Пратчетт Терри. Ведьмы за границей

   Далее – еда и питье. Мясо разных рептилий и все такое прочее. На самом деле ничего подобного ведьмы не едят. Можно, конечно, упрекнуть: мол, они кладут в чашку столько сахара, что потом ложку не провернешь, постоянно макают в чай имбирное печенье и пьют, шумно прихлебывая из блюдечка – подобное хлюпанье мы больше привыкли слышать из сточных канав, даже если бы они ели лягушачьи лапки, и то производили бы впечатление куда приятнее. Но это все, в чем можно их упрекнуть.
   Затем – всякие волшебные мази и снадобья. Здесь художникам и писателям повезло куда больше, но это чистое везение. Просто большинство ведьм пребывают в том почтенном возрасте, когда разные мази и притирания обретают в ваших глазах изрядную привлекательность. Вот и на сегодняшнем шабаше по крайней мере двое из присутствующих были натерты знаменитой грудной мазью матушки Ветровоск, которую она готовила из гусиного жира с шалфеем. Мазь эта хоть и не позволяла летать и наблюдать всякие интересные видения, зато здорово уберегала от простуды – в основном благодаря пронзительному запаху, который появлялся на вторую неделю после приготовления и удерживал окружающих на таком почтительном расстоянии, что подцепить от них какую-нибудь инфекцию было попросту невозможно.
   И наконец, сами шабаши как таковые. Ведьма по природе своей животное отнюдь не стадное – тем более когда речь заходит о других ведьмах. У них вечно возникает конфликт сильных личностей. Сборище ведьм – это группа, состоящая сплошь из вожаков, которым некого возглавлять. Основное неписаное правило ведьмовства гласит: «Делай не то, что хочешь, а то, что я тебе говорю». Поэтому выражение «шабаш ведьм» в корне неправильно, обычно это «шабаш ведьмы».
   Вместе ведьмы собираются только тогда, когда иного выхода нет.
   Вот как, к примеру, сейчас.
   Учитывая отсутствие Жалки Пуст, разговор вскоре перешел на все растущую нехватку ведьм^[6].
   – Как ни одной? – удивилась матушка Ветровоск.
   – Вот так. Ни одной, – пожала плечами мамаша Бревис.
   – По мне, так это просто ужасно, – нахмурилась матушка Ветровоск. – Даже отвратительно.
   – Ась? – переспросила старая мамаша Дипбаж.
   – Она говорит, что это отвратительно! – прокричала ей на ухо мамаша Бревис.
   – Ась?
   – Нет ни одной девчонки на замену! На место Жалки!
   – А.
   Смысл сказанного понемногу начал доходить до старой ведьмы.
   – Если никто не будет крошки, я их, пожалуй, подъем, – вдруг встряла в беседу нянюшка Ягг.
   – Вот когда я была молода, ничего подобного не случалось, – строго заявила матушка Ветровоск. – Только по эту сторону горы жило не меньше дюжины ведьм. Само собой, то было до нынешней моды, – она скривила губы, – когда каждый развлекается как знает. Уж больно много всяческих развлечений стало в наши дни. Вот в мою бытность девушкой мы никогда по одиночке не развлекались. Все времени не было.
   – В общем, как говорят умные люди, «тем пофигут», – глубокомысленно заметила нянюшка Ягг.
   – Что?
   – Тем пофигут. Значит, то было тогда, а то сейчас, – пояснила нянюшка.
   – Нечего мне рассказывать, Гита Ягг. Сама знаю, когда – тогда, а когда – сейчас.
   – Надо шагать в ногу со временем.
   – Не понимаю, с чего бы это. И никак не могу взять в толк, почему мы…
   – Видать, опять придется расширять границы, – сказала мамаша Бревис.
   – Ну уж нет, – поспешно отозвалась матушка Ветровоск. – На мне и так уже целых четыре деревни. Метла остыть не успевает.
