках в мэрии, на пьянках именитой элиты в Барвихе, на свадьбах однополых новобрачных в апартаментах кораблей Московской речной флотилии, на посиделках транссексуалов в Петрово-Дальнем! С эротическими историями, с драмами ревности, с комедиями перевоплощения, с расследованиями измен, с подкупами чужих любовниц, с драками депутатов, с поножовщиной трансвеститов, с флиртом дам полусвета, — весь этот умопомрачительный современный мир нашего великого города, казалось, уже готов был открыть Андрею Максимовичу свои тайны. Что этому сироте, воспитаннику детского дома, этому иждивенцу похотливых врачих, этому искателю тотального секса оставалось делать? Кроме идеи немедленно переселиться в столицу, у него и мыслей никаких не было.
Поэтому первым же поездом освобожденный Андрей Расплетин направился в Москву.
Наш замечательный мегаполис встретил господина Расплетина с унылым безразличием. Но он об этом и не подозревал. Юный провинциал наслаждался величием города. Его воображение потрясали роскошные жилые дома, парадные офисы, сверкающие автомобили и широченные, упакованные в рекламные тексты проспекты; он любовался нарядами московских дам, их эротическими формами. Андрей Максимович засматривался на витрины шикарных магазинов и мечтал стильно нарядиться — никак не хуже, чем лощеные гуттаперчевые манекены. Детдомовец ни к кому и никогда не питал слабости, не сох и не страдал, а теперь понял, что влюбился, влюбился по уши! Его возлюбленной становилась Москва: он хотел обнимать ее, целовать мощеные мостовые, ласкать позолоченные купола, спать с ее необъятным телом, восторгаться ее сексуальными скверами, обставленными соблазнительными, в расщелинах скамейками.
Первые дни ничего, кроме крика восторга от всего увиденного, его душа не исторгала. Ему самому казалось, что он не шагает, не носится по возлюбленному городу, а витает над ним, как околдованные магическим чувством воздыхатели парят в поэтических небесах над объектом обожания. Может быть, именно так влюбляются простодушные провинциалы, неискушенные оборванцы, подлинные российские бездомные. Их чувства наивны в своей греховной простоте, они схожи с ощущениями столичной девственницы, ангельски смиренно принимающей постыдные предложения заезжего распутника. Открыто и с косвенными намеками, используя достаточно вздорную лексику и сплетения уличных слухов, об этом не раз писали столичные газеты. Но главная мысль этих публикаций заключалась не в том, чтобы очистить молодых людей от наносной скверны, повысить их культурную самодостаточность, а в том, что необходимо ввести в столице суровые законы, чтобы всякая человеческая дрянь из регионов не имела бы права свободно въезжать в великий город. Довольно странная позиция для независимой прессы! Впрочем, кто ее представляет сегодня, эту независимую прессу, кто выступает от ее имени? Ведь в нашем замечательном мегаполисе давно уже сложилась традиция: самые бездари и бесстыдные попрошайки валят без стука и протекции в милицейские ряды. Другая их часть записывается журналистами в постыдные газетенки, и не какие-то там малотиражные и малоформатные, а даже самого центрального формата и значения, чтобы за жалкий рубль лить на головы сограждан отечественные фекалии. Самые же низкие и меркантильные из этой новой породы россиян объявляют себя даже писателями и критиками. Впрочем, в стране, погрязшей в мании секса, могут случаться и более жуткие вещи.
Например, представьте себе, что пациенты психиатрической клиники им. Кащенко вдруг объявили бы себя членами нового кабинета министров. И все тусовщики и бизнесмены Москвы потянулись бы к ним за дешевыми (тарифы поборов свежеиспеченных бюрократов всегда дешевле) лицензиями и разрешениями. Не только в Лондоне, Берлине, Вашингтоне, Пекине, но даже в захолустном Бухаресте, а то и Таллинне и Братиславе никогда бы не поверили такому дерзкому заявлению столичных психопатов. Но москвичи верят всем, особенно таким глашатаям, которые вдруг объявляют, что они одни, пусть и плюгавенькие с виду, являются партией федерального значения, указывают на себя как на центр интеллектуального мира, заявляют о своих претензиях на российский престол. Впрочем, таким редчайшим недугом тотального доверия страдали не только жители столицы, но и граждане других городов России. Видимо, на это были какие-то национальные, неведомые иностранцам основания. Может быть!
Вот почему, когда Андрей Максимович увидел рекламу, он тут же поверил ей до последнего слова. А там было сказано, что в газете «Новости элиты» любой платящий может облить помоями кого угодно. И тут же приводился прейскурант: 100 строчек нонпарелью — головой в ведро с дерьмом — тысяча долларов; 150 строчек полужирным курсивом — нечистотами на честь и совесть — две тысячи долларов; 200 строчек петитом — с головы до ног поносом после отравленной кислотными дождями трески — пять тысяч долларов. Вся полоса А-3, с вынесенными в заголовок словами типа «душегуб», «шпион», «подонок», «враг демократии» или «друг мафии», — десять тысяч долларов. Полоса формата А-2, украшенная заголовками: «Золотая маршальская форель», «Орден Отечества за наветы и фальшивки», «В Думу пробрался жирный червь, питающийся искалеченными судьбами», — девятнадцать тысяч долларов.
Провинциал с редкой аномалией никогда не участвовал в таких увлекательных столичных играх, но, будучи смышленым молодым человеком, стал репетировать роль оригинального заказчика, и ему пришло в голову, что лучше всего зайти к редактору и за тысячу долларов заказать статью на самого себя. Выражение «100 строк нонпарелью» он не понимал, но подумал, что размер в сто единиц поможет ему стать заметной фигурой и зарабатывать огромные деньги в этом великом городе, в который он без оглядки влюбился.
