Страница:
И так далее.
Я усмехнулся. Ладно, золото, более чистое, чем природное… Философский камень, великий магистерий… даже перстень, в гнезде которого затаен адский огонь… Но где человек, который не подошел ко мне на улицах бобрового городка? Какая тайна стоит за ним? Может, и впрямь порошки для получения наследства, те тончайшие яды, следы которых в организме человека не может обнаружить самый дотошный анализ? Или секрет герметической закупорки, которым владели алхимики? В их сосуды при нагревании не могла проникнуть даже окись углерода, а она ведь проникает и сквозь керамику, и сквозь металл. Или греческий огонь? Ни один даже либеральный режим, не говоря о режимах жестких, не отказался бы от вещества, действие которого во много раз превосходит действие напалма…
Ладно, решил я. Не все ли равно?.. Если шеф отправил меня в Спрингз-6, значит, поиск неизвестного человека стоит наших усилий. Понятно, гоночные моторы, электроника, радарные тормоза, парфюмерия – дело ясное и конкретное, но почему, собственно, нам отказываться от порошков Нострадамуса, дарящих человеку некие невероятные парапсихологические возможности – от «напитка забвения», безболезненно лишающего памяти вполне здорового человека, или, скажем, от секрета холодного свечения? Известно, что обыкновенный светлячок светится благодаря органическому катализатору – люциферазе, – известен и его состав, но кто может убедительно воспроизвести названное явление в промышленных масштабах? А ведь судя по сведениям, почерпнутым из старых рукописей, алхимики работали при самодельных лампах холодного свечения, которые, не нагреваясь, светили десятилетиями.
Алхимики…
Тьму грязных закоулков средневековых трущоб, подземелий готических замков, тайных лабораторий, укрывшихся от чужих глаз в трущобах Каира или старого Лондона, веками вспарывали палевые отсветы алхимических горнов. Бессонные ночи, свинцовая пыль, воспаленные глаза, ртутные пары, извивы серого пламени… Возможно, алхимикам иногда везло. Тогда перед их изумленными взорами светилась вдруг щепоть странного вещества. Оно почти не имело веса, обжигало, оставаясь холодным и почти прозрачным.
Алхимики… Их отлучали от церкви, подвешивали на крюках, сжигали прилюдно на городских площадях… Но если доктор Хэссоп прав, они и сейчас продолжают свои таинственные исследования.
Я верил доктору Хэссопу. Если эксперимент описан, его всегда можно повторить. Правда, надо иметь ясное его описание.
Доктор Хэссоп (в тот вечер шеф и я сидели в его домашнем кабинете) усмехнулся. Помедлив, он повел головой в сторону украшавшей одну из стен гравюры. Создание монаха-бенедиктинца Василия Валентина (по моим сведениям, такого монаха в ордене бенедиктинцев никогда не было) – одна из двенадцати гравюр-ключей, иллюстрировавших трактат, посвященный Великому деянию.
– Что ты видишь на гравюре, Эл?
Я присмотрелся.
Король в мантии и шляпе, с жезлом в руке: королева, любующаяся цветком; за спиной короля каменный замок, роща непонятных лиственных деревьев; в левом углу гравюры лисица прыгает через огонь, в правом – старик занимается своим, не понятным мне делом…
– Написано натурально.
– «Натурально!..» – доктор Хэссоп укоризненно поморщился. Он, конечно, уловил мою иронию, но не желал ее принимать. – Это ключи, Эл. Это и есть ключи к тайне Великого деяния. Солнце – золото, Луна – серебро, Венера – медь…
Он мог и не объяснять, символика старых гравюр была мне знакома. Я сам мог ее продолжить: волк с открытой пастью – сурьма, старик, он же Юпитер, – олово… Лисица ест петуха, огонь гонит лисицу… Разумеется, не каждый поймет, что речь идет всего лишь о процессах растворения и кристаллизации…
– Что толку в ключах, – хмыкнул я, – если сама тайна утеряна?
– Ее можно найти.
Я усмехнулся:
– Ну да… Шептать магические слова… Перемешивать в тигле пепел сожженного еретика с золой, взятой с места сожжения…
– Эл, – укоризненно покачал головой доктор Хэссоп. – Все вещи состоят из атомов, каждый атом занимает свое, вполне определенное, место. Поменяй атомы местами – изменится вся вещь. Нам не обязательно читать заклинания над тиглем, это дело алхимиков. Наша задача – найти их.
– Но где они?
– Чтобы отвечать на такие вопросы, мы и создали Консультацию.
Он повернул голову, и шеф, обрюзгший, усталый, но весь – внимание, утвердительно кивнул. Он поддерживал доктора Хэссопа, будучи уверенным, что тот на верном пути.
Впрочем, я тоже отдавал должное доктору Хэссопу, умевшему говорить убедительно.
Ртуть, влажная и холодная, находится во чреве земли: горячая и сухая, она – материя металлов. Природа ртути холодна и влажна. Все металлы сотворены из нее. Она смешивается с железом, и ни один металл не может быть озолочен без помощи ртути. Она же плотна и суха. Небольшая трансформация – и ртуть превращается в золото, более чистое, чем природное. Совсем небольшая трансформация, нужно лишь выбить из ее ядра один протон. Этого достаточно, чтобы ртуть превратилась в золото, а частично – в платину, таллий, в другие стабильные изотопы ртути.
– Осталось лишь доказать, – усмехнулся я, – что древним алхимикам была известна тайна ядерной реакции. Не многовато ли?
– Почему многовато? – доктор Хэссоп нимало не был смущен моими словами. – Такую реакцию вполне можно осуществить, если иметь под рукой некое вещество, способное активно испускать антипротоны. Ты, Эл, возьмешься утверждать, что философский камень, великий магистерий, не был таким вот веществом? Сам подумай, что бы произошло, опусти мы гран подобного вещества в лужу ртути? Антипротоны незамедлительно вошли бы в реакцию с протонами ядер ртути. Иными словами, прямо на глазах эта лужа превратилась бы в лепешку золота. Такое вещество, Эл, довольно легко представить. В нем нет ничего, что показалось бы нам диким. Оно должно всего лишь иметь кристаллическую структуру и не проводить электричества. Тогда его кристаллическая решетка будет усеяна некими «дырами» – своеобразными капканами для электронов. Попадая в подобную «дыру» – я, естественно, несколько упрощаю картину, – электрон может оставаться в ней какое-то время, но вот антипротон, Эл, останется там практически навсегда, пока по какой-то причине не распадется сама кристаллическая решетка… А это, в принципе, и есть философский камень, Эл! – доктор Хэссоп откровенно торжествовал. – Понятно, ты спросишь: откуда на Земле такое? Где искать следы?.. Да все здесь же на Земле, она не столь уж обширна… Скажем, Тибет, камень Чинтамани, таинственный, непонятный. Когда крылатый сказочный конь Лунг-та, способный пересекать Вселенную, принес на себе из созвездия Орион шкатулку с четырьмя священными предметами, среди них находился и камень Чинтамани. Говорят, его внутренний жар может оказывать на человека сильнейшее психологическое воздействие. Может быть, речь идет о радиации? А изменением своих качеств он раскрывает перед посвященными тайны будущего… Большая часть камня со дня его появления на Земле хранится в башне Шамбалы, обители мудрецов Махатм, но отдельные кусочки, возможно, появляются время от времени в самых разных частях света… Тот странный камень… – напомнил он нам, – не от камня ли Чинтамани я разжег свою сигару?.. Если так, значит, и сейчас есть люди, владеющие неизвестными нам знаниями.
