– Можно.
– Я вот думаю, наверное, не все, что вы говорите, – правда.
– На что вы намекаете?
– Теперь-то я знаю, что вы не вымогатель.
– И что из этого следует?
Сильвия ответила не сразу. Сделала большой скользящий шаг в мою сторону и остановилась совсем близко. Руки ее были опущены вдоль туловища, ладони прижаты к гладким упругим ляжкам. И вдруг ее руки медленно поползли вверх, миновали округлые бедра, поднялись еще чуть выше.
– Вы говорите, я могу вам доверять? – с улыбкой спросила она. – Вы – не шантажист. И даже не проповедник. И, как уверяете, не насильник или кто-то там еще...
– Я не говорил, что я – "кто-то там еще".
Сильвия, все еще улыбаясь, взялась за края узких желтых трусиков и медленно, очень медленно стала опускать руки. Тоном отвергнутой, покинутой, одинокой и презираемой женщины – как-никак она все же была актрисой – сказала:
– Я надеюсь, все это правда, и вы все-таки не станете меня насиловать.
– Ну... не совсем так, – улыбнулся я.
Глава 5
Глава 6
– Я вот думаю, наверное, не все, что вы говорите, – правда.
– На что вы намекаете?
– Теперь-то я знаю, что вы не вымогатель.
– И что из этого следует?
Сильвия ответила не сразу. Сделала большой скользящий шаг в мою сторону и остановилась совсем близко. Руки ее были опущены вдоль туловища, ладони прижаты к гладким упругим ляжкам. И вдруг ее руки медленно поползли вверх, миновали округлые бедра, поднялись еще чуть выше.
– Вы говорите, я могу вам доверять? – с улыбкой спросила она. – Вы – не шантажист. И даже не проповедник. И, как уверяете, не насильник или кто-то там еще...
– Я не говорил, что я – "кто-то там еще".
Сильвия, все еще улыбаясь, взялась за края узких желтых трусиков и медленно, очень медленно стала опускать руки. Тоном отвергнутой, покинутой, одинокой и презираемой женщины – как-никак она все же была актрисой – сказала:
– Я надеюсь, все это правда, и вы все-таки не станете меня насиловать.
– Ну... не совсем так, – улыбнулся я.
Глава 5
Гидеон Чейм перенес два сердечных приступа. Первый – года два назад, а второй – недавно. Последний был результатом обширного поражения коронарных артерий и едва не прикончил Гидеона Чейма. Неделю назад он тем не менее перенес операцию на открытом сердце и пока был жив и здоров.
Уехав от Сильвии Ардент, я навел справки о Чейме, проглядев вырезки из последних газет. Лежал он в небольшой частной клинике "Уэстон-Мейси" на бульваре Колорадо в Пасадине. Клиника была небольшой и весьма привилегированной. Даже при пустячном заболевании для поступления туда надо было иметь уйму денег.
Чейм был на волоске от гибели. Его положили в воскресенье 27 августа и на следующий же день прооперировали. Во вторник, 29 числа, он был почти при смерти, если судить по тем сообщениям, которые я читал и которые фактически представляли собой некрологи. В среду его состояние было таким же. Но в четверг, в последний день августа, наступило улучшение, и он, можно сказать, восстал из гроба. Из списка тяжелобольных его вычеркнули, он стал быстро набираться сил и к вечеру в пятницу уже сидел в постели. Вот как иногда бывает.
Я поднял трубку и позвонил к себе в контору.
– "Шелдон Скотт. Расследования", – послышался голос Хейзл, телефонистки из Гамильтон-Билдинг. Она отвечала также на звонки полудюжины других компаний: "Бартон и Блейм. Адвокатская контора", "Корпорация Трейсерс", фирма "Новинки со всего света" и других.
– Я хочу поговорить с грозой злоумышленников, основательным, трудолюбивым, убежденным трезвенником...
– Вы, наверное, имеете в виду Шелла Скотта?
– Как вы догадались?
– Просто я его знаю. Но боюсь, сэр, вы не сможете поговорить с мистером Скоттом. Он лежит пьяный в своем кабинете, положив голову в плевательницу... Шелл, – перестала дурачиться Хейзл, – ни в одной больнице Джелликоу нет, и ничего нового я больше не узнала. За последний час вам трижды звонил один и тот же человек. Очень хотел с вами поговорить.
– Он назвал свое имя?
– Да. Это мистер Гидеон Чейм. Он оставил номер своего телефона.
– Черт возьми!
– В чем дело?
– Ни в чем. Просто я еду сейчас к нему в клинику. Хочу попытаться поговорить с ним. Он сказал, что ему нужно?
– Нет. Сказал только, что хочет встретиться с вами лично по чрезвычайно срочному делу и что он находится в больнице.
– Я знаю. Спасибо, Хейзл. Кроме гамбургера я угощу тебя еще молочным коктейлем с клубникой.
– Нет, вы угостите меня шампанским и чудовищно дорогим обедом в "Сканди".
В третьем часу, когда я ехал по Фривею и был уже на полпути к Пасадине, мне показалось, что за моим "кадиллаком" увязался "хвост". Я заметил темно-синий "линкольн", который держался через одну-две машины позади меня. А когда ехавший за мной и, видно, спешивший "ягуар" вдруг обогнал меня и "линкольн" оказался непосредственно за мной, родитель, как мне показалось, умышленно притормозил и позволил обогнать себя другой машине.
Я ехал со скоростью шестьдесят миль в час, но постепенно сбавил ее до пятидесяти, а потом и до сорока пяти. За мной шел красный "меркьюри", а "линкольн" – за ним. И вдруг "меркьюри" с ревом обогнал меня и круто свернул в мой ряд. Водитель, видно, подобным образом хотел продемонстрировать свое негодование таким копушей, как я, да еще на дороге, где нет ограничения скорости. Но "линкольн" не сделал ничего подобного. Наоборот, казалось, водитель вот-вот остановится. А когда я снова прибавил скорость, между мной и темно-синим седаном сразу оказались две машины.
Достигнув конца Фривея, я проехал по Парковой аллее, свернул направо, проскочил несколько кварталов и въехал на просторную стоянку перед крупным торговым центром. Остановив машину, я выключил мотор и оглянутся. "Линкольн" тоже свернул на площадку и остановился метрах в пятидесяти от меня. Были видны фигуры сидящих впереди, но разглядеть их мне не удалось. Из машины никто не вышел.
В бардачке у меня лежал небольшой компактный бинокль... Я вынул его и пошел в супермаркет. Укрывшись за коробками со стиральным порошком, я выглянул из окна торгового центра. "Линкольн" стоял на месте. Я поднес к глазам бинокль и стал наводить фокус. Несколько покупателей, кативших мимо нагруженные тележки, озадаченно таращили на меня глаза.