Андрей Расплетин вошел в редакцию и спросил секретаршу, опухшую от пьянства, свинины и картофеля девицу: «Где тут можно заказать статью в 100 строк нонпарелью?» — «А, такие деликатные поручения у нас выполняет Гришка Харьшток. Проходите, комната 00». «Как 00? Ведь так у нас называли отхожее место. Что, его кабинет в уборной? — усмехнулся про себя бывший детдомовец. — Ну да, а то как же ему обливать свои тексты фекалиями? Далеко ходить не надо, здесь они всегда рядом!» Добродушная секретарша заметила недоумение молодого человека и тут же успокоила его: «В нашей редакции все подобные пожелания выполняются лишь в одном кабинете. Поэтому для удобства и соответствующего настроя клиентов его обозначили таким характерным образом». — «Чтобы было понятно, что грязь всегда под рукой?» — «Именно!» — «Очень удобно и практично!» — Андрей Максимович хотел было рассмеяться, но сдержался и зашагал в сторону кабинета журналиста Харьштока (оказалось, что это был псевдоним депутата Харитона Николаевича Штопкина).
«Разрешите?» — осторожно заглянул в дверь Расплетин. «Консультации стоят денег!» — бросил Харьшток. «Я заказчик… Сто строк нонпарелью», — улыбнулся слегка растерявшийся Расплетин. «Деньги с собой?» — уставился на него хозяин кабинета. Эти простые слова в последнее время стали воспалять рассудок почти каждого москвича. «А как же, с собой! — испугавшись, Андрей Максимович даже ухватился за нагрудный карман, куда зашил доллары. — Да, тут они!» — «Выкладывай…» Расплетин начал было свой рассказ, но Харитон Николаевич властным жестом остановил его: «Вначале деньги!» Прошло несколько минут, пока провинциал распорол карман, чтобы рассчитаться со столичным щелкопером. «Теперь валяй, рассказывай», — приказным тоном потребовал господин Штопкин. «Я хочу, чтобы вы написали статью обо мне…» — «Ты что, не знаком с нашими расценками? Положительная заметка стоит дороже! Выкладывай еще двадцать процентов, то бишь двести долларов». — «Да нет же, пишите плохую статью, что я такой-сякой, наглый охотник за богатыми женщинами, который своими сказочными возможностями разрушает привычное представление о сексе». — «Это как? — заинтересовался мастер пасквильного жанра. — Чем это ты можешь потрясти дамские сердца? Не “Виагрой” же? Послушай, как тебя там, ты в Москве, у нас уже есть все, деньги обеспечивают любую радость, которую мы пожелаем испытать. Согласен, что на определенной ступени процветания, особенно когда цены на нефть прут вверх, а экономика страны находится на мощном подъеме, наши граждане могут себе позволить наслаждаться новыми возможностями сервиса. Но кто ты таков, чтобы предложить городу нечто совершенно оригинальное, неведомое? О шарлатанах наше издание не пишет, я сам остерегаюсь пачкать руки такими историями, тем более за такую мизерную плату. Одна тысяча долларов? Тьфу! Надеюсь, ты знаком со столичными ценами. Слово “нет” уже тянет на три тысячи долларов. Это короткое отрицание — чистейшая провокация. Попытка понять всю серьезность намерения посетителя. Если он не готов рассчитываться за “нет”, то где гарантия, что он заплатит за “да”? Если подсчитать все буквы, из которых состоит моя речь, то никаких твоих денег не хватит. Ведь у нас платят за каждую букву! Что у тебя там еще, мальчишка? Выкладывай быстрее, иначе я включу счетчик…»
По всему было видно, что редактор позиционировал себя как официальное лицо. В его манере держаться бросалась в глаза напускная важность современного российского чиновника. Если он слушал, то требовал, чтобы речь просителя была короткой, сдержанной и уважительной. Когда говорил сам, то повышал голос, его монолог произносился как истина в последней инстанции, — впрочем, довольно часто в нем трудно было найти хоть какой-то смысл. В целом Харитон Николаевич представлял собой один из тех типов, словесный портрет которых мог бы быть очень кратким: лощен, полноват, с важной обвисшей губой, с черными бегающими глазками. Несмотря на свои сорок три года, он выглядел лишь на двадцать пять, — характерная особенность людей скудного интеллекта. Имел виды на высокое положение в обществе. Сколько встретишь таких людей в нашем замечательном мегаполисе? Уйму!
«Я не знаю, что такое “Виагра”, но с рождения имею два полноценных erecticus», — напрягся провинциал. «Как это два? Лжец! Нашел дурака! Забирай свои деньги и проваливай! Вон!»
Андрей Максимович в горькой обиде искривил лицо и с какой-то неимоверной силой, так, что даже пуговицы затрещали, стянул штаны и предстал перед Харитоном Николаевичем в чем мать родила. Столичный прохиндей Штопкин по-женски вскрикнул, но тут же словно проглотил язык и потерял способность мыслить. А что другое могло произойти с обычным, элементарно знающим анатомию человечком, занятым в бизнесе второй древнейшей профессии, если он неожиданно увидит такое чудище? Да, вначале он онемел! Но отсутствие совести помогло ему достаточно быстро прийти в себя и начать размышлять, какие дивиденды может принести ему эта оригинальная аномалия. « Онипомогут так прекрасно раскрутиться, что я уже чувствую себя на седьмом небе, в Кремле, на самом высоком месте, с кучей денег и преданными друзьями, чьи тайны буду охранять! Эх, подозреваю, кого такое сногсшибательное хозяйство по-настоящему заинтересует, кто выложит за них все, что потребую», — пронеслось в его голове. Стремительно нарастающее предвкушение невероятной наживы изменило состояние писаки: его лицо приняло сладчайшее выражение, напоминающее радость представителя ближневосточного этноса, то ли бледного эфиопа, то ли загорелого арамейца, который неожиданно наткнулся на золотую жилу. «Пожалуйста, расскажите о себе. Иначе мне трудно будет вам помочь», — теперь уже почтительно обратился журналист к гостю. За этим простым предложением скрывался тайный план.
