Кстати, о юбилеях! Ты знаешь, Боря, что я являюсь одним из основных "поздравляльщиков" всех времен и народов. Придумывать всякий раз новую форму приветствия бывало трудно, и появились некие "болванки", в которые втискивался очередной юбиляр. Вот снова пример.
"Товарищи! В 1915 году, несмотря на самодержавие, родился Константин Михайлович Симонов. Родился он, как и все дети, безымянным, но Софья Владимировна Гиацинтова, интуитивно учуяв в нем будущего драматурга нашего театра, обратилась к Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко с просьбой разрешить назвать мальчика его именем - Володя. Немирович категорически отказался, и родителям ничего не оставалось, как назвать его в честь Станиславского Костей. Этот факт и был первым камнем преткновения между двумя великими основоположниками МХАТа.
Пока Симонов подрастал, Софья Владимировна успела уйти из МХАТа в Театр имени Ленинского комсомола, куда и принес Симонов свою первую пьесу, - с тех пор мы связаны одной биографией. У нас родились "История одной любви", "Парень из нашего города", "Русский вопрос", "Под каштанами Праги", "Так и будет", - Симонов верен нашему театру, и естественно, что свою новую пьесу он отдал в "Современник". На вопль нашего театра: "Почему не пишете нам?" - Константин Михайлович ответил коллективу своим стихотворением:
Не сердитесь, к лучшему,
Что, себя не мучая,
Вам пишу от случая
До другого случая.
Пьесы пишут разные,
Подлые, болезные,
Иногда прекрасные,
аще бесполезные.
В пьесе все не скажется
И не все напишется,
А в спектакле кажется,
Что не так услышится.
Поистине уникальна популярность Симонова - диапазон его деятельности необъятен. И как только его хватает:
Симонов - главный режиссер Вахтанговского театра,
Симонов - главный режиссер Малого театра.
Футбольные круги больше знают его как Симоняна. Воплощенный Симоновым образ
Петра I много лет не сходит с экранов мира, недаром в честь юбилея Симонова открылся Первый учредительный съезд кинематографистов, в честь юбилея Симонова он на днях и накрылся.
Вашим именем, дорогой Константин Михайлович, матери нарекают своих детей - так мир узнал выдающегося драматурга нашего времени Константина Финна. Крупнейшие актеры континента носят вашу фамилию как псевдоним: назвать хотя бы Симонову-Синьоре. Коньяк "КС" - расшифровка "Константин Симонов" и т.д.". По этой же "системе" строилось другое приветствие.
"Дорогие друзья! Семьдесят лет тому назад, несмотря на самодержавие, родился Сергей Владимирович Образцов. Он родился в семье скромного академика. Революция освободила семью Образцовых от пут капитала и дала в руки маленького Сережи большую куклу. Сегодня Образцову семьдесят лет. Вдумайтесь в эту цифру. Он очевидец многого... Он видел Тимирязева. Он слышал об Эйнштейне. При нем открыли керосин. При нем поднялся в небо первый самолет. При нем же он и разбился. Он же открыл свой театр.
Мы, находясь на площади Маяковского, как-то привыкли, что удивительное всегда рядом. Теперь же от нас до удивительного три троллейбусных остановки и большой подземный переход. Образцов привил нам любовь ко всякому зверью, но, к сожалению, в нашем театре, кроме умело выдрессированного зеленого змия, воспитать никого не удалось. Прекрасно образцовское начинание с циферблатом на фасаде театра. Напрасно только выпускают несчастных зверюшек, отрывая их от дела, когда в циферблате могут появляться ведущие мастера искусств. Представьте: в четверть выходит Юрий Любимов, в половине - Евгений Симонов, без четверти - Плучек, без пяти минут, естественно, Галя Волчек, ну а ровно... в полночь выходит Ефремов и делает вам "ку-ку".
Друзья! В наше время, когда с каждым днем все заметнее стирается грань между актером и куклой, мы все с хорошей белой завистью наблюдаем, сколько делает Образцовский театр для развития международного рабочего движения и обслуживания трудящихся того мира...
Мы, ровесники "Необыкновенного концерта", который мы всосали с молоком матери, рады каждой встрече с вашими крупными куклами, формат которых не случаен. Он рассчитан на месячную заграничную поездку из расчета 7 кг сухой колбасы и 10 банок сайры в каждую куклу".
Другая форма поздравлений выглядела как закадровый голос к фильму, якобы снятый в честь юбиляра. Так мы с Адоскиным поздравляли Эфроса, Володина, Дурова.
Широкоформатная, стереофоническая лента, посвященная Льву Дурову, в двух сериях.
"Первая серия - "Белая птица с черной отметиной".
Вторая серия - "Не велика фигура, но Дуров"...
Сценарий Михаила Шатрова при участии закрытых архивов и открытого доступа к ним.
Постановка Никиты, Андрона и Сергея Михалковых.
Монтаж Антониони.
Перевод с французского песни "Русское поле" Яна Френкеля.
Действующие лица и исполнители:
Лев Дуров - Ролан Быков
Маленький Левчик - Донатас Банионис
Левин папа - Вячеслав Невинный
Левина мама - Рина Зеленая
Левины жены - выпускницы циркового училища им. Щепкина
Левины друзья - Георгий Вицин, Евгений Моргунов и Юрий Никулин
Веселый прохожий с системой за пазухой - Олег Ефремов
Эфрос в театре - Марчелло Мастроянни
Эфрос дома - Альберто Сорди
Эфрос в жизни - Борис Равенских
Москва! Колыбель Дурова... Калининский проспект - улица Горького - и, наконец, старая Москва. Марьина роща - центр культурной жизни Дурова... Вот они, его университеты - проходной двор между домом 4 и 5а, подворотня Старокаменного переулка, свалка у Миус... Движемся дальше... Лесная, Сущевский вал, Бутырская тюрьма - здесь каждый камень знает Дурова. Заглядываем за угол и натыкаемся на огромный особняк - музей-квартира Дурова... Входим в прихожую - все веет левизной: слева вешалка, слева дверь в узел, слева кабинет, в кабинете слева стол, на нем переписка - квитанции ломбарда, счета, домашние уроки - везде написано слева направо... В скромном уголке Дурова большой портрет Эфроса...
Дуров сегодня - совсем не то, что Дуров вчера, об этом говорят экспонаты... Рядом с вчерашней кепкой - велюровая шляпа, рядом со старой финкой и алюминиевой фиксой - фрак с почти свежим крахмалом. Отдельный стенд - печень трески. "Откуда? - спрашиваем мы у смотрителя музея, она же жена и няня Дурова. - Откуда это, Ирочка?" - "Прислали почитате-ли таланта, - ответила нам она, привычно прослезившись, - рыбаки Каспия, у них недавно давали..."
Дурова всегда тянуло к звездам. Вот портрет - Дуров на диване с чигиренком в руке тянется к Евстигнееву, стоящему на соседней крыше у своей голубятни.
На стене висит фрагмент татуировки с груди Дурова, выполненный со вкусом и тактом - на фоне лиры объемный барельеф Шах-Азизова и надпись: "Не забуду мать родную".