Когда изображение стало четким, я разглядел на переднем сиденье двух мужчин. Казалось, они были от меня всего в двух шагах. И слава богу, что это только казалось. Потому что одного из них звали Маккиффер – о нем я уже упоминал выше, – а другого – Уоллес Стэнли, по кличке Вонючий, и от обоих можно было ждать беды.
Вонючий сидел рядом с водителем. Это был высокий тощий мужчина с лысой вытянутой головой и такой жесткой щетиной на подбородке, что ею можно было поцарапать даже алмаз. Он мог побриться в восемь утра, а к вечеру его борода уже отбрасывала тень. Свою уникальную кличку он получил не только из-за того, что мылся лишь в день рождения Джорджа Вашингтона и не мог вывести насекомых под мышками, но и потому, что несколько лет тому назад другой бандит покромсал его складным ножом.
Один удар пришелся по руке, а другой изуродовал ему нос, да так, что его конец вместе с ноздрями оказался свернутым набок. В сочетании с круглым маленьким ртом образовалась гримаса, как будто он воротит нос от какого-то смрадного запаха. Уоллес рассчитался со своим обидчиком, всадив ему в спину шесть пуль из пистолета 45-го калибра. С тех пор за ним и укрепилась кличка.
Его приятель и босс – тот, что сидел за рулем, – был не менее примечательной личностью. За подкуп и соучастие в преступлении Маккиффер отсидел два года в тюрьме Сан-Квентин, но избежал срока за ряд нападений с причинением телесных повреждений, а также за два убийства, о которых мне было известно. Он был высокого роста – футов шести с лишком, – с узкими бедрами и широкими плечами, прямыми черными волосами и сонным взглядом карих глаз. Людей с похожей внешностью можно было встретить на улицах сплошь и рядом. Он носил очки в роговой оправе. У него был скошенный подбородок, а сам он, как поговаривали, был слабоват по части храбрости. В общем, ему бы быть бухгалтером или продавцом в книжном магазине.
Оба головореза слыли весьма неприятными личностями, опасными и беспощадными в минуты дурного настроения, в каком они пребывали почти постоянно. У меня ни с ними, ни с другими громилами Киффера неприятностей, по крайней мере серьезных, не было. Так почему же тогда эти бандюги увязались за мной?
Смешно было вспоминать, что всего несколько часов назад я смотрел на миссис Глэдис Джелликоу с некоторым опасением и лениво размышлял о Маккиффере, над черноволосой головой которого вчера просвистели пули. По слухам, стрелял один из бандитов Эдди Лэша, самого, пожалуй, главного в городе преступного авторитета.
Уж не знаю, был ли он главарем или только лицом, приближенным к криминальному миру, но во всяком случае процветающим "бизнесменом" он был. Лэш жил в красивейшем пентхаусе на крыше одного из двух высотных зданий на Уилширском бульваре, известных под названием "Грайан-Апартамент". Там у него был роскошный, чудовищно дорогой, великолепно обставленный номер люкс.
Об архитектурных достоинствах этого особняка мне известно потому, что мне довелось побывать на шикарном приеме в столь же роскошных апартаментах по соседству с апартаментами Лэша.
Вид Маккиффера заставил меня вспомнить о Лэше не только из-за вчерашней попытки прострелить тому голову, а еще из-за того, что было бы менее удивительно, если бы на "хвосте" у меня повис Эдди Лэш или один из его "служащих". И это при том, что прошло уже почти два года с тех пор, как мне пришлось скрестить копья с Лэшем. Он, правда, обладал хорошей памятью и не забывал про тех, кого желал бы превратить в трупы. И я не сомневался, он с радостью проделал бы это со мной. Но это уже другая история.
Я опустил бинокль, вытащил записную книжку и вписал туда номер машины: FZ-440. Принадлежала она несомненно Маккифферу. Он каждый год покупал новый "линкольн" и всегда одного и того же цвета – темно-синий. После этого я вернулся к своему "кадиллаку" и выехал со стоянки. У первого же светофора я свернул налево, в то время как синий "линкольн" тащился еще далеко сзади. Так мне удалось от него оторваться.
Я проскочил два светофора в последний момент перед тем, как зажегся красный свет, попетлял по переулкам и, убедившись, что избавился от непрошеных попутчиков, направился в клинику "Уэстон-Мейси".
– Входите!
Я вошел в палату и закрыл за собой дверь. Палата была просторная, белоснежные шторы были подняты. Широкое окно выходило на зеленую лужайку с цветочными клумбами. В комнате в трех вазах тоже стояли цветы. Новая мебель, телевизор.
Гидеон Чейм в голубой пижаме с короткими рукавами сидел очень прямо на широкой больничной кровати, опираясь спиной о подушки. До пояса он был укрыт одеялом.
– Мистер Скотт? – спросил он.
Перед тем как ехать к нему, я звонил в клинику, так что он ждал меня.
– Совершенно верно. Вы хотели меня видеть?
– Да. Мне известно, что вы разыскиваете Уилфреда Джелликоу. Я крайне заинтересован, чтобы его нашли. И в его благополучии тоже. Расскажите, что вам удалось узнать.
Вот так, прямо с ходу он и приступил к делу. Мне был знаком такой тип людей.
Даже на больничной койке, едва избежав смерти, он производил впечатление прочности, солидности, силы. Несмотря на жилистые руки и слегка обвисшие щеки, он был в отличной форме для человека шестидесяти трех лет, неделю назад перенесшего сложную операцию на сердце. Крупный, широкоплечий, с большой головой. Лицо с широким мясистым носом и толстыми губами. Почти черные глаза были окружены морщинами. Над переносицей залегли глубокие складки. Волос почти не осталось. Его всегда зычный голос не ослаб, видно, и сейчас.
– Ну? – громко и нетерпеливо рявкнул он повелительным тоном.
– Откуда вам известно, что я разыскиваю мистера Джелликоу? – спросил я.
Чейм окинул меня грозным взглядом. Его черные с проседью брови, густые и лохматые, крыльями опускались к переносице и там соединялись. Они выглядели как одна длинная, дважды изогнутая бровь и напоминали небольшую летящую птицу.
Он яростно сверкнул глазами и гаркнул:
– Вас это не касается. Ваше дело – принять к сведению, что мне это известно, и я хочу знать, что вы обнаружили. Не беспокойтесь, я вам хорошо заплачу. Очень хорошо.
– Нет, не заплатите.
– Что?
– Вы мне ничего не будете платить, мистер Чейм. У меня уже есть клиент.
– Да вы, я смотрю, нахал!
– Я уже сказал, у меня есть клиент, и докладывать все, что нужно, я буду ему.
