Джереми Прайс
Невеста капитана Тича
Часть Первая
Глава 1
Дисциплина в Пансионате благородных девиц была очень строгой. И хотя урок в это сырое октябрьское утро 1717 года был посвящен всего лишь искусству ношения модной юбки с кринолином, задранный вверх острый подбородок мисс Хукер, хозяйки и наставницы Пансионата, выражал непререкаемый авторитет.
Мадам стояла в центре зала с высоким беленым потолком (стиль Регенства только начинал входить в моду в Эдинбурге), властвуя над притихшим классом своих застенчивых светловолосых воспитанниц.
— Попытаемся еще раз пройти вокруг комнаты с достоинством, приличествующим молодым леди, — произнесла мисс Хукер. — Не будем широко расставлять ноги, а также не будем семенить ими с бесстыдной суетливостью, словно собираемся сбросить с себя платье на глазах у тех, к кому мы приближаемся для приветствия.
Класс шестнадцатилетних юных леди затрепетал, встряхнул длинными локонами, склонил белые нежные шеи и с шелестящим шорохом цветных шелков возобновил свой осторожный парад.
Гигантских размеров кринолин был поистине мудреным изобретением. При умелом обращении он придавал чарующую плавность волнистым и элегантным складкам широкой юбки. Но при малейшем неловком движении он вдруг заставлял юбку неистово дергаться вверх и вниз, что приводило к нежелательному обнажению некоторых интимных деталей туалета, причем в тем большей степени, чем отчаянней незадачливая модница пыталась это предотвратить.
Это была эпоха длинных платьев из. драгоценного китайского шелка с облегающими тесными рукавами, с кружевными оборочками над локтями и кружевными ахи полотняными манжетами. Модной считалась прямая линия талии, зачастую украшенная маленькими декоративными фартучками, легкими и нежными, как цветочные лепестки. Стиль века отдавал предпочтение здоровью и крепости тела, естественному блеску глаз и цвету кожи. Корсет не более чем на одну пядь затягивал талию и нижнюю часть груди над причудливой колоколообразной юбкой, которая едва прикрывала икры ног и была натянута на два больших круглых обруча, благодаря чему их носительница превращалась в некую богато разукрашенную и тщательно ухоженную безделушку, помещенную в футляр наподобие ногтя китайского мандарина.
Мисс Хукер оглядела свой класс, удрученно вздохнула, хлопнула в ладоши, и весь парад затрепетал и замер в сознании своего ничтожества и бесталанности.
— Мисс Блайт! — обратилась мисс Хукер к одной из воспитанниц. — Вполне допустимо, что щедрые небеса одарили вас естественной грацией, чему кое-кто из этих неуклюжих телок определенно может позавидовать…
Она сделала паузу, наблюдая, как яркий румянец покрыл нежные щечки юной мисс Анны Блайт.
— … или — что более вероятно! — то место, через которое я вколачиваю в вас науку, еще не забыло урока, преподанного ему вчера…
Румянец на лице Анны сделался более интенсивным и распространился от корней золотисто-рыжих волос до границы обнаженных плеч.
— Но я должна отметить, — продолжала мисс Хукер, довольно улыбаясь, — что сегодня вы демонстрируете весьма сносную осанку! — Она сделала жест, достойный римских патрициев: — Прошу вас выйти сюда и показать нам, как легко и живо должна ходить молодая леди, не демонстрируя при этом своих подвязок каждому джентльмену в городе!
Анна вышла из круга, слегка прикрыв от смущения большие серые глаза, и, высоко подняв голову, пошла вдоль притихшей стайки своих подруг, ощущая на себе их завистливые взгляды. Шуршащий шелест тяжелой розовой парчи был теперь единственным звуком, нарушавшим тишину, если не считать четкого стука каблучков по навощенному полу.
Дивные бедра Анны Блайт двигались свободно и непринужденно, окруженные обручами кринолина, не стесненные близостью ткани, словно нижняя часть ее тела шагала в собственной решетчатой беседке.
Мисс Хукер отметила грациозность девушки и кивком выразила ей свое суровое одобрение.
— Теперь, приподняв в подобающей леди манере одну сторону кринолина и в соответствующий момент опустив другую, вы пройдете в дверь и затем вернетесь обратно. Я надеюсь, вы сумеете убедить нас в том, что это может быть проделано с должной элегантностью, а не так, как некоторые толстые куры протискиваются сквозь щель в заборе!
Но дверь, едва Анна успела к ней приблизиться, внезапно распахнулась, пропустив в зал маленького большеглазого негритенка-слугу. Он молча проскользнул мимо Анны, одарив ее мимоходом скрытой дружелюбной улыбкой (Анна была его любимицей), и в почтительной позе вытянулся перед хозяйкой.
— Доктор Лор-ри Блайт, мэм, — провозгласил он нараспев. — По оч-чень ср-р-рочному делу!
— Мой брат? — удивилась Анна.
Мисс Хукер нахмурилась.
— Класс продолжает тренировку, — сухо сказала она. — Ибо, несомненно, для многих из вас это крайне необходимо! Мисс Блайт может сопровождать меня в мой кабинет… Мне будет очень неприятно, если визит доктора Блайта окажется вызванным какими-нибудь легкомысленными мотивами, — озабоченно добавила она, проходя по коридору безукоризненной походкой, которая, однако, будучи переведена на язык музыки, напоминала бы стаккато по сравнению с плавными движениями молодой девушки, следовавшей за нею.
Доктор Лори Блайт мерял шагами роскошный турецкий ковер в заставленном мебелью салоне мисс Хукер и в явном волнении то и дело подносил к носу очередную понюшку табаку. Это был хорошо сложенный молодой человек, чьи медно-золотистые вьющиеся волосы, едва заметные под париком, выдавали его родство с Анной. Галстук его был смят, и бриджи забрызганы грязью. Он резко обернулся, когда обе женщины вошли в открытую дверь.
— Мои извинения, мисс Хукер, мадам! У меня ошеломляющая новость для сестры. Анна, дорогая, мне очень жаль тебя огорчать, но… Видишь ли, отец арестован. Его взяли сегодня утром и отвезли в городскую тюрьму. Вечером он предстанет перед судом… по обвинению в убийстве.
— Убийстве?! — взвизгнула мисс Хукер, потеряв присущее ей самообладание.
— Да, мадам. Мистер Ранвик, уполномоченный магистрата. Отец убил его сегодня утром.
Мисс Хукер тяжело опустилась в кресло. Анна стояла, оцепенев, с испугом вглядываясь в лицо брата.
