Пригов Дмитрий. Написанное с 1975 по 1989

   Иди домой! — говорю
   А где дом мой? — рычит она
   Дом твой в доме отца твоего! — говорю я
   А кто отец мой? — спрашивает
   Кто отец твой? –
   Кто отец мой? –
   Тогда я — отец твой!

* * *

   В пучинах жизни погибая
   В московском проливном дожде
   Как тут не вспомнишь Бао Дая
   На светлом боевом коне

 
   Как он летит и шашкой метит
   В какой-то холмик земляной
   Оттуда же большие дети
   Драконовы бегут толпой
   Окровавленные

* * *

   Иду по полыни я по белене
   Навстречу мне Жуков на белом коне
   Лицо его словно кипящий алмаз
   Но не отвожу я невинная глаз
   Ему говорю: Что твой конь-то рыдает?
   — Уж больно лицо твое дивно пылает! –
   Отвечает он
   — И твое пылает дивно! — говорю
   — И Твое ослепительно, словно солнце в зените! — говорю
   — И Твое нестерпимо пылает, как свод золотой небес! — говорит он
   — Смотреть невозможноооо! — рыдает конь

* * *

   А много ли мне в жизни надо?
   Уже и слова не скажу
   Как лейбницевская монада
   Лечу и что-то там жужжу
   Какой-нибудь другой монаде
   Она ж в ответ мне: Бога ради
   Не жужжи

* * *

   Античных пара соболей
   Под утро как-то к мне явилась
   В мою постель стремглав забралась
   И стала есть меня с бровей

 
   Я чувствовал прокол зубов
   И легкую порою тряску
   Я это ощущал как ласку
   Оставленных полубогов
   Нам в наследство

* * *

   Вот девочка котеночка ласкает
   О, трогательно как в один слились
   Головки две — кошачья и людская
   В невинный и пушистый организм

 
   И если вдруг какой злодей нейтронный
   Их сверху страшным светом обольет
   Сдается, волоска на них не тронув
   Господь к себе их на небо возьмет

 
   Меня же в землю втопчет на три метра
   За подлое стихотворенье это
   А что же делать? –
   Ведь правда

* * *

   Ах ты, гадина такая! –
   Крысе говорит Мария
   Бродит вкруг нее с поленом
   Крыса щерится, на стену
   Прыгает прыжком опасным
   Падает, кричит ужасно:
   Дай уйти! Не то я внуков
   И детей перекусаю! –
   Ах ты, гадина! — Мария
   В череп ей бревно бросает
   Крыса падает на землю
   И кричит как поросенок
   Ах ты, гадина такая!
   Дети плачут сквозь просонок
   Крыса плачет умирая

* * *

   Вот крыса в доме завелась
   Я подхожу к ней Авела'сь
   Видизменившейся немножко
   Как тихая большая кошка
   И говорю ей: Вот, я — кошка!
   Она понюхала немножко
   И говорит: Нет, ты не кошка!
   А кто же я? –
   Не знаю кто, но не кошка! –
   Хорошо, — говорю я — положим, я не кошка! но я говорю, что я — кошка!
   Ну, ладно, раз ты говоришь, что ты кошка, значит ты — кошка! но вообще-то ты — не кошка! –
   Да, вообще-то я — не кошка! –
   Вот я и говорю! –
   А что тут говорить-то! это и так ясно! –
   Да, ясно! –
   Вот и хорошо! –
   Вот и хорошо!

* * *

   Лев возлежал на берегу реки
   Меланхолическим движением руки
   Он на песке как на сыпучей книге
   Начертывал живое слово нигиль
   Что он имел в виду? или осоловев
   Начертывал, что в голову придет
   А время между тем как он чертил идет
   Он все-таки прекрасен этот лев
   Не наш

* * *

   А вот идет тамильский тигр
   Ему навстречу тигр индийский
   И там и африканский лев
   Да и медведь подходит русский
   И ставят общую свечу
   И смотрят сообща на Запад
   И чуют дивный женский запах
   А это я лечу

