Страница:
* * *
Книги заполняли и эту комнату. Такое было первое впечатление – нудное и угнетающее нагромождение книг. Останки отца Тубелчека лежали поверх кучи упавших книг. Несомненно, он был мертв. Никто бы не выжил при такой потере крови. И никто не смог бы так долго оставаться живым с головой похожей на спущенный футбольный мяч. Должно быть, кто-то стукнул его булавой.– Та старуха выбежала с криком, – салютуя, сказал констебль Посети. – Поэтому я вошел и застал все в таком виде, сэр.
– Именнов таком, констебль Посети?
– Да, сэр. И меня зовут Посети-Неверующего-С-Разъяснительным-Памфлетом, сэр.
– Кто была та старуха?
– Она назвалась миссис Канаки, сэр. Она сказала, что она всегда приносит ему еду и обслуживает его.
– Обслуживаетего?
– Вы понимаете, сэр. Убирает и подметает.
На полу и правда валялся поднос с разбитым кувшином и рассыпанной кашей. Женщина, которая обслуживала старика, была шокирована, увидев, что кто-то обслужил его раньше.
– Она трогала его?
– Говорит что нет, сэр.
Это означало, что старый священник умер самой аккуратнойсмертью, какую Ваймз когда-либо видел. Руки его были сложены на груди. Глаза были закрыты.
И что-то, похожее на скрученную бумажку, было вложено в его рот, придавая трупу неуместно развязанный вид, как если бы он решил выкурить последнюю сигарету после того как умер.
Ваймз очень осторожно вытащил маленький свиток и развернул его. Он был покрыт очень аккуратно вписанными, но незнакомыми буквами. Единственную полезную информацию, что можно было из них извлечь, было то, что автор этих строк использовал единственную доступную в избытке жидкость, разлитую вокруг.
– Фук, – сказал Ваймз. – Написано кровью.Кто-нибудь может понять, что здесь написано?
– Да, сэр!
Ваймз закатил глаза.
– Да, констебль Посети?
– Посети-Неверующего-С-Разъяснительным-Памфлетом, сэр, – обиженно сказал констебль Посети.
– … – Неверующего-С-Разъяснительным-Памфлетом [8]. Я как раз хотел так сказать, констебль, – сказал Ваймз. – Итак?
– Это древнее Клатчианское написание, – сказал констебль Посети. – Одно из племен, живущих в пустыне, которые называются Кенотины, сэр. У них древняя, но имеющая фундаментальное заблуждение…
– Да, да, да, – сказал Ваймз, он уже научился определять, когда разговор начинал переходить на религиозный бред. – Но Вы знаете, что это значит?
– Я могу узнать, сэр.
– Хорошо.
– Между прочим, была ли у Вас какая-нибудь возможность посмотреть на те листовки, которые я Вам недавно дал, сэр?
– Я был очень занят! – автоматически ответил Ваймз.
– Ничего страшного, сэр, – сказал Посети и улыбнулся изнуренной улыбкой тех кто борется с большим злом. – В любое удобное для Вас время.
Страницы из многих сброшенных на пол книг были вырваны и разбросаны повсюду.
На многих из них были пятна крови.
– Некоторые из них, похоже, религиозные, – сказал Ваймз. – Можно найти кое-что, – он повернулся. – Камнелом, огляди все здесь, хорошо?
Камнелом перестал очерчивать труп мелом.
– Есть, сэр. Что искать, сэр?
– Все что найдешь.
– Хорошо, сэр.
Ваймз с ворчанием присел на корточки и потыкал пальцем серое пятно на полу.
– Грязь, – сказал он.
– Энто бывает на полу, сэр, – подсказал Камнелом.
– Только это белая. А у нас здесь чернозем, – сказал Ваймз.
– А, – сказал Камнелом. – Улика.
– Конечно, может быть, и просто грязь.