— Но ведь… мистер Ранвик был уже в весьма преклонных годах, — пробормотала мисс Хукер. — Его седые волосы должны были помешать ему участвовать в какой бы то ни было дуэли…
— Седые волосы не мешали Ранвику быть негодяем, — с горечью возразил Лори. — Весь Эдинбург знает, что мой отец был непричастен к заговору Мерсейского эрла1, мадам, но Ранвик счел возможным поверить лжесвидетельству и пустить нас по миру! Сегодня утром он явился, чтобы привести в исполнение приказ о конфискации нашего имения…
— И ты говоришь, отец убил его? — прошептала Анна. — Лори, да уж не пьян ли ты?
— Сегодня я трезв, Ани, — пожал плечами Лори, с полнейшим безразличием относясь к оскорбительному вопросу.
Анна, словно окаменев, крепко сжимала побелевшие кисти рук, не в силах отвести взгляд от мрачной фигуры брата:
— Отвези меня к отцу? Лори, прошу тебя! Мисс Хукер, можно мне уехать, мадам?
— Конечно, дитя мое! — мягко ответила мисс Хукер. — Хотя городская тюрьма — вовсе не место для таких, как ты. И, несомненно, вовсе не место для таких джентльменов, как твой отец! Если твое присутствие сможет облегчить его страдания, поезжай к нему. Ваша карета ждет вас, доктор Блайт?
Анна заметила, как смутился ее брат:
— Э-э… нет, мадам. Я очень торопился. Моей лошади придется увезти нас обоих…
В сером бархатном дорожном плаще с отороченным мехом капюшоном, надвинутом на бледный лоб, Анна вскарабкалась на круп коня позади брата. Приведя в более или менее приличный вид свой костюм, отнюдь не приспособленный для верховой езды, она тесно прижалась к брату, когда конь галопом вынес их за школьную ограду.
За воротами, пустив коня легкой рысью, Лори обернулся и бросил через плечо:
— Карета стоит немного дальше по дороге, Ани. Она нагружена багажом, и я не хотел бы, чтобы ее видела мисс Хукер.
— Но почему, Лори?
— Видишь ли… — поколебавшись, ответил брат. — Может случиться, что тебе больше не придется вернуться в школу. У меня есть одна мысль, как спасти отца, но если дело не выгорит, то все это может кончиться виселицей для меня, да и для тебя тоже. Ты мне доверяешь, Ани?
Лори показалось, будто он слышит за спиной всхлипывания сестры, но это были всего лишь вздохи, вызванные слишком тесным корсетом, на котором отражалось каждое движение лошади.
— О, Лори, конечно! Как я могу не доверять тебе?
Брат жестом благодарности нежно погладил ее пальцы, цепко державшиеся за перевязь его шпаги:
— Отлично, сестренка! Видишь — вот и наша карета, там, у деревьев. И Мэдж тоже там. Она тебе все объяснит. Слезай с лошади и беги к ней, потому что я должен беречь каждое мгновение, если хочу, чтобы мой план осуществился!
Он развернул коня и пустил его галопом по направлению к Эдинбургу. Анна откинула капюшон и, забыв о всяком достоинстве и элегантности, подобрала длинные юбки и бросилась бежать к карете, где ее с распростертыми объятиями встречала ее старая нянька Мэдж.
Мэдж молча обняла Анну, вложив в это молчаливое изъявление любви и сочувствия все тепло своего старого сердца.
— О, моя крошка!.. — вздыхала Мэдж, когда лошади потащили карету на дорогу. Экипаж кренился и качался на неровностях почвы, и они обе крепко держались друг за друга, чтобы не свалиться с сидения.
— Бедное дитя мое, — произнесла Мэдж, когда колеса кареты, наконец, попали в наезженную колею дороги. — Какое ужасное несчастье! Бедный ваш отец…
— Что задумал Лори, Мэдж? Каким образом он собирается спасти его?
Мэдж потуже обернула тонкую меховую накидку вокруг своей жилистой шеи, дрожа от холода и от горя:
— Лучше бы вам не знать об этом, детка! Это чистейшее безумие, которое всех нас приведет на виселицу!
— Мэдж, дорогая, милая — ну, я прошу тебя! Ведь я уже почти взрослая! Скажи мне, что он собирается делать?
— У вашего брата возникла сумасбродная идея подкупить городского палача. Он говорит, что если это делалось прежде, то почему не может быть сделано опять? Неудачно завязанный узел на петле, неловкий толчок с лестницы…
Анна в ужасе зажмурилась.
— …и группа отчаянных товарищей под эшафотом устраивают схватку с солдатами и отбирают у ник тело бедного мастера Блайта… Ой-е, я слыхивала о подобных попытках, но никогда не слыхала, чтобы они заканчивались! успешно. Кое-кто из приятелей-медиков вашего брата уже согласился участвовать в похищении бедного хозяина и в попытке вернуть ему жизнь при помощи бесовских ухищрений, двигая его руками и надавливая ему коленом на живот. Это все закончится для них виселицей, — сказала я Лори. Но он хороший мальчик и хороший сын, и он должен попытаться. А мы будем молить господа о ниспослании ему удачи!
Глаза Анны были плотно закрыты. Она чувствовала отвратительную слабость, охватившую все ее тело, и молча прикусила губу, пытаясь побороть тошноту, подступающую к ее горлу.
— Мой брат доктор, Мэдж, — примирительно сказала она. — Я знаю, для тебя он всегда оставался ребенком, но он — доктор. И он должен знать, за что берется.
Мэдж с сомнением пожала плечами:
— Он говорил что-то о серебряной трубке, о каких-то опытах, которые он будто бы проводил еще будучи студентом в коммерческом госпитале над несчастной потаскушкой, вздернутой на виселицу в Канонгейте. Не знаю, дитя мое… Я ничего не знаю! Я знаю только то, что вам не следует завтра быть в Эдинбурге во время…
Фатальное слово «казни» так и осталось непроизнесенным.
— Я останусь дома и буду молиться, — просто ответила Анна.
Крупный костистый нос Мэдж, казалось, начал причинять беспокойство своей хозяйке, потому что она вдруг усердно стала промокать его большим клетчатым носовым платком.
— Дитя мое, — произнесла она через некоторое время после того, как манипуляции с платком привели к успешным результатам. — Двери вашего дома закрыты для вас. На дом вашего отца и на его имение наложен арест…
Анна молча восприняла сообщение об этом новом несчастье.
— Вам придется отправиться в Данди и остановиться там у моей сестры. У нее вы будете в безопасности.
