– За пять тысяч? Откуда вы можете знать о моих пяти тысячах?
– Ваших?
– Ну конечно, дурья ваша башка! Я вложил в кейс не только рукопись, но и чек на эту сумму.
– Зачем?
– Когда я отдавал Джелликоу рукопись, я сказал ему, что в кейсе лежит чек на его имя, по которому он получит от издателя деньги, когда выполнит мое поручение. Деньги предназначались ему в награду за труды, если бы, конечно, мистеру Джелликоу пришлось потрудиться.
– Выходит, он знал, что внутри лежит чек на его имя?
– Знал. Но я не сказал, на какую сумму.
– И это были пять тысяч долларов. Он и получил пять тысяч.
– Но может, он получил их наличными, за определенные услуги. Или в подарок. Мало ли как.
– Он получил их по чеку в своем банке.
– А-а, по чеку, – угрюмо протянул Гидеон. – По моему?
– Не знаю. В банке мне отказались сообщить эту информацию. Но в данной ситуации я полагаю...
– Ну так только вы полагаете.
Я подошел к телефону возле кровати Чейма и позвонил в банк "Континенталь". Трубку поднял тот же мистер Констанс. Я назвал себя, сказал, что нахожусь в палате мистера Гидеона Чейма, и попросил его оказать любезность и перезвонить в клинику мистеру Чейму. И если чек, предъявленный Уилфредом Джелликоу, был выдан мистером Чеймом, сообщить об этом ему лично.
Я положил трубку и стал ждать. Через некоторое время раздался звонок. Чейм взял трубку.
– Да? – хмуро сказал он. И вдруг рявкнул: – Да-да, черт возьми, конечно, это я, Гидеон Чейм! Скажите... – Он слушал внимательно. – Что? – спустя некоторое время воскликнул он. – Что-что?
Эти возгласы сказали мне все, что я хотел знать. Чейм, громко зарычав, отшвырнул трубку – в буквальном смысле слова отшвырнул. Я ее поднял.
– Что это за чудовищный шум? – раздался из трубки голос мистера Констанса.
– Повторите, пожалуйста, то, что вы сообщили мистеру Чейму.
Он повторил. Действительно, чек на пять тысяч долларов был подписан Чеймом. Я поблагодарил мистера Констанса и положил трубку.
– Боже мой, это правда! – У Чейма снова начинался приступ. Но меня это уже не волновало. Я стал привыкать к ним. – Сукин сын! – орал Чейм. – Он вскрыл кейс! Украл рукопись! Я погиб! Как он посмел! Что с ним такое случилось?
– А случилось то, что я вам и говорил. Он счел вас мертвым. И больше вас не боялся. Понимаете, что им двигало? Логически мы теперь можем доказать, что Джелликоу вскрыл кейс и взял рукопись и чек, потому что считал вас уже покойником или почти покойником, что ненамного лучше.
– Да перестаньте вы...
– И тут, когда он был на вершине счастья, раздается звонок. И кто же ему звонит? Гидеон Чейм собственной персоной. Для него это было все равно что звонок с того света. "Алло", – говорит он весело, как птичка, и что же слышит в ответ? "Джелликоу? Это Гидеон. Давай ноги в руки и чеши сюда – с рукописью и чеком..."
– Мистер Скотт!
– Даже если он и очень хотел снова упрятать кейс в запечатанную обертку, чтобы вы не узнали, что он его вскрыл, это было невозможно – деньги по чеку он уже получил. Скрыть это он никак не мог. Наверное, его пот прошиб, а?
– Наверное...
– Так что Джелликоу пришлось пуститься в бега, чтобы скрыться от возмездия Гидеона Чейма. Особенно если он успел продать рукопись...
Я постоял молча, стараясь сосредоточиться. И вдруг меня осенило. Я улыбнулся Гидеону Чейму – не слишком приветливо – и сказал:
– Историю с пятью тысячами баксов мы выяснили. Джелликоу получил их не за рукопись. – Я выдержал паузу. – Не исключено, что он мог и продать ее. И не за пять тысяч, а значительно дороже. Так ведь?
Лицо Чейма было хмурым. Он молчал.
– Так ведь? – повторил я. – Вы же хотите вернуть эту проклятую рукопись, а? Если Джелликоу еще не загнал ее, он вполне может это сделать. Как, по-вашему, может?
– И найдет немало желающих ее купить, – ответил наконец Чейм.
Я продолжал улыбаться:
– Назовите кого-нибудь из их числа.
– Ну... – Он задумался. И вдруг его как прорвало: – Автобиография – правдивая история моей жизни. Кроме того, я попытался разоблачить ложь и клевету, которой подвергался в течение жизни и особенно за последнее десятилетие. Для этого мне пришлось много рассказать о некоторых личностях, что, к сожалению, может поставить их в неловкое положение.
– Вы называли имена, даты, место действия и тому подобные факты?
– Кое-где называл, но кое-где приходилось маскировать настоящие имена и события, принимая во внимание закон о диффамации.
"Еще бы", – подумал я. И постараться обойти его при первой возможности. Такой человек, как Чейм, мог позволить себе действовать на грани дозволенного. Особенно если знал, что рукопись будет опубликована после его смерти.
В Голливуде постоянно циркулирует множество слухов: сплетни о такой-то мисс "А" или таком-то мистере "X", о какой-либо феноменальной оргии, о чьем-то неблаговидном поступке, а то и серьезном преступлении. До широкой публики эти сплетни не доходят, но в узком кругу – на вечеринках, в барах и спальнях – о них перешептываются, злорадствуют или посмеиваются. Обычно они так и остаются в разряде пикантных сплетен, но кто-то где-то всегда знает скрывающуюся за ними правду, которая порой оказывается еще более пикантной и скандальной, чем сами слухи.
Гидеон Чейм несомненно принадлежал к числу тех, кто всегда был в курсе истинного положения дел. И в своей автобиографии он, очевидно, предал эту правду гласности в интересах, так сказать, справедливости. И даже если имена, время действия и места событий были вымышленными, истории эти достаточно узнаваемы и "узкий" круг лиц легко мог догадаться, кто является истинными действующими лицами. Чейм наверняка об этом позаботился.
– Продолжайте, – попросил я, – и поподробнее, пожалуйста.
Я подвинул стул к кровати и сел. Но когда он снова заговорил общими фразами, я перебил его:
– Нет, так дело не пойдет, мистер Чейм. Эта рукопись – мина, и вы это знаете. И она уже, может, под кого-то подложена, и Джелликоу вот-вот подожжет запал.
– Я не могу смириться.
– Одну минутку. Факт похищения рукописи мы установили, теперь займемся похитителем – Уилфредом Джелликоу. Он прочитал ваш манускрипт и, конечно, заинтригован и потрясен содержащимися там откровениями. И тут ему приходит в голову блестящая – хотя для него и страшноватая – идея. Он снова, уже с большим вниманием и все возрастающим волнением, погружается в вашу автобиографию. Но на этот раз для того, чтобы выбрать из тех людей, которые там названы – или почти названы, – тех, кто на основе компрометирующей информации мог бы оказаться наиболее уязвимыми с точки зрения шантажа.