Записав в книжечку все этапы биографии господина Расплетина, Харитон Николаевич стал соотносить его дремучую провинциальную наивность и почти полную безграмотность (чему могли научить сироту в детдоме заброшенного городка!) со своим университетским образованием, изощренным депутатским двуличием, столичным опытом беспардонного интригана. Эти контрасты вселили оптимизм в сознание газетчика Штопкина. И он начал сочинять сценарий, по которому этот двуствольный молодой человек стал бы его крепостным, дойной коровой, разменной монетой в закулисных постановках.
Тут необходимо сказать несколько слов о Харитоне Николаевиче. В начале карьеры он задумал приобрести имидж человека, строящего линию жизни таким образом, чтобы стать антиподом известных, но несимпатичных обществу людей. Начал он с того, что попытался выглядеть оборотной стороной шеф-редактора одного тяжеловесного столичного издания, известного в Москве взяточника. Так, совершенно случайно, господин Штопкин вошел в образ послушника закона: обличал поборы, намекая на своего старшего коллегу, несколько коряво сочинял заметки о нравственности. И надо отметить, что он достаточно долго пребывал в этом образе. Но спустя три года, когда он начал подводить баланс своей показушной деятельности, итоги оказались минусовыми. Эта роль ничего, кроме насмешек и нищеты, ему не принесла. Раздосадованный, он сменил амплуа и стал представлять собою оборотную сторону одного известного коррупционера, к тому же имеющего заоблачные притязания на высокую власть. Расчет был иезуитским, но вполне вписывался в моральный кодекс нашего замечательного мегаполиса. Харитон Штопкин теперь мечтал о дивидендах: материальных и карьерных. И действительно, эта роль стала давать ему то, о чем он уже давно грезил. За спонсорские деньги, прикрывшись надежной властной крышей, он написал даже несколько разоблачительных статей, после которых стал узнаваем в кругу скандалистов и мерзавцев всех мастей. У молодого газетчика появились костюмы за пять тысяч долларов, набух бумажник, отяжелели щеки, взгляд стал томным, с прищуром. Он превращался в завсегдатая известных столичных ресторанов, прибавлял в весе не только собственном, но и публичном. Одни уже боялись его — журналист примкнул к какому-то политическому движению, — другие, особенно из тех, кто специализировался на черном пиаре и компроматах в бизнесе, искали с ним дружбы. Третьи пытались бороться, называли его «платной шлюхой», «законченным подонком», «стукачом». Но тут, как говорится, всем мил не будешь! Роли стали чередоваться в его жизни, как персонажи на театральной сцене. И если раньше он довольствовался эпизодами, то сейчас возникли претензии на амплуа заглавных героев. Одним словом, Харитон Николаевич стал тем типичным российским существом, из которых и состоит наш великий во грехе город. Теперь же, с одной стороны, он испытывал к своему посетителю чувство физиологической зависти из-за его невероятных природных возможностей, с другой — строил далеко идущие меркантильные планы по его использованию.
«Какой у тебя опыт любовных связей? Говори все честно, как перед прокурором!» — господин Штопкин, видимо, мечтал заполучить эту силовую должность, поэтому он частенько поминал ее в своей речи. «Три врачихи в Орле!» — «И все?» — «Но во сне я переспал с тысячами! Особенно с теми, что в программах ДТВ. У них там сногсшибательные девки, совсем как в сновидениях. И увлечены этимделомдо безумия. Кажется, они готовы кормиться лишь спермой. Мне бы с такими…» — «А мужики были?» — «Нет!» — «Как, в детдоме? Не верю, думаю, ты что-то не договариваешь. Именно там это самоевоспитание начинается». — «Нет, не было. Я стеснялся и прятался. Устроился помощником уборщицы в банном бараке. Так что мылся всегда один. Да и как можно мне-то, с двумя erecticus, с мужчинами? Куда? Я никак не пойму, как это получится!» — «Можно, можно, — успокоил его журналист, — я потом тебе расскажу во всех подробностях про эти премудрости». А сам подумал: «А действительно, как? Влево — с одним, вправо — с другим, и лишь орально в групповом танце? Или два вместе… Но где найдешь такой размер? С женщинами проще — вагина и анус рядом; или, пожалуйста, другой вариант: клитор потрется о первый erecticus, а вагина получит второй. Женщины запищат от удовольствия! Несчастные, неправильно созданные существа! Их эротические зоны закодированы каким-то женоненавистником. Многие мучаются всю жизнь, так и не испытав удовольствия оргазма. Не создателя ли это проделки — спрятать основу либидо в клитор? Это же самая настоящая насмешка над живым существом! У самок животных больше радости в сексе, чем у женщин! Поэтому тут ставку можно даже поднять до двадцати пяти тысяч долларов. Сумасшедшая мода на куннилингус пройдет, тарифы на этот возбуждающий сервис снизятся. Наступит эпоха двух erectiсus. Может, сама природа, наконец, очнулась и станет наделять мужчин двумя стволами. Чтобы восстановить справедливость и разделить сексуальный пафос поровну! Это просто обязанность природы — переместить клитор в вагину и успокоить женщину. Избавить ее этим от заложенных в нее от рождения театральности и вынужденного лицемерия. Я-то знаю, сколько стоят их охи и стоны! Заплати по совести, и женщина сделает из тебя гиганта секса, хотя на самом деле ты ничтожный червяк! Ба, да мой Расплетин — самый настоящий волшебник! Вот если бы у меня была его анатомия! С таким феноменом я стал бы даже президентом! Получил бы все ордена, регалии страны! Кто посмел бы оказать мне серьезное сопротивление или составить конкуренцию? Кто вообще осмелился бы со мной спорить?