   – Теперь, когда матери Пуст нет, нас осталось слишком мало, – возразила мамаша Бревис. – Знаю, она, конечно, делала не так уж и много, учитывая ту, другую, ее работу, но тем не менее кое-чем помогала. Ведь иногда достаточно просто быть. Местная ведьма должна быть, и все тут.
   Четыре ведьмы уныло уставились на пламя костра. То есть уставились на костер только три из них. Нянюшка Ягг, которая во всем старалась видеть хорошую сторону, принялась поджаривать себе тост.
   – А вот, к примеру, в Рыбьих Ручьях так они себе волшебника завели, – сказала мамаша Бревис. – Когда тетушка Безнадежка преставилась, оказалось вдруг, что сменить-то ее и некому. Ну, тогда и послали в Анк-Морпорк за волшебником. Самый настоящий волшебник. С посохом. У него там и свое заведение и все такое, а на дверях бронзовая табличка. Так на ней и написано: «Валшебник».
   Ведьмы вздохнули.
   – Госпожа Синьж померла, – добавила мамаша Бревис. – И мамаша Крюкш приказала долго жить.
   – Неужто? Старуха Мейбл Крюкш? – удивилась нянюшка Ягг сквозь крошки. – Это сколько ж ей было?
   – Сто девятнадцать годков, – с охотой сообщила мамаша Бревис. – Я ей как-то говорю: «И не надоело тебе в твои-то годы по горам лазать», – да она и слушать не желала…
   – Да уж, встречаются такие, – кивнула матушка Ветровоск. – Упрямые как ослицы. Только вели им чего-нибудь не делать, так они ни перед чем не остановятся, а все равно сделают по-своему.
   – Знаете, а я ведь слышала ее самые распоследние слова, – похвасталась мамаша Бревис.
   – И что же она сказала? – поинтересовалась матушка Ветровоск.
   – Как мне помнится, «вот зараза».
   – Да, наверное, именно так ей и хотелось уйти… – грустно промолвила нянюшка Ягг.
   Остальные ведьмы согласно закивали.
   – Знаете что… А ведь не иначе как конец настает ведьмовству в наших-то краях, – заметила мамаша Бревис.
   Они снова уставились на огонь.
   – Зефира, небось, никто не догадался захватить? – с затаенной надеждой осведомилась нянюшка Ягг.
   Матушка Ветровоск взглянула на сестер-ведьм. Мамашу Бревис она на дух не переносила, та практиковала по другую сторону горы и имела скверную привычку рассуждать здраво, в особенности если ее вывести из себя. А старая мамаша Дипбаж была, пожалуй, самой бесполезной прорицательницей в истории вещих откровений. И матушка терпеть не могла нянюшку Ягг, которая была ее лучшей подругой.
   – А как насчет молодой Маграт? – простодушно спросила старая мамаша Дипбаж. – Ее участок примыкает прямо к участку Жалки. Может, она согласится еще немножко взять?
   Матушка Ветровоск и нянюшка Ягг переглянулись.
   – У нее не все дома, – уверенно произнесла матушка Ветровоск.
   – Да будет тебе, Эсме, – упрекнула ее нянюшка Ягг.
   – Лично я считаю, что это называется «не все дома», – сказала матушка. – И не пытайся меня переубедить. Когда человек болтает такое о своих родственниках, у него явно не все дома.
   – Ничего подобного она не говорила, – возразила нянюшка Ягг. – Маграт просто сказала, что они сами по себе, а она сама по себе.
   – Вот и я про то, – покачала головой матушка Ветровоск. – А я ей говорю: Симплисити Чесногк была твоей матерью, Араминта Чесногк – твоей бабкой, Иоланда Чесногк – твоя тетка, а ты – твоя… ты – твоя ты! Вот что такое родственные отношения, и не следует забывать об этом.
   Она выпрямилась с довольным видом человека, который только что дал ответ на абсолютно все вопросы, связанные с кризисом самоидентификации.
   – Так она даже слушать меня не стала, – добавила матушка Ветровоск.
   Мамаша Бревис наморщила лоб.
   – Кто? Маграт? – спросила она.
