- А почему вы решили, что он сядет именно здесь? - спросила важная дама, жена известного композитора. - В зале еще шестьсот с лишним мест. - И только после того как администратор принес ей стул и поставил перед креслом Утесова, она нехотя пересела. Из боязни, что место снова захватят, администратор сам временно его занял.
Начало прошло чисто, зал встретил выход Утесова стоя. Ширвиндт проводил его по сцене до лестницы, а там Леонида Осиповича приняли в распростертые объятия Роберт Рождественский и Юрий Сенкевич. Следом за Утесовым, согласно сценарию, в зал должны были спуститься композиторы, но... спускаться было некуда. И потому Шура сказал:
- У нас сейчас очень распространены всевозможные вокально-инструментальные ансамбли. Например, "Голубые гитары", "Акварели", "Лейся, песня!" и другие. В нашем антиюбилее тоже принимает участие ВИА под названием "Вейтесь, пейсы!".
Зал хохотал, композиторы шутки не поняли и обиделись на Ширвиндта.
Выйдя на авансцену, Шура стал объяснять, что такое антиюбилей, кто его придумал (можете себе представить, что он говорил обо мне), что такое антиюбилей вообще и Утесова в частности, кем доводится Остап Бендер антиюбиляру и т.д. и т.п. Ширвиндт был в ударе, но каждый раз, заходя в кулисы, зловеще шептал мне на ухо: "Я покажу тебе, сексот!.."
Номер шел за номером. Ленинградца Юрия Аптекмана - он выступал первым от имени "одесситов" - сменяли Юрий Любимов и актеры Театра на Таганке; они, кроме всего, вручили Утесову матросскую тельняшку и трехлитровую банку с морской водой, доставленную под пломбой Аэрофлота спецрейсом Одесса Москва. Марк Розовский, Никита Богословский, Оня Прут, Зиновий Паперный, Аркадий Райкин ("вы бы меня предупредили, я бы захватил с собой складной стульчик из дома"), Михаил Ножкин, Карина и Рузана Лисициан, Александр Филип-пенко, Ростислав Плятт и Владимир Канделаки - знаменитый довоенный дуэт "свистунов" из джаз-голла, Татьяна и Сергей Никитины, Юнна Мориц, Михаил Жванецкий, Роман Карцев и Виктор Ильченко, Мария Миронова и Александр Менакер ("анонимное" письмо против анти-юбиляра в Президиум ВТО Высшего Театрального Общества), Булат Окуджава, Владимир Этуш, Роберт Рождественский, Зиновий Гердт, Юрий Сенкевич, Геннадий Гладков, Ян Френкель, Оскар Фельцман, Сигизмунд Кац, Евгений Жарковский, Лев Солин, Юрий Сауль-ский и т.д. и т.п. - что ни имя, то знаменитость. И почти каждый со специально сделанным по такому случаю номером.
- Если это антиюбилей, то что же такое юбилей? - спросил у собравшихся в финале вечера Леонид Осипович. И стал читать свои стихи. И пел замечательные песни. Стрелки часов перевалили за полночь, но никто и не думал расходиться.
Не знали мы тогда, что это был последний выход Утесова на сцену. Что на утро следующего дня уйдет из жизни его зять Альберт, а через несколько месяцев - и единственная дочь Эдит. Что чуть меньше года оставалось до смерти самого Леонида Осиповича.
Это потом, после смерти, некролог о его кончине подпишут первые лица государства; в Одессе в день похорон на пять минут замрут все фабрики и заводы, остановится транспорт, дадут прощальный гудок оказавшиеся в порту корабли. Спустя какое-то время улицу, на которой родился певец, назовут его именем. На доме в Москве, где он жил, появится мемориаль-ная доска. Но все это будет потом, после смерти. А при жизни были всеобщая любовь и необычайная популярность, к которой, как выяснилось, Утесов относился с юмором: иначе разве мог бы состояться его антиюбилей?
"Дорогой
Александр Анатольевич! (от руки - Шура!)
Примите искреннюю благодарность за то большое удовольствие, которое Вы доставили своим участием всем собравшимся и мне лично на моем анти-юбилее.
Ей-Богу, которого, как Вы знаете, нет, я Вас очень люблю! А это есть!
С уважением и пожеланиями новых успехов.
Ваш
Л.Утесов (от руки - Твой Лёдя!)"
Шура, я ничего не забыл и не исказил?
НЕ НАДО ЛАКИРОВАТЬ ИСТОРИЮ!
Дорогой Борис Михайлович!
Остро ощущаю необходимость прореагировать на Ваше воспоминание об антиюбилее Л.О.Утесова. Твоя профессия, Боря, предполагает необходимость хорошей памяти и круглосу-точного анализа. Память у критиков выборочная, а анализ субъективный. Отсюда и огрехи. Во-первых, не надо лакировать прошлое и делать из Домов интеллигенции той поры форпосты революционной мысли и дикой смелости! Ах! Отказали КГБ в билетах! Ах! Решились уйти в подполье (в ЦДРИ) и там устроить этот праздник раскрепощенности и необузданной антисоветчины.
Боря! Не надо! Давай вспоминать как есть, то есть как было, а не как хочется сейчас. Мы с тобой не должны впадать в соблазн написать монументальное произведение в рамках мемуар-ных стереотипов под скромнейшим названием "Я о себе", "Сам обо мне", "Они обо мне" и на худой, самоуничижительный конец: "Я о них"...
Давай честно вспомним, что время было замечательное, потому что мы не знали, что бывает другое - лучшее... Мы по-детски умилялись ощущению уже морозной "оттепели", не соображая, что она в весну не перешла и уже не перейдет никогда... Я вспоминаю традиционные "посиделки" в Доме актера, где любимые нами с тобой ушедшие милые люди, они же замечательные актеры, по-детски упивались келейным, "цеховым" актерским раскрепощенным общением. Помнишь мой репортаж со встречи Русской зимы в Доме актера 1966 года?..
В актерской среде известны четыре времени года. Это весна (не путать с весной человечест-ва). Лето - период временного потепления в природе. Осень - любимое время года поэтов Пушкина и Доризо, а также литераторов Бенкендорфа, Столыпина и зам. начальника Управления культуры Мирингофа. Сегодня театральная общественность страны решила встретить очередную зиму тревоги нашей. Правильно поступило руководство Дома актера, вовремя предупредив актив о зиме, ибо многие не ждут холодов, надеются на потепление. Морозоустойчивые активисты Дома актера должны приготовиться к длинной спячке и зимним играм. Начав зиму в Доме актера на двадцать дней раньше срока, мы тем самым намекаем на то, что у артистов большое зимнее солнцестояние начинается раньше. Все важное в истории связано с зимой - все у нас началось с Зимнего, недаром говорят в публике: "Ничего, перезямуем". Примером хорошего "перезямования" могут служить Зямы - Гердт и Манерный.
