Страница:
Я предпринял третью попытку крепко поцеловать ее. На этот раз она продемонстрировала собственное представление о том, как это следует делать. И это было замечательно. Ее пальцы, гладившие мою шею, скользнули вверх, к волосам. Наконец наши губы разомкнулись, и Хоуп чуть отпрянула от меня. Улыбка у нее теперь была совершенно иная. Глаза ее превратились в узкие мерцающие щелки, а полные губы казались припухшими и еще более красными. Либо она годилась в актрисы, либо ситуация вышла у нее из-под контроля.
— Ну, теперь держись, Хоуп, — сказала она тихо. — Тебе полагается пользоваться ситуацией, а не терять контроль над ней. — Вторая улыбка, отнюдь не деланая, тоже исчезла. — За что этот мужчина должен быть тебе благодарен. Или, может, тебе следует просто помалкивать.
Хоуп позволила себе закончить этот непринужденный, полный глубокого смысла монолог. Мы посмотрели друг на друга.
Иногда бывает так: планируешь одно, а получается совершенно другое, иногда гораздо лучше запланированного. Я взял ее за руку. Мы притворились, что все это подстроено, и двинулись к двери. На минуту застряли в ней, но в следующую же минуту оказались в спальне. Застежка ее голубой блузки находилась на спине. Я позаботился о пуговках. Ее кожа была цвета сливок и удивительно гладкой. Хоуп повернулась ко мне лицом, и я снял с нее блузку.
И именно в этот момент на ночном столике зазвонил телефон.
Ни один из нас еще не успел воспарить на седьмое небо.
Хоуп схватила свою блузку и быстро напялила ее на себя, словно у телефона были глаза. После третьего звонка она обошла кровать и, придерживая рукой распахнутую на груди блузку, к тому же надетую задом наперед, взяла трубку.
— Алло? — закричала она, едва переводя дыхание. — Да, мистер Хольт, — сказала Хоуп после небольшой паузы. — Нет, конечно нет. Какие звонки? Нет, они не были зарегистрированы, вы же знаете. Конечно, вы же не хотели, чтобы я это делала. Завтра? Понимаю. Увидимся в офисе. Хорошо. Да. До свидания.
Хоуп повесила трубку и улыбнулась мне через плечо. Но теперь ее улыбка была смущенной.
— Узнавал насчет регистрации разговоров, — сказала она.
Я сел на край кровати и наклонился к ней. Она встала, качая головой:
— Не сейчас. Пожалуйста, Чет. Он... как-то разрушил весь настрой, верно?
Я ничего не сказал, не стал упорствовать. Щеки Хоуп зарделись. Она заговорила, торопливо и взволнованно:
— Послушай, я хочу, чтобы ты кое-что знал. Я собиралась... все началось... — Ее холодный расчет состоял в том, чтобы, используя свою привлекательность и таланты, что-нибудь выудить из меня. — Не попал ли мой брат в какую-нибудь историю...
Я сказал:
— Ты не обязана все это рассказывать мне.
Хоуп продолжала, словно не слышала сказанного мною:
— Совершенно неожиданно все обернулось по-другому. У меня возникло желание... я просто захотела... тебя. — Ее лицо еще больше покраснело. — Ты, должно быть, считаешь меня ужасной.
Хоуп так раскаивалась, так сокрушалась по поводу своей уловки, вызвавшей искреннее желание, что мне стало ее жаль.
Поэтому я сказал:
— Сегодня был тяжелый день для нас обоих. Почему бы нам не начать все сначала, Хоуп? Поужинаем вместе?
Сидя спиной ко мне, она не пошевелилась.
— Парень встречается с девушкой. Мне это нравится, Чет. Но...
Она успела сказать только это, когда открылась входная дверь и Чарли Дерлет крикнул с порога:
— Хоуп? Почему ты дома в такую рань?
Хоуп вскочила, словно сидела на соломенном матрасе, к которому поднесли горящую спичку. Ее глаза расширились, взгляд стал пронзительным. Я мог укрыться в ванной, но половина моей одежды была здесь. Хоуп замерла на месте. Я шагнул было в сторону ванной комнаты, но понял, что Чарли Дерлет уже рядом. Он тяжелой походкой приблизился ко мне, и мне пришлось повернуться к нему лицом.
На нем была ветровка, все еще застегнутая на «молнию».
Его лысая голова блестела при свете люстры. От удивления у него отвисла челюсть, а глаза излучали дикую злобу. Дойдя до середины комнаты, он размахнулся и занес правую руку для удара, сделал выпад и развернулся. Из горла у него вырвался всхлип. Промахнувшись, он со всего размаху угодил кулаком в косяк двери, ведущей в ванную.
Абакус Аббамонте стоял в дверном проеме спальни, почти целиком заполнив его своим дородным телом. Он все еще отдувался от подъема по двум лестничным пролетам. На нем было расстегнутое твидовое пальто и белый шелковый шарф.
Шляпа на голове отсутствовала. Нужно было видеть эту тушу в обрамлении дверного проема — совершенно квадратный и очень похож на Никиту Хрущева, только с шевелюрой, и к тому же пышной.
Аббамонте сказал:
— Ага, сестренка весело проводит рабочее время.
Хоуп с безразличным видом как ни в чем не бывало принялась застегивать блузку.
Развернувшись, Чарли бросился на меня снова. Когда я схватил его за руку, он споткнулся и опустился на одно колено. От безысходной ярости его глаза наполнились слезами.
— Прекрати, Чарли, — сказала Хоуп.
— Ах ты, мерзкая маленькая потаскушка! — заорал он. На его лысой голове вздулись вены, похожие на белых червяков. — И это после всего, что я для тебя сделал! Стоило только отвернуться, как ты...
— Потише, — сказал я. — Вы все неверно истолковали.
— Ах ты, сукин сын! Не смей мне говорить...
— Чет, пожалуйста, — спокойно сказала Хоуп. — Тебе лучше сейчас уйти. Пожалуйста. Я сама справлюсь. Хорошо?
Я пожал плечами, отпустил руку Чарли и стал поворачиваться. Хоуп охнула. В правом кулаке Чарли из ниоткуда появился маленький пистолет.
— Я убью его, — прошипел он. — Я убью этого сукиного сына!
Абакус Аббамонте, слегка поколебавшись, отвел свои маленькие глазки от Хоуп. Происходящее явно развлекало его.
— Послушай, Чарли, — сказал он. — Будь благоразумным. Никакая маленькая сучка этого не стоит, ни жена, ни сестра, ни одна другая женщина. Убери пушку, Чарли!
— Не смей мной командовать, ты, жирный слюнтяй! — завопил Чарли.