– Проклятье! – зарычал он. – Я требую, чтобы вы сказали, если знаете, где Уилфред Джелликоу.
– Как я понимаю, вы не знаете, где он?
– Перестаньте отвечать дурацкими вопросами на мои вопросы. Черт бы вас побрал... – Он продолжал в таком духе еще некоторое время, отпуская на мой счет в высшей степени нелестные замечания.
Я подождал, пока он успокоится, и мягко сказал:
– Мистер Чейм, обычно я не могу ударить слабого пожилого человека, который к тому же лежит на смертном одре, но у вас есть шанс дожить до глубокого старческого маразма, если вы будете так добры и прекратите поливать меня бранью.
Он разинул рот, приготовившись изрыгнуть очередную порцию ругательств, но потом передумал и, лязгнув зубами, закрыл рот. Выпятил сжатые губы и надвинул на глаза свою единую длинную бровь.
– В сущности, – продолжал я, воспользовавшись его молчанием, – я приехал с единственной целью – задать вам несколько вопросов. Повторяю свой первый вопрос. Откуда вам известно, что мой клиент поручил мне отыскать Джелликоу?
В мозгу Гидеона Чейма, видно, происходила борьба. Наконец, еще громко, но уже спокойнее он сказал:
– Так вы работаете на клиента? Я даже не знал этого, хотя у меня в городе есть люди, которые охотно снабжают меня информацией, если им кажется, что она может меня заинтересовать. Они знают, что мистер Джелликоу много лет является моим ближайшим и высокоценимым партнером. Так вот, пять разных лиц сообщили мне, что Шелл Скотт связывался со своими источниками, наводил справки, в полиции, больницах, включая эту, разыскивая мистера Джелликоу. И к вашему сведению, передавая мне информацию, они так не нахальничали...
– Ну ладно. Я действительно разыскиваю Джелликоу. Где он – пока не знаю. Похоже, и вы тоже не знаете. – Я помолчал. – Так вы только из-за этого просили меня срочно приехать?
Он крепко зажмурился, поднял руки, сжал их в кулаки и с силой ударил по одеялу. Открыл один глаз, потом другой и спросил:
– Вас раздражает, что мне хотелось бы знать, где находится мой давний друг и партнер? Или что мне очень бы хотелось, чтобы вы проявили щедрость и сообщили мне, если его обнаружите? Или хотя бы намекнули? Вас что, удивляет, что я предпочитаю такой способ? Или вы рассчитывали, что я вылезу из постели и пойду искать его сам, шатаясь по улицам? Одной рукой держась за больное сердце, а другой – за исколотую задницу?
– Успокойтесь, – сказал я, – а то швы разойдутся. Мой долг перед клиентом – узнать, если смогу, где находится Джелликоу. Вы хотите того же. Так вот. – Я сделал паузу. – Если вы ответите на несколько вопросов, это может облегчить его поиски.
Он глубоко вздохнул и выдохнул:
– Ну?
– Когда вы видели его в последний раз?
– За несколько часов перед тем, как лечь в клинику.
– Значит, в воскресенье, двадцать седьмого августа.
Чейм выпятил губы, но ничего не сказал.
– Вы общались с ним с тех пор?
– Говорил по телефону в пятницу утром.
– Вы можете сказать – о чем?
Он заколебался:
– Нет, не могу. Вас это не касается.
– Ну ладно, мистер Чейм. Вы просили, чтобы я бросил все дела и приехал к вам. Я приехал, повидал вас, а теперь прощайте...
– Э-э... минутку, – произнес он. – Есть еще одна проблема.
Я сделал безразличное лицо:
– Да?
Чейм снова заколебался, но потом, видно решившись, сказал:
– Я крайне заинтересован в благополучии мистера Джелликоу. Проблема, о которой я говорю, не такая серьезная, но для меня очень важная. Два последних года я писал историю своей жизни. Свою автобиографию, которую назвал "Я". Думаю, вы согласитесь, что история жизни Гидеона Чейма представляет собой документ большой ценности.
Он взглянул на меня, ожидая моей реакции. Но я промолчал.
Он был прав. Чейм был частью истории киноиндустрии. Более того, он, конечно, немало знал о звездах и суперзвездах Голливуда, об истинных талантах и о тех, кто имел дутую славу, даже о мошенничествах и скандалах, о которых знали очень немногие. Ведь в течение трех десятилетий он обладал реальной властью в этом мире. Его автобиография, вне всякого сомнения, будет важным историческим документом, а возможно, даже и занятным чтением. И уж, конечно, она автоматически станет бестселлером.
– Когда я ложился в клинику, – продолжал Чейм, не дождавшись моего ответа, – я осознавал, что предстоящая операция может оказаться для меня роковой. Поэтому я отдал законченную рукопись мистеру Джелликоу, поручив ему в случае моей смерти передать ее издателю, с которым у меня уже была договоренность об издании книги после моей смерти. – Чейм приложил руку к сердцу. – По крайней мере, книга станет моим посмертным памятником.
Он снова выжидательно умолк. И снова, надо полагать, разочаровался во мне.
Убрав руку с груди, он продолжал:
– В том случае, если я переживу операцию, мистер Джелликоу должен был вернуть мне рукопись. На четвертый день после операции я уже достаточно оправился и мог поговорить с ним по телефону. Я попросил принести рукопись на следующий день.
– Это тот самый звонок в пятницу утром, о котором вы говорили? Вы сказали также, что с двадцать седьмого числа вы Джелликоу не видели. Значит, ваш верный друг и компаньон на следующий день, то есть позавчера, в субботу, не пришел.
– Нет, не пришел. Рукопись существует только в одном экземпляре. Мистер Джелликоу понимает ее ценность, и, я уверен, он бы непременно возвратил ее, будь у него возможность. Поэтому я очень беспокоюсь. И о нем, и о рукописи.
– Вы несколько раз упоминали о ценности рукописи. Вы не допускаете мысли, что Джелликоу понял, какой ценный документ попал ему в руки, и решил его не возвращать?
Однако мое предположение нисколько не взволновало Чейма. Он даже слегка улыбнулся, как мог бы улыбнуться голодный волк перед тем, как вцепиться в добычу.
– Нет, мистер Скотт. Вы не знаете Джелликоу, а я знаю. Он не способен на такой поступок. Он бы умер со страху. Дело в том, как ни жестоко это может показаться, но он прекрасно знает, что его ждет, если он вызовет мое недовольство. Он... Я дал ему понять, что обладаю достаточной властью и не остановлюсь ни перед чем, чтобы наказать того, кто посмеет причинить мне вред.