— И отец с Лори приедут к нам туда?
— О нет! В Шотландии им оставаться нельзя. Они должны будут уехать очень далеко, и пройдет много времени, прежде чем они смогут вернуться.
— А мне нельзя будет уехать вместе с ними?
Мэдж покачала головой:
— Нет, моя девочка. Это было бы слишком тяжелым путешествием для вас. А сейчас мы едем в Лейтские доки. Я должна попытаться нанять для Лори и мастера Блайта каюту на любом корабле, капитан которого ценит золото дороже собственной шеи. Неважно, куда отправляется корабль, — сказал мне Лори, — лишь бы капитан согласился принять их на борт и уйти в море послезавтра с первым утренним приливом. Я уполномочена предложить ему за это двести золотых соверенов, если потребуется. Двести золотых соверенов за место на корабле, отправляющемся нивесть куда! Боже милостивый, да этого достаточно, чтобы купить десять домов в Эдинбурге! Но что стоит золото, если на карту поставлена жизнь человека?
Обе женщины, старая и молодая, молча сидели рука об руку, тесно прижавшись друг к другу, пока карета, неуклюже переваливаясь и трясясь на разбитой грунтовой дороге, везла их к Лейтским причалам. Анна, видя вокруг себя знакомую с детства черную кожу обивки одного из лучших ландо своего отца, чувствовала, как горячие слезы неудержимо текут по ее щекам.
— О, как счастлива была я сегодня утром, милая Мэдж! — неожиданно сказала она. — Мисс Хукер похвалила меня, и… и я была счастлива! Это были последние минуты моего детства, последние хорошие минуты в моей жизни!
— Подъезжаем к Лейтсу, — строго сказала Мэдж. — Приведите в порядок свой нос, заправьте волосы под капюшон и сядьте прямо. Просто счастье, что муж моей сестры был моряком! Из-за этого и мне кое-что известно об этих доках. Тут легче отыскать белую ворону, чем порядочного человека. И если нашему хозяину и Лори нужен корабль, готовый преступить любой закон ради наживы, то могу вам обещать, что здесь мы его обязательно найдем!
Она решительным жестом поправила меховую муфту, висевшую на длинной шелковой ленте у нее на груди:
— Держитесь поближе ко мне, дитя мое! Молю господа, чтобы нам удалось успешно закончить наши дела и убраться отсюда еще до наступления темноты!
Капитан Даниэль Баджер с «Ямайской Девы» оперся обоими локтями на изрезанный ножами стол таверны и вежливо улыбнулся щербатой улыбкой двум дамам в низко надвинутых на лоб капюшонах.
— Две сотни соверенов, мэм? Послушать вас, так можно подумать, будто эта сумма сама по себе может пресечь всякие возражения. А по-моему, это очень незначительная плата за нарушение распоряжений моего фрахтовщика и за то, что я пропущу целых три прилива ради двух джентльменов, которым срочно понадобилось отправиться в морское путешествие на моем корабле!
Он повел в сторону черным чубуком своей прокопченной трубки:
— Что вы на это скажете, мистер Мэрки?
Мистер Мэрки, грузный массивный джентльмен, одетый в грубую матросскую куртку, не сказал ничего. Он сидел на засаленной деревянной скамье, наклонившись вперед, и не отрывал взгляда от капюшона, скрывавшего лицо молодой леди. В его огромном, как лошадиное колено, кулаке была зажата кожаная баклага с пивом, о которой он, казалось, совсем забыл. Он весь был поглощен созерцанием юного и чистого существа, сидевшего рядом с ним. Лицо этой девушки, несомненно, не могло иметь ничего общего с рябыми и конопатыми физиономиями портовых «дам»: оно должно было быть нежным, чистым и свежим, как морской ветерок. Кроме сентиментальной любви к своей матери, с которой он расстался давным-давно, мистеру Мэрки едва ли было знакомо что-либо из области нежных эмоций. Зато у него был довольно богатый, хотя и несколько беспорядочный опыт в оценке вещей и явлений. А что именно скрывал капюшон Анны, он легко мог себе представить.
— Видите, уважаемые леди, — сказал капитан Баджер, не дождавшись ответа от своего компаньона. — Мой первый помощник, мистер Мэрки, согласен со мной. Так что не добавить ли нам еще пятьдесят, чтобы закончить дело по справедливости?
Мэдж негодующе фыркнула, сердито сжимая в пальцах свою многострадальную муфту:
— Ни пенни больше, капитан! Сомневаюсь, чтобы вся ваша посудина стоила столько, сколько я вам предлагаю!
— О, если вам нужна посудина, мэм, то я, к моему сожалению, ничего подходящего не могу вам предложить. «Ямайская Дева»— не посудина, а бригантина2, причем самая лучшая из парусников ее класса!
Эта сомнительная шутка каким-то образом дошла до мистера Мэрки. Он захохотал и, придвинувшись на скамье поближе к Анне, пригласил и ее оценить тонкий юмор своего патрона, толкнув девушку в бок огромным локтем:
— А для вас, леди, все едино — что лохань, что бригантина, да? Ха-ха!
Анна в некотором замешательстве вежливо попыталась улыбнуться. В глазах и горле у нее щипало от спертого воздуха таверны. Дыхание мистера Мэрки действовало на нее, словно угольный чад из жаровни. Мэдж сидела прямо и настороженно, не спуская глаз с Баджера:
— Двести соверенов вполне достаточно, капитан, и это мое последнее слово! Если вы отказываетесь, мне придется поискать в другом месте!
— Ладно, пусть будет двести, мэм, ибо только бессердечный человек может допустить, чтобы вы бродили по Лейтским тавернам в такой поздний час! Остановимся на двухстах и выпьем за вас и вашу милую дочь!
Маленькие, покрасневшие от морского ветра глаза капитана Баджера хитро блеснули:
— Или это не ваша дочь, мэм? Я вижу на молодой леди плащ из очень дорогого, тонкого сукна…
Мэдж пропустила оскорбление мимо ушей.
— Значит, мы договорились, — холодно произнесла она. — Вы снимаетесь с якоря во время третьего прилива я держите курс на северо-восток к выходу из залива Фертоф Форт3, где в миле от Галлейна ожидаете двух джентльменов. Мы наймем лодку, чтобы переправить их к вам на борт…
— Снимаетесь с якоря — вы сказали? О, да мы сделаем из вас настоящего моряка, мэм, — ей-богу, сделаем! Не так ли, мистер Мэрки?