Зимние "посиделки" в Доме артистов стали традицией - они чаще летних, весенних и осенних, потому что зимой актив голоднее. Зимнее кормление актива - святая обязанность руководства и организаторов "посиделок". "Сытый актив голодного не разумеет", - говорилось на Президиуме ВТО. Изголодавшийся актив хочет поесть на ночь. Но одним винегретом сыт не будешь - актив, как никто другой, нуждается в духовной пище. У нас есть все для высокоинтеллектуального отдыха ведущих артистов и режиссеров Москвы. Как показала статистика, основанная на многолетней практике "посиделок", испытание временем выдержали лишь немногие аттракционы и шутки, проводимые на наших встречах. Вот они: первое место по популярности и успеху ежегодно имеет аттракцион "съедание серебряной ложечкой яйца всмятку, стоя на стуле". За последние десять лет соревнований лучшее время в этом показала народная артистка Серафима Бирман, Театр имени Моссовета, Москва. До "того она съедала яйцо за 84 секунды, что на 7 секунд выше рекорда, принадлежавшего Михаилу Михайловичу Яншину. Вот результаты следующего вида популярных актерских состязаний - парное обматывание пипифаксом. В этом состязании лучший результат твердо держится за смешанной парой: народная артистка СССР Юлия Борисова сумела целиком упаковать в пипифакс Кирилла Кондрашина за 1 мин. 18 сек. Это лучший результат с пипифаксом для еще не закрытых театральных помещений.
Или последние результаты в эстафете: съедание миски сметаны без ложки. Лидия Сухаревская вылизала миску сметаны за 3 минуты, опередив обычно хорошо лакавшего Канделаки на полмиски... Удивительного, на наш взгляд, результата добился впоследствии Ростислав Плятт: он съел килограмм хрустящего хлебца за 2,8 минуты и, не запивая, сумел просвистеть "Вихри враждебные".
Все эти достижения радовали, но не должны были останавливать нас в поисках, с одной стороны, а с другой - не предавать забвению уже апробированные аттракционы. Так, например, удивляет отсутствие людей на так полюбившейся нам русской горке с гвоздями в линолеуме. Удивляет молчание по этому поводу на Президиуме ВТО Сурена Акимовича Кочаряна, который добился в те годы удивительной скорости спуска и мог бы совершенствоваться и дальше... Предали забвению прекрасное начинание под девизом "Узнай свою", когда актрис загоняли за стол без мужчин - они садились и покрывались кокошниками, потом запускали мужскую часть, которые по незначительным частям тела, случайно проглядывавшим из-под кокошников, должны были угадать свою партнершу или, на худой конец, жену. После "узнаваний" получалась очень любопытная и откровенная картина парных сочетаний.
Миссия Дома актера состоит в том, чтобы дать активу тот высокий, настоящий интеллекту-альный отдых, который они не могут получить, глядя друг на друга на рабочем месте.
Ледя Утесов! Дядя Ледя! Тщеславный, остро жаждущий - каждую секунду аудитории вокруг себя, мощный и по-детски наивный одесский "лимитчик" в Москве, все время ощущающий нехватку соленого аромата в холодно заторможенной столице.
Ты пишешь, что я долго ломался перед антиюбилеем Утесова. Я не ломался, я сомневался, не понимая термина... Я знал, что когда-то был анти-Дюринг, есть антисемитизм, будут антимиры, но антиюбилей! То есть я, конечно, кокетничаю сам перед собой, чего мы договорились не делать. Я лексически понимал, что "анти" - это против, то есть ты придумал чествование наоборот. А так как придумал это ты, а не я, естественно, меня это раздражало. Но, поразмыслив, я подумал, что если юбилей - это всегда елей юбиляру, то антиюбилей - это хамство не только в адрес юбиляра, но и в адрес окружающих, в том числе и в твой. Меня это устраивало, и я согласился. Такова суровая правда!
Обнимаю тебя!
Пиши!
Александр Анатольевич! Не хочу реагировать на жалкие выпады в мой адрес, ибо мы только в начале пути и надо дружитъ еще страниц полтораста.
ИЗ КОРОЛЕЙ "КАПУСТНИКА" -К АНАТОЛИЮ ЭФРОСУ И ВАЛЕНТИНУ ПЛУЧЕКУ
"Капустники" сразу же принесли Ширвиндту едва ли не главное признание. Тем более что он был не только исполнителем и режиссером, но и автором (или соавтором) всех программ.
Многие сюжеты сегодня, вообще-то, выглядят как невинные забавы. Но в те времена все ведь воспринималось совсем по-другому, будь то "стриптиз по-советски" или колхозная ночная пастораль о яйценоскости.
В первом случае на ширме, под музыку, появлялись интимные детали дамского туалета. В самый патетический момент раздавалась барабанная дробь, и из-за ширмы на авансцену под звуки марша выходила отважная партизанка в валенках, ушанке и ватнике, с автоматом Калашникова наперевес. Ее в очередь играли Элла Бурова и Майя Менглет.
Номер о яйценоскости вызвал к жизни появление собственного Пиросмани. Он нарисовал кровать с большими никелированными шарами, покрыл ее пестрым лоскутным одеялом, из-под которого торчали ноги супружеской пары. На сон грядущий они вели серьезные производствен-ные споры, для этой цели художник предусмотрел в панно прорези: в них помещались лица и руки артистов Нины Палладиной и Леонида Сатановского.
Особый успех имел номер на внутритеатральные темы. Так был придуман сюжет, связанный со спектаклем "Колесо счастья". Разыгрывался один и тот же фрагмент, показанный в день премьеры, затем вечером 31 декабря и на утреннике 1 января и, наконец, рядовой спектакль на 287-м представлении.
Последней каплей, переполнившей чашу терпения начальства, стала фраза, произнесенная Шурой в новогоднюю ночь в Доме актера: "Мчится Абалкин на коне с черной сотней на спине". Сегодня не многие уже помнят, кто такой Абалкин, но в 1965 году сей грозный муж руководил отделом литературы и искусства в "Правде", куда он пришел в незабываемом 1949 году, в самый разгар борьбы с космополитами. Эскину эта вольность Ширвиндта едва не стоила должности, которую он с честью занимал почти полвека.
К счастью, жизнь так устроена, что наши потери со временем могут обернуться (и оборачи-ваются!) неожиданными обретениями. Театру имени Ленинского комсомола хронически не везло. Бирман и Гиацинтова через несколько лет после смерти Ивана Николаевича Берсенева вынуждены были перейти отсюда в другие коллективы. Здесь же творилось нечто невообрази-мое. За режиссуру брались все, кто хотел. Какое-то время театром управлял Борис Никитич Толмазов, замечательный охлопковский актер, до этого поставивший в Театре имени Вл. Маяковского пару удачных спектаклей. Однако ставить спектакли и руководить театром - далеко не одно и то же.