Очень много бывало на нашей "капустнической" сцене гостей столицы. Тебе должен бы запомниться довольно знаменитый номер, сделанный после очередной декады национального искусства в Москве. Он так и назывался "Участники ненады в Доме актера", где Всеволод Ларионов, в стеганом халате нараспашку, с голым пупком, приветствовал московских коллег.
Выходил и Державин - молодой, голубоглазый, лучезарный, с венком на голове, и я представлял его...
"Уважаемые коллеги! Вы, вероятно, знаете, что у нас в столице по приглашению знатных скотоводов Узбекского филиала ВТО гостит один из древнейших богов Греции - Аполлон. На Внуковском аэродроме почетного гостя, покровителя муз, встречали представители Музгиза, Музфонда, Музпроката, Музик-Холла и Серафима Бирман.
Бог и сопровождающие его лица побывали на Выставке достижений народного хозяйства, в Музее изящных искусств и в Юго-Западном районе столицы.
Во второй половине дня Бог посетил Клуб воинствующих безбожников и оставил памятную запись в книге почетных посетителей. Бог присутствовал на лекции бывшего церковнослужите-ля Осипова "Зачем я порвал с религией?".
Редакцию журнала "Октябрь" Бог не посетил, несмотря на просьбу журналистов дать дополнительные сведения о Теркине на том свете.
Почетный покровитель искусств посетил старейшие академические театры Москвы - МХАТ, Малый, встречался с руководителями этих театров и после прослушивания оперы Дзержинского "Судьба человека" в Большом театре возложил венок у подножия своего памятника на фронтоне здания.
Златокудрый Бог Света сейчас находится у нас в гостях. Мы попросили его рассказать о легендарных свершениях жителей Олимпа. Аполлон, не помню отчества, пожалуйста!
Славными трудовыми подвигами встречают жители горы Геликон приближающиеся Олимпийские игры. Кто не знает прославленные имена героев производства Алкиноя, Патрокла, Главка и Иракла Андроникова. Мы, скромные труженики Олимпа, дали обязательство в честь богини Мельпомены очистить авгиевы конюшни на два месяца раньше срока. Всего запланиро-вано убрать 4000 га. Это на 800 пудов больше, чем в прошлом театральном сезоне".
Любил ты, Боря, насколько я помню, мой монолог старейшего члена ВТО, постоянного отдыхающего в здравницах Всероссийского Театрального Общества. Раз от раза состав блюд в этом монологе трансформировался, исходя из состояния продовольственной ситуации в стране. Сегодня он звучит как пиршество...
"Я был принят в члены ВТО в 1937 году и тут же поехал отдыхать.
Меню: каша перловая, суп-пюре гороховый, паприкаш. По окончании срока я сразу попал в дом отдыха ВТО в Алупке, не побоюсь этого слова, Саре. В Алупке, извиняюсь, Саре, я был сроком 24 дня. Меню: каша перловая, суп протертый, скоблянка из свиных срезей, соус южный, паприкаш. По выписке из Боткинской больницы попал на срок 24 дня в дом отдыха "Ялта", вымененный ВТО у костного диспансера "Духи". Меню: каша перловая, кнели паровые, вымя молодое, соус пикан, пудинг рисовый с визигой, мусс лимонный из сухофруктов, паприкаш. По выписке из дизентерийного отделения Ялтинской горбольницы им.А.П.Чехова я поехал в Дом творчества "Комарово", названного домом творчества за то, что в отличие от других домов отдыха интеллигенции там иногда отпускает изжога и у артистов с артистками появляется желание... творить.
Меню: суп растертый, ежи говяжьи в томатном соусе, зразы картофельные в цедре грибковой, паприкаш.
После курса субоквальных ванн и удаления желчного пузыря я попал в дом отдыха "Руза", который по праву славится как филиал Дома ветеранов сцены. Здесь всё говорит о бренности существования и вечном покое. Меню: сиг с маслом, кожа куры, отварная в соусе, синенькие в белом кляре, хек вяленый, паприкаш. Завтра еду на 24 дня в Плес. Прощайте, товарищи!"
Было время - оно, наверное, было счастливое, - когда к премьере надписывались афиши только что рожденного спектакля: режиссер надписывал актерам, актеры - режиссеру, все вместе благодарили цеха и т.д. В то время, когда Эфрос ставил в "Ленкоме" пьесу Радзинского "104 страницы про любовь", меня приглашали в "Современник" сыграть Де Гиша в ставившем-ся там спектакле "Сирано де Бержерак". Я не пошел - сыграл в "Страницах" и получил на афише надпись от Анатолия Васильевича: "Шура! Твой успех высок. Если бы я коллекциониро-вал индивидуальности, то воткнул бы тебя в свою коллекцию. Спасибо. Поздравляю!"
На что в его афише я написал: "Я счастлив, что успех высок, что в ваш гербарий я воткнулся, что в "Современник" не утек и вместе с ним не "сиранулся".
Боренька! В предыдущем своем письме-воспоминании ты вскользь коснулся моей работы "под Эфросом".
Когда в "Ленком" пришел Эфрос, началась замечательная история. Все измученные предыдущим кошмаром потянулись к нему. Это уже потом, спустя много лет, соткался другой кошмар - интриги, сплетни, его уход. Люди, которые вначале могли загрызть любого, кто говорил о нем дурное слово, потом с той же силой грызли его, но сначала все было прекрасно. В спектакле "В день свадьбы" отлично играли Соловьев, Дмитриева, Круглый. В трагическом финале, когда героиня Дмитриевой на свадьбе прощалась со своим женихом и кричала знаменитое "Отпускаю!", Эфрос просил прийти на сцену всю труппу, как бы в ознаменование рождения нового театра. Все исполняли роли гостей. Мы с Державиным тоже приходили в каких-то кепочках, те еще были колхознички. На сцене стояли длинные столы с бутафорскими помидорами, огурцами, яблоками. Мы брали огурец и яблоко и с хрустом начинали есть; на каждый спектакль мы приносили с собой настоящие огурец и яблоко - пижонили, а дело было зимой, по залу разносился аромат, все переглядывались и ахали. Эфрос кричал, что мы с Мишкой финал срываем, а мы оправдывались с невинными рожами.
Он ставил "Чайку", я, говорят, хорошо играл Тригорина, критик Сурков даже написал, что такого Тригорина никогда не видел, потом - "Снимается кино" - острый по тем временам "левый" спектакль, потом - "Мольер". Помню, как мы играли этот спектакль накануне снятия Эфроса, спектакль был последним. Как он звучал! Как отзывалась публика! Это все было про нас, про нашу жизнь.
Эфрос работал в "Ленкоме" недолго. Этот театр придумал, как известно, Берсенев, очень хитрый человек. Он соблюдал баланс: ставил "Павку Корчагина", а "за это" - "Нору". А Эфрос в такую игру не играл и не понимал, как это надо делать. Поэтому начался напор со всех сторон - ЦК комсомола, министерство. И внутри театра уже были его артисты и не его. В общем, ушли на улицу Дуров, Сайфулин, Лакирев, Дмитриева, Яковлева, Гафт, Круглый, мы с Державиным. Сидели у Эфроса дома, звонили Демичеву. Миша Зайцев, директор Театра на Бронной, очень симпатичный человек, прибежал и закричал: "Король умер, да здравствует король! Все к нам!" Очевидно, сам он этот вопрос решить не мог, ему разрешили так сделать, но инициатива все-таки, наверное, была его. И мы все табуном пошли на Бронную. Там начался новый период. В "Трех сестрах" я должен был играть Вершинина. Но Эфрос тогда уже был влюблен в Волкова, и играл он.