Но первый помощник опять погрузился в созерцательные раздумья, придавив своей толстой ляжкой ногу Анны, которая сидела очень смирно, не желая добавлять Мэдж собственных хлопот.
Она и в самом деле вынуждена была сидеть смирно, ибо туша мистера Мэрки почти вплотную прижала ее к стене таверны. Рассчитанная на двух человек, скамья не была предусмотрена для размеров мистера Мэрки. Он был настолько громоздок, что оставалось лишь удивляться, зачем он избрал себе профессию моряка, при которой жизнь человека протекает в низких и тесных помещениях, где приходится экономить каждый лишний фут свободного пространства. Его рука по толщине не уступала талии Анны, а в рукаве его пропитанной морской солью куртки свободно поместилась бы она вся целиком. Унаследовав от кельтских предков длинные стройные ноги, Анна сидя казалась неожиданно маленькой. Иначе дело обстояло с мистером Мэрки, чья верхняя половина была сработана с еще большей щедростью, чем монументальные нижние конечности, доблестно носившие на себе тяжесть его тела. В обращении с Анной он изо всех сил старался показать себя с лучшей стороны: внимательным, мужественным я — в той степени, как он это понимал — веселым и остроумным. Однако преуспел он лишь в том, что совершенно подавил ее своей массой, жарким дыханием, запахом моря я пота, блестящими черными волосами на руках и груди, видневшейся из-под ворота распахнутой куртки, и бугристыми желваками мышц на толстой жилистой шее. Анна не понимала причины его намеренной близости, и эта близость не только стесняла, но и тревожила ее, заставляя пульс учащенно биться где-то возле самого горла.
— Еще одно — последнее условие, мэм, — обратился к Мэдж капитан Баджер, пытаясь придать своей речи более приличествующую обстоятельствам тональность; как и у большинства людей, привыкших изъясняться криком, голос его при этом походил на хриплый неестественный шепот. — Вы уверяете, что джентльмены уплатят мне две сотни фунтов, как только поднимутся на борт. Но предположим, что они не согласятся на это? Мне придется пропустить целых три прилива, ожидая их — и все впустую? Так не будет ли справедливым, если я попрошу вас о небольшой гарантии, мэм?
— Скажем, двадцать фунтов вперед, капитан? — Мэдж покопалась в своей муфте, нащупывая кошелек, засунутый в укромное место за подкладку. Капитан Баджер протестующе вытянул руки:
— Проще сделать не так, мэм! Проще — и удобнее для нас обоих. Вы с молодой леди подниметесь сегодня вечером к нам на корабль и останетесь на борту до тех пор, пока мы не подберем ваших двух джентльменов, и они не расплатятся с нами, честно и благородно. Верно, а? А потом мы отправим вас обратно на берег на той же лодке, которая доставит нам обоих джентльменов. Что вы на это скажете, мэм?
Из глотки мистера Мэрки вырвался гулкий возглас одобрения:
— Верно, капитан — провалиться мне на этом месте, если не так!
Его обветренное морщинистое лицо медленно расплылось в масляной улыбке.
— Нет! — решительно сказала Мэдж, вставая из-за стола.
— А почему бы нам и не согласиться, Мэдж? — мягко возразила Анна. — Может быть, тогда мне удалось бы повидать отца. Хоть на несколько минут перед прощанием…
— Значит, один из этих джентльменов — ваш отец? — вкрадчиво спросил капитан Баджер.
— О!.. — спохватилась Анна, испуганно поднося руку ко рту. Нависло тяжелое молчание. Снова, как и тогда, когда они впервые вошли в эту маленькую таверну с низким прокопченным потолком, Анна почувствовала на себе пристальные ощупывающие взгляды мужских глаз, уставившихся на нее с загорелых, дубленых морским ветром лиц, окружавших ее со всех сторон. Она смущенно опустила лицо, спрятав его поглубже в спасительный капюшон.
— Мэдж, дорогая! — сделала она еще одну попытку, нарушая неловкое молчание. — Ну, я прошу тебя! Может быть, это моя последняя возможность увидеть отца… Я уверена, что нам не будет очень неудобно на… э-э… бригантине.
Мэдж пренебрежительно фыркнула, но, тем не менее, снова села за стол.
— Удобно, удобно — клянусь, вам будет удобно! — суетливо вмешался капитан Баджер. — У меня на «Ямайской Деве» две отличные каюты, и одна из них уже занята превосходным джентльменом. О да, у меня на борту — прекрасное общество! Армейский майор, леди, который сочтет за честь оказать вам свое покровительство, даже если бы я сам не считал это своим первейшим долгом. Видит бог, я сам намерен защищать вас! Майор Боннет плывет с нами до Барбадоса4. О, он понимает толк в кораблях, этот майор Боннет! «Ямайская Дева»— Вест-Индский пакетбот5 на службе у Адмиралтейства, мэм! Пятнадцать рейсов совершил я туда и обратно по поручению Вест-Индской компании, и меня знают и уважают всюду. Так что у нас на борту вы проведете две ночи в полной безопасности. Это будет даже интересным приключением для юной леди, — да и для вашей милости тоже, мэм! Среди благородных дам не много найдется таких, кто положа руку на сердце может со спокойной совестью заявить, что им приходилось бывать на борту настоящего Вест-Индского океанского пакетбота! И ни одна душа не посмеет обидеть или оскорбить вас — в том порукой мое слово и честь!
Мэдж решилась.
— Ладно, — сказала она. — Если это правда, что у вас уже есть на борту такой благородный пассажир, я согласна. Но предупреждаю, что джентльмены, о которых у нас с вами шла речь — отец и брат этой юной леди. Они считаются по праву лучшими шпагами в Шотландии, и довольно вспыльчивы к тому же. Они призовут вас к ответу, если вы хоть малейшим словом или жестом обидите этого ребенка или — я в этом тоже нисколько не сомневаюсь — меня!
— Так, так — лучшие шпаги, говорите вы? В таком случае кое-что начинает проясняться и становиться на свое места — не правда ли, мистер Мэрки? Вероятнее всего речь идет об убийстве во время дуэли, что и вынуждает джентльменов срочно отправиться в морской вояж. Впрочем, меня это не касается, мэм — они ведь платят за все, верно? А до остального мне дела нет. Я гарантирую им приятное путешествие на борту «Ямайской Девы». На этот раз груза мы взяли немного, и она полетит по волнам легко, как морская чайка! И не воняет она, как работорговец, потому что я до сих пор еще ни разу не загрязнял ее трюмы черным товаром. Что касается нас, то мы — простые моряки, и если добрые сердца и честные намерения смогут примирить вас с несколько, может быть, грубоватыми манерами, то и вы будете чувствовать себя достаточно удобно в течение тех нескольких часов, которые проведете у нас на борту!
