В этом громиле, более шести футов ростом и весом в двести восемьдесят фунтов, так любившем изображать клоуна, не осталось ничего клоунского. Лицо, казавшееся ранее комическим, внушало далеко не веселые чувства. Стиснув мощные челюсти, сжав губы и прищурив глаза, он шагнул ко мне, отвлекающе поигрывая левой рукой, и вдруг с силой выкинул правую, целясь мне в голову.
Если бы этот кулак размером со средней величины окорок обрушился на мою голову, пользы от нее мне уже не было бы никакой. Но я поднырнул под его руку и нанес Ладди сокрушительный удар в живот.
Он крякнул. Отступил на шаг. И снова выбросил правую руку. Удар просвистел мимо левой скулы и чуть не оторвал мне ухо.
"Жирок ему помешал", – подумал я. Когда его мощный свинг заставил его потерять равновесие и Ладди оказался ко мне вполоборота, я размахнулся и нанес ему удар в шею под нижней челюстью.
На этот раз не кулаком, а ребром ладони, отогнув в сторону большой палец. Ладди стоял слишком близко, и размаха мне не хватило, чтобы вложить в удар максимум силы. Но я попал ему как раз туда, куда целился, и Ладди зашатался. Согнувшись, он отступил на полшага назад, придерживаясь правой рукой за стену. Он не упал, но на пару секунд вышел из строя.
Я воспользовался моментом и схватил валявшуюся на полу керамическую лампу. Наверное, я сбил ее, когда летел через комнату. Она оказалась цела, и, подняв ее, я со всего размаху обрушил лампу на голову Ладди.
Наконец он рухнул на колени. Голова его бессильно повисла. Однако в следующий миг, напрягши мускулы шеи, он попытался ее поднять. Я подскочил и пнул ногой его в скулу. Удар пришелся в левую бровь. Ладди окончательно свалился на пол.
Мне показалось, что он еще шевелится. Я нашел свой кольт и засунул его в кобуру. Потом поднял "магнум" Эдди Лэша и ударил Ладди рукояткой по голове. После этого он больше не шевелился.
Я постоял, глядя на два распростертых тела: одно мертвое, другое, наверное, живое, хотя и неподвижное. На душе было тревожно.
Где же Вик? Где рукопись Чейма с так называемыми фактическими материалами? Если Вик не принес сюда кейс, меня ждут крупные неприятности. И еще эта неясная тревога, которая по-прежнему меня мучила. Иногда вспоминая о Сильвии и Вике, мне казалось, я вот-вот поймаю разгадку, но она каждый раз ускользала.
Быстро осмотрев спальню Эдди, я с пистолетом в руке прошел в апартаменты Вика. Его самого я там не обнаружил, но увидел на кровати открытый металлический кейс. По постели были разбросаны бумаги.
Я замер. Просто стоял и смотрел на них. Вот она, рукопись автобиографии Гидеона Чейма и документы, о которых я в общем имел представление. Некоторое время я просто смотрел на металлический ящик, своего рода ящик Пандоры, размышляя о том, сколько бедствий и смертей вырвались из него, как только он был открыт. Я с горечью думал, что Уилфред Джефферсон Джелликоу, залезая в него, не представлял, что его ждет.
Потом подошел к кровати и стал просматривать бумаги. Здесь было все, что я надеялся увидеть, и даже больше. Написанное от руки признание Хенни Огреста в том виде, как мне описывал его Маккиффер: с отпечатками пальцев и жирной подписью Хенни. Я его прочел. Ничего неожиданного, весь "алфавит" я уже и так вычислил. В других документах, в том числе в донесениях детективного агентства и частных сыщиков, кое-что новое для меня было.
Мелькали крупные имена, имена помельче, пикантные подробности, скандальные истории, свидетельства серьезных преступлений и преступных действий. В основном это были сведения компрометирующего характера. То же представляла и рукопись Чейма, судя по тем страницам, что я наспех пролистал.
Подробное изучение было еще впереди. Я засунул бумаги обратно в кейс. Но где же Вик? Почему его не оказалось здесь, вместе с Эдди и Ладди? Ведь он же приходил, это очевидно. Принес кейс, рукопись.
Я вернулся в спальню Лэша, поставил кейс на пол и связал руки и ноги Ладди шнуром от лампы, которой я его стукнул.
Покончив с этим, я бодро направился в ванную комнату. "Наконец-то!" – подумал я. Однако в голове у меня все крутились мысли о Викторе Пайне и о Сильвии, с помощью которой Вик пытался создать себе алиби. Но Сильвия теперь была в безопасности. Полиция будет охранять ее дом и...
Тут меня осенило. Наконец-то я понял причину моей тревоги.
Я беспокоился о Сильвии, потому что для Вика она представляла опасность. Этот бандюга, на три четверти психопат, мог убить ее из страха, что она лишит его алиби.
Но выдать его могла и другая женщина. Зина Табур.
Вот, оказывается, что меня мучило, что было причиной непонятного беспокойства, сверлившего мозг. В то время, когда Вик якобы был с Сильвией, у нее находилась Зина Табур.
Я отыскал телефон и позвонил Сильвии. Голос у нее был бодрый. Видно, она не спала.
– Это Шелл Скотт, Сильвия. Очень важный вопрос. Когда вам звонил Вик... Виктор Пайн, вы ему сказали, что почти весь вечер у вас была Зина?
– Не помню. Я как-то не придала этому значения...
– Черт возьми, вспоминайте! Он спрашивал, есть ли у вас кто-нибудь? Или вы сами сказали ему о Зине?
– Ну... Минутку... кажется, вспомнила. Да, спросил. Он хотел, чтобы я сказала, что он пробыл у меня с девяти вечера до начала двенадцатого. Ну я и сказала, что с восьми вечера у меня была подруга и ушла с полчаса назад.
У меня вырвался стон:
– Сильвия, вы назвали ее имя?
– Да-а. Он как-то между прочим спросил, кто эта подруга. Мне казалось, что в этом нет ничего особенного...
– Все, разговор окончен. Кладите трубку! – не очень любезно рявкнул я.
Сильвия поспешно положила трубку. Раздался щелчок. Я нажал на рычаг и, когда появился гудок, набрал номер Зины. Выслушав десять гудков, бросил трубку и выскочил из апартаментов Эдди Лэша, прихватив по пути кейс.
Пока я гнал на недозволенной скорости в Бель-Эйр, к дому Зины, я дважды звонил ей из машины, и дважды она не ответила.
Я весь похолодел. Остановив машину у края тротуара перед домом Зины, я почувствовал, что на лбу и верхней губе у меня выступил холодный пот. Дом был погружен во мрак.
Я побежал по узкой дорожке к двери. Она была заперта, и я ее просто вышиб, ударив ногой с такой силой, какой и не подозревал в себе. Дверь распахнулась и с грохотом ударилась о стену.
