Страница:
– Не-ет! Все понятно...
Может, ему померещилось?
– Тогда отправляйся, а то все грибы разбегутся!
Четыре дня работали они на торфянике. И каждый день Крабат ходил искать грибы. Но ему попадались лишь старые подберезовики, потемневшие и червивые.
– Не расстраивайся! – успокаивал его Сташко. – Иначе и быть не может. Их время прошло. А если хочешь, помогу!
Он что-то пробормотал и, растопырив руки, семь раз повернулся кругом. Тут же на торфянике появилось штук семьдесят грибов.
Как кроты, вылезали они из-под земли, шляпка к шляпке. Словно в причудливом хороводе встали в круг боровики, подберезовики, подосиновики, сыроежки. Все, как на подбор, крепенькие, чистенькие.
– Ох! – удивился Крабат. – Научи меня, Сташко!
Выхватив нож, он ринулся к грибам. Но при его приближении грибы сморщивались и проваливались сквозь землю, да так быстро, будто кто их за веревочку дергал.
– Стойте! – в отчаянье закричал Крабат, но грибы уже исчезли.
– Не горюй! – улыбнулся Сташко. – Колдовские грибы очень горькие, да и живот разболится. Прошлый год я чуть было не околел.
На четвертый день к вечеру Сташко с Юро, нагрузив последнюю телегу, поехали домой. Тонда с Крабатом, выбрав короткий путь, пошли пешком по тропинке через болото. Над торфяником спускался туман. Крабат обрадовался, почувствовав твердую почву под ногами. Они вышли к Пустоши. Место это показалось Крабату знакомым. Ему вспомнился давний сон. Про то, как он убегал... И про Тонду... Но нет, Тонда шагал с ним рядом цел и невредим.
– Хочу тебе сделать подарок, Крабат. – Он вынул из кармана свой нож. – На! На память!
– Ты разве от нас уходишь?
– Может быть, и уйду.
– А как же Мастер? Не могу поверить, чтобы он тебя отпустил!
– Иной раз бывает такое, чему и поверить трудно!
– Не говори так! Останься со мной! Я не могу представить себе мельницу без тебя!
– В жизни иной раз бывает такое, чего и представить себе нельзя. Но к этому надо быть готовым, Крабат!
Пустошь – открытая местность, ненамного побольше гумна. По краям ее кривые сосны. Даже в сумерках Крабат заметил ряд продолговатых холмиков. Будто могилы на заброшенном кладбище возвышались они, поросшие вереском.
Тонда остановился.
– Возьми же! – Он протянул Крабату нож. Тот понял, что отказываться нельзя. – У него есть одно свойство. Если тебе угрожает опасность, меняется цвет лезвия.
– Становится черным?
– Да! Будто ты подержал его над пламенем свечи.
За теплой осенью пришла ранняя зима.
В середине ноября уже вовсю валил снег. Крабату приходилось расчищать скребком подъезд к мельнице. В новолунье прибыл Незнакомец с петушиным пером. Он катил прямо по сугробам, и его повозка не оставляла следа на заснеженном лугу.
Да что снег, снег не беда! А до морозов еще далеко. Но вот подмастерья были явно чем-то удручены. С приближением Нового года они день ото дня все мрачнели. Все их раздражало, малейший пустяк вызывал ссору. Даже веселый Андруш чуть что взрывался как порох. Когда Крабат, шутки ради, сбил снежком шапку у него с головы, Андруш кинулся на него с кулаками, еще минута – и вздул бы почем зря. Но Тонда подскочил к ним и рознял.
– Нет, как обнаглел! – не мог успокоиться Андруш. – Молоко на губах не обсохло, а туда же! Погоди, я тебе устрою выволочку!
Один лишь Тонда был по-прежнему приветлив и дружелюбен. Но только Крабату казалось, что он становится все печальнее, хоть и не хочет этого показывать. «Может, от тоски по своей девушке?» – думал Крабат. И вновь ему невольно вспоминалась Певунья. Лучше бы, конечно, забыть о ней насовсем. Но как забыть?
Пришло Рождество. Но у подмастерьев были обычные трудовые будни. Понуро выполняли они привычную работу. Крабату захотелось хоть как-то их подбодрить. Он принес из лесу еловых веток, поставил на стол. Но ничего хорошего из этой затеи не получилось. Придя к ужину и увидев елку, парни рассвирепели.
– Что это? – крикнул Сташко. – Убрать этот хлам!
– Убрать! Убрать! – раздалось со всех сторон. Даже Михал и Мертен стали громко ругаться.
– Кто притащил, тот пусть и выносит! – заявил Кито.
– И побыстрее! – угрожающе добавил Ханцо. Крабат начал было оправдываться, но Петар перебил его.
– Прочь! – процедил он сквозь зубы. – А не то отведаешь палки!
Крабат вынес ветки из кухни, так ничего и не поняв. Он все думал и думал об этом. Почему они разозлились? Ну что такого он сделал? А может, ничего и не случилось, просто в последнее время все злятся и ссорятся по пустякам. И все-таки странно – раньше ему не давали понять, что он младший, а теперь, с наступлением зимы, все его без конца шпыняют. Неужто так и будет во все время учения? Еще два полных года...
Крабат спросил Тонду, что с парнями.
– Боятся они, – коротко ответил Тонда.
– Чего боятся?
– Не могу говорить об этом. Скоро сам узнаешь.
– А ты, Тонда? Ты тоже боишься?
– Больше, чем ты думаешь.
В ночь под Новый год спать отправились раньше обычного. Мастера весь день не было видно. Может, как это бывало не раз, он засел в Черной комнате или разъезжает в санях по снежным дорогам.
Никто о нем и не вспоминал.
– Спокойной ночи! – пожелал подмастерьям Крабат, как и полагается ученику.
Но сегодня и это оказалось не к месту.
– Заткнись! – гаркнул Петар, а Лышко запустил в него башмаком.
– Оставьте парня в покое! – сказал Тонда. – А ты, Крабат, ложись и спи!
Тонда укрыл его одеялом, положил ему руку на лоб.
– Засыпай, Крабат. И будь счастлив в Новом году!
Обычно Крабат крепко спал всю ночь напролет, пока не разбудят. Но сегодня, примерно в полночь, проснулся, хотя никто его не будил. Странно! Горела лампа. Парни, как ему показалось, бодрствовали, но лежали на нарах.
– А что... Тонды нет? – спросил Крабат. Кто-то положил ему руку на плечо. Юро!
– Нет. Ты же видишь, его постель пуста. Ложись и постарайся уснуть!
Утром Крабат увидел Тонду. Уткнувшись лицом в пол, лежал он внизу у лестницы. Крабат не мог поверить, что Тонда умер. С плачем кинулся он к нему:
– Скажи что-нибудь, Тонда! Ну скажи!
– Встань, Крабат! – позвал его Михал. – И не плачь, слышишь, не плачь! Слезами тут не поможешь!
– Что с ним случилось? – не унимался Крабат.
Михал промолчал.
– Наверное, в темноте... Споткнулся...