Было что-то еще. Кто-то попытался привести в порядок книги. Несколько дюжин книг были сложены в одну аккуратную башню, толщиной в одну книгу, самые большие книги в основании, края подогнаны с геометрической точностью.
– Вот чего я непонимаю, – сказал Ваймз. – Была борьба. Пожилого человека жестоко атаковали. Потом кто-то – может он сам, умирая, может быть убийца – пишет что-то, используя кровь бедняги. И аккуратно сворачивает и засовывает в рот как конфетку. Потом он умирает, кто-то закрывает ему глаза, укладывает его аккуратно, строит аккуратную башню из книг и… что делает? Выходит в бурлящий круговорот, что называется Анх-Морпорк?
Сержант Камнелом самым честным образом поднял в одну бровь, изображая задумчивость.
– Могет быть… могет быть ест следы снаружи энтого окна, – сказал он. – Энтот «улика» завсегда надобно искать тама.
Ваймз вздохнул. Камнелом, несмотря на то, что у него была всего одна извилина, да и та от шлема на несколько размеров меньше требуемого, был хорошим полицейским и чертовски хорошим сержантом. У него был тот особый тип глупости, который невозможно обмануть. Донести до него хоть какую-нибудь мысль было практически невозможно, но еще сложнее было выбить ее из него [9].
– Камнелом, – сказал он, как можно мягче. – На той стороне окна тридцатифутовый обрыв к реке. Там не могут остаться… – он запнулся.
Вообще-то это была река Анх.
– Любые следы уже должны быть смыты, – поправил себя. – Почти наверняка.
Однако он выглянул из окна, на всякий случай. Река булькала и бурлила под ним. Не было никаких следов, даже на знаменитой коре спекшихся отбросов, держащихся на реке. Но было еще одно пятно грязи на подоконнике.
Ваймз соскреб немного и понюхал.
– Похоже, что еще немного белой глины, – сказал он.
Он не мог вспомнить хоть где-то место с белой глиной в окрестностях города. Как только выходишь из города, то везде есть только жирный чернозем вплоть до Рамтопса. Человек, перешедший через поле, вырастал на два дюйма.
– Белая глина, – сказал он. – Где здесь поблизости, черт побери, земля с белой глиной?
– Это мистично, – сказал Камнелом.
Ваймз весело ухмыльнулся. Это действительномистика. А он не любил мистики. Мистика обычно становилась сложнее, если ее не отгадать с самого начала. Она размножалась.
Обычные убийстваслучались всегда. И обычно даже Камнелом мог разобраться в них. Когда обезумевшая женщина стоит над лежащим мужем с торчащей из него изогнутой кочергой и причитает: «Он не должен был так говорить о нашем Невилле!», то получаешь слишком мало вариантов для обдумывания между двумя чашками кофе. И когда в субботнюю ночь находишь кучу различных частей тела, пригвожденных к стенам, потолку и полу в «Штопанном барабане», а остальная клиентура сидит ошарашенная, глазея по сторонам, совершенно не нужен интеллект Камнелома, чтобы разобраться что произошло.
Он посмотрел на останки отца Тубелчека. Было удивительно, сколько вытекло крови, с его тонкими руками и неразвитой грудью. Он, конечно же, не мог сильно драться.
Ваймз наклонился и осторожно поднял одно веко трупа. Мутный голубой глаз с черным зрачком смотрел на него из того места, где сейчас находился старый священник.
«Религиозный старик, что жил в двух тесных комнатках и конечно же не делавший ничего такого… Какую угрозу кому он…?»
Констебль Посети просунул голову через дверь.
– Там гном внизу, без бровей и кудрявой бородой, говорит, что Вы сказали ему прийти, сэр, – сказал он. – И некоторые граждане говорят, что отец Тубелчек был их священником и они хотят похоронить его как подобает.
– А, это должен быть Малопопка. Пришли его сюда, – выпрямляясь, сказал Ваймз. – Остальным скажи, что придется подождать.