Я влетел в дом и бросился к спальне. В голове были только две мысли. Или Вик еще не приходил, – а может, и не собирался приходить, – или я опоздал. И тогда нет смысла бежать.
Тем не менее я несся, не разбирая дороги. Налетал на стулья, опрокидывал что-то в темноте, ронял, поднимая грохот. И... врезался в стену. Пошатнувшись, я побежал дальше и наконец увидел открытую дверь, которая, как мне казалось, должна была вести в спальню. Зажав в правой руке кольт, левой я шарил по стене, нащупывая выключатель и сожалея, что не воспользовался роскошной мраморной ванной Лэша, прежде чем устраивать гонки, а потом носиться тут в темноте, налетая на мебель и сшибая все по пути. Я был готов ко всему и старался сдерживать эмоции и... все остальное. Мне удалось немного успокоиться и взять себя в руки. Тут внезапно вспыхнул свет, и я обнаружил, что судорожно шарю по совершенно голой стене.
Я завертелся на месте, размахивая пистолетом то в одну, то в другую сторону, но никакой опасности не обнаружил. Разве только сама Зина Табур представляла опасность. Что в некотором смысле и было. Она сидела в постели. На шее у нее болталась черная маска, которой она закрывала глаза. В ушах торчали затычки. Больше на ней практически ничего не было. Я упоминаю об этом исключительно ради точности описания, ибо в тот момент у меня не было ни времени, ни желания думать о подобных вещах. К счастью для Зины, уши у нее были заткнуты, и только поэтому она не оглохла от собственного пронзительного вопля. Он длился недолго. Три, может, четыре секунды. Но мне показалось, что такого продолжительного, чудовищного, оглушительного визга я не слышал никогда.
Даже когда она умолкла, я, все еще опасаясь, что у меня лопнули барабанные перепонки, засунул большие пальцы обеих рук в свои истерзанные уши и осторожно их потер. При этом дуло кольта в правой руке царапало мне голову. Это тоже было больно, потому что именно правой стороной я врезался в стену, когда Ладди не то толкнул, не то швырнул меня.
Прекратив визжать, Зина вытащила из ушей затычки. Губы у нее шевелились.
Я вынул пальцы из ушей:
– Что? Не слышу.
– Я говорю, что ты делаешь? Хочешь прозтрелить зебе башку?
Мне показалось, что она не в себе. Но потом до меня дошло, о чем она говорит.
– А, ты говоришь об этом? – сказал я, снова покрутив пальцами в ушах и царапая голову дулом кольта. – Нет, что ты! Я просто... глажу свои уши.
– Да? – Она вдруг заговорила таким тоном, каким говорят с маленькими детьми или психами. – Тебе нравится гладить звои уши? Тебе... дозтавляет это удовользтвие?
– Не говори глупостей. Ты ведь вопила так, будто тебя режут... Сама-то ты не слышала, а у меня заболели уши. Вот я и хотел убедиться, целы ли они.
Она, кажется, успокоилась:
– Злава богу. А я уж решила, ты пришел изпугать меня до змерти, а потом пузтить зебе пулю в лоб. И взе бы подумали, что двое влюбленных покончили з зобой.
– Пустить себе пулю в лоб... Хо-хо! Такая дурацкая мысль никогда не приходила мне в голову. Если хочешь знать правду, я приехал, чтобы убить Вика. Спасти тебе жизнь, Зина. Чтоб тебя не застрелили, не задушили.
– Ну что ж, зпазибо. Только как-то глупо получилозь.
– Может быть. Но ты ведь не знаешь, что произошло. Этот Виктор... Надеюсь, ты не видела вечером Вика Пайна? Я представил себе...
Поняв, что ответа не получу, я умолк.
– Что ты так корчишьзя, Зелл?
– Корчусь? И не думаю.
– Взе время корчишьзя, как пришел.
– Ну... как тебе сказать? По правде говоря, мне давно уже...
– Тебе нужно в туалет?
– О, дорогая! Как ты догадалась?
– Догадалазь, глядя, как ты корчишьзя. Зина вдруг расхохоталась и упала на подушку.
– Ну так иди. Ты же знаешь, где у меня что.
– Конечно, знаю.
Пять минут спустя я как бы заново родился.
Голова прояснилась, я успокоился и расслабился. Меня переполняло приятное чувство удовлетворения и абсолютной уверенности, что я разделался с этим делом, покончил с ним. Осталось выяснить только, где Вик, и уладить кое-какие мелочи. Но я не сомневался, что с этим справлюсь запросто.
Я объяснил Зине, чего и почему я боялся. И предупредил ее, что, хотя мне и не пришлось ее спасать – я представлял себе, как врываюсь в дом и стреляю в Виктора Пайна в последнюю секунду перед тем, как он собирался ее убить, – Вик может еще здесь появиться.
– Я звонил тебе четыре или пять раз, когда понял, что Пайн может с тобой расправиться, но ты не отвечала.
Зина подняла затычку для ушей и пояснила:
– Я зплю долго. Иногда, когда не хочу, чтобы меня безпокоили, знимаю китайзкую голову з телефона, затыкаю уши и закрываю глаза вот этим, – она показала на маску, – чтобы золнце не зветило мне в глаза, когда взтанет. Поэтому и не злышу телефон. Не хочу его злышать.
– Да, я понял. Но только сейчас. А когда не мог дозвониться, сильно перепугался.
Зина улыбнулась:
– Как мило, что ты безпокоился обо мне!
На Зине было так мало надето, особенно после того, как она сняла маску и вынула затычки. "Работа!" – напомнил я себе.
– Зина, можно воспользоваться?..
– Опять?
– Можно воспользоваться твоим телефоном?
– Конечно.
Я снова позвонил Сэмсону.
Теперь, когда я мог мыслить нормально, я быстро, по-деловому объяснил, где и почему я нахожусь, и, заканчивая, добавил:
– Меня беспокоит, где искать Виктора Пайна?
Это все, что я сказал Сэмсону, умолчав о том, что ждет полицию в пентхаусе у Эдди Лэша. Я хотел сначала поднять ему настроение. Но у меня ничего не получилось.
Он не произнес ни звука. Правда, я, может быть, слишком быстро говорил, и он не мог встрять в мой монолог. Но сейчас у него такая возможность была. Тем не менее он молчал.
– Сэм, – весело сказал я, – ты слушаешь?
– Да, Шелдон, – ответил он размеренным, глухим, несколько обреченным тоном.
Иногда он называл меня Шелдоном, когда хотел сыронизировать или устроить мне какую-нибудь пакость. Последний раз он величал меня так, когда упрятал за решетку.
– Ты знаешь, – бодро продолжал я, – я завершил дело. Все! Упаковано и перевязано розовой ленточкой!
– Прекрасно! Просто прекрасно, Шелдон. – Пауза. – Сколько ж граждан ты убил, покалечил, расчленил, чтобы закончить свое дело?
– Сэм, я не убивал... Ну, не так, как в прошлый раз. Сэм, дружище!
– Хорошо. Так как было в этот раз?
