нимнередко носили дискуссионный характер. И ей самой казалось, что
онреагирует на ее критику и рекомендации. Что только не придет в голову сумасбродной москвичке!
Госпожа Ладынина вытащила из коробочки какое-то насекомое и посадила его на шляпку. Алексей Семенович закрыл глаза, тихо и коротко спросил: «Кто?» — «Новинка. Поющая цикада из Палеостоми. Наслаждение неописуемое! Крылья у нее оборваны, она сейчас начнет нежно крутиться по шляпке, потому что липучесть меда не позволит ей набрать скорость шажков для полета. Надышится пьянящим ароматом акации, ее любимого растения, и запоет протяжные песенки. Все это так возбуждает! Куда сильнее, чем самая откровенная порнуха! Всего несколько таких волнительных минут, и онподнимется. Еще древние греки пользовались подобными уникальными способами. Может быть, сам Платон или Аристотель. Какие имена!» У дамы было университетское образование. Она легко могла вбрасывать громкие имена в любую дискуссию, словно сердобольный повар, подкидывающий кости голодным, обездоленным собакам. Но если животные сразу определяли качество пищи, то собеседники столичного спеца по деликатным поручениям, как правило, не могли оценить ее высказываний. Кого сегодня интересуют великие имена прошлого? Столица увлечена лишь именами быстро меняющегося административного ресурса. Назовите студенту, аспиранту, ученому — физику или филологу, предпринимателю или бездельнику, путане или милиционеру имя любого главы районной администрации, любого префекта Москвы, главы управы, члена правительства, его заместителей или более мелких чиновников — они знают о них все! Имена любовниц, размеры взяток, крышу, потенцию, сексуальные предпочтения, лекарства, которыми пользуются во время этойпотехи, и другие, даже самые мельчайшие подробности биографии и привязанностей. Что там Сократ, Аристотель или Кант? Разве с этими именами проживешь?
«Если вам не понравится поющая цикада, у меня приготовлено еще два сюрприза», — нисколько не отвлекаясь от поставленной задачи, бросила эксперт по мастурбации. «Нет, нет, — почти шепотом сказал Алексей Семенович. — Хорошо! Ой, прекрасно! Помолчи! Ой-ой-ой! Замечательно! Еще чуть-чуть! Чувствую, что онзашевелился, стал наполняться кровью, начал обретать желания, силу любви…» Господин Бисваркин в своем необычном состоянии ликовал — как умирающий от жажды, которому поднесли воду, как лапландец, оказавшийся в цветущем яблочном саду или на берегу пронизанного июльским солнцем моря, как сибиряк, обретающий бронзовый загар. Чем можно было бы сейчас заменить сказочный дурман южного насекомого? Какое другое чувство по своей энергии смогло бы превзойти эрос? Существовала ли музыка, способная заглушить волнующее пение цикады? Можно ли было найти в природе другие существа, которые своими шажками по шляпке плоти так бесподобно будоражили бы воображение? Нет, среди доступных человеку живых существ и неодушевленных предметов другого такого инструмента не было…
Вернувшись в кабинет, Аля Ладынина продолжила заполнение экспортных деклараций на отправку кондитерских товаров в Ташкент. Узбекский рынок развивался слабо. Местное производство восточных сладостей имело многовековые традиции, и внедрять в торговую сеть европейские бренды было затратным и хлопотным делом. Рабочую тишину нарушила вошедшая в кабинет Ольга Ивонина. Не обращая ни на кого внимания, она подошла к Наталье Никитичне. Поцеловав свой указательный палец, она приложила его к ее губам: «Меня посылают на переговоры с транспортниками. Железная дорога поднимает цены, и возникает необходимость поиска альтернативных перевозчиков. Трейлеры МЧС, военная авиация… Они тоже мечтают заработать. Все становится так дорого, что ума не приложу, как развивать бизнес. Как торговать с регионами? Каждый губернатор имеет местные правила по продаже “своих” и “чужих” товаров, мечтает сам полакомиться, и члены его команды на отсутствие аппетита не жалуются. Но я о тебе все время думаю. Ты такая милая! Вот записка, в ней указан мой домашний адрес и номер мобильного телефона. После восьми вечера я тебя жду. У меня прекрасная музыка, волнительные помыслы и открытое сердце. Приходи!» Палец Ольги коснулся ее бровей, прошелся по носу, подбородку, опустился к груди. Карие глаза хорошенькой Ивониной заблестели, выдавая непреодолимое желание тут же обладать Натальей Никитичной. Под натиском чувств Ольга стремительно опустилась на колени Натальи и надолго впилась в ее губы. Молодых дам связал не только поцелуй, да и можно ли было назвать их такое страстное слияние этим достаточно обычным словом? Сейчас их бросило друг к другу то необыкновенное магнетическое притяжение, противостоять которому человеческое естество не в силах. Нет, это не была любовь. Это рвались наружу вожделение, похоть, что не ведают ни стыда, ни сомнений, ни границ. Их желание обладать друг другом, мужчиной, женщиной, всеми вместе и сразу, всеядность их либидо выражались самым причудливым образом. Не душевные чувства двигали их поведением — плотский каприз властвовал над телами, бахвалясь собственным эротическим обжорством. Да, им обеим постоянно казалось, что этогомало, каждой хотелось большего, не в отдельные минуты, а всегда, вечно! Их бойкие, неистовые lingua совершенно не управлялись разумом, их движения возникали там, откуда берутся чувственные вспышки. Они встречались, чтобы ласкаться, сходились, имитируя борение влюбленных тел, расходились, чтобы опьяненно прикоснуться к нёбу. Один пылко гладил зубы, другой в ответ пламенно прижимался к десне, облизывал всю слизистую, наполнял ее собственным ароматом, охмелевший, словно в оргазме, доставал горло, упиваясь волшебством эроса.