– Может быть...
Крабат никак не мог прийти в себя. Пришлось Андрушу и Сташко отвести его наверх.
– Оставайся здесь! Внизу ты будешь только путаться под ногами!
Крабат присел на край постели. Что же дальше? Что дальше?..
После полудня еловый гроб вынесли из дверей мельницы и направились к Пустоши.
Там и похоронили.
Может, ему померещилось?
– Тогда отправляйся, а то все грибы разбегутся!
Четыре дня работали они на торфянике. И каждый день Крабат ходил искать грибы. Но ему попадались лишь старые подберезовики, потемневшие и червивые.
– Не расстраивайся! – успокаивал его Сташко. – Иначе и быть не может. Их время прошло. А если хочешь, помогу!
Он что-то пробормотал и, растопырив руки, семь раз повернулся кругом. Тут же на торфянике появилось штук семьдесят грибов.
Как кроты, вылезали они из-под земли, шляпка к шляпке. Словно в причудливом хороводе встали в круг боровики, подберезовики, подосиновики, сыроежки. Все, как на подбор, крепенькие, чистенькие.
– Ох! – удивился Крабат. – Научи меня, Сташко!
Выхватив нож, он ринулся к грибам. Но при его приближении грибы сморщивались и проваливались сквозь землю, да так быстро, будто кто их за веревочку дергал.
– Стойте! – в отчаянье закричал Крабат, но грибы уже исчезли.
– Не горюй! – улыбнулся Сташко. – Колдовские грибы очень горькие, да и живот разболится. Прошлый год я чуть было не околел.
На четвертый день к вечеру Сташко с Юро, нагрузив последнюю телегу, поехали домой. Тонда с Крабатом, выбрав короткий путь, пошли пешком по тропинке через болото. Над торфяником спускался туман. Крабат обрадовался, почувствовав твердую почву под ногами. Они вышли к Пустоши. Место это показалось Крабату знакомым. Ему вспомнился давний сон. Про то, как он убегал... И про Тонду... Но нет, Тонда шагал с ним рядом цел и невредим.
– Хочу тебе сделать подарок, Крабат. – Он вынул из кармана свой нож. – На! На память!
– Ты разве от нас уходишь?
– Может быть, и уйду.
– А как же Мастер? Не могу поверить, чтобы он тебя отпустил!
– Иной раз бывает такое, чему и поверить трудно!
– Не говори так! Останься со мной! Я не могу представить себе мельницу без тебя!
– В жизни иной раз бывает такое, чего и представить себе нельзя. Но к этому надо быть готовым, Крабат!
Пустошь – открытая местность, ненамного побольше гумна. По краям ее кривые сосны. Даже в сумерках Крабат заметил ряд продолговатых холмиков. Будто могилы на заброшенном кладбище возвышались они, поросшие вереском.
Тонда остановился.
– Возьми же! – Он протянул Крабату нож. Тот понял, что отказываться нельзя. – У него есть одно свойство. Если тебе угрожает опасность, меняется цвет лезвия.
– Становится черным?
– Да! Будто ты подержал его над пламенем свечи.
За теплой осенью пришла ранняя зима.
В середине ноября уже вовсю валил снег. Крабату приходилось расчищать скребком подъезд к мельнице. В новолунье прибыл Незнакомец с петушиным пером. Он катил прямо по сугробам, и его повозка не оставляла следа на заснеженном лугу.
Да что снег, снег не беда! А до морозов еще далеко. Но вот подмастерья были явно чем-то удручены. С приближением Нового года они день ото дня все мрачнели. Все их раздражало, малейший пустяк вызывал ссору. Даже веселый Андруш чуть что взрывался как порох. Когда Крабат, шутки ради, сбил снежком шапку у него с головы, Андруш кинулся на него с кулаками, еще минута – и вздул бы почем зря. Но Тонда подскочил к ним и рознял.
– Нет, как обнаглел! – не мог успокоиться Андруш. – Молоко на губах не обсохло, а туда же! Погоди, я тебе устрою выволочку!
Один лишь Тонда был по-прежнему приветлив и дружелюбен. Но только Крабату казалось, что он становится все печальнее, хоть и не хочет этого показывать. «Может, от тоски по своей девушке?» – думал Крабат. И вновь ему невольно вспоминалась Певунья. Лучше бы, конечно, забыть о ней насовсем. Но как забыть?
Пришло Рождество. Но у подмастерьев были обычные трудовые будни. Понуро выполняли они привычную работу. Крабату захотелось хоть как-то их подбодрить. Он принес из лесу еловых веток, поставил на стол. Но ничего хорошего из этой затеи не получилось. Придя к ужину и увидев елку, парни рассвирепели.
– Что это? – крикнул Сташко. – Убрать этот хлам!
– Убрать! Убрать! – раздалось со всех сторон. Даже Михал и Мертен стали громко ругаться.
– Кто притащил, тот пусть и выносит! – заявил Кито.
– И побыстрее! – угрожающе добавил Ханцо. Крабат начал было оправдываться, но Петар перебил его.
– Прочь! – процедил он сквозь зубы. – А не то отведаешь палки!
Крабат вынес ветки из кухни, так ничего и не поняв. Он все думал и думал об этом. Почему они разозлились? Ну что такого он сделал? А может, ничего и не случилось, просто в последнее время все злятся и ссорятся по пустякам. И все-таки странно – раньше ему не давали понять, что он младший, а теперь, с наступлением зимы, все его без конца шпыняют. Неужто так и будет во все время учения? Еще два полных года...
Крабат спросил Тонду, что с парнями.
– Боятся они, – коротко ответил Тонда.
– Чего боятся?
– Не могу говорить об этом. Скоро сам узнаешь.
– А ты, Тонда? Ты тоже боишься?
– Больше, чем ты думаешь.
В ночь под Новый год спать отправились раньше обычного. Мастера весь день не было видно. Может, как это бывало не раз, он засел в Черной комнате или разъезжает в санях по снежным дорогам.
Никто о нем и не вспоминал.
– Спокойной ночи! – пожелал подмастерьям Крабат, как и полагается ученику.
Но сегодня и это оказалось не к месту.
– Заткнись! – гаркнул Петар, а Лышко запустил в него башмаком.
– Оставьте парня в покое! – сказал Тонда. – А ты, Крабат, ложись и спи!
Тонда укрыл его одеялом, положил ему руку на лоб.
– Засыпай, Крабат. И будь счастлив в Новом году!
Обычно Крабат крепко спал всю ночь напролет, пока не разбудят. Но сегодня, примерно в полночь, проснулся, хотя никто его не будил. Странно! Горела лампа. Парни, как ему показалось, бодрствовали, но лежали на нарах.
– А что... Тонды нет? – спросил Крабат. Кто-то положил ему руку на плечо. Юро!
– Нет. Ты же видишь, его постель пуста. Ложись и постарайся уснуть!
Утром Крабат увидел Тонду. Уткнувшись лицом в пол, лежал он внизу у лестницы. Крабат не мог поверить, что Тонда умер. С плачем кинулся он к нему:
– Скажи что-нибудь, Тонда! Ну скажи!