Теперь необходимо правильно построить свой новый бизнес. Но тут никак нельзя забывать о другом мощном ресурсе. Надо спросить у Тасарова, чем два ствола могут быть интересны гомосексуалам. Он же публично, на многих каналах ТВ увлеченно признается, что является геем! Не меньше его в этом деле разбирается помощник министра и даже сам заместитель губернатора. А еще, пожалуй, Плющев, Шокальский, Заморёнов, Марфинский, Глаголев, Монахов… Ох, много таких! Впрочем, а мне-то что, мой интерес — гонорар за сводничество. Кто больше заплатит, тот получит две радости в один прием. Мой бизнес — обеспечить райскую благодать свидания с двумя стволами, возбудить жгучий интерес к усладам необыкновенного эротического праздника. И тут главный контингент все-таки женщины. Сколько их станут его клиентками? Армия!
По данным нашего федерального статистического управления, в стране проживает более ста тысяч миллионеров, а сколько еще неучтенных нелегалов? Еще триста тысяч! Пятьсот! Вот какой у меня сумасшедший ресурс счастливых пользователей расплетинской аномалии! Если столичная цена среди элиты за ночь тотального секса — пять тысяч долларов, то за ночной полет к небесам секса с этим провинциальным уникумом можно смело требовать все двадцать пять! Стану манить всех желающих к беззастенчивому, привилегированному, сказочному эросу, к празднику раскрепощения плоти. Мне надо открыть в Москве ночной монастырь сексуального карнавала, где можно почувствовать благотворное влияние разнузданного либидо и начать зарабатывать большие деньги.
Да, хорошо, что не запамятовал: в кельях необходимо сделать глазки для вуаеристов. О эта нескончаемая фантазия природы! Необходимо еще больше разжечь пламя эроса у этого сословия! Под влиянием телевидения их число непомерно возросло. Этим надо пользоваться! А чтобы бизнес расцветал, в постель к Расплетину надо направлять пассивных эксгибиционисток. Рост их количества тоже отмечают многие эксперты! Пора в столице создать настоящий конвейер секса: один Андрей Максимович может стать локомотивом целой индустрии. Эксгибиционистка получает двойной оргазм от Расплетина: вагина и клитор, а третий — от осознания того, что за ее наслаждениями в постели наблюдает вуаерист. Ведь это для эксгибиционистки наивысшее блаженство! Вот какие гениальные мысли появляются у меня в голове! Сам же вуаерист — например, в офицерской фуражке, или в калошах на босу ногу, или в рясе — мастурбирует в кулачок, а за ним наблюдает фетишист, избравший воинскую униформу, резиновую обувь или одежду священника своим эротическим символом, предметом страсти. Один провинциал вовлекает в оргию тридцать—сорок граждан нашей столицы. Это может стать великим социальным проектом, чтобы там, на Западе, не обвиняли Россию, что человек у нас не свободен в предпочтениях. Очень даже свободен! Выбирай, что душе, телу угодно! Об этом надо еще написать статью, найти спонсора и опубликовать полосу о расцвете демократии в нашей стране. Где еще так прекрасно живется? Где еще так великолепно можно порадовать свое тело? В этом мире есть только одно место — Москва! Это может стать обновленной фурьеристской идеей “Серии по страстям”, а весь проект будет выглядеть очень даже красиво, в духе времени: “Провинция снабжает столицу удовольствиями”.
Но ничего не происходило: Андрей Максимович никак не решался оставить своих попечительниц. Ехать было некуда, да и деньжат на переезд скопил он еще недостаточно — всего лишь около семисот долларов. Поэтому молодой человек все чаще впадал в мрачную меланхолию. Как начать восхождение к величию с таким мизерным капиталом, не имея никаких связей? Андрей Расплетин пока никакого ответа не находил. А ведь до жути хотелось оказаться в кругу столичных див, стать завсегдатаем злачных мест московской шикерии, купаться в роскоши, одеваться в самых известных бутиках и управлять последними шедеврами мирового автомобилестроения! В молодом возрасте, особенно у провинциалов, всегда так много честолюбивых планов! И все их мысли, как правило, связаны с надеждами на успех и финансовое утверждение в столице! Как будто главнейшим местом обитания нельзя сделать собственный разум!
Как-то вечером, когда молодой человек в одиночестве клял свою судьбу, в квартирку настойчиво постучали. Открыв дверь, он увидел на пороге одну из своих сожительниц. Андрей Расплетин привык называть их не по именам, а на свой детдомовский лад: «Первушка», «Вторушка», «Третушка». На сей раз «Вторушка» оказалась без кастрюльки с пельменями, без пакетика сливок, без печеного яблочка. Ее лицо было по-настоящему встревоженным. Едва затворив за собой дверь, она покрылась румянцем и подавленным, смущенным голосом залепетала что-то нравоучительное: что, дескать, связь юного парня и немолодой женщины никогда не приводит к добру. Но она может умереть не от позора и горечи раскаяния — от таких чувств еще никто не уходил в мир иной, — а от разлуки, которую она не в состоянии вынести. Что он для нее стал дороже, чем собственная жизнь, что она готова пожертвовать собой полностью, но спасти его от ревнивых мужей. «Они сейчас направляются сюда. Нас выследили. Тебе надо бежать! — говорила она с проникновенным волнением. — Вот тебе все мои сбережения, здесь чуть больше двух тысяч долларов. Поезжай в Мценск, на конверте я указала адрес моей сестры Варвары. Она поселит тебя на даче. Там есть печь, продукты купишь сам. Через недельку-другую я обязательно приеду. Беги, целую тебя, бог эроса! Мне еще надо успеть убрать твои вещи. Они выдадут нас! Беги!» — с этими словами она, поцеловав молодого человека, силой вытолкнула его из квартирки.
Эта сцена показалась бы по меньшей мере трагикомической любому, кто мог бы знать, о чем в эти минуты размышлял молодой человек и какие мысли беспокоили самоотверженную женщину, которая манию секса предпочла обету верного супружества.