Господь Бог так надолго отвел свой лик от граждан нашего замечательного мегаполиса, что они погрузились в неописуемое, всепоглощающее распутство и полную духовную опустошенность. Справедливо ли упрекать их в этом соблазнительном скитании по тропам прегрешений? Да и являются ли тропы таковыми? Впрочем, все претензии, пожалуйста, к церкви! Или к властям. Но лучше всего, чтобы окончательно определиться, спросить самих себя. Может быть, разгул плоти покажется вовсе не таким уж страшным грехом. А совершенно новой формой познания мира! Но тут необходимо отметить, что тотальный блуд охватил не только москвичей, но и молодую поросль многих городов Отечества. Не означает ли это, что мы, русские, нащупываем свой философский ответ на предостережение ученых, что, дескать, начался и прогрессирует шестой период естественного вымирания всех живых существ? Может быть, именно этасладчайшая мания сохранит нас, спасет человечество от исчезновения? Правда, некоторые эксперты отмечают одну существенную особенность этого повального увлечения: бедность духовная является основной причиной, склоняющей людей к кипучему вожделению. Она быстрее и основательнее, чем бедность в карманах, изменяет моральные основы нескольких поколений. Но как связать тогда академические пророчества с эротическим бунтом наших сограждан? Когда в столице официально объявили о сборе за приличную плату использованных презервативов, так как несколько предприимчивых бизнесменов решили сделать эту продукцию многоразовой, когда начали проводить соревнования на дальность струи эротического фонтана, когда все желающие получили возможность по своему усмотрению увеличивать erecticus, объем груди, округлости бедер, украшать с помощью пирсинга язык и другие, гораздо более интимные места, под мышкой хирургическим способом подшивать стволы для сбора спермы, когда отдельные издательства стали выпускать пособия по национальным эротическим приемам — повальное увлечение сексом повсеместно возросло. Оно овладело умами россиян. Если бы священнослужители вовремя заметили эти тенденции и внесли бы изменения в свои библейские заповеди, то жители Москвы не так азартно и рьяно погрузились бы в нынешнее чувственное сумасшествие. Ну в какой стране можно встретить в супермаркетах мужчин, покупающих вишневое или персиковое варенье с той лишь целью, чтобы обмазать им erecticus и в полном одиночестве смаковать этолакомство? Не пионерами ли мы стали в борьбе с природой? Не нужно ли нам обеспокоиться, что приближается период исчезновения видов?..
В этот момент господин Ваханя внес в кабинет ящик с образцами готовой продукции. Вид охваченных манией эроса женщин не привлек его внимания. Чтобы никого не беспокоить, посыльный расставил (согласно служебной инструкции) новый ассортимент товаров на полках и молча удалился. Тем временем ласки молодых женщин подходили к концу. Одурманенные эросом дамы шептались, словно заговорщицы, клялись друг другу, как влюбленные перед разлукой. Они нехотя разжимали объятия, напоминая борцов на ковре поединка после свистка судьи. Наконец, Ольга Ильинична с трудом двинулась к двери. Ее шаг был неровным, каким он бывает у опьяненного человека. Бросив на любовницу счастливый взгляд, исполненный желания, Ольга исчезла. «Хороша! — пронеслось в голове Мегаловой. — Вкусна как мёд! Ее страстные поцелуи вызывают головокружение и оставляют приятнейшее послевкусие». Тут она окончательно уверилась в мысли, что если в ней перестанет бурлить, кипеть страсть, если ее чувства обретут успокоение и умиротворенность и жгучая потребность этоготрансформируется в нормальный, рекомендованный медиками ритм влечений, то она кончится, погибнет, высохнет, как осенняя листва. Молодая женщина глубоко вздохнула, потерла виски, исподлобья огляделась — коллеги были заняты работой — и повернулась к компьютеру. Она передала деловую информацию в Нижний Тагил и Златоуст, вышла на связь с Челябинском, сообщила в Пермь условия скидок, которые зависели от объемов закупок, и тарифы премиальных, связанные со сроками оплаты заказанных товарных партий. Она еще сама до конца не понимала, почему за предоплату кофе фирма платила закупщикам семь процентов, а за грильяж в шоколаде и сирийскую халву всего лишь три. Впрочем, ее пытливый ум подсказывал, что через пару дней вся эта коммерческая арифметика будет ей ясна. Когда со всеми предприятиями, указанными в списке, первичная работа была завершена, Наталья Никитична взглянула на часы: было шестнадцать десять. До конца рабочего дня оставалось сто минут. «Самое время», — мелькнуло у нее в голове. Долгие минуты ушли на то, чтобы поймать взгляд полностью ушедшей в работу Юлии Бочаровой. Но когда их глаза встретились, какой-то волшебный мост тут же связал эти два существа. Даже не верилось, что молоденькие дамы всего секунду назад были глубоко поглощены работой. Можно было утверждать, что они только и ждали этого мгновения. Их взгляды вспыхнули таким ярким пламенем, их потянуло друг к другу таким сильнейшим магнитом, что, казалось, только полная отдача собственного «я» была способна погасить эту невероятную энергию чувств. Мегалова едва заметно кивнула головой, указывая на выход. Юлия в порыве нахлынувшего азарта бросила: «Теперь пошли! Быстрее!» — и, едва успев выключить компьютер, понеслась к выходу.
Лицо Натальи Никитичны выражало необыкновенное удовольствие. Глаза как-то сразу повлажнели, губы приоткрылись, румянец растекся по щекам, шее, груди… Пульс ускорил свой бег, участилось дыхание. Она медленно, однако решительно, встала из-за стола, послала воздушный поцелуй ревниво уставившейся на нее Ладыниной и уже торопливо вышла из кабинета.
Туалетная комната закрылась. На кафельный пол полетела одежда. Женщины не просто раздевались: они скидывали с себя одежду, как будто она горела, как будто жалила их смертельными укусами. Время, пространство и человеческие тела смешались. Страсти одной и другой столкнулись, как соприкасаются две грозовые тучи. Раздался похожий на летний гром раскатистый стон, исчезла душа, притаился, потух интеллект. Торжествовала энергия плоти. Слившиеся в объятиях женщины катались по полу, осыпая друг друга поцелуями. Холеные, изящные, непривычные к труду руки Натальи Мегаловой с необыкновенным очарованием, с упоительной выразительностью порхали по телу Юлии. Сплетенными в причудливый узор пальцами она сжимала каждый лоскуток ее плоти, с ласковым отрешенным мурлыканьем целовала все ее родинки, бугорки и округлости, шептала пьянящие слова нежности и любви. Потом все поменялось: она уже сама стала отдаваться объятиям Юлии Бочаровой, ее буйной сексуальности. Как кошка, нализавшись валерианки, нежится в пьяных фантазиях, так и Наталья Никитична, полностью забыв себя, переселилась в мир наслаждений.
Госпоже Бочаровой особенно нравилось, когда при прикосновении lingua к вагине у партнерши возникали судороги в ногах и ягодицах, сокращение мускулатуры в области пупка. Это продолжалось достаточно долго, так что Юлия успевала прижаться лицом именно к вздрагивающим частям тела партнерши, чтобы лучше ощущать эти приятнейшие конвульсии, этот выброс энергии, вызывающий у нее помутнение рассудка, доводящий ее до оргазма.
Наталье Никитичне сейчас хотелось услышать голос покоренной плоти. Один раз она его услышала и, одурманенная его волшебством, теперь мечтала о нем снова и снова. Это ожидание чарующего возгласа стало для нее наваждением.