– Встань, Крабат! – позвал его Михал. – И не плачь, слышишь, не плачь! Слезами тут не поможешь!
– Что с ним случилось? – не унимался Крабат.
Михал промолчал.
– Наверное, в темноте... Споткнулся...
– Может быть...
Крабат никак не мог прийти в себя. Пришлось Андрушу и Сташко отвести его наверх.
– Оставайся здесь! Внизу ты будешь только путаться под ногами!
Крабат присел на край постели. Что же дальше? Что дальше?..
После полудня еловый гроб вынесли из дверей мельницы и направились к Пустоши.
Там и похоронили.
*ГОД ВТОРОЙ*
ПО УСТАВУ ГИЛЬДИИ МЕЛЬНИКОВ
Мастер пропадал где-то и в последующие дни. В его отсутствие мельница стояла. Подмастерья то валялись на нарах, то жались к теплой печке. Ели мало, разговаривали неохотно. На постели Тонды, чистая, аккуратно сложенная, лежала одежда – брюки, рубашка, куртка, пояс, передник, сверху шапка. Юро принес вещи под вечер первого новогоднего дня. Парни старались не смотреть в ту сторону.
Крабат грустил по-прежнему, чувствовал себя одиноким и покинутым. Тонда ушел из жизни не случайно, это все чаще приходило ему в голову. Все тут что-то таят от него. Но что? Почему Тонда ему ничего не рассказал?
Вопросы, вопросы, вопросы... Да и безделье его угнетало – целый день слоняйся без толку... Хоть бы уж работа какая!..
Один Юро был прежним. Трудился весь день как заведенный: топил печи, готовил, заботился, чтобы еда вовремя была на столе. Правда, зачастую она оставалась нетронутой.
Как-то утром Крабат столкнулся с Юро в сенях.
– Хочешь помочь? – спросил Юро. – Наколи мне щепок для растопки!
– Ладно!
Крабат вошел в кухню. У печки лежала вязанка сухих сосновых дров. Юро направился было к шкафу достать нож, но Крабат сказал, что у него есть свой.
– Тем лучше! Только смотри не порежься!
Крабат вынул нож. Казалось, от него исходит живительная сила. Впервые после новогодней ночи он почувствовал уверенность в себе.
Неслышно подошел Юро, заглянул через плечо.
– Ай да нож!.. А раньше я его у тебя не видел.
– Подарок...
– От девушки?
– Нет! От друга. Лучше его нет на всем белом свете! Никогда у меня такого больше не будет!
– Ты уверен?
– Да, уж в этом-то я уверен.
После смерти Тонды подмастерья решили выбрать старшим Ханцо. Тот согласился. Мастер все где-то пропадал. Так прошла неделя.
Вечером, когда уже укладывались спать и Крабат собирался было задуть фонарь, дверь вдруг распахнулась. На пороге стоял Мастер. Окинул взглядом комнату, но отсутствия Тонды словно бы не заметил.
– За работу!
Повернулся и исчез до утра. Отбросив одеяла, парни вскочили, начали поспешно одеваться.
– Быстрее! – торопил Ханцо. – Мастер ждать не любит! Вы ведь знаете!
Петар и Сташко кинулись к шлюзам. Остальные – за мешками с зерном. Как только с шумом и грохотом заработала мельница, у всех отлегло от сердца. Мельница мелет! Жизнь продолжается...
В полночь работа закончилась. Можно было идти спать. Поднявшись на чердак, они вдруг увидели: на месте Тонды кто-то спит! Хилый, бледный парнишка, узкоплечий, с рыжим чубом. Они окружили постель и нечаянно разбудили спящего, так же, как тогда, год назад, разбудили Крабата. Как и Крабат, при виде одиннадцати призраков с лицом и руками, обсыпанными мукой, Рыжий испугался.
– Не бойся! – успокоил его Михал. – Мы – подмастерья. Нас тебе нечего страшиться! Как тебя звать?
– Витко. А тебя?
– Михал. А это – Ханцо, наш Старшой. Это – мой двоюродный брат Мертен, а это Юро...
Утром Витко спустился к завтраку в одежде Тонды. Она пришлась ему впору. Паренек не расспрашивал, чьи это вещи. И хорошо, Крабату было так легче.
Вечером новый ученик, намаявшись за день с мучной пылью, уснул как убитый. А подмастерьям было приказано явиться в Черную комнату, прихватив с собой Крабата.
Мастер в черном плаще сидел за столом, на котором горели две свечи. Между ними лежали его тесак и треуголка, тоже черного цвета.
– Я велел вам сюда прийти, как того требует устав гильдии Мельников, – сказал он, когда все собрались. – Среди вас есть ученик? Выйди вперед!
Крабат поначалу не понял, что речь идет о нем. Но Петар подтолкнул его в бок, он спохватился и вышел.
– Твое имя?
– Крабат.
– Кто поручится?
– Я! – Ханцо вышел вперед и встал рядом с Крабатом. – Я ручаюсь за этого парня и за его имя.
– Один не в счет! – возразил Мастер.
– И я, – Михал встал по другую руку Крабата. – Один да один – пара. Двоих поручителей хватит. Я ручаюсь за этого парня и за его имя.
Мастер и два поручителя вели разговор по особому ритуалу. Мастер спрашивал, где, когда, хорошо ли ученик Крабат освоил мукомольное дело. Они утверждали, что он уже овладел всеми тайнами ремесла.
– Вы можете за это поручиться?
– Можем.
– Раз так, то, согласно уставу гильдии Мельников, мы переводим ученика Крабата в подмастерья.
В подмастерья? Крабат подумал, что ослышался. Неужто его ученичество уже окончилось – сегодня, спустя лишь год?
Мастер поднялся, надел треуголку. Взяв тесак, подошел к Крабату. Притрагиваясь тесаком к его голове и плечам, произнес:
– По уставу гильдии Мельников, я твой Учитель и Мастер, в присутствии всех подмастерьев объявляю: ты больше не ученик. Теперь ты равный среди равных, подмастерье среди подмастерьев!
С этими словами он вручил Крабату тесак, чтобы тот носил его за поясом, как и все остальные подмастерья. С тем и отпустил,
Крабат был поражен. Чего-чего, а этого он никак не ожидал. Комнату Мастера он покинул последним.
В сенях на него вдруг набросили мешок, схватили за руки, за ноги.
– Тащи молоть! – Крабат узнал голос Андруша.
Он попытался вырваться. Да не тут-то было! С шумом и хохотом парни подтащили свою ношу к жерновам, опустили на мучной ларь, принялись мять да валять.
– Уж мы из тебя подмастерье сделаем! – кричал Андруш. – Подмастерье без сучка, без задоринки!
Они катали Крабата как тесто, пихали, мяли, тузили кулаками. Раз кто-то сильно стукнул его по голове.
– Прекрати, Лышко! Нам его перемолоть надо, а не пришибить! – Это был голос Ханцо.