– Шантаж? Исключено! Абсурд какой-то! Там нет ничего похожего на шантаж, черт бы вас побрал!
– Перестаньте втирать мне очки. Я случайно узнал, что Джелликоу уже использовал некую информацию для шантажа. Почти наверняка он почерпнул этот компромат из какой-то части вашей автобиографии, где вы сами, держу пари, благоухаете, как поле фиалок.
Чейм не обиделся на мою прямоту. Что-то более важное отвлекло его внимание. Его черные глаза забегали.
– Вам известно, что он пытался кого-то шантажировать?
– Да. И успешно.
– Кого?
– А это конфиденциальная информация. Другими словами, я вам не сообщу.
– Но... Это точно был Джелликоу? Вы уверены?
– Уилфред Джефферсон Джелликоу. Никакого сомнения.
Чейм задумался:
– Вы говорили, его номер был обыскан и там все перевернуто вверх дном. Может...
– Послушайте. Джелликоу пустился в эту авантюру, когда решил, что вы – мне неприятно об этом вам снова напоминать – умерли или, по крайней мере, при смерти. Но вы стали быстро поправляться, и он оказался в пиковой ситуации. Однако дело было сделано, он сжег за собой мосты. Что ему оставалось? Только удариться в бега. Не исключено, что он сам перевернул все в своем номере, чтобы создать впечатление, будто его ограбили, похитили, убили – все, что угодно. А сам куда-то смылся. Но вот куда – это мне и предстоит выяснить. И вы тот человек – возможно, единственный человек, – который может мне в этом помочь.
Черные глаза Чейма снова забегали.
– Мистер Скотт, я не могу согласиться, что в моей автобиографии есть что-то...
– Постойте, дайте мне закончить, а потом уже будете рассказывать, какой вы хороший. Поверьте, Уилфред уже взял за глотку одного человека, и весьма успешно. Поэтому вполне вероятно, что он примется шантажировать и других. Если уже не начал. Совершенно очевидно, метаморфоза с Уилфредом Джелликоу произошла именно тогда, когда он обнаружил ваше "Я", то бишь автобиографию Гидеона Чейма. И не будь между этими событиями связи, я счел бы это невероятным совпадением. Вам это ни о чем не говорит, мистер Чейм?
Чейм молчал. Глаза его были прищурены, кожа вокруг глаз совсем сморщилась, он теребил нос и кривил губы. Было заметно, что он очень взволнован.
– Так что, – продолжал я, – вполне логично предположить, что Джелликоу будет избирать своими жертвами не тех, кого можно лишь поставить в неловкое положение, а тех, кого он сможет разорить или нанести весомый ущерб и кто заплатит ему за молчание – и заплатит щедро.
Чейм ничего не говорил, но слушал внимательно.
– Если это так, – продолжал я, – то надо добраться до этих людей раньше Джелликоу или вскоре после него. Тогда, возможно, и удастся его обнаружить, а заодно – и вашу рукопись. И вы, конечно, знаете, кто эти люди, кого Джелликоу в первую очередь начнет шантажировать. Черт возьми, какую же опасную книгу вы написали! Надеюсь, мистер Чейм, у вас хватит благоразумия сказать мне, кто эти люди.
И Чейм открыл мне их имена.
Когда он умолк, я гасил уже четвертую сигарету и смотрел на него почти с восхищением.
– Да, дошлый вы человек, ничего не скажешь! – воскликнул я. – Свели счеты со всеми, кто когда-то взглянул на вас косо. Я понимаю, как вам было неприятно рассказывать об этих людях, но, наверное, это не все, есть и другие, а?
– Другие?
Я молча ждал.
– Ну... мистер Скотт, не могу же я за несколько минут вспомнить каждый миг своей жизни. Как бы...
Я прервал его:
– Я имею в виду других, с которыми вы были тесно связаны. Вы забыли упомянуть, например... – И я перечислил полдюжины имен, включая Сильвию Ардент и Уоррена Барра.
Помогло, конечно, то, что Чейм от меня знал, что Джелликоу уже шантажировал одного человека, но не знал, кого именно. Но это мог быть кто-то, кого он не упомянул в своем рассказе. Поэтому он и выдал еще немного компромата на двоих из шести названных мною лиц, которые фигурировали в его напичканной именами автобиографии. Это были Сильвия Ардент и Уоррен Барр.
О Сильвии он рассказал, что она была проституткой по вызову. Признался, что воспользовался услугами частного сыскного агентства, и что ему это влетело в копеечку. Но зато он узнал названия отелей, адреса домов, где проходили свидания, и даже пикантные высказывания некоторых особо довольных клиентов. Но о своих отношениях с Сильвией не обмолвился ни словом.
Раз уж он утаил что-то о Сильвии, мог сделать то же самое, рассказывая о результатах своего расследования деятельности Барра. Правда, некоторые специфические детали он все же упомянул, и этого было достаточно, чтобы прижать Барра, если потребуется.
Я не был уверен, воспользуюсь этим или нет, но Уилфред Джелликоу воспользовался – я уже не сомневался.
Слушая, как Чейм нехотя пересказывает эпизоды из рукописи, я, как бы между прочим, спросил:
– Вы, случайно, не знаете парня по имени Маккиффер? Или Вонючего Стэнли?
Чейм покачал головой. Потом бросил на меня пронзительный взгляд:
– Вонючего? Вы хотите сказать, что знаете человека с таким именем?
– Я спрашиваю, знаете ли вы его настоящее имя – Уоллес Стэнли?
Гидеон снова покачал головой:
– Нет, не знаю. А кто они?
Я описал обоих, но Чейму это ни о чем не говорило.
– Они – бандиты, – пояснил я, – каждый из которых за сотню долларов прирежет даже беспомощную старушку.
– Да что вы, серьезно?
– Куда уж серьезней! Ладно, черт с ними! А как по-вашему, мистер Чейм, почему за мной сегодня увязались два бандита? Ехали за мной по пятам.
Выдержка, которую Чейм проявлял последние минут пятнадцать, начала ему изменять. Видно, пятнадцать минут были для него пределом.
– Ну и наглый же вы сукин сын! – воскликнул он в сердцах. – Я знать не знаю никаких бандитов. И если они следили за вами, то при чем здесь я?
Я улыбнулся:
– Может, никаких бандитов вы и не знаете, но давайте говорить начистоту. Вы далеко не так чисты, как свежевыпавший снег. По крайней мере, Гидеон Чейм, автор "Я".