* * *

   Ну, сколько съест мышонок-то зерна сырого непеченого
   Куда Бухарин подложил стекла толченого
   Ну, грамм! ну, два! ну, три! — и вот его
   Уже несут! а все же жаль животного
   Да и Бухарина жаль
   Такая жизнь амбивалентно-жестокая

* * *

   Тетя Мотя, наш отряд
   Хочет видеть поросят! –
   Прочь отсюда, изверги вы розовые!
   Отцеубийцы вы! Павлики вы Морозовы!
   Не доверю вам своих поросяток родимых розовых

* * *

   Подросткового утенка
   Задавил велосипед
   Жизнь устроена так тонко
   Жил утенок — теперь нет

 
   Смерть пристроила утенка
   Ну а что велосипед? –
   Он все ездит, он все давит
   На него управы нет

* * *

   Вот мышка побежала и споткнулась
   Да и на спинку вдруг перевернулась
   Лежит на спинке лапками болтая
   И я как раз тут подошел
   И к ней нагнулся пузик щекотая
   Она же говорит мне: Данке шён
   И я ей отвечаю: Битте шён
   Она опять мне тихо: Данке шён
   А я опять ей тихо: Битте шён
   Она уже совсем замирая: А что "битте шён"? –
   А то что вот другой рукой никак ножичек острозаточенный в кармане подлом не отыщу

ЭПИГРАММА В СТАРИННОМ СТИЛЕ

   Вот кот поймав мышонка Итер
   И все права его поправ
   Ему ж и говорит: Юпитер!
   Ты сердишься — значит не прав
   Ты

* * *

   Котенку кошечка тащит
   Отловленную мышку
   А мышка плачет и пищит
   Да и котенок-то — детишка
   А все уж жалости в нем нет
   Глядит горящим глазом…
   А вырастет! а выйдет в свет!
   Вот я ухлопаю их разом
   Для справедливости

* * *

   Куриный суп, бывает, варишь
   А в супе курица лежит
   И сердце у тебя дрожит
   И ты ей говоришь: Товарищь! –
   Тамбовский волк тебе товарищ! –
   И губы у нее дрожат
   Мне имя есть Анавелах
   И жаркий аравийский прах –
   Мне товарищ

* * *

   Ел шашлык прекрасный сочный
   А быть может утром рано
   Эти бедные кусочки
   В разных бегали баранах

 
   Разно мыслили, резвились
   А теперь для некой цели
   Взяли да объединились
   В некий новый, некий цельный
   Организм

* * *

   Выходит пожилой крестьянин
   Ему корова говорит:
   Родной, поляжем здесь костями
   Но будем жить как Бог велит

 
   А как он, Бог, тебе велит? –
   Ей мудрый говорит крестьянин:
   Быть может он полечь костями
   Тебе, кормилице, велит
   А мне нельзя

* * *

   Вот журавли летят полоской алой
   Куда-то там встревоженно маня
   И в их строю есть промежуток малый
   Возможно это место для меня

 
   Чтобы лететь, лететь к последней цели
   И только там опомниться вдали:
   Куда ж мы это к черту залетели?
   Какие ж это к черту журавли?!

* * *

   Мягко бережком вдоль речки
   Босой крадется человек
   На бугру стоят овечки
   Смотрят над водами рек

 
   Что крадется тот-то, первый? –
   Не второго ли убить? –
   Бог все знает предусмотрит –
   Значит можно и убить
   Если можно

* * *

   Вот завился дым колечком
   Вышла кошка на крылечко
   А что она видит –
   Она видит праздник
   Люди в разном виде
   Но не безобразники
   А что кошке делать? –
   Стала она грустна
   У них, у людей — идеи
   А моя жизнь пуста –
   И поджала губки

* * *

   Вот курица совсем невкусная
   Но, Господи! — подумать ведь –
   Ей было бегать и страдать:
   Ведь вот ведь — я совсем невкусная!
   Ведь это неудобно есть
   Коль Дмитрий Алексаныч съесть
   Меня надумает

* * *

   Кошечка бегает, глазом сверкает
   Когтем об пол ненароком шуршит
   Складно мешочек пуховый ей сшит
   Бог ее смотрит и взглядом ласкает
   Мышку на радостях ей попускает
   Мышка заранее вся и дрожит:
   Чем же я хуже? — бессильно взывает
   А ты и не хуже — ей Бог говорит
   Лучше даже