Драма заключалась в том, что Эфрос стал очередным режиссером. Многие восклицали: "Как так - уйти от Эфроса!" Все это несерьезные разговоры, потому что, кроме Эфроса, который ставил спектакль в год, были еще и Дунаев, Веснин. Получилось, в сущности, два театра. А вообще, почему уходят актеры от режиссеров? Совсем не потому, что поругались и послали друг друга подальше... Иногда говорят по-другому: артист себя изжил, режиссер себя изжил. Все это ерунда. Ругань - результат, эпизод, а суть в раздражении, которое накапливается годами. Сколько может скульптор месить одну и ту же, пусть высококачественную глину? Он месит, лепит, и ему начинает чего-то не хватать, так и в театре. Если нет глобальной взаимной влюбленности, а это бывает редко, то с годами режиссер и актер вызывают друг в друге непреоборимое раздражение, возникающее неизвестно от чего. Поэтому контрактная система сама по себе правильная. Увлеклись, влюбились на год, на два, разонравились и разошлись. А когда круглые сутки десятилетиями вместе - это невозможно или почти невозможно. Я сам через это прошел и вижу на каждом шагу. Одни люди, мужественные, олего-далеобразные, когда возникает взаимная между ними и режиссером неприязнь, всё рвут, бегут из театра, отказываются от ролей. Другие сидят и делают вид, что все в порядке. Третьи уходят тихо, вяло...
Эфрос был замечательным, но он был очень мнительным, не любил дипломатничать, и если прибегал к дипломатии, то она была наивной. Он начинал сердиться, возникали обиды. Он не был прирожденным руководителем. Театр ведь зверинец, причем не вольер хорьков, а группа смешанных хищников, и главный режиссер - это дрессировщик, это административная должность внутри театра. В Марке Захарове такое счастливое сочетание административной жилки и режиссерского таланта. То же самое у Плучека, стопроцентно. Захаров в этом смысле его ученик, он даже писал об этом. Кажется, "Кнутом и пряником" называлась его статья. Подкормить, подкормить актера, а потом двинуть штырем, чтобы знал свое место.
В общем, хороший режиссер и хороший художественный руководитель - это совершенно разные профессии.
ЮРИЙ ГАГАРИН, НАТАЛЬЯ ЛЕБЕДИНСКАЯ И ДРУГИЕ
Дорогой Шура, ты входишь во вкус. Тебе начинает нравиться кусаться или хотя бы подкусывать. Ну что же, ты вступаешь в тот самый возраст, когда у младенца появляются зубки. Ау, малыш!
Ты прав: меня подвела память. "Чудака" Назыма Хикмета действительно поставил другой режиссер. Но "Недоросль" Дениса Фонвизина - уж точно твоя режиссерская работа. Так что я ошибся лишь в примере, за что приношу извинения.
Но, по существу, мысль моя сводится к тому, что сила твоя - в малых формах. Это никоим образом не умаляет масштабов твоего дарования, ибо, как известно, мал золотник, да дорог. Хорошую басню сочинить ничуть не проще, чем роман или поэму, ты это знаешь не хуже меня. И потому продолжать, спор не стоит. Тем более что твои избранные монологи доставили мне ни с чем не сравнимые минуты радости, связанные с воспоминанием о нашей юности. А мне-то казалось, что все еще впереди...
Думаю, ты прав, когда оцениваешь ситуацию с уходом Эфроса из "Ленкома" как трагическую для обеих сторон. Действительно, то были золотые годы в истории молодежного театра, да и в судьбе Эфроса, наверное, тоже. Театроведение еще не сказало по этому поводу своего слова.
Но вот когда дальше ты пишешь, что ужас состоял в том, что Эфрос не был главным режиссером в Театре на Бронной, а потом вдруг сообщаешь, что он и не обладал теми качествами, которые необходимы человеку, занимающему подобную должность, я окончательно теряюсь.
Думаю, такая противоречивость в твоих суждениях объясняется тем, что ты работал с Эфросом в Театре на Бронной не слишком долго. Дунаев, возглавивший коллектив примерно через год после того, как вы вместе с Эфросом перешли сюда с улицы Чехова, оказался действительно в сложной ситуации. Ты помнишь, наверное, злоязычники спрашивали тогда: где работает Дунаев? И сами же отвечали: он служит главным режиссером у Эфроса.
И это была правда. Пока Эфрос ставил "Трех сестер", "Дон Жуана", "Женитьбу", "Отелло", "Месяц в деревне", Дунаев работал над "Золотой каретой", "Лёнушкой", "Варварами". Другими словами, он идеологически обеспечивал Эфросу возможность ставить все, что тот хотел, отдавая ему при этом право выбора исполнителей и художника. Согласись, что даже у Станиславского с Немировичем-Данченко положение порою оказывалось куда более сложным. И если один имел право решающего голоса в вопросах репертуара, то другой был совершенно самостоятелен в распределении ролей.
Я знал Дунаева. Он был порядочным, добрым человеком. У него было много хороших спектаклей, хотя, конечно, я не сравниваю его работы с эфросовскими: каждому свое. Да и сам Дунаев все прекрасно понимал. И оценивал сложившуюся ситуацию достаточно трезво. Говорю об этом исключительно объективности ради в надежде на то, что, когда страсти поутихнут, свидетельства очевидца смогут кому-то пригодиться. Во всяком случае, я хорошо помню выступление Анатолия Васильевича у гроба Александра Леонидовича. Это не были банальные, дежурные слова. Да Эфрос мог, в конце концов, не выступать и вовсе, ведь к тому времени они уже работали в разных театрах. Но что-то, видимо, заставило его прийти сюда, чтобы воздать последние почести коллеге, с которым судьба свела его восемнадцать лет назад...
Твои монологи напомнили мне разные эпизоды и в связи с этим разных людей. Ты прав: твой рассказ отдыхающего в здравницах ВТО - моя слабость. Впервые я услыхал его в 1965 году в Ялте. Ах, какой то был потрясающий сентябрь! Ни одного шторма, все дни - солнечные! В первых числах по традиции устроили концерт отдыхающих и благодарность сотрудникам дома отдыха "Актер": через несколько дней многие уже отбывали в Москву, и бессменный директор, незабвенная Наталья Кирилловна Лебединская, спешила собрать урожай.
Марецкая, Плятт, Якут, несколько других известных провинциальных актеров, театроведы Александр Павлович Клинчин и Юрий Арсеньевич Дмитриев и, конечно же, ты с Ларионовым. Успех был огромный, а на утро...
Наталья Кирилловна сообщает по секрету, что вчера в зале было руководство, которому все понравилось, и потому дана команда повторить программу в Симферополе, в присутствии высокого начальства, в связи с награждением крымской милиции орденом. На другой день после обеда были поданы лимузины, и вы, господа артисты, отбыли "в неизвестном направлении" во главе с Натальей Кирилловной.