– Понимаешь, мне пришлось застрелить Эдди Лэша. Надо было защищаться. Я же всегда стреляю исключительно в целях самообороны. А потом разобрался с Ладди, и он отключился. Но я связал ему руки и ноги, так что удрать он не сможет. Если... придет в себя.
Молчание.
– Я был уверен, тебя это обрадует, – сказал я. – Так что в конечном итоге я убил только одного – Эдди. Ну, двух, если считать Рыкуна. Но они оба этого заслужили. Скажешь, нет?
– Значит, у тебя все упаковано и перевязано... Как ты сказал? Розовой ленточкой?
– Именно так! Остались кой-какие мелочи. Например... – Я задумался. – Сэм, ты как-то не удивился, когда я рассказал тебе об Эдди Лэше.
– А почему я должен удивиться?
– А почему нет? – сказал я, сникнув, но не показывая виду.
– А тебе не приходило в голову, что шум и грохот пальбы в местах, где к этому не привыкли, мог вынудить соседей позвонить в полицию и доложить об этом необычном явлении?
– По правде говоря, не приходило. Но только потому, что я был очень занят. Да еще мой проклятый мочевой пузырь...
– Поэтому, – прервал меня Сэм, – мы уже знали, что Эдди Лэш уб... скончался от трех пуль. И что Кларенс Ладлоу получил сотрясение мозга и, возможно, перелом черепа. И до сих пор находится без сознания.
– Угу. Понятно.
– Далее, – продолжал Сэм. – В результате тщательного обыска не обнаружено никакой рукописи, пакета или коробки, которую Виктор Пайн якобы украл из "Индейского ранчо"...
– Но она у меня, Сэм.
– У тебя? Ты забрал ее? – Голос Сэма оживился.
– Да. Я собирался тебе об этом рассказать. Я ее спас. Рукопись имеет прямое отношение к Лэшу и Ладди. Но ты, наверное, уже знаешь об этом. Стальной кейс, рукопись, документы находились в пентхаусе – в комнате Вика Пайна. Поэтому я туда и отправился. И очень рисковал жизнью, между прочим, Сэм, чтобы добыть эту рукопись. Но все-таки добыл.
– Она сейчас у тебя?
– Конечно. Лежит в моем "кадиллаке".
– Боже правый! – воскликнул Сэм. – Ты оставил ее на улице? В машине?
– Да кому она нужна?.. Сэм, минутку, сейчас вернусь.
Я положил трубку рядом с аппаратом, бросился к машине, бегом вернулся назад и снова схватил трубку.
– Сэм! Она у меня. Вот она, рядом... Ты своим глазам не поверишь. Рукопись, донесения сыщиков, признание Каннибала – все!
– Это уже лучше. Ты сказал, у тебя все упаковано, остались кой-какие мелочи. Что, например?
– Ну, во-первых, Вик. Я тебе уже говорил об этом. Поэтому я и примчался к Зине Табур – ведь Вик может еще появиться.
– Не появится.
– Но если появится, я готов его встретить. Он – ключ ко всей этой истории, Сэм. Единственное недостающее звено между убийством Джелликоу и Эдди Лэшем, который, очевидно, приказал Вику... – Я на мгновение задумался. – Наверное, дело было так. Лэш приказал Вику отобрать у Джелликоу рукопись. Вик отобрал, убив Джелликоу, и отнес ее прямо Лэшу. Как иначе она могла оказаться в пентхаусе? Теперь Эдди мертв, Ладди без сознания, и Вик – ключ ко всему. А это значит, все, что нам осталось, это поймать Вика...
Я опять задумался:
– Сэм?
– Я слушаю, Шелдон.
– Ты вроде недавно сказал про Вика, что он не появится?
– Сказал.
– Где не появится?
– У Зины Табур. И вообще нигде.
– Объясни, что ты имеешь в виду.
– Виктор Пайн нигде больше не появится. Иначе говоря, его нет. Он скончался.
– То есть умер, да?
– Пайн в морге.
– Он... действительно мертв?
– Нет, мы отправили его в морг немного отдохнуть. Ну-у! У Сэма, видно, все еще было плохое настроение.
– Значит, дело закрыто, Сэм? Я понимаю, почему он погиб. Почему должен был погибнуть. Как это произошло? Получил пулю в затылок?
– Нет. Несчастный случай. Врезался в дерево. Смерть наступила от травмы головы, хотя были и другие повреждения. – Сэм помолчал немного. – Есть одна загадка. Не хочешь поломать голову? Ты любишь такие вещи. Половина полицейских знает его в лицо, но при нем не найдено ничего, что подтвердило бы его личность. Ни бумажника, ничего. Даже мелочи в кармане не оказалось. Как ты можешь это объяснить?
– Ну тебя, Сэм. У меня хватает забот... А впрочем, дай подумать... – Я размышлял минуты полторы. – Сэм, может, мое предположение покажется тебе диковатым, но это единственно возможное объяснение. Полицейские, наверное, уже увезли Лэша и заодно обыскали Ладлоу?
– Да.
– И что у Ладлоу нашли?
– Минуту. – Я понял, что он ищет рапорт. – Обычные вещи. Бумажник, расческа, носовой платок, ключи от машины, другие ключи. Триста восемьдесят долларов девяносто четыре цента. Часы, кольцо, записная книжка. И в кармане пиджака – вот это странно – еще одни часы и кольцо. На вид дорогие.
Я улыбнулся:
– Да, дорогие. Кольцо стоит двенадцать тысяч долларов, а часы – тысячу двести.
– Что-что?
– Я приеду, Сэм, и подведу черту.
Глава 17
Если бы этот кулак размером со средней величины окорок обрушился на мою голову, пользы от нее мне уже не было бы никакой. Но я поднырнул под его руку и нанес Ладди сокрушительный удар в живот.
Он крякнул. Отступил на шаг. И снова выбросил правую руку. Удар просвистел мимо левой скулы и чуть не оторвал мне ухо.
"Жирок ему помешал", – подумал я. Когда его мощный свинг заставил его потерять равновесие и Ладди оказался ко мне вполоборота, я размахнулся и нанес ему удар в шею под нижней челюстью.
На этот раз не кулаком, а ребром ладони, отогнув в сторону большой палец. Ладди стоял слишком близко, и размаха мне не хватило, чтобы вложить в удар максимум силы. Но я попал ему как раз туда, куда целился, и Ладди зашатался. Согнувшись, он отступил на полшага назад, придерживаясь правой рукой за стену. Он не упал, но на пару секунд вышел из строя.
Я воспользовался моментом и схватил валявшуюся на полу керамическую лампу. Наверное, я сбил ее, когда летел через комнату. Она оказалась цела, и, подняв ее, я со всего размаху обрушил лампу на голову Ладди.
Наконец он рухнул на колени. Голова его бессильно повисла. Однако в следующий миг, напрягши мускулы шеи, он попытался ее поднять. Я подскочил и пнул ногой его в скулу. Удар пришелся в левую бровь. Ладди окончательно свалился на пол.
