Прикли Нэт. Посланец

Прикли Нэт

Посланец

   Прохладная вода обняла разгоряченное тело, омыла кровавые ссадины и смочила волосы. Найл сделал пару глубоких глотков и оглянулся на лагерь победителей: там поднимался к небу дым костров, доносились пьяные выкрики, маячили неуклюжие фигуры, воняло паленым мясом и тухлятиной.
   Неужели эта кучка недоразвитых дикарей и в самом деле смогла победить могучую армию наводящих ужас смертоносцев, тысячелетних властителей планеты? Это не укладывалось в мозгу. Однако шея еще сохраняла ощущение смертельного прикосновения веревки, в ушах еще стоял смех заключающих пари изуверов, а в голове все звучало: «Уходи!»
   Посланник Богини не помнил, какая карта открылась пятой, не помнил, кто разрезал путы на руках и ногах, кто снял петлю с шеи. Очнулся он от толчка Тройлека и его короткого «Уходи!», прогудевшего в мозгу.
   Как и любое мысленное послание пауков, этот импульс содержал не просто слово, а целый пакет образов и переживаний: здесь были и радость выигрыша, и уверенность, что сейчас пленнику ничто не угрожает, что за него готовы заступиться все выигравшие вместе со смертоносцем и что вскоре счастливчики про все забудут, а неудачники затаят зло и при первой возможности отомстят, что Найлу нужно убегать как можно быстрее и что, если он попадется снова, то его точно казнят. А еще, как ни странно, беспокойство. Тройлек волновался за жизнь Посланника Богини!
   Впрочем, раздумывать об этой странности у Найла времени не было.
   Он еще раз нырнул и, пропитываясь влажной прохладой, сделал несколько жадных глотков. Скорее инстинктивно, нежели из предусмотрительности, сломал толстую жесткую тростину: такие крупные — редкость даже близ богатого жизнью оазиса Диры. Потом выбрался на берег, в последний раз оглянулся на бивуак захватчиков и побежал вверх по течению.
   Вдалеке послышалось улюлюканье, и Посланник Богини ускорил бег.
   Рожденный в пустыне, он прекрасно знал, что свобода здесь отнюдь не равнозначна жизни. И хотя сейчас он еще не избавился от ужаса близкой смерти, словно парализовавшей его мозг, он недоумевал от столь сокрушительного поражения, он еще дрожал в ярости, вспоминая допросы восьмилапого переводчика, — так что бежал Найл по мелководью по сути в неразумном состоянии, — однако под поверхностным слоем мышления продолжал работу другой, менее доступный сознательному контролю. Именно он заставил Найла вначале отломать длинный кусок трубчатого тростника, а затем подобрать на мелководье и сунуть за пазуху пару коричневых камней.
   Часа через два река повернула налево, к горам. Посланник Богини вошел в воду, сел и долго, торопливо пил, до краев наполняя единственный имеющийся сосуд — собственный желудок. Потом тяжело встал, повернулся спиной к вершинам Северного Хайбада и стал медленно подниматься на первую из тысяч и тысяч дюн, которые предстояло одолеть на долгом пути домой.

* * *

   Пески, пески, пески… Жаркое солнце давно высушило тунику и волосы, безжалостно припекало голову и плечи. По бокам его стекали длинные струйки пота. Каждые пять-десять минут Найл оборачивался, сверяя направление по снежным пикам, и продолжал размеренно подниматься на сыпучие склоны барханов и спускаться в душные впадины. Он облизывал пересыхающие губы, поглаживал быстро обгорающие на солнце плечи, а в голове все крутилось одно и то же: как, как, как, как такое могло случиться? Как могла кучка вонючих, безмозглых дикарей разгромить великолепную армию высокоразвитой цивилизации? И что будет теперь с его привычным миром? С его городом — этим огромным живым существом, одновременно и могучим, и беззащитным, как ребенок? Что будет с миссией, возложенной на него Великой Богиней Дельты? С людьми, пауками, с жуками, наконец? Неужели захватчики придут и туда — придут и переварят все с жадной безмозглостью головонога: изнасилуют женщин, разыграют на пари жизни мужчин, сожрут запасы пищи, выпьют все вино, растащат все вещи, какие только сумеют найти. А потом вкопают на площади столб, изображающий паука с человеческим лицом. И город станет напоминать сундук, в который забралась оголодавшая крыса. Внешне нормальный, а внутри — все испоганено.
