Пристли Джон Бойнтон. Антология сказочной фантастики

   — Почему ты должен был дурачить самого себя?
   — Я не могу забыть скептической усмешки этого доктора. Он повидал людей вроде меня на своем веку.
   — Доктора не все знают. — Это было прекрасное, здравое заявление в устах Паулины, которая неслась с одного конца Харли-стрит на другой, стоило ей почувствовать легкое щекотание в горле.
   — Нет, но кое-что знают. — Потом он продолжал, понизив голос. — И у меня нет доказательств. Не может быть.
   — Ты сам доказательство, — сказала она мягко. — Чего ты еще хочешь?
   — Не знаю. Сейчас я ничего не знаю. Поэтому я и не хочу говорить.
   — Ну не раскисай, Мартин, и не делайся снова несчастным.
   Когда она вышла, он был далек от того, чтобы снова чувствовать себя несчастным, но им овладело мрачное недоумение. Он положил пачку бумаги на колено, но не мог сосредоточиться на переделке третьего акта. Радуясь всякой отговорке, он сказал себе, что в комнате слишком много света. Все равно как если бы он пытался работать в каком-нибудь сверкающем огнями третьеразрядном музее. Он подошел к двери возле кабинета Отли и выключил почти весь свет, оставив ярко освещенным только свой угол. И вот он снова был в Зеленой Комнате, где все произошло. Но что именно? И откуда это идиотское чувство утраты, когда у него нет и тени доказательства, что хоть что-то вообще произошло на самом деле. О-о, надо или принять всю эту глупую историю на веру, или отбросить и покончить с нею! Но он не мог сделать ни того, ни другого и тяжело опустился в кресло, не в силах работать, колеблясь, и недоумевая, и злясь на самого себя. Но тут что-то алое с оливково-зеленым бросилось ему в глаза и заставило встать с кресла, и от недоумения, сомнения, презрения к самому себе не осталось и следа.
   Перчатка снова лежала на полу.
 
    Перевод с английского В. Ашкенази

Уильям Сароян (США)
Тигр Тома Трейси
Повесть

ГЛАВА ПЕРВАЯ

   У Томаса Трейси был тигр. На самом деле это была черная пантера, но это не имеет никакого значения, потому что думал он о ней как о тигре.
   Зубы у тигра были белые-белые.
   Откуда было взяться у Тома тигру? А вот откуда.
   Когда Томасу Трейси было три года и он судил о вещах по тому, как звучали их названия, кто-то сказал при нем «тигр». И хотя Томас не знал, какой он, этот «тигр», ему очень захотелось иметь своего собственного.
   Однажды он гулял с отцом по городу и увидел что-то в витрине рыбного ресторана.
   — Купи мне этого тигра, — попросил он.
   — Это омар, — сказал отец.
   — Омара не надо.
   Через несколько лет Томас и его мать пошли в зоопарк, и там он увидел настоящего тигра в клетке. Тигр был похож чем-то на свое название, на это не был его тигр.
   Шли годы. В словарях, энциклопедиях, на картинах, в кино Тому встречались самые разнообразные животные. Среди них разгуливало много черных пантер, но ему ни разу не пришло в голову, что одна из них и есть его тигр.
   Но как-то раз Том Трейси, уже пятнадцатилетний, прогуливался один по зоопарку, покуривая сигарету, искоса поглядывая на девушек, и вдруг наткнулся на своего тигра.
   Это была спящая черная пантера. Она тут же проснулась, подняла голову, посмотрела на него в упор, поднялась, голосом черных пантер произнесла, не раскрывая пасти, что-то вроде «айидж», подошла к самой решетке, постояла, глядя на Томаса, а потом повернулась и побрела назад, на помост, где она до этого спала; там она плюхнулась на живот и уставилась в пространство, куда-то далеко-далеко — за столько лет и миль, сколько их вообще существует.
   Трейси стоял и смотрел на черную пантеру. Так он простоял пять минут, а потом отшвырнул сигарету, откашлялся, сплюнул и пошел прочь из зоопарка.