   Она попыталась вызвать в памяти образ самой молодой ведьмы Овцепиков и наконец вспомнила – нет, не лицо, а лишь слегка расплывчатое выражение безнадежной доброжелательности, застрявшее где-то между похожим на майский шест телом и шапкой волос, которые больше смахивают на копну сена после бури. Неустанная творительница добрых дел. Беспокойная душа. Из тех людей, что спасают выпавших из гнезда птенцов, а потом, когда те погибают, плачут горючими слезами, совершенно забывая, что именно такую участь добрейшая Мать-Природа уготавливает всем крошечным, выпавшим из гнезда птенчикам.
   – Вообще-то, на нее это не похоже, – заметила она.
   – А еще она заявила, что хотела бы быть более уверенной в себе, – продолжала матушка Ветровоск.
   – Но что плохого в том, чтобы быть уверенной в себе? – осведомилась нянюшка Ягг. – Без такой уверенности хорошей ведьмой не станешь.
   – А я и не говорю, что это плохо, – огрызнулась матушка Ветровоск. – Я ей так и сказала, ничего, говорю, плохого в этом нет. Можешь, говорю, быть хоть сколько уверенной в себе, только делай, что тебе говорят.
   – Ты вот это вотри-ка, и через недельку-другую все рассосется, – неожиданно встряла старая мамаша Дипбаж.
   Остальные три ведьмы выжидающе посмотрели на старуху: вдруг она еще что-нибудь скажет? Но вскоре стало ясно, что продолжения не предвидится.
   – И еще она ведет… что она там ведет, а, Гита? – повернулась к нянюшке матушка Ветровоск.
   – Курсы самообороны, – ответила нянюшка Ягг.
   – Но она же ведьма, – заметила мамаша Бревис.
   – И я ей о том же, – пожала плечами матушка Ветровоск, которая всю жизнь чуть ли не каждую ночь бродила по кишащим разбойниками горным лесам, пребывая в полной уверенности, что во тьме не может таиться ничего ужасней, чем она сама. – А она мне: это, мол, к делу не относится. К делу не относится! Так прямо и заявила.
   – Все равно на эти курсы никто не ходит, – сказала нянюшка Ягг.
   – По-моему, раньше она говорила, что собирается замуж за короля, – вспомнила мамаша Бревис.
   – Говорила, говорила… – кивнула нянюшка Ягг. – Но кто ж не знает Маграт? По ее словам, она старается быть открытой для всяких там индей. А недавно она заявила, что не собирается всю жизнь быть просто сексуальным объектом.
   Тут все призадумались. Наконец мамаша Бревис медленно, словно человек, вынырнувший из глубины самых поразительных раздумий, произнесла:
   – Но ведь она никогда и не была сексуальным объектом.
   – Могу с гордостью вас заверить, лично я вообще не знаю, что это за штука такая сексусальный объект, – твердо промолвила матушка Ветровоск.
   – Зато я знаю, – вдруг заявила нянюшка Ягг.
   Все взоры устремились на нее.
   – Наш Шейнчик как-то привез один такой из заграничных краев.
   Ведьмы по-прежнему испытующе взирали на нее.
   – Он был коричневый и толстый, у него было лицо с глазами-бусинками и две дырки для шнурка.
   Этим объяснением ее товарки не удовольствовались.
   – Во всяком случае, Шейн сказал, что так это называется, – развела руками нянюшка.
   – Скорее всего, ты говоришь об идоле плодородия, – пришла на помощь мамаша Бревис.
   Матушка покачала головой.
   – Сомневаюсь я, что Маграт похожа на… – начала она.
   – А по мне, так все это гроша ломаного не стоит, – вдруг сказала старая мамаша Дипбаж в том времени, где она пребывала в данную минуту.
   Куда именно ее занесло – этого не смог бы сказать никто.