Когда возбуждение нарастает, приближая фонтанирующий выброс энергии, перед самым оргазмом слышится вопль. Одни медики называют его vagitus uterinus, другие — «перистальтический крик кишок». Этот таинственный колдовской голос, вырывающийся наружу, казалось, из самой преисподней, воспламенял госпожу Мегалову сильнее всего. Когда возбуждение чувств стремительно росло, уходила, пряталась в тени беспутства личность, нарастала температура кипения страсти, Мегалова начинала нетерпеливо ждать этот чарующий голос. Ее суть настойчиво требовала его, как мазохисты ожидают вожделенных ударов кнута, без которых не будет достигнуто удовлетворение, как некоторые финансисты испытывают половой экстаз при шуршании купюр, как мечтающие о власти поллюционируют, получив высокое назначение. Наступает обостренный до крайности, до безумия момент, когда эротическая сила начинает бесноваться над бездной пространства, над зияющей пропастью времени. Ублаготворение, получаемое плотью от эротического экстаза, сильнее опийного мака уносит в сладострастное путешествие. Рассудок на время полностью оставляет двух женщин, он превращается в одно бескрайнее, проникновенное ощущение. Тут воспаление чувств становится выше напряжения разума!
Еще несколько аккордов блаженства можно было наблюдать в туалетной комнате. Потом, казалось, потух свет, все исчезло, провалилось, долго звучавший упоительный мотив пропал, и лишь пронзительный звонок, извещающий о конце рабочего дня, прервав счастливую близость, привел молодых дам в сознание.
«Ну, что скажешь?» — спросила Наталья Никитична перед самой дверью в отдел продаж. «Согласна! Ты самая лучшая! Бесподобная! Тебя не сравнить с Ладыниной. С такой изощренной нежностью я еще никогда не встречалась. Супер! Самая настоящая Даша Давали!» — лицо Юлии Бочаровой осветила улыбка. В ее глазах еще сохранялся след страстного томления. «А… Я же говорила! Скажи об этом своей старушке. Она должна знать и помнить об этом. Но пусть ко мне не лезет, в ней есть что-то отвратительное. Фу! Фу! Но ты хороша. Я всегда готова на свидание с такой милашкой, как ты, — госпожа Мегалова взяла ее за подбородок и поцеловала в губы. — Исповедуешься Ладыниной в мое отсутствие. Опусти ее! Ей место в зоопарке, пусть занимается скотоложеством — ей это больше подходит. Я побегу, у меня еще полно разных дел. До завтра! О’кей?» — «Я все сделаю. Пока!» — Юлия крепко обняла Наталью Никитичну, и они простились.
Секс в жизни граждан нашего мегаполиса, пробиравшийся сквозь ветхие завалы ортодоксальных традиций православия и горьких иллюзий коммунистической идеологии, вдруг мощным потоком хлынул на миражи патриархальных семейных устоев. Вначале голос эроса звучал стыдливо и приниженно, затем сдержанно, потом низко, но увлеченно. Разлом страны, вызвавший у москвичей ощущение вседозволенности, — если империя разваливается, то почему не должны исчезнуть прежние моральные обязательства? — усилил этот голос. Затем голос перешел в крик, потом — в вопль большей части жителей нашего замечательного города и приезжих. Блуд, беспутство, гульба, распущенность перестали вызывать в обществе тревожное осуждение, а короткое время спустя уже не возникало даже легкого трепета удивления. Нынче бунт тотальной вседозволенности вошел в сознание так основательно и прочно, что наглухо умолк малейший протест граждан великой Москвы. Порой кажется, а не erecticus ли закрыл рты нашим землякам? Надо же чем-то объяснить это загадочное, это преступное молчание! Авторы, щедро использующие в своих сочинениях ненормативную лексику, в давке выстраиваются перед камерами телеканалов. Спрос на них такой же рыночный и бойкий, как на путан, толкущихся по дороге в Шереметьево. Количество дам полусвета, ожидающих клиентов за отдельными столиками элитных столичных ресторанов, или молодых женщин и кавалеров, жаждущих случайного уличного знакомства для приятного времяпрепровождения, множится, достигая невероятных размеров. Модельеры гордятся, что мастерят сексуальные одежды, парикмахеры — что создают возбуждающие прически. Хирурги лепят силиконовые груди, эротично подтягивают ягодицы, увеличивают erecticus; косметологи, добиваясь сексапильности, улучшают эпителии. Чтобы эротизировать архитектуру тела, медики проводят липосакции; чтобы ножки выглядели аппетитнее, обувщики совершенствуют, вытягивают каблучки; для пролонгации орального секса дантисты ставят нежнейшие фарфоровые протезы; для усиления ощущения оргазма гинекологи имплантируют в самые сокровенные части тела причудливые щипы; сосками грудей и шляпкой erecticus массажисты нежат тела клиентов, улучшая их кровообращение и настроение. Половое распутство, торговля телом и обслуживание эроса стало у нас бытовой нормой, вполне приличным и обыденным, не вызывающим ни малейших возражений делом. Самовозрастающей манией. Поэтому, едва Наталья Никитична простилась со своей партнершей, она тут же вспомнила о еще одном любовном свидании — с госпожой Ивониной.
Было 17.45. Подходя к лифту, она развернула лист бумаги, исписанный рукой Ольги Ильиничны. Записка было короткой, нежной, но требовательной:
«Любовь моя! Роскошь моя! Бархатное покрывало мое! Хочу тебя обнимать, нежить в кружевах эротического пыла. Жду! Обязательно приходи. Мой адрес: Большая Спасская, дом 9, квартира 17. Ольга — твоя шахиня, а ты — моя богиня!
P. S. Приготовлю тебе 300 долларов, ведь зарплата только через месяц, а без денег человек такой зависимый! Нелюбимый! Жду! Не опаздывай! Ровно в 8 вечера. Впрочем, я уже с половины восьмого дома. Дверь будет открыта. Я в ванной. Жду! Ох, как нам будет хорошо!»
Мегалова улыбнулась, поцеловала записку и спустилась вниз. Выйдя из здания Академии наук, она села в свой «Пежо» и направилась за мелкими покупками: сначала по Косыгина, потом — через метромост к Усачевскому рынку. Вытащив из сумочки таблетку «Диане» и капсулу «Микрофоллина», она задумалась, помрачнела и с какой-то поспешностью проглотила их. Она ненавидела эти процедуры: они всякий раз возвращали ее в прошлое, которое она совсем не хотела вспоминать. Ей казалось, что она родилась лишь одиннадцатого февраля, после завершающей операции, что другой жизни у нее никогда не было.