   Отрезвил его осторожный шорох. Найл замер и, пригнувшись, прислушался. Рука нащупала за пазухой камни. Два булыжника — вот и все оружие против клыкастого, шипастого, ядовитого мира пустыни. Никогда еще Посланник Богини не чувствовал себя столь нагим и беззащитным.
   Тихое шуршание не прекращалось. Найл извлек один из камней, взвесил в руке. Медленно двинулся к гребню бархана, готовый в любой момент дать отпор неведомому врагу, с каждым шагом все ниже пригибаясь к земле, пока внезапно не выпрямился на вершине.
   За дюной никого не оказалось, но тренированный взгляд охотника без труда опознал на склоне характерную извилистую волну — ящерица закопалась в песок. Сколько он таких в детстве переловил, не счесть. Запеченные в золе, исходящие ароматным паром… Рот у правителя паучьего города мигом наполнился слюной. Будь у него огонь… Но чего нет, того нет.
   Найл сунул камень обратно, сверился с горными пиками и отправился дальше, стараясь внимательнее смотреть под ноги. Появился легкий озноб — солнце давно село, и теперь пустыня быстро остывала. Посланник Богини поежился и попытался ускорить шаг, однако ноги безнадежно вязли в еще горячем сыпучем песке. Впрочем, куда спешить? Мир погиб…
   Ночью в пустыне безопасно, ее холоднокровные обитатели спят; главное — не наступить на какую-нибудь ядовитую тварь. Или того хуже — не провалиться в нору. Но Посланник Богини еще не настолько утерял усвоенные в детстве навыки, чтобы попасться так глупо.
   Шаг за шагом, бархан за барханом.
   Гребни дюн начали поблескивать в холодном свете звезд. Иней — первый признак наступления дня. Найл начал внимательнее приглядываться к впадинам между песчаными холмами. Увы, никаких признаков растительности. Ни неприхотливых макушек, ни вездесущих верблюжьих колючек, ни, тем более, влажных чашек уару. Нет кустарников — значит, днем нет и тени. Скверно. Да еще вдобавок при сильном ветре не скрепленные корнями пески поползут и вполне смогут засыпать незадачливого путешественника.
   Однако выбора не было — с первыми лучами солнца промерзший насквозь Посланник Богини спустился в одну из впадин и вырыл в холодном податливом песке длинную неглубокую яму. Потратил он на работу минут пять, не больше, но мир вокруг успел перемениться: исчез серебристый иней, сверху потекли, приятно согревая тело, потоки тепла.
   Найл не обманулся — он слишком хорошо знал, сколь быстро тает эта ласкающая тело граница ночи и дня, а потому поспешил забраться в яму, дабы подольше хранить ощущение прохлады.
   Невдалеке зашуршало. В нескольких шагах из залитого ярким солнцем песка вынырнула, точно из воды, черноголовая змея и быстро заструилась вверх по склону — подальше от слишком крупного соседа. Закон пустыни: большие едят маленьких, сильные — слабых. Зачем рисковать зря?
   Посланник Богини проводил Черноголовку взглядом, потом присыпал ноги и туловище, откинул голову и закрыл глаза…

* * *

   … Дробный топот… Широкие наконечники копий, усеянные мелкими зубчиками… Вопль боли… Кровавый дождь из паучьих и человеческих тел… Крики насилуемых женщин…
   — А-а-а! — Найл судорожно дернулся, вскинул голову…
   Нет, все в порядке. Кругом барханы; над головой — голубое, в редких облачках, небо; кожу ласкает ленивый ветерок. Вокруг спокойно и безопасно.