Он снова сжал кулаки и стукнул по одеялу. Вылупленные глаза были похожи на водяные пузыри. Наконец он сказал, как мне показалось, искренне:
– Мистер Скотт, меня не интересует, что вы думаете обо мне, моем характере и моих поступках. Я раскрыл в своей автобиографии немало тайн, которые многим причинят ужасные страдания. Тем, кто заставил мучиться меня. Я сделал это сознательно. Но сейчас меня ужасает, что я мог так поступить.
Он помолчал, а потом тихо добавил:
– Я смотрел в глаза смерти, мистер Скотт. Впервые в жизни. Переживания такого рода меняют людей. Изменили они и меня.
Мне показалось, что он сказал все, что хотел. Подходящий момент, чтобы уйти. Но Чейм продолжал:
– Вы должны найти и вернуть мне рукопись. Должны. Чтобы я мог ее уничтожить.
– О! Ну что ж, если повезет и я найду ваш манускрипт, я могу избавить вас от лишних хлопот и сжечь ее сам.
– Ради бога, нет! Ту часть... что касается меня, надо сохранить. А все остальное я уничтожу.
Я смотрел на него. В голове кружились разные мысли.
– Ладно, мистер Чейм, посмотрю, что можно сделать.
Он подвигал губами и черными с проседью лохматыми бровями. Он был явно взволнован, когда я уходил. Закрыв за собой дверь, я хотел сделать шаг влево и буквально чуть не налетел на Эдди Лэша.
"Легок на помине", – мелькнула мысль.
Эдди Лэш. Собственной персоной. У него был такой же мертвенно-бледный, отвратительный и угрожающий вид, как и тогда, когда я видел его последний раз. Вернее, в тот раз, когда он стрелял в меня.
Глава 7
– Ваших?
– Ну конечно, дурья ваша башка! Я вложил в кейс не только рукопись, но и чек на эту сумму.
– Зачем?
– Когда я отдавал Джелликоу рукопись, я сказал ему, что в кейсе лежит чек на его имя, по которому он получит от издателя деньги, когда выполнит мое поручение. Деньги предназначались ему в награду за труды, если бы, конечно, мистеру Джелликоу пришлось потрудиться.
– Выходит, он знал, что внутри лежит чек на его имя?
– Знал. Но я не сказал, на какую сумму.
– И это были пять тысяч долларов. Он и получил пять тысяч.
– Но может, он получил их наличными, за определенные услуги. Или в подарок. Мало ли как.
– Он получил их по чеку в своем банке.
– А-а, по чеку, – угрюмо протянул Гидеон. – По моему?
– Не знаю. В банке мне отказались сообщить эту информацию. Но в данной ситуации я полагаю...
– Ну так только вы полагаете.
Я подошел к телефону возле кровати Чейма и позвонил в банк "Континенталь". Трубку поднял тот же мистер Констанс. Я назвал себя, сказал, что нахожусь в палате мистера Гидеона Чейма, и попросил его оказать любезность и перезвонить в клинику мистеру Чейму. И если чек, предъявленный Уилфредом Джелликоу, был выдан мистером Чеймом, сообщить об этом ему лично.
Я положил трубку и стал ждать. Через некоторое время раздался звонок. Чейм взял трубку.
– Да? – хмуро сказал он. И вдруг рявкнул: – Да-да, черт возьми, конечно, это я, Гидеон Чейм! Скажите... – Он слушал внимательно. – Что? – спустя некоторое время воскликнул он. – Что-что?
Эти возгласы сказали мне все, что я хотел знать. Чейм, громко зарычав, отшвырнул трубку – в буквальном смысле слова отшвырнул. Я ее поднял.
– Что это за чудовищный шум? – раздался из трубки голос мистера Констанса.
– Повторите, пожалуйста, то, что вы сообщили мистеру Чейму.
Он повторил. Действительно, чек на пять тысяч долларов был подписан Чеймом. Я поблагодарил мистера Констанса и положил трубку.
– Боже мой, это правда! – У Чейма снова начинался приступ. Но меня это уже не волновало. Я стал привыкать к ним. – Сукин сын! – орал Чейм. – Он вскрыл кейс! Украл рукопись! Я погиб! Как он посмел! Что с ним такое случилось?
– А случилось то, что я вам и говорил. Он счел вас мертвым. И больше вас не боялся. Понимаете, что им двигало? Логически мы теперь можем доказать, что Джелликоу вскрыл кейс и взял рукопись и чек, потому что считал вас уже покойником или почти покойником, что ненамного лучше.
– Да перестаньте вы...
– И тут, когда он был на вершине счастья, раздается звонок. И кто же ему звонит? Гидеон Чейм собственной персоной. Для него это было все равно что звонок с того света. "Алло", – говорит он весело, как птичка, и что же слышит в ответ? "Джелликоу? Это Гидеон. Давай ноги в руки и чеши сюда – с рукописью и чеком..."
– Мистер Скотт!
– Даже если он и очень хотел снова упрятать кейс в запечатанную обертку, чтобы вы не узнали, что он его вскрыл, это было невозможно – деньги по чеку он уже получил. Скрыть это он никак не мог. Наверное, его пот прошиб, а?
– Наверное...
– Так что Джелликоу пришлось пуститься в бега, чтобы скрыться от возмездия Гидеона Чейма. Особенно если он успел продать рукопись...
Я постоял молча, стараясь сосредоточиться. И вдруг меня осенило. Я улыбнулся Гидеону Чейму – не слишком приветливо – и сказал:
– Историю с пятью тысячами баксов мы выяснили. Джелликоу получил их не за рукопись. – Я выдержал паузу. – Не исключено, что он мог и продать ее. И не за пять тысяч, а значительно дороже. Так ведь?
Лицо Чейма было хмурым. Он молчал.
– Так ведь? – повторил я. – Вы же хотите вернуть эту проклятую рукопись, а? Если Джелликоу еще не загнал ее, он вполне может это сделать. Как, по-вашему, может?
– И найдет немало желающих ее купить, – ответил наконец Чейм.
Я продолжал улыбаться:
– Назовите кого-нибудь из их числа.
– Ну... – Он задумался. И вдруг его как прорвало: – Автобиография – правдивая история моей жизни. Кроме того, я попытался разоблачить ложь и клевету, которой подвергался в течение жизни и особенно за последнее десятилетие. Для этого мне пришлось много рассказать о некоторых личностях, что, к сожалению, может поставить их в неловкое положение.
– Вы называли имена, даты, место действия и тому подобные факты?
– Кое-где называл, но кое-где приходилось маскировать настоящие имена и события, принимая во внимание закон о диффамации.
"Еще бы", – подумал я. И постараться обойти его при первой возможности. Такой человек, как Чейм, мог позволить себе действовать на грани дозволенного. Особенно если знал, что рукопись будет опубликована после его смерти.
В Голливуде постоянно циркулирует множество слухов: сплетни о такой-то мисс "А" или таком-то мистере "X", о какой-либо феноменальной оргии, о чьем-то неблаговидном поступке, а то и серьезном преступлении. До широкой публики эти сплетни не доходят, но в узком кругу – на вечеринках, в барах и спальнях – о них перешептываются, злорадствуют или посмеиваются. Обычно они так и остаются в разряде пикантных сплетен, но кто-то где-то всегда знает скрывающуюся за ними правду, которая порой оказывается еще более пикантной и скандальной, чем сами слухи.