Увидели мы вас только на другой день на пляже. Плятт рассказывал и показывал в лицах все, что случилось накануне. Ты и Ларионов, по-моему, еще не совсем пришли в себя после вчерашнего. Но главное, о чем сообщил Плятт: в Симферополе вы познакомились с Юрием Алексеевичем Гагариным и пригласили его к нам, в "Актер", в гости. Космонавт № 1 дал согласие, и теперь все ожидали встречи.
Перед обедом Наталья Кирилловна зазвала меня и Михаила Сергеевича Янковского, директора ленинградского Дворца работников искусств имени К.С.Станиславского, к себе в кабинет и сказала, что все артисты, выезжавшие накануне в Симферополь, категорически отказываются выступать снова, ссылаясь на то, что и отдыхающие, и сотрудники, да и сам Гагарин все это уже видели и слышали. Между тем принимать Гагарина в "Актере" без концерта невозможно. Михаил Сергеевич обещал подумать. Он проверил книгу регистрации и, к нашему удивлению, обнаружил, что в доме отдыха есть еще несколько хороших актеров, которые не были прежде задействованы в концерте. И обратился за помощью к дирекции местной филармонии. Одновременно пищеблок получил задание продумать меню ужина на шестьдесят человек.
Все прошло как нельзя лучше, мы вовсю пировали, когда в столовую вдруг откуда-то ввалились Ларионов и ты. Гагарин встретил вас с особым энтузиазмом, а Наталья Кирилловна, сменив гнев на милость, стала просить что-нибудь исполнить. И ты, взглянув на стол, ломившийся от яств, прочел этот самый монолог про паприкаш и разбрат-под-вилку, который особенно остро звучал на фоне паюсной икры и осетрины на вертеле.
Гагарин умирал от хохота, ибо слушал рассказ впервые. Из солидарности вместе с ним смеялись и отдыхающие...
Но мне жаль, что ты не включил в избранное монолог, с которым выступал в Тбилиси во время гастролей Театра сатиры. Никогда не забуду, что творилось с залом в Доме актера, а особенно с председателем Театрального общества Грузии, дорогим Додо Алексидзе, когда ты рассказывал, как "там у них" дикари загоняют человека на верхушку пальмы и трясут ее до тех пор, пока он не свалится, после чего немедленно съедают его. Если же абориген сумеет удержаться, его избирают председателем Театрального общества...
Вообще, конечно, та поездка в Грузию оставила неизгладимое впечатление. Бесчисленные встречи, застолья, тосты, концерты, спектакли, ощущение жизни как продолжения театра и театра как одного из проявлений жизни, отчего трудно бывает понять, где кончается искусство и начинается жизнь...
И последнее, что требует от меня ответа, Шура, это твои мысли о необходимости контракт-ной системы в театре. С одной стороны, ты прав: контракты могут избавить стороны от многих недоразумений, без которых сейчас не обходится почти ни один коллектив. Но с другой - наши контракты до того несовершенны, в них постоянно указывается: "актер должен", "актер обязан", "актер не может", "актер не имеет права", так что рассчитывать с их помощью положить конец правовому беспределу вряд ли возможно. Другое дело, если бы удалось изменить содержание самих контрактов и изначально поставить высокие договаривающиеся стороны в равные условия. Не только, к примеру, "актер обязан", но и "театр должен". А иначе все это ерунда и та же правовая эквилибристика, с которой мы имеем дело на протяжении многих лет. Но как это сделать при нынешней-то ситуации?..
Пока все, с нетерпением жду от тебя новых известий!
Боря! Если ты заждался моих откровений, то вот они.
НА ДИКОМ ЗАПАДЕ
Совершенно не умею стареть, а давно бы надо научиться. Раньше, когда были помоложе, жить было проще из-за отсутствия вариантов. Росли, любили, не знали, что живем в застенке, знали, что на Диком Западе "Дядя Сэм". Кто это такой, я до сих пор не знаю, хотя внешне его хорошо себе представляю по рисункам Кукрыниксов. Все перевернулось! Великие Кукрыниксы на склоне лет судорожно доказывали, что в основном они оформляли Гоголя, а бесконечные карикатуры на "тот мир" в виде червячных выползков - это хобби. Сергей Михалков стал наконец исключительно детским писателем, и в нем вновь потекла дворянская кровь его детей. Козаков уехал в Израиль и сменил там, не зная языка, все руководство страны. И это он сделал в трезвом уме и твердой памяти, а если, не дай Бог, он сорвется и напьется, то моментально присоединит к Израилю Иорданию, а Голанские высоты с безумных глаз отдаст Голландии.
Летом 1992 года замкнулся круг наших с Державиным гастролей по обслуживанию ограниченного контингента советских евреев в том мире. Мы побывали в Австралии - дальше евреев нет, а если на Южном полюсе и сидит на льдине какой-нибудь морозоустойчивый абориген из Черновцов, то у него нет, очевидно, ретрансляционной тарелки из Москвы и он не знает, что Державин муж Роксаны Бабаян... Ах! Заграница!
Она была для нас только одна - Болгария! Сегодня их уже три. Ближняя бывшие наши республики, средняя - бывший социалистический лагерь и дальняя - настоящая и вечная мечта всех русскоязычных артистов. Сегодня, гуляя по Лос-Анджелесу, мы, уже зажмурившись, как перед прыжком с трамплина, заходим в кафе для бездомных и смело съедаем гамбургер с чашечкой мутного кофе, и ничего, не падаем в обморок, заплатив пять долларов за завтрак, зато не падаем в голодный обморок к середине дня. Тут только ни в коем случае нельзя умножать доллары на курс рубля, а то получается, что ты выпил стакан молока с овсяными хлопьями за полторы тысячи рублей или съел за обедом мохеровую кофточку для жены, и обморочное состояние возникает непроизвольно. То ли дело светлые застойные времена - запланированные за несколько лет, выбитые с трудом, интригами и личными контактами, редкие гастроли театра в свободный мир. Как правило, делалось это и "в порядке обмена". Мы к ним, они за это к нам (хотя правильнее наоборот). Ну, Болгария, Чехословакия, Венгрия - с этим попроще, но иногда случайно возникала Италия. Посредством мистических обстоятельств провинция Реджи-Эмилия вдруг оказалась прокоммунистической ориентации. Сенатор-миллионер тоже хотел коммунизма и, посмотрев, тоже, естественно, случайно, эпохальное произведение В.Маяковского "Клоп" в Театре сатиры, решил, что проблема обуржуазивания пролетариата крайне волнует все населе-ние Реджи-Эмилии и этот спектакль срочно надо показать в Падуе, Болонье, Венеции и других "провинциальных" городах Италии. Как потом выяснилось, зрительский интерес к Маяковскому в Венеции был несколько ниже ожидаемого, но те несколько человек, которые рискнули взглянуть на Присыпкина с командой, принимали спектакль восторженно, что дало возможность газете "Советская культура" писать о триумфальном успехе наших гастролей. Сколько именно триумфаторов сидело в зале, не уточнялось, да и не в этом же дело, так как гастроли не коммер-ческие, а коммунист-миллионер, очевидно, шел на это. Морально было несколько тяжеловато, но... Италия, суточные и полные чемоданы тушенки и плавленых сырков выветривали грустные мысли о зрительском равнодушии. Кстати, предупреждения компетентных органов перед выездом о готовящихся провокациях, слежке, а главное, о невозможности провезти через итальянскую таможню живой продукт питания оказались несостоятельными.
