Страница:
Лев Пучков
Блиндажные крысы
«Ребята, все, что написано в этой книге, – сказка.
Не ищите здесь какие-то совпадения и аналоги.
Для особо информированных приключенцев, диггеров и сталкеров, дополнительно сообщаю: все объекты выдуманы.
Все «залазы» обозначены произвольно и не имеют ничего общего с реальными местами проникновения на объекты.
Проект B.U.N.K.E.R
Дело № 2
«Блиндажные крысы»
Корова рухнула в ставок.
Разом сдохли все караси.
Ты скажешь: какой в этом прок?
Не знаю! Японцев спроси…
Алекс Дорохов(на хокку незабвенного Басё «Старый пруд…»)
Пролог
Игорь Викторович Ковров, генерал самой компетентной Службы страны, прогуливался за часовней и размышлял о превратностях судьбы.
Последнее утро апреля было отвратительным. И виноват в этом был вовсе не мощный беспросветный «фронт», зависший над «Горками-9»: на такие мелочи генерал даже не обращал внимание.
Генерал не спал двое суток. При этом он не просто просиживал в кресле, а пребывал в состоянии сильнейшего стресса. В режиме жесткого цейтнота он решал сложнейшие интеллектуальные головоломки на пределе человеческих возможностей. Ему удалось отчасти разрешить ситуацию с внезапно свалившимся «наследством», вывести из-под удара всех деток (без кавычек и скобок, просто – деток) блестяще «отстреляться» перед Чрезвычайной комиссией, созданной по мотивам происшествия на спец-объекте «Стодола-24», и ценой неимоверных усилий предотвратить лавинообразные последствия «сдачи» других объектов «Блиндажа». Последние сутки были особенно напряженными, они отняли столько сил и энергии и потребовали таких мощных эмоциональных трат, каких иному человеку не выпадет, пожалуй, и за всю жизнь.
Сейчас, накануне аудиенции с Президентом, генерал был истощен душевно и физически и… всерьез размышлял о смерти. Личное оружие на аудиенцию брать было бессмысленно, при досмотре его все равно бы отняли, но, будучи ветераном Службы, генерал знал один безотказный метод. Если во время аудиенции будет сделан хотя бы даже намек на действие, угрожающее жизни и здоровью Президента – намекающего мгновенно убьют.
Хорошая смерть. Быстрая и безболезненная. И сразу будут решены все проблемы.
Стоп… Мысль, может быть, и зрелая, но в данном случае совершенно неуместная и явно вызванная чрезмерным перенапряжением. Надо немедля гнать ее прочь и занять себя чем-то, не относящимся к теме.
Генерал усилием воли взял себя в руки, наскоро подышал по йоговской методике и попробовал сосредоточиться на созерцании часовни. Неплохо было бы, конечно, зайти внутрь и в два счета отрешиться от всего мирского, но… в часовню генерала никто не приглашал, так что оставалось лицезреть то, что было явлено взору.
Внутри часовни генерал никогда не бывал, так что о ее убранстве судить не мог, а вот снаружи она показалась ему скромной. Вернее даже так: нарочито скромной. Ладно бы, где-нибудь в захолустном городишке, на окраине Империи – но для резиденции первого лица страны могли бы возвести что-нибудь более величественное и искусное. Вот такое пуританство, это что: притворство или состояние души? И чье это притворство или состояние души? Надо будет, если удастся, выжить после всего этого, уточнить, при ком возводили часовню…
Долго размышлять в одиночестве генералу не пришлось: примерно через четверть часа появился Президент. Генерал расценил это как добрый знак, по местным меркам ждать его заставили совсем недолго.
Настроение у Президента было под стать небу над «Горками-9», но генерала это не смутило. Ситуация очень неприятная, поводов для благодушия нет, так что настроение вполне рабочее и не стоит принимать эту высокую хмурость на свой счет.
Президент на секунду остановился для рукопожатия, затем вновь пошел по аллее, кивком пригласив генерала составить компанию.
«Ну прямо как в шпионском романе, – без тени иронии подумал генерал, подстраиваясь под темп первого лица страны. – Эксклюзивная аудиенция, уединенное местечко и полная имитация глубочайшего доверия и государственной тайны».
Эксклюзивность состояла в том, что по табелю о рангах Службы генерал Ковров являлся персоной второго эшелона. С персонами такого ранга Президент встречается крайне редко, как правило перед телекамерами и только в том случае, если персоны замещают временно отсутствующих начальников Служб. Аудиенции персонам такого ранга Президент назначает обычно в одном случае: если рассматривается вопрос о назначении данной персоны на должность начальника Службы.
Сейчас такой вопрос не рассматривался, а эксклюзивность была оправдана обстоятельствами: Ковров как должностное лицо, экстренно принявшее «хозяйство» низложенного генерала Желябова, в течение двух суток исполнял обязанности председателя межведомственной комиссии по расследованию обстоятельств инцидента в полку правительственной связи и был вызван Президентом для личного отчета по итогам работы за эти двое суток.
Озабоченность Президента была вполне понятной и закономерной: человек, возглавлявший комиссию по расследованию происшествия, которое вполне можно квалифицировать как сорвавшееся покушение на Президента(!), внезапно оказался жутким негодяем и очень некстати сгорел вместе со своей усадьбой при штурме спецназа. И теперь, разумеется, нельзя исключать, что этот самый негодяй виновен не только в том, что ему инкриминировали по «Стодоле-24».
Одним словом, Президент желал владеть всей информацией по данному вопросу, и не по докладам секретариата, а из первых уст.
– Докладывайте, – бросил Президент через плечо, слегка замедляя шаг. – Что у вас в папке?
– Ручка и несколько листков чистой бумаги.
– Зачем?
– Через минуту вы дадите команду написать фамилии.
– С чего вы взяли? Вы настолько хорошо меня знаете, что можете предугадать, как я поступлю через минуту?
– Это просто предположение. Если я ошибся, готов немедленно написать рапорт об отставке.
