Страница:
Не ранее этого момента - уже в конце романа - Максим встречает Странника, появляющегося как зловещая фигура на протяжении всего повествования, одного из наиболее высокопоставленных Всемогущих Творцов, который был особенно заинтересован в выслеживании Максима. Когда они наконец встречаются, выясняется, что даже триумф Максима был порожден его наивностью; Странник - тоже землянин, работник некого учреждения вероятно, идентичного упомянутому в "Трудно быть богом", имеющего дело со вмешательством в инопланетную историю для поворачивания ее на правильный, прогрессивный путь. Странник объясняет, что излучение было просто способом контролировать население, пока не найдено решение реальных проблем. Максим вверяет себя службе на дело планетарного прогресса, соглашаясь заниматься всем - от экономики до борьбы с субмаринами, но ставит условие: центральный генератор излучения не будет восстановлен. Он определяет, что люди, в конце концов должны иметь некий выбор, когда речь идет об их будущем. В романе неоднократно говорится, что общество этого мира "выпало из хода истории", используя выражение Вепря, лидера подполья выродков. Примечательно, что Вепрь, чье мнение заслуживает доверия, обвиняет правительство, контролирующее массы посредством излучения, в том, что это излучение не позволяет массам осознать их политическое и экономическое угнетение, каковое осознание является необходимым в марксистском процессе революции/эволюции. Странник, таким образом, прямо, хотя и не полностью, ответственен за фашистские основы общества, хотя его целью было приблизить коммунистическое завершение истории. Можно провести параллель между использованием Странником и Сталиным фашистских методов в коммунистических целях; супер-патриотизм, милитаризм и внутренний террор, практикуемые Боевым Легионом, имеют много общего как с нацизмом (что очевидно), так и со сталинизмом. Отрицая методы Странника, Максим настаивает, что средства должны соответствовать гуманным целям. Но Максим не остается безупречным. Его душа, подобно душе Антона-Руматы из раннего романа, запачкана соприкосновением с варварством. Но у него нет даже сознания вины, что было характерно для Руматы. В начале книги, например, описывается, как он, идя ночью по городу, подвергся нападению группы людей. Используя свои способности, он расширяет свое психологическое время и за считанные секунды убивает шестерых нападавших. Когда после этого он осознает, что они все-таки были людьми, он "испытывал какое-то сожаление и ощущал потерю, словно потерял некую чистоту, словно потерял неотъемлемый кусочек души прежнего Максима, и знал, что прежний Максим исчез навсегда". Избежав полного ожесточения в свою бытность легионером, он не останавливается перед убийством врагов во время своей террористической деятельности. Изначально добрый в своем незнании, Максим постоянно становится более жестоким по мере того как но понимает больше об этой планете. Позже в книге, когда описывается ужасное побоище, вызванное Всемогущими Творцами и их Боевым Легионом, человечность Максима проходит через главный кризис. Он решает остановить битву путем вытаскивания всех легионеров из танков. Когда он предполагает, какая жестокая сила потребуется от него для выполнения этого замысла, он осознает, что "он хотел этого. Никогда в жизни ничего он так не хотел, как хотелось ему сейчас почувствовать под пальцами живую плоть". Когда в финале Максим устанавливает бомбу в медицинском центре, в котором расположен центральный генератор излучения, бомбу, которая уничтожит вместе с генератором несколько дюжин людей, как знакомых Максима, так и чужих ему, он оправдывает себя тем, что "Это было гнездо, жуткое змеиное гнездо, набитое отборнейшей дрянью, специально, заботливо отобранной дрянью, эта дрянь собрана здесь специально для того, чтобы превращать в дрянь всех, до кого достает гнусная ворожба радио, телевидения и излучения башен. Все они там - враги, и каждый ни на секунду не задумался бы изрешетить пулями, предать, распять меня, Как уже говорилось, характер Максима не является особенно последовательным, Максим - не такая целостная фигура, как герой "Трудно быть богом". В романе "Обитаемый остров" большую роль играет сюжет, он следует по пятам той фантастической тональности, с которой авторы экспериментировали во второй половине 1960-х годов (см. ниже, Главу 3). Но, в отличие от их произведений в жанре "фэнтези", "Обитаемый остров" рассматривает проблемы истории и человеческой природы, что оправдывает его сравнение с "Трудно быть богом". К этим же темам авторы вернулись в 1976 году, когда была написана повесть "Парень из преисподней" ("The Guy from Hell"). В ней рассматривается уже почти стандартная ситуация земного вмешательства во внеземную культуру, и встречаются элементы всех других произведений, рассмотренных в этой главе. Основное отличие - в главном герое, капрале Гаге. Он - инопланетянин с жесткой планеты, попавший на утопическую Землю, где он учится быть прогрессивным, миролюбивым человеком (что зеркально отражает путь Антона и Максима). Подобно последним, он подвержен влиянию своего непосредственного окружения, правда, с более счастливым результатом, что подтверждает точку зрения авторов на эту ситуацию. Из всех произведений, посвященных этой теме, "Трудно быть богом", вероятно, заинтересует наибольшее число читателей, из-за соотношения привлекательных персонажей, занимательного