Малопопка забрался по лестнице, увидел сцену и успел добежать до окна еще до того как его вырвало.
– Теперь лучше? – спросил Ваймз, когда все закончилось.
– Э… да. Я думаю.
– Тогда займись этим.
– Э… а что конкретно Вы хотите, чтобы я сделал? – спросил Малопопка, но Ваймз уже спускался по лестнице.
* * *
Ангуа зарычала. Это послужило сигналом Кэрроту, что он может опять открыть глаза.Женщины, как однажды заметил Кишка Кэрроту, думая, что ему нужен совет, в мелочах бывают очень забавны. Им может не нравится, если кто-то видит их без косметики, они могут настаивать на покупке маленьких чемоданов, хотя вещей берут гораздо больше, чем мужчины. В случае с Ангуа она не любила когда кто-нибудь смотрел ее превращение из человеческой в волчью форму или наоборот. Она говорила, что она стесняется этого. Кэрроту можно было видеть ее в обоих видах, но не в тех нескольких, которые она принимала при превращении, иначе он бы никогда не увидел бы ее еще раз.
Мир был другимглазами волка.
С одной стороны, он был черно-белым. В той его части что называлось «зрение», он был одноцветным, но о чем беспокоится, если зрение уходит на задний план, когда обоняние выходит на первый, смеясь и высовывая руки из окна, чтобы показать неприличные жесты всем остальным чувствам. После она помнила запахи как цвета и звуки. Кровь была темно-коричневой и низким басом, черствый хлеб, на удивление, был звонким ярко-голубым, и каждое человеческое существо было четырехмерной калейдоскопической симфонией. С носовым видением можно было смотреть сквозь время, так же как и на расстоянии: человек мог постоять минутку и уйти, но часом позже он все еще стоит там, для носа запахи только едва улетучивались.
Она обошла все островки в Музее Хлеба Гномов, мордой вниз. Потом она вышла и обошла аллею, стараясь также найти что-нибудь там.
Через пять минут она вернулась к Кэрроту и дала сигнал.
Когда он снова открыл глаза, она протаскивала юбку через голову. В этом у людей было преимущество. Нет ничего лучше пары ручек.
– Я думал, ты пойдешь по следам на улице, – сказал он.
– По чьим следам? – спросила Ангуа.
– То есть?
– Я чувствую его запах, твой, хлеба и все.
– Больше ничего?
– Грязь. Пыль. Обычные запахи. О, да, есть старые следы, в несколько дней. Например, я знаю, что ты был здесь на прошлой неделе. Очень много запахов. Жир, мясо, почему-то сосновая смола, старая еда… но я могу поклясться, что здесь не было ни одного живого существа в течение дня, за исключением его и нас.
– Но ты говорила, что всеоставляют следы.
– Все оставляют.
Кэррот посмотрел на останки куратора. Как ни формулируй, как широко не используй определения, он, несомненно, не мог покончить жизнь самоубийством.
С помощью буханки хлеба.
– Вампиры? – сказал Кэррот. – Они могут летать…
Ангуа вздохнула.
– Кэррот, я могу сказать, был ли вампир здесь в течение месяца.
– В ящике стола есть почти полдоллара мелочью, – сказал Кэррот. – Все равно, вор пришел сюда за боевым хлебом, не так ли? Это очень ценный культурный экспонат.
– У этого бедняги были родственники? – спросила Ангуа.
– Насколько я помню, была старшая сестра. Я прихожу раз в месяц, просто чтобы поболтать. Он дает мне подержать экспонаты, знаешь ли.
– Наверно, это очень захватывает, – не сдержалась Ангуа.
– Это очень… удовлетворяет, да, – торжественно сказал Кэррот. – Напоминает мне дом.