Когда Крабата оставили в покое, он и вправду чувствовал себя так, словно побывал между жерновами. Петар снял мешок, а Сташко высыпал Крабату на голову горсть муки.
– Он перемолот, братья! – возвестил Андруш. – Теперь он – подмастерье до мозга костей! И нам за него не стыдно!
– Ура! – закричали Петар и Сташко. Они с Андрушем были здесь заводилами. – Ура! Качать его!
Крабата опять схватили за руки и за ноги.
Парни подбрасывали его и ловили, подбрасывали и ловили, подбрасывали и ловили... Потом послали Юро в погреб за вином. Крабат чокнулся со всеми.
– За твое здоровье, брат! И за счастье!
– За здоровье и счастье, брат!
Пока подмастерья веселились, Крабат отошел в сторонку и сел на ворох пустых мешков. Голова гудела, да и не диво – не мало он испытал в этот вечер! Подошел Михал, сел рядом.
– Кажется, тебе не все ясно, Крабат?
– Нет, не все. Как мог Мастер произвести меня в подмастерья? Разве мое учение окончилось?
– Первый год на мельнице в Козельбрухе идет за три, – объяснил Михал. – Со времени твоего прихода сюда ты здорово повзрослел, Крабат! На три года!
– Разве так бывает?
– Бывает! Здесь, на мельнице, как ты, наверно, уже заметил, много чего бывает!
Крабат грустил по-прежнему, чувствовал себя одиноким и покинутым. Тонда ушел из жизни не случайно, это все чаще приходило ему в голову. Все тут что-то таят от него. Но что? Почему Тонда ему ничего не рассказал?
Вопросы, вопросы, вопросы... Да и безделье его угнетало – целый день слоняйся без толку... Хоть бы уж работа какая!..
Один Юро был прежним. Трудился весь день как заведенный: топил печи, готовил, заботился, чтобы еда вовремя была на столе. Правда, зачастую она оставалась нетронутой.
Как-то утром Крабат столкнулся с Юро в сенях.
– Хочешь помочь? – спросил Юро. – Наколи мне щепок для растопки!
– Ладно!
Крабат вошел в кухню. У печки лежала вязанка сухих сосновых дров. Юро направился было к шкафу достать нож, но Крабат сказал, что у него есть свой.
– Тем лучше! Только смотри не порежься!
Крабат вынул нож. Казалось, от него исходит живительная сила. Впервые после новогодней ночи он почувствовал уверенность в себе.
Неслышно подошел Юро, заглянул через плечо.
– Ай да нож!.. А раньше я его у тебя не видел.
– Подарок...
– От девушки?
– Нет! От друга. Лучше его нет на всем белом свете! Никогда у меня такого больше не будет!
– Ты уверен?
– Да, уж в этом-то я уверен.
После смерти Тонды подмастерья решили выбрать старшим Ханцо. Тот согласился. Мастер все где-то пропадал. Так прошла неделя.
Вечером, когда уже укладывались спать и Крабат собирался было задуть фонарь, дверь вдруг распахнулась. На пороге стоял Мастер. Окинул взглядом комнату, но отсутствия Тонды словно бы не заметил.
– За работу!
Повернулся и исчез до утра. Отбросив одеяла, парни вскочили, начали поспешно одеваться.
– Быстрее! – торопил Ханцо. – Мастер ждать не любит! Вы ведь знаете!
Петар и Сташко кинулись к шлюзам. Остальные – за мешками с зерном. Как только с шумом и грохотом заработала мельница, у всех отлегло от сердца. Мельница мелет! Жизнь продолжается...
В полночь работа закончилась. Можно было идти спать. Поднявшись на чердак, они вдруг увидели: на месте Тонды кто-то спит! Хилый, бледный парнишка, узкоплечий, с рыжим чубом. Они окружили постель и нечаянно разбудили спящего, так же, как тогда, год назад, разбудили Крабата. Как и Крабат, при виде одиннадцати призраков с лицом и руками, обсыпанными мукой, Рыжий испугался.
– Не бойся! – успокоил его Михал. – Мы – подмастерья. Нас тебе нечего страшиться! Как тебя звать?
– Витко. А тебя?
– Михал. А это – Ханцо, наш Старшой. Это – мой двоюродный брат Мертен, а это Юро...
Утром Витко спустился к завтраку в одежде Тонды. Она пришлась ему впору. Паренек не расспрашивал, чьи это вещи. И хорошо, Крабату было так легче.
Вечером новый ученик, намаявшись за день с мучной пылью, уснул как убитый. А подмастерьям было приказано явиться в Черную комнату, прихватив с собой Крабата.
Мастер в черном плаще сидел за столом, на котором горели две свечи. Между ними лежали его тесак и треуголка, тоже черного цвета.
– Я велел вам сюда прийти, как того требует устав гильдии Мельников, – сказал он, когда все собрались. – Среди вас есть ученик? Выйди вперед!
Крабат поначалу не понял, что речь идет о нем. Но Петар подтолкнул его в бок, он спохватился и вышел.
– Твое имя?
– Крабат.
– Кто поручится?
– Я! – Ханцо вышел вперед и встал рядом с Крабатом. – Я ручаюсь за этого парня и за его имя.
– Один не в счет! – возразил Мастер.
– И я, – Михал встал по другую руку Крабата. – Один да один – пара. Двоих поручителей хватит. Я ручаюсь за этого парня и за его имя.
Мастер и два поручителя вели разговор по особому ритуалу. Мастер спрашивал, где, когда, хорошо ли ученик Крабат освоил мукомольное дело. Они утверждали, что он уже овладел всеми тайнами ремесла.
– Вы можете за это поручиться?
– Можем.
– Раз так, то, согласно уставу гильдии Мельников, мы переводим ученика Крабата в подмастерья.
В подмастерья? Крабат подумал, что ослышался. Неужто его ученичество уже окончилось – сегодня, спустя лишь год?
Мастер поднялся, надел треуголку. Взяв тесак, подошел к Крабату. Притрагиваясь тесаком к его голове и плечам, произнес:
– По уставу гильдии Мельников, я твой Учитель и Мастер, в присутствии всех подмастерьев объявляю: ты больше не ученик. Теперь ты равный среди равных, подмастерье среди подмастерьев!
С этими словами он вручил Крабату тесак, чтобы тот носил его за поясом, как и все остальные подмастерья. С тем и отпустил,
Крабат был поражен. Чего-чего, а этого он никак не ожидал. Комнату Мастера он покинул последним.
В сенях на него вдруг набросили мешок, схватили за руки, за ноги.
– Тащи молоть! – Крабат узнал голос Андруша.
Он попытался вырваться. Да не тут-то было! С шумом и хохотом парни подтащили свою ношу к жерновам, опустили на мучной ларь, принялись мять да валять.
– Уж мы из тебя подмастерье сделаем! – кричал Андруш. – Подмастерье без сучка, без задоринки!
Они катали Крабата как тесто, пихали, мяли, тузили кулаками. Раз кто-то сильно стукнул его по голове.
– Прекрати, Лышко! Нам его перемолоть надо, а не пришибить! – Это был голос Ханцо.