Оказавшись на улице, Андрей Максимович первым делом выбросил прямо себе под ноги конверт, на котором был записан адрес в Мценске. Он даже хотел растереть его подошвой по мокрому от дождя асфальту. Но вдруг передумал, решив отомстить: «Пусть мужья найдут эту бумажонку. Тогда, надеюсь, они зададут своим женам настоящую трепку. Как в детдоме нас бил завуч Масальский! Кровью юных сирот был залит весь пол его кабинета! Да, это был самый поганый мерзавец!»
Совершенно не зная, как пройти к вокзалу, он остановил первого же прохожего: «Скажите, как добраться до железнодорожной станции?» — «Тут рядом, первый поворот направо, и потом шагать десять минут, — сказал дед в орденах. — Вам надо торопиться, через четверть часа уходит последний местный поезд до Тулы. А вам куда?» — «Какое тебе дело? — расхохотался Расплетин. — Меня же не интересует, когда тебя отвезут на кладбище! У каждого в определенное время своя дорога! И никто не сможет сбить с пути! Но дать по шее может только сильный! А твое время, кстати сказать, уже пришло. Пора тебе, дед, пора! И мой час тоже настал: тороплюсь осчастливить тысячу, миллион женщин! Заработать капитал!» — самонадеянно и нахально смеясь в лицо старику, бросил он. «И зачем только я воевал? Надо было сдать Россию фашистам!» — прошипел себе под нос оскорбленный ветеран войны.
Шагая к вокзалу, Андрей Максимович ощущал радость от обретенной свободы, наличия скромного капитала и амбициозных планов. Он уже предавался мечтаниям, узел столичных интриг завязывался в его воображении. Расплетин наслаждался оргиями, которые ярким видением проплывали перед счастливым взором новоявленного путешественника. Неистовым эросом он пленял в своих фантазиях самых красивых женщин нашего замечательного мегаполиса! Весь этот новый мир, блестящий, но непокоренный, богатый, но пока недоступный, с которым молодой человек был знаком лишь через экран телевизора, открывался перед ним во всей своей пьянящей притягательности. Рестораны «Дворянское гнездо», «Кремлевские палаты», «Фаэтон», элитные ночные клубы «Три жирафа», «Планета Голливуд», «Матрица», тусовки в дорогих фитнес-центрах «Звезды космоса», «Мировой класс», «Гармония линий», сборища в фешенебельных казино «Лазурный берег», «Три карты», «Лас-Вегас», на телевизионных передачах «Пять вечеров», «Окна», на танцах в Думе, на маскараде в Кремлевском дворце, на пикниках в Завидово, на вечеринках в мэрии, на пьянках именитой элиты в Барвихе, на свадьбах однополых новобрачных в апартаментах кораблей Московской речной флотилии, на посиделках транссексуалов в Петрово-Дальнем! С эротическими историями, с драмами ревности, с комедиями перевоплощения, с расследованиями измен, с подкупами чужих любовниц, с драками депутатов, с поножовщиной трансвеститов, с флиртом дам полусвета, — весь этот умопомрачительный современный мир нашего великого города, казалось, уже готов был открыть Андрею Максимовичу свои тайны. Что этому сироте, воспитаннику детского дома, этому иждивенцу похотливых врачих, этому искателю тотального секса оставалось делать? Кроме идеи немедленно переселиться в столицу, у него и мыслей никаких не было.
Поэтому первым же поездом освобожденный Андрей Расплетин направился в Москву.
Наш замечательный мегаполис встретил господина Расплетина с унылым безразличием. Но он об этом и не подозревал. Юный провинциал наслаждался величием города. Его воображение потрясали роскошные жилые дома, парадные офисы, сверкающие автомобили и широченные, упакованные в рекламные тексты проспекты; он любовался нарядами московских дам, их эротическими формами. Андрей Максимович засматривался на витрины шикарных магазинов и мечтал стильно нарядиться — никак не хуже, чем лощеные гуттаперчевые манекены. Детдомовец ни к кому и никогда не питал слабости, не сох и не страдал, а теперь понял, что влюбился, влюбился по уши! Его возлюбленной становилась Москва: он хотел обнимать ее, целовать мощеные мостовые, ласкать позолоченные купола, спать с ее необъятным телом, восторгаться ее сексуальными скверами, обставленными соблазнительными, в расщелинах скамейками.
Первые дни ничего, кроме крика восторга от всего увиденного, его душа не исторгала. Ему самому казалось, что он не шагает, не носится по возлюбленному городу, а витает над ним, как околдованные магическим чувством воздыхатели парят в поэтических небесах над объектом обожания. Может быть, именно так влюбляются простодушные провинциалы, неискушенные оборванцы, подлинные российские бездомные. Их чувства наивны в своей греховной простоте, они схожи с ощущениями столичной девственницы, ангельски смиренно принимающей постыдные предложения заезжего распутника. Открыто и с косвенными намеками, используя достаточно вздорную лексику и сплетения уличных слухов, об этом не раз писали столичные газеты. Но главная мысль этих публикаций заключалась не в том, чтобы очистить молодых людей от наносной скверны, повысить их культурную самодостаточность, а в том, что необходимо ввести в столице суровые законы, чтобы всякая человеческая дрянь из регионов не имела бы права свободно въезжать в великий город. Довольно странная позиция для независимой прессы! Впрочем, кто ее представляет сегодня, эту независимую прессу, кто выступает от ее имени? Ведь в нашем замечательном мегаполисе давно уже сложилась традиция: самые бездари и бесстыдные попрошайки валят без стука и протекции в милицейские ряды. Другая их часть записывается журналистами в постыдные газетенки, и не какие-то там малотиражные и малоформатные, а даже самого центрального формата и значения, чтобы за жалкий рубль лить на головы сограждан отечественные фекалии. Самые же низкие и меркантильные из этой новой породы россиян объявляют себя даже писателями и критиками. Впрочем, в стране, погрязшей в мании секса, могут случаться и более жуткие вещи.