Гидеон Чейм несомненно принадлежал к числу тех, кто всегда был в курсе истинного положения дел. И в своей автобиографии он, очевидно, предал эту правду гласности в интересах, так сказать, справедливости. И даже если имена, время действия и места событий были вымышленными, истории эти достаточно узнаваемы и "узкий" круг лиц легко мог догадаться, кто является истинными действующими лицами. Чейм наверняка об этом позаботился.
– Продолжайте, – попросил я, – и поподробнее, пожалуйста.
Я подвинул стул к кровати и сел. Но когда он снова заговорил общими фразами, я перебил его:
– Нет, так дело не пойдет, мистер Чейм. Эта рукопись – мина, и вы это знаете. И она уже, может, под кого-то подложена, и Джелликоу вот-вот подожжет запал.
– Я не могу смириться.
– Одну минутку. Факт похищения рукописи мы установили, теперь займемся похитителем – Уилфредом Джелликоу. Он прочитал ваш манускрипт и, конечно, заинтригован и потрясен содержащимися там откровениями. И тут ему приходит в голову блестящая – хотя для него и страшноватая – идея. Он снова, уже с большим вниманием и все возрастающим волнением, погружается в вашу автобиографию. Но на этот раз для того, чтобы выбрать из тех людей, которые там названы – или почти названы, – тех, кто на основе компрометирующей информации мог бы оказаться наиболее уязвимыми с точки зрения шантажа.
– Шантаж? Исключено! Абсурд какой-то! Там нет ничего похожего на шантаж, черт бы вас побрал!
– Перестаньте втирать мне очки. Я случайно узнал, что Джелликоу уже использовал некую информацию для шантажа. Почти наверняка он почерпнул этот компромат из какой-то части вашей автобиографии, где вы сами, держу пари, благоухаете, как поле фиалок.
Чейм не обиделся на мою прямоту. Что-то более важное отвлекло его внимание. Его черные глаза забегали.
– Вам известно, что он пытался кого-то шантажировать?
– Да. И успешно.
– Кого?
– А это конфиденциальная информация. Другими словами, я вам не сообщу.
– Но... Это точно был Джелликоу? Вы уверены?
– Уилфред Джефферсон Джелликоу. Никакого сомнения.
Чейм задумался:
– Вы говорили, его номер был обыскан и там все перевернуто вверх дном. Может...
– Послушайте. Джелликоу пустился в эту авантюру, когда решил, что вы – мне неприятно об этом вам снова напоминать – умерли или, по крайней мере, при смерти. Но вы стали быстро поправляться, и он оказался в пиковой ситуации. Однако дело было сделано, он сжег за собой мосты. Что ему оставалось? Только удариться в бега. Не исключено, что он сам перевернул все в своем номере, чтобы создать впечатление, будто его ограбили, похитили, убили – все, что угодно. А сам куда-то смылся. Но вот куда – это мне и предстоит выяснить. И вы тот человек – возможно, единственный человек, – который может мне в этом помочь.
Черные глаза Чейма снова забегали.
– Мистер Скотт, я не могу согласиться, что в моей автобиографии есть что-то...
– Постойте, дайте мне закончить, а потом уже будете рассказывать, какой вы хороший. Поверьте, Уилфред уже взял за глотку одного человека, и весьма успешно. Поэтому вполне вероятно, что он примется шантажировать и других. Если уже не начал. Совершенно очевидно, метаморфоза с Уилфредом Джелликоу произошла именно тогда, когда он обнаружил ваше "Я", то бишь автобиографию Гидеона Чейма. И не будь между этими событиями связи, я счел бы это невероятным совпадением. Вам это ни о чем не говорит, мистер Чейм?
Чейм молчал. Глаза его были прищурены, кожа вокруг глаз совсем сморщилась, он теребил нос и кривил губы. Было заметно, что он очень взволнован.
– Так что, – продолжал я, – вполне логично предположить, что Джелликоу будет избирать своими жертвами не тех, кого можно лишь поставить в неловкое положение, а тех, кого он сможет разорить или нанести весомый ущерб и кто заплатит ему за молчание – и заплатит щедро.
Чейм ничего не говорил, но слушал внимательно.
– Если это так, – продолжал я, – то надо добраться до этих людей раньше Джелликоу или вскоре после него. Тогда, возможно, и удастся его обнаружить, а заодно – и вашу рукопись. И вы, конечно, знаете, кто эти люди, кого Джелликоу в первую очередь начнет шантажировать. Черт возьми, какую же опасную книгу вы написали! Надеюсь, мистер Чейм, у вас хватит благоразумия сказать мне, кто эти люди.
И Чейм открыл мне их имена.
Когда он умолк, я гасил уже четвертую сигарету и смотрел на него почти с восхищением.
– Да, дошлый вы человек, ничего не скажешь! – воскликнул я. – Свели счеты со всеми, кто когда-то взглянул на вас косо. Я понимаю, как вам было неприятно рассказывать об этих людях, но, наверное, это не все, есть и другие, а?
– Другие?
Я молча ждал.
– Ну... мистер Скотт, не могу же я за несколько минут вспомнить каждый миг своей жизни. Как бы...
Я прервал его:
– Я имею в виду других, с которыми вы были тесно связаны. Вы забыли упомянуть, например... – И я перечислил полдюжины имен, включая Сильвию Ардент и Уоррена Барра.
Помогло, конечно, то, что Чейм от меня знал, что Джелликоу уже шантажировал одного человека, но не знал, кого именно. Но это мог быть кто-то, кого он не упомянул в своем рассказе. Поэтому он и выдал еще немного компромата на двоих из шести названных мною лиц, которые фигурировали в его напичканной именами автобиографии. Это были Сильвия Ардент и Уоррен Барр.
О Сильвии он рассказал, что она была проституткой по вызову. Признался, что воспользовался услугами частного сыскного агентства, и что ему это влетело в копеечку. Но зато он узнал названия отелей, адреса домов, где проходили свидания, и даже пикантные высказывания некоторых особо довольных клиентов. Но о своих отношениях с Сильвией не обмолвился ни словом.
Раз уж он утаил что-то о Сильвии, мог сделать то же самое, рассказывая о результатах своего расследования деятельности Барра. Правда, некоторые специфические детали он все же упомянул, и этого было достаточно, чтобы прижать Барра, если потребуется.
Я не был уверен, воспользуюсь этим или нет, но Уилфред Джелликоу воспользовался – я уже не сомневался.
Слушая, как Чейм нехотя пересказывает эпизоды из рукописи, я, как бы между прочим, спросил:
– Вы, случайно, не знаете парня по имени Маккиффер? Или Вонючего Стэнли?