Когда Крабата оставили в покое, он и вправду чувствовал себя так, словно побывал между жерновами. Петар снял мешок, а Сташко высыпал Крабату на голову горсть муки.
– Он перемолот, братья! – возвестил Андруш. – Теперь он – подмастерье до мозга костей! И нам за него не стыдно!
– Ура! – закричали Петар и Сташко. Они с Андрушем были здесь заводилами. – Ура! Качать его!
Крабата опять схватили за руки и за ноги.
Парни подбрасывали его и ловили, подбрасывали и ловили, подбрасывали и ловили... Потом послали Юро в погреб за вином. Крабат чокнулся со всеми.
– За твое здоровье, брат! И за счастье!
– За здоровье и счастье, брат!
Пока подмастерья веселились, Крабат отошел в сторонку и сел на ворох пустых мешков. Голова гудела, да и не диво – не мало он испытал в этот вечер! Подошел Михал, сел рядом.
– Кажется, тебе не все ясно, Крабат?
– Нет, не все. Как мог Мастер произвести меня в подмастерья? Разве мое учение окончилось?
– Первый год на мельнице в Козельбрухе идет за три, – объяснил Михал. – Со времени твоего прихода сюда ты здорово повзрослел, Крабат! На три года!
– Разве так бывает?
– Бывает! Здесь, на мельнице, как ты, наверно, уже заметил, много чего бывает!
МЯГКАЯ ЗИМА
Как зима началась, такой и оставалась – снежной и мягкой. В этот год со шлюзами не было особых хлопот. Лед быстро таял, а если и держался, то скалывать его не составляло труда. Но снег выпадал обильный. Уборка его теперь пала на плечи новичка, и тот с ней едва справлялся.
Когда Крабат смотрел на худенького, шмыгающего носом Витко, он понимал, что Михал сказал тогда правду о трех годах. Да он ведь и сам мог бы это давно заметить по своему росту, по голосу, по прибывающей силе. Как-то в начале зимы он обнаружил даже легкий пушок у себя на щеках и подбородке.
Мысли о Тонде не покидали его. Дважды пытался он сходить к нему на могилу, но не удалось: слишком много снега выпало в Козельбрухе, не пробраться. Все же он решил при малейшей возможности попытаться еще раз. И тут ему приснился сон.
...Весна. Снег растаял, ветер высушил лужи. Крабат идет по Козельбруху. День или ночь? Сияет луна и светит солнце. Вот-вот будет Пустошь. И вдруг он заметил какую-то фигуру, выплывающую из тумана. Нет, она удаляется. Может, это Тонда?..
«Тонда, остановись! Это я – Крабат!»
Фигура колеблется, но уходит. Крабат бросается вслед.
«Остановись, Тонда!» Крабат бежит изо всех сил. Расстояние сокращается.
«Тонда!»
Еще несколько шагов, и он – у канавы. Канава глубокая и широкая. Ни мостика, ни досочки, чтобы ее перейти, за ней – Тонда, Крабат видит его спину.
«Почему ты убегаешь от меня, Тонда?»
«Я не убегаю. Ты ведь знаешь, я на том берегу. А ты оставайся на этом!»
«Повернись хоть ко мне лицом!»
«Я не могу оглянуться. Крабат. Мне нельзя смотреть назад! Но я слышу. И могу ответить тебе на три вопроса. Спрашивай, если хочешь!»
Вопросы давно его жгут.
«Кто повинен в твоей смерти, Тонда?»
«Больше всего я сам».
«А кто еще?»
«Узнаешь, если будешь смотреть в оба. Теперь последний вопрос».
Многое хочется узнать... Крабат думает.
«С тех пор как тебя не стало, у меня нет друга. Я так одинок! Кому я могу довериться?»
Тонда и теперь не глядит на него.
«Иди домой. Ты можешь полностью доверять тому, кто первый окликнет тебя по имени. И еще вот что на прощание. Ничего, что ты не приходишь на могилу. Я знаю, ты всегда думаешь обо мне. Это важнее!»
Медленно поднимает он руку в знак прощания и исчезает в тумане.
«Тонда! Тонда! Не уходи!»
И вдруг он слышит свое имя:
– Крабат! Проснись!
– Крабат!
Михал и Юро стоят у его постели. Крабат никак не поймет, спит он или уже проснулся.
– Кто меня звал?
– Мы, – отвечает Юро. – Слышал бы ты, как ты кричал во сне!
– Я? – Крабат удивлен.
– У тебя жар? – Михал берет его за руку.
– Нет! Мне приснился сон... – И тут он поспешно спрашивает. – Кто из вас позвал меня первый? Скажите! Мне это надо знать!
Михал и Юро отвечают, что не обратили внимания.
– Но в другой раз, – добавляет Юро, – посчитаемся, кому будить, чтобы уж не сомневаться!
Крабат уверен, что Михал позвал его первым. Юро, конечно, хороший парень, добрый, заботливый. Но все-таки он глуповат. Ну да, Тонда имел в виду Михала! С тех пор всегда, когда ему нужен был совет, Крабат обращался к Михалу.
Кое в чем Михал походил на Тонду. Крабат догадывался, что он потихоньку помогает новенькому Витко, так же, как прошлой зимой Тонда помогал Крабату, – иногда он видел их вместе.
Юро тоже помогал постоянно голодному ученику: «Ешь, парнишка, ешь побольше, станешь большим и сильным! А то ведь что это – кожа да кости!»
Вскоре опять поехали в лес. Шестеро подмастерьев, среди них и Крабат, должны были перевезти на мельницу поваленные прошлой зимой деревья. При таком обилии снега – нелегкая работа.
Провозились целую неделю, чтобы расчистить дорогу до места повала, хоть и трудились в поте лица.
Один Андруш никак не мог взять в толк – к чему так усердствовать. Заботился лишь о том, чтобы не замерзнуть. «Кто мерзнет за работой, осел, – объяснял он, – а кто потеет, дурак!»
Февраль на дворе, а днем было так тепло, что все возвращались из лесу в мокрых сапогах. Вечером сапоги приходилось смазывать жиром, и жир втирать, чтобы они не заскорузли у печки.
Все это делали сами, только Лышко всякий раз заставлял Витко возиться со своими сапогами. Когда Михал это заметил, Лышко пришлось держать ответ перед парнями. Но это не произвело на него ни малейшего впечатления.
– Да что тут такого? Сапоги мокрые, а ученик на то и есть, чтобы работать.
– Не на тебя! – взорвался Михал.
– Ах так! Не суй нос не в свое дело! Ты тут Старшой?
– Нет. Но уверен, что Ханцо со мной согласен. Так что сам теперь возись со своими сапогами. А не то пеняй на себя! И никто меня не осудит! Я предупредил тебя, Лышко!
Однако досталось вовсе не Лышко.
В пятницу вечером, когда подмастерья, обернувшись воронами, опустились на жердь в Черной комнате, Мастер объявил: до него дошло, что кто-то из них потихоньку облегчает работу новому ученику. А всем им известно, что это строго-настрого запрещено. Поэтому виновный понесет наказание. С этими словами Мастер повернулся к Михалу.