И вдруг Абакус Аббамонте сдвинулся с места. Это было невероятно! Наверняка в нем было фунтов двести шестьдесят, но шел по комнате так непринужденно, словно весил на две трети меньше и имел шесть ног. Чарли некуда было улизнуть, поэтому он просто стоял и ждал, когда Аббамонте к нему подойдет. Вероятно, у него была возможность воспользоваться пистолетом, но он упустил удобный момент. Аббамонте выхватил из рук Чарли оружие, а его самого толкнул плечом. Чарли отлетел к стене, сполз по ней и плюхнулся задом на пол, который содрогнулся при этом. Аббамонте спокойно положил пистолет себе в карман.
Он смерил меня взглядом, а потом вполне миролюбивым тоном спросил:
— Ребята хотели тебя прикончить, а? Ты получил то, что на их языке называется приятной жизнью. Так бери ее и убирайся отсюда, пока не отобрали!
Хоуп опустилась на колени возле своего брата. Его глаза были открыты, но явно ничего не видели. Я прошел в ванную и надел майку, рубашку и пиджак, сунув галстук в карман. Я посмотрел на очки Хоуп в синей оправе, лежавшие на краю раковины, и вернулся в спальню.
— Если этот молодчик приблизится к тебе хоть на шаг, я убью его! — говорил разъяренно Чарли. — Клянусь Богом!
— Ты уверена, что с тобой будет все в порядке? — спросил я ее.
— Да. Уходи, пожалуйста.
— После вас, мистер Аббамонте, — сказал я.
Он посмотрел на меня. Потом улыбнулся:
— Конечно, какого черта! Это может подождать, Чарли. А, Чарли? Только больше не поднимай шума, ладно? Слышишь, Чарли! Это вредно для кровяного давления.
Мы вышли вместе. Я взял свое пальто в гостиной и последовал за Аббамонте вниз по лестнице. Черный «кадиллак» стоял на улице, и толстяк с трудом втиснулся в него. Рулевое колесо упиралось ему в живот. Он включил двигатель, потом опустил оконное стекло и крикнул:
— Эй, бедолага! У барышни фигурка ничего себе. Да и умом ее Бог не обидел. Ей не следует растрачивать себя на такого дешевого неудачника, как ты.
Я шагнул в его сторону. Аббамонте рассмеялся, и машина рванулась вперед. А я постоял немного, глядя на кружащиеся в воздухе снежинки, и тоже двинулся в путь. Я прошел пешком два квартала, взял такси и поехал домой.
За завтраком, пока пил кофе, я отыскал в справочнике номер телефона Чарльза Дерлета и тут же его набрал.
— Алло? — ответила Хоуп.
— Это Чет. Как дела?
— Я... я чувствую себя чертовски глупо. Чарли немного успокоился, после того как отлупил меня. Наверно, я получила по заслугам.
Я ничего на это не сказал.
— И куда человек держит путь? — игривым тоном осведомилась Хоуп.
— Когда я смогу тебя увидеть? — в свою очередь спросил я.
— Не знаю. Сам понимаешь, что произойдет, если Чарли застанет нас вместе. Кроме того, я беспокоюсь о нем.
— Беспокоишься о нем? С чего бы это?
— Может быть, тебе известно, что он когда-то водил грузовик. Он всегда говорил, что любой, кто свяжется с Абакусом Аббамонте, заработает себе рога. Но ты-то видел, как они вчера пришли вместе. Чет, что мне делать?
— Можешь собрать вещички и убраться оттуда.
— Ну нет! Я не могу этого сделать.
— Если ты так волнуешься о Чарли, то я не знаю, что можно тебе посоветовать.
— Думаю, мне не стоило об этом спрашивать. Но ведь я же хочу снова увидеться с тобой! Правда.
— Я тебе позвоню, — сказал я с твердым намерением сделать это. А меня переполняла бессильная злоба: какого черта она так боится Чарли?
Я сделал еще один звонок, на этот раз в дом сенатора Блэра Хартселла. Горничная после некоторого раздумья соединила меня с ним.
— Доброе утро, сенатор. Простите, что беспокою вас дома, но вас не так-то просто застать на работе.
— Мне всегда приятно побеседовать с тобой, Чет, — пробасил он. — Слушаю тебя!
— Вам что-нибудь известно о стратегических совещаниях шишек «Братства»? Одно такое предстоит в скором времени.
— Слышал об этом. Но мы не знаем, где и когда они состоять, — сказал сенатор, потом добавил: — Сказать, кому на самом деле нужно такое стратегическое совещание? Хартселльской комиссии.
— Почему?
— Ну, возможно, Моуди в Лос-Анджелесе кое-что разузнал. В понедельник там был убит один парень. Застрелен в пригороде. Он был членом местного отделения профсоюза. Имя этого бедолаги — Браун Торн. Но самое неприятное в этом деле — что Моуди видел, как этот Торн пару раз приходил к Гедеону Фросту!
— Откуда это стало известно? Разве за Фростом следили?
— Конечно, наши люди за ним следили. Ради его же безопасности. Однако в этот раз он сумел обвести Моуди вокруг пальца.
— Нельзя ли воспользоваться убийством этого Торна?
— Если сможем доказать причастность профсоюза к убийству, то можно.
Я уже подумал было, не сказать ли сенатору то, что мне известно об убийстве Хэнка Кэмбриа, но решил воздержаться. Он непременно пошлет коллегу Моуди в Вашингтон, а то, что мы вдвоем будем расследовать один и тот же случай, явно не в мою пользу. Поэтому я ограничился ничего не значащей фразой:
— Будем надеяться, что сможете, сенатор.
— Ну, мне нравятся слухи об этом стратегическом совещании. Если сможешь разузнать, когда и где, мне хотелось бы тоже иметь об этом представление. — Он хихикнул. — Мы могли бы даже установить там «жучок». Держи меня в курсе.
Я пообещал. Я уж было собрался повесить трубку, когда сенатор пробасил:
— Чет! Теперь об этом парне, Шелле Скотте. Смешно, но он возник как раз в тот момент, когда исчез Фрост, сразу после того, как пристрелили этого Брауна Торна. Может, все это случайные совпадения, но я не уверен. Моуди считает, что он, возможно, имеет отношение к убийству Торна. Возможно, даже участвовал в нем.
— Я ему звонил. Он как-то странно отреагировал. Не знаю почему.
— Хочешь, чтобы Моуди вызвал его в суд повесткой?
Я решил, что Скотт облечен уж слишком большими полномочиями и играет чересчур неосторожно.
— А почему бы и нет? — ответил я.
— Ладно, приятель. Моуди позаботится о бумагах. Не пропадай, звони.
Я повесил трубку, размышляя о Шелле Скотте. Я не знал, что мне предстоит с ним столкнуться еще до того, как я закончу свое расследование.