– Хорошо, – сказал я. – Допустим, вы человек суровый, и Джелликоу это знает. Допустим также, что не только вы, а чуть ли не весь город понимал, что вы вполне могли отдать концы здесь, в клинике, и едва не отдали. И если бы вы умерли, Джелликоу нечего было бы бояться наказания.
– Не забывайте, мистер Скотт, он знает, что я не умер. Я ведь сам говорил с ним в пятницу и велел вернуть рукопись.
– Да, это так. В пятницу утром он убедился, что вы живы и здоровы. Но ни во вторник, ни в среду и, наверное, даже в четверг он этого не знал.
В глазах Чейма промелькнула настороженность.
– В котором часу вы ему звонили, мистер Чейм?
– Ну... было... – рассеянно сказал он, видно о чем-то размышляя, – еще очень рано. Часов семь утра.
– Ага. – Я знал, что Джелликоу до рассвета пробыл у Сильвии Ардент. – Какой у него был голос? Бодрый, настороженный? Или сонный?
– Немного вялый. Мой звонок его разбудил.
– А может, он спросонья не понял ваших распоряжений, снова заснул и...
Чейм покачал своей большой головой:
– Нет, все понял. Я объяснил ему предельно ясно, можете мне поверить.
– Очень интересно, мистер Чейм. Но зачем вы все это мне говорите?
– Хочу поручить вам найти и вернуть мне рукопись. Раз уж вы разыскиваете мистера Джелликоу.
– Вы, наверное, не поняли. У меня есть клиент, и я выполняю его поручение. Я не могу заниматься двумя делами сразу.
Чейм фыркнул:
– Ну хорошо. Вас наняли разыскать мистера Джелликоу. Ну и делайте это для своего клиента. А для меня попытайтесь найти и вернуть рукопись. Это ведь не помешает вашей основной задаче? И если вы сумеете вернуть мне рукопись, я готов заплатить вам любую разумную сумму.
– Какую, например?
– Назовите сами, мистер Скотт.
– Как насчет десяти тысяч долларов?
Я ожидал, что он взорвется. Но ничего не произошло. Чейм сидел спокойно и смотрел на меня.
– Идет, – сказал он.
Я облокотился о спинку кровати у него в ногах:
– Простите, мистер Чейм. Я пошутил. Просто интересно было узнать, насколько сильно вы заинтересованы в том, чтобы вернуть рукопись.
Я знал, каким безжалостным, непреклонным и даже опасным мог быть при желании этот человек. Знал, что в прошлом он был заносчив и многих заставлял страдать. Но никогда прежде я не видел, чтобы глаза его горели таким гневом. Будто тлеющий в их черноте огонь разгорелся вдруг во всю мочь. Красным пламенем они, конечно, не пылали, но искры в них пробегали. Рот его тоже преобразился. Стал тверже, жестче.
– Вы хотите сказать, что ничем мне не поможете?
Я пожал плечами:
– Не совсем так. Буду иметь в виду вашу рукопись, раз уж я о ней знаю. Но пока не найду Джелликоу или не узнаю, что с ним случилось, ничто не должно мешать моей работе.
Чейм слегка кивнул, но ничего не сказал.
– В каком она виде, чтоб я знал, что искать? Просто стопка бумаги? Отпечатана на машинке или написана от руки?
– Разумный вопрос. Она написана моей собственной рукой. Но не ищите рукопись как таковую. Я положил ее в стальной кейс и запер его. – Чейм показал руками, какого он размера: с фут длиной, восьми – десяти дюймов шириной и около шести глубиной... – Затем залил растопленным воском замок и запечатал вот этим кольцом. – Он поднял правую руку и показал большой перстень с печаткой.
Я улыбнулся:
– Видно, вы здорово доверяете старому другу Джелликоу, а? Да и всем остальным. Так когда-то короли делали, пользуясь воском и королевским крестом... – Я вдруг осекся. – А воск был зеленый?
– Да. После того я завернул кейс в толстую оберточную бумагу и тоже скрепил ее зел... – Чейм вдруг умолк. На лице у него отразилось недоумение. – Откуда вы знаете, что воск был зеленый?
– Воск может подсказать, лазил ли кто-нибудь в кейс или нет. Но остановить того, кто задумал его открыть, не может.
– Будь кейс не запечатан и не заперт, Уилфред мог бы из любопытства заглянуть в него, но он никогда бы не посмел...
– Посмел бы. И залез в кейс. С Уилфредом и впрямь произошла метаморфоза.
– Что? О чем вы говорите? Что такое? – всполошился Чейм.
– С утра пятницы, то есть после вашего звонка, Джелликоу больше не появлялся в отеле "Кавендиш". В номере у него все перевернуто вверх дном. Видно, там что-то искали. Когда я осматривал номер, в ящике комода я обнаружил обломок, как я думал, какого-то камня. Может, полудрагоценного. Однако теперь я уверен, это был кусочек воска. Так что ваш старый друг, видно, соскоблил воск и открыл кейс.
Гидеон Чейм судорожно то открывал, то закрывал рот. Лицо его стало зеленовато-желтым, и он упал на подушки. Язык, похожий на кусок вареной печенки, вывалился. Из губ вырывалось прерывистое дыхание.
Было совершенно ясно, старик отдавал концы.
Уехав от Сильвии Ардент, я навел справки о Чейме, проглядев вырезки из последних газет. Лежал он в небольшой частной клинике "Уэстон-Мейси" на бульваре Колорадо в Пасадине. Клиника была небольшой и весьма привилегированной. Даже при пустячном заболевании для поступления туда надо было иметь уйму денег.
Чейм был на волоске от гибели. Его положили в воскресенье 27 августа и на следующий же день прооперировали. Во вторник, 29 числа, он был почти при смерти, если судить по тем сообщениям, которые я читал и которые фактически представляли собой некрологи. В среду его состояние было таким же. Но в четверг, в последний день августа, наступило улучшение, и он, можно сказать, восстал из гроба. Из списка тяжелобольных его вычеркнули, он стал быстро набираться сил и к вечеру в пятницу уже сидел в постели. Вот как иногда бывает.
Я поднял трубку и позвонил к себе в контору.
– "Шелдон Скотт. Расследования", – послышался голос Хейзл, телефонистки из Гамильтон-Билдинг. Она отвечала также на звонки полудюжины других компаний: "Бартон и Блейм. Адвокатская контора", "Корпорация Трейсерс", фирма "Новинки со всего света" и других.
– Я хочу поговорить с грозой злоумышленников, основательным, трудолюбивым, убежденным трезвенником...
– Вы, наверное, имеете в виду Шелла Скотта?
– Как вы догадались?
– Просто я его знаю. Но боюсь, сэр, вы не сможете поговорить с мистером Скоттом. Он лежит пьяный в своем кабинете, положив голову в плевательницу... Шелл, – перестала дурачиться Хейзл, – ни в одной больнице Джелликоу нет, и ничего нового я больше не узнала. За последний час вам трижды звонил один и тот же человек. Очень хотел с вами поговорить.