– Как ты посмел помогать мальчишке! Отвечай!
– Мне жаль его, Мастер! Работа, которую ты ему поручаешь, слишком тяжела!
– Ты находишь?
– Да!
– Тогда слушай меня внимательно! – Мельник вскочил, оперся обеими руками о Корактор. – Кому я что поручаю – не твое дело. Не забывай, что я – Мастер! А тебе я преподам урок – будешь помнить всю жизнь! Все остальные – кыш! Кыш!
Он выгнал воронов, остался с Михалом наедине, запер дверь.
До полуночи слышался шум и отчаянное карканье, наконец Михал поднялся на чердак бледный и растерзанный.
– Что он с тобой сделал? – кинулся к нему Мертен.
Михал только головой покачал.
– Оставьте меня!
Подмастерья догадывались, кто выдал Михала. На другой день стали советоваться, как отплатить Лышко.
– Вытащим его из постели и устроим темную! – предложил Андруш.
– Каждый припасет палку, – добавил Мертен.
– Обрежем волосы и вымажем сажей! – буркнул Ханцо.
Михал сидел в углу молча.
– Скажи и ты что-нибудь! – подскочил к нему Сташко. – Ведь это тебя он продал!
– Ладно! Я скажу!
Михал подождал, пока все замолчали. Тихо, спокойно начал говорить, как говорил бы Тонда:
– То, что сделал Лышко, подло! Но то, что предлагаете вы, не лучше. Я понимаю – чего не скажешь в гневе. Ну, а теперь уймитесь. Пошумели и хватит. Не заставляйте меня за вас краснеть.
Когда Крабат смотрел на худенького, шмыгающего носом Витко, он понимал, что Михал сказал тогда правду о трех годах. Да он ведь и сам мог бы это давно заметить по своему росту, по голосу, по прибывающей силе. Как-то в начале зимы он обнаружил даже легкий пушок у себя на щеках и подбородке.
Мысли о Тонде не покидали его. Дважды пытался он сходить к нему на могилу, но не удалось: слишком много снега выпало в Козельбрухе, не пробраться. Все же он решил при малейшей возможности попытаться еще раз. И тут ему приснился сон.
...Весна. Снег растаял, ветер высушил лужи. Крабат идет по Козельбруху. День или ночь? Сияет луна и светит солнце. Вот-вот будет Пустошь. И вдруг он заметил какую-то фигуру, выплывающую из тумана. Нет, она удаляется. Может, это Тонда?..
«Тонда, остановись! Это я – Крабат!»
Фигура колеблется, но уходит. Крабат бросается вслед.
«Остановись, Тонда!» Крабат бежит изо всех сил. Расстояние сокращается.
«Тонда!»
Еще несколько шагов, и он – у канавы. Канава глубокая и широкая. Ни мостика, ни досочки, чтобы ее перейти, за ней – Тонда, Крабат видит его спину.
«Почему ты убегаешь от меня, Тонда?»
«Я не убегаю. Ты ведь знаешь, я на том берегу. А ты оставайся на этом!»
«Повернись хоть ко мне лицом!»
«Я не могу оглянуться. Крабат. Мне нельзя смотреть назад! Но я слышу. И могу ответить тебе на три вопроса. Спрашивай, если хочешь!»
Вопросы давно его жгут.
«Кто повинен в твоей смерти, Тонда?»
«Больше всего я сам».
«А кто еще?»
«Узнаешь, если будешь смотреть в оба. Теперь последний вопрос».
Многое хочется узнать... Крабат думает.
«С тех пор как тебя не стало, у меня нет друга. Я так одинок! Кому я могу довериться?»
Тонда и теперь не глядит на него.
«Иди домой. Ты можешь полностью доверять тому, кто первый окликнет тебя по имени. И еще вот что на прощание. Ничего, что ты не приходишь на могилу. Я знаю, ты всегда думаешь обо мне. Это важнее!»
Медленно поднимает он руку в знак прощания и исчезает в тумане.
«Тонда! Тонда! Не уходи!»
И вдруг он слышит свое имя:
– Крабат! Проснись!
– Крабат!
Михал и Юро стоят у его постели. Крабат никак не поймет, спит он или уже проснулся.
– Кто меня звал?
– Мы, – отвечает Юро. – Слышал бы ты, как ты кричал во сне!
– Я? – Крабат удивлен.
– У тебя жар? – Михал берет его за руку.
– Нет! Мне приснился сон... – И тут он поспешно спрашивает. – Кто из вас позвал меня первый? Скажите! Мне это надо знать!
Михал и Юро отвечают, что не обратили внимания.
– Но в другой раз, – добавляет Юро, – посчитаемся, кому будить, чтобы уж не сомневаться!
Крабат уверен, что Михал позвал его первым. Юро, конечно, хороший парень, добрый, заботливый. Но все-таки он глуповат. Ну да, Тонда имел в виду Михала! С тех пор всегда, когда ему нужен был совет, Крабат обращался к Михалу.
Кое в чем Михал походил на Тонду. Крабат догадывался, что он потихоньку помогает новенькому Витко, так же, как прошлой зимой Тонда помогал Крабату, – иногда он видел их вместе.
Юро тоже помогал постоянно голодному ученику: «Ешь, парнишка, ешь побольше, станешь большим и сильным! А то ведь что это – кожа да кости!»
Вскоре опять поехали в лес. Шестеро подмастерьев, среди них и Крабат, должны были перевезти на мельницу поваленные прошлой зимой деревья. При таком обилии снега – нелегкая работа.
Провозились целую неделю, чтобы расчистить дорогу до места повала, хоть и трудились в поте лица.
Один Андруш никак не мог взять в толк – к чему так усердствовать. Заботился лишь о том, чтобы не замерзнуть. «Кто мерзнет за работой, осел, – объяснял он, – а кто потеет, дурак!»
Февраль на дворе, а днем было так тепло, что все возвращались из лесу в мокрых сапогах. Вечером сапоги приходилось смазывать жиром, и жир втирать, чтобы они не заскорузли у печки.
Все это делали сами, только Лышко всякий раз заставлял Витко возиться со своими сапогами. Когда Михал это заметил, Лышко пришлось держать ответ перед парнями. Но это не произвело на него ни малейшего впечатления.
– Да что тут такого? Сапоги мокрые, а ученик на то и есть, чтобы работать.
– Не на тебя! – взорвался Михал.
– Ах так! Не суй нос не в свое дело! Ты тут Старшой?
– Нет. Но уверен, что Ханцо со мной согласен. Так что сам теперь возись со своими сапогами. А не то пеняй на себя! И никто меня не осудит! Я предупредил тебя, Лышко!
Однако досталось вовсе не Лышко.
В пятницу вечером, когда подмастерья, обернувшись воронами, опустились на жердь в Черной комнате, Мастер объявил: до него дошло, что кто-то из них потихоньку облегчает работу новому ученику. А всем им известно, что это строго-настрого запрещено. Поэтому виновный понесет наказание. С этими словами Мастер повернулся к Михалу.