Я провел полтора часа в своем офисе, печатая отчет по ричмондскому делу. К половине двенадцатого я закончил работу и подумал о Хоуп. Мне хотелось увидеться с ней. Я был абсолютно свободен, мне не нужно было срочно чем-то заниматься, куда-то идти, не нужно было завоевывать никаких наград.
Никому не будет до меня дела, если даже я открою люк в тротуаре, прыгну в него, а потом захлопну за собой крышку.
— Прекрати! — одернул я себя вслух.
Бывают дни и похуже.
И в этот момент зазвонил телефон. Я сразу же поднял трубку:
— Драм у телефона.
— Мистер Честер Драм? Минуточку, пожалуйста. С вами будут говорить из Фронт-Ройала, штат Вирджиния.
Я никого не знал во Фронт-Ройале, городишке у подножия Голубого Хребта. Я ждал, прислушиваясь к звучавшему в трубке гулу голосов, когда сквозь него прорезался звонкий голос Хоуп:
— Чет? Это Хоуп.
— Ты во Фронт-Ройале? — задал я дурацкий вопрос.
— Слава богу, мне удалось до тебя дозвониться! — Речь ее была странной, она говорила очень быстро, проглатывая окончания слов.
— Что случилось?
— Таунсенд Хольт велел мне приехать сюда. В дом Нелса Торгесена во Фронт-Ройале.
Торгесен был отставным президентом «Национального братства грузоперевозчиков», который несколько лет тому назад отказался от своего поста в пользу Майка Сэнда. Ходили слухи, что таким образом Торгесену удалось избежать тюрьмы.
— Они его убили, — сказала Хоуп.
— Кого? Ты звонила в полицию?
— Я не могу. Чарли...
— Убит Чарли?
— Нет. Чарли, он... Пожалуйста, приезжай, Чет. Приезжай ко мне. Я не могу позвонить в полицию. Прошу тебя, Чет.
И тут связь оборвалась. Я положил трубку на рычаг и пристегнул наплечную кобуру. Предназначенный для нее револьвер был «магнум» 44-го калибра. По сравнению с моим старым «магнумом-357» все равно что ружье, стреляющее горохом, однако нет пистолета с большей дульной скоростью, чем 44-калибровый.
Некоторым нравятся мощные автомобили. Мне нравятся мощные пистолеты. А у «магнума» 44-го калибра мощность значительная, как у ружья, он сбивает наповал, независимо от того, в какое место вам угодила пуля. Дурацкие, сумбурные мысли.
Я чувствовал себя, что называется, не в своей тарелке. Хоуп в двух часах быстрой езды на автомобиле. Она нуждается во мне.
Выскочив к лифту, я обнаружил, что он находится на первом этаже. Ждать, пока он поднимется, можно вечность, подумал я и бросился к пожарной лестнице. Пробежав семь пролетов, я выбежал на улицу.
Дорога во Фронт-Ройал заняла у меня примерно два часа, причем почти все время мне пришлось мчаться по льду и снегу. Дорожный полицейский во Фронт-Ройале объяснил мне, как проехать к дому Торгесена, который был расположен в четверти мили от шоссе, над дорогой, ведущей в Национальный парк «Шенандоа». Это было большое белое прямоугольное строение с портиком и колоннами на фасаде. На подъездной дорожке были припаркованы две машины — «шевроле» и «рэмблер». Однако я заметил и следы других шин, а также человеческие следы. Я припарковался за «рэмблером», вытащил свой «магнум» из кобуры и побежал по снегу к дому.
Двери были достаточно широки, чтобы сквозь них в дом мог проникнуть средних размеров динозавр. Они открылись как раз в тот момент, когда я до них добежал. Низенький, тощий как щепка человечек с суровым лицом, в полицейской габардиновой форме появился на пороге. Если «магнум» 44-го калибра, который я держал в руке, и заставил его сердце екнуть, это никак не отразилось на его лице.
— Вам лучше отдать эту игрушку мне, мистер, перед тем как войти в дом, — сказал он. У него был неприятный, скрежещущий голос, который как нельзя лучше соответствовал его суровому виду, но никак не вирджинскому выговору.
Он протянул руку. Это была небольшая рука с кожей, похожей на свиную. Я не отдал ему свой «магнум». Он пожал плечами и повернулся ко мне спиной, словно был уверен, что я последую за ним как овечка. Я крутанулся вокруг своей оси и увидел, как человек в полицейской форме бежит к моему автомобилю. Другой, обогнав его, устремился ко мне.
Этот полицейский держал в руке револьвер, пристегнутый к поясу.
— Бросай оружие! — заорал он.
Он подбежал ко мне, задыхаясь. Я отдал ему «магнум». Бросив на него косой взгляд, полицейский осведомился:
— Какого черта вы с ним собирались делать, охотиться на носорогов, что ли?
Доходяга, худой как щепка, с суровым лицом, остановился, смеясь. Он стоял в плохо освещенном коридоре сразу у дверей.
В дальнем конце коридора свет был ярче, и я даже смог разглядеть солнечные блики на стекле.
— Давайте посмотрим, кто он такой, Линдсей, — сказал своим странным скрипучим голосом доходяга с суровым лицом.
Полицейский по имени Линдсей положил мой «магнум» в карман своей куртки и протянул мне ладонь. Я вложил в нее бумажник. Он быстро пробежал глазами по удостоверениям.
— Честер Драм, — сообщил он. — Лицензия частного детектива за номером 2487, Вашингтон. Лицензия частного детектива за номером 480, штат Вирджиния. — Он вернул мне бумажник. — Частный детектив с двумя лицензиями и двумя разрешениями на ношение оружия, лейтенант Баллинджер.
— Вам всем лучше войти в дом, — сказал Баллинджер.
Я проследовал за ним по длинному коридору. Линдсей шел за мной. Мы вошли в огромную комнату в задней части дома, с широким окном от пола до потолка. За окном я увидел три патрульные машины с надписью «Фронт-Ройал» по бокам и катафалк или «скорую помощь», припаркованную за домом.
Комната была загромождена массивной кожаной мебелью из темного дерева. Перед камином на медвежьей шкуре лежал труп, накрытый брезентом. Какой-то человек, склонившись над тиковым столом, рисовал план комнаты на синьке.
Между ним и трупом лежала опрокинутая набок стойка с каминными принадлежностями. Литой чугунный совок и щетка оставались на месте. А тяжелая кочерга валялась на полу рядом с трупом. Ее темный острый конец тускло отсвечивал кровью.
— А где сам Торгесен? — спросил у меня лейтенант Баллинджер.
— Понятия не имею.
— Вы работаете на него?
— Нет. Я даже не знаком с ним.
— Тогда что вы тут делаете?
Я снова полез в карман за своим бумажником. Линдсей мгновенно выхватил пистолет.