– Он назвал свое имя?
– Да. Это мистер Гидеон Чейм. Он оставил номер своего телефона.
– Черт возьми!
– В чем дело?
– Ни в чем. Просто я еду сейчас к нему в клинику. Хочу попытаться поговорить с ним. Он сказал, что ему нужно?
– Нет. Сказал только, что хочет встретиться с вами лично по чрезвычайно срочному делу и что он находится в больнице.
– Я знаю. Спасибо, Хейзл. Кроме гамбургера я угощу тебя еще молочным коктейлем с клубникой.
– Нет, вы угостите меня шампанским и чудовищно дорогим обедом в "Сканди".
В третьем часу, когда я ехал по Фривею и был уже на полпути к Пасадине, мне показалось, что за моим "кадиллаком" увязался "хвост". Я заметил темно-синий "линкольн", который держался через одну-две машины позади меня. А когда ехавший за мной и, видно, спешивший "ягуар" вдруг обогнал меня и "линкольн" оказался непосредственно за мной, родитель, как мне показалось, умышленно притормозил и позволил обогнать себя другой машине.
Я ехал со скоростью шестьдесят миль в час, но постепенно сбавил ее до пятидесяти, а потом и до сорока пяти. За мной шел красный "меркьюри", а "линкольн" – за ним. И вдруг "меркьюри" с ревом обогнал меня и круто свернул в мой ряд. Водитель, видно, подобным образом хотел продемонстрировать свое негодование таким копушей, как я, да еще на дороге, где нет ограничения скорости. Но "линкольн" не сделал ничего подобного. Наоборот, казалось, водитель вот-вот остановится. А когда я снова прибавил скорость, между мной и темно-синим седаном сразу оказались две машины.
Достигнув конца Фривея, я проехал по Парковой аллее, свернул направо, проскочил несколько кварталов и въехал на просторную стоянку перед крупным торговым центром. Остановив машину, я выключил мотор и оглянутся. "Линкольн" тоже свернул на площадку и остановился метрах в пятидесяти от меня. Были видны фигуры сидящих впереди, но разглядеть их мне не удалось. Из машины никто не вышел.
В бардачке у меня лежал небольшой компактный бинокль... Я вынул его и пошел в супермаркет. Укрывшись за коробками со стиральным порошком, я выглянул из окна торгового центра. "Линкольн" стоял на месте. Я поднес к глазам бинокль и стал наводить фокус. Несколько покупателей, кативших мимо нагруженные тележки, озадаченно таращили на меня глаза.
Когда изображение стало четким, я разглядел на переднем сиденье двух мужчин. Казалось, они были от меня всего в двух шагах. И слава богу, что это только казалось. Потому что одного из них звали Маккиффер – о нем я уже упоминал выше, – а другого – Уоллес Стэнли, по кличке Вонючий, и от обоих можно было ждать беды.
Вонючий сидел рядом с водителем. Это был высокий тощий мужчина с лысой вытянутой головой и такой жесткой щетиной на подбородке, что ею можно было поцарапать даже алмаз. Он мог побриться в восемь утра, а к вечеру его борода уже отбрасывала тень. Свою уникальную кличку он получил не только из-за того, что мылся лишь в день рождения Джорджа Вашингтона и не мог вывести насекомых под мышками, но и потому, что несколько лет тому назад другой бандит покромсал его складным ножом.
Один удар пришелся по руке, а другой изуродовал ему нос, да так, что его конец вместе с ноздрями оказался свернутым набок. В сочетании с круглым маленьким ртом образовалась гримаса, как будто он воротит нос от какого-то смрадного запаха. Уоллес рассчитался со своим обидчиком, всадив ему в спину шесть пуль из пистолета 45-го калибра. С тех пор за ним и укрепилась кличка.
Его приятель и босс – тот, что сидел за рулем, – был не менее примечательной личностью. За подкуп и соучастие в преступлении Маккиффер отсидел два года в тюрьме Сан-Квентин, но избежал срока за ряд нападений с причинением телесных повреждений, а также за два убийства, о которых мне было известно. Он был высокого роста – футов шести с лишком, – с узкими бедрами и широкими плечами, прямыми черными волосами и сонным взглядом карих глаз. Людей с похожей внешностью можно было встретить на улицах сплошь и рядом. Он носил очки в роговой оправе. У него был скошенный подбородок, а сам он, как поговаривали, был слабоват по части храбрости. В общем, ему бы быть бухгалтером или продавцом в книжном магазине.
Оба головореза слыли весьма неприятными личностями, опасными и беспощадными в минуты дурного настроения, в каком они пребывали почти постоянно. У меня ни с ними, ни с другими громилами Киффера неприятностей, по крайней мере серьезных, не было. Так почему же тогда эти бандюги увязались за мной?
Смешно было вспоминать, что всего несколько часов назад я смотрел на миссис Глэдис Джелликоу с некоторым опасением и лениво размышлял о Маккиффере, над черноволосой головой которого вчера просвистели пули. По слухам, стрелял один из бандитов Эдди Лэша, самого, пожалуй, главного в городе преступного авторитета.
Уж не знаю, был ли он главарем или только лицом, приближенным к криминальному миру, но во всяком случае процветающим "бизнесменом" он был. Лэш жил в красивейшем пентхаусе на крыше одного из двух высотных зданий на Уилширском бульваре, известных под названием "Грайан-Апартамент". Там у него был роскошный, чудовищно дорогой, великолепно обставленный номер люкс.
Об архитектурных достоинствах этого особняка мне известно потому, что мне довелось побывать на шикарном приеме в столь же роскошных апартаментах по соседству с апартаментами Лэша.
Вид Маккиффера заставил меня вспомнить о Лэше не только из-за вчерашней попытки прострелить тому голову, а еще из-за того, что было бы менее удивительно, если бы на "хвосте" у меня повис Эдди Лэш или один из его "служащих". И это при том, что прошло уже почти два года с тех пор, как мне пришлось скрестить копья с Лэшем. Он, правда, обладал хорошей памятью и не забывал про тех, кого желал бы превратить в трупы. И я не сомневался, он с радостью проделал бы это со мной. Но это уже другая история.
Я опустил бинокль, вытащил записную книжку и вписал туда номер машины: FZ-440. Принадлежала она несомненно Маккифферу. Он каждый год покупал новый "линкольн" и всегда одного и того же цвета – темно-синий. После этого я вернулся к своему "кадиллаку" и выехал со стоянки. У первого же светофора я свернул налево, в то время как синий "линкольн" тащился еще далеко сзади. Так мне удалось от него оторваться.