* * *

   И мышка и малый кузнечик
   Стрекочут, ети же их мать
   Что скажешь ты им, человече? –
   Так что же им бедным сказать?
   Играйтесь на травке пушистой
   Но только вот сунитесь в дом
   Я как тараканов-фашистов
   Вас смерти позорной предам
   Гадов

 
   Фашистов недобитых
   Блядей ебаных
   Сукой буду
   Предам

* * *

   Зверь сидит и горько плачет
   Кармы над неразберицей –
   В следущем рожденьи, значит
   Предстоит ему родиться
   Человеком полуголым
   И с душою поразимой
   Прожигаемой глаголом
   Совестью невобразимой –
   Страшно!

* * *

   Проступайте же во мне
   Человеческие боли
   Чтобы стал я поневоле
   Мерзопакостным вполне

 
   А то вот живу как кошка
   Много вижу, мало ем
   Скоро мудрый уж совсем
   Распластаюсь вдоль окошка

* * *

   Рука бойца всю ночь болела
   Ее томило и ломало
   А как светать под утро стало
   Страна в восторге увидала –
   Рука как дом огромный стала
   Все разрастаясь на глазах
   И все вскричали: то Гундлах
   Воин

* * *

   Нога чегой-то там болит
   Какой-то видно паразит
   Завелся, вот сейчас возьму
   Лекарство да и изведу
   Злодея, да и ногу тоже
   Спасу…, а между ними, Боже!
   Любовь, быть может!
   Неземная!
   Это мне — боль
   А им — любовь!

* * *

   Всю жизнь темнеет понемногу
   Боец с утра лишь только ногу
   Поставит в кованый сапог
   А глядь — опять темно и враг
   Опять невидим, хоть ложись
   Обратно спать — и так всю жизнь

* * *

   В чистом поле, в чистом поле
   В чистом поле кто лежит –
   Пуля мертвая лежит
   Тело рядышком лежит
   Каждый сделал свое дело
   Пуля — смертное, а тело –
   Тоже ведь не скажешь смело
   Что бессмертное

* * *

   Ночью ли темною, полем ли чистым
   Да на безмолвном коне
   Вот они едут — живые чекисты
   А вот и скрылись во мгле

 
   Скрылись — не скрылися, скрылися кабы
   Вот я на шлях выхожу
   Вот я, простая советская баба:
   Скрылись, не скрылись — гляжу

 
   Вота лежат они, бедные трупики
   Выну из уст удила
   И зарыдать зарыдаю: Мой глупенький
   Я же тебя родила
   Для счастья

* * *

   Она прошла буденовской походкой
   Как сабельной петромосковский след
   Как рысь! как Русь! как мука! Мекка! водка!
   Я мертвая глядела ей вослед
   Я ж говорила: Там где жизни нет –
   Там смерть
   В охотку

* * *

   Когда под древнею Москвою
   На страшной глубине как сон
   Вселенский полз Наполеон
   Подобен призрачному рою
   Предощущений смутных
   Когда-нибудь под утро
   Я выходила и гуляла
   И прутиком определяла
   Где он ползет

* * *

   Ой, ты мое тело
   Что ж ты так вспотело

 
   Раз по Красной площади прошло
   А уж все п

о
том изошло

 
   Али площадь не блаженная
   Вкруг Василия Блаженного

 
   Али площадь не красна
   Али сущность не ясна

* * *

   Вот мой мизинец болевает
   В нем кость живет себе хозяйка
   Туда-сюда пройдется зябко
   А то поднимет страшный вой:
   Я не хочу на свете жить!
   А то вдруг явится в мундире:
   Я в армию иду служить
   В защиту мира

* * *

   Эй, пойди сюда, нога!
   Не нога ль ты мне на милость?
   — Нет вот, я тебе рука! –
   Эка все переменилось
   Вокруг
   А то, бывало, крикнешь: Эй, пойди-ка, сюда! не нога ли ты мне на милость Богом данная, а?! — Нет, — отвечает подлая — рука я твоя, Богом на милость тебе данная! — эка, милая моя, как все вокруг переменилось!