– Заинтриговали, – Президент еще немного сбавил шаг и вполне интеллигентно осведомился: – У вас с ногами все в порядке? Ничего, что мы гуляем и беседуем?
– Я совершенно здоров, – отчеканил генерал.
– Хорошо, – кивнул Президент. – Докладывайте. Вам удалось установить что-то новое за эти двое суток?
– Да, удалось, – генерал выдержал эффектную паузу и выдал: – Есть круг лиц, причастных к деятельности «Блиндажа».
– Ну что ж, уже неплохо, – равнодушно похвалил Президент. – Но меня гораздо больше интересует происшествие в полку связи. Можете считать это эгоизмом, но…
– Это одни и те же люди, – ровным тоном добавил генерал.
– Да вы что?! Ну ни… гхм-кхм… И что это за люди? «Персоны» среди них есть?
– Все, – тут генерал понизил голос до шепота.
– Все?! – Президент тоже невольно сбавил тон, остановился и зачем-то с тревогой посмотрел по сторонам. – Вы что, серьезно?!
– Все до единого – вот эти самые «персоны», – подтвердил генерал.
– Пишите фамилии, – приказал Президент тоже едва ли ни шепотом и вновь осмотрелся по сторонам.
– Сию минуту, – генерал посмотрел на часы, раскрыл папку и принялся писать.
– Да, верно, – вспомнил Президент, внимательно рассматривая ручку генерала. – Вы угадали, так что рапорт об отставке подождет.
Ручка у генерала была самая что ни на есть дешевая и насквозь прозрачная, как официальная часть бюджета страны. А другую (ручку, а не страну) охрана просто бы не пропустила, любой «наворот» вполне мог вызвать отправку предмета на исследование.
– Вот, пожалуйста, – генерал закончил писать и передал папку собеседнику.
Президент прочел фамилии, озадаченно почесал затылок и призадумался. Пауза длилась, наверное, с минуту: генерал стоял рядом навытяжку и не смел прерывать затянувшееся молчание.
– А вы ничего не перепутали? – уточнил Президент, закончив размышлять.
– Могу представить все оперативные данные по этому списку, – отчеканил генерал. – Только прикажите.
– Понятно… – Президент обвел фамилию, стоявшую вверху списка, подчеркнул две следующие фамилии, напротив остальных поставил жирные галочки и присвистнул: – Ничего себе… Это же все – один клан! Трое «отцов» и добрая треть всего «дома»?
– Получается так, – подтвердил генерал.
– Генерал, а вы ведь тоже из этого клана! – проявил незаурядную осведомленность Президент. – Вы что же – самоубийца?!
– Бывают случаи… когда интересы государства становятся важнее клановых отношений.
– И сейчас как раз такой случай?
– Так точно.
Президент резко повернулся к генералу и принялся пристально, в упор его рассматривать, как будто какую-то невиданную диковину. Игорь Викторович глаза не прятал и ими не бегал, моргал редко и неторопливо, смотрел умело и печально, точно между бровями высокопоставленного собеседника. Колоссальная усталость и душевная опустошенность сейчас играла генералу на руку: какие бы ни болтали глупости про Президента, его пронзающий тяжелый взгляд был сродни огненному взору средневекового колдуна, или, что ближе нам, взгляду старого опытного волхва, видящего на семь саженей сквозь землю. То есть, если бы осталась в генерале какая-то невыгоревшая дотла суета, неотработанные страхи и душевные метания, все это наверняка сыграло бы против него: от этого беспощадного взгляда, казалось, не спасет даже мощная бункерная дверь.
Но сейчас перед Президентом стоял человек с дочиста выпотрошенной душой, который десять минут назад философски размышлял о собственной смерти – и не как о прихоти предрасположенной к суициду истерички, а скорее как о закономерном результате своей полезной для клана деятельности. И не было в нем буквально ничего такого, что могло бы опровергнуть простые и веские слова о преимуществе государственных интересов над всеми прочими мелочами. По крайней мере, Президент ничего такого не обнаружил.
– Знаете… я вам верю, – Президент перестал сканировать собеседника и тяжело вздохнул. – Но я боюсь ошибиться. Знаете ведь как говорят: «обжегшись на молоке – дуют водку».
– Я не просил назначать меня ВрИО председателя комиссии, – генерал не стал поправлять поговорку в интерпретации Президента: очень может быть, что это такая милая шутка, непонятная простым смертным.
– В курсе, – кивнул Президент. – Я дал команду выделить самого опытного, толкового и… кристально честного.
– У нас таких нет, – покачал головой генерал. –
Я имею в виду последний пункт.
– Вы хотите сказать, что берете взятки?
– Взятки не беру, на моем месте это уже не конструктивно, – честно ответил генерал. – Но все остальное делаю. То есть: протекции, содействия, продвижения, защита интересов и так далее.
– А, ну да – всё из разряда «в интересах клана», – понимающе кивнул Президент. – Понятно… Однако вот этот ваш беглый генерал – он ведь тоже из вашего клана!
– Так точно.
– И по логике, вы должны бы его покрывать… И не только его, а вот этих всех – что в списке… И подставлять под удар «персон» из другого клана. Верно?
– По логике – да.
– И что же вами движет, генерал?
– Ннн… не знаю, – генерал изобразил растерянность – получилось очень искренне и органично. – Нестандартная ситуация.
– Нестандартная?
– Так точно. Не обкатанная ситуация. Как реагировать – не знаю. Раньше никогда не было, чтобы в ТАКОМ деле были замешаны ТАКИЕ люди из нашего клана. В том числе и вожди.
– Да уж, это точно – нестандартная ситуация, – согласился Президент. – Итак, Игорь Викторович, что вы хотите?
– Извините, но… это вы меня вызвали, – напомнил генерал.