"Товарищи! В 1915 году, несмотря на самодержавие, родился Константин Михайлович Симонов. Родился он, как и все дети, безымянным, но Софья Владимировна Гиацинтова, интуитивно учуяв в нем будущего драматурга нашего театра, обратилась к Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко с просьбой разрешить назвать мальчика его именем - Володя. Немирович категорически отказался, и родителям ничего не оставалось, как назвать его в честь Станиславского Костей. Этот факт и был первым камнем преткновения между двумя великими основоположниками МХАТа.
Пока Симонов подрастал, Софья Владимировна успела уйти из МХАТа в Театр имени Ленинского комсомола, куда и принес Симонов свою первую пьесу, - с тех пор мы связаны одной биографией. У нас родились "История одной любви", "Парень из нашего города", "Русский вопрос", "Под каштанами Праги", "Так и будет", - Симонов верен нашему театру, и естественно, что свою новую пьесу он отдал в "Современник". На вопль нашего театра: "Почему не пишете нам?" - Константин Михайлович ответил коллективу своим стихотворением:
Не сердитесь, к лучшему,
Что, себя не мучая,
Вам пишу от случая
До другого случая.
Пьесы пишут разные,
Подлые, болезные,
Иногда прекрасные,
аще бесполезные.
В пьесе все не скажется
И не все напишется,
А в спектакле кажется,
Что не так услышится.
Поистине уникальна популярность Симонова - диапазон его деятельности необъятен. И как только его хватает:
Симонов - главный режиссер Вахтанговского театра,
Симонов - главный режиссер Малого театра.
Футбольные круги больше знают его как Симоняна. Воплощенный Симоновым образ
Петра I много лет не сходит с экранов мира, недаром в честь юбилея Симонова открылся Первый учредительный съезд кинематографистов, в честь юбилея Симонова он на днях и накрылся.
Вашим именем, дорогой Константин Михайлович, матери нарекают своих детей - так мир узнал выдающегося драматурга нашего времени Константина Финна. Крупнейшие актеры континента носят вашу фамилию как псевдоним: назвать хотя бы Симонову-Синьоре. Коньяк "КС" - расшифровка "Константин Симонов" и т.д.". По этой же "системе" строилось другое приветствие.
"Дорогие друзья! Семьдесят лет тому назад, несмотря на самодержавие, родился Сергей Владимирович Образцов. Он родился в семье скромного академика. Революция освободила семью Образцовых от пут капитала и дала в руки маленького Сережи большую куклу. Сегодня Образцову семьдесят лет. Вдумайтесь в эту цифру. Он очевидец многого... Он видел Тимирязева. Он слышал об Эйнштейне. При нем открыли керосин. При нем поднялся в небо первый самолет. При нем же он и разбился. Он же открыл свой театр.
Мы, находясь на площади Маяковского, как-то привыкли, что удивительное всегда рядом. Теперь же от нас до удивительного три троллейбусных остановки и большой подземный переход. Образцов привил нам любовь ко всякому зверью, но, к сожалению, в нашем театре, кроме умело выдрессированного зеленого змия, воспитать никого не удалось. Прекрасно образцовское начинание с циферблатом на фасаде театра. Напрасно только выпускают несчастных зверюшек, отрывая их от дела, когда в циферблате могут появляться ведущие мастера искусств. Представьте: в четверть выходит Юрий Любимов, в половине - Евгений Симонов, без четверти - Плучек, без пяти минут, естественно, Галя Волчек, ну а ровно... в полночь выходит Ефремов и делает вам "ку-ку".
Друзья! В наше время, когда с каждым днем все заметнее стирается грань между актером и куклой, мы все с хорошей белой завистью наблюдаем, сколько делает Образцовский театр для развития международного рабочего движения и обслуживания трудящихся того мира...
Мы, ровесники "Необыкновенного концерта", который мы всосали с молоком матери, рады каждой встрече с вашими крупными куклами, формат которых не случаен. Он рассчитан на месячную заграничную поездку из расчета 7 кг сухой колбасы и 10 банок сайры в каждую куклу".
Другая форма поздравлений выглядела как закадровый голос к фильму, якобы снятый в честь юбиляра. Так мы с Адоскиным поздравляли Эфроса, Володина, Дурова.
Широкоформатная, стереофоническая лента, посвященная Льву Дурову, в двух сериях.
"Первая серия - "Белая птица с черной отметиной".
Вторая серия - "Не велика фигура, но Дуров"...
Сценарий Михаила Шатрова при участии закрытых архивов и открытого доступа к ним.
Постановка Никиты, Андрона и Сергея Михалковых.
Монтаж Антониони.
Перевод с французского песни "Русское поле" Яна Френкеля.
Действующие лица и исполнители:
Лев Дуров - Ролан Быков
Маленький Левчик - Донатас Банионис
Левин папа - Вячеслав Невинный
Левина мама - Рина Зеленая
Левины жены - выпускницы циркового училища им. Щепкина
Левины друзья - Георгий Вицин, Евгений Моргунов и Юрий Никулин
Веселый прохожий с системой за пазухой - Олег Ефремов
Эфрос в театре - Марчелло Мастроянни
Эфрос дома - Альберто Сорди
Эфрос в жизни - Борис Равенских
Москва! Колыбель Дурова... Калининский проспект - улица Горького - и, наконец, старая Москва. Марьина роща - центр культурной жизни Дурова... Вот они, его университеты - проходной двор между домом 4 и 5а, подворотня Старокаменного переулка, свалка у Миус... Движемся дальше... Лесная, Сущевский вал, Бутырская тюрьма - здесь каждый камень знает Дурова. Заглядываем за угол и натыкаемся на огромный особняк - музей-квартира Дурова... Входим в прихожую - все веет левизной: слева вешалка, слева дверь в узел, слева кабинет, в кабинете слева стол, на нем переписка - квитанции ломбарда, счета, домашние уроки - везде написано слева направо... В скромном уголке Дурова большой портрет Эфроса...
Дуров сегодня - совсем не то, что Дуров вчера, об этом говорят экспонаты... Рядом с вчерашней кепкой - велюровая шляпа, рядом со старой финкой и алюминиевой фиксой - фрак с почти свежим крахмалом. Отдельный стенд - печень трески. "Откуда? - спрашиваем мы у смотрителя музея, она же жена и няня Дурова. - Откуда это, Ирочка?" - "Прислали почитате-ли таланта, - ответила нам она, привычно прослезившись, - рыбаки Каспия, у них недавно давали..."
Дурова всегда тянуло к звездам. Вот портрет - Дуров на диване с чигиренком в руке тянется к Евстигнееву, стоящему на соседней крыше у своей голубятни.
На стене висит фрагмент татуировки с груди Дурова, выполненный со вкусом и тактом - на фоне лиры объемный барельеф Шах-Азизова и надпись: "Не забуду мать родную".
Очень много бывало на нашей "капустнической" сцене гостей столицы. Тебе должен бы запомниться довольно знаменитый номер, сделанный после очередной декады национального искусства в Москве. Он так и назывался "Участники ненады в Доме актера", где Всеволод Ларионов, в стеганом халате нараспашку, с голым пупком, приветствовал московских коллег.