Правда, Сергей Арсеньевич Майоров до прихода сюда, на улицу Чехова, долгие годы возглавлял труппу драматического Театра на Спартаковской. Но к сожалению, и у него роман с молодежным театром не сложился. Положение было скверное, хуже трудно себе вообразить. Особенно учитывая успехи действительно молодежного театра "Современник", что в конце пятидесятых начале шестидесятых годов становится самым любимым театром интеллигенции, прежде всего, конечно, студенчества.
И вот в это самое время - шел 1964 год - кому-то пришла в голову мысль назначить главным режиссером Театра имени Ленинского комсомола Анатолия Эфроса. (До того момента Эфрос служил в Центральном детском театре, где поставил "В добрый час!" В.Розова, "Друг Мой, Колька!" А.Хмелика, "Они и мы" Н.Долининой, "Женитьбу" Н.В.Гоголя и другие замечательные спектакли.)
Назначение произвели в середине сезона, что бывало крайне редко: обычно такие дела происходили осенью, в день сбора труппы. Эфрос явился с пьесой В.Розова "В день свадьбы" и несколькими наиболее близкими ему актерами из ЦДТ. Репетиции розовской пьесы начались буквально через пару дней. А на сцене в это время завершил работу Сергей Львович Штейн: он ставил инсценировку повести Бориса Балтера "До свидания, мальчики!". Штейн проработал в этом театре много лет. Его любили актеры за то, что поставленные им спектакли, как правило, имели успех у зрителей. Режиссер и не скрывал, что в своем выборе руководствовался прежде всего этими соображениями. Вот почему он тянулся к комедиям, водевилям, детским музыкальным представлениям, не замахиваясь на "Грозу" или "Гамлета".
Первые дни Эфрос знакомился с людьми, по вечерам смотрел спектакли: он не знал большую часть труппы. Через неделю Сергей Львович сам пригласил нового режиссера побывать на репетиции. Это был черновой прогон первого акта. Все занятые в спектакле ужасно волновались, однако, когда репетиция окончилась, Анатолий Васильевич сказал, что в целом ему все понравилось, но...
И тут-то начались "небольшие" замечания, поправки, подсказки. Правда, все исполнители остались те же, но художника пришлось заменить. Так впервые на афише Театра имени Ленинского комсомола появились имена В.Лалевич и П.Сосунова.
Ширвиндт был занят в этом спектакле в роли Джона Данкера, отнюдь не главной, хотя и интересной. Первоначально он отнесся к работе с некоторой прохладцей, но после того как на репетиции стал наведываться Эфрос, все переменилось. И хотя на премьерной афише Анатолий Васильевич значился только как главный режиссер, участники спектакля хорошо знали, да и мы, зрители, догадывались: он внес существенный вклад в первый спектакль своего театра.
Однако основные успехи Ширвиндта были впереди. Он еще не сыграл Тригорина в "Чайке" А.П.Чехова, Людовика в "Мольере" М.А.Булгакова, Гудериана в "Каждому свое" С.Алешина, Феликса в "104 страницах про любовь" и кинорежиссера Нечаева в "Снимается кино" Э.Радзинского.
На последней роли я хотел бы чуть-чуть задержаться, ибо, на мой взгляд, она занимает особое место в творчестве актера. "Снимается кино" своеобразный облегченный парафраз "81/2" Федерико Феллини, но, разумеется, на отечественной основе. Трудно сказать, в какой степени теперешний режиссер Нечаев - человек талантливый. Может быть, он и есть тот самый вулкан, что извергает вату, как образно заметил однажды Сергей Михайлович Эйзенштейн, характеризуя одного из своих коллег. Но не исключено, что Нечаев изначально был запрограммирован как личность талантливая, незаурядная. Однако в силу сложившихся обстоятельств превратился в суетящегося человека, всех и всего боящегося - от скандалов собственной жены до недоброго взгляда чиновника или критика.
Время и его особенности прочитывались в этом спектакле с поразительной узнаваемостью. Жаль, что спектакль этот не снят на пленку, он мог бы многое объяснить нынешним крикунам в нашей недавней действительности. Что же касается работы Ширвиндта, то в ней-то как раз и аккумулировались все приметы времени с их двойственностью и неопределенностью, толкавшими художника на путь бесконечных компромиссов и в жизни и в искусстве. Замечу, что это произошло фактически за три с половиной сезона - такой срок отмерила жизнь работе Эфроса в Театре имени Ленинского комсомола. Именно в эти годы Ширвиндт из молодого, подающего надежды актера превратился в зрелого мастера, способного решать сложные художественные и гражданские задачи. И нет ничего мудреного в том, что вместе с Эфросом он, не задумываясь, покинул театр, с которым была связана его юность.
Впрочем, Ширвиндт оказался не одинок: Михаил Державин, Лев Круглый, Леонид Каневский, Ольга Яковлева, Дмитрий Дорлиак и, конечно же, Антонина Дмитриева, Лев Дуров, Ирина Кириченко, Виктор Лакирев, поступившие сюда вместе с Эфросом, перешли в Театр на Малой Бронной. Кое-кто из них играет здесь и сегодня. Иные через какое-то время ушли в другие коллективы. Среди "иных" оказались Ширвиндт и Державин: Театр сатиры стал третьим и, похоже, последним их домом, где они трудятся почти четверть века. Миша только играет, Шура с некоторых пор еще и режиссирует. Сперва он это делал вместе с Марком Захаровым или с Андреем Мироновым, а теперь и самостоятельно.
"Проснись и пой!", "Маленькие комедии большого дома", "Недоросль", "Ее превосходи-тельство", "Концерт для театра с оркестром", "Молчи, грусть, молчи...", "Страсти Черноморья" - все это режиссерские работы Ширвиндта, хотя в некоторых из названных спектаклей он был занят и в качестве исполнителя.
Нельзя сказать, что Ширвиндт-режиссер уже обогнал Ширвиндта-актера. Во всяком случае, до сих пор: ведь еще не вечер. И суть, как мне кажется, не только в качестве драматургии. Шура чувствует себя свободно, когда имеет дело с монологом, миниатюрой, скетчем, которые нужно свести в общую программу. Он умеет это осуществлять не только как режиссер и актер, но и как автор, что весьма существенно.
Совсем другой результат возникает, когда он берется за постановку полнометражной пьесы: она распадается на отдельные эпизоды, будто написанные разными авторами на разные темы. К примеру, "Чудак" Назыма Хикмета. Казалось бы, замечательная пьеса. А спектакль получился вялый, аморфный, скучный.