Я проскочил два светофора в последний момент перед тем, как зажегся красный свет, попетлял по переулкам и, убедившись, что избавился от непрошеных попутчиков, направился в клинику "Уэстон-Мейси".
* * *
В коридоре клиники мне встретилась медсестра в зеленой форме. Она улыбнулась и прошла мимо. Ее туфли на низком каблуке поскрипывали по натертому до блеска полу. Я остановился перед палатой номер 16 и постучал. Низкий рокочущий голос, не похожий на голос больного человека, рявкнул:– Входите!
Я вошел в палату и закрыл за собой дверь. Палата была просторная, белоснежные шторы были подняты. Широкое окно выходило на зеленую лужайку с цветочными клумбами. В комнате в трех вазах тоже стояли цветы. Новая мебель, телевизор.
Гидеон Чейм в голубой пижаме с короткими рукавами сидел очень прямо на широкой больничной кровати, опираясь спиной о подушки. До пояса он был укрыт одеялом.
– Мистер Скотт? – спросил он.
Перед тем как ехать к нему, я звонил в клинику, так что он ждал меня.
– Совершенно верно. Вы хотели меня видеть?
– Да. Мне известно, что вы разыскиваете Уилфреда Джелликоу. Я крайне заинтересован, чтобы его нашли. И в его благополучии тоже. Расскажите, что вам удалось узнать.
Вот так, прямо с ходу он и приступил к делу. Мне был знаком такой тип людей.
Даже на больничной койке, едва избежав смерти, он производил впечатление прочности, солидности, силы. Несмотря на жилистые руки и слегка обвисшие щеки, он был в отличной форме для человека шестидесяти трех лет, неделю назад перенесшего сложную операцию на сердце. Крупный, широкоплечий, с большой головой. Лицо с широким мясистым носом и толстыми губами. Почти черные глаза были окружены морщинами. Над переносицей залегли глубокие складки. Волос почти не осталось. Его всегда зычный голос не ослаб, видно, и сейчас.
– Ну? – громко и нетерпеливо рявкнул он повелительным тоном.
– Откуда вам известно, что я разыскиваю мистера Джелликоу? – спросил я.
Чейм окинул меня грозным взглядом. Его черные с проседью брови, густые и лохматые, крыльями опускались к переносице и там соединялись. Они выглядели как одна длинная, дважды изогнутая бровь и напоминали небольшую летящую птицу.
Он яростно сверкнул глазами и гаркнул:
– Вас это не касается. Ваше дело – принять к сведению, что мне это известно, и я хочу знать, что вы обнаружили. Не беспокойтесь, я вам хорошо заплачу. Очень хорошо.
– Нет, не заплатите.
– Что?
– Вы мне ничего не будете платить, мистер Чейм. У меня уже есть клиент.
– Да вы, я смотрю, нахал!
– Я уже сказал, у меня есть клиент, и докладывать все, что нужно, я буду ему.
– Проклятье! – зарычал он. – Я требую, чтобы вы сказали, если знаете, где Уилфред Джелликоу.
– Как я понимаю, вы не знаете, где он?
– Перестаньте отвечать дурацкими вопросами на мои вопросы. Черт бы вас побрал... – Он продолжал в таком духе еще некоторое время, отпуская на мой счет в высшей степени нелестные замечания.
Я подождал, пока он успокоится, и мягко сказал:
– Мистер Чейм, обычно я не могу ударить слабого пожилого человека, который к тому же лежит на смертном одре, но у вас есть шанс дожить до глубокого старческого маразма, если вы будете так добры и прекратите поливать меня бранью.
Он разинул рот, приготовившись изрыгнуть очередную порцию ругательств, но потом передумал и, лязгнув зубами, закрыл рот. Выпятил сжатые губы и надвинул на глаза свою единую длинную бровь.
– В сущности, – продолжал я, воспользовавшись его молчанием, – я приехал с единственной целью – задать вам несколько вопросов. Повторяю свой первый вопрос. Откуда вам известно, что мой клиент поручил мне отыскать Джелликоу?
В мозгу Гидеона Чейма, видно, происходила борьба. Наконец, еще громко, но уже спокойнее он сказал:
– Так вы работаете на клиента? Я даже не знал этого, хотя у меня в городе есть люди, которые охотно снабжают меня информацией, если им кажется, что она может меня заинтересовать. Они знают, что мистер Джелликоу много лет является моим ближайшим и высокоценимым партнером. Так вот, пять разных лиц сообщили мне, что Шелл Скотт связывался со своими источниками, наводил справки, в полиции, больницах, включая эту, разыскивая мистера Джелликоу. И к вашему сведению, передавая мне информацию, они так не нахальничали...
– Ну ладно. Я действительно разыскиваю Джелликоу. Где он – пока не знаю. Похоже, и вы тоже не знаете. – Я помолчал. – Так вы только из-за этого просили меня срочно приехать?
Он крепко зажмурился, поднял руки, сжал их в кулаки и с силой ударил по одеялу. Открыл один глаз, потом другой и спросил:
– Вас раздражает, что мне хотелось бы знать, где находится мой давний друг и партнер? Или что мне очень бы хотелось, чтобы вы проявили щедрость и сообщили мне, если его обнаружите? Или хотя бы намекнули? Вас что, удивляет, что я предпочитаю такой способ? Или вы рассчитывали, что я вылезу из постели и пойду искать его сам, шатаясь по улицам? Одной рукой держась за больное сердце, а другой – за исколотую задницу?
– Успокойтесь, – сказал я, – а то швы разойдутся. Мой долг перед клиентом – узнать, если смогу, где находится Джелликоу. Вы хотите того же. Так вот. – Я сделал паузу. – Если вы ответите на несколько вопросов, это может облегчить его поиски.
Он глубоко вздохнул и выдохнул:
– Ну?
– Когда вы видели его в последний раз?
– За несколько часов перед тем, как лечь в клинику.
– Значит, в воскресенье, двадцать седьмого августа.
Чейм выпятил губы, но ничего не сказал.
– Вы общались с ним с тех пор?
– Говорил по телефону в пятницу утром.
– Вы можете сказать – о чем?
Он заколебался:
– Нет, не могу. Вас это не касается.
– Ну ладно, мистер Чейм. Вы просили, чтобы я бросил все дела и приехал к вам. Я приехал, повидал вас, а теперь прощайте...
– Э-э... минутку, – произнес он. – Есть еще одна проблема.
Я сделал безразличное лицо:
– Да?
Чейм снова заколебался, но потом, видно решившись, сказал:
– Я крайне заинтересован в благополучии мистера Джелликоу. Проблема, о которой я говорю, не такая серьезная, но для меня очень важная. Два последних года я писал историю своей жизни. Свою автобиографию, которую назвал "Я". Думаю, вы согласитесь, что история жизни Гидеона Чейма представляет собой документ большой ценности.
