Прист Кристофер. Подтверждение (Лотерея)

   Две другие молодые женщины, обе в красной униформе Общества Лотереи, были заняты работой: одна звонила по телефону, другая печатала на машинке.
   Я обратился к той, которая печатала на машинке:
   – Извините, Сери Фальтен здесь?
   – Сери сегодня не придет. Я могу вам чем-нибудь помочь?
   – Я договорился с ней встретиться здесь.
   – Вы Питер Синклер?
   – Да.
   Выражение ее лица изменилось; казенную вежливость сменила предупредительность.
   – Она оставила вам записку, – девушка вырвала листок из одного из блокнотов. – Ступайте по этому адресу.
   Я прочитал адрес – он ничего мне не сказал.
   – Как туда попасть?
   – Это у самой площади. За автостанцией.
   Во время вчерашней вечерней прогулки я пересек площадь, но не знал, где она находится.
   – Придется взять такси, – сказал я.
   – Вызвать? – она сняла трубку.
   Пока мы ждали такси, она спросила:
   – Вы выиграли в Лотерею?
   – Да, конечно.
   – Этого Сери не сказала, – с легкой улыбкой, довольная, что ее предположение подтвердилось, она снова взялась за работу. Я перешел в другую часть бюро и сел за стеклянный столик.
   Немного позже из глубины бюро вышел мужчина. Он бросил на меня быстрый взгляд и прошел к письменному столу, который накануне занимала Сери. Деятельность этого бюро вызывала у меня непонятную неприязнь, и я вспомнил, как во время вчерашнего посещения бюро пестрые эстампы и фотографии на стене пробудили во мне сомнения. Дружеская и радостно-ободряющая манера держаться персонала напомнила мне, как экипаж самолета порой пытается с заученной бодростью поддержать нервничающих пассажиров. Но зачем подбадривать выигравших в Лотерею? Ведь везде и всюду доказывается, что лечение абсолютно надежно.
   Наконец прибыло такси; оно отвезло меня по адресу, указанному Сери, и высадило неподалеку от центра.
   Длинная боковая улица, отражающая солнце, сдвижные ставни магазинов закрыты, грузовик стоит у обочины, в тени подъездов копошатся дети. Когда такси уехало, я заметил, что в канавах по обе стороны мостовой течет чистая вода; подбежала хромая собака и стала лакать воду, то и дело оглядываясь по сторонам.
   По нужному мне адресу обнаружились тяжелые деревянные ворота, через которые можно было войти в проходной двор и выйти во внутренний. Сразу за дверью лежала неубранная почта, а на другой стороне двора, за маленьким газончиком со скудной травой, стояли два мусорных контейнера; они были переполнены, и их содержимое рассыпалось вокруг них по каменной площадке. В глубине двора была дверь лифта, и я поднялся на нем на третий этаж. Прямо рядом с лифтом на двери стоял номер, который я искал.
   Едва я отнял палец от кнопки звонка, как Сери открыла мне дверь.
   – Ах, это вы, – сказала она. – Я уж хотела звонить в бюро.
   – Я проспал, – объяснил я. – Я не знал, что это так срочно.
   – Это не срочно… Да входите же быстрее!
   Я последовал за ней, и то, что оставалось от моего намерения видеть в ней только служащую бюро Лотереи, испарилось от этого нового взгляда на ее личную жизнь. Скольких же победителей Лотереи она приглашала в свою комнату? Сегодня на ней была блузка с небольшим вырезом и юбка на пуговицах. Она выглядела так же, как накануне вечером: молодой, привлекательной и совершенно свободной от того, к чему обязывала ее работа. Мне вспомнилось тягостное разочарование, которое я испытал, когда она ушла, чтобы встретиться с кем-то другим, но, когда Сери закрыла дверь, я увидел то, на что надеялся: в ее жилище не было никаких признаков присутствия в ее жизни какого-то другого мужчины. Все было очень тесным и маленьким: крохотная ванная – через приоткрытую дверь я бросил взгляд на старомодную арматуру и на вывешенную для просушки одежду – и спальня, где едва можно было повернуться, так она была забита книгами, пластинками и мебелью. Узкая кровать была очень чистой. Окна квартиры выходили на соседнюю улицу, и, поскольку они были открыты, комнату заполнял уличный шум.
   – Хотите выпить? – спросила Сери.