   «Вот он, мой тигр», — сказал он себе.
   Больше он не ходил в зоопарк смотреть на тигра: в этом не было никакой необходимости. Теперь у него был свой тигр. Он стал его тигром за те пять минут, пока Том наблюдал, как он смотрит в бесконечность с безмерной тигриной гордостью и отрешенностью.

ГЛАВА ВТОРАЯ

   Когда Томасу Трейси исполнился двадцать один год, они с тигром поехали в Нью-Йорк, где Томас поступил на работу к Отто Зейфангу, кофейному оптовику с конторой на Уоррен-стрит, неподалеку от Вашингтон Маркет. Большинство торговых контор в этом районе занималось поставками продовольственных товаров, так что, кроме бесплатного кофе в отделе дегустации, Томас получал также бесплатные овощи и фрукты.
   За работу, которую выполнял Том, платили мало, но работа была хорошая, хотя и трудная. Сперва было очень нелегко поднять на спину мешок с кофе в сотню фунтов весом и пройти с ним пятьдесят ярдов, но уже через неделю это стало сущим пустяком, и даже тигр изумлялся легкости, с которой Томас перебрасывал мешки.
   Однажды Томас Трейси пошел к своему непосредственному начальнику, человеку по фамилии Валора, поговорить с ним о своем будущем.
   — Я хочу стать дегустатором, — сказал Том Трейси.
   — А кто тебя просил? — удивился Валора.
   — Просил? О чем?
   — Кто тебя просил стать дегустатором?
   — Никто.
   — Что ты знаешь о дегустаторском деле?
   — Я люблю кофе.
   — Что ты знаешь о дегустаторском деле? — снова спросил Валора.
   — Я дегустировал немного — в отделе дегустации.
   — Кофе с булочками ты пил в отделе дегустации, как все, кто не дегустирует профессионально.
   — Когда кофе хороший, я чувствую, — сказал Томас. — Когда плохой — тоже чувствую.
   — Как же ты это чувствуешь?
   — На вкус.
   — У нас три дегустатора: Ниммо, Пиберди и Рингерт, — сказал Валора. — Они работают у «Отто Зейфанга» двадцать пять, тридцать три, сорок два года. А ты?
   — Две недели.
   — И хочешь быть дегустатором?
   — Да, сэр.
   — И хочешь за две недели взобраться на самый верх лестницы?
   — Да, сэр.
   — И не хочешь ждать своей очереди?
   — Нет, сэр.
   И тут в кабинет Валоры вошел сам Отто Зейфанг. Валора вскочил со стула, но семидесятилетнему Отто Зейфангу это не понравилось, и он сказал:
   — Садитесь, Валора. Продолжайте.
   — Продолжать? — удивился Валора.
   — Да, с того места, на котором я вас прервал, и не прикидывайтесь дурачком! — сказал Отто Зейфанг.
   — Мы тут говорили о том, что этот новенький хочет работать дегустатором.
   — Продолжайте.
   — Он у нас две недели и уже хочет работать дегустатором.
   — Продолжайте ваш разговор, — сказал Отто Зейфанг.
   — Да, сэр, — ответил Валора и повернулся к Трейси.
   — После каких-то двух недель, — сказал он, — ты хочешь получить работу, которую Ниммо, Пиберди и Рингерт получили, проработав в фирме двадцать, двадцать пять, тридцать лет? Правильно?
   — Да, сэр, — ответил Том Трейси.
   — Хочешь так вот запросто прийти к «Отто Зейфангу» и с ходу получить самую лучшую работу?
   — Да, сэр.
   — В дегустации кофе ты, конечно, большой специалист?
   — Да, сэр.
   — Какой вкус у хорошего кофе?
   — Вкус кофе.
   — Какой вкус у самого лучшего кофе?
   — Вкус хорошего кофе.
   — Чем хороший кофе отличается от лучшего?
   — Рекламой, — ответил Томас Трейси.
   Валора повернулся к Отто Зейфангу, словно говоря: «Ну что ты будешь делать с таким вот умником, невесть откуда взявшимся?» Но Отто Зейфанг ни единым словом не подбодрил его. Он ждал, что еще скажет Валора.