сюжета и убедительного подхода к проблеме. "Обитаемый остров", возможно, займет второе место, поскольку он требует большего терпения и объективности от читателя; повествование длиннее и не столь реалистично, а с главным героем читателю труднее себя идентифицировать. Относительная мрачность двух вышеупомянутых произведений может сделать неявной постоянную убежденность авторов (по крайней мере, проявляющуюся в этих работах) в том, что прогресс неизбежен, убежденность, вынесенную из явно более яркого первого периода их творчества. Все же внеземные культуры этих произведений повторяют ранние стадии культуры Земли - Темные Века в "Трудно быть богом", холодная война - в романе "Обитаемый остров". Земляне будущего представляют собой более развитый вид человека, как, например, Антон с его мудростью, этикой и разнообразными навыками, Максим с его сверхчеловеческими возможностями. Оба, предположительно, эволюционировали из нынешнего человечества, узнаваемого в жестоких, ничтожных, узколобых существах, населяющих миры, описанные в романах. Антон, Максим и другие земные эмиссары пришли из бесклассового общества, марксистской утопии, где уже давно не существуют те проблемы, с которыми они столкнулись на других планетах. В конечном счете читатель должен полагать, что эти планеты пойдут по земному пути развития. Другая сторона медали - то, что негуманные тенденции человечества никогда не исчезнут; даже "сверхчеловек" Максим оказывается их жертвой. "Животное названием человек" остается все тем же, только образование и окружение (особенно последнее) могут его изменить. Хотя "Обитаемый остров" и "Парень из преисподней" были последними произведениями Стругацких, источником которых послужило соединение советской теории исторического прогресса и эмпирических реалий человеческой слабости, элементы этой диалектики встречаются повсюду. Возрастающие нерешительность и пессимизм позднейших произведений заставляют предположить, что Стругацкие не смогли найти удовлетворяющее их решение этой проблемы. То, что, несмотря на уже готовые простые ответы, которыми они пользовались в раннем периоде своего творчества, они оставили дискуссию открытой, свидетельствует об их художественной и философской цельности.
Глава 4
Фэнтези и сатира
Вслед за успехом "Трудно быть богом" и противоречиями романа "Хищные вещи века", беллетристика Стругацких отклонилась от политической экономики. В период 1964-1968 годов появились четыре большие работы, отказавшиеся от реалистическо-футуристического способа перехода к фэнтези и сатире. Хотя они рассматривают и ранее затрагивавшиеся темы человеческих установлений, людской природы и применимости науки, они делают это в причудливой, даже сюрреалистической манере. Объяснений этому может быть несколько. Как уже говорилось в главе 1, история русской литературы знает достаточно примеров писателей, использовавших фантастику и сатиру, зачастую в сочетании, и наиболее часто - при обращении к противоречивым политическим и социальным вопросам. В царской России как сторонники системы, так и ее клеветники применяли фэнтези и сатиру; оппоненты существующего строя делали это в надежде избежать риска вовлечения в прямой вызов официальной линии. Для западных критиков является искушением увидеть в отходе Стругацких от реализма их ранних произведений аналогичную попытку избежать неодобрения властей. Аргументом против этой точки зрения может служить то, что эти работы были прямолинейнее в атаках на бюрократический консерватизм и народную апатию, чем что-либо, написанное Стругацкими до этого. Не считая первого из них, эти произведения были теми самыми, вокруг которых усилились критические и идеологические споры, начавшиеся еще вокруг романа "Хищные вещи века". Более общую возможность предположил Иштван Чисери-Ронай-младший (Istwan Csicery-Ronay, Jr.), отметивший в статье, цитировавшейся в главе 1, что научная фантастика Стругацких, и советская "научная фэнтези" в целом никогда не отходила далеко от парадигмы русской волшебной сказки, выделенной в классической работе В.Проппа "Морфология волшебной сказки". Схема Проппа предполагает наличие простого народного героя, покидающего дом в поисках чего-то утерянного, исправления несправедливости или защиты любимой (любимого). В ходе своего путешествия он (или, иногда, она) должен пройти через тяжелые испытания, перехитрить лжегероя или победить негодяя, и вернуться домой - к браку и трону. Революционный ленинизм воспользовался русской волшебной сказкой с ее подчеркиванием победы над могущественными противниками и триумфом обычного человека как моделью для социалистической литературы, что явилось частью его формального одобрения народных искусств. Если в свои ранние утопические произведения Стругацкие умудрились внести этот идеализм волшебной сказки, то их работы в жанре фэнтези конца шестидесятых имеют примесь абсурдности Н.