   Но стоило подкрасться дреме, как шею опять захватила жесткая петля, а в мозгу зазвучал веселый голос Тройлека: «У вас некому защищать город! Славный у тебя дворец, я поселюсь именно в нем! Ты вспомнил смазливую девицу — думаю, она приглянется нашему князю. Ну, выбирай карту! Твоя жизнь не стоит поставленных мною золотых монет!»

* * *

   Посланник Богини судорожно вырывался из объятий кошмара, засыпал снова — и вновь терял равновесие, петля сжимала горло, а дикари радостно гоготали, глядя на его предсмертные судороги. Сбитый арбалетной стрелой, он падал с головокружительной высоты, его втаптывала в грязь лавина всадников…
   Очнувшись в очередной раз, Найл решительно сел, затряс головой, разгоняя остатки дремы. Отдыха при таких сновидениях все равно не будет.
   Солнце стояло в зените, грозя запечь человека живьем; над гребнем бархана дрожало горячее марево. Рискуя обрушить сыпучий склон, правитель углубил свою яму, почти превратив ее в нору. Теперь у него был крохотный уголок тени, да и песок в глубине не столь горяч. Во рту пересохло, но жажда еще не мучила — сказывалось купание перед дорогой.
   Вот только непрошеные воспоминания продолжали лезть в голову…
   Пытаясь отвлечься, Найл достал из-за пазухи камни, положил перед собой. Два куска кремня — один почти круглый, другой плоский и продолговатый. Посланник Богини, правитель города пауков, уже больше года живший в роскоши, за годы детства настолько впитал в кровь понятие о кремне как о величайшей ценности, что, увидев его в реке, инстинктивно прихватил с собой. И правильно сделал. Скорпионы и гигантская саранча, голубые стрекозы и сколопендры, тарантулы и сороконожки — каждый готов подкрепить свои силы сладким человеческим мясом. Без оружия в пустыне нельзя. А на волю его отпустили, естественно, с пустыми руками. Спасибо, хоть развязали.
   Найл взял плоский камень, внимательно осмотрел.
   Когда-то, вечность назад, сидя в полутемной пещере, доставшейся им от жука-скакуна, отец объяснял ему, как проходят прожилки, как наслаиваются пластины. Отец клал бесформенный кремень на пол, приставлял обрубок кости шакала, нажимал — и с камня соскальзывали тончайшие листочки, похожие на креозотовые, но твердые, с острой гранью. Пластинки с легким шорохом падали вниз, а под мозолистыми отцовскими ладонями рождался граненый топор, острый наконечник копья или скребок для шкур. Каменные листики тоже не пропадали — их один за другим вставляли в узкий прорез на длинной палке, проклеивая костным отваром, и получалось грубое подобие меча, которым можно развалить пополам некрупную сороконожку или разрубить панцирь цикады, нанеся пусть не смертельную, но весьма болезненную рану; можно зачистить крупный земляной корень, настрогать сочную стружку…
   Рот наполнился слюной. Найл сглотнул и стал приглядываться к прожилкам, пытаясь угадать направление слоев. Камень казался совершенно однородным. И почему он тогда не слушал отца? Все увиливал, рвался из спертого воздуха пещеры на поверхность — поиграть на свежем ветерке, забраться в кустарник, разрезать терпкий плод опунции… Надеялся научиться потом, со временем. Теперь приходилось действовать наудачу.