   – Да, пожалуйста, – накануне вечером я выпил целую бутылку вина и чувствовал себя соответствующим образом. Может быть, тоник поможет мне рассеять туман в голове – но Сери открыла бутылку минеральной воды и наполнила стаканы.
   – Я не смогла достать вам билет, – сказала она, садясь на край постели. – Я связалась с судоходной компанией, но она больше не принимает заказов на бронь. Билет можно купить только в том случае, если кто-то откажется от своего. Иначе уехать удастся самое ранее на той неделе.
   – Ну хоть так, – сказал я.
   На этом деловая часть нашего разговора закончилась. Сери могла сообщить об этом в свое бюро или передать меня до прибытия судна коллегам, но, по-видимому, это было еще не все.
   Я опустошил свой стакан; минеральная вода была великолепной.
   – Почему вы сегодня не в бюро?
   – Взяла пару дней отгула, мне необходима небольшая передышка. Я хотела бы съездить в холмы. Хотите поехать со мной?
   – Это далеко?
   – Час-другой, все зависит от того, сломается автобус или нет. Просто небольшая прогулка. Мне хотелось бы уехать из города на пару часов.
   – Согласен, – сказал я. – Это мне нравится.
   – Я понимаю, что это для вас немного неожиданно, но через пару минут в ту сторону отправляется автобус. Я надеялась, что вы придете пораньше и я успею с вами об этом поговорить. У вас осталось в отеле что-нибудь, что вы хотели бы взять с собой?
   – По-моему, нет. Вы сказали, что мы вернемся сегодня вечером?
   – Да.
   Она выпила минеральную воду, взяла сумку на длинном ремне и мы спустились вниз. Автобусная станция была недалеко – темное пещерообразное строение, перед которым стояли два древних автобуса. Сери подвела меня к одному из них. Он уже был наполовину полон, и проход между двумя рядами двойных сидений перегораживали другие пассажиры, которые разговаривали с друзьями или кричали из окон. Мы протиснулись мимо них и нашли два свободных места в задней части автобуса.
   – Куда мы поедем? – спросил я.
   – В деревню, которую я обнаружила в прошлом году. Там бывают туристы, но обычно там очень тихо. Есть где перекусить, а еще там река, можно поплавать.
   Минут через пять в автобус вошел водитель и стал проталкиваться по проходу, чтобы собрать деньги за проезд. Когда он подошел к нам, я хотел заплатить, но у Сери в руках уже была мелочь.
   – Это за счет Лотереи, – сказала она.
   Автобус тронулся с места, и вскоре центр города остался позади. Теперь мы ехали по широкой улице, с обеих сторон застроенной старыми жилыми домами с осыпающимися фасадами. Жалкую бедность кварталов еще сильнее подчеркивал яркий свет полуденного солнца, и единственное разнообразие вносил горизонтальный лес пестрого белья на веревках, протянутых между зданиями. Многие окна были разбиты или заклеены полосками бумаги, а улица кишела ребятишками. Когда автобус, гудя и громыхая, помчался по улице, они стайками собирались по сторонам и в тот миг, когда нам приходилось тормозить, храбро вскакивали на подножки, хватались за поручни. Водитель орал на них из окна и грозил кулаком.
   Последние ребятишки спрыгнули и кувыркнулись в густую пыль на обочине, когда мы достигли длинного подъема у железного моста, перекинутого через каньоноподобную долину реки на достойной уважения высоте. Когда мы пересекли долину, я увидел вдали море и другое лицо Марисея: белые яхты, прибрежные кафе и бары, отели, роскошные дома и игорные заведения.
   На другой стороне каньона дорога резко повернула вглубь острова и пошла вдоль берега реки. Несколько минут я наслаждался видом, пока Сери не коснулась моей руки, желая обратить мое внимание на то, что открывалось с другой стороны. Там тянулись гигантские кварталы трущоб. Тысячи временных укрытий из всевозможных отходов и материалов: листов жести, ящиков, автомобильных покрышек, бочек. Многим из этих нищих лачуг крышу заменяли брезентовые навесы или склеенные обрывки пластика. Окон ни в одной из лачуг не было – только отверстия, служившие заодно и входами. Двери и замки были редкостью. На обочине дороги сидели взрослые и дети и пустыми взглядами провожали проезжающие мимо автомобили. На каждом свободном клочке лежали ржавые обломки и вздувшиеся бочки из-под бензина. Везде бегали наполовину одичавшие собаки.