Гоголя и Франца Кафки, или опровергнутой, хотя и официально разрешенной сатиры Ильфа и Петрова и советского журнала "Крокодил". Менее вероятно, что обыкновенные герои Стругацких победят врагов и женятся на принцессах, нежели то, что они обнаружат себя (отнюдь не героически) во власти непонятных и даже чужих сил, не поддающихся их контролю. Из всех этих произведений в жанре фэнтези наиболее близко по духу к мотивам русской традиционной волшебной сказки то, которое было опубликовано первым - "Понедельник начинается в субботу" ("Monday Begins on Saturday"). В основе романа 1965 года лежит исследовательская деятельность далеко на таинственном русском Севере, в Научно-исследовательском институте Чародейства и Волшебства, где свободно смешиваются технические достижения современной науки и древняя магия. Александр Привалов, программист в отпуске, обнаруживает, что пара работников этого НИИ выбрала его; непосредственно вслед за этим он сталкивается со странными феноменами - диковинными голосами, исходящими от зеркала, избушкой, содержащейся ведьмой, которая (избушка) встает ночью на курьи ножки, поющим и рассказывающим сказки котом, привязанным к дереву, на котором сидит русалка, и так далее - все эти феномены известны тем, кто знаком с богатым каноном русского фольклора. Также узнаваема говорящая щука, исполняющая желания; характеристикой современного, мирского человека Привалова служит первая мысль, пришедшая ему в голову при обнаружении способностей щуки - сделать так, чтобы щука провела осмотр машины. Смесь современного и мистического является мотивом, проходящим через всю книгу. Квазирациональные объяснения даются почти всем магическим принадлежностям. Когда Привалов находит под мебелью волшебную палочку, например, появляется некто в сером костюме и предостерегает его от использования ее без надлежащих научных знаний и технического обучения. Аналогично, диван с таинственными свойствами оказывается "транслятором" с невидимым выключателем, спрятанным в его пружинах. К заклинаниям относятся как к научным формулам. Книга кишит такими моментами; слияние и путаница технологии и магии является шуткой, проходящей через все произведение. Причудливо, с оттенком сатиры, мотивируются прочие мотивы книги. Например, различные отделы НИИ носят абсурдные названия, связанные с их целями: Линейного Счастья, Смысла Жизни, Оборонной Магии, Универсальных Превращений и т.д. Некоторые аспекты Института и его работы напоминают об Академии, описанной в третьей книге "Путешествий Гулливера". Основным шарлатаном от науки является некто Амвросий Выбегалло, глава отдела Абсолютного Знания. Выбегалло, с одной стороны, представляет собой забавный архетип пустого руководителя, все подчиненные которого тратят время, беря непрерывные отпуска или воплощая в жизнь проекты типа деления ноля на ноль. Выбегалло также плохой ученый, склонный к показухе для прессы и ставящий бесполезные или вредные эксперименты. Когда мы встречаем его, он занят выведением идеального человека, причем работа дошла до стадии "человека, неудовлетворенного желудочно". Эта модель - совершенный потребитель, который поглощает тонны отрубей и дешевой рыбы в ходе демонстрации Выбегалло аксиомы: счастье проистекает из удовлетворения величайших физических желаний. После того, как эта модель потребителя взрывается дождем отбросов, Выбегалло показывает следующую стадию совершенного человека, "суперэгоцентриста". Этот гуманоид не только поглощает все материальное в округе, но и угрожает, до своего разрушения, подобно черной дыре, свернуть вокруг себя пространство и время. Впрочем, авторы не везде относятся с такой антипатией к этим практикам научного чародейства. В одном длинном серьезном пассаже Привалов говорит о большинстве работников Института, о людях, "которые терпеть не могли всякого рода воскресений, потому что в воскресенье им было скучно. Маги, Люди с большой буквы, и девизом их было - "понедельник начинается в субботу"". Любопытно, что здесь Привалов восхваляет те самые занятия поиски человеческого счастья, абсолютного знания и смысла жизни, к которым везде относятся с юмором, и делает это в таких выражениях, которые предполагают авторское одобрение его позиции. Этот серьезный, хвалебный момент выглядит несколько неуместным в середине шутливого повествования, но роман в целом представляет собой смесь различных эффектов, некоторые из которых удачнее прочих. Один из лучших эпизодов - карикатура на путешествие во времени, превращающаяся в сатиру на современный жанр научной фантастики. Привалов вызывается добровольцем на испытания машины времени, сконструированной по типу автомобиля - чем-то предвосхищающей Де Лореан из "Назад в будущее", исключая тот момент, что у этой машины оказываются неполадки со сцеплением. Другой недостаток - в том, что она способна путешествовать только в описываемое будущее, изображенное в научной фантастике Востока и Запада. В своем путешествии Привалов, фактически, отправляется в прошлое, чтобы найти будущее. Странствие начинается в классические времена, с двух греческих персонажей, вовлеченных в бесконечный платоновский диалог об утопическом государстве. Будущее развивается в средневековую утопию, когда меняются только здания, а диалог остается прежним. Наконец утопическая литература достигает 19 века, с сопутствующим появлением признаков индустриальной революции, вездесущей машинерии и толп полупрозрачных полуодетых (из-за поверхностного описания) людей. На заре будущего, описанного в XX веке, Привалов обнаруживает себя на движущемся тротуаре - примечательная деталь, напоминающая о символической важности последнего в утопическом "Полдне". Начальный период советской фантастики отмечен людьми в комбинезонах, марширующими и поющими марксистские гимны, а также космическими путешественниками, массово отправляющимися нести революцию к звездам, в то время как их женщины подвергаются глубокой заморозке, чтобы дождаться космонавтов, и все это окружено колышущимися