* * *

   Никто не хочет меня слушать
   Кому повем печаль мою
   Вот ногу я беру свою:
   Послушай ты меня, послушай
   Моя печальная нога
   Жизнь безутешно высока!
   Чего молчишь, пузырь лишайный?
   И вот она уж утешает
   Склонившись надо мной

* * *

   Вот пуля вражая взошла
   Над живой частью его жизни
   И в тело мягкое вошла
   И вот живет он мертвой жизнью

 
   Дома детей он посещает
   Места так милые ему
   И все дозволено ему
   Живьем, но не прикосновеньем

* * *

   Ой, головушка болит
   Как была б она гранит
   Или мрамор белый
   Так не болела б
   А среди площади стояла
   И следила строго
   Чтоб у других болела
   Коль живые, гады!

* * *

   Отбежала моя сила
   На полметра от меня
   Я лежу, ее бессильно
   Достопамятно браня:
   Ах ты, подлая и рыжья
   Ну, чуть-чуточку, едрит
   Подойди ко мне поближе!
   А она и говорит:
   Пшел вон, старый

* * *

   Вот приходит она, боль
   Как зверушка малая
   Всяк бежит ее убить
   А я вот ее балую
   Пусть побегает — говорю
   Но не очень больно
   Она ж склонит ко мне головку
   И прошепчет: Больно! –
   Дай тебя я пожалею
   Бедная моя

* * *

   Зуб был горячий как струя
   Вдруг обнажившегося ада
   И все были смертельно рады –
   Врачиха рада, дети рады
   И люди рады, но не я
   И все бежали воперед
   Крича: Сейчас прикончим гада!
   Но я взмолился: Не…, не надо!
   Не тро…, не трогайте меня!
   Вот троните — и все зальет
   Неотмывающимся ядом
   Вплоть до небесного Кремля
   Отойдите!
   Пусть я один погибну

* * *

   Господи, страшно смотреть на ребенка
   Глянешь — а он в одночасье помрет
   Как-то не так тебя, скажем, поймет
   Да не опомнится — дело-то тонкое
   Да и обратно ведь — ведь не уйдешь
   Вот ведь, удержишься — да и помрешь
   Сам

* * *

   Счастье, счастье, где ты? где ты?
   И в какой ты стороне?
   Из-под мышки вдруг оно
   Отвечает: вот я! вот я!

 
   Ах ты, милое мое!
   Детка ненаглядная!
   Дай тебя я пожалею
   Ты сиди уж, не высовывайся

* * *

   Прекрасной летнею порою
   В саду вечернем я гуляла
   И птица с женской головою
   Печально надо мной летала

 
   И Анны голосом мне пела
   Марины голосом кричала:
   Отдай, отдай мне свое тело!
   Я все, я все начну сначала! –
   Я смутилась и ушла в дом

* * *

   Девушка пройдись и встань
   Лет семнадцать тебе вроде
   Ты прекрасна при народе
   Словно трепетная лань

 
   Ну а я уж стар и зол
   Сорок лет мне будет вроде
   Как поэт я при народе
   А по правде — как козел

* * *

   Я на большой горе стояла
   И сердце мне орел клевал
   И медленно околевал
   И кудри я его ласкала
   И свое сердце проклинала:
   И, мое каменное сердце!
   Ты разве пища для младенцев
   Небесных
   О-о-о!

* * *

   Было время такое
   Что шея была у нее молодая
   А теперь она просто сама молодая
   А шею оставим в покое
   И прочее тоже оставим в покое
   Просто может быть шея такая
   А прочее — все молодое
   Да и сама молодая

* * *

   Вот они девочки — бедные, стройные
   С маленькой дырочкой промежду ног
   Им и самим-то не в радость такое-то
   Да что поделаешь, ежели Бог
   Ежли назначил им нежными, стройными
   С маленькой дырочкой промежду ног
   Он уж и сам не в восторге-то, Бог
   Да что поделаешь — сразу такое-то
   Не отменишь