– Да-да, конечно, – кивнул Президент. – Я хочу, как и всегда, объективного расследования. Чтобы все причины и обстоятельства были выяснены, все сволочи были выявлены и осуждены по Закону, и никак иначе. А вот вы – клановый ренегат и отступник, лично вы что хотите? Знаете, я не верю в альтруизм. И мне непонятно: вы, вообще, какую цель сейчас преследуете?
Дорогой вы наш Верховный – ну неужели же это не очевидно? Клан крепко проштрафился, теперь по устоявшейся веками традиции следует ритуальное жертвоприношение Системе. Причем такое грандиозное, чтобы всем было сразу ясно: это реально жертвоприношение, а не дежурное отбывание номера. Да и для клана это будет очень даже неплохо: пора полечиться кровопусканием, сбросить балласт в лице отцов-основателей, зажравшихся сановных стариков, от которых пользы – только один вред и жадное сосание денег из всех отраслей, докуда дотянутся, ну и… между делом самому возглавить клан. Ситуация сейчас очень даже располагает к такому неожиданному перевороту, маленькой внутриклановой революции, так что…
– Не знаю, – генерал пожал плечами, все так же честно и печально глядя на Президента. – Я же говорю, ситуация нестандартная, так что… не знаю. Давайте сначала доведем дело до логического завершения, а потом уже будем подводить итоги.
– Давайте доведем, – решительно кивнул Президент. – Что вам для этого нужно? Полномочия? Считайте, что вы уже не ВрИО, а председатель комиссии по двум объединенным делам, соответствующий указ будет подписан немедленно. Силы и средства? К вашим услугам вся мощь Системы. Гарантии безопасности? Не мне вас учить, как это делается. Я полагаю, вы сами сможете позаботиться о безопасности своей семьи и вашей личной безопасности на время проведения расследования – во избежание всяких неприятных нюансов… Клан все-таки, сами понимаете… Эмм… Что вам нужно еще?
– Если это возможно, хотелось бы несколько ограничить активность вашего нового ведомства.
– Что значит «моего»? – возмутился Президент. – Оно такое же мое, как и ваше. А что там не так, с этим «моим» новым ведомством? Разве это не они вскрыли ситуацию по «Блиндажу»?
– Да уж, вскрыли – по-другому и не скажешь, и огромное им за это спасибо. Но…
– Что?
– В ряде случаев их активность была крайне опасной для окружающих. А в одном конкретном эпизоде – буквально летальной.
– Это вы про штурм «Стодолы»?
– Да, и про штурм тоже. Там едва не погибли полсотни мирных граждан. Все было буквально на грани: еще чуть-чуть, и…
– Ну, вы же сами знаете, «чуть-чуть – не считается». Хотя – да, авантюра имела место, – неохотно признал Президент. – И мы за это спросим с кого следует. И на будущее строго-настрого воспретим… Погодите, а что вы там сказали насчет «летального эпизода»? Директор же докладывал – потерь среди «гражданских» и личного состава нет.
– Есть потери, – горестно опроверг генерал. – По эпизоду в больнице. Туда были снаряжены четверо оперативников, работающих под прикрытием, на случай, если преступники попытаются отбить своего инженера…
– И что?!
– Ну и… ребята из «Бункера» их убили. Не разобрались в ситуации, действовали спонтанно, сгоряча…
– Ё… вашу мать!!! – не удержался Президент. – И чего же вы творите, болдоёды! Вы же, б…, со своими конспирациями, «прикрытиями» и прочими шпионствами – вы скоро друг друга поубиваете на хрен! Ну и кто тогда будет Родину защищать?! Вы, вообще, каким местом там думали, когда отправляли этих – под прикрытием?!
– Да это, собственно, не я лично… – Генерал корпоративно порозовел за Службу. – Но…
– Да я понимаю, что не вы, – досадливо отмахнулся Президент. – Но вся ваша Служба – с конспирацией, «прикрытиями» и всякими разными тайными операциями, она у меня уже вот тут сидит!
Президент показал, где именно сидит Служба, недовольно покрутил головой и пообещал:
– Ладно. Я пока что приостановлю деятельность этого замечательного ведомства. И выпишу по первое число всем, кто виновен в этой трагедии. Я вас прошу, вы уж в этом вопросе тоже разберитесь и доложите, почему все так получилось.
– Есть, – кивнул генерал. – Я досконально во всем разберусь и доложу вам лично.
– Хорошо. Ну и напоследок… – Президент взял паузу – не для эффекта, а просто задумался, чем бы таким заинтересовать лампасного вельможу, у которого вроде бы и так уже все есть. – Знаете… Посулов не даю, потому что понятия не имею, чем все это кончится. Но помните, я умею быть благодарным. Так что прошу вас: проведите расследование беспристрастно и объективно. Постарайтесь ничего не упустить. И я в долгу не останусь.
– Можете не сомневаться, – заверил генерал. – Именно так все и будет, беспристрастно и объективно. И уверяю вас: никто не уйдет от ответственности…
Последнее утро апреля было отвратительным. И виноват в этом был вовсе не мощный беспросветный «фронт», зависший над «Горками-9»: на такие мелочи генерал даже не обращал внимание.
Генерал не спал двое суток. При этом он не просто просиживал в кресле, а пребывал в состоянии сильнейшего стресса. В режиме жесткого цейтнота он решал сложнейшие интеллектуальные головоломки на пределе человеческих возможностей. Ему удалось отчасти разрешить ситуацию с внезапно свалившимся «наследством», вывести из-под удара всех деток (без кавычек и скобок, просто – деток) блестяще «отстреляться» перед Чрезвычайной комиссией, созданной по мотивам происшествия на спец-объекте «Стодола-24», и ценой неимоверных усилий предотвратить лавинообразные последствия «сдачи» других объектов «Блиндажа». Последние сутки были особенно напряженными, они отняли столько сил и энергии и потребовали таких мощных эмоциональных трат, каких иному человеку не выпадет, пожалуй, и за всю жизнь.