полями пшеницы. Между двумя юношами происходит диалог, полный терминологии, характерной для фантастической макулатуры в гернсбековском духе ("Я нашел, как применить здесь нестирающиеся шины из полиструктурного волокна с вырожденными аминными связями и неполными кислородными группами"), который, как выясняется, не относится ни к чему сложнее велосипеда. Однажды неожиданно появляется серая стена, точно идентифицируемая с железным занавесом. С той ее стороны, на которой находится Привалов, люди продолжают бесконечные образовательные лекции обо всем - от ракетостроительства до музыки, в то время как на западной ее стороне бушует нескончаемая война. Привалов обнаруживает себя, наконец решившись преодолеть стену, окруженным шумным насилием. "Все пять моих чувств были травмированы одновременно. Я увидел красивую блондинку с неприличной татуировкой меж лопаток, голую и длинноногую, палившую из двух автоматических пистолетов в некрасивого брюнета, из которого при каждом попадании летели красные брызги. Я услышал грохот разрывов и душераздирающий рев чудовищ. Я обонял неописуемый смрад гнилого горелого небелкового мяса. Раскаленный ветер недалекого ядерного взрыва опалил мое лицо, а на языке я ощутил отвратительный вкус рассеянной в воздухе протоплазмы." Он спешно возвращается на восток от стены и совершает прыжок во времени, только для того, чтобы обнаружить, к его растущему раздражению, все тот же Пантеон-Рефрижератор, где женщины из советской фантастики ждали своих странствующих в космосе мужчин. "С неба спускался ржавый звездолет в виде шара. Вокруг было безлюдно, колыхались хлеба. Шар приземлился, из него вышел давешний пилот в голубом, а на пороге Пантеона появилась, вся в красных пятнах пролежней, девица в розовом. Они устремились друг к другу и взялись за руки. Я отвел глаза мне стало неловко. Голубой пилот и розовая девушка затянули речь." После прощального взгляда на Запад, который показывает ему картину опустошений, средневековых установлений и враждебных пришельцев, Привалов обнаруживает себя в настоящем - сцепление окончательно перестало работать. В целом это - великолепный образчик манеры творчества Стругацких. Другим занимательным штрихом является тайна, окружающая главу Института Януса Невструева. В сущности, Невструевых двое - А-Янус, молодой, работоспособный, лишенный воображения администратор, и У-Янус, пожилой гениальный ученый. На протяжении всего романа первый из них суетится, поддерживая порядок, в то время как второй упоминается периодически в связи с его исследованиями параллельных миров. Наиболее шокирующей странностью У-Януса является его точное знание ближайшего будущего и полное неведение относительно недавнего прошлого. Эта тайна остается неисследованной и необъясненной до последних глав, когда группа исследователей/магов выясняет, что оба Януса - один и тот же человек, путешествующий во времени назад и вперед. Примечательно, что последние реплики Януса Привалову включают отсылку к некоторым наиболее возмутительным размышлениям о квантовой физике - отрасли науки, соперничающей с древним мистицизмом в нарушении картины мира. К сожалению, искусных и остроумных моментов, подобных вышеупомянутым, может быть недостаточно для поддержания интереса многих западных читателей. Книга преднамеренно расхлябанная, отрывочная, и авторы руководствуются быстрой и временной эффектностью. Как можно ожидать от фэнтези/сатиры, герои двумерны, определяемые отдельными чертами: вежливый Эдик Амперян, грубый Виктор Корнеев, стремительный Кристобаль Хунта, наивный Привалов и т.д. Хотя все читатели Стругацких найдут нечто занимательное в этом романе, ему просто не хватает глубины и проникновения лучших ранних произведений Стругацких, таких, как "Далекая Радуга" и "Трудно быть богом". Поэтому "Понедельник начинается в субботу" несколько разочаровывает. К тому же, многие культурные реалии - традиции, фольклор, сатирические стереотипы и так далее - плохо поддаются переводу. В этой связи заслуживает упоминания то, что советские читатели высоко оценили роман - он занимал второе (после "Трудно быть богом") место среди наиболее популярных произведений фэнтези/НФ в СССР. В 1968 году Стругацкие опубликовали в некотором роде продолжение романа "Понедельник начинается в субботу" - роман "Сказка о Тройке" ("Tale of the Troika"). Этот, гораздо более короткий, роман начинается с того, как Привалов и вежливый Амперян отправляются на неуправляемом лифте посетить редко посещаемый 76 этаж Института. Там существует целый фантастический мир, намеленный Необъясненными Явлениями. Опасность появилась потому, что это место попало в руки троих людей, направленных инспектировать водопровод. К ним присоединился шарлатан Выбегалло (если в английском издании предыдущей книги его фамилия была транслитерирована как "Vibegallo", то в этот раз - в изданиях издательств "MacMillan" 1977 года и "Pocket Books" 1978 года - он назван "Vybegallo") в роли научного консультанта. Это произведение представляет собой в первую очередь сатиру на злоупотребления в области науки и управления. Тройка воплощает в себе Плохих Администраторов, тех, кто жаждет власти как таковой - только ради служения самим себе, что является мишенью для оскорблений в других произведениях Стругацких. В образе Тройки мы видим бюрократическое беззаконие и - между прочим, человеческую недальновидность - в их худших проявлениях. Функция, возложенная