Он медленно процитировал:
– «И те первые люди преуспевали в знании всего, что есть на свете. Когда они смотрели вокруг, сразу же видели и созерцали от верха до низа свод небес и внутренности земли. Они видели даже вещи, скрытые в глубокой темноте. Не делая даже попыток двигаться, они сразу видели весь мир с того места, где находились…» Я цитирую древний текст «Пополь-Вух» – название этого свода тебе должно быть известно… Я убежден, есть скрытые знания, хранящиеся в руках немногих людей, пекущихся о судьбе человечества… Величественный противник, не правда ли? Разве ты не хотел бы схватиться с ним?.. В конце концов, таинственный камень Чинтамани, он же философский камень, мог попасть на Землю естественным путем – в виде метеорита… А если это так, то почему им владеет не Консультация?
Вопрос был сильный. Я пробормотал:
– Вы узнаете истину, и она сделает вас свободными…
Доктор Хэссоп кивнул. Он был очень серьезен.
– Теперь о главном.
Мы с шефом переглянулись.
Золото, более чистое, чем природное; антивещество, способное сохраняться в земных условиях: порошки для получения наследства; порошки Нострадамуса; напиток забвения; греческий огонь; герметичная закупорка; холодные лампы, светящие вечно, – все это еще не главное?
Я был восхищен.
Ну да, я понял доктора Хэссопа. Если существуют камень Чинтамани, тайны алхимиков, значит, должна существовать и некая каста, хранящая столь важные знания. Возможно, эта каста считает, что все перечисленное вовсе не пойдет на пользу человечества, как, скажем, не пошло ему на пользу ядерное оружие. Есть много вещей, весьма привлекательных для человечества, но столь же для него опасных. Почему кому-то не взять на себя миссию охранителей, раз уж человечество обожает играть в войны? К слову, великий Ньютон нисколько не сомневался в существовании тайных, скрытых от нас знаний и, естественно, неких обществ, охраняющих эти знания.
Доктор Хэссоп процитировал:
– «Существуют и другие великие тайны, помимо преобразования металлов, о которых не хвастают посвященные. Если правда то, о чем пишет Гермес, эти тайны нельзя постичь без того, чтобы мир не оказался в огромной опасности…»
Доктор Хэссоп внимательно взглянул на меня.
Известно множество сохранившихся с древних времен рукописей алхимиков. Тысячи их спешили изложить на пергаменте, а затем и на бумаге сведения, которые казались им чрезвычайно важными и которые не должны были исчезнуть вместе с ними. А с некоторого времени работы их стали попадать под некий тайный контроль… Чей?.. Точного ответа нет, можно только догадываться… Еще в третьем веке до нашей эры индийский император Ашока, потрясенный видом поля боя, усыпанного истерзанными окровавленными трупами, навсегда отказался от войн, от любого насилия, и посвятил свою жизнь наукам, основав, возможно, одну из таких вот тайных каст хранителей и сберегателей опасных знаний. Общество это, или каста, вошло в историю под названием Девяти Неизвестных, а разве оно было одно?
– Вы думаете, такие общества существуют и сегодня?
– А что может им мешать? Деятельность подобных обществ не может быть прерывистой.
– Они могут хранить тайны неизвестного оружия?
– Разумеется.
– А доказательства? Следы?
Доктор Хэссоп неторопливо откинулся на спинку удобного кожаного кресла:
– Доказательства? Ты же листал досье, Эл… А этот перстень с огнем в гнезде… Разве этого мало?
Мы помолчали. Потом шеф сказал:
– Конечно, мы рискуем. Но чем? Средствами.
– Не только, – усмехнулся я. – Кое-кто рискует и жизнью.
– Это так. Но риск – это твоя работы. А любая находка, связанная с алхимиками, может подарить Консультации невероятные возможности, Эл…
– И вы знаете, где искать? Нашли выход на алхимиков?
– Не знаем, Эл, выход ли это, но кое-что мы нащупали. Это очень тонкая ниточка. С такими умеешь работать только ты. Мы предлагаем тебе отправиться на станцию Спрингз-6 – крошечную станцию в бобровом штате. Все, что от тебя требуется, это терпение. Ты будешь гулять по улицам, заходить в аптеки, лавки, бродить по перрону, думать о вечности. Потом к тебе подойдет человек.
– Думать о вечности обязательно?
– Можешь думать о бабах, Эл, это неважно.
– А потом ко мне подойдет человек… Как я его узнаю?
– Тебе не надо его узнавать, он узнает тебя. Мне не нравится такой подход, но мы были вынуждены согласиться. Никаких других условий у нас не приняли. Человек, который к тебе подойдет, возможно, выведет нас на алхимиков.
– И что он мне передаст? Золото, более чистое, чем природное? Порошки Нострадамуса? Философский камень?
– Не шути так, Эл. Он назовет тебе адрес. Я не знаю, что это будет за адрес. Может, предместье Каира или катакомбы Александрии. А может, это будет мадрасский или афинский адрес, здесь трудно даже предположить. Но если, Эл, мы получим адрес, нас ничто уже не остановит.
– А если он раздумает или не назовет адреса?
– Именно поэтому мы посылаем тебя, – шеф наклонил голову и смотрел на меня холодно, с полным пониманием ситуации. – Главное, чтобы этот человек подошел к тебе. Если он подойдет, мы уверены в успехе. Если он подойдет, ты обязан вырвать у него адрес. Как – это уже твое дело. Я знаю, Эл, ты умеешь все. В данном случае ты абсолютно свободен в действиях, и пусть тебя ничто не смущает.
Доктор Хэссоп согласно кивнул. Было видно, что они думали об этом много и долго. Есть много вещей, которые развязывают язык даже самого сдержанного, молчаливого человека. Чтобы кого-то разговорить, совсем не нужен испанский сапог.