* * *

   Она вскричала: Боже! Боже!
   Закрой во мне что только можешь
   Что должен я в тебе закрыть? –
   Вот эту маленькую дырочку
   Почти мышиную что норочку
   Неразличимую, едрить
   Почти! –
   Зачем же должен я закрыть
   Коли она неразличима
   Почти? –
   О, Господи, но ведь мужчина
   Он вездесущий ведь, едрить
   Почти! –
   И что ж он ведает такое
   Что я ему не попускаю? –
   Все, все он ведает такое
   Почти! –
   А ты? — А я бела как соболь
   Почти! –
   И что? — Нет мерзости во мне
   Почти! –
   А он? — А он к тому не приспособлен
   Почти! –
   И что? — Спаси! Пусть он вовне
   Так и остается!
   Зачем же он тебе вовне?
   Тогда убей, убей его во мне!
   Убей! убей! убей! убей

* * *

   Ветер воет-завывает
   Прямо кости вынимает
   Вынет так одну вот кость
   Понесет куда невесть
   Понесет куда — незнамо
   — Кто-то в дверь стучится, мама! –
   Глядь — а там уже как гость
   Самоотдельный
   Она же самая и стоит — кость
   Но страшная неузнаваемая, что и не скажешь — кость! угадаешь лишь что она, но словно истиной и властью неведаной преображенная и облеченная

* * *

   Она лежала и была
   О Господи! — была — о, Боже!
   Обтянутая гладкой кожей
   Жива и мертвенно бела
   А красное внутри все было
   Иль показать его забыла
   Решила ли его скрывать…
   А может что такое знала
   Что мне и вовсе не понять

* * *

   Вот что-то левое плечо
   Живет совсем меня отдельно
   То ему это горячо
   То ему это запредельно

 
   А то вдруг вскочет и бежать
   Постой, подлец! внемли и вижди
   Я тебе Бог на время жизни
   А он в ответ: Едрена мать
   мне бог

* * *

   Смерть словно зернышко сидит
   Промежду пальцев руки левой
   С ней по утрам он говорит
   И подрастает она тихо

 
   Когда ж от слова вырастает
   В размеры девушки отдельной
   Ее гулять он отпускает
   Но к вечеру она уж с ним

* * *

   Я в чистое окно взглянула
   И стало душно — не вздохнуть
   Я быстро лифчик расстегнула
   И белый свет как зверь на грудь
   Мне бросился и не вздохнуть
   Стало
   Пуще прежнего

* * *

   Куда это поезд меня волочит
   А я не хочу! Отпусти меня к маме!
   Ковыль я цепляю губами
   И кровь придорожную кромку мочит
   И к небу лицо поднимаю в слезах
   О, странствия муза осьми головах!
   О, тати, дитятю оттутати к тяте
   Простя отпустите! Но тати: тю-тю –
   Говорят

* * *

   В чистом поле я гуляла
   Да на травку прилегла
   А пока тело отдыхало
   Я на время перешла
   В синеглазую кукушку
   Полетела-прилетела –
   Нету тела на опушке
   Волки съели мое тело
   А может, где скитается
   Без меня, может с китайцем
   Каким
   Живет

* * *

   Куда ты, смелая малышка
   Бежишь как милая зверюшка
   Еще ведь малое немножко
   И –

 
   Отвалится сначала ножка
   Потом и следующа ножка
   Потом отвалится головка
   Потом, и говорить неловко –
   Уже такое, что и кошка
   Есть не станет

* * *

   Беги, беги, вода живая
   Изнеженная, душевая
   Лиясь, как из любви фиала
   Вот здесь и женщина стояла
   И гладких членов либидо
   Вот этою мочалкой млела
   Дай-ка и я потру, а то
   Какой-то зуд пошел по телу
   Содрогающий

* * *

   Вот полюбовница ему
   Воткнула в сердце ножик острый
   И он упал отдельным монстром
   Не обращаясь ни к кому
   Не очень даже и страдая
   Лишь где-то в дальнем уголке
   С-под ногтя правой ли руки
   Блестели глазки Бао Дая
   Хитрющие

* * *

   Вот и лето постоянно
   Убегающее вдаль
   Счастье здесь кусочек отстояло
   Но зато уж навсегда