Мне показалось, что он еще шевелится. Я нашел свой кольт и засунул его в кобуру. Потом поднял "магнум" Эдди Лэша и ударил Ладди рукояткой по голове. После этого он больше не шевелился.
Я постоял, глядя на два распростертых тела: одно мертвое, другое, наверное, живое, хотя и неподвижное. На душе было тревожно.
Где же Вик? Где рукопись Чейма с так называемыми фактическими материалами? Если Вик не принес сюда кейс, меня ждут крупные неприятности. И еще эта неясная тревога, которая по-прежнему меня мучила. Иногда вспоминая о Сильвии и Вике, мне казалось, я вот-вот поймаю разгадку, но она каждый раз ускользала.
Быстро осмотрев спальню Эдди, я с пистолетом в руке прошел в апартаменты Вика. Его самого я там не обнаружил, но увидел на кровати открытый металлический кейс. По постели были разбросаны бумаги.
Я замер. Просто стоял и смотрел на них. Вот она, рукопись автобиографии Гидеона Чейма и документы, о которых я в общем имел представление. Некоторое время я просто смотрел на металлический ящик, своего рода ящик Пандоры, размышляя о том, сколько бедствий и смертей вырвались из него, как только он был открыт. Я с горечью думал, что Уилфред Джефферсон Джелликоу, залезая в него, не представлял, что его ждет.
Потом подошел к кровати и стал просматривать бумаги. Здесь было все, что я надеялся увидеть, и даже больше. Написанное от руки признание Хенни Огреста в том виде, как мне описывал его Маккиффер: с отпечатками пальцев и жирной подписью Хенни. Я его прочел. Ничего неожиданного, весь "алфавит" я уже и так вычислил. В других документах, в том числе в донесениях детективного агентства и частных сыщиков, кое-что новое для меня было.
Мелькали крупные имена, имена помельче, пикантные подробности, скандальные истории, свидетельства серьезных преступлений и преступных действий. В основном это были сведения компрометирующего характера. То же представляла и рукопись Чейма, судя по тем страницам, что я наспех пролистал.
Подробное изучение было еще впереди. Я засунул бумаги обратно в кейс. Но где же Вик? Почему его не оказалось здесь, вместе с Эдди и Ладди? Ведь он же приходил, это очевидно. Принес кейс, рукопись.
Я вернулся в спальню Лэша, поставил кейс на пол и связал руки и ноги Ладди шнуром от лампы, которой я его стукнул.
Покончив с этим, я бодро направился в ванную комнату. "Наконец-то!" – подумал я. Однако в голове у меня все крутились мысли о Викторе Пайне и о Сильвии, с помощью которой Вик пытался создать себе алиби. Но Сильвия теперь была в безопасности. Полиция будет охранять ее дом и...
Тут меня осенило. Наконец-то я понял причину моей тревоги.
Я беспокоился о Сильвии, потому что для Вика она представляла опасность. Этот бандюга, на три четверти психопат, мог убить ее из страха, что она лишит его алиби.
Но выдать его могла и другая женщина. Зина Табур.
Вот, оказывается, что меня мучило, что было причиной непонятного беспокойства, сверлившего мозг. В то время, когда Вик якобы был с Сильвией, у нее находилась Зина Табур.
Я отыскал телефон и позвонил Сильвии. Голос у нее был бодрый. Видно, она не спала.
– Это Шелл Скотт, Сильвия. Очень важный вопрос. Когда вам звонил Вик... Виктор Пайн, вы ему сказали, что почти весь вечер у вас была Зина?
– Не помню. Я как-то не придала этому значения...
– Черт возьми, вспоминайте! Он спрашивал, есть ли у вас кто-нибудь? Или вы сами сказали ему о Зине?
– Ну... Минутку... кажется, вспомнила. Да, спросил. Он хотел, чтобы я сказала, что он пробыл у меня с девяти вечера до начала двенадцатого. Ну я и сказала, что с восьми вечера у меня была подруга и ушла с полчаса назад.
У меня вырвался стон:
– Сильвия, вы назвали ее имя?
– Да-а. Он как-то между прочим спросил, кто эта подруга. Мне казалось, что в этом нет ничего особенного...
– Все, разговор окончен. Кладите трубку! – не очень любезно рявкнул я.
Сильвия поспешно положила трубку. Раздался щелчок. Я нажал на рычаг и, когда появился гудок, набрал номер Зины. Выслушав десять гудков, бросил трубку и выскочил из апартаментов Эдди Лэша, прихватив по пути кейс.
Пока я гнал на недозволенной скорости в Бель-Эйр, к дому Зины, я дважды звонил ей из машины, и дважды она не ответила.
Я весь похолодел. Остановив машину у края тротуара перед домом Зины, я почувствовал, что на лбу и верхней губе у меня выступил холодный пот. Дом был погружен во мрак.
Я побежал по узкой дорожке к двери. Она была заперта, и я ее просто вышиб, ударив ногой с такой силой, какой и не подозревал в себе. Дверь распахнулась и с грохотом ударилась о стену.
Я влетел в дом и бросился к спальне. В голове были только две мысли. Или Вик еще не приходил, – а может, и не собирался приходить, – или я опоздал. И тогда нет смысла бежать.
Тем не менее я несся, не разбирая дороги. Налетал на стулья, опрокидывал что-то в темноте, ронял, поднимая грохот. И... врезался в стену. Пошатнувшись, я побежал дальше и наконец увидел открытую дверь, которая, как мне казалось, должна была вести в спальню. Зажав в правой руке кольт, левой я шарил по стене, нащупывая выключатель и сожалея, что не воспользовался роскошной мраморной ванной Лэша, прежде чем устраивать гонки, а потом носиться тут в темноте, налетая на мебель и сшибая все по пути. Я был готов ко всему и старался сдерживать эмоции и... все остальное. Мне удалось немного успокоиться и взять себя в руки. Тут внезапно вспыхнул свет, и я обнаружил, что судорожно шарю по совершенно голой стене.
Я завертелся на месте, размахивая пистолетом то в одну, то в другую сторону, но никакой опасности не обнаружил. Разве только сама Зина Табур представляла опасность. Что в некотором смысле и было. Она сидела в постели. На шее у нее болталась черная маска, которой она закрывала глаза. В ушах торчали затычки. Больше на ней практически ничего не было. Я упоминаю об этом исключительно ради точности описания, ибо в тот момент у меня не было ни времени, ни желания думать о подобных вещах. К счастью для Зины, уши у нее были заткнуты, и только поэтому она не оглохла от собственного пронзительного вопля. Он длился недолго. Три, может, четыре секунды. Но мне показалось, что такого продолжительного, чудовищного, оглушительного визга я не слышал никогда.