– Спрингз-6 – убогое, заброшенное местечко, Эл.
Я кивнул. Информацию я уже проглотил. Ничего больше они мне не обещали, но дело выглядело достаточно ясным. Я уже собирался встать, когда шеф, будто вспомнив что-то, сунул руку в карман и извлек из него фотографию.
– Вот, кстати, – заметил он, – ты помнишь этого человека?
Я засмеялся:
– Надеюсь, в Спрингз-6 ко мне подойдет не он?
Шеф строго наклонил голову:
– Разумеется. Но этот человек, Эл, нас тоже интересует. Уверен, что при встрече ему надо помочь.
Человека, изображенного на фотографии, я, конечно, узнал.
Бобровый штат не случайно называют еще штатом тертых людей. В свое время они долго шли с востока и прочно осели в этих краях. Их скрипучие фургоны, длинноствольные ружья вселяли ужас в индейцев. Но человек с фотографии попал в бобровый штат не на фургоне. Он попал туда с воздуха.
– Внимательно приглядывайся к людям, Эл, ты это умеешь. Внимательно приглядывайся к каждому человеку…
В Спрингз-6 я приглядывался к каждому, и не моя вина, что нужный человек так и не подошел ко мне…
Я вздрогнул.
Где-то в голове поезда щелкнуло несколько выстрелов (похожих на автоматные), поезд дернулся и, кажется, начал сбавлять ход. Не знаю почему, но я вдруг вспомнил о маленьком малайце, которого его приятели назвали Паулем. Он мне не понравился при нашей стычке на перроне, и сейчас, услышав выстрелы, я почему-то вспомнил о нем.
Хлопнула дверь тамбура. Я оглянулся.
Мои предчувствия меня не обманули: это были малайцы. Их было двое, и один из них ткнул меня в бок стволом короткого армейского автомата. Теперь я понял, чем были заполнены их тяжелые саквояжи… Понял я и то, что сопротивляться бессмысленно.
Начни свое дело в срок и вовремя его закончи.
Совсем не спеши, не надо спешить, зачем нам спешить, Эл? Но никогда не медли, медлят проигрывающие.
Альберт Великий, «Таинство Великого деяния» в устном пересказе доктора Хэссопа.
Оказалось, малайцы знают не только свой пронзительный носовой язык. Обыскав меня, внятно и ясно, даже не прибегнув к помощи прикладов, они объяснили мне, куда я должен пройти и где сесть. Я не возражал.
Они теперь не казались мне шумливыми, как полчаса назад на перроне, зато я никак не мог подсчитать – сколько их? Они входили, выходили, и все были походки друг на друга. То я убеждал себя, что их не более семи, то мне вдруг начинало казаться, что их не менее дюжины. Впрочем, благодаря натренированной памяти, троих из них, и прежде всего, конечно, Пауля, я все же смог выделить сразу. Он тоже не забыл о нашем столкновении, и остро, нехорошо косился в мою сторону. Чем-то я его, видно, здорово задел. Второй, похожий на обезьяну, обряженную в спортивный костюмчик и мягкий тонкий берет, некто Йооп, так запомнилось мне его имя, сразу присел в углу вагона и, зажав автомат между ног, тихо сидел там. Третьего из тех, кого я выделил, звали Роджер. Похоже, малайцы его слушались. По крайней мере, именно к нему они бежали с вопросами. А запомнить его было легче всех – левую его щеку пересекал короткий, грубо залеченный шрам. Как ни странно, Роджера это нисколько не портило, и со шрамом на щеке он выглядел привлекательнее своих приятелей.
Что касается пассажиров, которых согнали в вагон со всего поезда, их оказалось меньше, чем я думал, – человек тридцать, от силы тридцать пять. Они даже не заполнили вагона. Среди них я, естественно, увидел усатого франта в отличном темном костюме из тонкой шерсти (плащ он держал в руке) и с резной костью. Он явно был с юга, от него так и несло магнолиями.
Здесь же сидел мамалыжник из Теннеси (он сам так представился), который ехал в гости к сестре и экономил на ночном поезде. Совершенно растерянный, он успел рассказать это за считанные минуты. Казалось, он ждал утешения, но ему понимающе кивнули лишь фермеры, постаравшиеся как можно поглубже заткнуть под сиденья свои большие плетеные корзины. Потомки мормонов и сами мормоны – они были плотными, белобрысыми, нравственными, трудолюбивыми. Не знаю, почему я так подумал, скорее всего по ассоциации все с той же «Книгой Мормона».
Остальные, похоже, были местными – пожилые люди, смирные, как бобры. Никто из них ни в чем не перечил малайцам, впрочем, и малайцы вели себя не грубо. Бросив на пол пару пластиковых мешков, они подняли на ноги меня и мормонов:
– Быстро! Заклеить окна!
В мешках оказались старые газеты и клейкая лента.
Мормоны и я, потом еще два бивера-добровольца взялись за дело. Поезд к этому времени остановился, похоже, посреди большой лесной поляны, но, может быть, я просто не видел в темноте деревьев. Малайцы сосредоточились у входов, среди них стоял и Пауль. Я старался не поворачиваться в его сторону. Но даже Пауль забыл про меня, так малайцев заворожили мормоны. Они действительно умели трудиться – аккуратно, споро. Они трудились, как пчелы, и скоро окна были заклеены газетами.
Я воспользовался моментом.
– Кажется, там стреляли… – я кивнул в сторону, где должен был находиться локомотив. – Надеюсь, никто не пострадал?
Роджер усмехнулся:
– Машинист корчил из себя героя. Его подстрелили. – И пояснил: – Нам нужны не герои, а заложники.
– Где мы остановились?
Роджер счел меня слишком назойливым:
– Сядь на свое место и помолчи.
Он был чуть ли не вдвое ниже меня, но оружие давало ему абсолютное преимущество. Я пожал плечами:
– Может, машинисту нужна помощь? Я умею перевязывать раны.
– Помощь? Машинисту она уже не нужна.
Двери со стороны локомотива вдруг раздвинулись, вошли еще два малайца с автоматами. Они удовлетворенно взглянули на заклеенные окна, а потом рассадили пассажиров парами, заодно связав створки раздвижной двери крепкой тяжелой цепью, извлеченной из кожаного саквояжа. На эту же цепь, работая осторожно, вдумчиво, они подвесили на растяжках три рубчатых медных цилиндра, видимо, начиненных взрывчаткой. Я поежился, – заряд был немалым. Подтверждая мои подозрения, Роджер беззлобно объяснил: сунетесь к двери, попытаетесь их открыть, весь вагон разнесет в щепы.