Тройкой на саму себя "рационализировать" необъясненные явления, тем самым открывая путь для их "утилизации". Фактически, рационализируя, Тройка просто отметает необъяснимое, демонстрируя в каждом случае нехватку здравого смысла и понимания и желание следовать формам и нормам, не важно, сколь узким или абсурдным. В первом их противостоянии Тройке - на самом деле состоящей из четырех человек - Вунюков (Vuniuko), Хлебовводов, Фарфуркис и Выбегалло - Привалов и Амперян наблюдают рационализацию фиктивного изобретения, пишущей машинки, автоматически отвечающей на вопросы. Правда, это происходит только тогда, когда седой старый изобретатель сидит за клавиатурой. Диалог, который происходит на протяжении этой сцены, напоминает сумасбродный абсурд Кафки, братьев Маркс и "Ловушки-22". Привалов, у которого была заявка на Черный Ящик (из теории информации), в результате получает эту пишущую машинку. Он наблюдает со страданием, как его судьба припечатывается Большой Круглой Печатью; у него больше нет ресурсов после того, как его заявка проштемпелевана. В мире этой бюрократии ничто не может пережить Большую Круглую Печать. Когда они не принимают неудачных решений, или, что чаще, пока они делают это, члены Тройки обманывают в отношении своей позиции. Особенно преуспевают в этом сморщенный педантичный Хлебовводов и свинский Фарфуркис, вечно сражающиеся за благоволение диктатора Вунюкова (Vuniukov). Среди жертв их бюрократической борьбы - Константин, четырехглазый и четырехрукий пришелец с Антареса, который ищет помощи для починки его космического корабля. Хлебовводов и Фарфуркис пытаются использовать Вунюкова, упорно отказываясь признать Константина пришельцем, несмотря на его внешность, достижения инопланетной технологии и его способность читать мысли и летать по комнате. Наконец, никто из этих упрямых, консервативных, близоруких людей не рискнет принять ничего, что не подходит под их узкую концепцию реальности, реальности, ограниченной чистыми стенами их помещения, их сборниками правил и их игрушечными амбициями. Многие моменты предполагают, что, по меньшей мере в части случаев, Стругацкие целью своих колкостей избрали именно советскую бюрократию. В своих попытках одержать верх друг над другом, члены Тройки сваливаются в патриотическую бессмыслицу. Например, однажды, подвергая суровой критике всегдашнего козла отпущения, коменданта Зубо, Фарфуркис обвиняет его в том, что система образования в Колонии Необъясненных Явлений не выполняет своей функции: "Политико-просветительные лекции почти не проводятся. Доска наглядной агитации отражает вчерашний день... лозунговое хозяйство запущено", и т.д. Часто встречается бурлескное отражение бюрократического использования слов "народ" и "борьба", например: "Нынешняя молодежь мало борется, мало уделяет внимания борьбе, нет у нее стремления бороться дальше, больше, бороться за то, чтобы борьба по-настоящему стала главной, первоочередной задачей всей борьбы". Нельзя сказать, что эта повесть является целостной критикой коммунистической системы. На что Стругацкие жалуются здесь, как и в других местах, так это на то, что люди не преуспели в практиковании лучших сторон их человечности, а вместо того предаются эгоизму, мелочности, глупости и узкой ортодоксии. Это подчеркнуто в нескольких относительно более прямых пассажахрассыпанных по тексту. В нескольких ситуациях Эдик Амперян использует "реморализатор" ("humanizer"), аппарат, демонстрирующий наиболее человечные и разумные стороны индивидуума, подвергнутого обработке. Под влиянием "реморализатора" Вунюков признает слабость и тщету Тройки, сетует, что человечество слишком недавно вышло "из состояния непрерывных войн, из мира кровопролития и насилия, из мира лжи, подлости, корыстолюбия" и потому не способно подняться над подозрительностью, эгоизмом и узколобостью.
Глава 4
Фэнтези и сатира
Вслед за успехом "Трудно быть богом" и противоречиями романа "Хищные вещи века", беллетристика Стругацких отклонилась от политической экономики. В период 1964-1968 годов появились четыре большие работы, отказавшиеся от реалистическо-футуристического способа перехода к фэнтези и сатире. Хотя они рассматривают и ранее затрагивавшиеся темы человеческих установлений, людской природы и применимости науки, они делают это в причудливой, даже сюрреалистической манере. Объяснений этому может быть несколько. Как уже говорилось в главе 1, история русской литературы знает достаточно примеров писателей, использовавших фантастику и сатиру, зачастую в сочетании, и наиболее часто - при обращении к противоречивым политическим и социальным вопросам. В царской России как сторонники системы, так и ее клеветники применяли фэнтези и сатиру; оппоненты существующего строя делали это в надежде избежать риска вовлечения в прямой вызов официальной линии. Для западных критиков является искушением увидеть в отходе Стругацких от реализма их ранних произведений аналогичную попытку избежать неодобрения властей. Аргументом против этой точки зрения может служить то, что эти работы были прямолинейнее в атаках на бюрократический консерватизм и народную апатию, чем что-либо, написанное Стругацкими до этого. Не считая первого из них, эти произведения были теми самыми, вокруг которых усилились критические и идеологические споры, начавшиеся еще вокруг романа "Хищные вещи века". Более общую возможность предположил Иштван Чисери-Ронай-младший (Istwan Csicery-Ronay, Jr.), отметивший в статье, цитировавшейся в главе 1, что научная фантастика Стругацких, и советская "научная фэнтези" в целом никогда не отходила далеко от парадигмы русской волшебной сказки, выделенной в классической работе В.