Даже когда она умолкла, я, все еще опасаясь, что у меня лопнули барабанные перепонки, засунул большие пальцы обеих рук в свои истерзанные уши и осторожно их потер. При этом дуло кольта в правой руке царапало мне голову. Это тоже было больно, потому что именно правой стороной я врезался в стену, когда Ладди не то толкнул, не то швырнул меня.
Прекратив визжать, Зина вытащила из ушей затычки. Губы у нее шевелились.
Я вынул пальцы из ушей:
– Что? Не слышу.
– Я говорю, что ты делаешь? Хочешь прозтрелить зебе башку?
Мне показалось, что она не в себе. Но потом до меня дошло, о чем она говорит.
– А, ты говоришь об этом? – сказал я, снова покрутив пальцами в ушах и царапая голову дулом кольта. – Нет, что ты! Я просто... глажу свои уши.
– Да? – Она вдруг заговорила таким тоном, каким говорят с маленькими детьми или психами. – Тебе нравится гладить звои уши? Тебе... дозтавляет это удовользтвие?
– Не говори глупостей. Ты ведь вопила так, будто тебя режут... Сама-то ты не слышала, а у меня заболели уши. Вот я и хотел убедиться, целы ли они.
Она, кажется, успокоилась:
– Злава богу. А я уж решила, ты пришел изпугать меня до змерти, а потом пузтить зебе пулю в лоб. И взе бы подумали, что двое влюбленных покончили з зобой.
– Пустить себе пулю в лоб... Хо-хо! Такая дурацкая мысль никогда не приходила мне в голову. Если хочешь знать правду, я приехал, чтобы убить Вика. Спасти тебе жизнь, Зина. Чтоб тебя не застрелили, не задушили.
– Ну что ж, зпазибо. Только как-то глупо получилозь.
– Может быть. Но ты ведь не знаешь, что произошло. Этот Виктор... Надеюсь, ты не видела вечером Вика Пайна? Я представил себе...
Поняв, что ответа не получу, я умолк.
– Что ты так корчишьзя, Зелл?
– Корчусь? И не думаю.
– Взе время корчишьзя, как пришел.
– Ну... как тебе сказать? По правде говоря, мне давно уже...
– Тебе нужно в туалет?
– О, дорогая! Как ты догадалась?
– Догадалазь, глядя, как ты корчишьзя. Зина вдруг расхохоталась и упала на подушку.
– Ну так иди. Ты же знаешь, где у меня что.
– Конечно, знаю.
Пять минут спустя я как бы заново родился.
Голова прояснилась, я успокоился и расслабился. Меня переполняло приятное чувство удовлетворения и абсолютной уверенности, что я разделался с этим делом, покончил с ним. Осталось выяснить только, где Вик, и уладить кое-какие мелочи. Но я не сомневался, что с этим справлюсь запросто.
Я объяснил Зине, чего и почему я боялся. И предупредил ее, что, хотя мне и не пришлось ее спасать – я представлял себе, как врываюсь в дом и стреляю в Виктора Пайна в последнюю секунду перед тем, как он собирался ее убить, – Вик может еще здесь появиться.
– Я звонил тебе четыре или пять раз, когда понял, что Пайн может с тобой расправиться, но ты не отвечала.
Зина подняла затычку для ушей и пояснила:
– Я зплю долго. Иногда, когда не хочу, чтобы меня безпокоили, знимаю китайзкую голову з телефона, затыкаю уши и закрываю глаза вот этим, – она показала на маску, – чтобы золнце не зветило мне в глаза, когда взтанет. Поэтому и не злышу телефон. Не хочу его злышать.
– Да, я понял. Но только сейчас. А когда не мог дозвониться, сильно перепугался.
Зина улыбнулась:
– Как мило, что ты безпокоился обо мне!
На Зине было так мало надето, особенно после того, как она сняла маску и вынула затычки. "Работа!" – напомнил я себе.
– Зина, можно воспользоваться?..
– Опять?
– Можно воспользоваться твоим телефоном?
– Конечно.
Я снова позвонил Сэмсону.
Теперь, когда я мог мыслить нормально, я быстро, по-деловому объяснил, где и почему я нахожусь, и, заканчивая, добавил:
– Меня беспокоит, где искать Виктора Пайна?
Это все, что я сказал Сэмсону, умолчав о том, что ждет полицию в пентхаусе у Эдди Лэша. Я хотел сначала поднять ему настроение. Но у меня ничего не получилось.
Он не произнес ни звука. Правда, я, может быть, слишком быстро говорил, и он не мог встрять в мой монолог. Но сейчас у него такая возможность была. Тем не менее он молчал.
– Сэм, – весело сказал я, – ты слушаешь?
– Да, Шелдон, – ответил он размеренным, глухим, несколько обреченным тоном.
Иногда он называл меня Шелдоном, когда хотел сыронизировать или устроить мне какую-нибудь пакость. Последний раз он величал меня так, когда упрятал за решетку.
– Ты знаешь, – бодро продолжал я, – я завершил дело. Все! Упаковано и перевязано розовой ленточкой!
– Прекрасно! Просто прекрасно, Шелдон. – Пауза. – Сколько ж граждан ты убил, покалечил, расчленил, чтобы закончить свое дело?
– Сэм, я не убивал... Ну, не так, как в прошлый раз. Сэм, дружище!
– Хорошо. Так как было в этот раз?
– Понимаешь, мне пришлось застрелить Эдди Лэша. Надо было защищаться. Я же всегда стреляю исключительно в целях самообороны. А потом разобрался с Ладди, и он отключился. Но я связал ему руки и ноги, так что удрать он не сможет. Если... придет в себя.
Молчание.
– Я был уверен, тебя это обрадует, – сказал я. – Так что в конечном итоге я убил только одного – Эдди. Ну, двух, если считать Рыкуна. Но они оба этого заслужили. Скажешь, нет?
– Значит, у тебя все упаковано и перевязано... Как ты сказал? Розовой ленточкой?
– Именно так! Остались кой-какие мелочи. Например... – Я задумался. – Сэм, ты как-то не удивился, когда я рассказал тебе об Эдди Лэше.
– А почему я должен удивиться?
– А почему нет? – сказал я, сникнув, но не показывая виду.
– А тебе не приходило в голову, что шум и грохот пальбы в местах, где к этому не привыкли, мог вынудить соседей позвонить в полицию и доложить об этом необычном явлении?
– По правде говоря, не приходило. Но только потому, что я был очень занят. Да еще мой проклятый мочевой пузырь...
– Поэтому, – прервал меня Сэм, – мы уже знали, что Эдди Лэш уб... скончался от трех пуль. И что Кларенс Ладлоу получил сотрясение мозга и, возможно, перелом черепа. И до сих пор находится без сознания.
– Угу. Понятно.
– Далее, – продолжал Сэм. – В результате тщательного обыска не обнаружено никакой рукописи, пакета или коробки, которую Виктор Пайн якобы украл из "Индейского ранчо"...
– Но она у меня, Сэм.
– У тебя? Ты забрал ее? – Голос Сэма оживился.