Чейм покачал головой. Потом бросил на меня пронзительный взгляд:
– Вонючего? Вы хотите сказать, что знаете человека с таким именем?
– Я спрашиваю, знаете ли вы его настоящее имя – Уоллес Стэнли?
Гидеон снова покачал головой:
– Нет, не знаю. А кто они?
Я описал обоих, но Чейму это ни о чем не говорило.
– Они – бандиты, – пояснил я, – каждый из которых за сотню долларов прирежет даже беспомощную старушку.
– Да что вы, серьезно?
– Куда уж серьезней! Ладно, черт с ними! А как по-вашему, мистер Чейм, почему за мной сегодня увязались два бандита? Ехали за мной по пятам.
Выдержка, которую Чейм проявлял последние минут пятнадцать, начала ему изменять. Видно, пятнадцать минут были для него пределом.
– Ну и наглый же вы сукин сын! – воскликнул он в сердцах. – Я знать не знаю никаких бандитов. И если они следили за вами, то при чем здесь я?
Я улыбнулся:
– Может, никаких бандитов вы и не знаете, но давайте говорить начистоту. Вы далеко не так чисты, как свежевыпавший снег. По крайней мере, Гидеон Чейм, автор "Я".
Он снова сжал кулаки и стукнул по одеялу. Вылупленные глаза были похожи на водяные пузыри. Наконец он сказал, как мне показалось, искренне:
– Мистер Скотт, меня не интересует, что вы думаете обо мне, моем характере и моих поступках. Я раскрыл в своей автобиографии немало тайн, которые многим причинят ужасные страдания. Тем, кто заставил мучиться меня. Я сделал это сознательно. Но сейчас меня ужасает, что я мог так поступить.
Он помолчал, а потом тихо добавил:
– Я смотрел в глаза смерти, мистер Скотт. Впервые в жизни. Переживания такого рода меняют людей. Изменили они и меня.
Мне показалось, что он сказал все, что хотел. Подходящий момент, чтобы уйти. Но Чейм продолжал:
– Вы должны найти и вернуть мне рукопись. Должны. Чтобы я мог ее уничтожить.
– О! Ну что ж, если повезет и я найду ваш манускрипт, я могу избавить вас от лишних хлопот и сжечь ее сам.
– Ради бога, нет! Ту часть... что касается меня, надо сохранить. А все остальное я уничтожу.
Я смотрел на него. В голове кружились разные мысли.
– Ладно, мистер Чейм, посмотрю, что можно сделать.
Он подвигал губами и черными с проседью лохматыми бровями. Он был явно взволнован, когда я уходил. Закрыв за собой дверь, я хотел сделать шаг влево и буквально чуть не налетел на Эдди Лэша.
"Легок на помине", – мелькнула мысль.
Эдди Лэш. Собственной персоной. У него был такой же мертвенно-бледный, отвратительный и угрожающий вид, как и тогда, когда я видел его последний раз. Вернее, в тот раз, когда он стрелял в меня.
Глава 7
Да, он стрелял в меня.
Два года тому назад я охотился за одним наркоманом из его шайки – его звали Кейси, и он ограбил особняк моего клиента, восьмидесятилетнего миллионера.
Мне удалось узнать от своего осведомителя, что в одном доме в западной части Лос-Анджелеса у Кейси поздно вечером назначена встреча с продавцом героина. Я поджидал его, благоразумно укрывшись в полутемном переулке напротив старого дома, за которым вел наблюдение.
К несчастью, Кейси не только прибыл в компании Эдди Лэша, но и приближался к дому со стороны полутемного переулка, откуда я так благоразумно наблюдал за домом.
Я оказался в рискованном положении не только потому, что они находились у меня за спиной, но и потому, что во время нашей прошлой встречи я сильно, но не смертельно, ранил парочку узколобых из шайки Эдди Лэша, который с тех пор жаждал меня пристрелить.
Я услышал позади их голоса и обернулся. Я сразу узнал их, хотя в переулке было темновато, и выхватил из-под пиджака свой кольт 38-го калибра. Но они заметили меня первыми, и, пока я разворачивался, Лэш успел выстрелить.
Пуля прошла через мягкие ткани плеча и не задела кость. Но Лэш стрелял из пистолета "магнум", а если его десятиграммовая пуля, летящая со скоростью 1400 футов в секунду, даже слегка вас заденет, она неминуемо сшибет вас с ног.
Меня она и сшибла.
Я упал на правый бок. Пуля пробила мне левое плечо, но правой рукой я сумел удержать пистолет. Я перекатился на спину и разрядил кольт, целясь в смутно видимые фигуры, которые находились от меня не более чем в десяти футах.
Я не сразу понял, что Лэш выстрелил еще два раза, а Кейси – один. Видно, долго вытаскивал оружие. Все три пули пролетели мимо меня. Я попал Кейси в голову, в сердце и задел правую берцовую кость. Не слишком метко, каюсь. Но мне еще повезло: все-таки я попал в него и не отстрелил себе ноги. Да, очень повезло.
Потому что в Кейси мне удалось всадить три пули из трех. А вот в Лэша я один раз промахнулся, зато две следующие пули угодили Эдди в живот и на три месяца испортили ему пищеварение. Кейси отправили в морг, Лэша – в больницу. Я тоже попал в больницу, но только утром.
Потом было следствие. Никого не отправили в тюрьму и даже не предъявили обвинение. Лэш упорно держался версии, что просто прогуливался с приятелем, когда я открыл по ним стрельбу. Почему по переулку? А почему бы и нет?
По крайней мере, в тюрьму я не угодил. А Лэш три месяца провалялся в больнице. До меня дошли слухи, что он поклялся разделаться со мной при первой же встрече. Но с тех пор я этого негодяя не видел.
До настоящего момента.
Конечно, это был шок – неожиданно столкнуться с ним лицом к лицу. Вернее, двойной шок. Потому что, когда я вышел из палаты Гидеона Чейма, Лэш уже протягивал правую руку к ручке двери.
Эдди Лэш? Пришел проведать Гидеона Чейма? Который не знаком ни с какими бандитами?
– Привет, Эдди, – сказал я.
Он не ответил. Мы стояли друг против друга на расстоянии всего какого-то шага. Лэш был футов шести с лишком, чуть ниже меня, но весом я превосходил его фунтов на пятьдесят, а то и больше.
– Ну что же ты стоишь тут? – весело спросил я. – Доложить мистеру Чейму, что к нему пожаловал Эдвард Лэш? – Я взглянул в его жуткие бледно-голубые глаза: – Ты пришел по делу? Хочешь застрелить его?
Лэш так и не произнес ни единого слова. Он никогда не был разговорчив и сейчас только смотрел на меня в упор. Вид у него был пренеприятный. А когда Эдди Лэш вот так, не моргая, пялится с выражением величайшей злобы на физиономии, даже у меня начинают бегать по спине мурашки.