Ангуа вздохнула и зашла в комнату позади выставки. Как и во всех задних комнатах музеев, она была полностью заполнена ненужным хламом, а также экспонатами с сомнительным происхождением, такими как монетами с датой «52-ой год до Рождества Христова». Стояло несколько скамей с обломками гномьего хлеба, опрятная коробка с мешалками, и повсюду бумаги. Около одной стены, занимая большую часть комнаты, стояла печь.
– Он изучает старинные рецепты, – сказал Кэррот, наверно, он чувствовал необходимость доказать знания и опыт старика даже после его смерти.
Ангуа открыла дверь печи. Теплом пыхнуло в комнату.
– Чертова печь для выпечки, – сказала она. – Для чего все эти штуковины?
– А… Видно он выпекал метательные ячменные лепешки, – сказал Кэррот. – Довольно убийственное оружие ближнего боя.
Она закрыла дверь.
– Пойдем вернемся в участок, и они пришлют кого-нибудь для…
Ангуа остановилась.
Всегда было очень опасно, сразу после изменения формы, особенно так близко к полнолунью. Не было так плохо, когда она была в форме волка. Она оставалась разумной, или, по крайней мере, чувствоваласебя разумной, хотя жизнь казалась много проще, может она была исключительна разумна для волка.
Тяжело было, когда она опять становилась человеком, и многое казалось очень сложными. Несколько минут, до тех пор, пока поле морфоза полностью не охватывало ее, она чувствовала, что ее чувства остаются острыми; запахи все еще были очень сильны, а ее уши слышали много больше, чем хилый человеческий слух. И она могла больше думатьо вещах, вкус которых она испробовала. Волк может понюхать столб и узнать, что старый Бонзо проходил здесь вчера, он был промокший, что хозяин опять кормил его требухой, но человеческий разум уже мог думать о всяких почему и зачем.
– Естьчто-то еще, – сказала она, тихонечко вдыхая воздух. – Слабый запах. Не живое существо. Но… ты не чувствуешь запах? Что-то вроде грязи, но не совсем. Что-то вроде… оранжевое…
– Хм… – тактично сказал Кэррот. – У кого-то из нас нет твоего носа.
– Я обоняла это и раньше, где-то в этом городе. Не могу вспомнить где… Сильный запах. Перебивает остальные. Запах грязи.
– Ха, ну, на этих улицах.
– Нет, это не… совсемгрязь. Острее. В три раза.
– Знаешь, иногда я завидую тебе. Хорошо, наверно, быть волком. Только не надолго.
– В этом есть свои недостатки. «Например, блохи,– подумала она, пока они запирали музей. – И еда. И постоянное раздражающее чувство, что надо носить три лифчика одновременно».
Она продолжала убеждать себя, что все было под контролем, определенным образом так оно и было. Она бродила по городу лунными ночами, хорошо, были случайные куры, но она всегда помнила, где была, и возвращалась туда на следующий день, чтобы просунуть деньги под дверь.
Тяжело быть вегетарианкой и выковыривать мясо из зубов по утрам. Хотя она, определенно, отлично держалась.
«Определенно»,– еще раз она заверила себя.
У нее был разум Ангуа, а не волка, когда она бродила по ночам. Она была полностью уверена в этом. Волк не остановится на курице, не выдержит.
Она содрогнулась.
Кого она обманывала? Легко быть вегетарианкой днем. Все силы уходили на то, чтобы не стать людоедкой ночью.
* * *
Часы начали отбивать одиннадцать, когда карета Ваймза выбралась из пробки и добралась до дворца патриция. Ноги коммандера Ваймза подкашивались от усталости, но он вбежал по пяти лестничным пролетам и рухнул в кресло в комнате ожидания.Минуты проходили.
Никто не стучится в двери патриция. Он вызывает в естественной уверенности, что человек уже пришел.
Ваймз сидел, наслаждаясь моментом ничегонеделанья.
Что-то внутри пиджака пропищало:
– Бинг-бинг-бинги-бинг!
Он вздохнул, вытащил обтянутую кожей шкатулку размером примерно с книгу и открыл.