Мадам стояла в центре зала с высоким беленым потолком (стиль Регенства только начинал входить в моду в Эдинбурге), властвуя над притихшим классом своих застенчивых светловолосых воспитанниц.
— Попытаемся еще раз пройти вокруг комнаты с достоинством, приличествующим молодым леди, — произнесла мисс Хукер. — Не будем широко расставлять ноги, а также не будем семенить ими с бесстыдной суетливостью, словно собираемся сбросить с себя платье на глазах у тех, к кому мы приближаемся для приветствия.
Класс шестнадцатилетних юных леди затрепетал, встряхнул длинными локонами, склонил белые нежные шеи и с шелестящим шорохом цветных шелков возобновил свой осторожный парад.
Гигантских размеров кринолин был поистине мудреным изобретением. При умелом обращении он придавал чарующую плавность волнистым и элегантным складкам широкой юбки. Но при малейшем неловком движении он вдруг заставлял юбку неистово дергаться вверх и вниз, что приводило к нежелательному обнажению некоторых интимных деталей туалета, причем в тем большей степени, чем отчаянней незадачливая модница пыталась это предотвратить.
Это была эпоха длинных платьев из. драгоценного китайского шелка с облегающими тесными рукавами, с кружевными оборочками над локтями и кружевными ахи полотняными манжетами. Модной считалась прямая линия талии, зачастую украшенная маленькими декоративными фартучками, легкими и нежными, как цветочные лепестки. Стиль века отдавал предпочтение здоровью и крепости тела, естественному блеску глаз и цвету кожи. Корсет не более чем на одну пядь затягивал талию и нижнюю часть груди над причудливой колоколообразной юбкой, которая едва прикрывала икры ног и была натянута на два больших круглых обруча, благодаря чему их носительница превращалась в некую богато разукрашенную и тщательно ухоженную безделушку, помещенную в футляр наподобие ногтя китайского мандарина.
Мисс Хукер оглядела свой класс, удрученно вздохнула, хлопнула в ладоши, и весь парад затрепетал и замер в сознании своего ничтожества и бесталанности.
— Мисс Блайт! — обратилась мисс Хукер к одной из воспитанниц. — Вполне допустимо, что щедрые небеса одарили вас естественной грацией, чему кое-кто из этих неуклюжих телок определенно может позавидовать…
Она сделала паузу, наблюдая, как яркий румянец покрыл нежные щечки юной мисс Анны Блайт.
— … или — что более вероятно! — то место, через которое я вколачиваю в вас науку, еще не забыло урока, преподанного ему вчера…
Румянец на лице Анны сделался более интенсивным и распространился от корней золотисто-рыжих волос до границы обнаженных плеч.
— Но я должна отметить, — продолжала мисс Хукер, довольно улыбаясь, — что сегодня вы демонстрируете весьма сносную осанку! — Она сделала жест, достойный римских патрициев: — Прошу вас выйти сюда и показать нам, как легко и живо должна ходить молодая леди, не демонстрируя при этом своих подвязок каждому джентльмену в городе!
Анна вышла из круга, слегка прикрыв от смущения большие серые глаза, и, высоко подняв голову, пошла вдоль притихшей стайки своих подруг, ощущая на себе их завистливые взгляды. Шуршащий шелест тяжелой розовой парчи был теперь единственным звуком, нарушавшим тишину, если не считать четкого стука каблучков по навощенному полу.
Дивные бедра Анны Блайт двигались свободно и непринужденно, окруженные обручами кринолина, не стесненные близостью ткани, словно нижняя часть ее тела шагала в собственной решетчатой беседке.
Мисс Хукер отметила грациозность девушки и кивком выразила ей свое суровое одобрение.
— Теперь, приподняв в подобающей леди манере одну сторону кринолина и в соответствующий момент опустив другую, вы пройдете в дверь и затем вернетесь обратно. Я надеюсь, вы сумеете убедить нас в том, что это может быть проделано с должной элегантностью, а не так, как некоторые толстые куры протискиваются сквозь щель в заборе!
Но дверь, едва Анна успела к ней приблизиться, внезапно распахнулась, пропустив в зал маленького большеглазого негритенка-слугу. Он молча проскользнул мимо Анны, одарив ее мимоходом скрытой дружелюбной улыбкой (Анна была его любимицей), и в почтительной позе вытянулся перед хозяйкой.
— Доктор Лор-ри Блайт, мэм, — провозгласил он нараспев. — По оч-чень ср-р-рочному делу!
— Мой брат? — удивилась Анна.
Мисс Хукер нахмурилась.
— Класс продолжает тренировку, — сухо сказала она. — Ибо, несомненно, для многих из вас это крайне необходимо! Мисс Блайт может сопровождать меня в мой кабинет… Мне будет очень неприятно, если визит доктора Блайта окажется вызванным какими-нибудь легкомысленными мотивами, — озабоченно добавила она, проходя по коридору безукоризненной походкой, которая, однако, будучи переведена на язык музыки, напоминала бы стаккато по сравнению с плавными движениями молодой девушки, следовавшей за нею.
Доктор Лори Блайт мерял шагами роскошный турецкий ковер в заставленном мебелью салоне мисс Хукер и в явном волнении то и дело подносил к носу очередную понюшку табаку. Это был хорошо сложенный молодой человек, чьи медно-золотистые вьющиеся волосы, едва заметные под париком, выдавали его родство с Анной. Галстук его был смят, и бриджи забрызганы грязью. Он резко обернулся, когда обе женщины вошли в открытую дверь.
— Мои извинения, мисс Хукер, мадам! У меня ошеломляющая новость для сестры. Анна, дорогая, мне очень жаль тебя огорчать, но… Видишь ли, отец арестован. Его взяли сегодня утром и отвезли в городскую тюрьму. Вечером он предстанет перед судом… по обвинению в убийстве.
— Убийстве?! — взвизгнула мисс Хукер, потеряв присущее ей самообладание.
— Да, мадам. Мистер Ранвик, уполномоченный магистрата. Отец убил его сегодня утром.
Мисс Хукер тяжело опустилась в кресло. Анна стояла, оцепенев, с испугом вглядываясь в лицо брата.