   Левой рукой правитель прижал продолговатый камень к колену, а круглым ударил по касательной. С легким хрустом отскочил осколок, обнажив свежую сверкающую грань. Найл облизнулся, развернул обрабатываемый камень и снова ударил, метя поближе к краю. У него получилась острая грань с мизинец длиной. Правитель решил сделать небольшой перерыв, достал обломок тростника и аккуратно подрезал его с обоих концов. Скол строгал легко, как лезвие хорошо отточенного ножа.
   — Ну что ж, не будем останавливаться на достигнутом, — объявил Посланник Богини и решительно нанес два коротких удара. Получилось! Сходясь с первой, вторая грань образовала острое жало.
   Теперь следовало обстучать обе стороны, заточив камень хотя бы до середины, потом выкопать куст макушки, сделать веревку, найти подходящее деревце, срубить, зачистить ствол, примотать наконечник — и в руках у него будет настоящее копье!
   Увы, не было кустов, не было деревьев, что же до «заточки» камня — Найл не раз видел, как почти готовое изделие раскалывалось от одного-единственного неудачного удара, и не хотел рисковать.
   Вот отец — тот мог неторопливым «отслаиванием» придать камню любую форму… Но мастерство его развеяно над песками вместе с прахом и уже никогда не перейдет к сыновьям.
   Посланник Богини попробовал острие пальцем, удовлетворенно кивнул, выглянул из ямы.
   Солнце стояло слишком высоко, чтобы покидать укрытие.
   «Кстати, а куда мне идти?» — впервые задумался Найл.
   Продолжая двигаться спиной к вершинам Северного Хайбада, он дней за шесть выйдет к излучине реки несколько выше города. А если повернуть к морю, то за три дня без труда доберется до кораблей, ожидающих смертоносцев с пленниками.
   Знают ли они о поражении? Должны знать. Ведь с поля битвы ушли по стене не меньше трех сотен пауков, еще больше спаслись под прикрытием жуков-бомбардиров. Пока Найл пребывал в плену, хотя бы часть из них наверняка добралась до кораблей. Значит, флот отплыл — кого им теперь ждать?
   В голову опять полезли мысли о разгроме, и правитель решил отправляться дальше немедленно, не дожидаясь сумерек. Все лучше, чем бороться с болезненными воспоминаниями.
   Под палящими лучами сразу захотелось пить, пересохло во рту, однако Найл знал, что до обезвоживания далеко и, по крайней мере, сутки он еще выдержит. Однако жара быстро иссушала тело, и, когда ночная прохлада опустилась на землю, мысль о глотке воды полностью вытеснила все остальные.
   Коренной житель пустыни, правитель знал множество способов добыть влагу практически из ничего — из сухого кустарника, из камней, из сыроватого песка, но все они требовали длительной остановки. Позволить себе этого Посланник Богини не мог.
   В сотне шагов впереди шустро промчалась крупная ящерица — Найл юркнул во впадину между барханов и затаился. Ему совсем не улыбалось попасться на глаза хищнику, гнавшемуся за вкусным зверьком — просто так но ночам никто не бегает. От холода тело покрылось крупными мурашками, но человек выжидал не меньше часа, прежде чем позволил себе покрутить руками, разгоняя кровь, сделать десяток быстрых приседаний и двинуться дальше.
   Он нашел следы ящерицы, а параллельно им — полоску серповидных штрихов. Похоже на паука-верблюда, да вот только не охотятся они под звездами. Мерзнут. Правитель махнул рукой на очередную загадку пустыни и двинулся своей дорогой.
   Когда вершины самых высоких барханов начали поблескивать, Найл обратил внимание, что слева появились над линией горизонта овальные выступы. Он повернул, невольно ускорив шаг, и часом позже вышел к целой гряде высоких опунций.
   Внимательно оглядев крайний кактус шагов с десяти, правитель подкрался ближе, быстро сбил нависающий над головой крупный плод, поймал его в воздухе и почти бегом помчался обратно в пески.