Этот тип был не просто дрянью, а самой отъявленной дрянью среди себе подобных. Мерзавец из мерзавцев, закоренелый наркоман, извращенец. Он был похож на покойника, которого неудачно забальзамировали, на страдающий смертельной болезнью призрак. Высокий, тощий как скелет, с торчащими костями, холодный снаружи и изнутри. Выглядел он больным. В бледном лице ни кровинки, и даже глаза, налившиеся кровью, казались белыми.
– Эдди, похоже, ты окоченел. Может, тебе напиться крови, лечь в свой гроб и отдохнуть до следующего новолуния?
Лэш по-прежнему молчал. Только смотрел на меня.
Пялился он не дольше десяти секунд. Но какими долгими они мне показались! Глаза у него были будто заморожены, такие они были холодные. Казалось, их не растопило бы и летнее полуденное солнце. Глубоко запавшие, тусклые, бледного голубого цвета, на бескровном лице они походили на крошечные отрытые могилы.
– Ну, рад был повидаться. Приятно было снова поболтать с тобой, Эдди. Но мне пора.
Я стал обходить его и только тут заметил, что он, как обычно, пришел с Виком. Виктор Пайн стоял поодаль, прислонившись к стене, и следил за нами. Вернее, за мной. Это была одна из его обязанностей – не спускать глаз с того, кто общается с Лэшем.
Собрат и приятель Эдди, второй человек в банде, он уже добрый десяток лет исполнял обязанности охранника и убийцы. Преступник, гангстер-телохранитель с накачанными мускулами, такой же жестокий и опасный головорез, как и сам Эдди Лэш. Разве только Эдди был башковитее.
Я слегка вздрогнул, увидев Вика Пайна, и почувствовал, как по спине пробежал холодок. Во-первых, я мило поговорил с Эдди, а во-вторых, вспомнил, что Виктор Пайн и Уоррен Барр – приятели. Близкие приятели. Друзья-собутыльники. Барр... и Вик Пайн.
Но времени поразмышлять над этим у меня не оказалось.
Эдди Лэш схватил меня за руку своими костлявыми, но на удивление сильными пальцами и повернул к себе лицом. Не совсем лицом к лицу, потому что не так просто меня повернуть, если мне этого не хочется.
Но все же он довольно сильно рванул меня за руку и наконец хоть что-то изрек:
– Ты что здесь рыщешь, легавый?
Я стоял не шелохнувшись:
– Эдди, запомни раз и навсегда. Держи свои лапы подальше от меня. А сейчас немедленно убери свои клещи и никогда больше ко мне не прикасайся.
Его глаза не отогрелись ни на йоту, не ослабил он и свою хватку. Пожалуй, даже крепче вцепился в мою руку. Каждый из нас в той или иной степени чего-то не переносит.
Я, например, терпеть не могу, когда меня трогают, даже по-дружески. Например, если в подвыпившей компании кто-то в порыве чувств бросается мне на шею и начнет пускать в ухо слюни. Но когда такой тип, как Эдди Лэш, вызывающий у меня физическое отвращение, злобно хватает меня за руку, нервы мои тем более не выдерживают.
Я ухватил его за мизинец и стал отгибать его назад, пока Эдди не отпустил мою руку. Честно признаться, я, видно, переусердствовал, потому что его бледное лицо исказилось от боли.
– Ах ты, падла безмозглая! – прошипел он, стиснув зубы и прищурив глаза. – Псих проклятый!
– Кончай, Эдди. С меня на сегодня хватит. Больше я не намерен терпеть твою брань. Так что заткнись и давай разойдемся.
Однако он не обратил ни малейшего внимания на мои слова. Лицо его утратило привычную бледность и приобрело синюшный оттенок, как будто внутри билась гангренозная кровь.
– Ты кому это говоришь, форсун безмозглый? Мне никто не смеет приказывать!
Я повернулся к нему лицом.
Позади меня тут же возник Вик, но с этим я ничего поделать не мог. Я понимал, что из соображений безопасности нельзя оставлять у себя за спиной Вика, но я был так поглощен Эдди Лэшем, что соображения безопасности отошли на второй план. Хотя я ни на минуту не забывал, что Вик Пайн стоит позади.
Эдди Лэш, однако, оказался еще неосмотрительнее меня. Он не мог не понимать, что я уже наслушался от него столько, сколько не простил бы хорошенькой девчонке, и что коридор больницы – удобное место, чтобы утихомирить его. Но он, то ли по беспечности, то ли утратив бдительность, продолжал выкрикивать ругательства. Голос его срывался на визг, в уголках рта показалась пена.
– Чтоб ты знал, недоносок...
– Не слишком любезно, – вкрадчиво сказал я и со всего размаха ударил его.
Пока он изрыгал ругательства, у меня было достаточно времени, чтобы занять удобную позицию. И когда я нанес правым кулаком удар, я вложил в него всю тяжесть своих двухсот пяти фунтов. Я целился ему в рот. Мой кулак вначале уперся в зубы, потом ощутил лишь десны. Челюсть Эдди отвисла, оцарапав мне кожу на пальцах. Мне показалось, что моя рука попала в пасть голодного тигра. Но Эдди Лэш, видно, уже ничего не чувствовал. Но ничего – почувствует, когда придет в себя.
Голова его дернулась и отвалилась назад, будто оторвалась от шеи. Вслед за головой пошатнулось и туловище, и Эдди рухнул на пол, проехавшись по натертому до блеска паркету.
От такого удара меня по инерции бросило вперед. Я согнулся, едва не потеряв равновесие. Но, выпрямляясь, я уже доставал правой рукой свой кольт, одновременно разворачиваясь лицом к Вику Пайну.
Я мог бы и не слишком торопиться. Жирное лицо Вика с разинутым ртом и вытаращенными глазами выражало полную растерянность. Однако его правая рука уже тянулась к левому плечу.
Ему оставалось совсем немного, и тогда я был бы на волосок от гибели. Откровенно говоря, я не верил, что Вик решился бы пристрелить меня прямо здесь, в коридоре клиники, в общественном месте. Нет, не решился бы, если бы прежде подумал. Тревожило только, в состоянии ли он вообще думать.
Это было недостатком Вика. Одним из недостатков. Он часто действовал – порой очень жестоко – не раздумывая. Не будь Лэш и сам психом, вряд ли он взял бы к себе в услужение почти законченного психопата, каким был Вик Пайн. Не скажу, что Вик выглядел таким уж идиотом. Напротив, нарушения психики у него наблюдались не постоянно. Просто у него бывали такие периоды, или циклы, когда благоразумие полностью его покидало. Остальное время он был относительно нормальным.
Похоже, сейчас он находился в относительно нормальном состоянии.
По крайней мере, его правая рука замерла поверх темного костюма. Он ничего не сказал.
Но я не смолчал:
– Ну что ж ты, Вик, остановился? Давай, двигай руку дальше. Я готов. В любом случае тебе куда-то надо ее девать.