— Но ведь… мистер Ранвик был уже в весьма преклонных годах, — пробормотала мисс Хукер. — Его седые волосы должны были помешать ему участвовать в какой бы то ни было дуэли…
— Седые волосы не мешали Ранвику быть негодяем, — с горечью возразил Лори. — Весь Эдинбург знает, что мой отец был непричастен к заговору Мерсейского эрла1, мадам, но Ранвик счел возможным поверить лжесвидетельству и пустить нас по миру! Сегодня утром он явился, чтобы привести в исполнение приказ о конфискации нашего имения…
— И ты говоришь, отец убил его? — прошептала Анна. — Лори, да уж не пьян ли ты?
— Сегодня я трезв, Ани, — пожал плечами Лори, с полнейшим безразличием относясь к оскорбительному вопросу.
Анна, словно окаменев, крепко сжимала побелевшие кисти рук, не в силах отвести взгляд от мрачной фигуры брата:
— Отвези меня к отцу? Лори, прошу тебя! Мисс Хукер, можно мне уехать, мадам?
— Конечно, дитя мое! — мягко ответила мисс Хукер. — Хотя городская тюрьма — вовсе не место для таких, как ты. И, несомненно, вовсе не место для таких джентльменов, как твой отец! Если твое присутствие сможет облегчить его страдания, поезжай к нему. Ваша карета ждет вас, доктор Блайт?
Анна заметила, как смутился ее брат:
— Э-э… нет, мадам. Я очень торопился. Моей лошади придется увезти нас обоих…
В сером бархатном дорожном плаще с отороченным мехом капюшоном, надвинутом на бледный лоб, Анна вскарабкалась на круп коня позади брата. Приведя в более или менее приличный вид свой костюм, отнюдь не приспособленный для верховой езды, она тесно прижалась к брату, когда конь галопом вынес их за школьную ограду.
За воротами, пустив коня легкой рысью, Лори обернулся и бросил через плечо:
— Карета стоит немного дальше по дороге, Ани. Она нагружена багажом, и я не хотел бы, чтобы ее видела мисс Хукер.
— Но почему, Лори?
— Видишь ли… — поколебавшись, ответил брат. — Может случиться, что тебе больше не придется вернуться в школу. У меня есть одна мысль, как спасти отца, но если дело не выгорит, то все это может кончиться виселицей для меня, да и для тебя тоже. Ты мне доверяешь, Ани?
Лори показалось, будто он слышит за спиной всхлипывания сестры, но это были всего лишь вздохи, вызванные слишком тесным корсетом, на котором отражалось каждое движение лошади.
— О, Лори, конечно! Как я могу не доверять тебе?
Брат жестом благодарности нежно погладил ее пальцы, цепко державшиеся за перевязь его шпаги:
— Отлично, сестренка! Видишь — вот и наша карета, там, у деревьев. И Мэдж тоже там. Она тебе все объяснит. Слезай с лошади и беги к ней, потому что я должен беречь каждое мгновение, если хочу, чтобы мой план осуществился!
Он развернул коня и пустил его галопом по направлению к Эдинбургу. Анна откинула капюшон и, забыв о всяком достоинстве и элегантности, подобрала длинные юбки и бросилась бежать к карете, где ее с распростертыми объятиями встречала ее старая нянька Мэдж.
Мэдж молча обняла Анну, вложив в это молчаливое изъявление любви и сочувствия все тепло своего старого сердца.
— О, моя крошка!.. — вздыхала Мэдж, когда лошади потащили карету на дорогу. Экипаж кренился и качался на неровностях почвы, и они обе крепко держались друг за друга, чтобы не свалиться с сидения.
— Бедное дитя мое, — произнесла Мэдж, когда колеса кареты, наконец, попали в наезженную колею дороги. — Какое ужасное несчастье! Бедный ваш отец…
— Что задумал Лори, Мэдж? Каким образом он собирается спасти его?
Мэдж потуже обернула тонкую меховую накидку вокруг своей жилистой шеи, дрожа от холода и от горя:
— Лучше бы вам не знать об этом, детка! Это чистейшее безумие, которое всех нас приведет на виселицу!
— Мэдж, дорогая, милая — ну, я прошу тебя! Ведь я уже почти взрослая! Скажи мне, что он собирается делать?
— У вашего брата возникла сумасбродная идея подкупить городского палача. Он говорит, что если это делалось прежде, то почему не может быть сделано опять? Неудачно завязанный узел на петле, неловкий толчок с лестницы…
Анна в ужасе зажмурилась.
— …и группа отчаянных товарищей под эшафотом устраивают схватку с солдатами и отбирают у ник тело бедного мастера Блайта… Ой-е, я слыхивала о подобных попытках, но никогда не слыхала, чтобы они заканчивались! успешно. Кое-кто из приятелей-медиков вашего брата уже согласился участвовать в похищении бедного хозяина и в попытке вернуть ему жизнь при помощи бесовских ухищрений, двигая его руками и надавливая ему коленом на живот. Это все закончится для них виселицей, — сказала я Лори. Но он хороший мальчик и хороший сын, и он должен попытаться. А мы будем молить господа о ниспослании ему удачи!
Глаза Анны были плотно закрыты. Она чувствовала отвратительную слабость, охватившую все ее тело, и молча прикусила губу, пытаясь побороть тошноту, подступающую к ее горлу.
— Мой брат доктор, Мэдж, — примирительно сказала она. — Я знаю, для тебя он всегда оставался ребенком, но он — доктор. И он должен знать, за что берется.
Мэдж с сомнением пожала плечами:
— Он говорил что-то о серебряной трубке, о каких-то опытах, которые он будто бы проводил еще будучи студентом в коммерческом госпитале над несчастной потаскушкой, вздернутой на виселицу в Канонгейте. Не знаю, дитя мое… Я ничего не знаю! Я знаю только то, что вам не следует завтра быть в Эдинбурге во время…
Фатальное слово «казни» так и осталось непроизнесенным.
— Я останусь дома и буду молиться, — просто ответила Анна.
Крупный костистый нос Мэдж, казалось, начал причинять беспокойство своей хозяйке, потому что она вдруг усердно стала промокать его большим клетчатым носовым платком.
— Дитя мое, — произнесла она через некоторое время после того, как манипуляции с платком привели к успешным результатам. — Двери вашего дома закрыты для вас. На дом вашего отца и на его имение наложен арест…
Анна молча восприняла сообщение об этом новом несчастье.
— Вам придется отправиться в Данди и остановиться там у моей сестры. У нее вы будете в безопасности.
— И отец с Лори приедут к нам туда?
— О нет! В Шотландии им оставаться нельзя. Они должны будут уехать очень далеко, и пройдет много времени, прежде чем они смогут вернуться.