Ширвиндт сыграл в Театре сатиры тринадцать ролей. Среди них была и классика: Бобчинский в "Ревизоре", Молчалин в "Горе от ума". И современная драматургия - от Министра-администратора в "Обыкновенном чуде" Евг. Шварца до Президента репортажа в "Клопе" Вл.Маяковского.
На мой взгляд, лучшей из них стала роль графа Альмавива в знаменитом спектакле Валентина Николаевича Плучека "Безумный день, или Женитьба Фигаро" Бомарше.
Премьеру сыграл Валентин Гафт, актер совершенно другой индивидуальности. Поэтому ввод Ширвиндта потребовал каких-то новых приспособлений от всех участников спектакля: ведь граф связан по сюжету почти со всеми действующими лицами.
Конечно, больше других пришлось "пристраиваться" к новому исполнителю Вере Васильевой - графине и Андрею Миронову - Фигаро. Ведь Гафт с его бешеным, постоянно взрывающимся темпераментом был едва ли не вторым после Миронова детонатором, способным в любую минуту перевернуть все вверх дном.
Ширвиндт не стал следовать за Гафтом. Он выбрал другой ход. Его Альмавива "перекипал" еще до выхода на сцену и сегодня живет уже одними воспоминаниями. Между его желаниями и его возможностями пролегла огромная пропасть, о которой знает пока только он один. Ему до того все лень, до того все надоело, в том числе и интрига, которую сочинил автор, что он готов переписать комедию заново, лишь бы не ввязываться в тяжбу с Фигаро, тем более с таким изобретательным на выдумки, каким был герой Миронова. Ширвиндт словно отбивался от него, будто не граф посягал на честь Сюзанны, а кто-то третий домогался права первой ночи. Впрочем, может быть, все это только показалось мне из зрительного зала?..
За исключением графа Альмавива ни одна из сыгранных в Театре сатиры ролей не стала событием. Во всяком случае, ни одна из них не может идти ни в какое сравнение с его же кинорежиссером Нечаевым в спектакле "Снимается кино" по пьесе Э.Радзинского.
Но вот в 1993 году Ширвиндт принимает предложение режиссера Леонида Трушкина и играет в "Театре Антона Чехова" роль Скотти в пьесе Б.Слайда "Чествование".
Известно: мы все зависим друг от друга. И все-таки, нет более зависимой профессии, чем актер. Ему мало быть талантливым. Необходимо стечение обстоятельств, которые помогли бы талант обнаружить, проявить, обратить на себя внимание. А для этого нужны роль, режиссер, наконец, время, чтобы все совпало. Иначе какой смысл, если тебе после пятидесяти предложат сыграть Ромео?
Наши стационарные театры обладают многими преимуществами. Но и их недостатки связаны все с тем же стационированием, когда право на роль завоевывается годами. И когда в конце концов "синяя птица" хрупкого актерского счастья попадет к тебе в руки, выясняется, что поезд давно ушел...
В этом отношении контрактная система предоставляет исполнителю как раз тот самый единственный шанс, без которого он практически лишен был возможности сам устраивать свою судьбу. Мечты разбивались о реальную действительность, приходилось играть то, что дают, без всякого разбора, отчего постепенно художник зачастую и превращался в ремесленника.
Леонид Трушкин не в первый раз собрал компанию актеров на одну постановку. Принцип "театра звезд" утверждается им последовательно и откровенно. Правда, рядом со знаменитыми он охотно представляет и совсем молодых, но обязательно одаренных людей, которые до сих пор не смогли о себе заявить в полный голос. Но самое приятное состоит в том, что он и "звезд", как правило, открывает как бы заново, помогая им сыграть роли, совершенно для них неожиданные, "Чествование" Б.Слайда не составило исключения.
Должен признаться: когда я узнал, что Александр Ширвиндт вызывает на поединок Джэка Леммона, которого мы увидели в этой же роли всего лет десять назад, у меня возникли серьезные сомнения. Ну к чему эта состязательность? Фильм с Леммоном получил мировое признание, широко прошел в нашем прокате. Что можно еще добавить к уже сказанному? А без этого - стоит ли вообще затевать всю историю?
Чтобы не интриговать дальше, скажу, что такого класса игру Ширвиндт, на мой взгляд, показал один раз, когда Анатолий Эфрос поставил "Снимается кино". Зная особенности индивидуальности актера, режиссер придумал тогда дверь, в которую его герой вынужден был ломиться. С тех пор прошло почти три десятилетия, многое стерлось из памяти, но дверь эту забыть невозможно, ибо она стала художественным образом, метафорой, доминантой спектакля.
Перед Трушкиным возникла та же проблема: как избавить актера от необходимости проявления открытого драматического темперамента? Мелодрама есть мелодрама, и от сюжета пьесы никуда не деться: герой Ширвиндта смертельно болен, о чем знают не только окружающие, но и он сам, хотя и держится мужественно, разве что иногда срывается чуть-чуть, да и то тут же берет себя в руки.
Режиссер и актер полагают, что Скотти и на смертном одре не обойдется без юмора. При этом они исходили из самой пьесы, ее обстоятельств, свидетельствующих о том, что Скотти не раз попадал в самые невероятные передряги, но всегда находил в себе силы начать все сначала.
ИЗБРАННЫЕ МОНОЛОГИ
Ах, Боря, Боря! Когда мы затевали нашу "переписку", я страстно надеялся на твою уникальную фактологическую злопамятность, но, увы, - годы берут свое, и некоторые отсеки твоей уникальной памяти начали склерозировать.
Не ставил я "Чудака", а только играл в нем, может быть плохо. Что касается "капустников", то здесь ты не подкачал в воспоминаниях, и я благодарен тебе за память - значит, тебе это нравилось, что для меня лично немаловажно. Сегодня, конечно, наивно кичиться нашей тогдашней смелостью и левизной, но хочется. Ведь многие шутки даже сегодня, в шабаш гласности и вседозволенности, когда иногда хочется крикнуть: "Назад, к партийной цензуре!" - звучат почти смело. Когда в шестидесятых годах с появлением первых подземных переходов в Москве мы говорили, что советские архитекторы строят большой подземный переход от социализма к коммунизму, в зале не смеялись, а оглядывались на двери. По форме наши "капустники" строились обычно как репортажи с мест. Вот пример.
"Москва.
Наш корреспондент обратился к Юрию Любимову с вопросом: "Почему так долго не выпускался спектакль "Павшие и живые"?" Любимов ответил, что спектакль задерживался по трем пунктам, из которых самый главный пятый"
"В ноябре этого года многие страны отмечали пятидесятилетний юбилей известного писателя Константина Симонова. По сообщениям из Тель-Авива, в связи с этим в Израиле с успехом поставлен "Русский вопрос".