Проппа "Морфология волшебной сказки". Схема Проппа предполагает наличие простого народного героя, покидающего дом в поисках чего-то утерянного, исправления несправедливости или защиты любимой (любимого). В ходе своего путешествия он (или, иногда, она) должен пройти через тяжелые испытания, перехитрить лжегероя или победить негодяя, и вернуться домой - к браку и трону. Революционный ленинизм воспользовался русской волшебной сказкой с ее подчеркиванием победы над могущественными противниками и триумфом обычного человека как моделью для социалистической литературы, что явилось частью его формального одобрения народных искусств. Если в свои ранние утопические произведения Стругацкие умудрились внести этот идеализм волшебной сказки, то их работы в жанре фэнтези конца шестидесятых имеют примесь абсурдности Н.Гоголя и Франца Кафки, или опровергнутой, хотя и официально разрешенной сатиры Ильфа и Петрова и советского журнала "Крокодил". Менее вероятно, что обыкновенные герои Стругацких победят врагов и женятся на принцессах, нежели то, что они обнаружат себя (отнюдь не героически) во власти непонятных и даже чужих сил, не поддающихся их контролю. Из всех этих произведений в жанре фэнтези наиболее близко по духу к мотивам русской традиционной волшебной сказки то, которое было опубликовано первым - "Понедельник начинается в субботу" ("Monday Begins on Saturday"). В основе романа 1965 года лежит исследовательская деятельность далеко на таинственном русском Севере, в Научно-исследовательском институте Чародейства и Волшебства, где свободно смешиваются технические достижения современной науки и древняя магия. Александр Привалов, программист в отпуске, обнаруживает, что пара работников этого НИИ выбрала его; непосредственно вслед за этим он сталкивается со странными феноменами - диковинными голосами, исходящими от зеркала, избушкой, содержащейся ведьмой, которая (избушка) встает ночью на курьи ножки, поющим и рассказывающим сказки котом, привязанным к дереву, на котором сидит русалка, и так далее - все эти феномены известны тем, кто знаком с богатым каноном русского фольклора. Также узнаваема говорящая щука, исполняющая желания; характеристикой современного, мирского человека Привалова служит первая мысль, пришедшая ему в голову при обнаружении способностей щуки - сделать так, чтобы щука провела осмотр машины. Смесь современного и мистического является мотивом, проходящим через всю книгу. Квазирациональные объяснения даются почти всем магическим принадлежностям. Когда Привалов находит под мебелью волшебную палочку, например, появляется некто в сером костюме и предостерегает его от использования ее без надлежащих научных знаний и технического обучения. Аналогично, диван с таинственными свойствами оказывается "транслятором" с невидимым выключателем, спрятанным в его пружинах. К заклинаниям относятся как к научным формулам. Книга кишит такими моментами; слияние и путаница технологии и магии является шуткой, проходящей через все произведение. Причудливо, с оттенком сатиры, мотивируются прочие мотивы книги. Например, различные отделы НИИ носят абсурдные названия, связанные с их целями: Линейного Счастья, Смысла Жизни, Оборонной Магии, Универсальных Превращений и т.д. Некоторые аспекты Института и его работы напоминают об Академии, описанной в третьей книге "Путешествий Гулливера". Основным шарлатаном от науки является некто Амвросий Выбегалло, глава отдела Абсолютного Знания. Выбегалло, с одной стороны, представляет собой забавный архетип пустого руководителя, все подчиненные которого тратят время, беря непрерывные отпуска или воплощая в жизнь проекты типа деления ноля на ноль. Выбегалло также плохой ученый, склонный к показухе для прессы и ставящий бесполезные или вредные эксперименты. Когда мы встречаем его, он занят выведением идеального человека, причем работа дошла до стадии "человека, неудовлетворенного желудочно". Эта модель - совершенный потребитель, который поглощает тонны отрубей и дешевой рыбы в ходе демонстрации Выбегалло аксиомы: счастье проистекает из удовлетворения величайших физических желаний. После того, как эта модель потребителя взрывается дождем отбросов, Выбегалло показывает следующую стадию совершенного человека, "суперэгоцентриста". Этот гуманоид не только поглощает все материальное в округе, но и угрожает, до своего разрушения, подобно черной дыре, свернуть вокруг себя пространство и время. Впрочем, авторы не везде относятся с такой антипатией к этим практикам научного чародейства. В одном длинном серьезном пассаже Привалов говорит о большинстве работников Института, о людях, "которые терпеть не могли всякого рода воскресений, потому что в воскресенье им было скучно. Маги, Люди с большой буквы, и девизом их было - "понедельник начинается в субботу"". Любопытно, что здесь Привалов восхваляет те самые занятия поиски человеческого счастья, абсолютного знания и смысла жизни, к которым везде относятся с юмором, и делает это в таких выражениях, которые предполагают авторское одобрение его позиции. Этот серьезный, хвалебный момент выглядит несколько неуместным в середине шутливого повествования, но роман в целом представляет собой смесь различных эффектов, некоторые