   Здесь-то и таится профессиональная опасность для людей, наделенных вторым зрением. На самом деле человеческий разум не предназначен для того, чтобы шнырять взад-вперед по великому шоссе времени, и запросто может сорваться с якоря, после чего он будет улетать то в прошлое, то в будущее, лишь случайно оказываясь в настоящем. Как раз сейчас старая мамаша Дипбаж выпала из фокуса. Это означало, что если вы разговаривали с ней в августе, то она, возможно, слушала вас в марте. Единственным выходом было сказать что-нибудь и надеяться, что она уловит это в следующий раз, когда ее мысль будет проноситься мимо.
   Матушка на пробу помахала руками перед невидящими глазами старой мамаши Дипбаж.
   – Опять уплыла, – сообщила она.
   – Ну, если Маграт не сможет взять на себя обязанности Жалки, значит, остается Милли Хорош из Ломтя, – подвела итог мамаша Бревис. – Она девочка трудолюбивая. Только вот косит еще сильнее, чем Маграт.
   – Подумаешь! Косоглазие ведьму только красит. Это называется прищур, – возразила матушка Ветровоск.
   – Главное, уметь этим прищуром пользоваться, – сказала нянюшка Ягг. – Старая Герти Симмонс тоже прищуривалась, да только весь ее сглаз оседал на кончике ее же собственного носа. Плохо это для профессиональной репутации. Начнет тебя ведьма проклинать, а потом у нее у самой же нос возьми да отвались… Что люди-то подумают?
   Они снова уставились на пламя костра.
   – А Жалка преемницу так и не выбрала? – спросила мамаша Бревис.
   – И я ничуточки этому не удивляюсь, – хмыкнула матушка Ветровоск. – В наших краях так дела не делаются.
   – Верно, да только Жалка не так много времени проводила в наших краях. Такая у нее была работа. Вечно носилась по заграницам.
   – Лично меня в ваши заграницы калачом не заманишь, – ответила матушка Ветровоск.
   – Ну да? Ты ж была в Анк-Морпорке, – рассудительно заметила нянюшка. – А это заграница.
   – А вот и нет. Просто он далеко отсюда. Это совсем другое дело. Заграница – это где все болтают на каком-то тарабарском языке, едят всякую чужеродную дрянь и поклоняются этим, ну, сами знаете, объектам, – объяснила матушка Ветровоск, прирожденный посол доброй воли. – Причем надо быть очень осторожным, ведь заграница-то совсем рядом может оказаться. Да-да, – фыркнула она. – Из этой своей заграницы Жалка Пуст могла что угодно притащить.
   – Однажды она привезла мне очень миленькую тарелочку, белую такую с голубым, – поделилась нянюшка Ягг.
   – Верно говоришь, – кивнула мамаша Бревис матушке Ветровоск. – Лучше кому-нибудь сходить, осмотреть ее домишко. У нее там много чего хорошего было. Страшно даже подумать, что какой ворюга заберется туда и все там обшарит.
   – Представить себе не могу, что какому-нибудь воришке взбредет в голову забираться к ведьме… – начала было матушка, но внезапно осеклась. – Ага, – покорно промолвила она. – Хорошая мысль. Обязательно зайду.
   – Да чего уж, я схожу, – сказала нянюшка Ягг, у которой тоже было время все обдумать. – Мне как раз по пути. Никаких проблем.
   – Нет, тебе лучше пораньше вернуться домой, – возразила матушка. – Так что не беспокойся. Мне нетрудно.
   – Ой, да какое там беспокойство! – махнула рукой нянюшка.
   – В твоем возрасте лучше не переутомляться, – напомнила матушка Ветровоск.
   Их взгляды скрестились.
   – Слушайте, чего вы спорите-то? – удивилась мамаша Бревис. – Возьмите да сходите на пару.
   – Я завтра немного занята, – подумав, сообщила матушка Ветровоск. – Может, после обеда?
   – Подходит, – сказала нянюшка Ягг. – Встретимся возле ее дома. Сразу после обеда.
   – Когда-то был, но потом ты его отвинтил, и он потерялся, – пробормотала старая мамаша Дипбаж.