— Спокойно, — сказал я. — Мне нужен всего-навсего бумажник. Там есть кое-что, что вам интересно будет увидеть.
Я показал Баллинджеру удостоверение уполномоченного по особым поручениям, которое получил в офисе сенатора Хартселла.
— Вот чем я тут занимаюсь.
Баллинджер вернул мне удостоверение. Неожиданно он остановился у трупа и поднял брезент.
— Вы его знаете? — спросил он.
Я взглянул на труп и покачал головой. Это был молодой человек не старше тридцати лет. Никто не удосужился даже закрыть его широко раскрытые глаза. Несчастного ударили в висок над левым ухом чем-то тяжелым — возможно кочергой.
Крови было немного.
— Его звали Таунсенд Хольт, — сказал Линдсей.
— Он имеет отношение к вашему расследованию? — спросил меня Баллинджер.
— Как и все остальное, — ответил я. Мне было интересно, где же Хоуп. Если им известно, что она была здесь, то они скрыли от меня эту информацию.
— Мое расследование конфиденциальное. Почему бы вам не получить подтверждение этому в Хартселльской комиссии?
Линдсей посмотрел на Баллинджера, который пожал плечами.
— Расследование сената? — осведомился Линдсей. — Оно закончилось убийством, не так ли?
— Так что же конкретно вы тут делаете? — спросил Баллинджер.
— Выполняю конфиденциальное задание Хартселльской комиссии.
— Куда? — спросил Линдсей. — В одну из тех, что в центре города, лейтенант?
Тот, помедлив, кивнул:
— Полагаю, да.
Они вывели меня через черный ход. Воздух был холодным и бодрящим, небо прояснилось. Можно было видеть вдалеке белые возвышенности и хребты парка «Шенондоа».
— Это вы ударили его по голове? — неожиданно спросил Линдсей.
— Конечно. И вернулся сюда, потому что решил, что здесь надежнее всего можно спрятаться.
Линдсей уселся на заднее сиденье одной из патрульных полицейских машин вместе со мной. Печка была включена. Шофер сел за баранку.
— Ты знаешь куда, — сказал Линдсей.
И мы тронулись с места.
Скотт — птица высокого полета
— Ну, теперь держись, Хоуп, — сказала она тихо. — Тебе полагается пользоваться ситуацией, а не терять контроль над ней. — Вторая улыбка, отнюдь не деланая, тоже исчезла. — За что этот мужчина должен быть тебе благодарен. Или, может, тебе следует просто помалкивать.
Хоуп позволила себе закончить этот непринужденный, полный глубокого смысла монолог. Мы посмотрели друг на друга.
Иногда бывает так: планируешь одно, а получается совершенно другое, иногда гораздо лучше запланированного. Я взял ее за руку. Мы притворились, что все это подстроено, и двинулись к двери. На минуту застряли в ней, но в следующую же минуту оказались в спальне. Застежка ее голубой блузки находилась на спине. Я позаботился о пуговках. Ее кожа была цвета сливок и удивительно гладкой. Хоуп повернулась ко мне лицом, и я снял с нее блузку.
И именно в этот момент на ночном столике зазвонил телефон.
Ни один из нас еще не успел воспарить на седьмое небо.
Хоуп схватила свою блузку и быстро напялила ее на себя, словно у телефона были глаза. После третьего звонка она обошла кровать и, придерживая рукой распахнутую на груди блузку, к тому же надетую задом наперед, взяла трубку.
— Алло? — закричала она, едва переводя дыхание. — Да, мистер Хольт, — сказала Хоуп после небольшой паузы. — Нет, конечно нет. Какие звонки? Нет, они не были зарегистрированы, вы же знаете. Конечно, вы же не хотели, чтобы я это делала. Завтра? Понимаю. Увидимся в офисе. Хорошо. Да. До свидания.
Хоуп повесила трубку и улыбнулась мне через плечо. Но теперь ее улыбка была смущенной.
— Узнавал насчет регистрации разговоров, — сказала она.
Я сел на край кровати и наклонился к ней. Она встала, качая головой:
— Не сейчас. Пожалуйста, Чет. Он... как-то разрушил весь настрой, верно?
Я ничего не сказал, не стал упорствовать. Щеки Хоуп зарделись. Она заговорила, торопливо и взволнованно:
— Послушай, я хочу, чтобы ты кое-что знал. Я собиралась... все началось... — Ее холодный расчет состоял в том, чтобы, используя свою привлекательность и таланты, что-нибудь выудить из меня. — Не попал ли мой брат в какую-нибудь историю...
Я сказал:
— Ты не обязана все это рассказывать мне.
Хоуп продолжала, словно не слышала сказанного мною:
— Совершенно неожиданно все обернулось по-другому. У меня возникло желание... я просто захотела... тебя. — Ее лицо еще больше покраснело. — Ты, должно быть, считаешь меня ужасной.
Хоуп так раскаивалась, так сокрушалась по поводу своей уловки, вызвавшей искреннее желание, что мне стало ее жаль.
Поэтому я сказал:
— Сегодня был тяжелый день для нас обоих. Почему бы нам не начать все сначала, Хоуп? Поужинаем вместе?
Сидя спиной ко мне, она не пошевелилась.
— Парень встречается с девушкой. Мне это нравится, Чет. Но...
Она успела сказать только это, когда открылась входная дверь и Чарли Дерлет крикнул с порога:
— Хоуп? Почему ты дома в такую рань?
Хоуп вскочила, словно сидела на соломенном матрасе, к которому поднесли горящую спичку. Ее глаза расширились, взгляд стал пронзительным. Я мог укрыться в ванной, но половина моей одежды была здесь. Хоуп замерла на месте. Я шагнул было в сторону ванной комнаты, но понял, что Чарли Дерлет уже рядом. Он тяжелой походкой приблизился ко мне, и мне пришлось повернуться к нему лицом.
На нем была ветровка, все еще застегнутая на «молнию».
Его лысая голова блестела при свете люстры. От удивления у него отвисла челюсть, а глаза излучали дикую злобу. Дойдя до середины комнаты, он размахнулся и занес правую руку для удара, сделал выпад и развернулся. Из горла у него вырвался всхлип. Промахнувшись, он со всего размаху угодил кулаком в косяк двери, ведущей в ванную.
Абакус Аббамонте стоял в дверном проеме спальни, почти целиком заполнив его своим дородным телом. Он все еще отдувался от подъема по двум лестничным пролетам. На нем было расстегнутое твидовое пальто и белый шелковый шарф.
Шляпа на голове отсутствовала. Нужно было видеть эту тушу в обрамлении дверного проема — совершенно квадратный и очень похож на Никиту Хрущева, только с шевелюрой, и к тому же пышной.
Аббамонте сказал:
— Ага, сестренка весело проводит рабочее время.
Хоуп с безразличным видом как ни в чем не бывало принялась застегивать блузку.