– Как ты посмел помогать мальчишке! Отвечай!
– Мне жаль его, Мастер! Работа, которую ты ему поручаешь, слишком тяжела!
– Ты находишь?
– Да!
– Тогда слушай меня внимательно! – Мельник вскочил, оперся обеими руками о Корактор. – Кому я что поручаю – не твое дело. Не забывай, что я – Мастер! А тебе я преподам урок – будешь помнить всю жизнь! Все остальные – кыш! Кыш!
Он выгнал воронов, остался с Михалом наедине, запер дверь.
До полуночи слышался шум и отчаянное карканье, наконец Михал поднялся на чердак бледный и растерзанный.
– Что он с тобой сделал? – кинулся к нему Мертен.
Михал только головой покачал.
– Оставьте меня!
Подмастерья догадывались, кто выдал Михала. На другой день стали советоваться, как отплатить Лышко.
– Вытащим его из постели и устроим темную! – предложил Андруш.
– Каждый припасет палку, – добавил Мертен.
– Обрежем волосы и вымажем сажей! – буркнул Ханцо.
Михал сидел в углу молча.
– Скажи и ты что-нибудь! – подскочил к нему Сташко. – Ведь это тебя он продал!
– Ладно! Я скажу!
Михал подождал, пока все замолчали. Тихо, спокойно начал говорить, как говорил бы Тонда:
– То, что сделал Лышко, подло! Но то, что предлагаете вы, не лучше. Я понимаю – чего не скажешь в гневе. Ну, а теперь уймитесь. Пошумели и хватит. Не заставляйте меня за вас краснеть.
НАД ПОЛЯМИ, НАД ЛЕСАМИ...
Парни не вздули Лышко, но стали его избегать. Никто не разговаривал с ним, не отвечал, если тот что спросит. Суп и кашу Юро подавал ему отдельно – кто же станет есть из одной миски с подлецом?
Крабат считал это правильным. Кто выдает своих товарищей, тому платят презрением!
В новолунье, когда прибыл со своей повозкой Незнакомец с петушиным пером, Мастер снова таскал мешки вместе с подмастерьями. Старался изо всех сил, будто хотел показать, что значит работать засучив рукава. А может, выслуживался перед своим Господином?
Но чаще всего в эти зимние дни он был в отъезде. Выезжал то верхом, то в санях. Подмастерья не задумывались, по каким таким делам он разъезжает. Им-то какое дело!
Как-то вечером Мастер велел запрячь коляску, да побыстрее! Он торопится по важному делу.
Снег вдруг растаял, шел проливной дождь. Парни радовались, что можно не выходить из дому, посидеть в тепле.
Крабат помог Петару запрячь гнедых. Когда все было готово, Петар побежал доложить, а Крабат вывел упряжку за ворота. Из-за сильного дождя ему пришлось накинуть на голову попону. Мастеру он тоже приготовил две попоны – ведь предстояло ехать в открытой коляске.
Освещаемый фонарем Петара, Мастер спустился с крыльца. В широком плаще, в черной треуголке, на сапогах позвякивают шпоры, из-под оттопыренного плаща выглядывает шпага.
«Ну и дела, – подумал Крабат. – И куда его только несет в такую погоду?»
Мастер уселся на козлы, закутался в полоны, как бы между прочим спросил:
– Хочешь поехать со мной?
– Я?
– Тебе ведь не терпится узнать, зачем я еду!
Любопытство оказалось сильнее страха вымокнуть под дождем. И вот Крабат уже наверху, рядом с мельником.
– А ну-ка покажи, умеешь ли ты править! – Мастер протянул ему кнут и вожжи. – Через час нам надо быть в Дрездене!
– В Дрездене? Через час?! – Крабату показалось, что он ослышался.
– Ладно! Поехали!
Тронулись. Выехали на ухабистую лесную дорогу. Темно, ни зги не видно.
– Быстрее! – приказал Мастер. – Ты что, не можешь быстрее?
– Мы опрокинемся!
– Глупости! Дай-ка сюда!
Мастер взялся править сам. Да как! Кнут так и свистит! Мгновение... и выбрались из лесу. Вот уже и Каменец. Крабат сидит не дыша – только бы удержаться! Ветер норовит сдуть с сиденья, дождь хлещет в лицо!
Попали в полосу тумана. Он окутал коляску плотной пеленой. Но ненадолго. Вот уже головы лошадей вынырнули, а вот и спины, крупы, бабки. Гнедые топчут туман копытами, несутся как ветер все дальше и дальше.
Дождь перестал, светит луна. Клубы тумана ползут над землей, она кажется серебристо-белой, заснеженной. Наверно, они скачут по лугам. Но почему же тогда не слышно ни стука копыт, ни скрипа колес? Вот и тряска прекратилась. Крабату кажется, что они катят по ковру.
Лошади несут коляску мягко и упруго. Не езда, а одно удовольствие – под луной, по широкой равнине!
Вдруг толчок! Коляска качнулась и затрещала. Наткнулись на пень? На валун? Может, сломалось дышло, отвалилось колесо?..
– Я посмотрю!..
Крабат спустил было ногу на подножку, но Мастер тут же схватил его за шиворот, отбросил на сиденье.
– Сиди! – Он указал пальцем вниз.
Туман вдруг прорвался. Крабат просто глазам своим не поверил: внизу, в глубине, коньки каких-то крыш, кресты, освещенные луной... Кладбище?..
– Мы застряли на колокольне. Осторожнее, а то свалишься! – Мастер дернул поводья, хлестнул кнутом. – Вперед!
Рывок... и коляска летит дальше.
Теперь они едут без происшествий, молча, стремительно, покачиваясь на поблескивающих под луной облаках.
«А я ведь принял их за туман! – думает Крабат. – Экий простофиля...»
Часы на кафедральном соборе пробили полдесятого, когда Мастер с Крабатом прибыли в Дрезден.
Коляска с грохотом опустилась на мощеную площадь перед дворцом. Конюший бросился к коням, подхватил поводья.
– Как всегда, господин?
– Глупый вопрос!
Мастер бросил конюшему монету, спрыгнул с сиденья, приказал Крабату следовать за ним во дворец.
Взбежали по лестнице, ведущей к порталу.
Наверху путь им преградил высоченный офицер. Через плечо – широкая лента, в сверкающем нагруднике отражается луна.
– Пароль?
Мастер просто-напросто отстранил его и прошел. Офицер схватился было за шпагу, хотел вытащить ее из ножен. Не тут-то было! Щелкнув пальцами, Мастер пригвоздил его к месту.
Окаменевший, неподвижный Верзила так и остался стоять, вытаращив глаза и опустив руку на эфес шпаги.
– Идем! Он тут, видно, новенький!
Они поднялись наверх по мраморной лестнице, быстрым шагом двинулись дальше.
Мелькали залы, зеркала, ряды окон с тяжелыми, расшитыми золотом портьерами. Стража и лакеи, судя по всему, знали Мастера. Никто их не задерживал, не задавал вопросов. Молча сторонились, кланялись, пропускали.