Выходил и Державин - молодой, голубоглазый, лучезарный, с венком на голове, и я представлял его...
"Уважаемые коллеги! Вы, вероятно, знаете, что у нас в столице по приглашению знатных скотоводов Узбекского филиала ВТО гостит один из древнейших богов Греции - Аполлон. На Внуковском аэродроме почетного гостя, покровителя муз, встречали представители Музгиза, Музфонда, Музпроката, Музик-Холла и Серафима Бирман.
Бог и сопровождающие его лица побывали на Выставке достижений народного хозяйства, в Музее изящных искусств и в Юго-Западном районе столицы.
Во второй половине дня Бог посетил Клуб воинствующих безбожников и оставил памятную запись в книге почетных посетителей. Бог присутствовал на лекции бывшего церковнослужите-ля Осипова "Зачем я порвал с религией?".
Редакцию журнала "Октябрь" Бог не посетил, несмотря на просьбу журналистов дать дополнительные сведения о Теркине на том свете.
Почетный покровитель искусств посетил старейшие академические театры Москвы - МХАТ, Малый, встречался с руководителями этих театров и после прослушивания оперы Дзержинского "Судьба человека" в Большом театре возложил венок у подножия своего памятника на фронтоне здания.
Златокудрый Бог Света сейчас находится у нас в гостях. Мы попросили его рассказать о легендарных свершениях жителей Олимпа. Аполлон, не помню отчества, пожалуйста!
Славными трудовыми подвигами встречают жители горы Геликон приближающиеся Олимпийские игры. Кто не знает прославленные имена героев производства Алкиноя, Патрокла, Главка и Иракла Андроникова. Мы, скромные труженики Олимпа, дали обязательство в честь богини Мельпомены очистить авгиевы конюшни на два месяца раньше срока. Всего запланиро-вано убрать 4000 га. Это на 800 пудов больше, чем в прошлом театральном сезоне".
Любил ты, Боря, насколько я помню, мой монолог старейшего члена ВТО, постоянного отдыхающего в здравницах Всероссийского Театрального Общества. Раз от раза состав блюд в этом монологе трансформировался, исходя из состояния продовольственной ситуации в стране. Сегодня он звучит как пиршество...
"Я был принят в члены ВТО в 1937 году и тут же поехал отдыхать.
Меню: каша перловая, суп-пюре гороховый, паприкаш. По окончании срока я сразу попал в дом отдыха ВТО в Алупке, не побоюсь этого слова, Саре. В Алупке, извиняюсь, Саре, я был сроком 24 дня. Меню: каша перловая, суп протертый, скоблянка из свиных срезей, соус южный, паприкаш. По выписке из Боткинской больницы попал на срок 24 дня в дом отдыха "Ялта", вымененный ВТО у костного диспансера "Духи". Меню: каша перловая, кнели паровые, вымя молодое, соус пикан, пудинг рисовый с визигой, мусс лимонный из сухофруктов, паприкаш. По выписке из дизентерийного отделения Ялтинской горбольницы им.А.П.Чехова я поехал в Дом творчества "Комарово", названного домом творчества за то, что в отличие от других домов отдыха интеллигенции там иногда отпускает изжога и у артистов с артистками появляется желание... творить.
Меню: суп растертый, ежи говяжьи в томатном соусе, зразы картофельные в цедре грибковой, паприкаш.
После курса субоквальных ванн и удаления желчного пузыря я попал в дом отдыха "Руза", который по праву славится как филиал Дома ветеранов сцены. Здесь всё говорит о бренности существования и вечном покое. Меню: сиг с маслом, кожа куры, отварная в соусе, синенькие в белом кляре, хек вяленый, паприкаш. Завтра еду на 24 дня в Плес. Прощайте, товарищи!"
Было время - оно, наверное, было счастливое, - когда к премьере надписывались афиши только что рожденного спектакля: режиссер надписывал актерам, актеры - режиссеру, все вместе благодарили цеха и т.д. В то время, когда Эфрос ставил в "Ленкоме" пьесу Радзинского "104 страницы про любовь", меня приглашали в "Современник" сыграть Де Гиша в ставившем-ся там спектакле "Сирано де Бержерак". Я не пошел - сыграл в "Страницах" и получил на афише надпись от Анатолия Васильевича: "Шура! Твой успех высок. Если бы я коллекциониро-вал индивидуальности, то воткнул бы тебя в свою коллекцию. Спасибо. Поздравляю!"
На что в его афише я написал: "Я счастлив, что успех высок, что в ваш гербарий я воткнулся, что в "Современник" не утек и вместе с ним не "сиранулся".
Боренька! В предыдущем своем письме-воспоминании ты вскользь коснулся моей работы "под Эфросом".
Когда в "Ленком" пришел Эфрос, началась замечательная история. Все измученные предыдущим кошмаром потянулись к нему. Это уже потом, спустя много лет, соткался другой кошмар - интриги, сплетни, его уход. Люди, которые вначале могли загрызть любого, кто говорил о нем дурное слово, потом с той же силой грызли его, но сначала все было прекрасно. В спектакле "В день свадьбы" отлично играли Соловьев, Дмитриева, Круглый. В трагическом финале, когда героиня Дмитриевой на свадьбе прощалась со своим женихом и кричала знаменитое "Отпускаю!", Эфрос просил прийти на сцену всю труппу, как бы в ознаменование рождения нового театра. Все исполняли роли гостей. Мы с Державиным тоже приходили в каких-то кепочках, те еще были колхознички. На сцене стояли длинные столы с бутафорскими помидорами, огурцами, яблоками. Мы брали огурец и яблоко и с хрустом начинали есть; на каждый спектакль мы приносили с собой настоящие огурец и яблоко - пижонили, а дело было зимой, по залу разносился аромат, все переглядывались и ахали. Эфрос кричал, что мы с Мишкой финал срываем, а мы оправдывались с невинными рожами.
Он ставил "Чайку", я, говорят, хорошо играл Тригорина, критик Сурков даже написал, что такого Тригорина никогда не видел, потом - "Снимается кино" - острый по тем временам "левый" спектакль, потом - "Мольер". Помню, как мы играли этот спектакль накануне снятия Эфроса, спектакль был последним. Как он звучал! Как отзывалась публика! Это все было про нас, про нашу жизнь.
Эфрос работал в "Ленкоме" недолго. Этот театр придумал, как известно, Берсенев, очень хитрый человек. Он соблюдал баланс: ставил "Павку Корчагина", а "за это" - "Нору". А Эфрос в такую игру не играл и не понимал, как это надо делать. Поэтому начался напор со всех сторон - ЦК комсомола, министерство. И внутри театра уже были его артисты и не его. В общем, ушли на улицу Дуров, Сайфулин, Лакирев, Дмитриева, Яковлева, Гафт, Круглый, мы с Державиным. Сидели у Эфроса дома, звонили Демичеву. Миша Зайцев, директор Театра на Бронной, очень симпатичный человек, прибежал и закричал: "Король умер, да здравствует король! Все к нам!" Очевидно, сам он этот вопрос решить не мог, ему разрешили так сделать, но инициатива все-таки, наверное, была его. И мы все табуном пошли на Бронную. Там начался новый период. В "Трех сестрах" я должен был играть Вершинина. Но Эфрос тогда уже был влюблен в Волкова, и играл он.