– Да. Я собирался тебе об этом рассказать. Я ее спас. Рукопись имеет прямое отношение к Лэшу и Ладди. Но ты, наверное, уже знаешь об этом. Стальной кейс, рукопись, документы находились в пентхаусе – в комнате Вика Пайна. Поэтому я туда и отправился. И очень рисковал жизнью, между прочим, Сэм, чтобы добыть эту рукопись. Но все-таки добыл.
– Она сейчас у тебя?
– Конечно. Лежит в моем "кадиллаке".
– Боже правый! – воскликнул Сэм. – Ты оставил ее на улице? В машине?
– Да кому она нужна?.. Сэм, минутку, сейчас вернусь.
Я положил трубку рядом с аппаратом, бросился к машине, бегом вернулся назад и снова схватил трубку.
– Сэм! Она у меня. Вот она, рядом... Ты своим глазам не поверишь. Рукопись, донесения сыщиков, признание Каннибала – все!
– Это уже лучше. Ты сказал, у тебя все упаковано, остались кой-какие мелочи. Что, например?
– Ну, во-первых, Вик. Я тебе уже говорил об этом. Поэтому я и примчался к Зине Табур – ведь Вик может еще появиться.
– Не появится.
– Но если появится, я готов его встретить. Он – ключ ко всей этой истории, Сэм. Единственное недостающее звено между убийством Джелликоу и Эдди Лэшем, который, очевидно, приказал Вику... – Я на мгновение задумался. – Наверное, дело было так. Лэш приказал Вику отобрать у Джелликоу рукопись. Вик отобрал, убив Джелликоу, и отнес ее прямо Лэшу. Как иначе она могла оказаться в пентхаусе? Теперь Эдди мертв, Ладди без сознания, и Вик – ключ ко всему. А это значит, все, что нам осталось, это поймать Вика...
Я опять задумался:
– Сэм?
– Я слушаю, Шелдон.
– Ты вроде недавно сказал про Вика, что он не появится?
– Сказал.
– Где не появится?
– У Зины Табур. И вообще нигде.
– Объясни, что ты имеешь в виду.
– Виктор Пайн нигде больше не появится. Иначе говоря, его нет. Он скончался.
– То есть умер, да?
– Пайн в морге.
– Он... действительно мертв?
– Нет, мы отправили его в морг немного отдохнуть. Ну-у! У Сэма, видно, все еще было плохое настроение.
– Значит, дело закрыто, Сэм? Я понимаю, почему он погиб. Почему должен был погибнуть. Как это произошло? Получил пулю в затылок?
– Нет. Несчастный случай. Врезался в дерево. Смерть наступила от травмы головы, хотя были и другие повреждения. – Сэм помолчал немного. – Есть одна загадка. Не хочешь поломать голову? Ты любишь такие вещи. Половина полицейских знает его в лицо, но при нем не найдено ничего, что подтвердило бы его личность. Ни бумажника, ничего. Даже мелочи в кармане не оказалось. Как ты можешь это объяснить?
– Ну тебя, Сэм. У меня хватает забот... А впрочем, дай подумать... – Я размышлял минуты полторы. – Сэм, может, мое предположение покажется тебе диковатым, но это единственно возможное объяснение. Полицейские, наверное, уже увезли Лэша и заодно обыскали Ладлоу?
– Да.
– И что у Ладлоу нашли?
– Минуту. – Я понял, что он ищет рапорт. – Обычные вещи. Бумажник, расческа, носовой платок, ключи от машины, другие ключи. Триста восемьдесят долларов девяносто четыре цента. Часы, кольцо, записная книжка. И в кармане пиджака – вот это странно – еще одни часы и кольцо. На вид дорогие.
Я улыбнулся:
– Да, дорогие. Кольцо стоит двенадцать тысяч долларов, а часы – тысячу двести.
– Что-что?
– Я приеду, Сэм, и подведу черту.
Глава 17
Я вернулся в спальню. Сейчас от меня требовалась большая жертва. Но что поделаешь? Надо было завершить дело, чтобы капитан Сэмсон снова не отправил меня прямой дорогой в Сан-Квентин.
А кроме того, как джентльмен, я должен был пожелать Зине доброй ночи, вернее, доброго утра. В общем, попрощаться. Хотелось также взглянуть, в чем она сейчас была.
Я остановился у изножья кровати.
– До свидания.
Она не ответила, продолжая лежать.
– До свидания, – еще раз сказал я, как мне казалось, драматическим тоном.
Она не ответила, продолжая лежать.
– Как-нибудь увидимся, – пробормотал я, повернулся и пошел к выходу.
Уже выходя из двери, я услышал, как она сказала мне вслед что-то похожее на "bientot" [4].
Я был уверен, что именно так. Я не большой знаток французского. Я и в английском не больно силен. Правда, я знаю, что испанское "jhasta la vista!", кажется, означает "приходи поскорей" или что-то в этом роде. Но сейчас Зина сказала явно другое. Я знал, что первая часть слова означает "хорошо" или "здорово". А что такое "tot"? Может, Зина хотела сказать, что я еще "тот" кретин?
Но я постарался выкинуть из головы и эти мысли, и все, что было связано с Зиной, с автобиографией Чейма "Я" и всем остальным в кейсе. Я в последний раз на этой неделе отправлялся в полицейское управление Лос-Анджелеса. В отдел по расследованию убийств. К Сэму.
По заключению медиков, он остался цел и невредим. Его дубовый череп, как оказалось, мне не удалось расколоть. Пока я увлеченно беседовал с Сэмсоном, Ладди доставили в полицию и сейчас допрашивали в той самой комнате, в которой мы с ним говорили раньше.
Там же находились двое адвокатов, врач и незримо присутствовал Верховный суд Соединенных Штатов в полном составе.
Я говорю это не в порядке критики, а просто констатирую, какие силы были брошены на защиту прав Ладлоу. Меня это не останавливало – уж я позабочусь о том, чтобы разоблачить его злодеяния.
– Сэм, – говорил я, – может, даже такой псих, как Вик, понимал, что ему не уйти от наказания, если он убьет таких известных звезд, как Зина Табур и Сильвия Ардент. Но скорее всего, он этого не понимал. И в то же время был уверен, что любая из них может разбить его алиби. Наверняка он рассказал Лэшу, как ему удалось добыть свое алиби, и посоветовал убрать девчонок. Теперь, когда Вика и Эдди нет в живых, мы, наверное, уже не узнаем, так ли все было. Но это не важно. Надо просто взглянуть на ситуацию с точки зрения Лэша.
Сэмсон крутил в руках сигару:
– Понимаю, что ты хочешь сказать. Но все равно, продолжай.