из которых удачнее прочих. Один из лучших эпизодов - карикатура на путешествие во времени, превращающаяся в сатиру на современный жанр научной фантастики. Привалов вызывается добровольцем на испытания машины времени, сконструированной по типу автомобиля - чем-то предвосхищающей Де Лореан из "Назад в будущее", исключая тот момент, что у этой машины оказываются неполадки со сцеплением. Другой недостаток - в том, что она способна путешествовать только в описываемое будущее, изображенное в научной фантастике Востока и Запада. В своем путешествии Привалов, фактически, отправляется в прошлое, чтобы найти будущее. Странствие начинается в классические времена, с двух греческих персонажей, вовлеченных в бесконечный платоновский диалог об утопическом государстве. Будущее развивается в средневековую утопию, когда меняются только здания, а диалог остается прежним. Наконец утопическая литература достигает 19 века, с сопутствующим появлением признаков индустриальной революции, вездесущей машинерии и толп полупрозрачных полуодетых (из-за поверхностного описания) людей. На заре будущего, описанного в XX веке, Привалов обнаруживает себя на движущемся тротуаре - примечательная деталь, напоминающая о символической важности последнего в утопическом "Полдне". Начальный период советской фантастики отмечен людьми в комбинезонах, марширующими и поющими марксистские гимны, а также космическими путешественниками, массово отправляющимися нести революцию к звездам, в то время как их женщины подвергаются глубокой заморозке, чтобы дождаться космонавтов, и все это окружено колышущимися полями пшеницы. Между двумя юношами происходит диалог, полный терминологии, характерной для фантастической макулатуры в гернсбековском духе ("Я нашел, как применить здесь нестирающиеся шины из полиструктурного волокна с вырожденными аминными связями и неполными кислородными группами"), который, как выясняется, не относится ни к чему сложнее велосипеда. Однажды неожиданно появляется серая стена, точно идентифицируемая с железным занавесом. С той ее стороны, на которой находится Привалов, люди продолжают бесконечные образовательные лекции обо всем - от ракетостроительства до музыки, в то время как на западной ее стороне бушует нескончаемая война. Привалов обнаруживает себя, наконец решившись преодолеть стену, окруженным шумным насилием. "Все пять моих чувств были травмированы одновременно. Я увидел красивую блондинку с неприличной татуировкой меж лопаток, голую и длинноногую, палившую из двух автоматических пистолетов в некрасивого брюнета, из которого при каждом попадании летели красные брызги. Я услышал грохот разрывов и душераздирающий рев чудовищ. Я обонял неописуемый смрад гнилого горелого небелкового мяса. Раскаленный ветер недалекого ядерного взрыва опалил мое лицо, а на языке я ощутил отвратительный вкус рассеянной в воздухе протоплазмы." Он спешно возвращается на восток от стены и совершает прыжок во времени, только для того, чтобы обнаружить, к его растущему раздражению, все тот же Пантеон-Рефрижератор, где женщины из советской фантастики ждали своих странствующих в космосе мужчин. "С неба спускался ржавый звездолет в виде шара. Вокруг было безлюдно, колыхались хлеба. Шар приземлился, из него вышел давешний пилот в голубом, а на пороге Пантеона появилась, вся в красных пятнах пролежней, девица в розовом. Они устремились друг к другу и взялись за руки. Я отвел глаза мне стало неловко. Голубой пилот и розовая девушка затянули речь." После прощального взгляда на Запад, который показывает ему картину опустошений, средневековых установлений и враждебных пришельцев, Привалов обнаруживает себя в настоящем - сцепление окончательно перестало работать. В целом это - великолепный образчик манеры творчества Стругацких. Другим занимательным штрихом является тайна, окружающая главу Института Януса Невструева. В сущности, Невструевых двое - А-Янус, молодой, работоспособный, лишенный воображения администратор, и У-Янус, пожилой гениальный ученый. На протяжении всего романа первый из них суетится, поддерживая порядок, в то время как второй упоминается периодически в связи с его исследованиями параллельных миров. Наиболее шокирующей странностью У-Януса является его точное знание ближайшего будущего и полное неведение относительно недавнего прошлого. Эта тайна остается неисследованной и необъясненной до последних глав, когда группа исследователей/магов выясняет, что оба Януса - один и тот же человек, путешествующий во времени назад и вперед. Примечательно, что последние реплики Януса Привалову включают отсылку к некоторым наиболее возмутительным размышлениям о квантовой физике - отрасли науки, соперничающей с древним мистицизмом в нарушении картины мира. К сожалению, искусных и остроумных моментов, подобных вышеупомянутым, может быть недостаточно для поддержания интереса многих западных читателей. Книга преднамеренно расхлябанная, отрывочная, и авторы руководствуются быстрой и временной эффектностью. Как можно ожидать от фэнтези/сатиры, герои двумерны, определяемые отдельными чертами: вежливый Эдик Амперян, грубый Виктор Корнеев, стремительный Кристобаль Хунта, наивный Привалов и т.