 
   Словно ангелы обняли
   Этот шарик небольшой
   Пуховыми нежными крылами
   А он все-таки ушел

* * *

   Прекрасные родимые болезни
   От подлого здоровья защищают
   Чтоб не сожрало сразу нас до смерти:
   Как ангелы порою навещают
   И натирают черным горьким медом
   Чтобы здоровью было неповадно
   Нас слизывать могучим языком

* * *

   Возле нашего подъезда
   Всякой твари посреди
   Вышел ангел полуместный
   Посидеть — ну, посиди
   Потому что всяко место
   Всякой сущности пригодно
   Нам судить их неспособно
   Им судить нас — Бог прости
   Их

* * *

   Этот мир придумать мало
   Его надо полюбить
   А то вот таких вот брошенных
   Сколько бродит их едрить
   Здесь костями громыхая
   Нас пугая по ночам
   Уходи, проклятый призрак!
   Там отъешься где-нибудь
   Тогда и приходи

* * *

   Ох и мудрый я как Гете
   Даже страшно самому
   Потому что мудрость эта
   Страшна честному уму
   Потому что начинаясь
   Безобидно, так сказать
   Истончается кончаясь
   Где ничего не доказать

III. Законы литературы и искусства

* * *

   Когда б мне девушкою быть
   Кудрями нежными увитой
   Я не хотел бы быть Лолитой
   Наташею Ростовой быть
   Хотел, хотя Лолита ведь
   Прекрасный образ невозможно
   Я понимаю как художник
   Но для себя хотел бы быть
   Наташей Ростовой

* * *

   Вся-то местность затуманилась
   Не видать кругом ни зги
   А слезой око отуманилось:
   Где ты, милый мой Мизгирь! –
   Плачет бедная Снегурочка
   А немец Зингер подошел:
   Ты не плакай, бедна дурочка
   Все есть очень хорошо
   Слушай нас, немцев

* * *

   Кто выйдет, скажет честно:
   Я Пушкина убил! –
   Нет, всякий за Дантеса
   Всяк прячется: Я, мол
   Был мал!
   Или: Меня вообще не было!
   Один я честно выхожу вперед и говорю: Я! я убил его во исполне-
   ние предначертания и вящей его славы! а то никто ведь не выйдет
   и не скажет честно: Я убил Пушкина! — всяк прячется за спину Дан-
   теса — мол, я не убивал! я был мал тогда! или еще вообще не был! –
   один я выхожу и говорю мужественно: Я! я убил его во исполнение
   предначертаний и пущей славы его!

* * *

   Памятник Пушкину сложивши
   Пожитки своих медных дел
   Сказал: Вот я в иной предел
   Иду, вам честно отслуживши

 
   Лелеять буду там один
   Я душу — бедную малютку
   Не глядя вверх, где в славе жуткой
   Сидит мой прежний господин
   А ныне — брат ощутимый

* * *

   И самый мало мальский Гете
   Попав в наш сумрачный предел
   Не смог, когда б и захотел
   Осмыслить свысока все это
   Посредством бесполезных слов
   Он выглядел бы как насмешник
   Или как чей-нибудь приспешник
   Да потому что нету слов

* * *

   Привиделся сон мне вчера и назавтра:
   Чудовище в виде Большого театра
   С огромною Пушкинскою головой
   На паре двух ножек и с бородой
   Большими устами щипало траву
   Я вовремя спрятал свою голову

* * *

   Внимательно коль приглядеться сегодня
   Увидишь, что Пушкин, который певец
   Пожалуй, скорее что бог плодородья
   И стад охранитель, и народа отец

 
   Во всех деревнях, уголках бы ничтожных
   Я бюсты везде бы поставил его
   А вот бы стихи я его уничтожил –
   Ведь образ они принижают его

* * *

   Невтерпеж стало народу
   Пушкин! Пушкин! Помоги!
   За тобой в огонь и в воду
   Ты нам только помоги

 
   А из глыби как из выси
   Голос Пушкина пропел:
   Вы страдайте-веселитесь
   Сам терпел и вам велю