Драма заключалась в том, что Эфрос стал очередным режиссером. Многие восклицали: "Как так - уйти от Эфроса!" Все это несерьезные разговоры, потому что, кроме Эфроса, который ставил спектакль в год, были еще и Дунаев, Веснин. Получилось, в сущности, два театра. А вообще, почему уходят актеры от режиссеров? Совсем не потому, что поругались и послали друг друга подальше... Иногда говорят по-другому: артист себя изжил, режиссер себя изжил. Все это ерунда. Ругань - результат, эпизод, а суть в раздражении, которое накапливается годами. Сколько может скульптор месить одну и ту же, пусть высококачественную глину? Он месит, лепит, и ему начинает чего-то не хватать, так и в театре. Если нет глобальной взаимной влюбленности, а это бывает редко, то с годами режиссер и актер вызывают друг в друге непреоборимое раздражение, возникающее неизвестно от чего. Поэтому контрактная система сама по себе правильная. Увлеклись, влюбились на год, на два, разонравились и разошлись. А когда круглые сутки десятилетиями вместе - это невозможно или почти невозможно. Я сам через это прошел и вижу на каждом шагу. Одни люди, мужественные, олего-далеобразные, когда возникает взаимная между ними и режиссером неприязнь, всё рвут, бегут из театра, отказываются от ролей. Другие сидят и делают вид, что все в порядке. Третьи уходят тихо, вяло...
Эфрос был замечательным, но он был очень мнительным, не любил дипломатничать, и если прибегал к дипломатии, то она была наивной. Он начинал сердиться, возникали обиды. Он не был прирожденным руководителем. Театр ведь зверинец, причем не вольер хорьков, а группа смешанных хищников, и главный режиссер - это дрессировщик, это административная должность внутри театра. В Марке Захарове такое счастливое сочетание административной жилки и режиссерского таланта. То же самое у Плучека, стопроцентно. Захаров в этом смысле его ученик, он даже писал об этом. Кажется, "Кнутом и пряником" называлась его статья. Подкормить, подкормить актера, а потом двинуть штырем, чтобы знал свое место.
В общем, хороший режиссер и хороший художественный руководитель - это совершенно разные профессии.
ЮРИЙ ГАГАРИН, НАТАЛЬЯ ЛЕБЕДИНСКАЯ И ДРУГИЕ
Дорогой Шура, ты входишь во вкус. Тебе начинает нравиться кусаться или хотя бы подкусывать. Ну что же, ты вступаешь в тот самый возраст, когда у младенца появляются зубки. Ау, малыш!
Ты прав: меня подвела память. "Чудака" Назыма Хикмета действительно поставил другой режиссер. Но "Недоросль" Дениса Фонвизина - уж точно твоя режиссерская работа. Так что я ошибся лишь в примере, за что приношу извинения.
Но, по существу, мысль моя сводится к тому, что сила твоя - в малых формах. Это никоим образом не умаляет масштабов твоего дарования, ибо, как известно, мал золотник, да дорог. Хорошую басню сочинить ничуть не проще, чем роман или поэму, ты это знаешь не хуже меня. И потому продолжать, спор не стоит. Тем более что твои избранные монологи доставили мне ни с чем не сравнимые минуты радости, связанные с воспоминанием о нашей юности. А мне-то казалось, что все еще впереди...
Думаю, ты прав, когда оцениваешь ситуацию с уходом Эфроса из "Ленкома" как трагическую для обеих сторон. Действительно, то были золотые годы в истории молодежного театра, да и в судьбе Эфроса, наверное, тоже. Театроведение еще не сказало по этому поводу своего слова.
Но вот когда дальше ты пишешь, что ужас состоял в том, что Эфрос не был главным режиссером в Театре на Бронной, а потом вдруг сообщаешь, что он и не обладал теми качествами, которые необходимы человеку, занимающему подобную должность, я окончательно теряюсь.
Думаю, такая противоречивость в твоих суждениях объясняется тем, что ты работал с Эфросом в Театре на Бронной не слишком долго. Дунаев, возглавивший коллектив примерно через год после того, как вы вместе с Эфросом перешли сюда с улицы Чехова, оказался действительно в сложной ситуации. Ты помнишь, наверное, злоязычники спрашивали тогда: где работает Дунаев? И сами же отвечали: он служит главным режиссером у Эфроса.
И это была правда. Пока Эфрос ставил "Трех сестер", "Дон Жуана", "Женитьбу", "Отелло", "Месяц в деревне", Дунаев работал над "Золотой каретой", "Лёнушкой", "Варварами". Другими словами, он идеологически обеспечивал Эфросу возможность ставить все, что тот хотел, отдавая ему при этом право выбора исполнителей и художника. Согласись, что даже у Станиславского с Немировичем-Данченко положение порою оказывалось куда более сложным. И если один имел право решающего голоса в вопросах репертуара, то другой был совершенно самостоятелен в распределении ролей.
Я знал Дунаева. Он был порядочным, добрым человеком. У него было много хороших спектаклей, хотя, конечно, я не сравниваю его работы с эфросовскими: каждому свое. Да и сам Дунаев все прекрасно понимал. И оценивал сложившуюся ситуацию достаточно трезво. Говорю об этом исключительно объективности ради в надежде на то, что, когда страсти поутихнут, свидетельства очевидца смогут кому-то пригодиться. Во всяком случае, я хорошо помню выступление Анатолия Васильевича у гроба Александра Леонидовича. Это не были банальные, дежурные слова. Да Эфрос мог, в конце концов, не выступать и вовсе, ведь к тому времени они уже работали в разных театрах. Но что-то, видимо, заставило его прийти сюда, чтобы воздать последние почести коллеге, с которым судьба свела его восемнадцать лет назад...
Твои монологи напомнили мне разные эпизоды и в связи с этим разных людей. Ты прав: твой рассказ отдыхающего в здравницах ВТО - моя слабость. Впервые я услыхал его в 1965 году в Ялте. Ах, какой то был потрясающий сентябрь! Ни одного шторма, все дни - солнечные! В первых числах по традиции устроили концерт отдыхающих и благодарность сотрудникам дома отдыха "Актер": через несколько дней многие уже отбывали в Москву, и бессменный директор, незабвенная Наталья Кирилловна Лебединская, спешила собрать урожай.
Марецкая, Плятт, Якут, несколько других известных провинциальных актеров, театроведы Александр Павлович Клинчин и Юрий Арсеньевич Дмитриев и, конечно же, ты с Ларионовым. Успех был огромный, а на утро...
Наталья Кирилловна сообщает по секрету, что вчера в зале было руководство, которому все понравилось, и потому дана команда повторить программу в Симферополе, в присутствии высокого начальства, в связи с награждением крымской милиции орденом. На другой день после обеда были поданы лимузины, и вы, господа артисты, отбыли "в неизвестном направлении" во главе с Натальей Кирилловной.
Увидели мы вас только на другой день на пляже. Плятт рассказывал и показывал в лицах все, что случилось накануне. Ты и Ларионов, по-моему, еще не совсем пришли в себя после вчерашнего. Но главное, о чем сообщил Плятт: в Симферополе вы познакомились с Юрием Алексеевичем Гагариным и пригласили его к нам, в "Актер", в гости. Космонавт № 1 дал согласие, и теперь все ожидали встречи.