Развернувшись, Чарли бросился на меня снова. Когда я схватил его за руку, он споткнулся и опустился на одно колено. От безысходной ярости его глаза наполнились слезами.
— Прекрати, Чарли, — сказала Хоуп.
— Ах ты, мерзкая маленькая потаскушка! — заорал он. На его лысой голове вздулись вены, похожие на белых червяков. — И это после всего, что я для тебя сделал! Стоило только отвернуться, как ты...
— Потише, — сказал я. — Вы все неверно истолковали.
— Ах ты, сукин сын! Не смей мне говорить...
— Чет, пожалуйста, — спокойно сказала Хоуп. — Тебе лучше сейчас уйти. Пожалуйста. Я сама справлюсь. Хорошо?
Я пожал плечами, отпустил руку Чарли и стал поворачиваться. Хоуп охнула. В правом кулаке Чарли из ниоткуда появился маленький пистолет.
— Я убью его, — прошипел он. — Я убью этого сукиного сына!
Абакус Аббамонте, слегка поколебавшись, отвел свои маленькие глазки от Хоуп. Происходящее явно развлекало его.
— Послушай, Чарли, — сказал он. — Будь благоразумным. Никакая маленькая сучка этого не стоит, ни жена, ни сестра, ни одна другая женщина. Убери пушку, Чарли!
— Не смей мной командовать, ты, жирный слюнтяй! — завопил Чарли.
И вдруг Абакус Аббамонте сдвинулся с места. Это было невероятно! Наверняка в нем было фунтов двести шестьдесят, но шел по комнате так непринужденно, словно весил на две трети меньше и имел шесть ног. Чарли некуда было улизнуть, поэтому он просто стоял и ждал, когда Аббамонте к нему подойдет. Вероятно, у него была возможность воспользоваться пистолетом, но он упустил удобный момент. Аббамонте выхватил из рук Чарли оружие, а его самого толкнул плечом. Чарли отлетел к стене, сполз по ней и плюхнулся задом на пол, который содрогнулся при этом. Аббамонте спокойно положил пистолет себе в карман.
Он смерил меня взглядом, а потом вполне миролюбивым тоном спросил:
— Ребята хотели тебя прикончить, а? Ты получил то, что на их языке называется приятной жизнью. Так бери ее и убирайся отсюда, пока не отобрали!
Хоуп опустилась на колени возле своего брата. Его глаза были открыты, но явно ничего не видели. Я прошел в ванную и надел майку, рубашку и пиджак, сунув галстук в карман. Я посмотрел на очки Хоуп в синей оправе, лежавшие на краю раковины, и вернулся в спальню.
— Если этот молодчик приблизится к тебе хоть на шаг, я убью его! — говорил разъяренно Чарли. — Клянусь Богом!
— Ты уверена, что с тобой будет все в порядке? — спросил я ее.
— Да. Уходи, пожалуйста.
— После вас, мистер Аббамонте, — сказал я.
Он посмотрел на меня. Потом улыбнулся:
— Конечно, какого черта! Это может подождать, Чарли. А, Чарли? Только больше не поднимай шума, ладно? Слышишь, Чарли! Это вредно для кровяного давления.
Мы вышли вместе. Я взял свое пальто в гостиной и последовал за Аббамонте вниз по лестнице. Черный «кадиллак» стоял на улице, и толстяк с трудом втиснулся в него. Рулевое колесо упиралось ему в живот. Он включил двигатель, потом опустил оконное стекло и крикнул:
— Эй, бедолага! У барышни фигурка ничего себе. Да и умом ее Бог не обидел. Ей не следует растрачивать себя на такого дешевого неудачника, как ты.
Я шагнул в его сторону. Аббамонте рассмеялся, и машина рванулась вперед. А я постоял немного, глядя на кружащиеся в воздухе снежинки, и тоже двинулся в путь. Я прошел пешком два квартала, взял такси и поехал домой.
За завтраком, пока пил кофе, я отыскал в справочнике номер телефона Чарльза Дерлета и тут же его набрал.
— Алло? — ответила Хоуп.
— Это Чет. Как дела?
— Я... я чувствую себя чертовски глупо. Чарли немного успокоился, после того как отлупил меня. Наверно, я получила по заслугам.
Я ничего на это не сказал.
— И куда человек держит путь? — игривым тоном осведомилась Хоуп.
— Когда я смогу тебя увидеть? — в свою очередь спросил я.
— Не знаю. Сам понимаешь, что произойдет, если Чарли застанет нас вместе. Кроме того, я беспокоюсь о нем.
— Беспокоишься о нем? С чего бы это?
— Может быть, тебе известно, что он когда-то водил грузовик. Он всегда говорил, что любой, кто свяжется с Абакусом Аббамонте, заработает себе рога. Но ты-то видел, как они вчера пришли вместе. Чет, что мне делать?
— Можешь собрать вещички и убраться оттуда.
— Ну нет! Я не могу этого сделать.
— Если ты так волнуешься о Чарли, то я не знаю, что можно тебе посоветовать.
— Думаю, мне не стоило об этом спрашивать. Но ведь я же хочу снова увидеться с тобой! Правда.
— Я тебе позвоню, — сказал я с твердым намерением сделать это. А меня переполняла бессильная злоба: какого черта она так боится Чарли?
Я сделал еще один звонок, на этот раз в дом сенатора Блэра Хартселла. Горничная после некоторого раздумья соединила меня с ним.
— Доброе утро, сенатор. Простите, что беспокою вас дома, но вас не так-то просто застать на работе.
— Мне всегда приятно побеседовать с тобой, Чет, — пробасил он. — Слушаю тебя!
— Вам что-нибудь известно о стратегических совещаниях шишек «Братства»? Одно такое предстоит в скором времени.
— Слышал об этом. Но мы не знаем, где и когда они состоять, — сказал сенатор, потом добавил: — Сказать, кому на самом деле нужно такое стратегическое совещание? Хартселльской комиссии.
— Почему?
— Ну, возможно, Моуди в Лос-Анджелесе кое-что разузнал. В понедельник там был убит один парень. Застрелен в пригороде. Он был членом местного отделения профсоюза. Имя этого бедолаги — Браун Торн. Но самое неприятное в этом деле — что Моуди видел, как этот Торн пару раз приходил к Гедеону Фросту!
— Откуда это стало известно? Разве за Фростом следили?
— Конечно, наши люди за ним следили. Ради его же безопасности. Однако в этот раз он сумел обвести Моуди вокруг пальца.
— Нельзя ли воспользоваться убийством этого Торна?
— Если сможем доказать причастность профсоюза к убийству, то можно.