* * *

   Судьба художника хранила
   От славы лет до тридцати
   От неприличной той почти
   Так, что почти похоронила
   А там уж, после тридцати
   И хоронить почти не надо
   Почти потусторонним взглядом
   Следит он ласковый почти
   Как там другие впрок, не впрок
   Едят почти его кусок

* * *

   Вопрос о хорошем вкусе — вопрос весьма мучительный
   Тем более, что народ у нас чрезвычайно впечатлительный

 
   Как часто желание отстоять и повсеместно утвердить хороший вкус
   доводит людей до ожесточения
   Но если вспомнить, что культура
   многовнутрисоставозависима, как экологическая среда, окружение

 
   То стремление отстрелять дурной вкус как волка
   Весьма опасная склонность, если мыслить культуру не на день-два, а надолго

 
   В этом деле опаснее всего чистые и возвышенные порывы и чувства
   Я уж не говорю о тенденции вообще отстреливать культуру и искусство

* * *

   Я в Малый захожу театр
   И нету в Малом мне отрады
   Я выхожу тогда — а рядом
   Такой же, но Большой театр

 
   Кто их в соседстве поместил
   А не раздвинул верст на двести
   В одном бы поместил злодейства
   В другом бы радость поместил

 
   И каждый по себе театр
   Там выбрал бы иль заслужил бы
   Один бы шел в большой театр
   Другой бы в малом тихо жил бы

ВТОРОЕ БАНАЛЬНОЕ РАССУЖДЕНИЕ НА ТЕМУ: БЫТЬ ЗНАМЕНИТЫМ НЕКРАСИВО

   Когда ты скажем знаменит –
   Быть знаменитым некрасиво
   Но ежели ты незнаменит
   То знаменитым быть не только
   Желательно, но и красиво
   Ведь красота — не результат
   Твоей возможной знаменитости
   Но знаменитость результат
   Есть красоты, а красота спасет!
   А знаменитым быть, конечно, некрасиво
   Когда уже ты знаменит

* * *

   Лишь начну песню писать –
   Песня грустная выходит
   Братцы, что ж это выходит! –
   Не дают песню писать

 
   Ну-ка разойдитесь, гады
   И помрите — добром прошу
   Я за русскую за песню
   Всех вас, гады, удушу

* * *

   Он в красной рубашоночке приходит
   Красивенький, молоденький такой
   Она же говорит: Иди домой! –
   Ей это дело, видно, не подходит

 
   Он петельку на горлышко пристроит
   И молвит: По ошибке, вишь, Господь
   Не в те края пристроил мою плоть
   Пойду назад, куда-нибудь пристроит
   В другое место

* * *

   Обходчик, обходчик, починщик колес
   И смазчик суставов вагонных
   Работай мучительно и непреклонно
   А то мы уйдем под откос

 
   Он черный в окно на меня поглядел
   И глазом блеснул и безумно запел:
   Откосы косы и откусы колес
   Мышкуй и стигнайся! нишкни и акстись!
   И полный атас
   Милый мой

* * *

   Эка деточка-Лолиточка
   Да Наташечка Ростовочка
   Эко всяко, эка попочка
   А по сути — паразиточка

 
   Потому как прозвучит
   Глас последний расставаньица
   Попочка-то здесь останется
   А что туда-то полетит –
   Страшно и представить

* * *

   Когда я размышляю о поэзии, как ей дальше быть
   То понимаю, что мои современники
   должны меня больше, чем Пушкина любить

 
   Я пишу о том, что с ними происходит,
   или происходило, или произойдет –
   им каждый факт знаком
   И говорю им это понятным нашим общим языком

 
   А если они все-таки любят Пушкина больше чем меня,
   так это потому, что я добрый и честный: не поношу его,
   не посягаю на его стихи, его славу, его честь
   Да и как же я могу поносить все это, когда
   я тот самый Пушкин и есть

* * *

   Вот скульптор ваяет большого солдата
   Который как вылепится — победит
   Чего ему скульптору больше-то надо
   А он уже в будущее глядит

 
   И там представляет другого солдата
   Поменьше, но и со звездой на груди
   Еще там такая же женщина рядом
   Что глиняного им дитятю родит

 
   И так заживут они не сиротее