Сказанное не дошло только до очнувшегося наконец усатого франта. Полусонный, он вдруг заговорил, не теряя своего высокомерного вида.
– Спрингз-9? – спросил он у мормонов.
– Нет, – смиренно ответил один из них. Его круглые щеки были залиты бледным румянцем.
– Спрингз-8? – удивился франт, стараясь не терять своего высокомерия.
– Эй, ты! – крикнул кто-то из малайцев. – Заткнись! Никто еще никуда не приехал!
– Как так? – по-настоящему удивился усатый франт. – Почему же мы стоим? Где мы стоим?
Все тот же мормон смиренно пожал плечами.
– Мы ведь стоим? – франт тяжело приподнялся, опираясь на свою резную трость. – Я, пожалуй, прогуляюсь.
Он ничего не понимал.
– Сядьте, – негромко подсказал я франту. – Вы ведете себя неправильно.
– Эй, ты! – малайцы уже не шутили. – Сядь и заткнись! Вы – заложники. Если наши требования будут приняты, мы вас отпустим. Если этого не случится, мы всех расстреляем.
– Расстреляете?
– Не задумываясь, – твердо ответил Роджер. Ни один мускул не дрогнул на его коричневом лице. – Мы просто вынуждены будем это сделать.
– Но кто вы? – спросил я.
Роджер взглянул на меня без улыбки, его английская речь была правильной.
– Южные Молукки. Приходилось слышать?
Я наморщил лоб. Ну да… Фикусы, мимозы, дуриан, древовидные папоротники… Еще обезьяны, похожие на собак, жемчуг и пряности… Наверное, вулканы… Впрочем, в последнем я не был уверен.
– Южные Молукки? Но это же Индонезия!
– Вот именно – Индонезия, – с отвращением произнес Роджер. – А Южные Молукки должны быть Южными Молукками. Республика Южных Молукк – независимая и свободная, – произнес он горделиво. – Мы требуем только своего, не покушаясь на чужое. Индонезия Индонезией, а Южные Молукки – это Южные Молукки!
– Но почему вы ищете свободу так далеко от своей страны?
– Мы ищем ее не только здесь, но и в Индонезии, и в Голландии. В конце концов, – усмехнулся Роджер, – все началось с Голландии, это она владела нашими островами. Пора пришла – Южные Молукки должны стать свободными. Сейчас, в это время, – он глянул на наручные часы, – наши люди в Амстердаме штурмуют представительство Индонезии. Мы хотим, чтобы весь мир узнал о наших проблемах. И ваша страна тоже.
– Поэтому вы застрелили машиниста? Он же, наверное, и не слыхал никогда о ваших Молукках.
– Мы ни перед чем не остановимся.
– Я вижу… – пробормотал я.
– Заткнись! – это крикнул Пауль. Он издали смотрел на меня, его маленькие кривые зубы были крепко стиснуты. Я невольно вспомнил слова шефа: «Все, что от тебя потребуется, – это терпение. Ты будешь гулять по улицам, заходить в аптеки и лавки, бродить по перрону, думать о вечности…» Кажется, он так и сказал. Самое время подумать о вечности.
– Послушайте, – спросил я малайца со шрамом на щеке, Роджера, – вы христианин?
– Да, – ответил он, – я католик.
Мормоны неодобрительно переглянулись.
– И вы аккуратно посещаете воскресные обедни?
– Конечно.
– И искренне верите в рай и ад?
Роджер выглядел озадаченным:
– Я верю всему, чему учит святая церковь.
– И любите ближних своих, как нам завещал Иисус?
Вытянув шеи, пассажиры и малайцы внимательно прислушивались к нашей беседе.
– Ну да, – озадаченно подтвердил Роджер.
– Но вы же преступаете сейчас все христианские заповеди.
Малаец возразил:
– Нас вынудили. Нашу страну угнетают.
– Разве это делаем мы?
Малаец промолчал. Зато из-за стены вагона где-то невдалеке послышался рев мотора, потом истошно взвыла сирена.
– Это солдаты, – сказал я. – Они окружают поезд.
Теперь все смотрели на малайцев. Надо отдать им должное, услышав про солдат, они чуть ли не повеселели.
– Прекрасно, – сказал Роджер, и впервые за это время неровный шрам на его щеке дрогнул. – Этого мы и хотели.
Он добавил что-то еще, что звучало как «тодью», но этого слова я не понял.
– Иди сюда, – Роджер поманил меня к двери маленькой коричневой рукой, которую я, без сомнения, мог перебить одним ударом ладони, но в другой-то руке Роджера находился автомат – поэтому я послушно приблизился.
– Пауль, привяжи его.
Пауль незамедлительно тщательно выполнил приказ. Он привязал меня капроновым шнуром прямо к цепям, на которых висели цилиндры со взрывчаткой. Попробуй я подняться, от нас ничего бы не осталось. Хорошо еще, что я мог сидеть. Не самое лучшее быть привязанным к взрывному устройству, но я мог сидеть, а это уже утешало.
– Ослабьте узлы, – попросил я.
Пауль нехорошо взглянул на меня, но Роджер кивнул, и узлы были немного ослаблены.
– Пауль! Йооп! – приказал Роджер. – Вы останетесь в вагоне. Если кто-то захочет уйти или хотя бы сорвать газету с окна, стреляйте без предупреждения.
Торопясь, он повел своих людей в тамбур. И только сейчас я увидел напротив себя еще одного человека. Раньше его скрывала от меня высокая спинка кресла.
Этот человек был тощ и нескладен. Толстый плащ, точнее, пальто, он, свернув, держал на коленях, – больше при нем ничего не было – ни сумки, ни чемодана. На бивера он не был похож, был явно приезжим – невыразительный, серый, медлительный, казалось, ни на что не обращавший внимания.
Где-то за вагоном прогремели выстрелы. Стреляли, наверное, поверх вагона, ни одна пуля не ударила в стенку или стекло. Дальняя дверь раздвинулась. Кто-то из малайцев крикнул:
– Пауль, солдаты хотят штурмовать поезд! Возьми того, что с усами!
Пауль незамедлительно сдернул с сиденья усатого франта. Тот чуть не упал, но все же удержался на ногах. Вид у него теперь был униженный и больной – он расплачивался за пьянство. Опасливо прислушиваясь к длинной пулеметной очереди, франт впереди Пауля прошел к выходу и исчез за сомкнувшимися за ним дверями. Йооп из угла настороженно следил за нами, но никто не шелохнулся. В соседнем вагоне один за другим гулко ударили три выстрела.
«Это первый!.. – мрачно подумал я. – Они держат слово… – И подумал: – Кто будет следующим?..»