Он опустил руку и осклабился. Сомнения Вику были неведомы. Он был жестоким парнем, по-настоящему жестоким. Еще в большей степени, чем Лэш. Но не внушал такого отвращения, как Лэш. Никто не внушал такого отвращения, как Лэш.
Справедливости ради надо отметить, что Вик был даже привлекательным мужчиной. Не красавец, но крепкого телосложения, с внешностью настоящего мужчины. Он и одевался хорошо. Может, даже слишком хорошо. Бандиты средней руки, располагающие деньгами, порой любят щегольнуть, не то что крупные преступники, главари мафии и им подобные. Они люди опытные. Понимают, что к чему. Как правило, одеваются они скромно, живут в дорогих, но не бросающихся в глаза квартирах в престижных районах города, дают деньги на благотворительность, общественные нужды, а иногда и отдельным лицам, таким, как полицейские, члены муниципального и законодательного советов, а порой и мэру или губернатору. Живут скромно, не шикуют, внимания не привлекают.
Но Виктор Пайн был другой породы. Он любил шик и блеск. Носил костюмы по триста долларов, шил рубашки на заказ с монограммой на левой стороне, вышитой крупными буквами, дорогую обувь ручной работы и, как я слышал, сшитые на заказ жокейские трусы. Драгоценности он тоже носил: часы за тысячу двести долларов и на мизинце левой руки бриллиантовое кольцо за двенадцать тысяч. Я заметил блеск бриллиантов на часах и перстне, когда он по моему приказу доставал пистолет левой рукой.
Два года тому назад я охотился за одним наркоманом из его шайки – его звали Кейси, и он ограбил особняк моего клиента, восьмидесятилетнего миллионера.
Мне удалось узнать от своего осведомителя, что в одном доме в западной части Лос-Анджелеса у Кейси поздно вечером назначена встреча с продавцом героина. Я поджидал его, благоразумно укрывшись в полутемном переулке напротив старого дома, за которым вел наблюдение.
К несчастью, Кейси не только прибыл в компании Эдди Лэша, но и приближался к дому со стороны полутемного переулка, откуда я так благоразумно наблюдал за домом.
Я оказался в рискованном положении не только потому, что они находились у меня за спиной, но и потому, что во время нашей прошлой встречи я сильно, но не смертельно, ранил парочку узколобых из шайки Эдди Лэша, который с тех пор жаждал меня пристрелить.
Я услышал позади их голоса и обернулся. Я сразу узнал их, хотя в переулке было темновато, и выхватил из-под пиджака свой кольт 38-го калибра. Но они заметили меня первыми, и, пока я разворачивался, Лэш успел выстрелить.
Пуля прошла через мягкие ткани плеча и не задела кость. Но Лэш стрелял из пистолета "магнум", а если его десятиграммовая пуля, летящая со скоростью 1400 футов в секунду, даже слегка вас заденет, она неминуемо сшибет вас с ног.
Меня она и сшибла.
Я упал на правый бок. Пуля пробила мне левое плечо, но правой рукой я сумел удержать пистолет. Я перекатился на спину и разрядил кольт, целясь в смутно видимые фигуры, которые находились от меня не более чем в десяти футах.
Я не сразу понял, что Лэш выстрелил еще два раза, а Кейси – один. Видно, долго вытаскивал оружие. Все три пули пролетели мимо меня. Я попал Кейси в голову, в сердце и задел правую берцовую кость. Не слишком метко, каюсь. Но мне еще повезло: все-таки я попал в него и не отстрелил себе ноги. Да, очень повезло.
Потому что в Кейси мне удалось всадить три пули из трех. А вот в Лэша я один раз промахнулся, зато две следующие пули угодили Эдди в живот и на три месяца испортили ему пищеварение. Кейси отправили в морг, Лэша – в больницу. Я тоже попал в больницу, но только утром.
Потом было следствие. Никого не отправили в тюрьму и даже не предъявили обвинение. Лэш упорно держался версии, что просто прогуливался с приятелем, когда я открыл по ним стрельбу. Почему по переулку? А почему бы и нет?
По крайней мере, в тюрьму я не угодил. А Лэш три месяца провалялся в больнице. До меня дошли слухи, что он поклялся разделаться со мной при первой же встрече. Но с тех пор я этого негодяя не видел.
До настоящего момента.
Конечно, это был шок – неожиданно столкнуться с ним лицом к лицу. Вернее, двойной шок. Потому что, когда я вышел из палаты Гидеона Чейма, Лэш уже протягивал правую руку к ручке двери.
Эдди Лэш? Пришел проведать Гидеона Чейма? Который не знаком ни с какими бандитами?
– Привет, Эдди, – сказал я.
Он не ответил. Мы стояли друг против друга на расстоянии всего какого-то шага. Лэш был футов шести с лишком, чуть ниже меня, но весом я превосходил его фунтов на пятьдесят, а то и больше.
– Ну что же ты стоишь тут? – весело спросил я. – Доложить мистеру Чейму, что к нему пожаловал Эдвард Лэш? – Я взглянул в его жуткие бледно-голубые глаза: – Ты пришел по делу? Хочешь застрелить его?
Лэш так и не произнес ни единого слова. Он никогда не был разговорчив и сейчас только смотрел на меня в упор. Вид у него был пренеприятный. А когда Эдди Лэш вот так, не моргая, пялится с выражением величайшей злобы на физиономии, даже у меня начинают бегать по спине мурашки.
Этот тип был не просто дрянью, а самой отъявленной дрянью среди себе подобных. Мерзавец из мерзавцев, закоренелый наркоман, извращенец. Он был похож на покойника, которого неудачно забальзамировали, на страдающий смертельной болезнью призрак. Высокий, тощий как скелет, с торчащими костями, холодный снаружи и изнутри. Выглядел он больным. В бледном лице ни кровинки, и даже глаза, налившиеся кровью, казались белыми.
– Эдди, похоже, ты окоченел. Может, тебе напиться крови, лечь в свой гроб и отдохнуть до следующего новолуния?
Лэш по-прежнему молчал. Только смотрел на меня.
Пялился он не дольше десяти секунд. Но какими долгими они мне показались! Глаза у него были будто заморожены, такие они были холодные. Казалось, их не растопило бы и летнее полуденное солнце. Глубоко запавшие, тусклые, бледного голубого цвета, на бескровном лице они походили на крошечные отрытые могилы.
– Ну, рад был повидаться. Приятно было снова поболтать с тобой, Эдди. Но мне пора.
Я стал обходить его и только тут заметил, что он, как обычно, пришел с Виком. Виктор Пайн стоял поодаль, прислонившись к стене, и следил за нами. Вернее, за мной. Это была одна из его обязанностей – не спускать глаз с того, кто общается с Лэшем.
Собрат и приятель Эдди, второй человек в банде, он уже добрый десяток лет исполнял обязанности охранника и убийцы. Преступник, гангстер-телохранитель с накачанными мускулами, такой же жестокий и опасный головорез, как и сам Эдди Лэш. Разве только Эдди был башковитее.