Сейчас, накануне аудиенции с Президентом, генерал был истощен душевно и физически и… всерьез размышлял о смерти. Личное оружие на аудиенцию брать было бессмысленно, при досмотре его все равно бы отняли, но, будучи ветераном Службы, генерал знал один безотказный метод. Если во время аудиенции будет сделан хотя бы даже намек на действие, угрожающее жизни и здоровью Президента – намекающего мгновенно убьют.
Хорошая смерть. Быстрая и безболезненная. И сразу будут решены все проблемы.
Стоп… Мысль, может быть, и зрелая, но в данном случае совершенно неуместная и явно вызванная чрезмерным перенапряжением. Надо немедля гнать ее прочь и занять себя чем-то, не относящимся к теме.
Генерал усилием воли взял себя в руки, наскоро подышал по йоговской методике и попробовал сосредоточиться на созерцании часовни. Неплохо было бы, конечно, зайти внутрь и в два счета отрешиться от всего мирского, но… в часовню генерала никто не приглашал, так что оставалось лицезреть то, что было явлено взору.
Внутри часовни генерал никогда не бывал, так что о ее убранстве судить не мог, а вот снаружи она показалась ему скромной. Вернее даже так: нарочито скромной. Ладно бы, где-нибудь в захолустном городишке, на окраине Империи – но для резиденции первого лица страны могли бы возвести что-нибудь более величественное и искусное. Вот такое пуританство, это что: притворство или состояние души? И чье это притворство или состояние души? Надо будет, если удастся, выжить после всего этого, уточнить, при ком возводили часовню…
Долго размышлять в одиночестве генералу не пришлось: примерно через четверть часа появился Президент. Генерал расценил это как добрый знак, по местным меркам ждать его заставили совсем недолго.
Настроение у Президента было под стать небу над «Горками-9», но генерала это не смутило. Ситуация очень неприятная, поводов для благодушия нет, так что настроение вполне рабочее и не стоит принимать эту высокую хмурость на свой счет.
Президент на секунду остановился для рукопожатия, затем вновь пошел по аллее, кивком пригласив генерала составить компанию.
«Ну прямо как в шпионском романе, – без тени иронии подумал генерал, подстраиваясь под темп первого лица страны. – Эксклюзивная аудиенция, уединенное местечко и полная имитация глубочайшего доверия и государственной тайны».
Эксклюзивность состояла в том, что по табелю о рангах Службы генерал Ковров являлся персоной второго эшелона. С персонами такого ранга Президент встречается крайне редко, как правило перед телекамерами и только в том случае, если персоны замещают временно отсутствующих начальников Служб. Аудиенции персонам такого ранга Президент назначает обычно в одном случае: если рассматривается вопрос о назначении данной персоны на должность начальника Службы.
Сейчас такой вопрос не рассматривался, а эксклюзивность была оправдана обстоятельствами: Ковров как должностное лицо, экстренно принявшее «хозяйство» низложенного генерала Желябова, в течение двух суток исполнял обязанности председателя межведомственной комиссии по расследованию обстоятельств инцидента в полку правительственной связи и был вызван Президентом для личного отчета по итогам работы за эти двое суток.
Озабоченность Президента была вполне понятной и закономерной: человек, возглавлявший комиссию по расследованию происшествия, которое вполне можно квалифицировать как сорвавшееся покушение на Президента(!), внезапно оказался жутким негодяем и очень некстати сгорел вместе со своей усадьбой при штурме спецназа. И теперь, разумеется, нельзя исключать, что этот самый негодяй виновен не только в том, что ему инкриминировали по «Стодоле-24».
Одним словом, Президент желал владеть всей информацией по данному вопросу, и не по докладам секретариата, а из первых уст.
– Докладывайте, – бросил Президент через плечо, слегка замедляя шаг. – Что у вас в папке?
– Ручка и несколько листков чистой бумаги.
– Зачем?
– Через минуту вы дадите команду написать фамилии.
– С чего вы взяли? Вы настолько хорошо меня знаете, что можете предугадать, как я поступлю через минуту?
– Это просто предположение. Если я ошибся, готов немедленно написать рапорт об отставке.
– Заинтриговали, – Президент еще немного сбавил шаг и вполне интеллигентно осведомился: – У вас с ногами все в порядке? Ничего, что мы гуляем и беседуем?
– Я совершенно здоров, – отчеканил генерал.
– Хорошо, – кивнул Президент. – Докладывайте. Вам удалось установить что-то новое за эти двое суток?
– Да, удалось, – генерал выдержал эффектную паузу и выдал: – Есть круг лиц, причастных к деятельности «Блиндажа».
– Ну что ж, уже неплохо, – равнодушно похвалил Президент. – Но меня гораздо больше интересует происшествие в полку связи. Можете считать это эгоизмом, но…
– Это одни и те же люди, – ровным тоном добавил генерал.
– Да вы что?! Ну ни… гхм-кхм… И что это за люди? «Персоны» среди них есть?
– Все, – тут генерал понизил голос до шепота.
– Все?! – Президент тоже невольно сбавил тон, остановился и зачем-то с тревогой посмотрел по сторонам. – Вы что, серьезно?!
– Все до единого – вот эти самые «персоны», – подтвердил генерал.
– Пишите фамилии, – приказал Президент тоже едва ли ни шепотом и вновь осмотрелся по сторонам.
– Сию минуту, – генерал посмотрел на часы, раскрыл папку и принялся писать.
– Да, верно, – вспомнил Президент, внимательно рассматривая ручку генерала. – Вы угадали, так что рапорт об отставке подождет.
Ручка у генерала была самая что ни на есть дешевая и насквозь прозрачная, как официальная часть бюджета страны. А другую (ручку, а не страну) охрана просто бы не пропустила, любой «наворот» вполне мог вызвать отправку предмета на исследование.
– Вот, пожалуйста, – генерал закончил писать и передал папку собеседнику.
Президент прочел фамилии, озадаченно почесал затылок и призадумался. Пауза длилась, наверное, с минуту: генерал стоял рядом навытяжку и не смел прерывать затянувшееся молчание.