   Я смотрел на эти нищие жилища со смутным, но болезненным чувством вины, и только теперь осознал, что мы с Сери – единственные в автобусе одетые в новое и чистое, а другие пассажиры, очевидно, настоящие жители Марисея и мой гостиничный номер или квартирка Сери показались бы им такими чужими и недостижимыми, словно находились на другой планете. Мы тоже были для них пришельцами из другого мира. Я подумал о роскошных жилых домах, отелях и виллах, которые видел на побережье с корабля, и мне показалось, что это был веселый блестящий плакат, подготовленный рекламным агентством.
   Я посмотрел в другую сторону, но дорога уже отошла от берега реки, и там тоже потянулся «бидонвилль». Проезжая, мы видели развалины хижин из ржавой жести и картона и пытались представить себе, что значило жить там. Принял бы я лечение по Лотерее, если бы жил в такой дыре?
   Наконец мы оставили позади этот безрадостный поселок нищих и поехали по открытой местности. Далеко впереди возвышались горы. Несколько участков голой, иссушенной почвы были застроены, но большинство давно превратились в пустыри, заросшие ковылем и местами изъеденные эрозией. Только через много километров появились первые кусты и деревья, грозный арьергард оттесненной природы. До этой границы всю растительность в округе, кроме чахлой желтой травы, жители «бидонвилля» пустили на топливо для своих кухонь.
   Мы миновали аэродром, обнесенный колючей проволокой. Я удивился – каждый знает, что после подписания договора о нейтралитете воздушное сообщение между островами было запрещено, однако, судя по электронным сенсорам и радарным установкам, аэродром Марисей был таким же новым, как аэродромы на севере. Когда мы приблизились к постройкам аэродрома, я увидел на другом его краю много больших машин, но расстояние было слишком велико, и я не смог различить подробностей.
   – Это гражданский аэродром? – вполголоса спросил я.
   – Нет, чисто военный. Марисей – важнейшая промежуточная база Военно-воздушных сил, но здесь нет ни казарм, ни военных лагерей. Подразделения и снаряжение прибывают доставляются морем.
   Друзья из Джетры слышали о правительственных учреждениях, которые, кроме всего прочего, занимались еще и надзором за соблюдением нейтралитета. Они утверждали, что на многих больших островах устроены военные транзитные и учебные лагеря. На случай нарушения нейтралитета, а также ради особого применения. Такие лагеря использовали обе стороны – временно и порой даже одновременно. Однако я не видел никаких признаков лагерей и подумал, что они, должно быть, расположены вдалеке от путей сообщения и корабельных маршрутов.
   Автобус остановился перед зданием аэродрома, и большинство пассажиров вышли, нагруженные баулами и чемоданами. Сери сказала, что это, должно быть, гражданские служащие: рабочие, уборщики и так далее. Автобус поехал дальше, и скоро асфальтированное шоссе перешло в пыльную, покрытую многочисленными выбоинами дорогу. Остаток пути сплошь состоял из толчков, скрипа и скрежета старого автобуса, рева мотора на высоких оборотах и довольно сильной тряски, которую немного смягчала подвеска. И пыли: колеса взбивали густые облака песка и пыли, и немало ее залетало в открытые окна, садилось на одежду, четко обозначало каждую морщинку на лицах и скрипело на зубах.
   Сери была разговорчива и рассказывала об островах, которые посещала, и достопримечательностях, которые видела, а дорога тем временем добралась до предгорий и пошла в гору, а по сторонам появилась зелень. Я узнал о ней еще несколько подробностей; ей довелось поработать на судах, учиться ткать и побывать замужем.
   Мы ехали по густонаселенной сельской местности и автобус останавливался, чтобы высадить или взять пассажиров. На каждой остановке его поджидало множество бродячих торговцев, в том числе женщин и детей, которые набивались в автобус и предлагали фрукты, напитки и закуски. Мы с Сери – в ком уже по одежде можно было узнать экскурсантов – при каждом движении становились центром всеобщего внимания. Однажды мы купили фруктов и один раз теплого кофе, предложенного нам в оббитой эмалированной миске; от жары и пыли мы так хотели пить, что с легкостью побороли брезгливость и выпили из миски, из которой пили все.
   Вскоре после этого автобус остановился. Водитель вышел и открыл пробку радиатора. Из отверстия вырвалось облако пара.
   Сери улыбнулась.