д. Хотя все читатели Стругацких найдут нечто занимательное в этом романе, ему просто не хватает глубины и проникновения лучших ранних произведений Стругацких, таких, как "Далекая Радуга" и "Трудно быть богом". Поэтому "Понедельник начинается в субботу" несколько разочаровывает. К тому же, многие культурные реалии - традиции, фольклор, сатирические стереотипы и так далее - плохо поддаются переводу. В этой связи заслуживает упоминания то, что советские читатели высоко оценили роман - он занимал второе (после "Трудно быть богом") место среди наиболее популярных произведений фэнтези/НФ в СССР. В 1968 году Стругацкие опубликовали в некотором роде продолжение романа "Понедельник начинается в субботу" - роман "Сказка о Тройке" ("Tale of the Troika"). Этот, гораздо более короткий, роман начинается с того, как Привалов и вежливый Амперян отправляются на неуправляемом лифте посетить редко посещаемый 76 этаж Института. Там существует целый фантастический мир, намеленный Необъясненными Явлениями. Опасность появилась потому, что это место попало в руки троих людей, направленных инспектировать водопровод. К ним присоединился шарлатан Выбегалло (если в английском издании предыдущей книги его фамилия была транслитерирована как "Vibegallo", то в этот раз - в изданиях издательств "MacMillan" 1977 года и "Pocket Books" 1978 года - он назван "Vybegallo") в роли научного консультанта. Это произведение представляет собой в первую очередь сатиру на злоупотребления в области науки и управления. Тройка воплощает в себе Плохих Администраторов, тех, кто жаждет власти как таковой - только ради служения самим себе, что является мишенью для оскорблений в других произведениях Стругацких. В образе Тройки мы видим бюрократическое беззаконие и - между прочим, человеческую недальновидность - в их худших проявлениях. Функция, возложенная Тройкой на саму себя "рационализировать" необъясненные явления, тем самым открывая путь для их "утилизации". Фактически, рационализируя, Тройка просто отметает необъяснимое, демонстрируя в каждом случае нехватку здравого смысла и понимания и желание следовать формам и нормам, не важно, сколь узким или абсурдным. В первом их противостоянии Тройке - на самом деле состоящей из четырех человек - Вунюков (Vuniuko), Хлебовводов, Фарфуркис и Выбегалло - Привалов и Амперян наблюдают рационализацию фиктивного изобретения, пишущей машинки, автоматически отвечающей на вопросы. Правда, это происходит только тогда, когда седой старый изобретатель сидит за клавиатурой. Диалог, который происходит на протяжении этой сцены, напоминает сумасбродный абсурд Кафки, братьев Маркс и "Ловушки-22". Привалов, у которого была заявка на Черный Ящик (из теории информации), в результате получает эту пишущую машинку. Он наблюдает со страданием, как его судьба припечатывается Большой Круглой Печатью; у него больше нет ресурсов после того, как его заявка проштемпелевана. В мире этой бюрократии ничто не может пережить Большую Круглую Печать. Когда они не принимают неудачных решений, или, что чаще, пока они делают это, члены Тройки обманывают в отношении своей позиции. Особенно преуспевают в этом сморщенный педантичный Хлебовводов и свинский Фарфуркис, вечно сражающиеся за благоволение диктатора Вунюкова (Vuniukov). Среди жертв их бюрократической борьбы - Константин, четырехглазый и четырехрукий пришелец с Антареса, который ищет помощи для починки его космического корабля. Хлебовводов и Фарфуркис пытаются использовать Вунюкова, упорно отказываясь признать Константина пришельцем, несмотря на его внешность, достижения инопланетной технологии и его способность читать мысли и летать по комнате. Наконец, никто из этих упрямых, консервативных, близоруких людей не рискнет принять ничего, что не подходит под их узкую концепцию реальности, реальности, ограниченной чистыми стенами их помещения, их сборниками правил и их игрушечными амбициями. Многие моменты предполагают, что, по меньшей мере в части случаев, Стругацкие целью своих колкостей избрали именно советскую бюрократию. В своих попытках одержать верх друг над другом, члены Тройки сваливаются в патриотическую бессмыслицу. Например, однажды, подвергая суровой критике всегдашнего козла отпущения, коменданта Зубо, Фарфуркис обвиняет его в том, что система образования в Колонии Необъясненных Явлений не выполняет своей функции: "Политико-просветительные лекции почти не проводятся. Доска наглядной агитации отражает вчерашний день... лозунговое хозяйство запущено", и т.д. Часто встречается бурлескное отражение бюрократического использования слов "народ" и "борьба", например: "Нынешняя молодежь мало борется, мало уделяет внимания борьбе, нет у нее стремления бороться дальше, больше, бороться за то, чтобы борьба по-настоящему стала главной, первоочередной задачей всей борьбы". Нельзя сказать, что эта повесть является целостной критикой коммунистической системы. На что Стругацкие жалуются здесь, как и в других местах, так это на то, что люди не преуспели в практиковании лучших сторон их человечности, а вместо того предаются эгоизму, мелочности, глупости и узкой ортодоксии. Это подчеркнуто в нескольких относительно более прямых пассажахрассыпанных по тексту. В нескольких ситуациях Эдик Амперян использует "реморализатор" ("humanizer"), аппарат, демонстрирующий наиболее человечные и разумные стороны индивидуума, подвергнутого обработке. Под влиянием "реморализатора" Вунюков признает слабость и тщету Тройки, сетует, что человечество слишком недавно вышло "из состояния непрерывных войн, из мира кровопролития и насилия, из мира лжи, подлости, корыстолюбия" и потому не способно подняться над подозрительностью, эгоизмом и узколобостью.