   — В отделе дегустации нет вакансий, — сказал Валора.
   — А когда будут? — спросил Том.
   — Как только Ниммо умрет, — ответил Валора. — Но до тебя на это место тридцать девять кандидатов.
   — Ниммо умрет не скоро, — сказал Томас.
   — А я велю ему поторопиться.
   — Я не хочу, чтобы Ниммо торопился.
   — Но ты хочешь на его место?
   — Нет, сэр, я хочу, чтобы в отделе дегустации работало четверо.
   — И чтобы четвертым был ты? Но Шайвли первый в очереди.
   — В какой очереди?
   — В очереди дегустаторов кофе, — сказал Валора. — Так ты, значит, хочешь занять место Шайвли?
   — Я не хочу занять место Шайвли, — ответил Трейси, — я хочу стать четвертым в отделе дегустации, потому что умею дегустировать кофе и знаю, когда он хороший.
   — Знаешь?
   — Да, сэр.
   — Откуда ты взялся?
   — Из Сан-Франциско.
   — А почему бы тебе туда не вернуться?
   И Валора обратился к Отто Зейфангу:
   — Картина ясная, не правда ли, сэр?
   Валора, а вместе с ним и Отто Зейфанг думали, что с ними говорит Том Трейси. На самом деле это был его тигр.
   В первый момент Отто Зейфанг подумал: а не стоит ли всем на удивление совершить неожиданный поступок, такой, какой он видел однажды в театре, да сцене? То есть неожиданный для Валоры, а может, даже и для Трейси. Но потом решил: здесь не сцена, здесь его, Отто Зейфанга, контора по импорту кофе, и одно дело — искусство, и совсем другое — импорт кофе. Трейси воображает, что он, Отто Зейфанг, возьмет четвертого дегустатора, и не кого-нибудь, а именно его, Трейси, только потому, что у него, этого Трейси, хватило духу подойти к Валоре и сказать ему правду: что он, Трейси, может отличить хороший кофе от плохого; а заодно показать, что он, Трейси, тоже кое-что соображает — по части рекламы, например. (До чего забавная штука искусство, если разобраться как следует, подумал Отто Зейфанг. Только потому, что какой-то мальчишка из Калифорнии быстро находит ответы на идиотские вопросы, ты, с точки зрения искусства, должен дать этому мальчишке то, что он просит, и сделать из него человека. Но что такое этот мальчишка на самом деле? Что он, собаку съел на кофе? Только им живет и дышит? Да ничего подобного: самый обыкновенный выскочка).
   И Отто Зейфанг решил: никаких неожиданных поступков совершать он не будет.
   — Что ты делаешь? — спросил он у Тома Трейси.
   — Пишу слова для песен, — ответил Томас.
   — Да нет, я спрашиваю, что ты делаешь у «Отто Зейфанга»? Ты знаешь, кто я?
   — Нет, не знаю, сэр. А кто вы?
   — Отто Зейфанг.
   — А кто я, вы знаете?
   — Кто ты?
   — Томас Трейси.
   ( У меня есть эта фирма, — подумал Отто Зейфанг. — Она у меня уже сорок пять лет. А что есть у тебя?)
   ( У меня есть тигр, — мысленно ответил ему Том Трейси.)
   И, обменявшись этими мыслями, они возобновили разговор.
   — Что ты делаешь у «Отто Зейфанга»? — спросил его старик.
   — Я перетаскиваю мешки с кофе, — ответил Том.
   — Ты хочешь продолжать работать? — спросил Отто Зейфанг.
   Том Трейси знал, что собирается сказать его тигр, и с нетерпением ждал, чтобы тигр сказал это, когда вдруг обнаружил, что тигр от скуки заснул. И Том услышал свой голос:
   — Да, сэр, хочу.
   — Тогда, черт тебя побери, марш на свое место! И если еще хоть раз придешь отнимать у Валоры время своей дурацкой болтовней, я тебя уволю. Валора и без твоей помощи умеет тратить время попусту — верно, Валора?