Я уже подумал было, не сказать ли сенатору то, что мне известно об убийстве Хэнка Кэмбриа, но решил воздержаться. Он непременно пошлет коллегу Моуди в Вашингтон, а то, что мы вдвоем будем расследовать один и тот же случай, явно не в мою пользу. Поэтому я ограничился ничего не значащей фразой:
— Будем надеяться, что сможете, сенатор.
— Ну, мне нравятся слухи об этом стратегическом совещании. Если сможешь разузнать, когда и где, мне хотелось бы тоже иметь об этом представление. — Он хихикнул. — Мы могли бы даже установить там «жучок». Держи меня в курсе.
Я пообещал. Я уж было собрался повесить трубку, когда сенатор пробасил:
— Чет! Теперь об этом парне, Шелле Скотте. Смешно, но он возник как раз в тот момент, когда исчез Фрост, сразу после того, как пристрелили этого Брауна Торна. Может, все это случайные совпадения, но я не уверен. Моуди считает, что он, возможно, имеет отношение к убийству Торна. Возможно, даже участвовал в нем.
— Я ему звонил. Он как-то странно отреагировал. Не знаю почему.
— Хочешь, чтобы Моуди вызвал его в суд повесткой?
Я решил, что Скотт облечен уж слишком большими полномочиями и играет чересчур неосторожно.
— А почему бы и нет? — ответил я.
— Ладно, приятель. Моуди позаботится о бумагах. Не пропадай, звони.
Я повесил трубку, размышляя о Шелле Скотте. Я не знал, что мне предстоит с ним столкнуться еще до того, как я закончу свое расследование.
Я провел полтора часа в своем офисе, печатая отчет по ричмондскому делу. К половине двенадцатого я закончил работу и подумал о Хоуп. Мне хотелось увидеться с ней. Я был абсолютно свободен, мне не нужно было срочно чем-то заниматься, куда-то идти, не нужно было завоевывать никаких наград.
Никому не будет до меня дела, если даже я открою люк в тротуаре, прыгну в него, а потом захлопну за собой крышку.
— Прекрати! — одернул я себя вслух.
Бывают дни и похуже.
И в этот момент зазвонил телефон. Я сразу же поднял трубку:
— Драм у телефона.
— Мистер Честер Драм? Минуточку, пожалуйста. С вами будут говорить из Фронт-Ройала, штат Вирджиния.
Я никого не знал во Фронт-Ройале, городишке у подножия Голубого Хребта. Я ждал, прислушиваясь к звучавшему в трубке гулу голосов, когда сквозь него прорезался звонкий голос Хоуп:
— Чет? Это Хоуп.
— Ты во Фронт-Ройале? — задал я дурацкий вопрос.
— Слава богу, мне удалось до тебя дозвониться! — Речь ее была странной, она говорила очень быстро, проглатывая окончания слов.
— Что случилось?
— Таунсенд Хольт велел мне приехать сюда. В дом Нелса Торгесена во Фронт-Ройале.
Торгесен был отставным президентом «Национального братства грузоперевозчиков», который несколько лет тому назад отказался от своего поста в пользу Майка Сэнда. Ходили слухи, что таким образом Торгесену удалось избежать тюрьмы.
— Они его убили, — сказала Хоуп.
— Кого? Ты звонила в полицию?
— Я не могу. Чарли...
— Убит Чарли?
— Нет. Чарли, он... Пожалуйста, приезжай, Чет. Приезжай ко мне. Я не могу позвонить в полицию. Прошу тебя, Чет.
И тут связь оборвалась. Я положил трубку на рычаг и пристегнул наплечную кобуру. Предназначенный для нее револьвер был «магнум» 44-го калибра. По сравнению с моим старым «магнумом-357» все равно что ружье, стреляющее горохом, однако нет пистолета с большей дульной скоростью, чем 44-калибровый.
Некоторым нравятся мощные автомобили. Мне нравятся мощные пистолеты. А у «магнума» 44-го калибра мощность значительная, как у ружья, он сбивает наповал, независимо от того, в какое место вам угодила пуля. Дурацкие, сумбурные мысли.
Я чувствовал себя, что называется, не в своей тарелке. Хоуп в двух часах быстрой езды на автомобиле. Она нуждается во мне.
Выскочив к лифту, я обнаружил, что он находится на первом этаже. Ждать, пока он поднимется, можно вечность, подумал я и бросился к пожарной лестнице. Пробежав семь пролетов, я выбежал на улицу.
Дорога во Фронт-Ройал заняла у меня примерно два часа, причем почти все время мне пришлось мчаться по льду и снегу. Дорожный полицейский во Фронт-Ройале объяснил мне, как проехать к дому Торгесена, который был расположен в четверти мили от шоссе, над дорогой, ведущей в Национальный парк «Шенандоа». Это было большое белое прямоугольное строение с портиком и колоннами на фасаде. На подъездной дорожке были припаркованы две машины — «шевроле» и «рэмблер». Однако я заметил и следы других шин, а также человеческие следы. Я припарковался за «рэмблером», вытащил свой «магнум» из кобуры и побежал по снегу к дому.
Двери были достаточно широки, чтобы сквозь них в дом мог проникнуть средних размеров динозавр. Они открылись как раз в тот момент, когда я до них добежал. Низенький, тощий как щепка человечек с суровым лицом, в полицейской габардиновой форме появился на пороге. Если «магнум» 44-го калибра, который я держал в руке, и заставил его сердце екнуть, это никак не отразилось на его лице.
— Вам лучше отдать эту игрушку мне, мистер, перед тем как войти в дом, — сказал он. У него был неприятный, скрежещущий голос, который как нельзя лучше соответствовал его суровому виду, но никак не вирджинскому выговору.
Он протянул руку. Это была небольшая рука с кожей, похожей на свиную. Я не отдал ему свой «магнум». Он пожал плечами и повернулся ко мне спиной, словно был уверен, что я последую за ним как овечка. Я крутанулся вокруг своей оси и увидел, как человек в полицейской форме бежит к моему автомобилю. Другой, обогнав его, устремился ко мне.
Этот полицейский держал в руке револьвер, пристегнутый к поясу.
— Бросай оружие! — заорал он.
Он подбежал ко мне, задыхаясь. Я отдал ему «магнум». Бросив на него косой взгляд, полицейский осведомился:
— Какого черта вы с ним собирались делать, охотиться на носорогов, что ли?
Доходяга, худой как щепка, с суровым лицом, остановился, смеясь. Он стоял в плохо освещенном коридоре сразу у дверей.
В дальнем конце коридора свет был ярче, и я даже смог разглядеть солнечные блики на стекле.
— Давайте посмотрим, кто он такой, Линдсей, — сказал своим странным скрипучим голосом доходяга с суровым лицом.
Полицейский по имени Линдсей положил мой «магнум» в карман своей куртки и протянул мне ладонь. Я вложил в нее бумажник. Он быстро пробежал глазами по удостоверениям.