Начало прошло чисто, зал встретил выход Утесова стоя. Ширвиндт проводил его по сцене до лестницы, а там Леонида Осиповича приняли в распростертые объятия Роберт Рождественский и Юрий Сенкевич. Следом за Утесовым, согласно сценарию, в зал должны были спуститься композиторы, но... спускаться было некуда. И потому Шура сказал:
- У нас сейчас очень распространены всевозможные вокально-инструментальные ансамбли. Например, "Голубые гитары", "Акварели", "Лейся, песня!" и другие. В нашем антиюбилее тоже принимает участие ВИА под названием "Вейтесь, пейсы!".
Зал хохотал, композиторы шутки не поняли и обиделись на Ширвиндта.
Выйдя на авансцену, Шура стал объяснять, что такое антиюбилей, кто его придумал (можете себе представить, что он говорил обо мне), что такое антиюбилей вообще и Утесова в частности, кем доводится Остап Бендер антиюбиляру и т.д. и т.п. Ширвиндт был в ударе, но каждый раз, заходя в кулисы, зловеще шептал мне на ухо: "Я покажу тебе, сексот!.."
Номер шел за номером. Ленинградца Юрия Аптекмана - он выступал первым от имени "одесситов" - сменяли Юрий Любимов и актеры Театра на Таганке; они, кроме всего, вручили Утесову матросскую тельняшку и трехлитровую банку с морской водой, доставленную под пломбой Аэрофлота спецрейсом Одесса Москва. Марк Розовский, Никита Богословский, Оня Прут, Зиновий Паперный, Аркадий Райкин ("вы бы меня предупредили, я бы захватил с собой складной стульчик из дома"), Михаил Ножкин, Карина и Рузана Лисициан, Александр Филип-пенко, Ростислав Плятт и Владимир Канделаки - знаменитый довоенный дуэт "свистунов" из джаз-голла, Татьяна и Сергей Никитины, Юнна Мориц, Михаил Жванецкий, Роман Карцев и Виктор Ильченко, Мария Миронова и Александр Менакер ("анонимное" письмо против анти-юбиляра в Президиум ВТО Высшего Театрального Общества), Булат Окуджава, Владимир Этуш, Роберт Рождественский, Зиновий Гердт, Юрий Сенкевич, Геннадий Гладков, Ян Френкель, Оскар Фельцман, Сигизмунд Кац, Евгений Жарковский, Лев Солин, Юрий Сауль-ский и т.д. и т.п. - что ни имя, то знаменитость. И почти каждый со специально сделанным по такому случаю номером.
- Если это антиюбилей, то что же такое юбилей? - спросил у собравшихся в финале вечера Леонид Осипович. И стал читать свои стихи. И пел замечательные песни. Стрелки часов перевалили за полночь, но никто и не думал расходиться.
Не знали мы тогда, что это был последний выход Утесова на сцену. Что на утро следующего дня уйдет из жизни его зять Альберт, а через несколько месяцев - и единственная дочь Эдит. Что чуть меньше года оставалось до смерти самого Леонида Осиповича.
Это потом, после смерти, некролог о его кончине подпишут первые лица государства; в Одессе в день похорон на пять минут замрут все фабрики и заводы, остановится транспорт, дадут прощальный гудок оказавшиеся в порту корабли. Спустя какое-то время улицу, на которой родился певец, назовут его именем. На доме в Москве, где он жил, появится мемориаль-ная доска. Но все это будет потом, после смерти. А при жизни были всеобщая любовь и необычайная популярность, к которой, как выяснилось, Утесов относился с юмором: иначе разве мог бы состояться его антиюбилей?
"Дорогой
Александр Анатольевич! (от руки - Шура!)
Примите искреннюю благодарность за то большое удовольствие, которое Вы доставили своим участием всем собравшимся и мне лично на моем анти-юбилее.
Ей-Богу, которого, как Вы знаете, нет, я Вас очень люблю! А это есть!
С уважением и пожеланиями новых успехов.
Ваш
Л.Утесов (от руки - Твой Лёдя!)"
Шура, я ничего не забыл и не исказил?
НЕ НАДО ЛАКИРОВАТЬ ИСТОРИЮ!
Дорогой Борис Михайлович!
Остро ощущаю необходимость прореагировать на Ваше воспоминание об антиюбилее Л.О.Утесова. Твоя профессия, Боря, предполагает необходимость хорошей памяти и круглосу-точного анализа. Память у критиков выборочная, а анализ субъективный. Отсюда и огрехи. Во-первых, не надо лакировать прошлое и делать из Домов интеллигенции той поры форпосты революционной мысли и дикой смелости! Ах! Отказали КГБ в билетах! Ах! Решились уйти в подполье (в ЦДРИ) и там устроить этот праздник раскрепощенности и необузданной антисоветчины.
Боря! Не надо! Давай вспоминать как есть, то есть как было, а не как хочется сейчас. Мы с тобой не должны впадать в соблазн написать монументальное произведение в рамках мемуар-ных стереотипов под скромнейшим названием "Я о себе", "Сам обо мне", "Они обо мне" и на худой, самоуничижительный конец: "Я о них"...
Давай честно вспомним, что время было замечательное, потому что мы не знали, что бывает другое - лучшее... Мы по-детски умилялись ощущению уже морозной "оттепели", не соображая, что она в весну не перешла и уже не перейдет никогда... Я вспоминаю традиционные "посиделки" в Доме актера, где любимые нами с тобой ушедшие милые люди, они же замечательные актеры, по-детски упивались келейным, "цеховым" актерским раскрепощенным общением. Помнишь мой репортаж со встречи Русской зимы в Доме актера 1966 года?..
В актерской среде известны четыре времени года. Это весна (не путать с весной человечест-ва). Лето - период временного потепления в природе. Осень - любимое время года поэтов Пушкина и Доризо, а также литераторов Бенкендорфа, Столыпина и зам. начальника Управления культуры Мирингофа. Сегодня театральная общественность страны решила встретить очередную зиму тревоги нашей. Правильно поступило руководство Дома актера, вовремя предупредив актив о зиме, ибо многие не ждут холодов, надеются на потепление. Морозоустойчивые активисты Дома актера должны приготовиться к длинной спячке и зимним играм. Начав зиму в Доме актера на двадцать дней раньше срока, мы тем самым намекаем на то, что у артистов большое зимнее солнцестояние начинается раньше. Все важное в истории связано с зимой - все у нас началось с Зимнего, недаром говорят в публике: "Ничего, перезямуем". Примером хорошего "перезямования" могут служить Зямы - Гердт и Манерный.