   — Да, сэр, — ответил Валора.
   Том Трейси пошел на свое место, оставив тигра крепко спать под конторкой у Валоры.
   Когда тигр выспался и вернулся к Тому Трейси, Том не хотел с ним даже разговаривать.
   — Айидж, — сказал тигр, желая, по-видимому, сломать лед.
   — Пошел ты к черту со своим «айидж»! — огрызнулся Том. — Сыграть с другом такую шутку! Я думал, ты возмутишься. Мне в голову не приходило, что ты можешь заснуть. Думал — когда он спросил: «Ты хочешь продолжать работать?» — что ты скажешь что-нибудь дельное. А еще называется тигр!
   — Мойл, — промямлил тигр.
   — Мойл, — передразнил его Томас Трейси. — Пошел прочь!
   Остаток этого дня Трейси перетаскивал мешки с кофе. Он сердито молчал, потому что никогда прежде не случалось, чтобы тигр заснул и упустил такой удобный случай проявить свои дурные манеры. Тому Трейси это очень не понравилось. Его ужасно обеспокоила мысль о том, что в родословной тигра могут быть сомнительные звенья.
   До метро в тот день Том Трейси шел после работы вместе с Ниммо. Ниммо был очень нервный оттого, что целыми днями дегустировал кофе. Ему было почти столько же лет, сколько Отто Зейфангу, и у него не было тигра, и он даже не знал, что у человека может быть тигр. Ниммо просто стоял на дороге у Шайвли, а Шайвли стоял на дороге у тридцати восьми других кандидатов в отдел дегустации импортной конторы Отто Зейфанга.
   Да, Том проработал целый день, но за это же самое время он сочинил три строчки новой песни. Он поработает у Отто Зейфанга, пока тигр не стряхнет с себя оцепенение, но сам тем временем не будет становиться ни на чьей дороге, ни в какую очередь.
   Когда Том Трейси вышел из метро на Бродвей, он решил выпить где-нибудь чашку кофе — и выпил ее. Он знал, что он квалифицированный дегустатор, однако ему не хотелось ждать тридцать пять лет, чтобы доказать это. Квалифицированно дегустируя, он выпил вторую чашку, потом третью.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   Время от времени глаза тигра начинали блуждать в надежде увидеть где-нибудь молодую тигрицу с хорошими манерами; к чему такая встреча может привести, он не задумывался. Но куда бы ни смотрел тигр, он почти нигде не видел тигриц, а лишь молодых бездомных кошек. В тех немногих случаях, когда тигрицы ему встречались, тигр Тома Трейси спешил по делам, и у него хватало времени только на то, чтобы обернуться, не останавливаясь, и посмотреть вслед. Огорчительное положение, и тигр об этом так и сказал:
   — Люн.
   — Что это значит?
   — Алюн.
   — Не понимаю.
   — Аа, люн.
   — Это еще что такое?
   — Люналюн.
   — Все равно ничего не понимаю.
   — Аа, люналюн, — терпеливо сказал тигр.
   — Если хочешь что-то объяснить, говори по-английски.
   — Ля, — сказал тигр.
   — Это скорее по-французски. Говори по-английски: ты же знаешь, что я не знаю французского.
   — Соля.
   — Соляр?
   — Со, — сказал тигр.
   — Не сокращай слова, а удлиняй, тогда я пойму.
   — С, — проговорил тигр.
   — Ты ведь можешь разговаривать как следует. Говори как следует или молчи.
   Тигр замолчал.
   Том Трейси стал думать, что же такое сказал тигр, и вдруг понял.
   Случилось это во время ленча. Светило солнце, Том Трейси стоял на ступеньках перед входом к «Отто Зейфангу» и слушал, как Ниммо, Пиберди и Рингерт говорят о высоком положении, которого они достигли в кофейном мире благодаря старательной дегустации. Том Трейси много раз пытался вставить хоть одно словечко о песне, которую он пишет, но это ему никак не удавалось.