Отказаться от своего прошлого у нее были весьма веские причины. Когда она очнулась после глубокого наркоза, в ее сознании стали сразу возникать картины совершенно новых удовольствий. Она ждала, она мечтала их иметь, ими наслаждаться! Когда она впервые встала, чтобы почистить зубы, ей мерещилось, что вместо щетки у нее в руках был долгожданный erecticus, он касался ее рта и доставлял неописуемое удовольствие. Вместо пасты ей хотелось чувствовать на зубах сладчайшую сперму. Наталья Никитична не знала ее вкуса, но была убеждена, что она окажется обязательно лакомой. Когда она принимала душ, ей грезилось, что она стоит не под струей воды, а перед фонтанирующим erecticus; когда причесывала волосы, ей мерещилось, что не расческа помогает ей в этом деле, а жесткие мужские руки, умело и с нежностью приводящие ее голову в полный порядок. Вместо больничного халата из хлопка она ощущала на себе прикосновение голого мужского тела, оно как бы захватило ее в плен и домогалось полного удовлетворения. Ей вдруг показалось, что это мужское требование — не фантазии, а реальное вожделение, что она должна немедленно принадлежать этому сладострастному мужу — но тут же она залилась горькими слезами, так как была вся перевязана и врачи до полного выздоровления категорически запретили ей этосамое,желанное. Первые послеоперационные дни она просила у врачей снотворное, чтобы сны наяву не возбуждали ее сознание, приводя к тому, что она вскакивала с кровати, забивалась в угол и готова была броситься на любую санитарку, чтобы удовлетворить свое неистовое половое влечение. Именно тогда госпожа Мегалова стала мечтать не только о недоступных в ее состоянии мужчинах, но и о женщинах.
Больничный период жизни вообще оказался для нее особенно тяжелым. Лишенная секса, она находилась в постоянном поиске не только партнера, но и способов мастурбации. Первым ее изобретением был мешочек. Из штапельной больничной наволочки она скроила похожую по форме на пенал торбочку, вывернула ее с изнанки на лицевую сторону, чтобы спрятать шов, и лихорадочно начала запихивать в нее все, что оказалось под рукой и было похоже размером на erecticus — карандаш, пару шариковых ручек, фломастер, зубную щетку, тюбик пасты, — после чего торопливо ввела ее в анус. Но тщательные старания возбужденной госпожи Мегаловой себя не оправдали: конструкция оказалась непригодной. Не хватало ни эластичности, ни округлости. Все предметы ерзали внутри пенала, и никак не получалось собрать их вместе. Наталья Никитична не сдалась: отчаяние вынудило ее спешно искать решение этого деликатного вопроса. Ей пришло на ум выпотрошить торбу, вынуть из тумбочки бинт и перевязать свою коллекцию в единый, упругий продолговатый столбик, чтобы затем опустить его в чехол, ввести в анус и начать сходить с ума. Тут ее дыхание опять участилось, закатились глаза, приоткрылись губы, пересох язычок… Но вторая попытка тоже провалилась: округлости столбика не хватило. Дама буквально взвыла! В гневе она бросила подушку в окно, ногой опрокинула шкафчик, кулачком застучала по стене палаты. Немного успокоившись, она опять стала ломать голову, что предпринять. Затем взяла со стола батон хлеба, очистила мякоть от корки, размочила ее в воде, натянула марлю на чашку, взяла расческу и принялась ею растирать по марле хлебную жижу. Постепенно чашка наполнилась клейстером, которым она стала обмазывать марлевый столбик, чтобы он возмужал и обрел правильные формы. Потом взбалмошная дама опять вложила его в чехол, выключила свет и в попытках вправить чехол в свое сокровенное место начала стонать и плакать — но не от удовольствия, а от тщетности своих попыток. Левая рука и зубы госпожи Мегаловой в отчаянии скоблили стену. Вконец обессилевшая, Наталья Никитична провалилась в сон. Утром, когда рассвело, оказалось, что обои у кровати были разодраны, а ноготки на пальцах левой руки обломаны.
Но мания тотальной эротики началась у Натальи Никитичны значительно раньше.
В одно обычное супружеское февральское утро ей — тогда еще Борису Никитичу Мегалову — вдруг пришло на ум, что жить с женщиной ему наскучило. Хотелось чего-то совершенно нового. Сумасшедшего! Как же можно жить в таком замечательном мегаполисе без оригинальных и сумасбродных идей? Тут, конечно, надо отметить, что нынче нередко современному москвичу приходят в голову самые несуразные мысли. Слава богу, что не пришло ему в голову стать президентом, потому что почти каждый житель нашего города мечтает как раз об этом. А президент ведь может быть лишь один! Или заиметь нефтяные вышки, и не пару десятков, а на четверть всей российской тайги, а еще лучше — даже несколько побольше. Чего уж там мелочиться! Проснуться министром финансов или председателем Центрального банка. А сколько москвичей мечтают стать олигархами? Ну, почти каждый второй! Впрочем, обычно бывает так, что человеку взбредет в голову какая-то никчемная идея, пофантазирует он вдоволь, пройдет пара минут, остынет сердце от обид и волнений — а ее уже и след простыл. И наши земляки мечтают уже совсем о другом: как бы пивом накачаться да какую-нибудь известную даму в собственной постели увидеть.
Но с Борисом Никитичем произошло все наоборот: он так сильно, так глубоко, до самых потайных коридоров души загорелся этой затеей — превратиться в женщину, — что буквально ни о чем другом размышлять уже больше не мог. Попытавшись понять неуемную силу, потребовавшую от него поменять пол, он вспомнил, что эта мысль поначалу пришла ему в голову как бы даже случайно. Борис Никитич был совершенно уверен, что она тут же исчезнет. Но нет! Она не просто задержалась, а стала буквально сверлить его рассудок, настойчиво требуя, чтобы он немедленно приступил к желанной трансакции. И это отступничество от своего мужского естества было вызвано не какими-то физиологическими трудностями, а неистребимым любопытством — узнать, что есть женщина, что именно господствует в ее сознании. В этом не было ничего чрезвычайного: сексуальная вседозволенность приобретала в городе невероятный размах. В двадцатисемилетнем возрасте вдруг стать дамой! Господин Мегалов даже убеждал себя, что такая замечательная мысль пришла лишь ему в голову и все станут хвалить его необыкновенную фантазию: дескать, какие мы, москвичи, оригинальные! Вон, наш Борис Никитич захотел поменять — нет, не квартиру, нет, не автомобиль, нет, не один государственный портфель на другой, нет, не мешок рублей на пачки долларов, нет, не дачу в Барвихе на кабинет в Кремле, — господин Мегалов твердо решил изменить пол! Как, звучит? Изменить пол! Лихо, это ведь чисто по-московски: получить сразу все и в большом количестве! «Так в момент знаменитым станешь», — подумывал тогда он. Но когда он стал интересоваться проблемами трансформации одного пола в другой, то был по-настоящему сконфужен: оказалось, что транссексуалами мечтают стать тысячи его земляков, а больницы переполнены пациентами. Он устыдился своей идеи, но отказываться от нее все же не захотел, а начал ломать голову, как построить свое женское будущее, чтобы не просто стать одной из дам великого города, а сделаться необыкновенной, всеми востребованной, одержимой любовью и сексом женщиной. Дамой не для кого-либо одного, мужчины или женщины, а для всех и каждого. После таких мыслей уже никакая огромная очередь на операционный стол микрохирурга больше не смущала его. Борис Никитич мечтал слыть самой доступной особой и добиться в сексе выдающегося мастерства. Он искал альтернативу господствующей в мегаполисе мании власти. И почему-то был уверен, что найдет ее в фантазиях эроса.