Зимние "посиделки" в Доме артистов стали традицией - они чаще летних, весенних и осенних, потому что зимой актив голоднее. Зимнее кормление актива - святая обязанность руководства и организаторов "посиделок". "Сытый актив голодного не разумеет", - говорилось на Президиуме ВТО. Изголодавшийся актив хочет поесть на ночь. Но одним винегретом сыт не будешь - актив, как никто другой, нуждается в духовной пище. У нас есть все для высокоинтеллектуального отдыха ведущих артистов и режиссеров Москвы. Как показала статистика, основанная на многолетней практике "посиделок", испытание временем выдержали лишь немногие аттракционы и шутки, проводимые на наших встречах. Вот они: первое место по популярности и успеху ежегодно имеет аттракцион "съедание серебряной ложечкой яйца всмятку, стоя на стуле". За последние десять лет соревнований лучшее время в этом показала народная артистка Серафима Бирман, Театр имени Моссовета, Москва. До "того она съедала яйцо за 84 секунды, что на 7 секунд выше рекорда, принадлежавшего Михаилу Михайловичу Яншину. Вот результаты следующего вида популярных актерских состязаний - парное обматывание пипифаксом. В этом состязании лучший результат твердо держится за смешанной парой: народная артистка СССР Юлия Борисова сумела целиком упаковать в пипифакс Кирилла Кондрашина за 1 мин. 18 сек. Это лучший результат с пипифаксом для еще не закрытых театральных помещений.
Или последние результаты в эстафете: съедание миски сметаны без ложки. Лидия Сухаревская вылизала миску сметаны за 3 минуты, опередив обычно хорошо лакавшего Канделаки на полмиски... Удивительного, на наш взгляд, результата добился впоследствии Ростислав Плятт: он съел килограмм хрустящего хлебца за 2,8 минуты и, не запивая, сумел просвистеть "Вихри враждебные".
Все эти достижения радовали, но не должны были останавливать нас в поисках, с одной стороны, а с другой - не предавать забвению уже апробированные аттракционы. Так, например, удивляет отсутствие людей на так полюбившейся нам русской горке с гвоздями в линолеуме. Удивляет молчание по этому поводу на Президиуме ВТО Сурена Акимовича Кочаряна, который добился в те годы удивительной скорости спуска и мог бы совершенствоваться и дальше... Предали забвению прекрасное начинание под девизом "Узнай свою", когда актрис загоняли за стол без мужчин - они садились и покрывались кокошниками, потом запускали мужскую часть, которые по незначительным частям тела, случайно проглядывавшим из-под кокошников, должны были угадать свою партнершу или, на худой конец, жену. После "узнаваний" получалась очень любопытная и откровенная картина парных сочетаний.
Миссия Дома актера состоит в том, чтобы дать активу тот высокий, настоящий интеллекту-альный отдых, который они не могут получить, глядя друг на друга на рабочем месте.
Ледя Утесов! Дядя Ледя! Тщеславный, остро жаждущий - каждую секунду аудитории вокруг себя, мощный и по-детски наивный одесский "лимитчик" в Москве, все время ощущающий нехватку соленого аромата в холодно заторможенной столице.
Ты пишешь, что я долго ломался перед антиюбилеем Утесова. Я не ломался, я сомневался, не понимая термина... Я знал, что когда-то был анти-Дюринг, есть антисемитизм, будут антимиры, но антиюбилей! То есть я, конечно, кокетничаю сам перед собой, чего мы договорились не делать. Я лексически понимал, что "анти" - это против, то есть ты придумал чествование наоборот. А так как придумал это ты, а не я, естественно, меня это раздражало. Но, поразмыслив, я подумал, что если юбилей - это всегда елей юбиляру, то антиюбилей - это хамство не только в адрес юбиляра, но и в адрес окружающих, в том числе и в твой. Меня это устраивало, и я согласился. Такова суровая правда!
Обнимаю тебя!
Пиши!
Александр Анатольевич! Не хочу реагировать на жалкие выпады в мой адрес, ибо мы только в начале пути и надо дружитъ еще страниц полтораста.
ИЗ КОРОЛЕЙ "КАПУСТНИКА" -К АНАТОЛИЮ ЭФРОСУ И ВАЛЕНТИНУ ПЛУЧЕКУ
"Капустники" сразу же принесли Ширвиндту едва ли не главное признание. Тем более что он был не только исполнителем и режиссером, но и автором (или соавтором) всех программ.
Многие сюжеты сегодня, вообще-то, выглядят как невинные забавы. Но в те времена все ведь воспринималось совсем по-другому, будь то "стриптиз по-советски" или колхозная ночная пастораль о яйценоскости.
В первом случае на ширме, под музыку, появлялись интимные детали дамского туалета. В самый патетический момент раздавалась барабанная дробь, и из-за ширмы на авансцену под звуки марша выходила отважная партизанка в валенках, ушанке и ватнике, с автоматом Калашникова наперевес. Ее в очередь играли Элла Бурова и Майя Менглет.
Номер о яйценоскости вызвал к жизни появление собственного Пиросмани. Он нарисовал кровать с большими никелированными шарами, покрыл ее пестрым лоскутным одеялом, из-под которого торчали ноги супружеской пары. На сон грядущий они вели серьезные производствен-ные споры, для этой цели художник предусмотрел в панно прорези: в них помещались лица и руки артистов Нины Палладиной и Леонида Сатановского.
Особый успех имел номер на внутритеатральные темы. Так был придуман сюжет, связанный со спектаклем "Колесо счастья". Разыгрывался один и тот же фрагмент, показанный в день премьеры, затем вечером 31 декабря и на утреннике 1 января и, наконец, рядовой спектакль на 287-м представлении.
Последней каплей, переполнившей чашу терпения начальства, стала фраза, произнесенная Шурой в новогоднюю ночь в Доме актера: "Мчится Абалкин на коне с черной сотней на спине". Сегодня не многие уже помнят, кто такой Абалкин, но в 1965 году сей грозный муж руководил отделом литературы и искусства в "Правде", куда он пришел в незабываемом 1949 году, в самый разгар борьбы с космополитами. Эскину эта вольность Ширвиндта едва не стоила должности, которую он с честью занимал почти полвека.
К счастью, жизнь так устроена, что наши потери со временем могут обернуться (и оборачи-ваются!) неожиданными обретениями. Театру имени Ленинского комсомола хронически не везло. Бирман и Гиацинтова через несколько лет после смерти Ивана Николаевича Берсенева вынуждены были перейти отсюда в другие коллективы. Здесь же творилось нечто невообрази-мое. За режиссуру брались все, кто хотел. Какое-то время театром управлял Борис Никитич Толмазов, замечательный охлопковский актер, до этого поставивший в Театре имени Вл. Маяковского пару удачных спектаклей. Однако ставить спектакли и руководить театром - далеко не одно и то же.