   Раздумывая над тем, что же хотел сказать тигр, он вдруг увидел, как по Уоррен-стрит идет девушка в облегающем желтом вязаном платье. У нее были роскошные ниспадающие на спину черные волосы. Они были такие густые, что казалось, это у нее грива. Они дышали жизнью и потрескивали электрическими искорками. Все мускулы тигра напряглись, точеная голова потянулась к девушке, хвост выпрямился, замер, дрожа еле заметной дрожью, и тигр, не раскрывая пасти, тихо, но пылко прорычал:
   — Айидж.
   Изумленные дегустаторы все, как один, повернулись к Тому: такого странного звука они не слышали никогда.
   — Ах вот оно что, — сказал Том Трейси тигру, — теперь я понял.
   — Айидж, — прорычал тигр страдальческим голосом и еще больше вытянул шею, а глаза Тома совсем неожиданно для него вдруг потонули в глазах молодой леди. Тигр прорычал и глаза потонули в одно и то же мгновение. Девушка услыхала рычание, дала потонуть глазам Тома в своих, чуть не остановилась, чуть не улыбнулась, желтое вязаное платье обтянуло ее еще туже, и она пошла танцующей походкой дальше, а тигр, глядя на нее, тихо застонал.
   — Это так в Калифорнии говорят? — спросил Ниммо.
   — Айидж, — сказал Том.
   — Повтори еще раз, — сказал Пиберди.
   Не спуская глаз с девушки, не спуская глаз с тигра, который вприпрыжку понесся следом за ней. Том повторил еще раз.
   — Слышали, Рингерт? — спросил Пиберди. — Вот как, оказывается, говорят в Калифорнии, завидев красавицу.
   — Слышал, не беспокойтесь, — ответил Рингерт.
   — Слышать вы слышали, — сказал Ниммо, — а сами-то вы можете так?
   — Конечно, не могу, — отозвался Рингерт, — но и из вас, старых дегустаторов, тоже никто так не может.
   Дегустаторы согласились: и вправду не могут, к своему большому сожалению. А потом они пошли на свои рабочие места, и тигр Трейси вприпрыжку побежал вслед за Трейси к штабелю мешков с кофе в дальнем конце склада, откуда был виден двор. Всю вторую половину дня Том перебрасывал мешки с такой легкостью, будто это детские погремушки.
   — Я не знаю, кто эта девушка, — сказал он тигру, — но работает она где-то поблизости. Я постараюсь увидеть ее завтра во время ленча и послезавтра тоже, а послепослезавтра приглашу ее на ленч.
   Всю вторую половину этого дня Том Трейси пытался поговорить с тигром, но тигр в ответ только тихо рычал, не открывая пасти. Время от времени это рычанье слышали остальные рабочие. Все они были молодые, и все пробовали подражать его рычанью, но рычанье было неподражаемым: для этого надо было иметь собственного тигра. Одному из них, молодому человеку по имени Калани, почти удалось, и он отважился заявить Тому Трейси: все, что по плечу калифорнийцу, ему, техасцу, тем более под силу.
   — Завтра, послезавтра, послепослезавтра, — сказал Том тигру. — Тогда я и приглашу ее на ленч.
   Так все и получилось, и теперь они сидят друг против друга за одним столиком в кафе «О’кэй» и едят, а тигр ходит вокруг, стараясь не зарычать и даже не фыркнуть.
   — Меня зовут Том Трейси, — сказал Том.
   — Я знаю, — сказала она, — вы мне говорили.
   — Я забыл.
   — Вижу. Вы говорили мне три раза. Конечно, вы хотели сказать не Том, а Томас?
   — Да, Томас Трейси. Так меня зовут, но это только мое имя. А имя человека — это еще не весь человек.
   — А нет у вас еще какого-нибудь имени?
   — Нет, только Томас Трейси — Том, если хотите короче.
   — Я этого не хочу.
   — Нет? — спросил Том, потому что в этих ее словах ему почудился огромный смысл. Одно предположение о том, в чем этот смысл состоит, привело его в трепет — трепет слишком сильный, чтобы он мог увидеть, что тигр глядит на что-то во все глаза, глядит в таком возбуждении, что все его тигриное тело вибрирует как натянутая струна. Наконец Том посмотрел, на что же такое уставился тигр, и увидел: на молодую тигрицу.