– Лэш заполучил, что хотел, – рукопись Чейма, все документы и, самое главное, признание Каннибала, в котором в числе прочих названо и его имя. Да, Вик принес Лэшу все. Но Лэш знал, что Вика задержали возле "Индейского ранчо", и не сомневался, что его алиби рано или поздно рухнет и что полиция непременно доберется до него. Лэш понимал, что нельзя допустить, чтобы Вик убил Зину и Сильвию. У него оставался только один способ обезопасить себя: уничтожить связующее звено между Джелликоу и собой и таким образом избежать причастности к этому делу, даже если девчонки расколются. Очень простой и естественный способ.
Сэм сунул сигару в рот и провел рукой по стального цвета волосам:
– Убить Вика?
– Конечно. Тем более, что и без того у Эдди появились основания избавиться от Вика. Когда мы с тобой расшифровывали тот алфавит, мы предполагали, что четверо названных Маккиффером бандитов были Вик Пайн, Хенни Огрест, Кейси и сам Маккиффер, то есть "Е", "Ж", "3", и "И". А теперь, когда мы ознакомились с признанием Хенни, мы окончательно в этом убедились.
– И что же из этого следует?
– А то, что Маккиффер и Пайн, не считая самого Лэша, оставались единственными участниками и свидетелями того убийства четырехлетней давности. Хенни смылся. Кейси погиб. После убийства Маккиффера – а Эдди охотился за ним с воскресенья – из той четверки остался только один Вик, который мог в один прекрасный день расколоться. Так что Лэш в любом случае прикончил бы Вика. А история с алиби и девчонками только ускорила события.
– Возможно. Но достоверно мы знаем лишь одно: сам факт его смерти. Ты утверждаешь, что его убил Ладди, основываясь на том, что у того оказались лишние часы и кольцо?
– Не только на этом, хотя это главное. Мы знаем, полиция остановила Вика на Тангелвуд-Лейн в 23.22. Если оттуда он сразу поехал к Лэшу, то добрался к нему максимум за двадцать минут. Скажем, в 23.45. Ладди был занят – он преследовал с Рыкуном Маккиффера и готовил мое убийство. А потом еще давал здесь показания. Освободился он в два часа утра. Дадим ему полчаса на то, чтобы добраться до апартаментов Эдди.
– Я готов дать ему сколько угодно, если ты объяснишь, к чему ты клонишь.
– Вот к чему, Сэм. Около половины четвертого, то есть полтора часа спустя после того, как Ладди освободился, я проник через окно ванной Лэша к нему в спальню. И тут же услышал, как хлопнула дверь и послышался топот ног. Это и был Ладди. Он только что пришел, Сэм. Не из полиции, а откуда-то еще. Вика дома не оказалось. Почему? Да потому, что с ним только что произошел тот "несчастный случай". А Ладди вернулся с часами и кольцом Вика в кармане. – Я помолчал. – К счастью, Сэм, я не оставил Ладди времени вынуть их из кармана.
– Почему каждый раз, как ты совершаешь глупость, ты говоришь, "к счастью"?
– А разве это не к счастью, если у Ладди остались часы и кольцо, а у только что погибшего Вика их не оказалось? Ведь они принадлежали Вику Пайну, и забрать их Ладди мог, только подстроив по приказу своего босса этот роковой несчастный случай. А я просто оказался в нужное время в нужном месте. И считаю, что это к счастью. А ты?
У Сэма было свирепое лицо.
– Нет, черт возьми, ты оказался не в нужном месте! Прежде всего, незачем тебе было вообще туда соваться.
Святой боже! Разбил окно, вломился в квартиру, да еще балансировал на этой балке...
– Не балансировал, можешь не сомневаться...
– Нападение, убийство, избиение. И если честно, то даже кража. Ведь ты же фактически выкрал этот кейс с рукописью.
– Сэм, ради бога! Я же просто вернул украденную собственность. Я – сознательный гражданин, честно исполняющий...
– Хватит трепаться. Пойдем лучше послушаем, что скажет Ладлоу.
– То есть я тоже могу пойти?
– А почему бы тебе не пойти? Так я хотя бы смогу приглядеть за тобой, – пошутил он и нехотя добавил: – Можешь даже еще раз попытаться его расколоть. Как ни странно, с тобой он скорее что-нибудь выболтает.
Кажется, и на самом деле Ладди в этот раз – наверное, впервые в жизни – готов был сказать правду, то есть признаться. Или на мягком жаргоне уголовников – расколоться.
Временами такое случается. И чаще, чем об этом становится известно. Преступник просто созревает для признания. И не пытайтесь объяснить этот феномен обращением к религии, фрейдовскими комплексами или какими-то психическими отклонениями, хотя, может, отчасти это и так.
Я об этом знал.
Мы вошли в комнату для допросов. Ладди уже проинформировали о его правах, не говоря уже о многократных напоминаниях, что он может не раскрывать рта. Ладди хотел что-то сказать, но один из его адвокатов прервал его, заметив, что он не обязан говорить.
– Давай, Шелдон, приступай.
Все еще "Шелдон".
Я подошел и сел на край стола:
– Привет, приятель.
Тупая, лошадиная, несколько побитая рожа повернулась ко мне.
– Проклятье! А я-то думал, что смог приложить тебя!
– Нет, ты и приложил. Я, наверное, с минуту был в отключке. А показалось – час. – Я закурил. Протянул пачку Ладди, но он покачал головой.
– Чем ты меня огрел? – спросил он.
– Лампой. Ну а потом еще пнул разок.
Он смешно осклабился:
– Краем глаза я видел, как ты ее поднял, но не придал значения. Так, значит, это была лампа? Ха!
– Да, ею я тебя и шарахнул. Жаль, не расколол тебе башку, как тыкву.
А кроме того, как джентльмен, я должен был пожелать Зине доброй ночи, вернее, доброго утра. В общем, попрощаться. Хотелось также взглянуть, в чем она сейчас была.
Я остановился у изножья кровати.
– До свидания.
Она не ответила, продолжая лежать.
– До свидания, – еще раз сказал я, как мне казалось, драматическим тоном.
Она не ответила, продолжая лежать.
– Как-нибудь увидимся, – пробормотал я, повернулся и пошел к выходу.
Уже выходя из двери, я услышал, как она сказала мне вслед что-то похожее на "bientot" [4].
Я был уверен, что именно так. Я не большой знаток французского. Я и в английском не больно силен. Правда, я знаю, что испанское "jhasta la vista!", кажется, означает "приходи поскорей" или что-то в этом роде. Но сейчас Зина сказала явно другое. Я знал, что первая часть слова означает "хорошо" или "здорово". А что такое "tot"? Может, Зина хотела сказать, что я еще "тот" кретин?
Но я постарался выкинуть из головы и эти мысли, и все, что было связано с Зиной, с автобиографией Чейма "Я" и всем остальным в кейсе. Я в последний раз на этой неделе отправлялся в полицейское управление Лос-Анджелеса. В отдел по расследованию убийств. К Сэму.
* * *
Когда я говорил с Сэмом по телефону из дома Зины Табур, Кларенс Ладлоу пришел в себя.По заключению медиков, он остался цел и невредим. Его дубовый череп, как оказалось, мне не удалось расколоть. Пока я увлеченно беседовал с Сэмсоном, Ладди доставили в полицию и сейчас допрашивали в той самой комнате, в которой мы с ним говорили раньше.