Госпожа Ладынина вытащила из коробочки какое-то насекомое и посадила его на шляпку. Алексей Семенович закрыл глаза, тихо и коротко спросил: «Кто?» — «Новинка. Поющая цикада из Палеостоми. Наслаждение неописуемое! Крылья у нее оборваны, она сейчас начнет нежно крутиться по шляпке, потому что липучесть меда не позволит ей набрать скорость шажков для полета. Надышится пьянящим ароматом акации, ее любимого растения, и запоет протяжные песенки. Все это так возбуждает! Куда сильнее, чем самая откровенная порнуха! Всего несколько таких волнительных минут, и онподнимется. Еще древние греки пользовались подобными уникальными способами. Может быть, сам Платон или Аристотель. Какие имена!» У дамы было университетское образование. Она легко могла вбрасывать громкие имена в любую дискуссию, словно сердобольный повар, подкидывающий кости голодным, обездоленным собакам. Но если животные сразу определяли качество пищи, то собеседники столичного спеца по деликатным поручениям, как правило, не могли оценить ее высказываний. Кого сегодня интересуют великие имена прошлого? Столица увлечена лишь именами быстро меняющегося административного ресурса. Назовите студенту, аспиранту, ученому — физику или филологу, предпринимателю или бездельнику, путане или милиционеру имя любого главы районной администрации, любого префекта Москвы, главы управы, члена правительства, его заместителей или более мелких чиновников — они знают о них все! Имена любовниц, размеры взяток, крышу, потенцию, сексуальные предпочтения, лекарства, которыми пользуются во время этойпотехи, и другие, даже самые мельчайшие подробности биографии и привязанностей. Что там Сократ, Аристотель или Кант? Разве с этими именами проживешь?
«Если вам не понравится поющая цикада, у меня приготовлено еще два сюрприза», — нисколько не отвлекаясь от поставленной задачи, бросила эксперт по мастурбации. «Нет, нет, — почти шепотом сказал Алексей Семенович. — Хорошо! Ой, прекрасно! Помолчи! Ой-ой-ой! Замечательно! Еще чуть-чуть! Чувствую, что онзашевелился, стал наполняться кровью, начал обретать желания, силу любви…» Господин Бисваркин в своем необычном состоянии ликовал — как умирающий от жажды, которому поднесли воду, как лапландец, оказавшийся в цветущем яблочном саду или на берегу пронизанного июльским солнцем моря, как сибиряк, обретающий бронзовый загар. Чем можно было бы сейчас заменить сказочный дурман южного насекомого? Какое другое чувство по своей энергии смогло бы превзойти эрос? Существовала ли музыка, способная заглушить волнующее пение цикады? Можно ли было найти в природе другие существа, которые своими шажками по шляпке плоти так бесподобно будоражили бы воображение? Нет, среди доступных человеку живых существ и неодушевленных предметов другого такого инструмента не было…
Вернувшись в кабинет, Аля Ладынина продолжила заполнение экспортных деклараций на отправку кондитерских товаров в Ташкент. Узбекский рынок развивался слабо. Местное производство восточных сладостей имело многовековые традиции, и внедрять в торговую сеть европейские бренды было затратным и хлопотным делом. Рабочую тишину нарушила вошедшая в кабинет Ольга Ивонина. Не обращая ни на кого внимания, она подошла к Наталье Никитичне. Поцеловав свой указательный палец, она приложила его к ее губам: «Меня посылают на переговоры с транспортниками. Железная дорога поднимает цены, и возникает необходимость поиска альтернативных перевозчиков. Трейлеры МЧС, военная авиация… Они тоже мечтают заработать. Все становится так дорого, что ума не приложу, как развивать бизнес. Как торговать с регионами? Каждый губернатор имеет местные правила по продаже “своих” и “чужих” товаров, мечтает сам полакомиться, и члены его команды на отсутствие аппетита не жалуются. Но я о тебе все время думаю. Ты такая милая! Вот записка, в ней указан мой домашний адрес и номер мобильного телефона. После восьми вечера я тебя жду. У меня прекрасная музыка, волнительные помыслы и открытое сердце. Приходи!» Палец Ольги коснулся ее бровей, прошелся по носу, подбородку, опустился к груди. Карие глаза хорошенькой Ивониной заблестели, выдавая непреодолимое желание тут же обладать Натальей Никитичной. Под натиском чувств Ольга стремительно опустилась на колени Натальи и надолго впилась в ее губы. Молодых дам связал не только поцелуй, да и можно ли было назвать их такое страстное слияние этим достаточно обычным словом? Сейчас их бросило друг к другу то необыкновенное магнетическое притяжение, противостоять которому человеческое естество не в силах. Нет, это не была любовь. Это рвались наружу вожделение, похоть, что не ведают ни стыда, ни сомнений, ни границ. Их желание обладать друг другом, мужчиной, женщиной, всеми вместе и сразу, всеядность их либидо выражались самым причудливым образом. Не душевные чувства двигали их поведением — плотский каприз властвовал над телами, бахвалясь собственным эротическим обжорством. Да, им обеим постоянно казалось, что этогомало, каждой хотелось большего, не в отдельные минуты, а всегда, вечно! Их бойкие, неистовые lingua совершенно не управлялись разумом, их движения возникали там, откуда берутся чувственные вспышки. Они встречались, чтобы ласкаться, сходились, имитируя борение влюбленных тел, расходились, чтобы опьяненно прикоснуться к нёбу. Один пылко гладил зубы, другой в ответ пламенно прижимался к десне, облизывал всю слизистую, наполнял ее собственным ароматом, охмелевший, словно в оргазме, доставал горло, упиваясь волшебством эроса.