– А вы ничего не перепутали? – уточнил Президент, закончив размышлять.
– Могу представить все оперативные данные по этому списку, – отчеканил генерал. – Только прикажите.
– Понятно… – Президент обвел фамилию, стоявшую вверху списка, подчеркнул две следующие фамилии, напротив остальных поставил жирные галочки и присвистнул: – Ничего себе… Это же все – один клан! Трое «отцов» и добрая треть всего «дома»?
– Получается так, – подтвердил генерал.
– Генерал, а вы ведь тоже из этого клана! – проявил незаурядную осведомленность Президент. – Вы что же – самоубийца?!
– Бывают случаи… когда интересы государства становятся важнее клановых отношений.
– И сейчас как раз такой случай?
– Так точно.
Президент резко повернулся к генералу и принялся пристально, в упор его рассматривать, как будто какую-то невиданную диковину. Игорь Викторович глаза не прятал и ими не бегал, моргал редко и неторопливо, смотрел умело и печально, точно между бровями высокопоставленного собеседника. Колоссальная усталость и душевная опустошенность сейчас играла генералу на руку: какие бы ни болтали глупости про Президента, его пронзающий тяжелый взгляд был сродни огненному взору средневекового колдуна, или, что ближе нам, взгляду старого опытного волхва, видящего на семь саженей сквозь землю. То есть, если бы осталась в генерале какая-то невыгоревшая дотла суета, неотработанные страхи и душевные метания, все это наверняка сыграло бы против него: от этого беспощадного взгляда, казалось, не спасет даже мощная бункерная дверь.
Но сейчас перед Президентом стоял человек с дочиста выпотрошенной душой, который десять минут назад философски размышлял о собственной смерти – и не как о прихоти предрасположенной к суициду истерички, а скорее как о закономерном результате своей полезной для клана деятельности. И не было в нем буквально ничего такого, что могло бы опровергнуть простые и веские слова о преимуществе государственных интересов над всеми прочими мелочами. По крайней мере, Президент ничего такого не обнаружил.
– Знаете… я вам верю, – Президент перестал сканировать собеседника и тяжело вздохнул. – Но я боюсь ошибиться. Знаете ведь как говорят: «обжегшись на молоке – дуют водку».
– Я не просил назначать меня ВрИО председателя комиссии, – генерал не стал поправлять поговорку в интерпретации Президента: очень может быть, что это такая милая шутка, непонятная простым смертным.
– В курсе, – кивнул Президент. – Я дал команду выделить самого опытного, толкового и… кристально честного.
– У нас таких нет, – покачал головой генерал. –
Я имею в виду последний пункт.
– Вы хотите сказать, что берете взятки?
– Взятки не беру, на моем месте это уже не конструктивно, – честно ответил генерал. – Но все остальное делаю. То есть: протекции, содействия, продвижения, защита интересов и так далее.
– А, ну да – всё из разряда «в интересах клана», – понимающе кивнул Президент. – Понятно… Однако вот этот ваш беглый генерал – он ведь тоже из вашего клана!
– Так точно.
– И по логике, вы должны бы его покрывать… И не только его, а вот этих всех – что в списке… И подставлять под удар «персон» из другого клана. Верно?
– По логике – да.
– И что же вами движет, генерал?
– Ннн… не знаю, – генерал изобразил растерянность – получилось очень искренне и органично. – Нестандартная ситуация.
– Нестандартная?
– Так точно. Не обкатанная ситуация. Как реагировать – не знаю. Раньше никогда не было, чтобы в ТАКОМ деле были замешаны ТАКИЕ люди из нашего клана. В том числе и вожди.
– Да уж, это точно – нестандартная ситуация, – согласился Президент. – Итак, Игорь Викторович, что вы хотите?
– Извините, но… это вы меня вызвали, – напомнил генерал.
– Да-да, конечно, – кивнул Президент. – Я хочу, как и всегда, объективного расследования. Чтобы все причины и обстоятельства были выяснены, все сволочи были выявлены и осуждены по Закону, и никак иначе. А вот вы – клановый ренегат и отступник, лично вы что хотите? Знаете, я не верю в альтруизм. И мне непонятно: вы, вообще, какую цель сейчас преследуете?
Дорогой вы наш Верховный – ну неужели же это не очевидно? Клан крепко проштрафился, теперь по устоявшейся веками традиции следует ритуальное жертвоприношение Системе. Причем такое грандиозное, чтобы всем было сразу ясно: это реально жертвоприношение, а не дежурное отбывание номера. Да и для клана это будет очень даже неплохо: пора полечиться кровопусканием, сбросить балласт в лице отцов-основателей, зажравшихся сановных стариков, от которых пользы – только один вред и жадное сосание денег из всех отраслей, докуда дотянутся, ну и… между делом самому возглавить клан. Ситуация сейчас очень даже располагает к такому неожиданному перевороту, маленькой внутриклановой революции, так что…
– Не знаю, – генерал пожал плечами, все так же честно и печально глядя на Президента. – Я же говорю, ситуация нестандартная, так что… не знаю. Давайте сначала доведем дело до логического завершения, а потом уже будем подводить итоги.
– Давайте доведем, – решительно кивнул Президент. – Что вам для этого нужно? Полномочия? Считайте, что вы уже не ВрИО, а председатель комиссии по двум объединенным делам, соответствующий указ будет подписан немедленно. Силы и средства? К вашим услугам вся мощь Системы. Гарантии безопасности? Не мне вас учить, как это делается. Я полагаю, вы сами сможете позаботиться о безопасности своей семьи и вашей личной безопасности на время проведения расследования – во избежание всяких неприятных нюансов… Клан все-таки, сами понимаете… Эмм… Что вам нужно еще?
– Если это возможно, хотелось бы несколько ограничить активность вашего нового ведомства.
– Что значит «моего»? – возмутился Президент. – Оно такое же мое, как и ваше. А что там не так, с этим «моим» новым ведомством? Разве это не они вскрыли ситуацию по «Блиндажу»?