Я усмехнулся. Ладно, золото, более чистое, чем природное… Философский камень, великий магистерий… даже перстень, в гнезде которого затаен адский огонь… Но где человек, который не подошел ко мне на улицах бобрового городка? Какая тайна стоит за ним? Может, и впрямь порошки для получения наследства, те тончайшие яды, следы которых в организме человека не может обнаружить самый дотошный анализ? Или секрет герметической закупорки, которым владели алхимики? В их сосуды при нагревании не могла проникнуть даже окись углерода, а она ведь проникает и сквозь керамику, и сквозь металл. Или греческий огонь? Ни один даже либеральный режим, не говоря о режимах жестких, не отказался бы от вещества, действие которого во много раз превосходит действие напалма…
Ладно, решил я. Не все ли равно?.. Если шеф отправил меня в Спрингз-6, значит, поиск неизвестного человека стоит наших усилий. Понятно, гоночные моторы, электроника, радарные тормоза, парфюмерия – дело ясное и конкретное, но почему, собственно, нам отказываться от порошков Нострадамуса, дарящих человеку некие невероятные парапсихологические возможности – от «напитка забвения», безболезненно лишающего памяти вполне здорового человека, или, скажем, от секрета холодного свечения? Известно, что обыкновенный светлячок светится благодаря органическому катализатору – люциферазе, – известен и его состав, но кто может убедительно воспроизвести названное явление в промышленных масштабах? А ведь судя по сведениям, почерпнутым из старых рукописей, алхимики работали при самодельных лампах холодного свечения, которые, не нагреваясь, светили десятилетиями.
Алхимики…
Тьму грязных закоулков средневековых трущоб, подземелий готических замков, тайных лабораторий, укрывшихся от чужих глаз в трущобах Каира или старого Лондона, веками вспарывали палевые отсветы алхимических горнов. Бессонные ночи, свинцовая пыль, воспаленные глаза, ртутные пары, извивы серого пламени… Возможно, алхимикам иногда везло. Тогда перед их изумленными взорами светилась вдруг щепоть странного вещества. Оно почти не имело веса, обжигало, оставаясь холодным и почти прозрачным.
Алхимики… Их отлучали от церкви, подвешивали на крюках, сжигали прилюдно на городских площадях… Но если доктор Хэссоп прав, они и сейчас продолжают свои таинственные исследования.
Я верил доктору Хэссопу. Если эксперимент описан, его всегда можно повторить. Правда, надо иметь ясное его описание.
Доктор Хэссоп (в тот вечер шеф и я сидели в его домашнем кабинете) усмехнулся. Помедлив, он повел головой в сторону украшавшей одну из стен гравюры. Создание монаха-бенедиктинца Василия Валентина (по моим сведениям, такого монаха в ордене бенедиктинцев никогда не было) – одна из двенадцати гравюр-ключей, иллюстрировавших трактат, посвященный Великому деянию.
– Что ты видишь на гравюре, Эл?
Я присмотрелся.
Король в мантии и шляпе, с жезлом в руке: королева, любующаяся цветком; за спиной короля каменный замок, роща непонятных лиственных деревьев; в левом углу гравюры лисица прыгает через огонь, в правом – старик занимается своим, не понятным мне делом…
– Написано натурально.
– «Натурально!..» – доктор Хэссоп укоризненно поморщился. Он, конечно, уловил мою иронию, но не желал ее принимать. – Это ключи, Эл. Это и есть ключи к тайне Великого деяния. Солнце – золото, Луна – серебро, Венера – медь…
Он мог и не объяснять, символика старых гравюр была мне знакома. Я сам мог ее продолжить: волк с открытой пастью – сурьма, старик, он же Юпитер, – олово… Лисица ест петуха, огонь гонит лисицу… Разумеется, не каждый поймет, что речь идет всего лишь о процессах растворения и кристаллизации…
– Что толку в ключах, – хмыкнул я, – если сама тайна утеряна?
– Ее можно найти.
Я усмехнулся:
– Ну да… Шептать магические слова… Перемешивать в тигле пепел сожженного еретика с золой, взятой с места сожжения…
– Эл, – укоризненно покачал головой доктор Хэссоп. – Все вещи состоят из атомов, каждый атом занимает свое, вполне определенное, место. Поменяй атомы местами – изменится вся вещь. Нам не обязательно читать заклинания над тиглем, это дело алхимиков. Наша задача – найти их.
– Но где они?
– Чтобы отвечать на такие вопросы, мы и создали Консультацию.
Он повернул голову, и шеф, обрюзгший, усталый, но весь – внимание, утвердительно кивнул. Он поддерживал доктора Хэссопа, будучи уверенным, что тот на верном пути.
Впрочем, я тоже отдавал должное доктору Хэссопу, умевшему говорить убедительно.
Ртуть, влажная и холодная, находится во чреве земли: горячая и сухая, она – материя металлов. Природа ртути холодна и влажна. Все металлы сотворены из нее. Она смешивается с железом, и ни один металл не может быть озолочен без помощи ртути. Она же плотна и суха. Небольшая трансформация – и ртуть превращается в золото, более чистое, чем природное. Совсем небольшая трансформация, нужно лишь выбить из ее ядра один протон. Этого достаточно, чтобы ртуть превратилась в золото, а частично – в платину, таллий, в другие стабильные изотопы ртути.
– Осталось лишь доказать, – усмехнулся я, – что древним алхимикам была известна тайна ядерной реакции. Не многовато ли?
– Почему многовато? – доктор Хэссоп нимало не был смущен моими словами. – Такую реакцию вполне можно осуществить, если иметь под рукой некое вещество, способное активно испускать антипротоны. Ты, Эл, возьмешься утверждать, что философский камень, великий магистерий, не был таким вот веществом? Сам подумай, что бы произошло, опусти мы гран подобного вещества в лужу ртути? Антипротоны незамедлительно вошли бы в реакцию с протонами ядер ртути. Иными словами, прямо на глазах эта лужа превратилась бы в лепешку золота. Такое вещество, Эл, довольно легко представить. В нем нет ничего, что показалось бы нам диким. Оно должно всего лишь иметь кристаллическую структуру и не проводить электричества. Тогда его кристаллическая решетка будет усеяна некими «дырами» – своеобразными капканами для электронов. Попадая в подобную «дыру» – я, естественно, несколько упрощаю картину, – электрон может оставаться в ней какое-то время, но вот антипротон, Эл, останется там практически навсегда, пока по какой-то причине не распадется сама кристаллическая решетка… А это, в принципе, и есть философский камень, Эл! – доктор Хэссоп откровенно торжествовал. – Понятно, ты спросишь: откуда на Земле такое? Где искать следы?.. Да все здесь же на Земле, она не столь уж обширна… Скажем, Тибет, камень Чинтамани, таинственный, непонятный. Когда крылатый сказочный конь Лунг-та, способный пересекать Вселенную, принес на себе из созвездия Орион шкатулку с четырьмя священными предметами, среди них находился и камень Чинтамани. Говорят, его внутренний жар может оказывать на человека сильнейшее психологическое воздействие. Может быть, речь идет о радиации? А изменением своих качеств он раскрывает перед посвященными тайны будущего… Большая часть камня со дня его появления на Земле хранится в башне Шамбалы, обители мудрецов Махатм, но отдельные кусочки, возможно, появляются время от времени в самых разных частях света… Тот странный камень… – напомнил он нам, – не от камня ли Чинтамани я разжег свою сигару?.. Если так, значит, и сейчас есть люди, владеющие неизвестными нам знаниями.