 
   Забросав яму землей, Харка-браконьер вдруг ощутил, что должен произнести хоть несколько прощальных слов.
   – Ну, короче, вот оно и все… – неопределенно выразился он.
   «А ведь она была одной из лучших, – думал Харка, возвращаясь в предрассветном сумраке к домику Жалки Пуст. – Не то что некоторые… Хотя, конечно, все ведьмы хорошие, – поспешно добавил он про себя, – но лично я предпочитаю держаться от них подальше, неловко как-то чувствую себя с ними. А вот госпожа Пуст всегда умела выслушать…»
   На кухонном столе лежали продолговатый пакет, небольшая кучка монеток и конверт.
   Недолго думая, Харка вскрыл конверт, хотя письмо было адресовано не ему.
   Внутри оказался конверт поменьше и записка.
   «Альберт Харка, – гласила записка, – я все вижу. Дастафь пакет и канверт куда нада, а если пасмеиш заглянуть в нутрь с табой случица нечто ужасное. Как професиональная Фе Я Крестная я не магу никаво праклинать но Предсказываю тибя покусаит злой волк и твоя нога пазеленеит и отвалица, ни спрашивай аткуда я это знаю тем болие все равно я не смагу ответить патаму што умирла. Всево наилутшево, Десидерата Жалка Пуст».
   Он зажмурился и взял пакет.
 
   В обширном магическом поле Плоского мира свет распространяется медленно, а значит, и время тоже никуда не спешит. Как выразилась бы нянюшка Ягг, когда в Орлее пьют чай, у нас все еще вторник…
   На самом деле в Орлее только-только наступило утро. Лилит сидела в своей башне и с помощью зеркала рассылала свои отражения по всему миру. Она искала.
   Туда, где сверкнет капелька воды на гребне волны, где блеснет льдинка, где найдется самое захудалое зеркальце или отражение, – во все эти места Лилит могла заглянуть. Волшебное зеркало? Ерунда. Любое зеркало сойдет, главное – уметь им пользоваться. И Лилит, вобравшая в себя энергию миллиона отражений, прекрасно это умела.
   Ее грызло лишь одно. Скорее всего, Десидерата Пуст избавилась от нее. Этот поступок вполне в ее духе. Сознательность… Видимо, отдала той глупой девчонке с бесцветными глазами, которая время от времени ее навещала, – той самой, что любила обвешиваться дешевой бижутерией и безвкусно одевалась. Очень подходящий тип.
   Но Лилит должна была убедиться наверняка. Уверенность – вот залог вашего успеха, и Лилит достигла своего нынешнего положения именно благодаря тому, что всегда следовала этому правилу.
   В лужах и окнах, по всему Ланкру, замелькало лицо Лилит. Оно появлялось и тут же пропадало, перемещаясь все дальше, дальше…
 
   А теперь и над Ланкром расцветала заря. По лесу ползли клочья осеннего тумана.
   Матушка Ветровоск распахнула входную дверь. Не заперто. Последнего гостя, который должен был наведаться к Жалке Пуст, никакой замок не удержал бы.
   – Она похоронила себя там, за домом, – послышался голос за спиной у матушки.
   Это была нянюшка Ягг.
   Матушка быстро прикинула, как лучше поступить. Если заметить, что нянюшка нарочно пришла пораньше, чтобы самой пошарить в доме, это сразу вызовет вопросы о том, что здесь делает матушка Ветровоск. Разумеется, дай срок, она обязательно нашла бы ответы на эти вопросы. Но в общем и целом лучше было оставить все как есть…
   – Ага, – кивнула матушка. – Она всегда была аккуратная, наша Жалка.
   – Такая уж работа, – сказала нянюшка Ягг, протискиваясь мимо нее и задумчиво оглядывая комнату. – При такой работе, как у нее, все должно быть на своем месте. Вот те на, ну и здоровенный же котище!
   – Это лев, – поправила матушка Ветровоск, глядя на чучельную голову над камином.
   – Кем бы он там ни был, небось здорово разогнался – аж стенку пробил, – хмыкнула нянюшка Ягг.