Господь Бог так надолго отвел свой лик от граждан нашего замечательного мегаполиса, что они погрузились в неописуемое, всепоглощающее распутство и полную духовную опустошенность. Справедливо ли упрекать их в этом соблазнительном скитании по тропам прегрешений? Да и являются ли тропы таковыми? Впрочем, все претензии, пожалуйста, к церкви! Или к властям. Но лучше всего, чтобы окончательно определиться, спросить самих себя. Может быть, разгул плоти покажется вовсе не таким уж страшным грехом. А совершенно новой формой познания мира! Но тут необходимо отметить, что тотальный блуд охватил не только москвичей, но и молодую поросль многих городов Отечества. Не означает ли это, что мы, русские, нащупываем свой философский ответ на предостережение ученых, что, дескать, начался и прогрессирует шестой период естественного вымирания всех живых существ? Может быть, именно этасладчайшая мания сохранит нас, спасет человечество от исчезновения? Правда, некоторые эксперты отмечают одну существенную особенность этого повального увлечения: бедность духовная является основной причиной, склоняющей людей к кипучему вожделению. Она быстрее и основательнее, чем бедность в карманах, изменяет моральные основы нескольких поколений. Но как связать тогда академические пророчества с эротическим бунтом наших сограждан? Когда в столице официально объявили о сборе за приличную плату использованных презервативов, так как несколько предприимчивых бизнесменов решили сделать эту продукцию многоразовой, когда начали проводить соревнования на дальность струи эротического фонтана, когда все желающие получили возможность по своему усмотрению увеличивать erecticus, объем груди, округлости бедер, украшать с помощью пирсинга язык и другие, гораздо более интимные места, под мышкой хирургическим способом подшивать стволы для сбора спермы, когда отдельные издательства стали выпускать пособия по национальным эротическим приемам — повальное увлечение сексом повсеместно возросло. Оно овладело умами россиян. Если бы священнослужители вовремя заметили эти тенденции и внесли бы изменения в свои библейские заповеди, то жители Москвы не так азартно и рьяно погрузились бы в нынешнее чувственное сумасшествие. Ну в какой стране можно встретить в супермаркетах мужчин, покупающих вишневое или персиковое варенье с той лишь целью, чтобы обмазать им erecticus и в полном одиночестве смаковать этолакомство? Не пионерами ли мы стали в борьбе с природой? Не нужно ли нам обеспокоиться, что приближается период исчезновения видов?..
В этот момент господин Ваханя внес в кабинет ящик с образцами готовой продукции. Вид охваченных манией эроса женщин не привлек его внимания. Чтобы никого не беспокоить, посыльный расставил (согласно служебной инструкции) новый ассортимент товаров на полках и молча удалился. Тем временем ласки молодых женщин подходили к концу. Одурманенные эросом дамы шептались, словно заговорщицы, клялись друг другу, как влюбленные перед разлукой. Они нехотя разжимали объятия, напоминая борцов на ковре поединка после свистка судьи. Наконец, Ольга Ильинична с трудом двинулась к двери. Ее шаг был неровным, каким он бывает у опьяненного человека. Бросив на любовницу счастливый взгляд, исполненный желания, Ольга исчезла. «Хороша! — пронеслось в голове Мегаловой. — Вкусна как мёд! Ее страстные поцелуи вызывают головокружение и оставляют приятнейшее послевкусие». Тут она окончательно уверилась в мысли, что если в ней перестанет бурлить, кипеть страсть, если ее чувства обретут успокоение и умиротворенность и жгучая потребность этоготрансформируется в нормальный, рекомендованный медиками ритм влечений, то она кончится, погибнет, высохнет, как осенняя листва. Молодая женщина глубоко вздохнула, потерла виски, исподлобья огляделась — коллеги были заняты работой — и повернулась к компьютеру. Она передала деловую информацию в Нижний Тагил и Златоуст, вышла на связь с Челябинском, сообщила в Пермь условия скидок, которые зависели от объемов закупок, и тарифы премиальных, связанные со сроками оплаты заказанных товарных партий. Она еще сама до конца не понимала, почему за предоплату кофе фирма платила закупщикам семь процентов, а за грильяж в шоколаде и сирийскую халву всего лишь три. Впрочем, ее пытливый ум подсказывал, что через пару дней вся эта коммерческая арифметика будет ей ясна. Когда со всеми предприятиями, указанными в списке, первичная работа была завершена, Наталья Никитична взглянула на часы: было шестнадцать десять. До конца рабочего дня оставалось сто минут. «Самое время», — мелькнуло у нее в голове. Долгие минуты ушли на то, чтобы поймать взгляд полностью ушедшей в работу Юлии Бочаровой. Но когда их глаза встретились, какой-то волшебный мост тут же связал эти два существа. Даже не верилось, что молоденькие дамы всего секунду назад были глубоко поглощены работой. Можно было утверждать, что они только и ждали этого мгновения. Их взгляды вспыхнули таким ярким пламенем, их потянуло друг к другу таким сильнейшим магнитом, что, казалось, только полная отдача собственного «я» была способна погасить эту невероятную энергию чувств. Мегалова едва заметно кивнула головой, указывая на выход. Юлия в порыве нахлынувшего азарта бросила: «Теперь пошли! Быстрее!» — и, едва успев выключить компьютер, понеслась к выходу.
Лицо Натальи Никитичны выражало необыкновенное удовольствие. Глаза как-то сразу повлажнели, губы приоткрылись, румянец растекся по щекам, шее, груди… Пульс ускорил свой бег, участилось дыхание. Она медленно, однако решительно, встала из-за стола, послала воздушный поцелуй ревниво уставившейся на нее Ладыниной и уже торопливо вышла из кабинета.
Туалетная комната закрылась. На кафельный пол полетела одежда. Женщины не просто раздевались: они скидывали с себя одежду, как будто она горела, как будто жалила их смертельными укусами. Время, пространство и человеческие тела смешались. Страсти одной и другой столкнулись, как соприкасаются две грозовые тучи. Раздался похожий на летний гром раскатистый стон, исчезла душа, притаился, потух интеллект. Торжествовала энергия плоти. Слившиеся в объятиях женщины катались по полу, осыпая друг друга поцелуями. Холеные, изящные, непривычные к труду руки Натальи Мегаловой с необыкновенным очарованием, с упоительной выразительностью порхали по телу Юлии. Сплетенными в причудливый узор пальцами она сжимала каждый лоскуток ее плоти, с ласковым отрешенным мурлыканьем целовала все ее родинки, бугорки и округлости, шептала пьянящие слова нежности и любви. Потом все поменялось: она уже сама стала отдаваться объятиям Юлии Бочаровой, ее буйной сексуальности. Как кошка, нализавшись валерианки, нежится в пьяных фантазиях, так и Наталья Никитична, полностью забыв себя, переселилась в мир наслаждений.
Госпоже Бочаровой особенно нравилось, когда при прикосновении lingua к вагине у партнерши возникали судороги в ногах и ягодицах, сокращение мускулатуры в области пупка. Это продолжалось достаточно долго, так что Юлия успевала прижаться лицом именно к вздрагивающим частям тела партнерши, чтобы лучше ощущать эти приятнейшие конвульсии, этот выброс энергии, вызывающий у нее помутнение рассудка, доводящий ее до оргазма.
Наталье Никитичне сейчас хотелось услышать голос покоренной плоти. Один раз она его услышала и, одурманенная его волшебством, теперь мечтала о нем снова и снова. Это ожидание чарующего возгласа стало для нее наваждением.