Дружелюбное, но немного взволнованное лицо взглянуло на него из решетки.
– Да? – спросил Ваймз.
– 11.00. Встреча с лорд-мэром.
– Да ну? Уже пять минут двенадцатого.
– Э… Так Вы уже встретились, не так ли? – спросил джинчик.
– Нет.
– Мне продолжать напоминать Вам об этом или как?
– Нет. В любом случае ты не напомнил мне о колледже гербов в десять.
Лицо джинчика в панике исказились.
– Сегодня вторник, не так ли? Могу поклясться, что сегодня вторник.
– Уже прошел час.
– Ой, – джинчик выглядел подавленным. – Э. Хорошо. Извините. Ох. Эй, я могу сказать, который сейчас час в Клатче, если хотите. Или Генуе. Или Ганг-Ганге. В любом из этих мест. Только назовите.
– Мне не нужно знать который час в Клатче.
– А вдруг, – безнадежно сказал джинчик. – Подумайте только, какое впечатление Вы произведете на людей, если во время тусклой беседы Вы скажете: «Между прочим, Клатч отстает от нас на час по времени». Или Бес-Пеларджик. Или Эфеб. Спросите меня. Не стесняйтесь. Я не возражаю. В любом из этих мест.
Ваймз внутренне вздохнул. У него была записная книжка. Он туда все записывал. Это всегда было удобно. А затем Сибил, да благословят ее боги, купила ему этого джинчика с пятнадцатью функциями, которые включали много чего еще, хотя насколько он понял, по меньшей мере, десять из них состояли из извинений за неисправную работу оставшихся пяти.
– Ты мог бы записать мемо? – сказал Ваймз.
– Ух-ты! Правда? Черт! Хорошо. Сделаю. Никаких проблем.
Ваймз прочистил горло:
– Увидится с капралом Ноббсом, тема: трудовая дисциплина; также тема: графское происхождение.
– Э… извините, это и было мемо?
– Да.
– Извините, сначала Вам надо сказать «мемо». Я уверен, что это написано в руководстве.
– Хорошо, это быломемо.
– Извините, Вам придется повторить его еще раз.
– Мемо: Увидится с капралом Ноббсом тема: трудовая дисциплина; также тема: графское происхождение.
– Принято, – сказал джинчик. – Вы хотите, чтобы я напомнил о нем в какое-то определенное время?
– По местному времени? – издеваясь, спросил Ваймз. – Или по времени, скажем, Клатча?
– По правде говоря, я могу сказать который сейчас час в…
– Я думаю, я лучше запишу это в записную книжку, если ты не возражаешь.
– О, ну, если Вы предпочитаете. Я могу распознавать почерк, – с гордостью сказал джинчик. – Я довольно-таки разработанный.
Ваймз вытащил записную книжку и показал ее джинчику.
– Например, это, – сказал он.
Джинчик скосил глаза на секунду.
– Да, – сказал он. – Это почерк, я уверен. Завитки, крючочки, все соединено. Да. Почерк. Я сразу узнал его.
– А ты не должен мне сказать, что тут говорится?
Джинчик осторожно спросил:
– Говорится? Это создает какой-то шум?
Ваймз убрал книжку и захлопнул органайзер. Откинулся назад и стал ждать.
Кто-то очень умный, много умнее чем тот, что обучал джинчика, установил часы в комнате ожидания патриция. Они тик-такали как и все часы. Но каким-то образом, против всех обычных правил часовщиков, тик-так был нерегулярен. Тик так тик… и потом явная задержка на долю секунды дольше, чем до того… так тик так… и потом тик на долю секунды раньше, чем человеческий разум ожидает. Эффект был сильным, после десяти минут ожидания мыслительные способности даже самых выдающихся падали до нуля. Патриций, наверно, хорошо заплатил часовщику.
Часы прозвонили четверть двенадцатого.