   – Его кто-то убил, – сказала матушка Ветровоск, осматривая комнату.
   – Вот и я так подумала, – ответила нянюшка. – Кабы увидела, что этакое чудище сквозь стену прется, я бы тоже угостила его кочергой.
   Конечно, такой вещи, как типичный ведьмин домик, не существует в природе, но, если бы была на свете такая штука, как нетипичный ведьмин домик, главный приз за наибольшее соответствие получило бы жилище Жалки Пуст. Кроме разных звериных голов со стеклянными глазами на стенах висели книжные полки и несколько акварелек. Из подставки для зонтов торчало копье. Вместо привычной глиняной и фаянсовой посуды на буфете теснились заграничного вида медные горшки и тонкий голубой фарфор. Никаких вам сушеных растений, зато множество тетрадей, большинство из которых были исписаны мелким аккуратным почерком Жалки Пуст. Весь стол был покрыт тем, что весьма напоминало тщательно вычерченные карты.
   Карты матушка Ветровоск не любила. Она инстинктивно чувствовала, что они уменьшают авторитет страны.
   – Да уж, покаталась она по свету, – сказала нянюшка Ягг, взяв в руку резной веер из слоновой кости и кокетливо обмахиваясь^[7].
   – Ну, ей это ничего не стоило, – рассеянно ответила матушка, наугад открыв, а потом закрыв несколько шкафчиков.
   После чего она провела пальцем по каминной полке и критически изучила результат.
   – Могла бы найти время да пройтись по комнате тряпкой, – упрекнула она. – Я бы нипочем не стала умирать, оставляя дом в таком виде.
   – Интересно, и где же она хранила… ну, знаешь… ее? – поинтересовалась нянюшка, открывая дверцу больших напольных часов и заглядывая внутрь.
   – Постыдилась бы, Гита Ягг, – сказала матушка. – Мы же не за этим пришли.
   – Конечно нет. Просто интересно…
   Нянюшка Ягг попыталась встать на цыпочки, чтобы заглянуть на буфет.
   – Гита! Не стыдно? Сходи-ка лучше, приготовь нам чайку!
   – Хорошо, хорошо…
   Нянюшка Ягг, что-то бормоча, скрылась на кухне. Через несколько секунд оттуда донесся скрип ручного насоса.
   Матушка Ветровоск бочком пододвинулась к креслу и быстро пошарила под подушкой.
   Из кухни послышался какой-то шум. Она поспешно выпрямилась.
   – Вряд ли она прятала ее под раковиной, – крикнула она.
   Ответа нянюшки Ягг она не расслышала.
   Матушка выждала еще мгновение, а затем быстро склонилась к камину и сунула руку в печную трубу.
   – Что-нибудь ищешь, Эсме? – спросила за ее спиной незаметно приблизившаяся нянюшка Ягг.
   – Ужас сколько сажи накопилось, – быстро выпрямившись, ответила матушка. – Прямо невозможно, сколько сажи!
   – Значит, ее и там нет? – добродушно осведомилась нянюшка Ягг.
   – Понятия не имею, о чем ты.
   – Не притворяйся. Все знают, что у нее она была, – сказала нянюшка Ягг. – Принадлежность профессии. Практически это и есть профессия.
   – Ну… я просто хотела взглянуть, – наконец призналась матушка. – В руках подержать. Не пользоваться, нет. Ни за что на свете не стала бы пользоваться такой штукой. Я и видела-то их раз или два. В наши дни их всего ничего осталось.
   Нянюшка Ягг кивнула.
   – Да, дерева нужного теперь не достать…
   – Надеюсь, ты не думаешь, что она забрала ее с собой в могилу?
   – Навряд ли. Лично я не хотела бы, чтобы меня похоронили вместе с ней. Такая вещь – она ответственность накладывает, что ли. Да и все равно под землей она оставаться не станет. Такой штуке хочется, чтобы ею пользовались. Она всю дорогу по гробу будет барабанить. Сама знаешь, какие они беспокойные.