   – Это всегда так? – спросил я.
   – Да, но не так рано, как сегодня. Обычно радиатор закипает на длинном затяжном подъеме.
   После громкого спора с пассажирами в передней части автобуса водитель послал двух из них в деревню, которую мы миновали последней.
   Сери внезапно взяла мою руку в свои и прислонилась к моему плечу.
   – Далеко еще ехать? – спросил я.
   – Скоро будем на месте. Следующая деревня.
   – Мы можем дойти пешком? Я бы охотно размял ноги.
   – Лучше подождем. Сейчас придут пассажиры с водой. Дорога не кажется крутой, но она все время идет в гору.
   Она закрыла глаза и положила голову на мое плечо. Я смотрел на массивные очертания гор впереди, не так уж и далеко. Хотя с тех пор, как мы выехали из города, дорога шла вверх более или менее непрерывно, жара немного спала и ветра почти не было. По обеим сторонам узкого проселка тянулись виноградники и фруктовые сады. В отдалении я увидел кипарисы, черные на фоне неба. Сери прикорнула на моем плече, но я не мог дальше сохранять неподвижность и разбудил ее. Пока водитель ждал пассажиров с водой, я вышел из автобуса и прошелся вверх по дороге, радуясь движению и солнечному свету. Здесь было не так влажно, как на берегу, воздух имел другой вкус. Я дошел до гребня возвышенности – дорога там переваливала через него. У вершины я остановился и оглянулся. У моих ног, словно волнистая равнина, мерцая в потоках горячего воздуха, простиралось холмистое предгорье, окрашенное в расплывающиеся серые, пастельно-зеленые и охряно-желтые тона. Вдали, на горизонте виднелось море, но оно было в дымке, и я не мог различить никаких других островов.
   Я присел на обочине и через несколько минут увидел Сери, поднимавшуюся по дороге. Подойдя ко мне, она села и кивнула в сторону автобуса.
   – Я еще никогда не поднималась сюда, автобус здесь никогда не ломался.
   – Ладно. Нам некуда спешить.
   Она положила свою руку на мою.
   – Почему вы бросили меня в автобусе?
   Я подумал об экскурсии – свежий воздух, движение, великолепные виды – но не придумал, чего ответить.
   – Мне кажется, я немного оробел, – сказал я. – Когда вы вчера вечером оставили меня в отеле, я подумал, что совершил ошибку.
   – У меня просто была договоренность. Я охотнее осталась бы с вами, – она посмотрела вдаль, но ее пальцы изо всех сил сжали мою руку.
   Чуть позже мы увидели, что трое мужчин с канистрами воды возвращаются к автобусу. Мы спустились вниз и снова заняли свои места. Через несколько минут наше путешествие возобновилось, такое же пыльное и изматывающее, как и прежде. Дорога поднималась по лесистой местности и, два раза повернув, достигла горного массива и перевала, который с нашего места виден не был. По обеим сторонам пыльной дороги росли высокие эвкалипты. Беловатая кора местами отслаивалась от стволов. Выше раскинулся полог голубовато-зеленой листвы; отвесно падавшие лучи солнца тут и там высвечивали кусочки голубого неба; под нами вилась небольшая речка, почти целиком скрытая деревьями и кустарником. Проселочная дорога описала широкую дугу, и на минуту нашим взорам открылся великолепный горный ландшафт, скалы, деревья и широкие склоны, покрытые галькой и щебнем. Вода падала со скал и в белой пене бушевала вокруг каменных глыб в русле реки. Пыльная прибрежная равнина Марисея наконец скрылась из вида.
   Сери жадно смотрела наружу через открытое окно, словно эта экскурсия была устроена специально для нее. Я получил представление о высоте здешних гор; по сравнению с горами на моей родине они были ниже и не так потрясали воображение – главный массив на севере Файандленда был самым великолепным горным ландшафтом на свете. Здесь, на Марисее, масштабы и ожидания были более скромными, однако действие их было сильным, оставляющим особое впечатление. Этот горный пейзаж не оставлял человека равнодушным, но, необозримый по людским меркам, все же не вгонял в оцепенение.
   – Вам нравится? – спросила Сери.
   – Да, конечно.
   – Мы уже у цели.
   Я глянул вперед, но увидел лишь дорогу, которая взбиралась на гору сквозь зеленую полутьму леса.