— Честер Драм, — сообщил он. — Лицензия частного детектива за номером 2487, Вашингтон. Лицензия частного детектива за номером 480, штат Вирджиния. — Он вернул мне бумажник. — Частный детектив с двумя лицензиями и двумя разрешениями на ношение оружия, лейтенант Баллинджер.
— Вам всем лучше войти в дом, — сказал Баллинджер.
Я проследовал за ним по длинному коридору. Линдсей шел за мной. Мы вошли в огромную комнату в задней части дома, с широким окном от пола до потолка. За окном я увидел три патрульные машины с надписью «Фронт-Ройал» по бокам и катафалк или «скорую помощь», припаркованную за домом.
Комната была загромождена массивной кожаной мебелью из темного дерева. Перед камином на медвежьей шкуре лежал труп, накрытый брезентом. Какой-то человек, склонившись над тиковым столом, рисовал план комнаты на синьке.
Между ним и трупом лежала опрокинутая набок стойка с каминными принадлежностями. Литой чугунный совок и щетка оставались на месте. А тяжелая кочерга валялась на полу рядом с трупом. Ее темный острый конец тускло отсвечивал кровью.
— А где сам Торгесен? — спросил у меня лейтенант Баллинджер.
— Понятия не имею.
— Вы работаете на него?
— Нет. Я даже не знаком с ним.
— Тогда что вы тут делаете?
Я снова полез в карман за своим бумажником. Линдсей мгновенно выхватил пистолет.
— Спокойно, — сказал я. — Мне нужен всего-навсего бумажник. Там есть кое-что, что вам интересно будет увидеть.
Я показал Баллинджеру удостоверение уполномоченного по особым поручениям, которое получил в офисе сенатора Хартселла.
— Вот чем я тут занимаюсь.
Баллинджер вернул мне удостоверение. Неожиданно он остановился у трупа и поднял брезент.
— Вы его знаете? — спросил он.
Я взглянул на труп и покачал головой. Это был молодой человек не старше тридцати лет. Никто не удосужился даже закрыть его широко раскрытые глаза. Несчастного ударили в висок над левым ухом чем-то тяжелым — возможно кочергой.
Крови было немного.
— Его звали Таунсенд Хольт, — сказал Линдсей.
— Он имеет отношение к вашему расследованию? — спросил меня Баллинджер.
— Как и все остальное, — ответил я. Мне было интересно, где же Хоуп. Если им известно, что она была здесь, то они скрыли от меня эту информацию.
— Мое расследование конфиденциальное. Почему бы вам не получить подтверждение этому в Хартселльской комиссии?
Линдсей посмотрел на Баллинджера, который пожал плечами.
— Расследование сената? — осведомился Линдсей. — Оно закончилось убийством, не так ли?
— Так что же конкретно вы тут делаете? — спросил Баллинджер.
— Выполняю конфиденциальное задание Хартселльской комиссии.
— Куда? — спросил Линдсей. — В одну из тех, что в центре города, лейтенант?
Тот, помедлив, кивнул:
— Полагаю, да.
Они вывели меня через черный ход. Воздух был холодным и бодрящим, небо прояснилось. Можно было видеть вдалеке белые возвышенности и хребты парка «Шенондоа».
— Это вы ударили его по голове? — неожиданно спросил Линдсей.
— Конечно. И вернулся сюда, потому что решил, что здесь надежнее всего можно спрятаться.
Линдсей уселся на заднее сиденье одной из патрульных полицейских машин вместе со мной. Печка была включена. Шофер сел за баранку.
— Ты знаешь куда, — сказал Линдсей.
И мы тронулись с места.
Скотт — птица высокого полета
Лос-Анджелес, 13 ч. 30 мин., вторник, 15 декабря
Я медленно и болезненно приходил в себя. Боль пульсировала, но я очнулся. И вы удивитесь: я думал о кружевных панталончиках Фло с разрезами по бокам.
Постепенно мои мысли вернулись к зданию «Братства грузоперевозчиков», к парковочной стоянке... к выстрелу из пистолета, к автомобилю у Олимпик... затем к повторному выстрелу. И к погружению во тьму.
В конце концов, я же не умер! Пуля не задела мозга. Конечно, для того чтобы попасть мне в мозги, нужен настоящий снайпер. Наконец я вычислил, где нахожусь: окружной госпиталь Лос-Анджелеса рядом с Мишн-роуд. Именно там мне проделали множество внушающих страх анализов. Позднее до меня дошли слова:
— Скверная рана, Скотт. Однако мозг не затронут, и раздробленная кость черепной коробки не оказывает на него ни малейшего давления.
Говорил это врач, один из пары дюжин докторов в окружном госпитале, с которыми я был знаком.
— Тогда все в порядке? Значит, мне можно уйти отсюда, а?
— Конечно, Скотт. Завтра утром.
— Угу. Могу себе представить, как я проведу ночку в палате.
— Я тоже представляю.
И он представлял себе это гораздо лучше, нежели я. Я провел ночь в госпитале. Однако еще до наступления ночи вспомнил о Келли. К тому времени я уже находился в приятной отдельной палате, и сиделка — к сожалению, старая карга — притащила мне телефонный аппарат. Я позвонил в «Сады Аллаха» и попросил соединить меня с домиком Кей Шелдон. Келли сразу же сняла трубку.
— Это Шелл, золотко, — сказал я. — С тобой все в порядке?
— Да. Если не считать того, что я совершенно изнервничалась. Я все ждала и ждала, когда ты позвонишь. Где ты, Шелл?
Я беспокоюсь за тебя.
— Потом расскажу. Но сперва докладываю: все под контролем. Все идет как надо.
— Так, и что же ты имеешь в виду?
— Ну, в меня стреляли. Ты меня слушаешь?
— Что случилось?!
— Повторяю: в меня стреляли. Если точнее, то даже попали. Рана пустяковая, однако я в больнице...
— Шелл! Как в больнице?!
— Говорю же тебе: все идет как надо. Я просто хотел дать тебе знать, что сегодня ночью меня не будет с тобой. Увидимся завтра.
— Ты тяжело ранен?
— Нет, конечно. Пустяковая царапина. Стреляли-то мне в голову, но задета только кожа. Поверхностная рана, только и всего.
— Все будет хорошо. Я бы не удивилась, если бы пуля тебя вовсе не задела. И что собой представляет твоя сиделка? Надеюсь, сиделка-то у тебя есть?
— Надеюсь, — сказал я, подумав о своей сиделке. — Ты скучаешь без меня?
— Конечно. — Голос ее стал ласковым. — Шелл, с тобой действительно все в порядке? Ты будешь... выглядеть так же?
— Да, к несчастью. Во всяком случае, ростом я не стал меньше. Правда, все это пустяки. Увидимся завтра.