Например, представьте себе, что пациенты психиатрической клиники им. Кащенко вдруг объявили бы себя членами нового кабинета министров. И все тусовщики и бизнесмены Москвы потянулись бы к ним за дешевыми (тарифы поборов свежеиспеченных бюрократов всегда дешевле) лицензиями и разрешениями. Не только в Лондоне, Берлине, Вашингтоне, Пекине, но даже в захолустном Бухаресте, а то и Таллинне и Братиславе никогда бы не поверили такому дерзкому заявлению столичных психопатов. Но москвичи верят всем, особенно таким глашатаям, которые вдруг объявляют, что они одни, пусть и плюгавенькие с виду, являются партией федерального значения, указывают на себя как на центр интеллектуального мира, заявляют о своих претензиях на российский престол. Впрочем, таким редчайшим недугом тотального доверия страдали не только жители столицы, но и граждане других городов России. Видимо, на это были какие-то национальные, неведомые иностранцам основания. Может быть!
Вот почему, когда Андрей Максимович увидел рекламу, он тут же поверил ей до последнего слова. А там было сказано, что в газете «Новости элиты» любой платящий может облить помоями кого угодно. И тут же приводился прейскурант: 100 строчек нонпарелью — головой в ведро с дерьмом — тысяча долларов; 150 строчек полужирным курсивом — нечистотами на честь и совесть — две тысячи долларов; 200 строчек петитом — с головы до ног поносом после отравленной кислотными дождями трески — пять тысяч долларов. Вся полоса А-3, с вынесенными в заголовок словами типа «душегуб», «шпион», «подонок», «враг демократии» или «друг мафии», — десять тысяч долларов. Полоса формата А-2, украшенная заголовками: «Золотая маршальская форель», «Орден Отечества за наветы и фальшивки», «В Думу пробрался жирный червь, питающийся искалеченными судьбами», — девятнадцать тысяч долларов.
Провинциал с редкой аномалией никогда не участвовал в таких увлекательных столичных играх, но, будучи смышленым молодым человеком, стал репетировать роль оригинального заказчика, и ему пришло в голову, что лучше всего зайти к редактору и за тысячу долларов заказать статью на самого себя. Выражение «100 строк нонпарелью» он не понимал, но подумал, что размер в сто единиц поможет ему стать заметной фигурой и зарабатывать огромные деньги в этом великом городе, в который он без оглядки влюбился.
Андрей Расплетин вошел в редакцию и спросил секретаршу, опухшую от пьянства, свинины и картофеля девицу: «Где тут можно заказать статью в 100 строк нонпарелью?» — «А, такие деликатные поручения у нас выполняет Гришка Харьшток. Проходите, комната 00». «Как 00? Ведь так у нас называли отхожее место. Что, его кабинет в уборной? — усмехнулся про себя бывший детдомовец. — Ну да, а то как же ему обливать свои тексты фекалиями? Далеко ходить не надо, здесь они всегда рядом!» Добродушная секретарша заметила недоумение молодого человека и тут же успокоила его: «В нашей редакции все подобные пожелания выполняются лишь в одном кабинете. Поэтому для удобства и соответствующего настроя клиентов его обозначили таким характерным образом». — «Чтобы было понятно, что грязь всегда под рукой?» — «Именно!» — «Очень удобно и практично!» — Андрей Максимович хотел было рассмеяться, но сдержался и зашагал в сторону кабинета журналиста Харьштока (оказалось, что это был псевдоним депутата Харитона Николаевича Штопкина).
«Разрешите?» — осторожно заглянул в дверь Расплетин. «Консультации стоят денег!» — бросил Харьшток. «Я заказчик… Сто строк нонпарелью», — улыбнулся слегка растерявшийся Расплетин. «Деньги с собой?» — уставился на него хозяин кабинета. Эти простые слова в последнее время стали воспалять рассудок почти каждого москвича. «А как же, с собой! — испугавшись, Андрей Максимович даже ухватился за нагрудный карман, куда зашил доллары. — Да, тут они!» — «Выкладывай…» Расплетин начал было свой рассказ, но Харитон Николаевич властным жестом остановил его: «Вначале деньги!» Прошло несколько минут, пока провинциал распорол карман, чтобы рассчитаться со столичным щелкопером. «Теперь валяй, рассказывай», — приказным тоном потребовал господин Штопкин. «Я хочу, чтобы вы написали статью обо мне…» — «Ты что, не знаком с нашими расценками? Положительная заметка стоит дороже! Выкладывай еще двадцать процентов, то бишь двести долларов». — «Да нет же, пишите плохую статью, что я такой-сякой, наглый охотник за богатыми женщинами, который своими сказочными возможностями разрушает привычное представление о сексе». — «Это как? — заинтересовался мастер пасквильного жанра. — Чем это ты можешь потрясти дамские сердца? Не “Виагрой” же? Послушай, как тебя там, ты в Москве, у нас уже есть все, деньги обеспечивают любую радость, которую мы пожелаем испытать. Согласен, что на определенной ступени процветания, особенно когда цены на нефть прут вверх, а экономика страны находится на мощном подъеме, наши граждане могут себе позволить наслаждаться новыми возможностями сервиса. Но кто ты таков, чтобы предложить городу нечто совершенно оригинальное, неведомое? О шарлатанах наше издание не пишет, я сам остерегаюсь пачкать руки такими историями, тем более за такую мизерную плату. Одна тысяча долларов? Тьфу! Надеюсь, ты знаком со столичными ценами. Слово “нет” уже тянет на три тысячи долларов. Это короткое отрицание — чистейшая провокация. Попытка понять всю серьезность намерения посетителя. Если он не готов рассчитываться за “нет”, то где гарантия, что он заплатит за “да”? Если подсчитать все буквы, из которых состоит моя речь, то никаких твоих денег не хватит. Ведь у нас платят за каждую букву! Что у тебя там еще, мальчишка? Выкладывай быстрее, иначе я включу счетчик…»
По всему было видно, что редактор позиционировал себя как официальное лицо. В его манере держаться бросалась в глаза напускная важность современного российского чиновника. Если он слушал, то требовал, чтобы речь просителя была короткой, сдержанной и уважительной. Когда говорил сам, то повышал голос, его монолог произносился как истина в последней инстанции, — впрочем, довольно часто в нем трудно было найти хоть какой-то смысл. В целом Харитон Николаевич представлял собой один из тех типов, словесный портрет которых мог бы быть очень кратким: лощен, полноват, с важной обвисшей губой, с черными бегающими глазками. Несмотря на свои сорок три года, он выглядел лишь на двадцать пять, — характерная особенность людей скудного интеллекта. Имел виды на высокое положение в обществе. Сколько встретишь таких людей в нашем замечательном мегаполисе? Уйму!