   Сери перебросила сумку через плечо и, хватаясь за поручни, пошла по проходу. Она сказала водителю пару слов, и несколько мгновений спустя мы подъехали к расширению дороги, где виднелись две деревянные скамьи и покрытый камышом навес. Автобус остановился, и мы вышли.

Глава восьмая

   Протоптанная тропинка вела от дороги через лес вниз, в густой подлесок. Кое-где были сделаны примитивные ступеньки из деревянных колышков и горизонтально положенных ветвей и даже шаткие перила. Мы быстро прошли вперед – земля здесь была сухой и твердой – и, не успел шум мотора автобуса затихнуть вдали, увидели под собой крыши деревни.
   Тропа вела вниз, на ровную насыпь, где стояло много автомобилей, а оттуда было рукой подать до центра деревни. По обеим сторонам пыльной деревенской улицы стояли ряды крепких старых домов. К двум или трем из них были пристроены небольшие магазинчики; мы увидели продуктовую лавочку, магазин сувениров, гостиницу, кузницу и ремонтную мастерскую. Так как мы проголодались, мы направились к гостинице и сели за столик в тенистом палисаднике.
   Было приятно сидеть в тишине на свежем воздухе, здесь не было толкотни, утомительного шума и облаков пыли, которые угнетали нас в автобусе. Мы сидели в тени, в глубине сада журчала речка, а в кронах деревьев над нами пели птицы. Нам подали местное блюдо из риса, бобов, томатов и рыбы, залитое острым желто-оранжевым соусом. Мы с Сери говорили мало, но стали значительно ближе друг другу.
   Потом мы пошли по деревне и наконец вышли к реке. Здесь, на окруженном деревьями деревенском выгоне, несколько местных пасли гусей или бездельничали в тени ветвей. Это была картина буколического мира, что подчеркивали пение птиц и журчание речки. Просто, но крепко сделанный деревянный мостик вел на другой берег, где тропа устремлялась вверх через поредевший лес. Не было ни ветерка, и, пока мы медленно поднимались в гору, аромат цветов и цветущего кустарника накатывал на нас все новыми и новыми волнами. Шум воды на камнях постепенно стихал позади.
   Мы прошли в решетчатые ворота и стали подниматься дальше. Тропа крутыми поворотами вела вверх по склону к узкой седловине между усеянными скалами каменными осыпями. Обливаясь потом, мы добрались до седловины и увидели, что края и углы камней на этой тропе отшлифованы множеством ног. Отсюда тропа пошла чуть под уклон, в узкую, маленькую горную долину. По краям дорожки укоренились на осыпях несколько деревьев, над ними выступал голый камень.
   Нам навстречу попадались пешеходы; они молча проходили мимо. В узкой долине царила гнетущая тишина, и несколько замечаний, которыми мы обменялись с Сери, были произнесены странно сдавленными голосами. Мы испытывали что-то вроде почтительной робости, как во время посещения кафедрального собора; здесь, в долине, царила такая же торжественная монументальность.
   Скоро мы услышали журчание воды, и, когда тропинка приблизилась к каменной стене, я увидел пруд.
   Источник последовательностью маленьких водопадов изливался со скал в бассейн, пещероподобная западная скальная часть которого отражала и усиливала звук падающей воды. Сам пруд был черным, с отблеском зелени из-за отражающихся в нем кустов. Падающая вода волновала поверхность и мешала видеть глубину.
   В этой уединенной узкой долине было очень тепло, однако, когда мы дошли до каменной котловины с бассейном, нас окутала прохлада. Я почувствовал, как по телу пробежал озноб. Пруд был красив, но почему-то, несмотря на тепло, действовал на меня угнетающе и казался мрачным. Кроме того, там, где вода падала на выступающий карниз, обнаружилась странная выставка.
   С края заливаемого водой выступа свисало причудливое собрание предметов домашнего обихода и одежды, накрываемых падающей водой. Там болталась старая обувь, рядом с ней в потоке воды шевелился детский костюмчик. Дальше виднелись пара сандалий, коробка из фанеры, лопата для мусора, веревка, галстук и полотенце. Все эти предметы, поливаемые водой, слабо мерцали серым блеском.
   Это неуместное зрелище было таинственным и необъяснимым, как ритуальные магические знаки на воротах загона для овец.
   Сери сказала:
   – Эти вещи висят там для того, чтобы они окаменели.