— О, Шелл! Ты можешь быть серьезным?!
— Завтра. Завтра я буду серьезным. До свидания, золотко.
— Пока...
Но прежде, чем повесить трубку, Келли много чего наговорила мне своей очаровательной скороговоркой. По телефону Келли чувствовала себя менее скованной. И слова ее были мне очень приятны.
На мне все еще был тот же самый костюм, который я надел перед тем, как мы с Келли отправились в «Сады Аллаха». Поэтому я заехал в «Спартан-Апартмент» и переоделся, а потом вплотную занялся поисками доктора Гедеона Фроста. Я обзвонил всех своих связных, которых привлек для расследования исчезновения Фроста, а позже и повидался с ними. Никаких позитивных результатов не обнаружилось, ситуация была тупиковая. Из центра города я еще раз позвонил в «Спартан-Апартмент». На этот раз некий мистер "Б" оставил мне сообщение.
Я набрал номер Бисти и стал с нетерпением ждать. Когда он ответил, я с облегчением вздохнул:
— Это Скотт, Бисти. Ты его нашел?
— Ага. Этого хлыща труднее было отыскать, чем консервы в собачьей будке. Но я его вычислил.
Я не стал спрашивать, как ему это удалось. Таким, как Бисти, подобных вопросов не задают. Поэтому я ограничился только одним вопросом:
— Кто и где?
— Голубоглазый Луи, 1266, Гуирадо, квартира номер 14 наверху в задней части дома.
Остальное было просто.
Меня выписали из окружного госпиталя Лос-Анджелеса с повязкой на голове и головной болью в восемь утра в среду, 16 декабря. Полностью одетый, с заряженным «кольтом-спешиал» 38-го калибра, я вышел на больничное крыльцо. Однако сначала я осторожно осмотрелся. Я и далее намеревался очень пристально смотреть за тем, что происходит вокруг.
Я медленно и болезненно приходил в себя. Боль пульсировала, но я очнулся. И вы удивитесь: я думал о кружевных панталончиках Фло с разрезами по бокам.
Постепенно мои мысли вернулись к зданию «Братства грузоперевозчиков», к парковочной стоянке... к выстрелу из пистолета, к автомобилю у Олимпик... затем к повторному выстрелу. И к погружению во тьму.
В конце концов, я же не умер! Пуля не задела мозга. Конечно, для того чтобы попасть мне в мозги, нужен настоящий снайпер. Наконец я вычислил, где нахожусь: окружной госпиталь Лос-Анджелеса рядом с Мишн-роуд. Именно там мне проделали множество внушающих страх анализов. Позднее до меня дошли слова:
— Скверная рана, Скотт. Однако мозг не затронут, и раздробленная кость черепной коробки не оказывает на него ни малейшего давления.
Говорил это врач, один из пары дюжин докторов в окружном госпитале, с которыми я был знаком.
— Тогда все в порядке? Значит, мне можно уйти отсюда, а?
— Конечно, Скотт. Завтра утром.
— Угу. Могу себе представить, как я проведу ночку в палате.
— Я тоже представляю.
И он представлял себе это гораздо лучше, нежели я. Я провел ночь в госпитале. Однако еще до наступления ночи вспомнил о Келли. К тому времени я уже находился в приятной отдельной палате, и сиделка — к сожалению, старая карга — притащила мне телефонный аппарат. Я позвонил в «Сады Аллаха» и попросил соединить меня с домиком Кей Шелдон. Келли сразу же сняла трубку.
— Это Шелл, золотко, — сказал я. — С тобой все в порядке?
— Да. Если не считать того, что я совершенно изнервничалась. Я все ждала и ждала, когда ты позвонишь. Где ты, Шелл?
Я беспокоюсь за тебя.
— Потом расскажу. Но сперва докладываю: все под контролем. Все идет как надо.
— Так, и что же ты имеешь в виду?
— Ну, в меня стреляли. Ты меня слушаешь?
— Что случилось?!
— Повторяю: в меня стреляли. Если точнее, то даже попали. Рана пустяковая, однако я в больнице...
— Шелл! Как в больнице?!
— Говорю же тебе: все идет как надо. Я просто хотел дать тебе знать, что сегодня ночью меня не будет с тобой. Увидимся завтра.
— Ты тяжело ранен?
— Нет, конечно. Пустяковая царапина. Стреляли-то мне в голову, но задета только кожа. Поверхностная рана, только и всего.
— Все будет хорошо. Я бы не удивилась, если бы пуля тебя вовсе не задела. И что собой представляет твоя сиделка? Надеюсь, сиделка-то у тебя есть?
— Надеюсь, — сказал я, подумав о своей сиделке. — Ты скучаешь без меня?
— Конечно. — Голос ее стал ласковым. — Шелл, с тобой действительно все в порядке? Ты будешь... выглядеть так же?
— Да, к несчастью. Во всяком случае, ростом я не стал меньше. Правда, все это пустяки. Увидимся завтра.
— О, Шелл! Ты можешь быть серьезным?!
— Завтра. Завтра я буду серьезным. До свидания, золотко.
— Пока...
Но прежде, чем повесить трубку, Келли много чего наговорила мне своей очаровательной скороговоркой. По телефону Келли чувствовала себя менее скованной. И слова ее были мне очень приятны.
На мне все еще был тот же самый костюм, который я надел перед тем, как мы с Келли отправились в «Сады Аллаха». Поэтому я заехал в «Спартан-Апартмент» и переоделся, а потом вплотную занялся поисками доктора Гедеона Фроста. Я обзвонил всех своих связных, которых привлек для расследования исчезновения Фроста, а позже и повидался с ними. Никаких позитивных результатов не обнаружилось, ситуация была тупиковая. Из центра города я еще раз позвонил в «Спартан-Апартмент». На этот раз некий мистер "Б" оставил мне сообщение.
Я набрал номер Бисти и стал с нетерпением ждать. Когда он ответил, я с облегчением вздохнул:
— Это Скотт, Бисти. Ты его нашел?
— Ага. Этого хлыща труднее было отыскать, чем консервы в собачьей будке. Но я его вычислил.
Я не стал спрашивать, как ему это удалось. Таким, как Бисти, подобных вопросов не задают. Поэтому я ограничился только одним вопросом:
— Кто и где?
— Голубоглазый Луи, 1266, Гуирадо, квартира номер 14 наверху в задней части дома.
Остальное было просто.
Меня выписали из окружного госпиталя Лос-Анджелеса с повязкой на голове и головной болью в восемь утра в среду, 16 декабря. Полностью одетый, с заряженным «кольтом-спешиал» 38-го калибра, я вышел на больничное крыльцо. Однако сначала я осторожно осмотрелся. Я и далее намеревался очень пристально смотреть за тем, что происходит вокруг.