– Да уж, вскрыли – по-другому и не скажешь, и огромное им за это спасибо. Но…
– Что?
– В ряде случаев их активность была крайне опасной для окружающих. А в одном конкретном эпизоде – буквально летальной.
– Это вы про штурм «Стодолы»?
– Да, и про штурм тоже. Там едва не погибли полсотни мирных граждан. Все было буквально на грани: еще чуть-чуть, и…
– Ну, вы же сами знаете, «чуть-чуть – не считается». Хотя – да, авантюра имела место, – неохотно признал Президент. – И мы за это спросим с кого следует. И на будущее строго-настрого воспретим… Погодите, а что вы там сказали насчет «летального эпизода»? Директор же докладывал – потерь среди «гражданских» и личного состава нет.
– Есть потери, – горестно опроверг генерал. – По эпизоду в больнице. Туда были снаряжены четверо оперативников, работающих под прикрытием, на случай, если преступники попытаются отбить своего инженера…
– И что?!
– Ну и… ребята из «Бункера» их убили. Не разобрались в ситуации, действовали спонтанно, сгоряча…
– Ё… вашу мать!!! – не удержался Президент. – И чего же вы творите, болдоёды! Вы же, б…, со своими конспирациями, «прикрытиями» и прочими шпионствами – вы скоро друг друга поубиваете на хрен! Ну и кто тогда будет Родину защищать?! Вы, вообще, каким местом там думали, когда отправляли этих – под прикрытием?!
– Да это, собственно, не я лично… – Генерал корпоративно порозовел за Службу. – Но…
– Да я понимаю, что не вы, – досадливо отмахнулся Президент. – Но вся ваша Служба – с конспирацией, «прикрытиями» и всякими разными тайными операциями, она у меня уже вот тут сидит!
Президент показал, где именно сидит Служба, недовольно покрутил головой и пообещал:
– Ладно. Я пока что приостановлю деятельность этого замечательного ведомства. И выпишу по первое число всем, кто виновен в этой трагедии. Я вас прошу, вы уж в этом вопросе тоже разберитесь и доложите, почему все так получилось.
– Есть, – кивнул генерал. – Я досконально во всем разберусь и доложу вам лично.
– Хорошо. Ну и напоследок… – Президент взял паузу – не для эффекта, а просто задумался, чем бы таким заинтересовать лампасного вельможу, у которого вроде бы и так уже все есть. – Знаете… Посулов не даю, потому что понятия не имею, чем все это кончится. Но помните, я умею быть благодарным. Так что прошу вас: проведите расследование беспристрастно и объективно. Постарайтесь ничего не упустить. И я в долгу не останусь.
– Можете не сомневаться, – заверил генерал. – Именно так все и будет, беспристрастно и объективно. И уверяю вас: никто не уйдет от ответственности…
Глава 1
Алекс Дорохов: архивная рутина
– В каком ведомстве изволите служить?
– Эээ…
– Да наш он, наш! Он у Владимира Аркадьевича…
– А ты помолчи, пигалица: пусть кавалер сам за себя ответит. Итак, голубчик, где мы служим?
– Федеральная Служба по надзору за ВГОиК. В смысле, за важными государственными объектами и коммуникациями.
– Это что за служба такая? Я все ваши конторы наизусть знаю, по людям и номерам допусков – нет такой службы.
– Понимаете… Она создана совсем недавно, так что…
– Настолько недавно, что ее еще в реестре нету?
– Алла Викторовна, он правду говорит: Владимир Аркадьевич как раз-таки эту службу и возглавляет.
– Да иди ты?! Его что, поперли из Администрации?
– При чем здесь «поперли»? Служба в стадии формирования, так что он пока что совмещает две должности…
– В общем, одной задницей на двух стульях, да? Опять вы там что-то выдумываете. Помяни мое слово, добром это не кончится.
– Алла Викторовна, так вы пускаете или нет?
– Не спеши, сейчас разберемся… А раньше где служил, до того, как к Домовитому перевели?
– Полк связи, лейтенант, помощник начальника штаба по боевой.
– Понятно. И давно у Домовитого?
– Эмм… Сегодня – пятый день.
– Пфф… Значит, случайный человек, да?
– О, Господи… Алла Викторовна, опять вы начинаете! Не хотите пускать – так и скажите, я передам.
– Да погоди ты, пигалица, не мельтеши. Дай подумать…
Алла Викторовна – номенклатурная матрона за шестьдесят, со следами былой красоты на лице, исковерканном не столько возрастом, сколько постоянным гнетом ответственности – смотрела сквозь меня, размеренно катала по стеклу на столе допотопный химический карандаш и хмуро размышляла.
Термостат. Или нет, лучше будет так: консерватория.
Господин, который в свое время придумал назвать высшее музыкальное учебное заведение консерваторией, был либо мертвецки пьян, либо окончательно невменяем. Музыка – это живая бессмертная сущность, гибкая, многогранная и непредсказуемая, как сама Природа, так что с консервацией она не сочетаема в принципе.
Консерватория – это здесь, в старых системных учреждениях (хотел по привычке аббревиатурой дать, но не стал – неприлично получается). Вот тут это понятие как нельзя более уместно.
Химический карандаш я в последний раз видел в глубоком детстве. При каких обстоятельствах была мною заполучена сия раритетная вещица, даже и не спрашивайте, все напрочь вылетело из головы, но точно помню, что язык после такого карандаша становится синим, штрихи импрессионистского эскиза котенка на новых обоях в гостиной получаются на диво сочными и жирными и потом очень плохо выводятся, а в лексиконе в общем-то культурной и воспитанной бабушки неожиданно появляется вульгарно-визгливое выражение «Ах ты Пикассо хренов!».