   Нянюшка немного расслабилась.
   – Пойду накрою на стол, – сказала она. – А ты пока разожги огонь.
   Нянюшка Ягг снова исчезла в кухне.
   Матушка Ветровоск пошарила было на каминной доске в поисках спичек, но тут же сообразила, что их там быть не может. Жалка Пуст всегда говорила, что слишком занята, а поэтому даже дома пользуется волшебными чарами. Белье у нее всегда стиралось само.
   Матушка не одобряла ведьмовство в быту, но делать было нечего. Уж очень ей хотелось чаю.
   Она положила в очаг пару поленьев и смотрела на них до тех пор, пока от сильного смущения они не занялись ярким пламенем.
   Но тут ее внимание привлекло занавешенное зеркало.
   – С чего бы это? – пробормотала она. – Вот уж никогда не думала, что Жалка Пуст боится грозы.
   Она откинула скатерть.
   Уставилась в зеркало.
   Мало кто из людей умеет держать себя в руках так, как матушка Ветровоск. Ее самоконтроль был жестким, как чугунная плита. И почти столь же гибким.
   Она разбила зеркало вдребезги.
 
   Лилит в своей зеркальной башне судорожно выпрямилась.
   Она?
   Да, лицо было совершенно другим. Старше. Много воды утекло. Но глаза не меняются, а ведьмы всегда в первую очередь смотрят на глаза.
   Она!
 
   Маграт Чесногк, юная ведьмочка, тоже стояла перед зеркалом. В ее случае оно было абсолютно не волшебным. Кроме того, пока что оно было целым, хотя в своем прошлом пережило несколько опасных ситуаций.
   Маграт хмуро взглянула на свое отражение, а затем сверилась с небольшим листочком, который получила днем раньше.
   Шепотом произнесла несколько слов, выпрямилась, вытянула руки перед собой, резко взмахнула ими и сказала:
   – ХАААиииииййййййй! Э-э…
   Ум Маграт всегда был открыт, и Маграт весьма гордилась этим. Он был открыт, как поле, открыт, как небо. Никакой ум не может быть более открыт, если только не применить специальные хирургические инструменты. И Маграт с готовностью впускала в свой открытый ум все новое.
   В данный момент его заполнял поиск внутреннего покоя, космической гармонии и истинной сути Бытия.
   Когда люди говорят: «Мне пришла в голову мысль», – это не просто метафора. Неоформившиеся идеи, крошечные частицы изолированных мыслей, постоянно шныряют в космосе. И проникают в головы вроде головы Маграт ровно с той же легкостью, с какой вода впитывается в просушенный пустынными ветрами песок.
   Вот что значит отсутствие образования, размышляла она. Нормальная, образованная, думающая о своей дочери мать написала бы имя «Маргарет» правильно. И тогда она могла бы быть Пегги или Мэгги – приличные, значительные имена. Исполненные надежности. А вот с Маграт ничего особенного не добьешься. Это имя больше походит на название… на имя… такое существо даже измыслить трудно. И с ним явно не хочется водить дружбу.
   Она не раз подумывала сменить имя, но в глубине души знала, что это не поможет. Даже стань она Хлоей или Изабель внешне, внутри она останется все той же Маграт. Но все же попробовать было бы интересно. Было бы приятно не побыть Маграт пусть даже несколько часов.
   Именно такого рода мысли выводят человека на дорогу Поисков Себя. Однако первый урок, который заучила Маграт, заключался в том, что любой человек, пустившийся на Поиски Себя, поступит крайне глупо, рассказав об этом матушке Ветровоск, которая была твердо уверена, что эмансипация – это некий чисто женский недуг, каковой не следует обсуждать в присутствии мужчин.
   А вот нянюшка Ягг относилась к подобным вещам гораздо более терпимо, но имела склонность к высказыванию того, что Маграт назвала бы двусмысленностями. Хотя сама нянюшка вкладывала в свои советы только один, определенный и явный смысл, чего никогда не смущалась.