Он медленно процитировал:
– «И те первые люди преуспевали в знании всего, что есть на свете. Когда они смотрели вокруг, сразу же видели и созерцали от верха до низа свод небес и внутренности земли. Они видели даже вещи, скрытые в глубокой темноте. Не делая даже попыток двигаться, они сразу видели весь мир с того места, где находились…» Я цитирую древний текст «Пополь-Вух» – название этого свода тебе должно быть известно… Я убежден, есть скрытые знания, хранящиеся в руках немногих людей, пекущихся о судьбе человечества… Величественный противник, не правда ли? Разве ты не хотел бы схватиться с ним?.. В конце концов, таинственный камень Чинтамани, он же философский камень, мог попасть на Землю естественным путем – в виде метеорита… А если это так, то почему им владеет не Консультация?
Вопрос был сильный. Я пробормотал:
– Вы узнаете истину, и она сделает вас свободными…
Доктор Хэссоп кивнул. Он был очень серьезен.
– Теперь о главном.
Мы с шефом переглянулись.
Золото, более чистое, чем природное; антивещество, способное сохраняться в земных условиях: порошки для получения наследства; порошки Нострадамуса; напиток забвения; греческий огонь; герметичная закупорка; холодные лампы, светящие вечно, – все это еще не главное?
Я был восхищен.
Ну да, я понял доктора Хэссопа. Если существуют камень Чинтамани, тайны алхимиков, значит, должна существовать и некая каста, хранящая столь важные знания. Возможно, эта каста считает, что все перечисленное вовсе не пойдет на пользу человечества, как, скажем, не пошло ему на пользу ядерное оружие. Есть много вещей, весьма привлекательных для человечества, но столь же для него опасных. Почему кому-то не взять на себя миссию охранителей, раз уж человечество обожает играть в войны? К слову, великий Ньютон нисколько не сомневался в существовании тайных, скрытых от нас знаний и, естественно, неких обществ, охраняющих эти знания.
Доктор Хэссоп процитировал:
– «Существуют и другие великие тайны, помимо преобразования металлов, о которых не хвастают посвященные. Если правда то, о чем пишет Гермес, эти тайны нельзя постичь без того, чтобы мир не оказался в огромной опасности…»
Доктор Хэссоп внимательно взглянул на меня.
Известно множество сохранившихся с древних времен рукописей алхимиков. Тысячи их спешили изложить на пергаменте, а затем и на бумаге сведения, которые казались им чрезвычайно важными и которые не должны были исчезнуть вместе с ними. А с некоторого времени работы их стали попадать под некий тайный контроль… Чей?.. Точного ответа нет, можно только догадываться… Еще в третьем веке до нашей эры индийский император Ашока, потрясенный видом поля боя, усыпанного истерзанными окровавленными трупами, навсегда отказался от войн, от любого насилия, и посвятил свою жизнь наукам, основав, возможно, одну из таких вот тайных каст хранителей и сберегателей опасных знаний. Общество это, или каста, вошло в историю под названием Девяти Неизвестных, а разве оно было одно?
– Вы думаете, такие общества существуют и сегодня?
– А что может им мешать? Деятельность подобных обществ не может быть прерывистой.
– Они могут хранить тайны неизвестного оружия?
– Разумеется.
– А доказательства? Следы?
Доктор Хэссоп неторопливо откинулся на спинку удобного кожаного кресла:
– Доказательства? Ты же листал досье, Эл… А этот перстень с огнем в гнезде… Разве этого мало?
Мы помолчали. Потом шеф сказал:
– Конечно, мы рискуем. Но чем? Средствами.
– Не только, – усмехнулся я. – Кое-кто рискует и жизнью.
– Это так. Но риск – это твоя работы. А любая находка, связанная с алхимиками, может подарить Консультации невероятные возможности, Эл…
– И вы знаете, где искать? Нашли выход на алхимиков?
– Не знаем, Эл, выход ли это, но кое-что мы нащупали. Это очень тонкая ниточка. С такими умеешь работать только ты. Мы предлагаем тебе отправиться на станцию Спрингз-6 – крошечную станцию в бобровом штате. Все, что от тебя требуется, это терпение. Ты будешь гулять по улицам, заходить в аптеки, лавки, бродить по перрону, думать о вечности. Потом к тебе подойдет человек.
– Думать о вечности обязательно?
– Можешь думать о бабах, Эл, это неважно.
– А потом ко мне подойдет человек… Как я его узнаю?
– Тебе не надо его узнавать, он узнает тебя. Мне не нравится такой подход, но мы были вынуждены согласиться. Никаких других условий у нас не приняли. Человек, который к тебе подойдет, возможно, выведет нас на алхимиков.
– И что он мне передаст? Золото, более чистое, чем природное? Порошки Нострадамуса? Философский камень?
– Не шути так, Эл. Он назовет тебе адрес. Я не знаю, что это будет за адрес. Может, предместье Каира или катакомбы Александрии. А может, это будет мадрасский или афинский адрес, здесь трудно даже предположить. Но если, Эл, мы получим адрес, нас ничто уже не остановит.
– А если он раздумает или не назовет адреса?
– Именно поэтому мы посылаем тебя, – шеф наклонил голову и смотрел на меня холодно, с полным пониманием ситуации. – Главное, чтобы этот человек подошел к тебе. Если он подойдет, мы уверены в успехе. Если он подойдет, ты обязан вырвать у него адрес. Как – это уже твое дело. Я знаю, Эл, ты умеешь все. В данном случае ты абсолютно свободен в действиях, и пусть тебя ничто не смущает.
Доктор Хэссоп согласно кивнул. Было видно, что они думали об этом много и долго. Есть много вещей, которые развязывают язык даже самого сдержанного, молчаливого человека. Чтобы кого-то разговорить, совсем не нужен испанский сапог.