   — Нет? — снова спросил он.
   — Нет, — ответила девушка. — Имя Томас Трейси нравится мне как оно есть. А вы не хотите узнать, как зовут меня?
   — Как? — тихо спросил Том.
   — Лора Люти.
   — О, — простонал Том, — о, Лора Люти.
   — Вам нравится? — спросила Лора Люти.
   — Нравится ли мне? О, Лора, Лора Люти!
   Лора Люти и Томас Трейси ели, а тигр и тигрица, резвясь, носились вокруг; и они продолжали носиться, когда те поднялись из-за стола и пошли к кассе и Том опустил в ящик восемьдесят пять центов за двоих.
   Что значили для него деньги?
   На улице Том взял Лору под руку и пошел с ней мимо «Отто Зейфанга», мимо Ниммо, Пиберди и Рингерта, стоявших у входа. Тигр и тигрица чинно шли рядом. Том проводил Лору до конторы, где она работала стенографисткой, через два квартала по Уоррен-стрит, недалеко от доков.
   — Завтра? — спросил он, сам не зная, что он хочет этим сказать, но надеясь, что Лора знает.
   — Да, — сказала Лора.
   Тигр Тома Трейси негромко заурчал. Тигрица Лоры улыбнулась едва заметно, опустила голову и отвернулась.
   Томас Трейси пошел назад, к «Отто Зейфангу», к дегустаторам, стоявшим у входа.
   — Трейси, — сказал Ниммо, — надеюсь, я доживу до того, чтобы увидеть, что из этого получится.
   — Доживете, — уверил его Том гневно и убежденно, — доживете, Ниммо, — надо, чтобы вы дожили.
   Тигр стоял посреди тротуара, глядя в пространство.
   Когда Том после работы вышел на улицу, он обнаружил, что тигр стоит все на том же месте, посреди тротуара, и тоже остановился там, загораживая дорогу людям, возвращающимся с работы. Он долго стоял рядом с тигром, а потом повернулся и зашагал к метро, и тигр нехотя поплелся следом за ним.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

   Лора Люти жила в Фар-Рокауэе. Субботы и воскресенья она проводила дома, с матерью.
   Мать Лоры была, пожалуй, красивей самой Лоры, и зеркала у них в доме, как и их замечания о мужчинах — киноактерах, актерах сцены, соседях и прихожанах, — отражали незаметное для посторонних глаз, но ни на миг не прекращающееся соперничество. (Церковь была напротив, через дорогу, и разглядывать мужчин было очень удобно. По субботам и воскресеньям они разглядывали их вместе, а в остальные дни мать Лоры или смотрела на них одна, или, имея возможность разглядывать их сколько душе угодно, возможностью этой не пользовалась. Временами, правда, ее взгляд — чисто случайно, разумеется, — останавливался на красивом, стройном мужчине, приходившем к вечеру в церковь исповедаться или собрать пожертвования.)
   Соперничество между матерью и дочерью не ослабевало и не прекращалось даже несмотря на то, что каждый вечер со службы в Манхэттене приходил домой отец Лоры, Оливер Люти, вот уже двадцать четыре года спавший в одной постели с миссис Люти, которую звали Виолой.
   Мистер Люти служил по финансовой части. По финансовой части стал он служить с тех пор, как лег в одну постель с миссис Люти. Она-то и направила его на этот путь, твердо заявив, что гораздо приличнее иметь дело с финансами, нежели с перевозками, — а именно с перевозками он имел дело до женитьбы. Если немного уточнить, то он был экспедитором, но Виола предпочитала говорить, что он имеет дело с перевозками, потому что, говоря так, ей часто удавалось убедить себя, что речь идет о перевозках скота или тракторов, а может, даже и кораблей. Подчас ей казалось, что мимолетное впечатление такого рода, развеять которое она, кстати сказать, не слишком торопилась, возникает и у других. Правда, впечатление это достаточно скоро развеивалось, но этому всегда предшествовал краткий миг пусть сомнительной, но столь желанной славы.