Стекло на столе я вообще никогда и ни у кого не видел. А о том, что в советских учреждениях в свое время было принято держать на столе стекло, под которым хранились инструкции, графики и прочие важные бумаги, знал только из книг. Так вот, стекло на столе Аллы Викторовны отнюдь не бутафория, под его гнетом томятся десятка полтора различных документов и целый ряд рукописных пометок. Сам стол тоже очень органично вписывается в общий план, так же как и огромные шкафы, монументальный сейф в шаровой краске, тяжелые портьеры…
Нет, так не годится: если детально описывать все местные «старости», у нас на это уйдет пара глав. Так что давайте по-быстрому втиснем весь антураж в два абзаца и побежим дальше.
Итак: старинное здание, высоченные потолки, арочные окна в два человеческих роста, полутораметровые стены, старый дубовый паркет, запах мастики, тяжелая мебель сталинской эпохи, того же периода многопудовые двери, и вообще, буквально все в этом учреждении красноречиво свидетельствует: ребята, вот эти ваши инновации и бодрые доклады о модернизации – не более чем декларации. А собственно Система как была, так и осталась: старая, отлаженная, надежная и насквозь консервативная, не приемлющая никаких ненужных новшеств.
И совсем не факт, что вот так дела обстоят только лишь в данном учреждении: был я давеча у моего нового шефа в гостях, так вот, там точно такая же картина. Новые руководители – старая Система.
А здесь, кстати, и руководительша (если будет позволительно так выразиться) вполне под стать Системе. Не удивлюсь, если как-нибудь позже выяснится, что на самом деле Алле Викторовне вовсе не шестьдесят, а как раз таки все девяносто, и в бытность свою аппаратным работником она между делом расстреливала этажом ниже из служебного нагана несчастных жертв репрессий, заглушая их вопли патефонной пластинкой «В парке Чаир…» и при этом непрерывно курила папиросы «Герцеговина Флор». Да, и красивые фигурные колечки пускала. В потолок. Думаете, зря вон там на тумбе с телефонами пылится серебряный портсигар с выгравированным на крышке орденом Боевого Красного Знамени?! Не зря, ой не зря!!!
Впрочем, это всего лишь домыслы, игра воображения, навеянная стальным взглядом раритетной матроны, впечатляющим антуражем и незыблемым, не выветриваемым никакими новыми веяниями духом Системы, что прочно обосновался в каждой детали заведения, в котором мы с Маней сейчас находимся. А вот стальной взгляд – это вовсе не метафора. Мне, насквозь пронзаемому этим особым, «аппаратным» взглядом, было крайне тревожно и неуютно, и в какой-то момент я даже вообразил себе, что сейчас решается вовсе не тривиальная дилемма «…пустить замарашку в хранилище, или ну его в гузку?», а что-то страшно архаичное, из времен тревожной молодости Аллы Викторовны… Ну, например, такое: «Сослать на рудники или все же расстрелять в подвале? Первое полезнее, поработает немного во благо Родины, но второе намного проще – никакой волокиты…»
– Как звать? – Алла Викторовна закончила думать и, как я понял, определилась с решением.
– Александр Иванович Дорохов.
– Стало быть, Саша. Вот что, Саша… Допуска у тебя нет. Так что пускать тебя в хранилище я не имею права. Дело это не просто дисциплинарное, а в прямом смысле слова подсудное.
– То есть…
– Помолчи. Пускать тебя нельзя, но не хочется обижать Володю: человек он добрый и очень полезный…
Какая трогательная искренность. По сценарию я в этом месте должен подобострастно кивнуть или искательно улыбнуться? А я не буду. Лично мне этот архив без надобности: я бы сейчас с гораздо большим удовольствием повел свою спутницу в кино, или еще в какое-нибудь не менее темное местечко.
– Саша, не надо так ехидно лыбиться.
– Почему сразу – «ехидно»?
– Ехидно, ехидно… Я прекрасно понимаю, что для тебя сейчас важнее всех гостайн – пощупать Маньку…
– Алла Викторовна!!!
– Мань, но у него же это на лице написано, неужели не видно?
– Гхм-кхм… Я бы попросил…
– Нет, даже и не проси, тебе это не поможет. Видишь ли, когда я сказала «подсудное дело», то имела в виду в первую очередь тебя. Я-то как-нибудь выкручусь, не впервой. А вот ты получишь на полную катушку.
– Ну почему сразу «получишь»! Почему вы…
– В общем, прекрати глупо ухмыляться, соберись и слушай внимательно. Видишь ли, голубчик, начальник твой – человек простой и непосредственный – попросил дать тебе возможность ознакомиться с некоторыми материалами… эмм… имеющими особую специфику и стоящими несколько наособицу даже в своем разряде. Так что ты сейчас будешь работать с документом из первой категории.
– Это…
– Это стратегические государственные секреты. Ты какие степени знаешь?
– «ДСП», «секретно», «сов. секретно», «особой важности». Ну и все, пожалуй.
– Ясно. Далее список продолжают еще семнадцать степеней, как общепринятых, так и специфических, для особых случаев.
– Ничего себе…
– Угу, ничего себе. Так вот, документ, который ты сейчас будешь смотреть – он без степени. Вернее так: он вне степеней. Понимаешь, о чем я?
– Ну… В общем…
– Собственно, весь документ тебе смотреть не дадут, а только семь его страниц со схемами, которые, честно говоря, особой секретности не представляют. Но! Документ неразъемный. И ты будешь работать с этим документом.
В течение получаса. БЕЗ ДОПУСКА. Понимаешь?
– Понимаю.
– А мне кажется, не совсем. Тон у тебя какой-то… легкомысленный.
– Ой, ну при чем здесь мой тон? И вообще, вы напрасно тратите время. Вы хотите, чтобы я проникся важностью текущего момента? Считайте, что проникся. Секретный документ, очень важный, вы рискуете, так что…
– Нет, ни хрена ты не проникся, голубчик, – грубо оборвала меня Алла Викторовна. – Наверное, вот так надо: я тебе сразу расскажу о последствиях.
Итак.