– Спрингз-6 – убогое, заброшенное местечко, Эл.
Я кивнул. Информацию я уже проглотил. Ничего больше они мне не обещали, но дело выглядело достаточно ясным. Я уже собирался встать, когда шеф, будто вспомнив что-то, сунул руку в карман и извлек из него фотографию.
– Вот, кстати, – заметил он, – ты помнишь этого человека?
Я засмеялся:
– Надеюсь, в Спрингз-6 ко мне подойдет не он?
Шеф строго наклонил голову:
– Разумеется. Но этот человек, Эл, нас тоже интересует. Уверен, что при встрече ему надо помочь.
Человека, изображенного на фотографии, я, конечно, узнал.
Бобровый штат не случайно называют еще штатом тертых людей. В свое время они долго шли с востока и прочно осели в этих краях. Их скрипучие фургоны, длинноствольные ружья вселяли ужас в индейцев. Но человек с фотографии попал в бобровый штат не на фургоне. Он попал туда с воздуха.
– Внимательно приглядывайся к людям, Эл, ты это умеешь. Внимательно приглядывайся к каждому человеку…
В Спрингз-6 я приглядывался к каждому, и не моя вина, что нужный человек так и не подошел ко мне…
Я вздрогнул.
Где-то в голове поезда щелкнуло несколько выстрелов (похожих на автоматные), поезд дернулся и, кажется, начал сбавлять ход. Не знаю почему, но я вдруг вспомнил о маленьком малайце, которого его приятели назвали Паулем. Он мне не понравился при нашей стычке на перроне, и сейчас, услышав выстрелы, я почему-то вспомнил о нем.
Хлопнула дверь тамбура. Я оглянулся.
Мои предчувствия меня не обманули: это были малайцы. Их было двое, и один из них ткнул меня в бок стволом короткого армейского автомата. Теперь я понял, чем были заполнены их тяжелые саквояжи… Понял я и то, что сопротивляться бессмысленно.
3
Начни свое дело в срок и вовремя его закончи.
Совсем не спеши, не надо спешить, зачем нам спешить, Эл? Но никогда не медли, медлят проигрывающие.
Альберт Великий, «Таинство Великого деяния» в устном пересказе доктора Хэссопа.
Оказалось, малайцы знают не только свой пронзительный носовой язык. Обыскав меня, внятно и ясно, даже не прибегнув к помощи прикладов, они объяснили мне, куда я должен пройти и где сесть. Я не возражал.
Они теперь не казались мне шумливыми, как полчаса назад на перроне, зато я никак не мог подсчитать – сколько их? Они входили, выходили, и все были походки друг на друга. То я убеждал себя, что их не более семи, то мне вдруг начинало казаться, что их не менее дюжины. Впрочем, благодаря натренированной памяти, троих из них, и прежде всего, конечно, Пауля, я все же смог выделить сразу. Он тоже не забыл о нашем столкновении, и остро, нехорошо косился в мою сторону. Чем-то я его, видно, здорово задел. Второй, похожий на обезьяну, обряженную в спортивный костюмчик и мягкий тонкий берет, некто Йооп, так запомнилось мне его имя, сразу присел в углу вагона и, зажав автомат между ног, тихо сидел там. Третьего из тех, кого я выделил, звали Роджер. Похоже, малайцы его слушались. По крайней мере, именно к нему они бежали с вопросами. А запомнить его было легче всех – левую его щеку пересекал короткий, грубо залеченный шрам. Как ни странно, Роджера это нисколько не портило, и со шрамом на щеке он выглядел привлекательнее своих приятелей.
Что касается пассажиров, которых согнали в вагон со всего поезда, их оказалось меньше, чем я думал, – человек тридцать, от силы тридцать пять. Они даже не заполнили вагона. Среди них я, естественно, увидел усатого франта в отличном темном костюме из тонкой шерсти (плащ он держал в руке) и с резной костью. Он явно был с юга, от него так и несло магнолиями.
Здесь же сидел мамалыжник из Теннеси (он сам так представился), который ехал в гости к сестре и экономил на ночном поезде. Совершенно растерянный, он успел рассказать это за считанные минуты. Казалось, он ждал утешения, но ему понимающе кивнули лишь фермеры, постаравшиеся как можно поглубже заткнуть под сиденья свои большие плетеные корзины. Потомки мормонов и сами мормоны – они были плотными, белобрысыми, нравственными, трудолюбивыми. Не знаю, почему я так подумал, скорее всего по ассоциации все с той же «Книгой Мормона».
Остальные, похоже, были местными – пожилые люди, смирные, как бобры. Никто из них ни в чем не перечил малайцам, впрочем, и малайцы вели себя не грубо. Бросив на пол пару пластиковых мешков, они подняли на ноги меня и мормонов:
– Быстро! Заклеить окна!
В мешках оказались старые газеты и клейкая лента.
Мормоны и я, потом еще два бивера-добровольца взялись за дело. Поезд к этому времени остановился, похоже, посреди большой лесной поляны, но, может быть, я просто не видел в темноте деревьев. Малайцы сосредоточились у входов, среди них стоял и Пауль. Я старался не поворачиваться в его сторону. Но даже Пауль забыл про меня, так малайцев заворожили мормоны. Они действительно умели трудиться – аккуратно, споро. Они трудились, как пчелы, и скоро окна были заклеены газетами.
Я воспользовался моментом.
– Кажется, там стреляли… – я кивнул в сторону, где должен был находиться локомотив. – Надеюсь, никто не пострадал?
Роджер усмехнулся:
– Машинист корчил из себя героя. Его подстрелили. – И пояснил: – Нам нужны не герои, а заложники.
– Где мы остановились?
Роджер счел меня слишком назойливым:
– Сядь на свое место и помолчи.
Он был чуть ли не вдвое ниже меня, но оружие давало ему абсолютное преимущество. Я пожал плечами:
– Может, машинисту нужна помощь? Я умею перевязывать раны.
– Помощь? Машинисту она уже не нужна.
Двери со стороны локомотива вдруг раздвинулись, вошли еще два малайца с автоматами. Они удовлетворенно взглянули на заклеенные окна, а потом рассадили пассажиров парами, заодно связав створки раздвижной двери крепкой тяжелой цепью, извлеченной из кожаного саквояжа. На эту же цепь, работая осторожно, вдумчиво, они подвесили на растяжках три рубчатых медных цилиндра, видимо, начиненных взрывчаткой. Я поежился, – заряд был немалым. Подтверждая мои подозрения, Роджер беззлобно объяснил: сунетесь к двери, попытаетесь их открыть, весь вагон разнесет в щепы.