   Небо на востоке начало светлеть. Посланник Богини выбрал меж дюн выемку поглубже, спустился туда, вырыл ямку. Потом достал недоделанный наконечник для копья, разрезал толстую кожуру похожего на гигантский огурец плода опунции, снял широкий лоскут, вонзил пальцы в хрусткую плоть и отправил в рот крупный шмат чуть горьковатой, брызжущей соком мякоти. Особо сытной опунция никогда не была, приятным вкусом тоже не отличалась, но зато исхитрялась оставаться сочной даже в самых безжизненных песках.
   Интересно, захватчики тоже будут проходить здесь?
   Найл затряс головой — так и с ума сойти недолго! От надоедливых мыслей нужно избавляться… Посланник Богини отодвинул недоеденный плод, взял в руки камень и нежно обнял ладонями.
   Итак, внутри камня должны быть какие-нибудь прожилки…
   Найл закрыл глаза. Он сосредоточил все внимание между ладоней, пытаясь почувствовать существо камня, его структуру, его мысли и желания. Постепенно сознание сместилось, остыло. Под шероховатой коркой Посланник Богини ощутил стеклянную прозрачность кремня, его миллионно-летнее спокойствие, хрупкость и… вечность. Никаких прожилок внутри не нашлось, но это уже не имело никакого значения: обретя полный покой сознания, Найл впервые за последние дни смог отрезать себя от внешнего мира и глубоко, без сновидений, заснул.

* * *

   Разбудило его бодрое, жизнерадостное жужжание: четыре мелкие — с ладонь — желтые мухи обнаружили вскрытый плод опунции и, расталкивая друг друга, накинулись на сочное лакомство. Вскоре к ним добавились еще две, потом еще.
   Посланник Богини покосился на солнце — похоже, полдень уже миновал — и поднялся на ноги. Мухи сами по себе безопасны, но когда собираются в крупный рой, всегда найдутся несколько, рискнувших попробовать «на язык» человека. А слюна их вызывает сильные ожоги. К тому же их жужжание может привлечь более крупных обитателей барханов.
   Увидев поднявшегося из песка человека, мелкие крылатые существа дружно взмыли в воздух, но уже через секунду снова накинулись на добычу.
   — Ладно, жрите, — беззлобно разрешил правитель. — Я себе другой собью.
   Опунции лоснились жирной, насыщенной зеленью. Подойдя поближе, правитель города долго присматривался к зарослям, но никакой живности не заметил.
   Странно, конечно. Вокруг таких вот оазисов обычно собирается немало зверья. Тут ведь и прохладная тень, и мякоть плодов для тех, кто способен прогрызть толстую кожуру кактусов, и объедки для тех, кто зубами не разжился; тут и крупные хищники, готовые слопать и первых и вторых. Почему же никого не видно?
   Хотя какая разница? Ему тут не жить. Подходящий плод Посланник Богини приметил издалека: тот висел довольно высоко, но зато размером вымахал с человеческую ляжку. Найл достал из-за пазухи круглый камень, прицелился, кинул. Мимо. Правитель подобрал камень и кинул снова. Опять мимо. Третий бросок пришелся в цель: кактусовый «огурец» дернулся вверх, отломился у основания и рухнул к ногам путника. Только после этого Найл перестал смотреть вверх, опустил взгляд — и в пяти шагах прямо перед собой обнаружил сколопендру, словно собранную из огромных светло-серых шариков.
   Грозная тварь, остановить которую способен разве что яд черного скорпиона, метнулась вперед. Посланник Богини подпрыгнул не хуже кузнечика.
   Длинные, полукруглые коричневые жвалы щелкнули в воздухе, но твердый покатый лоб ударил человека по ногам, и Найл, вскрикнув от боли, закувыркался по песку. Сколопендра быстро стянулась, будто сложилась пополам, и резко выпрямилась — правитель еле успел вскочить на ноги и шарахнуться в сторону, уходя от очередной атаки. Рядом медленно завалилась набок подрезанная жвалами опунция. Найл откатился в сторону, вскочил, увидел прямо перед собой бок жирной твари, без колебаний ударил заточенным камнем — из длинного пореза заструилась зеленоватая жидкость — и задал стрекача, виляя между кактусов. С тихим зловещим шелестом сколопендра семенила следом, быстро нагоняя.