Там же находились двое адвокатов, врач и незримо присутствовал Верховный суд Соединенных Штатов в полном составе.
Я говорю это не в порядке критики, а просто констатирую, какие силы были брошены на защиту прав Ладлоу. Меня это не останавливало – уж я позабочусь о том, чтобы разоблачить его злодеяния.
– Сэм, – говорил я, – может, даже такой псих, как Вик, понимал, что ему не уйти от наказания, если он убьет таких известных звезд, как Зина Табур и Сильвия Ардент. Но скорее всего, он этого не понимал. И в то же время был уверен, что любая из них может разбить его алиби. Наверняка он рассказал Лэшу, как ему удалось добыть свое алиби, и посоветовал убрать девчонок. Теперь, когда Вика и Эдди нет в живых, мы, наверное, уже не узнаем, так ли все было. Но это не важно. Надо просто взглянуть на ситуацию с точки зрения Лэша.
Сэмсон крутил в руках сигару:
– Понимаю, что ты хочешь сказать. Но все равно, продолжай.
– Лэш заполучил, что хотел, – рукопись Чейма, все документы и, самое главное, признание Каннибала, в котором в числе прочих названо и его имя. Да, Вик принес Лэшу все. Но Лэш знал, что Вика задержали возле "Индейского ранчо", и не сомневался, что его алиби рано или поздно рухнет и что полиция непременно доберется до него. Лэш понимал, что нельзя допустить, чтобы Вик убил Зину и Сильвию. У него оставался только один способ обезопасить себя: уничтожить связующее звено между Джелликоу и собой и таким образом избежать причастности к этому делу, даже если девчонки расколются. Очень простой и естественный способ.
Сэм сунул сигару в рот и провел рукой по стального цвета волосам:
– Убить Вика?
– Конечно. Тем более, что и без того у Эдди появились основания избавиться от Вика. Когда мы с тобой расшифровывали тот алфавит, мы предполагали, что четверо названных Маккиффером бандитов были Вик Пайн, Хенни Огрест, Кейси и сам Маккиффер, то есть "Е", "Ж", "3", и "И". А теперь, когда мы ознакомились с признанием Хенни, мы окончательно в этом убедились.
– И что же из этого следует?
– А то, что Маккиффер и Пайн, не считая самого Лэша, оставались единственными участниками и свидетелями того убийства четырехлетней давности. Хенни смылся. Кейси погиб. После убийства Маккиффера – а Эдди охотился за ним с воскресенья – из той четверки остался только один Вик, который мог в один прекрасный день расколоться. Так что Лэш в любом случае прикончил бы Вика. А история с алиби и девчонками только ускорила события.
– Возможно. Но достоверно мы знаем лишь одно: сам факт его смерти. Ты утверждаешь, что его убил Ладди, основываясь на том, что у того оказались лишние часы и кольцо?
– Не только на этом, хотя это главное. Мы знаем, полиция остановила Вика на Тангелвуд-Лейн в 23.22. Если оттуда он сразу поехал к Лэшу, то добрался к нему максимум за двадцать минут. Скажем, в 23.45. Ладди был занят – он преследовал с Рыкуном Маккиффера и готовил мое убийство. А потом еще давал здесь показания. Освободился он в два часа утра. Дадим ему полчаса на то, чтобы добраться до апартаментов Эдди.
– Я готов дать ему сколько угодно, если ты объяснишь, к чему ты клонишь.
– Вот к чему, Сэм. Около половины четвертого, то есть полтора часа спустя после того, как Ладди освободился, я проник через окно ванной Лэша к нему в спальню. И тут же услышал, как хлопнула дверь и послышался топот ног. Это и был Ладди. Он только что пришел, Сэм. Не из полиции, а откуда-то еще. Вика дома не оказалось. Почему? Да потому, что с ним только что произошел тот "несчастный случай". А Ладди вернулся с часами и кольцом Вика в кармане. – Я помолчал. – К счастью, Сэм, я не оставил Ладди времени вынуть их из кармана.
– Почему каждый раз, как ты совершаешь глупость, ты говоришь, "к счастью"?
– А разве это не к счастью, если у Ладди остались часы и кольцо, а у только что погибшего Вика их не оказалось? Ведь они принадлежали Вику Пайну, и забрать их Ладди мог, только подстроив по приказу своего босса этот роковой несчастный случай. А я просто оказался в нужное время в нужном месте. И считаю, что это к счастью. А ты?
У Сэма было свирепое лицо.
– Нет, черт возьми, ты оказался не в нужном месте! Прежде всего, незачем тебе было вообще туда соваться.
Святой боже! Разбил окно, вломился в квартиру, да еще балансировал на этой балке...
– Не балансировал, можешь не сомневаться...
– Нападение, убийство, избиение. И если честно, то даже кража. Ведь ты же фактически выкрал этот кейс с рукописью.
– Сэм, ради бога! Я же просто вернул украденную собственность. Я – сознательный гражданин, честно исполняющий...
– Хватит трепаться. Пойдем лучше послушаем, что скажет Ладлоу.
– То есть я тоже могу пойти?
– А почему бы тебе не пойти? Так я хотя бы смогу приглядеть за тобой, – пошутил он и нехотя добавил: – Можешь даже еще раз попытаться его расколоть. Как ни странно, с тобой он скорее что-нибудь выболтает.
Кажется, и на самом деле Ладди в этот раз – наверное, впервые в жизни – готов был сказать правду, то есть признаться. Или на мягком жаргоне уголовников – расколоться.
Временами такое случается. И чаще, чем об этом становится известно. Преступник просто созревает для признания. И не пытайтесь объяснить этот феномен обращением к религии, фрейдовскими комплексами или какими-то психическими отклонениями, хотя, может, отчасти это и так.
Я об этом знал.
Мы вошли в комнату для допросов. Ладди уже проинформировали о его правах, не говоря уже о многократных напоминаниях, что он может не раскрывать рта. Ладди хотел что-то сказать, но один из его адвокатов прервал его, заметив, что он не обязан говорить.
– Давай, Шелдон, приступай.
Все еще "Шелдон".
Я подошел и сел на край стола:
– Привет, приятель.
Тупая, лошадиная, несколько побитая рожа повернулась ко мне.
– Проклятье! А я-то думал, что смог приложить тебя!
– Нет, ты и приложил. Я, наверное, с минуту был в отключке. А показалось – час. – Я закурил. Протянул пачку Ладди, но он покачал головой.
– Чем ты меня огрел? – спросил он.
– Лампой. Ну а потом еще пнул разок.
Он смешно осклабился:
– Краем глаза я видел, как ты ее поднял, но не придал значения. Так, значит, это была лампа? Ха!
– Да, ею я тебя и шарахнул. Жаль, не расколол тебе башку, как тыкву.