Когда возбуждение нарастает, приближая фонтанирующий выброс энергии, перед самым оргазмом слышится вопль. Одни медики называют его vagitus uterinus, другие — «перистальтический крик кишок». Этот таинственный колдовской голос, вырывающийся наружу, казалось, из самой преисподней, воспламенял госпожу Мегалову сильнее всего. Когда возбуждение чувств стремительно росло, уходила, пряталась в тени беспутства личность, нарастала температура кипения страсти, Мегалова начинала нетерпеливо ждать этот чарующий голос. Ее суть настойчиво требовала его, как мазохисты ожидают вожделенных ударов кнута, без которых не будет достигнуто удовлетворение, как некоторые финансисты испытывают половой экстаз при шуршании купюр, как мечтающие о власти поллюционируют, получив высокое назначение. Наступает обостренный до крайности, до безумия момент, когда эротическая сила начинает бесноваться над бездной пространства, над зияющей пропастью времени. Ублаготворение, получаемое плотью от эротического экстаза, сильнее опийного мака уносит в сладострастное путешествие. Рассудок на время полностью оставляет двух женщин, он превращается в одно бескрайнее, проникновенное ощущение. Тут воспаление чувств становится выше напряжения разума!
Еще несколько аккордов блаженства можно было наблюдать в туалетной комнате. Потом, казалось, потух свет, все исчезло, провалилось, долго звучавший упоительный мотив пропал, и лишь пронзительный звонок, извещающий о конце рабочего дня, прервав счастливую близость, привел молодых дам в сознание.
«Ну, что скажешь?» — спросила Наталья Никитична перед самой дверью в отдел продаж. «Согласна! Ты самая лучшая! Бесподобная! Тебя не сравнить с Ладыниной. С такой изощренной нежностью я еще никогда не встречалась. Супер! Самая настоящая Даша Давали!» — лицо Юлии Бочаровой осветила улыбка. В ее глазах еще сохранялся след страстного томления. «А… Я же говорила! Скажи об этом своей старушке. Она должна знать и помнить об этом. Но пусть ко мне не лезет, в ней есть что-то отвратительное. Фу! Фу! Но ты хороша. Я всегда готова на свидание с такой милашкой, как ты, — госпожа Мегалова взяла ее за подбородок и поцеловала в губы. — Исповедуешься Ладыниной в мое отсутствие. Опусти ее! Ей место в зоопарке, пусть занимается скотоложеством — ей это больше подходит. Я побегу, у меня еще полно разных дел. До завтра! О’кей?» — «Я все сделаю. Пока!» — Юлия крепко обняла Наталью Никитичну, и они простились.
Секс в жизни граждан нашего мегаполиса, пробиравшийся сквозь ветхие завалы ортодоксальных традиций православия и горьких иллюзий коммунистической идеологии, вдруг мощным потоком хлынул на миражи патриархальных семейных устоев. Вначале голос эроса звучал стыдливо и приниженно, затем сдержанно, потом низко, но увлеченно. Разлом страны, вызвавший у москвичей ощущение вседозволенности, — если империя разваливается, то почему не должны исчезнуть прежние моральные обязательства? — усилил этот голос. Затем голос перешел в крик, потом — в вопль большей части жителей нашего замечательного города и приезжих. Блуд, беспутство, гульба, распущенность перестали вызывать в обществе тревожное осуждение, а короткое время спустя уже не возникало даже легкого трепета удивления. Нынче бунт тотальной вседозволенности вошел в сознание так основательно и прочно, что наглухо умолк малейший протест граждан великой Москвы. Порой кажется, а не erecticus ли закрыл рты нашим землякам? Надо же чем-то объяснить это загадочное, это преступное молчание! Авторы, щедро использующие в своих сочинениях ненормативную лексику, в давке выстраиваются перед камерами телеканалов. Спрос на них такой же рыночный и бойкий, как на путан, толкущихся по дороге в Шереметьево. Количество дам полусвета, ожидающих клиентов за отдельными столиками элитных столичных ресторанов, или молодых женщин и кавалеров, жаждущих случайного уличного знакомства для приятного времяпрепровождения, множится, достигая невероятных размеров. Модельеры гордятся, что мастерят сексуальные одежды, парикмахеры — что создают возбуждающие прически. Хирурги лепят силиконовые груди, эротично подтягивают ягодицы, увеличивают erecticus; косметологи, добиваясь сексапильности, улучшают эпителии. Чтобы эротизировать архитектуру тела, медики проводят липосакции; чтобы ножки выглядели аппетитнее, обувщики совершенствуют, вытягивают каблучки; для пролонгации орального секса дантисты ставят нежнейшие фарфоровые протезы; для усиления ощущения оргазма гинекологи имплантируют в самые сокровенные части тела причудливые щипы; сосками грудей и шляпкой erecticus массажисты нежат тела клиентов, улучшая их кровообращение и настроение. Половое распутство, торговля телом и обслуживание эроса стало у нас бытовой нормой, вполне приличным и обыденным, не вызывающим ни малейших возражений делом. Самовозрастающей манией. Поэтому, едва Наталья Никитична простилась со своей партнершей, она тут же вспомнила о еще одном любовном свидании — с госпожой Ивониной.
Было 17.45. Подходя к лифту, она развернула лист бумаги, исписанный рукой Ольги Ильиничны. Записка было короткой, нежной, но требовательной:
«Любовь моя! Роскошь моя! Бархатное покрывало мое! Хочу тебя обнимать, нежить в кружевах эротического пыла. Жду! Обязательно приходи. Мой адрес: Большая Спасская, дом 9, квартира 17. Ольга — твоя шахиня, а ты — моя богиня!
P. S. Приготовлю тебе 300 долларов, ведь зарплата только через месяц, а без денег человек такой зависимый! Нелюбимый! Жду! Не опаздывай! Ровно в 8 вечера. Впрочем, я уже с половины восьмого дома. Дверь будет открыта. Я в ванной. Жду! Ох, как нам будет хорошо!»
Мегалова улыбнулась, поцеловала записку и спустилась вниз. Выйдя из здания Академии наук, она села в свой «Пежо» и направилась за мелкими покупками: сначала по Косыгина, потом — через метромост к Усачевскому рынку. Вытащив из сумочки таблетку «Диане» и капсулу «Микрофоллина», она задумалась, помрачнела и с какой-то поспешностью проглотила их. Она ненавидела эти процедуры: они всякий раз возвращали ее в прошлое, которое она совсем не хотела вспоминать. Ей казалось, что она родилась лишь одиннадцатого февраля, после завершающей операции, что другой жизни у нее никогда не было.