Перед обедом Наталья Кирилловна зазвала меня и Михаила Сергеевича Янковского, директора ленинградского Дворца работников искусств имени К.С.Станиславского, к себе в кабинет и сказала, что все артисты, выезжавшие накануне в Симферополь, категорически отказываются выступать снова, ссылаясь на то, что и отдыхающие, и сотрудники, да и сам Гагарин все это уже видели и слышали. Между тем принимать Гагарина в "Актере" без концерта невозможно. Михаил Сергеевич обещал подумать. Он проверил книгу регистрации и, к нашему удивлению, обнаружил, что в доме отдыха есть еще несколько хороших актеров, которые не были прежде задействованы в концерте. И обратился за помощью к дирекции местной филармонии. Одновременно пищеблок получил задание продумать меню ужина на шестьдесят человек.
Все прошло как нельзя лучше, мы вовсю пировали, когда в столовую вдруг откуда-то ввалились Ларионов и ты. Гагарин встретил вас с особым энтузиазмом, а Наталья Кирилловна, сменив гнев на милость, стала просить что-нибудь исполнить. И ты, взглянув на стол, ломившийся от яств, прочел этот самый монолог про паприкаш и разбрат-под-вилку, который особенно остро звучал на фоне паюсной икры и осетрины на вертеле.
Гагарин умирал от хохота, ибо слушал рассказ впервые. Из солидарности вместе с ним смеялись и отдыхающие...
Но мне жаль, что ты не включил в избранное монолог, с которым выступал в Тбилиси во время гастролей Театра сатиры. Никогда не забуду, что творилось с залом в Доме актера, а особенно с председателем Театрального общества Грузии, дорогим Додо Алексидзе, когда ты рассказывал, как "там у них" дикари загоняют человека на верхушку пальмы и трясут ее до тех пор, пока он не свалится, после чего немедленно съедают его. Если же абориген сумеет удержаться, его избирают председателем Театрального общества...
Вообще, конечно, та поездка в Грузию оставила неизгладимое впечатление. Бесчисленные встречи, застолья, тосты, концерты, спектакли, ощущение жизни как продолжения театра и театра как одного из проявлений жизни, отчего трудно бывает понять, где кончается искусство и начинается жизнь...
И последнее, что требует от меня ответа, Шура, это твои мысли о необходимости контракт-ной системы в театре. С одной стороны, ты прав: контракты могут избавить стороны от многих недоразумений, без которых сейчас не обходится почти ни один коллектив. Но с другой - наши контракты до того несовершенны, в них постоянно указывается: "актер должен", "актер обязан", "актер не может", "актер не имеет права", так что рассчитывать с их помощью положить конец правовому беспределу вряд ли возможно. Другое дело, если бы удалось изменить содержание самих контрактов и изначально поставить высокие договаривающиеся стороны в равные условия. Не только, к примеру, "актер обязан", но и "театр должен". А иначе все это ерунда и та же правовая эквилибристика, с которой мы имеем дело на протяжении многих лет. Но как это сделать при нынешней-то ситуации?..
Пока все, с нетерпением жду от тебя новых известий!
Боря! Если ты заждался моих откровений, то вот они.
НА ДИКОМ ЗАПАДЕ
Совершенно не умею стареть, а давно бы надо научиться. Раньше, когда были помоложе, жить было проще из-за отсутствия вариантов. Росли, любили, не знали, что живем в застенке, знали, что на Диком Западе "Дядя Сэм". Кто это такой, я до сих пор не знаю, хотя внешне его хорошо себе представляю по рисункам Кукрыниксов. Все перевернулось! Великие Кукрыниксы на склоне лет судорожно доказывали, что в основном они оформляли Гоголя, а бесконечные карикатуры на "тот мир" в виде червячных выползков - это хобби. Сергей Михалков стал наконец исключительно детским писателем, и в нем вновь потекла дворянская кровь его детей. Козаков уехал в Израиль и сменил там, не зная языка, все руководство страны. И это он сделал в трезвом уме и твердой памяти, а если, не дай Бог, он сорвется и напьется, то моментально присоединит к Израилю Иорданию, а Голанские высоты с безумных глаз отдаст Голландии.
Летом 1992 года замкнулся круг наших с Державиным гастролей по обслуживанию ограниченного контингента советских евреев в том мире. Мы побывали в Австралии - дальше евреев нет, а если на Южном полюсе и сидит на льдине какой-нибудь морозоустойчивый абориген из Черновцов, то у него нет, очевидно, ретрансляционной тарелки из Москвы и он не знает, что Державин муж Роксаны Бабаян... Ах! Заграница!
Она была для нас только одна - Болгария! Сегодня их уже три. Ближняя бывшие наши республики, средняя - бывший социалистический лагерь и дальняя - настоящая и вечная мечта всех русскоязычных артистов. Сегодня, гуляя по Лос-Анджелесу, мы, уже зажмурившись, как перед прыжком с трамплина, заходим в кафе для бездомных и смело съедаем гамбургер с чашечкой мутного кофе, и ничего, не падаем в обморок, заплатив пять долларов за завтрак, зато не падаем в голодный обморок к середине дня. Тут только ни в коем случае нельзя умножать доллары на курс рубля, а то получается, что ты выпил стакан молока с овсяными хлопьями за полторы тысячи рублей или съел за обедом мохеровую кофточку для жены, и обморочное состояние возникает непроизвольно. То ли дело светлые застойные времена - запланированные за несколько лет, выбитые с трудом, интригами и личными контактами, редкие гастроли театра в свободный мир. Как правило, делалось это и "в порядке обмена". Мы к ним, они за это к нам (хотя правильнее наоборот). Ну, Болгария, Чехословакия, Венгрия - с этим попроще, но иногда случайно возникала Италия. Посредством мистических обстоятельств провинция Реджи-Эмилия вдруг оказалась прокоммунистической ориентации. Сенатор-миллионер тоже хотел коммунизма и, посмотрев, тоже, естественно, случайно, эпохальное произведение В.Маяковского "Клоп" в Театре сатиры, решил, что проблема обуржуазивания пролетариата крайне волнует все населе-ние Реджи-Эмилии и этот спектакль срочно надо показать в Падуе, Болонье, Венеции и других "провинциальных" городах Италии. Как потом выяснилось, зрительский интерес к Маяковскому в Венеции был несколько ниже ожидаемого, но те несколько человек, которые рискнули взглянуть на Присыпкина с командой, принимали спектакль восторженно, что дало возможность газете "Советская культура" писать о триумфальном успехе наших гастролей. Сколько именно триумфаторов сидело в зале, не уточнялось, да и не в этом же дело, так как гастроли не коммер-ческие, а коммунист-миллионер, очевидно, шел на это. Морально было несколько тяжеловато, но... Италия, суточные и полные чемоданы тушенки и плавленых сырков выветривали грустные мысли о зрительском равнодушии. Кстати, предупреждения компетентных органов перед выездом о готовящихся провокациях, слежке, а главное, о невозможности провезти через итальянскую таможню живой продукт питания оказались несостоятельными.