   Посланник Богини издал громкий предсмертный вопль, развернулся и в отчаянии наугад ударил камнем. Правая жвала сколопендры на удивление легко переломилась почти посередине, но лоб гигантской многоножки с такой силой ударил Найла в грудь, что у того перехватило дыхание, и он отлетел шагов на десять, ломая шипы ближних кактусов. Сколопендра снова сложилась пополам и молниеносно метнулась вперед, распахнув влажную пасть. Едва успев встать на колено, Найл перехватил свой так и недоделанный «наконечник» двумя руками и со всех сил ударил тварь в бронированный лоб.
   Камень вошел почти наполовину. Сколопендра дернула головой, вырвав из рук Посланника Богини последнее оружие, и опять сложилась пополам.
   Найл закрыл глаза, готовясь принять смерть.
   На этот раз ему даже не было страшно. Только какое-то тоскливое разочарование в душе: «Ну вот и все…»
   Однако смерть медлила.
   Посланник Богини осторожно приоткрыл глаза: многоногая хищная тварь в последний момент решила-таки, что забредшая «дичь» для обеда слишком клыкаста, и теперь торопливо улепетывала. Найл без сил опустился на песок и надолго замер.
   Насилу отдышавшись, правитель города не без труда поднялся. Спину саднило. Неизвестно, что творилось там, а на правой руке красовались штук пять глубоких ссадин от шипов кактуса. Кровь под жарким солнцем запеклась почти мгновенно, и туника намертво присохла к телу. Найл подобрал обломок жвала; прихрамывая на обе ноги, добрел до сбитого плода, взял его под мышку и поспешно заковылял прочь.
   Ближе к вечеру барханы измельчали, и закат Посланник Богини встретил на краю каменистой равнины, усыпанной мелкими соляными кристалликами. Здесь путник подкрепил силы, последний раз взглянул на вершины Хайбада, уже еле виднеющиеся над горизонтом, выбрал хорошо заметную звезду, на которую нужно держать направление, и отправился дальше.
   Идти по равнине стало заметно легче, Найл почти не уставал. Вот только никакого укрытия на день было не вырыть. Поутру правитель только стиснул зубы и продолжал переставлять ноги, шаг за шагом приближаясь к дому.
   Когда дорогу снова начали пересекать полоски песка, Найл обрадовался им, как родным, и даже устроил праздник — доел опунцию, после чего понял, что встать уже не сможет. По счастью, судьба сжалилась над путником и послала на небо облака. Не будь их — к вечеру Посланник Богини превратился бы в мумию.
   На этот раз путника разбудил холод. Негромко ругаясь, он встал и направился дальше, следуя за примеченной вчера путеводной звездой. Во рту снова пересохло, на зубах скрипел песок, но больше всего теперь мучил голод. Одна надежда, что хоть полдороги осталось позади.
   Спустя несколько часов Найл уже опять брел через вязкие барханы, едва волоча ноги. Когда-то дед утверждал, что это самый экономичный способ движения. Сейчас правитель просто не мог идти иначе. Холодный ветер, колющий свет звезд и хватающий за ноги песок. Шаг за шагом, шаг за шагом. Найл уже давно пребывал в полной прострации, и ползучие стебли репурки заметил не столько он, сколько его пустой желудок.
   Путник сбежал с бархана вниз — откуда только силы взялись? — упал на колени, выдернул обломок жвалы и принялся лихорадочно рыть песок.