Ваймз подошел к двери и, вопреки обычаю осторожно постучался.
Из-за двери не было ни звука, ни бормотания отдаленных голосов.
Он попробовал ручку. Дверь не была заперта.
Лорд Ветинари всегда говорил, что пунктуальность – вежливость королей.
Ваймз вошел.
* * *
Веселинка старательно соскреб осыпающуюся белую грязь и потом принялся за изучение трупа отца Тубелчека.Анатомия была важным предметом изучения в Гильдии Алхимиков, из-за древней теории, утверждающей, что человеческое тело представляет собой микрокосм вселенной, хотя когда видишь вскрытое тело, трудно представить какую часть вселенной символизирует маленькая и красная штучка, которая делает бум-бум когда тыкаешь в нее. Но, в любом случае, все время приходится практиковаться в анатомии, а иногда даже соскребать ее со стен. Когда новенькие студенты начинают свои первые попытки в опытах, их попытки часто бывают удачными, если говорить в терминологии взрываемости. В результате часто получается синтез игр под названием «Полный ремонт лаборатории» и «Найди-вторую-почку».
Человек был убит серией ударов по голове. Это все, что можно было сказать. Каким-то очень большим тупым предметом [10].
Он внимательно осмотрел все тело. Нигде больше не было заметных следов насилия, хотя… было несколько пятен спекшейся крови на пальцах. Но, вообще-то, кровь была повсюду.
Пара ногтей была содрана. Тубелчек боролся, или, по меньшей мере, пытался защититься руками.
Веселинка внимательно осмотрел пальцы. Что-то было под ногтями. Там проблескивало что-то восковое, похожее на жир. Он не мог понять, чем это могло быть, но может его работа и заключалась в том, чтобы узнать это. Он со знанием дела вытащил конверт из кармана, соскреб массу из под ногтей в него, запечатал конверт и поставил номер.
Потом он вытащил из ящика иконограф и подготовился снять рисунок трупа.
Пока он занимался этим, что-то привлекло его внимание.
Отец Тубелчек лежал с одним открытым глазом, который ему открыл Ваймз и смотрел в пустоту.
Веселинка посмотрел ближе. Он думал, что ему показалось. Но…
Даже сейчас он не был уверен. Разум иногда играет шуточки.
Он открыл маленькую дверку иконографа и заговорил с джинчиком внутри.
– Ты можешь нарисовать его глаз, Сидней? – спросил он.
Джинчик взглянул на него сквозь линзы.
– Только глаз? – пропищал он.
– Да. Как можно большого размера.
– Вы спятили, хозяин.
– И заткнись, – сказал Веселинка.
Он установил ящик на столе и присел. Из ящика слышались ших-ших от мазков кистью. В конце концов послышался шум от поворачивающейся ручки и слегка сырой рисунок вылез из щели.
Веселинка подтянул его. Потом постучал в ящик. Люк открылся.
– Да?
– Крупнее. Большой – на весь лист. Фактически… – Веселинка скосил взгляд на рисунок в руках, – нарисуй только зрачок. Точка в середине глаза.
– На всю бумагу? Вы тронулись.
Веселинка пододвинул ящик ближе к трупу. Послышались щелчки от рычагов, когда джинчик выдвигал линзы наружу, и затем последовало несколько секунд усердной работы кистью. Вылез еще один сырой рисунок. Он показывал большой черный диск. Ну… в основном черный.
Веселинка посмотрел ближе. Там был намек, только намек…
Он постучал в ящик снова.
– Да, мистер Тронутый Гном? – отозвался джинчик.
– Только центр, как можно крупнее, спасибо.
Линзы вылезли еще дальше.
Веселинка нетерпеливо ждал. В соседней комнате были слышны монотонные шаги Камнелома.
Бумага вылезла в третий раз и люк открылся.
– Это все, – сказал джинчик. – У меня кончилась черная краска.
И бумага былачерной… за исключением крошечной зоны.