Правда, Сергей Арсеньевич Майоров до прихода сюда, на улицу Чехова, долгие годы возглавлял труппу драматического Театра на Спартаковской. Но к сожалению, и у него роман с молодежным театром не сложился. Положение было скверное, хуже трудно себе вообразить. Особенно учитывая успехи действительно молодежного театра "Современник", что в конце пятидесятых начале шестидесятых годов становится самым любимым театром интеллигенции, прежде всего, конечно, студенчества.
И вот в это самое время - шел 1964 год - кому-то пришла в голову мысль назначить главным режиссером Театра имени Ленинского комсомола Анатолия Эфроса. (До того момента Эфрос служил в Центральном детском театре, где поставил "В добрый час!" В.Розова, "Друг Мой, Колька!" А.Хмелика, "Они и мы" Н.Долининой, "Женитьбу" Н.В.Гоголя и другие замечательные спектакли.)
Назначение произвели в середине сезона, что бывало крайне редко: обычно такие дела происходили осенью, в день сбора труппы. Эфрос явился с пьесой В.Розова "В день свадьбы" и несколькими наиболее близкими ему актерами из ЦДТ. Репетиции розовской пьесы начались буквально через пару дней. А на сцене в это время завершил работу Сергей Львович Штейн: он ставил инсценировку повести Бориса Балтера "До свидания, мальчики!". Штейн проработал в этом театре много лет. Его любили актеры за то, что поставленные им спектакли, как правило, имели успех у зрителей. Режиссер и не скрывал, что в своем выборе руководствовался прежде всего этими соображениями. Вот почему он тянулся к комедиям, водевилям, детским музыкальным представлениям, не замахиваясь на "Грозу" или "Гамлета".
Первые дни Эфрос знакомился с людьми, по вечерам смотрел спектакли: он не знал большую часть труппы. Через неделю Сергей Львович сам пригласил нового режиссера побывать на репетиции. Это был черновой прогон первого акта. Все занятые в спектакле ужасно волновались, однако, когда репетиция окончилась, Анатолий Васильевич сказал, что в целом ему все понравилось, но...
И тут-то начались "небольшие" замечания, поправки, подсказки. Правда, все исполнители остались те же, но художника пришлось заменить. Так впервые на афише Театра имени Ленинского комсомола появились имена В.Лалевич и П.Сосунова.
Ширвиндт был занят в этом спектакле в роли Джона Данкера, отнюдь не главной, хотя и интересной. Первоначально он отнесся к работе с некоторой прохладцей, но после того как на репетиции стал наведываться Эфрос, все переменилось. И хотя на премьерной афише Анатолий Васильевич значился только как главный режиссер, участники спектакля хорошо знали, да и мы, зрители, догадывались: он внес существенный вклад в первый спектакль своего театра.
Однако основные успехи Ширвиндта были впереди. Он еще не сыграл Тригорина в "Чайке" А.П.Чехова, Людовика в "Мольере" М.А.Булгакова, Гудериана в "Каждому свое" С.Алешина, Феликса в "104 страницах про любовь" и кинорежиссера Нечаева в "Снимается кино" Э.Радзинского.
На последней роли я хотел бы чуть-чуть задержаться, ибо, на мой взгляд, она занимает особое место в творчестве актера. "Снимается кино" своеобразный облегченный парафраз "81/2" Федерико Феллини, но, разумеется, на отечественной основе. Трудно сказать, в какой степени теперешний режиссер Нечаев - человек талантливый. Может быть, он и есть тот самый вулкан, что извергает вату, как образно заметил однажды Сергей Михайлович Эйзенштейн, характеризуя одного из своих коллег. Но не исключено, что Нечаев изначально был запрограммирован как личность талантливая, незаурядная. Однако в силу сложившихся обстоятельств превратился в суетящегося человека, всех и всего боящегося - от скандалов собственной жены до недоброго взгляда чиновника или критика.
Время и его особенности прочитывались в этом спектакле с поразительной узнаваемостью. Жаль, что спектакль этот не снят на пленку, он мог бы многое объяснить нынешним крикунам в нашей недавней действительности. Что же касается работы Ширвиндта, то в ней-то как раз и аккумулировались все приметы времени с их двойственностью и неопределенностью, толкавшими художника на путь бесконечных компромиссов и в жизни и в искусстве. Замечу, что это произошло фактически за три с половиной сезона - такой срок отмерила жизнь работе Эфроса в Театре имени Ленинского комсомола. Именно в эти годы Ширвиндт из молодого, подающего надежды актера превратился в зрелого мастера, способного решать сложные художественные и гражданские задачи. И нет ничего мудреного в том, что вместе с Эфросом он, не задумываясь, покинул театр, с которым была связана его юность.
Впрочем, Ширвиндт оказался не одинок: Михаил Державин, Лев Круглый, Леонид Каневский, Ольга Яковлева, Дмитрий Дорлиак и, конечно же, Антонина Дмитриева, Лев Дуров, Ирина Кириченко, Виктор Лакирев, поступившие сюда вместе с Эфросом, перешли в Театр на Малой Бронной. Кое-кто из них играет здесь и сегодня. Иные через какое-то время ушли в другие коллективы. Среди "иных" оказались Ширвиндт и Державин: Театр сатиры стал третьим и, похоже, последним их домом, где они трудятся почти четверть века. Миша только играет, Шура с некоторых пор еще и режиссирует. Сперва он это делал вместе с Марком Захаровым или с Андреем Мироновым, а теперь и самостоятельно.
"Проснись и пой!", "Маленькие комедии большого дома", "Недоросль", "Ее превосходи-тельство", "Концерт для театра с оркестром", "Молчи, грусть, молчи...", "Страсти Черноморья" - все это режиссерские работы Ширвиндта, хотя в некоторых из названных спектаклей он был занят и в качестве исполнителя.
Нельзя сказать, что Ширвиндт-режиссер уже обогнал Ширвиндта-актера. Во всяком случае, до сих пор: ведь еще не вечер. И суть, как мне кажется, не только в качестве драматургии. Шура чувствует себя свободно, когда имеет дело с монологом, миниатюрой, скетчем, которые нужно свести в общую программу. Он умеет это осуществлять не только как режиссер и актер, но и как автор, что весьма существенно.
Совсем другой результат возникает, когда он берется за постановку полнометражной пьесы: она распадается на отдельные эпизоды, будто написанные разными авторами на разные темы. К примеру, "Чудак" Назыма Хикмета. Казалось бы, замечательная пьеса. А спектакль получился вялый, аморфный, скучный.