   Клубни репурки вырастают размером со взрослого человека, а по вкусу больше всего напоминают мокрые опилки с яблочным запахом; от них пучит живот и надолго привязывается отрыжка, но это настоящая еда! Отец и дед, помнится, шинковали ослепительно-белую сердцевину на мелкие ломтики, толкли, а потом надолго замачивали в кувшине, употребляя настой в минуты хорошего настроения, а осадок выбрасывали, но в голодные дни не раз только строганина из этих корней позволяла всей семье дожить до лучших времен.
   Впервые за последние дни правитель испытал чувство сытости. Возможно, подобная слабость и не украшает Посланника Богини, но он решил позволить себе небольшой отдых. Тростниковую трубку Найл вертикально закопал в чуть влажный песок рядом с корнеплодом — так, чтобы кончик трубки, заткнутый мелко порванным листом репурки, выступал наружу, — а сам зарылся рядом, в тени четырех близко растущих макушек.
   Тростниковая трубка порою является единственным способом утолить жажду в пустыне: из едва влажного песка с ее помощью удается высосать два-три глотка воды за раз. Спустя полчаса — еще несколько глотков. Только житель песков способен понять, какое это сокровище. Глоток за глотком Найл набирался сил; время от времени он перекусывал. Он опускал голову в яму и отгрызал кусочки жесткой сердцевины репурки.
   Пока у человека есть вода и пища, ему не страшны ни жара, ни холод, и Найл чувствовал себя почти счастливым. К вечеру он успокоился настолько, что уже смог достаточно уверенно управлять сознанием.
   Под палящими лучами Посланник Богини сел на песок, положил руки на колени ладонями вверх и закрыл глаза.
   Небольшой энергетический клубок, таящийся в области живота, казался серым и блеклым. Найл принялся осторожно раскручивать его, вытягивая энергию, похожую на суровую нить, в правую ладонь, перебрасывал ее в левую под насыщенными солнечными лучами и втягивал обратно. Постепенно энергия очищалась, приобретая естественный, серебристый цвет. И тогда Посланник Богини стал как бы «распушать» клубок, превращая энергию тела в энергию сознания, выращивая переливающийся всеми цветами радуги шарик, увеличивая его сперва до размеров небольшого кролика, потом вырастив величиной с цикаду и, наконец, сделав огромным, как буро-брюхий паук-бык.
   Дав получившейся сфере немного «устояться», Найл внезапно сжал ее, послав на восток тончайшую, искрящуюся иглу крика.
   «Ответь, Смертоносец-Повелитель!» — Тишина.
   Странно все-таки: пауки способны услышать мысли друг друга на расстоянии десяти-двенадцати переходов, но не замечают мольбы о помощи высыхающего рядом дерева. Найл чувствует малейшие колебания и напряжения целого города, но не может разговаривать со смертоносцем, если тот отошел дальше чем на сотню шагов. Что это? Исконно заложенная в восьмилапых глухота к чужакам? Или пауки ощущают совершенно другие эманации? Впрочем, не важно. Просто, будь сейчас рядом с ним паук, правитель без труда договорился бы о помощи, а так приходится рассчитывать только на себя.
   Попытка связаться со Смертоносцем-Повелителем отняла много сил. Хотя внешне Найл всего лишь спокойно сидел, на самом деле он выложился полностью и теперь с трудом преодолел пару шагов до зарытой тростниковой трубки, сделал глоток тепловатой воды и наклонился над ямой с репуркой.
   Ему удалось откусить и прожевать пару кусочков, когда он услышал шумное шуршание осыпающегося песка. Найл поднял голову и, несмотря на жару, покрылся крупными холодными мурашками.
   Повелителю пустыни нечего скрываться — спускаясь с бархана, широко раскидывал лапами песок черный скорпион. Изогнутый хвост грозно покачивался высоко над спиной, как недвусмысленное напоминание всем и вся о неминуемой каре за неповиновение, а две клешни, каждая размером с туловище взрослого человека, нетерпеливо раскрывались и закрывались.