   – Не буквально же…
   – Нет… но в этой воде очень много извести, насколько я слышала. На том, что там висит достаточно долго, откладывается толстый слой извести.
   – Но кому нужна окаменелая обувь?
   – Владельцам сувенирных лавочек. Это они повесили здесь большую часть вещей, хотя каждый может повесить что-нибудь в воду, если хочет. Люди в магазине говорили, что эти вещи приносят счастье. Они всегда модны и новы.
   – Вы из-за них привели меня сюда? Чтобы я увидел это? – спросил я.
   – Да.
   – Зачем?
   – Зачем? Не знаю. Я подумала, вам здесь понравится.
   Мы сели на траву и стали смотреть на этот естественный бассейн и выставку домашних фетишей. Пока мы вот так сидели и смотрели, в маленькую долину пришли другие люди и тоже стали искать себе место. Это была группа человек из десяти, среди них много детей, которые бегали и шумели. Они набрали болтающихся в воде вещей, и один сфотографировал остальных, а потом погрузил руки в падающую воду. Когда к нему подошли другие, он притворился, будто его руки превратились в камень, и напугал детей, покачав ими, словно застывшими клешнями, перед их лицами.
   Я задумался, что произойдет, если поместить в эту воду живое тело. На нем тоже отложится слой извести, или его смоет с кожи? Но вопрос этот был праздным – ведь ни один человек, ни одно животное не могут достаточно долго стоять неподвижно. Зато труп наверняка может превратиться в камень: каменная посмертная маска для всего тела.
   Занятый этими мрачными мыслями, я молча сидел возле Сери и слушал шорох воды и крики случайных птиц. Было еще тепло, но солнце припекало гораздо слабее. Тени удлинились. Я не привык к южным вечерам, и почти мгновенно наступающая темнота все еще удивляла меня.
   – Когда стемнеет? – спросил я.
   Сери взглянула на часы.
   – Скоро надо возвращаться. Примерно через полчаса придет автобус.
   – Если не сломался где-нибудь.
   – Верно, – сказала она, улыбаясь.
   Мы пошли по маленькой долине, потом по тропе через мост. В деревне кое-где горели фонари, и, когда мы поднялись по дороге, уже почти стемнело. Мы сели на скамью и стали вслушиваться в вечер. Пение птиц с наступлением темноты смолкло, но в деревьях и кустах стрекотали цикады, а доносящееся приглушенное журчание воды в долине сменилось слабыми звуками музыки из деревни.
   Когда окончательно смерклось, физическое напряжение, угнетавшее нас обоих, внезапно исчезло. Прежде чем мы осознали, как это случилось, мы страстно поцеловались. Через некоторое время Сери оторвалась от меня и сказала:
   – Автобуса не будет. Уже поздно. С наступлением темноты по дороге дальше аэропорта теперь не ездят.
   – Ты знала это еще до того, как мы пришли сюда, – сказал я.
   – Если хочешь знать… да, – она поцеловала меня.
   – Мы можем переночевать где-нибудь в деревне?
   – Пожалуй, да.
   Мы медленно и осторожно спустились по тропе в деревню, к фонарям, мерцавшим сквозь листву деревьев. Сери привела меня к одному из домов и поговорила на местном диалекте с женщиной, которая вышла на наш стук. Деньги перешли из рук в руки, и нас привели в крошечную мансарду. Черные, изъеденные стропила крыши выступали над койкой, шатром сходясь к коньку. По дороге мы не разговаривали, отодвигая все на потом, но, как только мы остались одни, Сери разделась и юркнула в постель. Я быстро присоединился к ней.
   Часом или двумя позже мы оделись и спустились в вестибюль гостиницы, зная друг друга ничуть не лучше, чем раньше. Посетители уже разошлись, двери гостиницы были заперты. Сери снова поговорила на местном диалекте с хозяйкой и дала ей немного денег. Через некоторое время та принесла нам простой ужин из сала, бобов и риса.
   За едой я сказал:
   – Я должен дать тебе денег.
   – Зачем? Все это мне оплатит бюро Лотереи.
   Под столом наши колени соприкоснулись, и мы легонько прижались друг к другу. Я сказал:
   – Мне действительно придется оставить тебя здесь, в бюро Лотереи?
   Она покачала головой.
   – Я решила отказаться от работы. Самое время сменить остров.
   – Почему?
   – Я достаточно долго прожила на Марисее. Хочу чего-нибудь более спокойного.
   – И это единственное основание?