Я слегка вздрогнул, увидев Вика Пайна, и почувствовал, как по спине пробежал холодок. Во-первых, я мило поговорил с Эдди, а во-вторых, вспомнил, что Виктор Пайн и Уоррен Барр – приятели. Близкие приятели. Друзья-собутыльники. Барр... и Вик Пайн.
Но времени поразмышлять над этим у меня не оказалось.
Эдди Лэш схватил меня за руку своими костлявыми, но на удивление сильными пальцами и повернул к себе лицом. Не совсем лицом к лицу, потому что не так просто меня повернуть, если мне этого не хочется.
Но все же он довольно сильно рванул меня за руку и наконец хоть что-то изрек:
– Ты что здесь рыщешь, легавый?
Я стоял не шелохнувшись:
– Эдди, запомни раз и навсегда. Держи свои лапы подальше от меня. А сейчас немедленно убери свои клещи и никогда больше ко мне не прикасайся.
Его глаза не отогрелись ни на йоту, не ослабил он и свою хватку. Пожалуй, даже крепче вцепился в мою руку. Каждый из нас в той или иной степени чего-то не переносит.
Я, например, терпеть не могу, когда меня трогают, даже по-дружески. Например, если в подвыпившей компании кто-то в порыве чувств бросается мне на шею и начнет пускать в ухо слюни. Но когда такой тип, как Эдди Лэш, вызывающий у меня физическое отвращение, злобно хватает меня за руку, нервы мои тем более не выдерживают.
Я ухватил его за мизинец и стал отгибать его назад, пока Эдди не отпустил мою руку. Честно признаться, я, видно, переусердствовал, потому что его бледное лицо исказилось от боли.
– Ах ты, падла безмозглая! – прошипел он, стиснув зубы и прищурив глаза. – Псих проклятый!
– Кончай, Эдди. С меня на сегодня хватит. Больше я не намерен терпеть твою брань. Так что заткнись и давай разойдемся.
Однако он не обратил ни малейшего внимания на мои слова. Лицо его утратило привычную бледность и приобрело синюшный оттенок, как будто внутри билась гангренозная кровь.
– Ты кому это говоришь, форсун безмозглый? Мне никто не смеет приказывать!
Я повернулся к нему лицом.
Позади меня тут же возник Вик, но с этим я ничего поделать не мог. Я понимал, что из соображений безопасности нельзя оставлять у себя за спиной Вика, но я был так поглощен Эдди Лэшем, что соображения безопасности отошли на второй план. Хотя я ни на минуту не забывал, что Вик Пайн стоит позади.
Эдди Лэш, однако, оказался еще неосмотрительнее меня. Он не мог не понимать, что я уже наслушался от него столько, сколько не простил бы хорошенькой девчонке, и что коридор больницы – удобное место, чтобы утихомирить его. Но он, то ли по беспечности, то ли утратив бдительность, продолжал выкрикивать ругательства. Голос его срывался на визг, в уголках рта показалась пена.
– Чтоб ты знал, недоносок...
– Не слишком любезно, – вкрадчиво сказал я и со всего размаха ударил его.
Пока он изрыгал ругательства, у меня было достаточно времени, чтобы занять удобную позицию. И когда я нанес правым кулаком удар, я вложил в него всю тяжесть своих двухсот пяти фунтов. Я целился ему в рот. Мой кулак вначале уперся в зубы, потом ощутил лишь десны. Челюсть Эдди отвисла, оцарапав мне кожу на пальцах. Мне показалось, что моя рука попала в пасть голодного тигра. Но Эдди Лэш, видно, уже ничего не чувствовал. Но ничего – почувствует, когда придет в себя.
Голова его дернулась и отвалилась назад, будто оторвалась от шеи. Вслед за головой пошатнулось и туловище, и Эдди рухнул на пол, проехавшись по натертому до блеска паркету.
От такого удара меня по инерции бросило вперед. Я согнулся, едва не потеряв равновесие. Но, выпрямляясь, я уже доставал правой рукой свой кольт, одновременно разворачиваясь лицом к Вику Пайну.
Я мог бы и не слишком торопиться. Жирное лицо Вика с разинутым ртом и вытаращенными глазами выражало полную растерянность. Однако его правая рука уже тянулась к левому плечу.
Ему оставалось совсем немного, и тогда я был бы на волосок от гибели. Откровенно говоря, я не верил, что Вик решился бы пристрелить меня прямо здесь, в коридоре клиники, в общественном месте. Нет, не решился бы, если бы прежде подумал. Тревожило только, в состоянии ли он вообще думать.
Это было недостатком Вика. Одним из недостатков. Он часто действовал – порой очень жестоко – не раздумывая. Не будь Лэш и сам психом, вряд ли он взял бы к себе в услужение почти законченного психопата, каким был Вик Пайн. Не скажу, что Вик выглядел таким уж идиотом. Напротив, нарушения психики у него наблюдались не постоянно. Просто у него бывали такие периоды, или циклы, когда благоразумие полностью его покидало. Остальное время он был относительно нормальным.
Похоже, сейчас он находился в относительно нормальном состоянии.
По крайней мере, его правая рука замерла поверх темного костюма. Он ничего не сказал.
Но я не смолчал:
– Ну что ж ты, Вик, остановился? Давай, двигай руку дальше. Я готов. В любом случае тебе куда-то надо ее девать.
Он опустил руку и осклабился. Сомнения Вику были неведомы. Он был жестоким парнем, по-настоящему жестоким. Еще в большей степени, чем Лэш. Но не внушал такого отвращения, как Лэш. Никто не внушал такого отвращения, как Лэш.
Справедливости ради надо отметить, что Вик был даже привлекательным мужчиной. Не красавец, но крепкого телосложения, с внешностью настоящего мужчины. Он и одевался хорошо. Может, даже слишком хорошо. Бандиты средней руки, располагающие деньгами, порой любят щегольнуть, не то что крупные преступники, главари мафии и им подобные. Они люди опытные. Понимают, что к чему. Как правило, одеваются они скромно, живут в дорогих, но не бросающихся в глаза квартирах в престижных районах города, дают деньги на благотворительность, общественные нужды, а иногда и отдельным лицам, таким, как полицейские, члены муниципального и законодательного советов, а порой и мэру или губернатору. Живут скромно, не шикуют, внимания не привлекают.
Но Виктор Пайн был другой породы. Он любил шик и блеск. Носил костюмы по триста долларов, шил рубашки на заказ с монограммой на левой стороне, вышитой крупными буквами, дорогую обувь ручной работы и, как я слышал, сшитые на заказ жокейские трусы. Драгоценности он тоже носил: часы за тысячу двести долларов и на мизинце левой руки бриллиантовое кольцо за двенадцать тысяч. Я заметил блеск бриллиантов на часах и перстне, когда он по моему приказу доставал пистолет левой рукой.