— А мне нельзя будет уехать вместе с ними?
Мэдж покачала головой:
— Нет, моя девочка. Это было бы слишком тяжелым путешествием для вас. А сейчас мы едем в Лейтские доки. Я должна попытаться нанять для Лори и мастера Блайта каюту на любом корабле, капитан которого ценит золото дороже собственной шеи. Неважно, куда отправляется корабль, — сказал мне Лори, — лишь бы капитан согласился принять их на борт и уйти в море послезавтра с первым утренним приливом. Я уполномочена предложить ему за это двести золотых соверенов, если потребуется. Двести золотых соверенов за место на корабле, отправляющемся нивесть куда! Боже милостивый, да этого достаточно, чтобы купить десять домов в Эдинбурге! Но что стоит золото, если на карту поставлена жизнь человека?
Обе женщины, старая и молодая, молча сидели рука об руку, тесно прижавшись друг к другу, пока карета, неуклюже переваливаясь и трясясь на разбитой грунтовой дороге, везла их к Лейтским причалам. Анна, видя вокруг себя знакомую с детства черную кожу обивки одного из лучших ландо своего отца, чувствовала, как горячие слезы неудержимо текут по ее щекам.
— О, как счастлива была я сегодня утром, милая Мэдж! — неожиданно сказала она. — Мисс Хукер похвалила меня, и… и я была счастлива! Это были последние минуты моего детства, последние хорошие минуты в моей жизни!
— Подъезжаем к Лейтсу, — строго сказала Мэдж. — Приведите в порядок свой нос, заправьте волосы под капюшон и сядьте прямо. Просто счастье, что муж моей сестры был моряком! Из-за этого и мне кое-что известно об этих доках. Тут легче отыскать белую ворону, чем порядочного человека. И если нашему хозяину и Лори нужен корабль, готовый преступить любой закон ради наживы, то могу вам обещать, что здесь мы его обязательно найдем!
Она решительным жестом поправила меховую муфту, висевшую на длинной шелковой ленте у нее на груди:
— Держитесь поближе ко мне, дитя мое! Молю господа, чтобы нам удалось успешно закончить наши дела и убраться отсюда еще до наступления темноты!
Капитан Даниэль Баджер с «Ямайской Девы» оперся обоими локтями на изрезанный ножами стол таверны и вежливо улыбнулся щербатой улыбкой двум дамам в низко надвинутых на лоб капюшонах.
— Две сотни соверенов, мэм? Послушать вас, так можно подумать, будто эта сумма сама по себе может пресечь всякие возражения. А по-моему, это очень незначительная плата за нарушение распоряжений моего фрахтовщика и за то, что я пропущу целых три прилива ради двух джентльменов, которым срочно понадобилось отправиться в морское путешествие на моем корабле!
Он повел в сторону черным чубуком своей прокопченной трубки:
— Что вы на это скажете, мистер Мэрки?
Мистер Мэрки, грузный массивный джентльмен, одетый в грубую матросскую куртку, не сказал ничего. Он сидел на засаленной деревянной скамье, наклонившись вперед, и не отрывал взгляда от капюшона, скрывавшего лицо молодой леди. В его огромном, как лошадиное колено, кулаке была зажата кожаная баклага с пивом, о которой он, казалось, совсем забыл. Он весь был поглощен созерцанием юного и чистого существа, сидевшего рядом с ним. Лицо этой девушки, несомненно, не могло иметь ничего общего с рябыми и конопатыми физиономиями портовых «дам»: оно должно было быть нежным, чистым и свежим, как морской ветерок. Кроме сентиментальной любви к своей матери, с которой он расстался давным-давно, мистеру Мэрки едва ли было знакомо что-либо из области нежных эмоций. Зато у него был довольно богатый, хотя и несколько беспорядочный опыт в оценке вещей и явлений. А что именно скрывал капюшон Анны, он легко мог себе представить.
— Видите, уважаемые леди, — сказал капитан Баджер, не дождавшись ответа от своего компаньона. — Мой первый помощник, мистер Мэрки, согласен со мной. Так что не добавить ли нам еще пятьдесят, чтобы закончить дело по справедливости?
Мэдж негодующе фыркнула, сердито сжимая в пальцах свою многострадальную муфту:
— Ни пенни больше, капитан! Сомневаюсь, чтобы вся ваша посудина стоила столько, сколько я вам предлагаю!
— О, если вам нужна посудина, мэм, то я, к моему сожалению, ничего подходящего не могу вам предложить. «Ямайская Дева»— не посудина, а бригантина2, причем самая лучшая из парусников ее класса!
Эта сомнительная шутка каким-то образом дошла до мистера Мэрки. Он захохотал и, придвинувшись на скамье поближе к Анне, пригласил и ее оценить тонкий юмор своего патрона, толкнув девушку в бок огромным локтем:
— А для вас, леди, все едино — что лохань, что бригантина, да? Ха-ха!
Анна в некотором замешательстве вежливо попыталась улыбнуться. В глазах и горле у нее щипало от спертого воздуха таверны. Дыхание мистера Мэрки действовало на нее, словно угольный чад из жаровни. Мэдж сидела прямо и настороженно, не спуская глаз с Баджера:
— Двести соверенов вполне достаточно, капитан, и это мое последнее слово! Если вы отказываетесь, мне придется поискать в другом месте!
— Ладно, пусть будет двести, мэм, ибо только бессердечный человек может допустить, чтобы вы бродили по Лейтским тавернам в такой поздний час! Остановимся на двухстах и выпьем за вас и вашу милую дочь!
Маленькие, покрасневшие от морского ветра глаза капитана Баджера хитро блеснули:
— Или это не ваша дочь, мэм? Я вижу на молодой леди плащ из очень дорогого, тонкого сукна…
Мэдж пропустила оскорбление мимо ушей.
— Значит, мы договорились, — холодно произнесла она. — Вы снимаетесь с якоря во время третьего прилива я держите курс на северо-восток к выходу из залива Фертоф Форт3, где в миле от Галлейна ожидаете двух джентльменов. Мы наймем лодку, чтобы переправить их к вам на борт…
— Снимаетесь с якоря — вы сказали? О, да мы сделаем из вас настоящего моряка, мэм, — ей-богу, сделаем! Не так ли, мистер Мэрки?
Но первый помощник опять погрузился в созерцательные раздумья, придавив своей толстой ляжкой ногу Анны, которая сидела очень смирно, не желая добавлять Мэдж собственных хлопот.