Он взглянул на меня, ожидая моей реакции. Но я промолчал.
Он был прав. Чейм был частью истории киноиндустрии. Более того, он, конечно, немало знал о звездах и суперзвездах Голливуда, об истинных талантах и о тех, кто имел дутую славу, даже о мошенничествах и скандалах, о которых знали очень немногие. Ведь в течение трех десятилетий он обладал реальной властью в этом мире. Его автобиография, вне всякого сомнения, будет важным историческим документом, а возможно, даже и занятным чтением. И уж, конечно, она автоматически станет бестселлером.
– Когда я ложился в клинику, – продолжал Чейм, не дождавшись моего ответа, – я осознавал, что предстоящая операция может оказаться для меня роковой. Поэтому я отдал законченную рукопись мистеру Джелликоу, поручив ему в случае моей смерти передать ее издателю, с которым у меня уже была договоренность об издании книги после моей смерти. – Чейм приложил руку к сердцу. – По крайней мере, книга станет моим посмертным памятником.
Он снова выжидательно умолк. И снова, надо полагать, разочаровался во мне.
Убрав руку с груди, он продолжал:
– В том случае, если я переживу операцию, мистер Джелликоу должен был вернуть мне рукопись. На четвертый день после операции я уже достаточно оправился и мог поговорить с ним по телефону. Я попросил принести рукопись на следующий день.
– Это тот самый звонок в пятницу утром, о котором вы говорили? Вы сказали также, что с двадцать седьмого числа вы Джелликоу не видели. Значит, ваш верный друг и компаньон на следующий день, то есть позавчера, в субботу, не пришел.
– Нет, не пришел. Рукопись существует только в одном экземпляре. Мистер Джелликоу понимает ее ценность, и, я уверен, он бы непременно возвратил ее, будь у него возможность. Поэтому я очень беспокоюсь. И о нем, и о рукописи.
– Вы несколько раз упоминали о ценности рукописи. Вы не допускаете мысли, что Джелликоу понял, какой ценный документ попал ему в руки, и решил его не возвращать?
Однако мое предположение нисколько не взволновало Чейма. Он даже слегка улыбнулся, как мог бы улыбнуться голодный волк перед тем, как вцепиться в добычу.
– Нет, мистер Скотт. Вы не знаете Джелликоу, а я знаю. Он не способен на такой поступок. Он бы умер со страху. Дело в том, как ни жестоко это может показаться, но он прекрасно знает, что его ждет, если он вызовет мое недовольство. Он... Я дал ему понять, что обладаю достаточной властью и не остановлюсь ни перед чем, чтобы наказать того, кто посмеет причинить мне вред.
– Хорошо, – сказал я. – Допустим, вы человек суровый, и Джелликоу это знает. Допустим также, что не только вы, а чуть ли не весь город понимал, что вы вполне могли отдать концы здесь, в клинике, и едва не отдали. И если бы вы умерли, Джелликоу нечего было бы бояться наказания.
– Не забывайте, мистер Скотт, он знает, что я не умер. Я ведь сам говорил с ним в пятницу и велел вернуть рукопись.
– Да, это так. В пятницу утром он убедился, что вы живы и здоровы. Но ни во вторник, ни в среду и, наверное, даже в четверг он этого не знал.
В глазах Чейма промелькнула настороженность.
– В котором часу вы ему звонили, мистер Чейм?
– Ну... было... – рассеянно сказал он, видно о чем-то размышляя, – еще очень рано. Часов семь утра.
– Ага. – Я знал, что Джелликоу до рассвета пробыл у Сильвии Ардент. – Какой у него был голос? Бодрый, настороженный? Или сонный?
– Немного вялый. Мой звонок его разбудил.
– А может, он спросонья не понял ваших распоряжений, снова заснул и...
Чейм покачал своей большой головой:
– Нет, все понял. Я объяснил ему предельно ясно, можете мне поверить.
– Очень интересно, мистер Чейм. Но зачем вы все это мне говорите?
– Хочу поручить вам найти и вернуть мне рукопись. Раз уж вы разыскиваете мистера Джелликоу.
– Вы, наверное, не поняли. У меня есть клиент, и я выполняю его поручение. Я не могу заниматься двумя делами сразу.
Чейм фыркнул:
– Ну хорошо. Вас наняли разыскать мистера Джелликоу. Ну и делайте это для своего клиента. А для меня попытайтесь найти и вернуть рукопись. Это ведь не помешает вашей основной задаче? И если вы сумеете вернуть мне рукопись, я готов заплатить вам любую разумную сумму.
– Какую, например?
– Назовите сами, мистер Скотт.
– Как насчет десяти тысяч долларов?
Я ожидал, что он взорвется. Но ничего не произошло. Чейм сидел спокойно и смотрел на меня.
– Идет, – сказал он.
Я облокотился о спинку кровати у него в ногах:
– Простите, мистер Чейм. Я пошутил. Просто интересно было узнать, насколько сильно вы заинтересованы в том, чтобы вернуть рукопись.
Я знал, каким безжалостным, непреклонным и даже опасным мог быть при желании этот человек. Знал, что в прошлом он был заносчив и многих заставлял страдать. Но никогда прежде я не видел, чтобы глаза его горели таким гневом. Будто тлеющий в их черноте огонь разгорелся вдруг во всю мочь. Красным пламенем они, конечно, не пылали, но искры в них пробегали. Рот его тоже преобразился. Стал тверже, жестче.
– Вы хотите сказать, что ничем мне не поможете?
Я пожал плечами:
– Не совсем так. Буду иметь в виду вашу рукопись, раз уж я о ней знаю. Но пока не найду Джелликоу или не узнаю, что с ним случилось, ничто не должно мешать моей работе.
Чейм слегка кивнул, но ничего не сказал.
– В каком она виде, чтоб я знал, что искать? Просто стопка бумаги? Отпечатана на машинке или написана от руки?
– Разумный вопрос. Она написана моей собственной рукой. Но не ищите рукопись как таковую. Я положил ее в стальной кейс и запер его. – Чейм показал руками, какого он размера: с фут длиной, восьми – десяти дюймов шириной и около шести глубиной... – Затем залил растопленным воском замок и запечатал вот этим кольцом. – Он поднял правую руку и показал большой перстень с печаткой.
Я улыбнулся:
– Видно, вы здорово доверяете старому другу Джелликоу, а? Да и всем остальным. Так когда-то короли делали, пользуясь воском и королевским крестом... – Я вдруг осекся. – А воск был зеленый?