Крабат шел, точно во сне. Красота и великолепие дворца его ошеломили. А он-то хорош! В грязной старой куртке! Весь в муке... Наверно, лакеи переглядываются да посмеиваются, а стражники за его спиной презрительно морщат нос!
Он стал сбиваться с шага, споткнулся... Что это? По ногам бьет шпага! Откуда тут, черт возьми, шпага? Взглянув на себя в зеркало, он остолбенел: лицо-то его, но одежда... Черный мундир с серебряными пуговицами и галунами, высокие сапоги, и – в самом деле, гляди-ка! – настоящая шпага в ножнах. А на голове? Неужто треуголка? И с каких это пор он носит белый напудренный парик с косичкой? Он хотел спросить Мастера, что все это значит, но не успел. Вошли в большой зал, освещенный свечами. В зале толпились важные господа – офицеры, полковники, придворные – в орденах и лентах.
Крабат считал это правильным. Кто выдает своих товарищей, тому платят презрением!
В новолунье, когда прибыл со своей повозкой Незнакомец с петушиным пером, Мастер снова таскал мешки вместе с подмастерьями. Старался изо всех сил, будто хотел показать, что значит работать засучив рукава. А может, выслуживался перед своим Господином?
Но чаще всего в эти зимние дни он был в отъезде. Выезжал то верхом, то в санях. Подмастерья не задумывались, по каким таким делам он разъезжает. Им-то какое дело!
Как-то вечером Мастер велел запрячь коляску, да побыстрее! Он торопится по важному делу.
Снег вдруг растаял, шел проливной дождь. Парни радовались, что можно не выходить из дому, посидеть в тепле.
Крабат помог Петару запрячь гнедых. Когда все было готово, Петар побежал доложить, а Крабат вывел упряжку за ворота. Из-за сильного дождя ему пришлось накинуть на голову попону. Мастеру он тоже приготовил две попоны – ведь предстояло ехать в открытой коляске.
Освещаемый фонарем Петара, Мастер спустился с крыльца. В широком плаще, в черной треуголке, на сапогах позвякивают шпоры, из-под оттопыренного плаща выглядывает шпага.
«Ну и дела, – подумал Крабат. – И куда его только несет в такую погоду?»
Мастер уселся на козлы, закутался в полоны, как бы между прочим спросил:
– Хочешь поехать со мной?
– Я?
– Тебе ведь не терпится узнать, зачем я еду!
Любопытство оказалось сильнее страха вымокнуть под дождем. И вот Крабат уже наверху, рядом с мельником.
– А ну-ка покажи, умеешь ли ты править! – Мастер протянул ему кнут и вожжи. – Через час нам надо быть в Дрездене!
– В Дрездене? Через час?! – Крабату показалось, что он ослышался.
– Ладно! Поехали!
Тронулись. Выехали на ухабистую лесную дорогу. Темно, ни зги не видно.
– Быстрее! – приказал Мастер. – Ты что, не можешь быстрее?
– Мы опрокинемся!
– Глупости! Дай-ка сюда!
Мастер взялся править сам. Да как! Кнут так и свистит! Мгновение... и выбрались из лесу. Вот уже и Каменец. Крабат сидит не дыша – только бы удержаться! Ветер норовит сдуть с сиденья, дождь хлещет в лицо!
Попали в полосу тумана. Он окутал коляску плотной пеленой. Но ненадолго. Вот уже головы лошадей вынырнули, а вот и спины, крупы, бабки. Гнедые топчут туман копытами, несутся как ветер все дальше и дальше.
Дождь перестал, светит луна. Клубы тумана ползут над землей, она кажется серебристо-белой, заснеженной. Наверно, они скачут по лугам. Но почему же тогда не слышно ни стука копыт, ни скрипа колес? Вот и тряска прекратилась. Крабату кажется, что они катят по ковру.
Лошади несут коляску мягко и упруго. Не езда, а одно удовольствие – под луной, по широкой равнине!
Вдруг толчок! Коляска качнулась и затрещала. Наткнулись на пень? На валун? Может, сломалось дышло, отвалилось колесо?..
– Я посмотрю!..
Крабат спустил было ногу на подножку, но Мастер тут же схватил его за шиворот, отбросил на сиденье.
– Сиди! – Он указал пальцем вниз.
Туман вдруг прорвался. Крабат просто глазам своим не поверил: внизу, в глубине, коньки каких-то крыш, кресты, освещенные луной... Кладбище?..
– Мы застряли на колокольне. Осторожнее, а то свалишься! – Мастер дернул поводья, хлестнул кнутом. – Вперед!
Рывок... и коляска летит дальше.
Теперь они едут без происшествий, молча, стремительно, покачиваясь на поблескивающих под луной облаках.
«А я ведь принял их за туман! – думает Крабат. – Экий простофиля...»
Часы на кафедральном соборе пробили полдесятого, когда Мастер с Крабатом прибыли в Дрезден.
Коляска с грохотом опустилась на мощеную площадь перед дворцом. Конюший бросился к коням, подхватил поводья.
– Как всегда, господин?
– Глупый вопрос!
Мастер бросил конюшему монету, спрыгнул с сиденья, приказал Крабату следовать за ним во дворец.
Взбежали по лестнице, ведущей к порталу.
Наверху путь им преградил высоченный офицер. Через плечо – широкая лента, в сверкающем нагруднике отражается луна.
– Пароль?
Мастер просто-напросто отстранил его и прошел. Офицер схватился было за шпагу, хотел вытащить ее из ножен. Не тут-то было! Щелкнув пальцами, Мастер пригвоздил его к месту.
Окаменевший, неподвижный Верзила так и остался стоять, вытаращив глаза и опустив руку на эфес шпаги.
– Идем! Он тут, видно, новенький!
Они поднялись наверх по мраморной лестнице, быстрым шагом двинулись дальше.
Мелькали залы, зеркала, ряды окон с тяжелыми, расшитыми золотом портьерами. Стража и лакеи, судя по всему, знали Мастера. Никто их не задерживал, не задавал вопросов. Молча сторонились, кланялись, пропускали.
Крабат шел, точно во сне. Красота и великолепие дворца его ошеломили. А он-то хорош! В грязной старой куртке! Весь в муке... Наверно, лакеи переглядываются да посмеиваются, а стражники за его спиной презрительно морщат нос!
Он стал сбиваться с шага, споткнулся... Что это? По ногам бьет шпага! Откуда тут, черт возьми, шпага? Взглянув на себя в зеркало, он остолбенел: лицо-то его, но одежда... Черный мундир с серебряными пуговицами и галунами, высокие сапоги, и – в самом деле, гляди-ка! – настоящая шпага в ножнах. А на голове? Неужто треуголка? И с каких это пор он носит белый напудренный парик с косичкой? Он хотел спросить Мастера, что все это значит, но не успел. Вошли в большой зал, освещенный свечами. В зале толпились важные господа – офицеры, полковники, придворные – в орденах и лентах.