Дверь с лестницы с грохотом распахнулась и влетел вталкиваемый давлением маленькой толпы констебль Посети. Веселинка с виноватым видом сунул бумаги в карман.
– Это невыносимо! – сказал маленький человек с длинной черной бородой. – Мы требуем,чтобы нас впустили! Кто вы такой, молодой человек?
– Я – В… Меня зовут капрал Малопопка, – сказал Веселинка. – Смотрите, у меня есть значок…
– Хорошо, капрал,– сказал человек, – меня зовут Венгел Реддли, я представляю интересы общины, и я требую, чтобы вы отдали нам тело бедного отца Тубелчека сию же минуту!
Сзади себя Веселинка почувствовал какое-то движение и на лицах впереди вдруг появился легкий испуг. Он обернулся и увидел в дверном проеме Камнелома.
– Все н'рмально? – сказал тролль.
Изменчивая фортуна полицейских позволила Камнелому заполучить подходящий нагрудник вместо куска боевой брони для слонов. В нормальной униформе сержанта нагрудники должны были имитировать накаченные мускулы под одеждой. В отношении Камнелома это не срабатывало, он не мог скрыть свои мускулы за нагрудником.
– Ест какой проблема? – спросил он.
Толпа подалась назад.
– Совсем нет, офицер, – сказал мистер Реддли. – Вы, э, просто так неожиданно зарисовались, все это…
– Энто правильно, – сказал Камнелом. – Я – рисовщик. Энто часто случается неожиданно. В общем, проблема нету, знашит?
– Никаких проблем, офицер.
– Странный штук – проблема, – задумчиво сказал Камнелом. – Я всегда ишу проблемы и когда я нахожу, люди говорят, ее тута нету.
Мистер Реддли собрался.
– Но мы хотим взять тело отца Тубелчека для захоронения, – сказал он.
Камнелом повернулся к Веселинке Малопопка.
– Ты все што нужно сд'лал?
– Думаю, да…
– Он мертвая?
– О, да.
– Ему могет стат лучше?
– Лучше мертвому? Я так не думаю.
Двое полицейских отступили в сторону, давая дорогу для выноса тела по лестнице.
– Почему ты д'лаешь рисунки мертвого человека? – спросил Камнелом.
– Ну, э, может пригодиться, чтобы увидеть, как он лежал.
Камнелом кивнул с умным видом.
– А, он лежал, не так ли? И еще называется святым человеком.
Малопопка вытащил рисунок и посмотрел на него. Он был почтичерным.
Но…
Снизу к лестнице подбежал какой-то констебль.
– Есть там кто-нибудь, кого зовут, – приглушенное хихиканье, – Веселинка Малопопка?
– Да, – угрюмо ответил Малопопка.
– Хорошо, коммандер Ваймз сказал, чтобы Вы немедленно пришли во дворец мэра, все понятно?
– Энто капралМалопопка, знаешь с кем разговариваешь? – сказал Камнелом.
– Ничего, – сказал Малопопка. – Хуже уже не может быть.
* * *
Слухи – это настолько хорошо продистиллированная информация, что они могут просачиваться сквозь что угодно. Им не нужны двери и окна, иногда им не нужны даже люди. Они остаются свободными и не прирученными, перелетая из уха в ухо, даже не касаясь губ.Они уже просочились. Из высокого окна в комнате патриция Ваймз видел людей стекающихся к дворцу. Никакой толпы, нет ничего, что можно назвать хотя бы группами, но броуновское движение на улицах подталкивало все больше людей в направлении дворца.
Он немного расслабился, когда увидел одного или двух стражей входящих в ворота.
На кровати лорд Ветинари открыл глаза.
– А… коммандер Ваймз, – пробормотал он.
– Что происходит, сэр? – спросил Ваймз.
– Кажется, я лежу, Ваймз.
– Вы были у себя в кабинете, сэр. Без сознания.