– Да. После того я завернул кейс в толстую оберточную бумагу и тоже скрепил ее зел... – Чейм вдруг умолк. На лице у него отразилось недоумение. – Откуда вы знаете, что воск был зеленый?
– Воск может подсказать, лазил ли кто-нибудь в кейс или нет. Но остановить того, кто задумал его открыть, не может.
– Будь кейс не запечатан и не заперт, Уилфред мог бы из любопытства заглянуть в него, но он никогда бы не посмел...
– Посмел бы. И залез в кейс. С Уилфредом и впрямь произошла метаморфоза.
– Что? О чем вы говорите? Что такое? – всполошился Чейм.
– С утра пятницы, то есть после вашего звонка, Джелликоу больше не появлялся в отеле "Кавендиш". В номере у него все перевернуто вверх дном. Видно, там что-то искали. Когда я осматривал номер, в ящике комода я обнаружил обломок, как я думал, какого-то камня. Может, полудрагоценного. Однако теперь я уверен, это был кусочек воска. Так что ваш старый друг, видно, соскоблил воск и открыл кейс.
Гидеон Чейм судорожно то открывал, то закрывал рот. Лицо его стало зеленовато-желтым, и он упал на подушки. Язык, похожий на кусок вареной печенки, вывалился. Из губ вырывалось прерывистое дыхание.
Было совершенно ясно, старик отдавал концы.
Глава 6
Я подскочил к нему, но Чейм уже втянул обратно язык и, все еще хватая ртом воздух, что-то доставал из верхнего кармана пижамы.
– Воды, – прохрипел он, вынув маленький пузырек. Снял с него крышку и бросил в рот небольшую таблетку.
Я схватил кувшин, торопливо налил полный стакан и подал ему. Он глотнул, вода потекла по подбородку и пролилась на пижаму. Я стал искать звонок, увидел шнур, болтавшийся над краем кровати, и схватился за него.
– Не надо, – остановил меня Чейм. – Нет надобности. – Голос его уже не хрипел. – Сейчас станет легче. Не звоните. Одну минуту. – Он выпил еще воды и вернул мне стакан. – Спасибо. Все в порядке. Это был просто... шок. Не могу поверить... Непостижимо... Чтобы Уилфред посмел меня ослушаться! Невероятно!
– Подумайте, – сказал я. – Вы отдали Джелликоу рукопись, когда легли в клинику. На следующий день вас прооперировали. Во вторник и в среду все газеты сообщали, что вы умираете. В теленовостях вас показали как умирающего. В четверг утром все уже с вами прощались. И только к концу дня стало ясно, что кризис миновал и вы пошли на поправку.
– И какие же выводы вы из этого делаете, мистер Скотт?
– Подумайте сами. Большинство людей верит в то, во что им хочется верить. Вот и Джелликоу, возможно, многие годы мечтал, чтобы вы поскорее убрались на тот свет. На прошлой неделе он решил, что вы умираете, и, лелея эту надежду, в конце концов поверил в нее. Для него вы были уже не умирающим, а мертвым. И он вскрыл кейс, наплевав на воск. Что о нем теперь беспокоиться? Никто не узнает. Гидеон Чейм умер, его нет, капут, теперь он покойник.
– Хватит бубнить одно и то же!
– Джелликоу ожил, расцвел. Вы даже не представляете, до какой степени! И вот он открывает кейс, листает страницы и соображает, что можно здорово подзаработать, продав оригинальную, написанную собственной рукой Гидеона Чейма рукопись.
– Невероятно!
– И он так и сделал. Продал рукопись.
– Вы с ума сошли!
– Более того, я даже знаю, за сколько он ее продал. За пять тысяч долларов. Дешево, конечно. Но получил он именно пять тысяч.
Я замолчал. Гидеону опять стало плохо. Я бросился к кувшину и налил еще стакан. Но на этот раз Гидеону вода не потребовалась. Он похватал ртом воздух, издавая малоэстетичные звуки, и через минуту снова уже мог говорить. Он еще не оправился от шока, но уже не умирал. Он оказался крепким орешком. Не так просто было его прикончить.
– За пять тысяч? Откуда вы можете знать о моих пяти тысячах?
– Ваших?
– Воды, – прохрипел он, вынув маленький пузырек. Снял с него крышку и бросил в рот небольшую таблетку.
Я схватил кувшин, торопливо налил полный стакан и подал ему. Он глотнул, вода потекла по подбородку и пролилась на пижаму. Я стал искать звонок, увидел шнур, болтавшийся над краем кровати, и схватился за него.
– Не надо, – остановил меня Чейм. – Нет надобности. – Голос его уже не хрипел. – Сейчас станет легче. Не звоните. Одну минуту. – Он выпил еще воды и вернул мне стакан. – Спасибо. Все в порядке. Это был просто... шок. Не могу поверить... Непостижимо... Чтобы Уилфред посмел меня ослушаться! Невероятно!
– Подумайте, – сказал я. – Вы отдали Джелликоу рукопись, когда легли в клинику. На следующий день вас прооперировали. Во вторник и в среду все газеты сообщали, что вы умираете. В теленовостях вас показали как умирающего. В четверг утром все уже с вами прощались. И только к концу дня стало ясно, что кризис миновал и вы пошли на поправку.
– И какие же выводы вы из этого делаете, мистер Скотт?
– Подумайте сами. Большинство людей верит в то, во что им хочется верить. Вот и Джелликоу, возможно, многие годы мечтал, чтобы вы поскорее убрались на тот свет. На прошлой неделе он решил, что вы умираете, и, лелея эту надежду, в конце концов поверил в нее. Для него вы были уже не умирающим, а мертвым. И он вскрыл кейс, наплевав на воск. Что о нем теперь беспокоиться? Никто не узнает. Гидеон Чейм умер, его нет, капут, теперь он покойник.
– Хватит бубнить одно и то же!
– Джелликоу ожил, расцвел. Вы даже не представляете, до какой степени! И вот он открывает кейс, листает страницы и соображает, что можно здорово подзаработать, продав оригинальную, написанную собственной рукой Гидеона Чейма рукопись.
– Невероятно!
– И он так и сделал. Продал рукопись.
– Вы с ума сошли!
– Более того, я даже знаю, за сколько он ее продал. За пять тысяч долларов. Дешево, конечно. Но получил он именно пять тысяч.
Я замолчал. Гидеону опять стало плохо. Я бросился к кувшину и налил еще стакан. Но на этот раз Гидеону вода не потребовалась. Он похватал ртом воздух, издавая малоэстетичные звуки, и через минуту снова уже мог говорить. Он еще не оправился от шока, но уже не умирал. Он оказался крепким орешком. Не так просто было его прикончить.
– За пять тысяч? Откуда вы можете знать о моих пяти тысячах?
– Ваших?