   В доме Люти нередко можно было встретить весьма приятных людей далеко не избранного круга. В них было что-то притягательное. В отличие от людей, о которых читаешь в столбцах светской хроники, они казались ничтожествами — и, однако, по мере того как они, отвечая на любезные вопросы Виолы, раскрывали свою истинную сущность, все меньше и меньше казалось, что они ничтожества, и все больше и больше — что они, если бы им повезло, могли преуспеть на театральных подмостках.
   Посещения эти планировались заранее и приходились обычно на воскресные вечера. Однажды — кроме Виолы, об этом так никто никогда и не узнал — человек по фамилии Глеар, выйдя из ванной в переднюю и столкнувшись нос к носу с Виолой, возвращавшейся из спальни со старым номером «Ридерс дайджест» (ей хотелось показать в нем мистеру Глеару статью о перевозках), внезапно схватил ее в объятья и запечатлел на ее лице нечто более или менее напоминающее поцелуй. Ей запомнилось, что его дыхание пахло мятой и что в кино он был бы конторщиком, — то есть в самих картинах, на экране, случись ему сняться. Узнав то, что она теперь знала — какое впечатление она произвела на энергичного мужчину, который мог бы стать киноактером, — Виола изменилась, и в последующие два года мистеру Люти пришлось с ней довольно трудно. Внешность мистера Глеара она за это время забыла и уже думала о нем не как о Глеаре, а как о Шермане — бог знает почему.
   — Что сталось с тем интересным мужчиной, Шерманом? — спросила она как-то мужа, и тот ответил, что теперь он стал статуей в парке города Саванны.
   В один воскресный день дом Люти в Фар-Рокауэе посетил и Том Трейси.
   Всю дорогу тигр был как на иголках — ему ужасно не терпелось увидеть тигрицу Лоры. И стоило Тому Трейси войти с тигром в дом, как там начали происходить преудивительнейшие вещи.
   Том Трейси обратил внимание на мать Лоры, Виолу, а Виола обратила внимание на Тома Трейси. Это произошло не случайно. Не было ничего удивительного в том, что Томас обратил внимание на Виолу, так как в ней было много такого, на что не обратить внимание было просто невозможно. В ней была вся Лора, и притом ничуть не раздавшаяся от времени вширь, а только приобретшая из-за наскучившего целомудрия некоторую склонность к дурным поступкам.
   Лора заметила, что Том и ее мать обратили внимание друг на друга, а потом она сама обратила внимание на отца, который заметил, что в церкви напротив происходит что-то необычное. Виола послала его за мороженым, чему он очень обрадовался, потому что церковь была как раз по пути к лавке, а ему хотелось заглянуть в нее и узнать, что же такое там происходит.
   Когда он вышел, Виола принесла коробку шоколадных конфет и довольно многозначительно предложила Тому угощаться. Лора, делая вид, будто очень рада, что Том Трейси и ее мать так легко нашли общий язык, попросила извинить ее: она пойдет поищет свидетельство об окончании школы стенографии, где вместо Люти по ошибке написано Лютти.
   И Лора весело выпорхнула из комнаты, а Том Трейси и его тигр остались наедине с миссис Люти и коробкой шоколадных конфет.
   Каждый раз как Виола предлагала Тому конфету, Том ее принимал. Это повторилось шесть раз, после чего (произошло это совершенно безотчетно) Том вдруг встал — и принял все разом.
   К своему изумлению, он обнаружил, что этого ждали. Он, как когда-то до пего Глеар, тоже заключил невинную особу в объятья и тоже запечатлел на ее лице нечто напоминающее поцелуй — только его дыхание, как сразу заметила миссис Люти, пахло острыми зубами. Томас Трейси отскочил в сторону как раз вовремя, чтобы дать дорогу тигру, и снова отскочил, когда разъяренный тигр мчался назад. После этого он решил подвергнуть теорию поцелуя еще одной экспериментальной проверке.