Сказанное не дошло только до очнувшегося наконец усатого франта. Полусонный, он вдруг заговорил, не теряя своего высокомерного вида.
– Спрингз-9? – спросил он у мормонов.
– Нет, – смиренно ответил один из них. Его круглые щеки были залиты бледным румянцем.
– Спрингз-8? – удивился франт, стараясь не терять своего высокомерия.
– Эй, ты! – крикнул кто-то из малайцев. – Заткнись! Никто еще никуда не приехал!
– Как так? – по-настоящему удивился усатый франт. – Почему же мы стоим? Где мы стоим?
Все тот же мормон смиренно пожал плечами.
– Мы ведь стоим? – франт тяжело приподнялся, опираясь на свою резную трость. – Я, пожалуй, прогуляюсь.
Он ничего не понимал.
– Сядьте, – негромко подсказал я франту. – Вы ведете себя неправильно.
– Эй, ты! – малайцы уже не шутили. – Сядь и заткнись! Вы – заложники. Если наши требования будут приняты, мы вас отпустим. Если этого не случится, мы всех расстреляем.
– Расстреляете?
– Не задумываясь, – твердо ответил Роджер. Ни один мускул не дрогнул на его коричневом лице. – Мы просто вынуждены будем это сделать.
– Но кто вы? – спросил я.
Роджер взглянул на меня без улыбки, его английская речь была правильной.
– Южные Молукки. Приходилось слышать?
Я наморщил лоб. Ну да… Фикусы, мимозы, дуриан, древовидные папоротники… Еще обезьяны, похожие на собак, жемчуг и пряности… Наверное, вулканы… Впрочем, в последнем я не был уверен.
– Южные Молукки? Но это же Индонезия!
– Вот именно – Индонезия, – с отвращением произнес Роджер. – А Южные Молукки должны быть Южными Молукками. Республика Южных Молукк – независимая и свободная, – произнес он горделиво. – Мы требуем только своего, не покушаясь на чужое. Индонезия Индонезией, а Южные Молукки – это Южные Молукки!
– Но почему вы ищете свободу так далеко от своей страны?
– Мы ищем ее не только здесь, но и в Индонезии, и в Голландии. В конце концов, – усмехнулся Роджер, – все началось с Голландии, это она владела нашими островами. Пора пришла – Южные Молукки должны стать свободными. Сейчас, в это время, – он глянул на наручные часы, – наши люди в Амстердаме штурмуют представительство Индонезии. Мы хотим, чтобы весь мир узнал о наших проблемах. И ваша страна тоже.
– Поэтому вы застрелили машиниста? Он же, наверное, и не слыхал никогда о ваших Молукках.
– Мы ни перед чем не остановимся.
– Я вижу… – пробормотал я.
– Заткнись! – это крикнул Пауль. Он издали смотрел на меня, его маленькие кривые зубы были крепко стиснуты. Я невольно вспомнил слова шефа: «Все, что от тебя потребуется, – это терпение. Ты будешь гулять по улицам, заходить в аптеки и лавки, бродить по перрону, думать о вечности…» Кажется, он так и сказал. Самое время подумать о вечности.
– Послушайте, – спросил я малайца со шрамом на щеке, Роджера, – вы христианин?
– Да, – ответил он, – я католик.
Мормоны неодобрительно переглянулись.
– И вы аккуратно посещаете воскресные обедни?
– Конечно.
– И искренне верите в рай и ад?
Роджер выглядел озадаченным:
– Я верю всему, чему учит святая церковь.
– И любите ближних своих, как нам завещал Иисус?
Вытянув шеи, пассажиры и малайцы внимательно прислушивались к нашей беседе.
– Ну да, – озадаченно подтвердил Роджер.
– Но вы же преступаете сейчас все христианские заповеди.
Малаец возразил:
– Нас вынудили. Нашу страну угнетают.
– Разве это делаем мы?
Малаец промолчал. Зато из-за стены вагона где-то невдалеке послышался рев мотора, потом истошно взвыла сирена.
– Это солдаты, – сказал я. – Они окружают поезд.
Теперь все смотрели на малайцев. Надо отдать им должное, услышав про солдат, они чуть ли не повеселели.
– Прекрасно, – сказал Роджер, и впервые за это время неровный шрам на его щеке дрогнул. – Этого мы и хотели.
Он добавил что-то еще, что звучало как «тодью», но этого слова я не понял.
– Иди сюда, – Роджер поманил меня к двери маленькой коричневой рукой, которую я, без сомнения, мог перебить одним ударом ладони, но в другой-то руке Роджера находился автомат – поэтому я послушно приблизился.
– Пауль, привяжи его.
Пауль незамедлительно тщательно выполнил приказ. Он привязал меня капроновым шнуром прямо к цепям, на которых висели цилиндры со взрывчаткой. Попробуй я подняться, от нас ничего бы не осталось. Хорошо еще, что я мог сидеть. Не самое лучшее быть привязанным к взрывному устройству, но я мог сидеть, а это уже утешало.
– Ослабьте узлы, – попросил я.
Пауль нехорошо взглянул на меня, но Роджер кивнул, и узлы были немного ослаблены.
– Пауль! Йооп! – приказал Роджер. – Вы останетесь в вагоне. Если кто-то захочет уйти или хотя бы сорвать газету с окна, стреляйте без предупреждения.
Торопясь, он повел своих людей в тамбур. И только сейчас я увидел напротив себя еще одного человека. Раньше его скрывала от меня высокая спинка кресла.
Этот человек был тощ и нескладен. Толстый плащ, точнее, пальто, он, свернув, держал на коленях, – больше при нем ничего не было – ни сумки, ни чемодана. На бивера он не был похож, был явно приезжим – невыразительный, серый, медлительный, казалось, ни на что не обращавший внимания.
Где-то за вагоном прогремели выстрелы. Стреляли, наверное, поверх вагона, ни одна пуля не ударила в стенку или стекло. Дальняя дверь раздвинулась. Кто-то из малайцев крикнул:
– Пауль, солдаты хотят штурмовать поезд! Возьми того, что с усами!
Пауль незамедлительно сдернул с сиденья усатого франта. Тот чуть не упал, но все же удержался на ногах. Вид у него теперь был униженный и больной – он расплачивался за пьянство. Опасливо прислушиваясь к длинной пулеметной очереди, франт впереди Пауля прошел к выходу и исчез за сомкнувшимися за ним дверями. Йооп из угла настороженно следил за нами, но никто не шелохнулся. В соседнем вагоне один за другим гулко ударили три выстрела.
«Это первый!.. – мрачно подумал я. – Они держат слово… – И подумал: – Кто будет следующим?..»