Она и в самом деле вынуждена была сидеть смирно, ибо туша мистера Мэрки почти вплотную прижала ее к стене таверны. Рассчитанная на двух человек, скамья не была предусмотрена для размеров мистера Мэрки. Он был настолько громоздок, что оставалось лишь удивляться, зачем он избрал себе профессию моряка, при которой жизнь человека протекает в низких и тесных помещениях, где приходится экономить каждый лишний фут свободного пространства. Его рука по толщине не уступала талии Анны, а в рукаве его пропитанной морской солью куртки свободно поместилась бы она вся целиком. Унаследовав от кельтских предков длинные стройные ноги, Анна сидя казалась неожиданно маленькой. Иначе дело обстояло с мистером Мэрки, чья верхняя половина была сработана с еще большей щедростью, чем монументальные нижние конечности, доблестно носившие на себе тяжесть его тела. В обращении с Анной он изо всех сил старался показать себя с лучшей стороны: внимательным, мужественным я — в той степени, как он это понимал — веселым и остроумным. Однако преуспел он лишь в том, что совершенно подавил ее своей массой, жарким дыханием, запахом моря я пота, блестящими черными волосами на руках и груди, видневшейся из-под ворота распахнутой куртки, и бугристыми желваками мышц на толстой жилистой шее. Анна не понимала причины его намеренной близости, и эта близость не только стесняла, но и тревожила ее, заставляя пульс учащенно биться где-то возле самого горла.
— Еще одно — последнее условие, мэм, — обратился к Мэдж капитан Баджер, пытаясь придать своей речи более приличествующую обстоятельствам тональность; как и у большинства людей, привыкших изъясняться криком, голос его при этом походил на хриплый неестественный шепот. — Вы уверяете, что джентльмены уплатят мне две сотни фунтов, как только поднимутся на борт. Но предположим, что они не согласятся на это? Мне придется пропустить целых три прилива, ожидая их — и все впустую? Так не будет ли справедливым, если я попрошу вас о небольшой гарантии, мэм?
— Скажем, двадцать фунтов вперед, капитан? — Мэдж покопалась в своей муфте, нащупывая кошелек, засунутый в укромное место за подкладку. Капитан Баджер протестующе вытянул руки:
— Проще сделать не так, мэм! Проще — и удобнее для нас обоих. Вы с молодой леди подниметесь сегодня вечером к нам на корабль и останетесь на борту до тех пор, пока мы не подберем ваших двух джентльменов, и они не расплатятся с нами, честно и благородно. Верно, а? А потом мы отправим вас обратно на берег на той же лодке, которая доставит нам обоих джентльменов. Что вы на это скажете, мэм?
Из глотки мистера Мэрки вырвался гулкий возглас одобрения:
— Верно, капитан — провалиться мне на этом месте, если не так!
Его обветренное морщинистое лицо медленно расплылось в масляной улыбке.
— Нет! — решительно сказала Мэдж, вставая из-за стола.
— А почему бы нам и не согласиться, Мэдж? — мягко возразила Анна. — Может быть, тогда мне удалось бы повидать отца. Хоть на несколько минут перед прощанием…
— Значит, один из этих джентльменов — ваш отец? — вкрадчиво спросил капитан Баджер.
— О!.. — спохватилась Анна, испуганно поднося руку ко рту. Нависло тяжелое молчание. Снова, как и тогда, когда они впервые вошли в эту маленькую таверну с низким прокопченным потолком, Анна почувствовала на себе пристальные ощупывающие взгляды мужских глаз, уставившихся на нее с загорелых, дубленых морским ветром лиц, окружавших ее со всех сторон. Она смущенно опустила лицо, спрятав его поглубже в спасительный капюшон.
— Мэдж, дорогая! — сделала она еще одну попытку, нарушая неловкое молчание. — Ну, я прошу тебя! Может быть, это моя последняя возможность увидеть отца… Я уверена, что нам не будет очень неудобно на… э-э… бригантине.
Мэдж пренебрежительно фыркнула, но, тем не менее, снова села за стол.
— Удобно, удобно — клянусь, вам будет удобно! — суетливо вмешался капитан Баджер. — У меня на «Ямайской Деве» две отличные каюты, и одна из них уже занята превосходным джентльменом. О да, у меня на борту — прекрасное общество! Армейский майор, леди, который сочтет за честь оказать вам свое покровительство, даже если бы я сам не считал это своим первейшим долгом. Видит бог, я сам намерен защищать вас! Майор Боннет плывет с нами до Барбадоса4. О, он понимает толк в кораблях, этот майор Боннет! «Ямайская Дева»— Вест-Индский пакетбот5 на службе у Адмиралтейства, мэм! Пятнадцать рейсов совершил я туда и обратно по поручению Вест-Индской компании, и меня знают и уважают всюду. Так что у нас на борту вы проведете две ночи в полной безопасности. Это будет даже интересным приключением для юной леди, — да и для вашей милости тоже, мэм! Среди благородных дам не много найдется таких, кто положа руку на сердце может со спокойной совестью заявить, что им приходилось бывать на борту настоящего Вест-Индского океанского пакетбота! И ни одна душа не посмеет обидеть или оскорбить вас — в том порукой мое слово и честь!
Мэдж решилась.
— Ладно, — сказала она. — Если это правда, что у вас уже есть на борту такой благородный пассажир, я согласна. Но предупреждаю, что джентльмены, о которых у нас с вами шла речь — отец и брат этой юной леди. Они считаются по праву лучшими шпагами в Шотландии, и довольно вспыльчивы к тому же. Они призовут вас к ответу, если вы хоть малейшим словом или жестом обидите этого ребенка или — я в этом тоже нисколько не сомневаюсь — меня!
— Так, так — лучшие шпаги, говорите вы? В таком случае кое-что начинает проясняться и становиться на свое места — не правда ли, мистер Мэрки? Вероятнее всего речь идет об убийстве во время дуэли, что и вынуждает джентльменов срочно отправиться в морской вояж. Впрочем, меня это не касается, мэм — они ведь платят за все, верно? А до остального мне дела нет. Я гарантирую им приятное путешествие на борту «Ямайской Девы». На этот раз груза мы взяли немного, и она полетит по волнам легко, как морская чайка! И не воняет она, как работорговец, потому что я до сих пор еще ни разу не загрязнял ее трюмы черным товаром. Что касается нас, то мы — простые моряки, и если добрые сердца и честные намерения смогут примирить вас с несколько, может быть, грубоватыми манерами, то и вы будете чувствовать себя достаточно удобно в течение тех нескольких часов, которые проведете у нас на борту!