Отказаться от своего прошлого у нее были весьма веские причины. Когда она очнулась после глубокого наркоза, в ее сознании стали сразу возникать картины совершенно новых удовольствий. Она ждала, она мечтала их иметь, ими наслаждаться! Когда она впервые встала, чтобы почистить зубы, ей мерещилось, что вместо щетки у нее в руках был долгожданный erecticus, он касался ее рта и доставлял неописуемое удовольствие. Вместо пасты ей хотелось чувствовать на зубах сладчайшую сперму. Наталья Никитична не знала ее вкуса, но была убеждена, что она окажется обязательно лакомой. Когда она принимала душ, ей грезилось, что она стоит не под струей воды, а перед фонтанирующим erecticus; когда причесывала волосы, ей мерещилось, что не расческа помогает ей в этом деле, а жесткие мужские руки, умело и с нежностью приводящие ее голову в полный порядок. Вместо больничного халата из хлопка она ощущала на себе прикосновение голого мужского тела, оно как бы захватило ее в плен и домогалось полного удовлетворения. Ей вдруг показалось, что это мужское требование — не фантазии, а реальное вожделение, что она должна немедленно принадлежать этому сладострастному мужу — но тут же она залилась горькими слезами, так как была вся перевязана и врачи до полного выздоровления категорически запретили ей этосамое,желанное. Первые послеоперационные дни она просила у врачей снотворное, чтобы сны наяву не возбуждали ее сознание, приводя к тому, что она вскакивала с кровати, забивалась в угол и готова была броситься на любую санитарку, чтобы удовлетворить свое неистовое половое влечение. Именно тогда госпожа Мегалова стала мечтать не только о недоступных в ее состоянии мужчинах, но и о женщинах.
Больничный период жизни вообще оказался для нее особенно тяжелым. Лишенная секса, она находилась в постоянном поиске не только партнера, но и способов мастурбации. Первым ее изобретением был мешочек. Из штапельной больничной наволочки она скроила похожую по форме на пенал торбочку, вывернула ее с изнанки на лицевую сторону, чтобы спрятать шов, и лихорадочно начала запихивать в нее все, что оказалось под рукой и было похоже размером на erecticus — карандаш, пару шариковых ручек, фломастер, зубную щетку, тюбик пасты, — после чего торопливо ввела ее в анус. Но тщательные старания возбужденной госпожи Мегаловой себя не оправдали: конструкция оказалась непригодной. Не хватало ни эластичности, ни округлости. Все предметы ерзали внутри пенала, и никак не получалось собрать их вместе. Наталья Никитична не сдалась: отчаяние вынудило ее спешно искать решение этого деликатного вопроса. Ей пришло на ум выпотрошить торбу, вынуть из тумбочки бинт и перевязать свою коллекцию в единый, упругий продолговатый столбик, чтобы затем опустить его в чехол, ввести в анус и начать сходить с ума. Тут ее дыхание опять участилось, закатились глаза, приоткрылись губы, пересох язычок… Но вторая попытка тоже провалилась: округлости столбика не хватило. Дама буквально взвыла! В гневе она бросила подушку в окно, ногой опрокинула шкафчик, кулачком застучала по стене палаты. Немного успокоившись, она опять стала ломать голову, что предпринять. Затем взяла со стола батон хлеба, очистила мякоть от корки, размочила ее в воде, натянула марлю на чашку, взяла расческу и принялась ею растирать по марле хлебную жижу. Постепенно чашка наполнилась клейстером, которым она стала обмазывать марлевый столбик, чтобы он возмужал и обрел правильные формы. Потом взбалмошная дама опять вложила его в чехол, выключила свет и в попытках вправить чехол в свое сокровенное место начала стонать и плакать — но не от удовольствия, а от тщетности своих попыток. Левая рука и зубы госпожи Мегаловой в отчаянии скоблили стену. Вконец обессилевшая, Наталья Никитична провалилась в сон. Утром, когда рассвело, оказалось, что обои у кровати были разодраны, а ноготки на пальцах левой руки обломаны.
Но мания тотальной эротики началась у Натальи Никитичны значительно раньше.
В одно обычное супружеское февральское утро ей — тогда еще Борису Никитичу Мегалову — вдруг пришло на ум, что жить с женщиной ему наскучило. Хотелось чего-то совершенно нового. Сумасшедшего! Как же можно жить в таком замечательном мегаполисе без оригинальных и сумасбродных идей? Тут, конечно, надо отметить, что нынче нередко современному москвичу приходят в голову самые несуразные мысли. Слава богу, что не пришло ему в голову стать президентом, потому что почти каждый житель нашего города мечтает как раз об этом. А президент ведь может быть лишь один! Или заиметь нефтяные вышки, и не пару десятков, а на четверть всей российской тайги, а еще лучше — даже несколько побольше. Чего уж там мелочиться! Проснуться министром финансов или председателем Центрального банка. А сколько москвичей мечтают стать олигархами? Ну, почти каждый второй! Впрочем, обычно бывает так, что человеку взбредет в голову какая-то никчемная идея, пофантазирует он вдоволь, пройдет пара минут, остынет сердце от обид и волнений — а ее уже и след простыл. И наши земляки мечтают уже совсем о другом: как бы пивом накачаться да какую-нибудь известную даму в собственной постели увидеть.
Но с Борисом Никитичем произошло все наоборот: он так сильно, так глубоко, до самых потайных коридоров души загорелся этой затеей — превратиться в женщину, — что буквально ни о чем другом размышлять уже больше не мог. Попытавшись понять неуемную силу, потребовавшую от него поменять пол, он вспомнил, что эта мысль поначалу пришла ему в голову как бы даже случайно. Борис Никитич был совершенно уверен, что она тут же исчезнет. Но нет! Она не просто задержалась, а стала буквально сверлить его рассудок, настойчиво требуя, чтобы он немедленно приступил к желанной трансакции. И это отступничество от своего мужского естества было вызвано не какими-то физиологическими трудностями, а неистребимым любопытством — узнать, что есть женщина, что именно господствует в ее сознании. В этом не было ничего чрезвычайного: сексуальная вседозволенность приобретала в городе невероятный размах. В двадцатисемилетнем возрасте вдруг стать дамой! Господин Мегалов даже убеждал себя, что такая замечательная мысль пришла лишь ему в голову и все станут хвалить его необыкновенную фантазию: дескать, какие мы, москвичи, оригинальные! Вон, наш Борис Никитич захотел поменять — нет, не квартиру, нет, не автомобиль, нет, не один государственный портфель на другой, нет, не мешок рублей на пачки долларов, нет, не дачу в Барвихе на кабинет в Кремле, — господин Мегалов твердо решил изменить пол! Как, звучит? Изменить пол! Лихо, это ведь чисто по-московски: получить сразу все и в большом количестве! «Так в момент знаменитым станешь», — подумывал тогда он. Но когда он стал интересоваться проблемами трансформации одного пола в другой, то был по-настоящему сконфужен: оказалось, что транссексуалами мечтают стать тысячи его земляков, а больницы переполнены пациентами. Он устыдился своей идеи, но отказываться от нее все же не захотел, а начал ломать голову, как построить свое женское будущее, чтобы не просто стать одной из дам великого города, а сделаться необыкновенной, всеми востребованной, одержимой любовью и сексом женщиной. Дамой не для кого-либо одного, мужчины или женщины, а для всех и каждого. После таких мыслей уже никакая огромная очередь на операционный стол микрохирурга больше не смущала его. Борис Никитич мечтал слыть самой доступной особой и добиться в сексе выдающегося мастерства. Он искал альтернативу господствующей в мегаполисе мании власти. И почему-то был уверен, что найдет ее в фантазиях эроса.