«Я не знаю, что такое “Виагра”, но с рождения имею два полноценных erecticus», — напрягся провинциал. «Как это два? Лжец! Нашел дурака! Забирай свои деньги и проваливай! Вон!»
Андрей Максимович в горькой обиде искривил лицо и с какой-то неимоверной силой, так, что даже пуговицы затрещали, стянул штаны и предстал перед Харитоном Николаевичем в чем мать родила. Столичный прохиндей Штопкин по-женски вскрикнул, но тут же словно проглотил язык и потерял способность мыслить. А что другое могло произойти с обычным, элементарно знающим анатомию человечком, занятым в бизнесе второй древнейшей профессии, если он неожиданно увидит такое чудище? Да, вначале он онемел! Но отсутствие совести помогло ему достаточно быстро прийти в себя и начать размышлять, какие дивиденды может принести ему эта оригинальная аномалия. « Онипомогут так прекрасно раскрутиться, что я уже чувствую себя на седьмом небе, в Кремле, на самом высоком месте, с кучей денег и преданными друзьями, чьи тайны буду охранять! Эх, подозреваю, кого такое сногсшибательное хозяйство по-настоящему заинтересует, кто выложит за них все, что потребую», — пронеслось в его голове. Стремительно нарастающее предвкушение невероятной наживы изменило состояние писаки: его лицо приняло сладчайшее выражение, напоминающее радость представителя ближневосточного этноса, то ли бледного эфиопа, то ли загорелого арамейца, который неожиданно наткнулся на золотую жилу. «Пожалуйста, расскажите о себе. Иначе мне трудно будет вам помочь», — теперь уже почтительно обратился журналист к гостю. За этим простым предложением скрывался тайный план.
Записав в книжечку все этапы биографии господина Расплетина, Харитон Николаевич стал соотносить его дремучую провинциальную наивность и почти полную безграмотность (чему могли научить сироту в детдоме заброшенного городка!) со своим университетским образованием, изощренным депутатским двуличием, столичным опытом беспардонного интригана. Эти контрасты вселили оптимизм в сознание газетчика Штопкина. И он начал сочинять сценарий, по которому этот двуствольный молодой человек стал бы его крепостным, дойной коровой, разменной монетой в закулисных постановках.
Тут необходимо сказать несколько слов о Харитоне Николаевиче. В начале карьеры он задумал приобрести имидж человека, строящего линию жизни таким образом, чтобы стать антиподом известных, но несимпатичных обществу людей. Начал он с того, что попытался выглядеть оборотной стороной шеф-редактора одного тяжеловесного столичного издания, известного в Москве взяточника. Так, совершенно случайно, господин Штопкин вошел в образ послушника закона: обличал поборы, намекая на своего старшего коллегу, несколько коряво сочинял заметки о нравственности. И надо отметить, что он достаточно долго пребывал в этом образе. Но спустя три года, когда он начал подводить баланс своей показушной деятельности, итоги оказались минусовыми. Эта роль ничего, кроме насмешек и нищеты, ему не принесла. Раздосадованный, он сменил амплуа и стал представлять собою оборотную сторону одного известного коррупционера, к тому же имеющего заоблачные притязания на высокую власть. Расчет был иезуитским, но вполне вписывался в моральный кодекс нашего замечательного мегаполиса. Харитон Штопкин теперь мечтал о дивидендах: материальных и карьерных. И действительно, эта роль стала давать ему то, о чем он уже давно грезил. За спонсорские деньги, прикрывшись надежной властной крышей, он написал даже несколько разоблачительных статей, после которых стал узнаваем в кругу скандалистов и мерзавцев всех мастей. У молодого газетчика появились костюмы за пять тысяч долларов, набух бумажник, отяжелели щеки, взгляд стал томным, с прищуром. Он превращался в завсегдатая известных столичных ресторанов, прибавлял в весе не только собственном, но и публичном. Одни уже боялись его — журналист примкнул к какому-то политическому движению, — другие, особенно из тех, кто специализировался на черном пиаре и компроматах в бизнесе, искали с ним дружбы. Третьи пытались бороться, называли его «платной шлюхой», «законченным подонком», «стукачом». Но тут, как говорится, всем мил не будешь! Роли стали чередоваться в его жизни, как персонажи на театральной сцене. И если раньше он довольствовался эпизодами, то сейчас возникли претензии на амплуа заглавных героев. Одним словом, Харитон Николаевич стал тем типичным российским существом, из которых и состоит наш великий во грехе город. Теперь же, с одной стороны, он испытывал к своему посетителю чувство физиологической зависти из-за его невероятных природных возможностей, с другой — строил далеко идущие меркантильные планы по его использованию.