Ширвиндт сыграл в Театре сатиры тринадцать ролей. Среди них была и классика: Бобчинский в "Ревизоре", Молчалин в "Горе от ума". И современная драматургия - от Министра-администратора в "Обыкновенном чуде" Евг. Шварца до Президента репортажа в "Клопе" Вл.Маяковского.
На мой взгляд, лучшей из них стала роль графа Альмавива в знаменитом спектакле Валентина Николаевича Плучека "Безумный день, или Женитьба Фигаро" Бомарше.
Премьеру сыграл Валентин Гафт, актер совершенно другой индивидуальности. Поэтому ввод Ширвиндта потребовал каких-то новых приспособлений от всех участников спектакля: ведь граф связан по сюжету почти со всеми действующими лицами.
Конечно, больше других пришлось "пристраиваться" к новому исполнителю Вере Васильевой - графине и Андрею Миронову - Фигаро. Ведь Гафт с его бешеным, постоянно взрывающимся темпераментом был едва ли не вторым после Миронова детонатором, способным в любую минуту перевернуть все вверх дном.
Ширвиндт не стал следовать за Гафтом. Он выбрал другой ход. Его Альмавива "перекипал" еще до выхода на сцену и сегодня живет уже одними воспоминаниями. Между его желаниями и его возможностями пролегла огромная пропасть, о которой знает пока только он один. Ему до того все лень, до того все надоело, в том числе и интрига, которую сочинил автор, что он готов переписать комедию заново, лишь бы не ввязываться в тяжбу с Фигаро, тем более с таким изобретательным на выдумки, каким был герой Миронова. Ширвиндт словно отбивался от него, будто не граф посягал на честь Сюзанны, а кто-то третий домогался права первой ночи. Впрочем, может быть, все это только показалось мне из зрительного зала?..
За исключением графа Альмавива ни одна из сыгранных в Театре сатиры ролей не стала событием. Во всяком случае, ни одна из них не может идти ни в какое сравнение с его же кинорежиссером Нечаевым в спектакле "Снимается кино" по пьесе Э.Радзинского.
Но вот в 1993 году Ширвиндт принимает предложение режиссера Леонида Трушкина и играет в "Театре Антона Чехова" роль Скотти в пьесе Б.Слайда "Чествование".
Известно: мы все зависим друг от друга. И все-таки, нет более зависимой профессии, чем актер. Ему мало быть талантливым. Необходимо стечение обстоятельств, которые помогли бы талант обнаружить, проявить, обратить на себя внимание. А для этого нужны роль, режиссер, наконец, время, чтобы все совпало. Иначе какой смысл, если тебе после пятидесяти предложат сыграть Ромео?
Наши стационарные театры обладают многими преимуществами. Но и их недостатки связаны все с тем же стационированием, когда право на роль завоевывается годами. И когда в конце концов "синяя птица" хрупкого актерского счастья попадет к тебе в руки, выясняется, что поезд давно ушел...
В этом отношении контрактная система предоставляет исполнителю как раз тот самый единственный шанс, без которого он практически лишен был возможности сам устраивать свою судьбу. Мечты разбивались о реальную действительность, приходилось играть то, что дают, без всякого разбора, отчего постепенно художник зачастую и превращался в ремесленника.
Леонид Трушкин не в первый раз собрал компанию актеров на одну постановку. Принцип "театра звезд" утверждается им последовательно и откровенно. Правда, рядом со знаменитыми он охотно представляет и совсем молодых, но обязательно одаренных людей, которые до сих пор не смогли о себе заявить в полный голос. Но самое приятное состоит в том, что он и "звезд", как правило, открывает как бы заново, помогая им сыграть роли, совершенно для них неожиданные, "Чествование" Б.Слайда не составило исключения.
Должен признаться: когда я узнал, что Александр Ширвиндт вызывает на поединок Джэка Леммона, которого мы увидели в этой же роли всего лет десять назад, у меня возникли серьезные сомнения. Ну к чему эта состязательность? Фильм с Леммоном получил мировое признание, широко прошел в нашем прокате. Что можно еще добавить к уже сказанному? А без этого - стоит ли вообще затевать всю историю?
Чтобы не интриговать дальше, скажу, что такого класса игру Ширвиндт, на мой взгляд, показал один раз, когда Анатолий Эфрос поставил "Снимается кино". Зная особенности индивидуальности актера, режиссер придумал тогда дверь, в которую его герой вынужден был ломиться. С тех пор прошло почти три десятилетия, многое стерлось из памяти, но дверь эту забыть невозможно, ибо она стала художественным образом, метафорой, доминантой спектакля.
Перед Трушкиным возникла та же проблема: как избавить актера от необходимости проявления открытого драматического темперамента? Мелодрама есть мелодрама, и от сюжета пьесы никуда не деться: герой Ширвиндта смертельно болен, о чем знают не только окружающие, но и он сам, хотя и держится мужественно, разве что иногда срывается чуть-чуть, да и то тут же берет себя в руки.
Режиссер и актер полагают, что Скотти и на смертном одре не обойдется без юмора. При этом они исходили из самой пьесы, ее обстоятельств, свидетельствующих о том, что Скотти не раз попадал в самые невероятные передряги, но всегда находил в себе силы начать все сначала.
ИЗБРАННЫЕ МОНОЛОГИ
Ах, Боря, Боря! Когда мы затевали нашу "переписку", я страстно надеялся на твою уникальную фактологическую злопамятность, но, увы, - годы берут свое, и некоторые отсеки твоей уникальной памяти начали склерозировать.
Не ставил я "Чудака", а только играл в нем, может быть плохо. Что касается "капустников", то здесь ты не подкачал в воспоминаниях, и я благодарен тебе за память - значит, тебе это нравилось, что для меня лично немаловажно. Сегодня, конечно, наивно кичиться нашей тогдашней смелостью и левизной, но хочется. Ведь многие шутки даже сегодня, в шабаш гласности и вседозволенности, когда иногда хочется крикнуть: "Назад, к партийной цензуре!" - звучат почти смело. Когда в шестидесятых годах с появлением первых подземных переходов в Москве мы говорили, что советские архитекторы строят большой подземный переход от социализма к коммунизму, в зале не смеялись, а оглядывались на двери. По форме наши "капустники" строились обычно как репортажи с мест. Вот пример.
"Москва.
Наш корреспондент обратился к Юрию Любимову с вопросом: "Почему так долго не выпускался спектакль "Павшие и живые"?" Любимов ответил, что спектакль задерживался по трем пунктам, из которых самый главный пятый"
"В ноябре этого года многие страны отмечали пятидесятилетний юбилей известного писателя Константина Симонова. По сообщениям из Тель-Авива, в связи с этим в Израиле с успехом поставлен "Русский вопрос".