«Какой у тебя опыт любовных связей? Говори все честно, как перед прокурором!» — господин Штопкин, видимо, мечтал заполучить эту силовую должность, поэтому он частенько поминал ее в своей речи. «Три врачихи в Орле!» — «И все?» — «Но во сне я переспал с тысячами! Особенно с теми, что в программах ДТВ. У них там сногсшибательные девки, совсем как в сновидениях. И увлечены этимделомдо безумия. Кажется, они готовы кормиться лишь спермой. Мне бы с такими…» — «А мужики были?» — «Нет!» — «Как, в детдоме? Не верю, думаю, ты что-то не договариваешь. Именно там это самоевоспитание начинается». — «Нет, не было. Я стеснялся и прятался. Устроился помощником уборщицы в банном бараке. Так что мылся всегда один. Да и как можно мне-то, с двумя erecticus, с мужчинами? Куда? Я никак не пойму, как это получится!» — «Можно, можно, — успокоил его журналист, — я потом тебе расскажу во всех подробностях про эти премудрости». А сам подумал: «А действительно, как? Влево — с одним, вправо — с другим, и лишь орально в групповом танце? Или два вместе… Но где найдешь такой размер? С женщинами проще — вагина и анус рядом; или, пожалуйста, другой вариант: клитор потрется о первый erecticus, а вагина получит второй. Женщины запищат от удовольствия! Несчастные, неправильно созданные существа! Их эротические зоны закодированы каким-то женоненавистником. Многие мучаются всю жизнь, так и не испытав удовольствия оргазма. Не создателя ли это проделки — спрятать основу либидо в клитор? Это же самая настоящая насмешка над живым существом! У самок животных больше радости в сексе, чем у женщин! Поэтому тут ставку можно даже поднять до двадцати пяти тысяч долларов. Сумасшедшая мода на куннилингус пройдет, тарифы на этот возбуждающий сервис снизятся. Наступит эпоха двух erectiсus. Может, сама природа, наконец, очнулась и станет наделять мужчин двумя стволами. Чтобы восстановить справедливость и разделить сексуальный пафос поровну! Это просто обязанность природы — переместить клитор в вагину и успокоить женщину. Избавить ее этим от заложенных в нее от рождения театральности и вынужденного лицемерия. Я-то знаю, сколько стоят их охи и стоны! Заплати по совести, и женщина сделает из тебя гиганта секса, хотя на самом деле ты ничтожный червяк! Ба, да мой Расплетин — самый настоящий волшебник! Вот если бы у меня была его анатомия! С таким феноменом я стал бы даже президентом! Получил бы все ордена, регалии страны! Кто посмел бы оказать мне серьезное сопротивление или составить конкуренцию? Кто вообще осмелился бы со мной спорить?
Теперь необходимо правильно построить свой новый бизнес. Но тут никак нельзя забывать о другом мощном ресурсе. Надо спросить у Тасарова, чем два ствола могут быть интересны гомосексуалам. Он же публично, на многих каналах ТВ увлеченно признается, что является геем! Не меньше его в этом деле разбирается помощник министра и даже сам заместитель губернатора. А еще, пожалуй, Плющев, Шокальский, Заморёнов, Марфинский, Глаголев, Монахов… Ох, много таких! Впрочем, а мне-то что, мой интерес — гонорар за сводничество. Кто больше заплатит, тот получит две радости в один прием. Мой бизнес — обеспечить райскую благодать свидания с двумя стволами, возбудить жгучий интерес к усладам необыкновенного эротического праздника. И тут главный контингент все-таки женщины. Сколько их станут его клиентками? Армия!
По данным нашего федерального статистического управления, в стране проживает более ста тысяч миллионеров, а сколько еще неучтенных нелегалов? Еще триста тысяч! Пятьсот! Вот какой у меня сумасшедший ресурс счастливых пользователей расплетинской аномалии! Если столичная цена среди элиты за ночь тотального секса — пять тысяч долларов, то за ночной полет к небесам секса с этим провинциальным уникумом можно смело требовать все двадцать пять! Стану манить всех желающих к беззастенчивому, привилегированному, сказочному эросу, к празднику раскрепощения плоти. Мне надо открыть в Москве ночной монастырь сексуального карнавала, где можно почувствовать благотворное влияние разнузданного либидо и начать зарабатывать большие деньги.
Да, хорошо, что не запамятовал: в кельях необходимо сделать глазки для вуаеристов. О эта нескончаемая фантазия природы! Необходимо еще больше разжечь пламя эроса у этого сословия! Под влиянием телевидения их число непомерно возросло. Этим надо пользоваться! А чтобы бизнес расцветал, в постель к Расплетину надо направлять пассивных эксгибиционисток. Рост их количества тоже отмечают многие эксперты! Пора в столице создать настоящий конвейер секса: один Андрей Максимович может стать локомотивом целой индустрии. Эксгибиционистка получает двойной оргазм от Расплетина: вагина и клитор, а третий — от осознания того, что за ее наслаждениями в постели наблюдает вуаерист. Ведь это для эксгибиционистки наивысшее блаженство! Вот какие гениальные мысли появляются у меня в голове! Сам же вуаерист — например, в офицерской фуражке, или в калошах на босу ногу, или в рясе — мастурбирует в кулачок, а за ним наблюдает фетишист, избравший воинскую униформу, резиновую обувь или одежду священника своим эротическим символом, предметом страсти. Один провинциал вовлекает в оргию тридцать—сорок граждан нашей столицы. Это может стать великим социальным проектом, чтобы там, на Западе, не обвиняли Россию, что человек у нас не свободен в предпочтениях. Очень даже свободен! Выбирай, что душе, телу угодно! Об этом надо еще написать статью, найти спонсора и опубликовать полосу о расцвете демократии в нашей стране. Где еще так прекрасно живется? Где еще так великолепно можно порадовать свое тело? В этом мире есть только одно место — Москва! Это может стать обновленной фурьеристской идеей “Серии по страстям”, а весь проект будет выглядеть очень даже красиво, в духе времени: “Провинция снабжает столицу удовольствиями”.