Если в течение ближайших десяти лет.
На этом объекте.
Что-то произойдет.
Независимо от того, будешь ты к этому причастен или нет.
– Эээ…
– Да наш он, наш! Он у Владимира Аркадьевича…
– А ты помолчи, пигалица: пусть кавалер сам за себя ответит. Итак, голубчик, где мы служим?
– Федеральная Служба по надзору за ВГОиК. В смысле, за важными государственными объектами и коммуникациями.
– Это что за служба такая? Я все ваши конторы наизусть знаю, по людям и номерам допусков – нет такой службы.
– Понимаете… Она создана совсем недавно, так что…
– Настолько недавно, что ее еще в реестре нету?
– Алла Викторовна, он правду говорит: Владимир Аркадьевич как раз-таки эту службу и возглавляет.
– Да иди ты?! Его что, поперли из Администрации?
– При чем здесь «поперли»? Служба в стадии формирования, так что он пока что совмещает две должности…
– В общем, одной задницей на двух стульях, да? Опять вы там что-то выдумываете. Помяни мое слово, добром это не кончится.
– Алла Викторовна, так вы пускаете или нет?
– Не спеши, сейчас разберемся… А раньше где служил, до того, как к Домовитому перевели?
– Полк связи, лейтенант, помощник начальника штаба по боевой.
– Понятно. И давно у Домовитого?
– Эмм… Сегодня – пятый день.
– Пфф… Значит, случайный человек, да?
– О, Господи… Алла Викторовна, опять вы начинаете! Не хотите пускать – так и скажите, я передам.
– Да погоди ты, пигалица, не мельтеши. Дай подумать…
Алла Викторовна – номенклатурная матрона за шестьдесят, со следами былой красоты на лице, исковерканном не столько возрастом, сколько постоянным гнетом ответственности – смотрела сквозь меня, размеренно катала по стеклу на столе допотопный химический карандаш и хмуро размышляла.
Термостат. Или нет, лучше будет так: консерватория.
Господин, который в свое время придумал назвать высшее музыкальное учебное заведение консерваторией, был либо мертвецки пьян, либо окончательно невменяем. Музыка – это живая бессмертная сущность, гибкая, многогранная и непредсказуемая, как сама Природа, так что с консервацией она не сочетаема в принципе.
Консерватория – это здесь, в старых системных учреждениях (хотел по привычке аббревиатурой дать, но не стал – неприлично получается). Вот тут это понятие как нельзя более уместно.
Химический карандаш я в последний раз видел в глубоком детстве. При каких обстоятельствах была мною заполучена сия раритетная вещица, даже и не спрашивайте, все напрочь вылетело из головы, но точно помню, что язык после такого карандаша становится синим, штрихи импрессионистского эскиза котенка на новых обоях в гостиной получаются на диво сочными и жирными и потом очень плохо выводятся, а в лексиконе в общем-то культурной и воспитанной бабушки неожиданно появляется вульгарно-визгливое выражение «Ах ты Пикассо хренов!».
Стекло на столе я вообще никогда и ни у кого не видел. А о том, что в советских учреждениях в свое время было принято держать на столе стекло, под которым хранились инструкции, графики и прочие важные бумаги, знал только из книг. Так вот, стекло на столе Аллы Викторовны отнюдь не бутафория, под его гнетом томятся десятка полтора различных документов и целый ряд рукописных пометок. Сам стол тоже очень органично вписывается в общий план, так же как и огромные шкафы, монументальный сейф в шаровой краске, тяжелые портьеры…
Нет, так не годится: если детально описывать все местные «старости», у нас на это уйдет пара глав. Так что давайте по-быстрому втиснем весь антураж в два абзаца и побежим дальше.
Итак: старинное здание, высоченные потолки, арочные окна в два человеческих роста, полутораметровые стены, старый дубовый паркет, запах мастики, тяжелая мебель сталинской эпохи, того же периода многопудовые двери, и вообще, буквально все в этом учреждении красноречиво свидетельствует: ребята, вот эти ваши инновации и бодрые доклады о модернизации – не более чем декларации. А собственно Система как была, так и осталась: старая, отлаженная, надежная и насквозь консервативная, не приемлющая никаких ненужных новшеств.
И совсем не факт, что вот так дела обстоят только лишь в данном учреждении: был я давеча у моего нового шефа в гостях, так вот, там точно такая же картина. Новые руководители – старая Система.
А здесь, кстати, и руководительша (если будет позволительно так выразиться) вполне под стать Системе. Не удивлюсь, если как-нибудь позже выяснится, что на самом деле Алле Викторовне вовсе не шестьдесят, а как раз таки все девяносто, и в бытность свою аппаратным работником она между делом расстреливала этажом ниже из служебного нагана несчастных жертв репрессий, заглушая их вопли патефонной пластинкой «В парке Чаир…» и при этом непрерывно курила папиросы «Герцеговина Флор». Да, и красивые фигурные колечки пускала. В потолок. Думаете, зря вон там на тумбе с телефонами пылится серебряный портсигар с выгравированным на крышке орденом Боевого Красного Знамени?! Не зря, ой не зря!!!
Впрочем, это всего лишь домыслы, игра воображения, навеянная стальным взглядом раритетной матроны, впечатляющим антуражем и незыблемым, не выветриваемым никакими новыми веяниями духом Системы, что прочно обосновался в каждой детали заведения, в котором мы с Маней сейчас находимся. А вот стальной взгляд – это вовсе не метафора. Мне, насквозь пронзаемому этим особым, «аппаратным» взглядом, было крайне тревожно и неуютно, и в какой-то момент я даже вообразил себе, что сейчас решается вовсе не тривиальная дилемма «…пустить замарашку в хранилище, или ну его в гузку?», а что-то страшно архаичное, из времен тревожной молодости Аллы Викторовны… Ну, например, такое: «Сослать на рудники или все же расстрелять в подвале? Первое полезнее, поработает немного во благо Родины, но второе намного проще – никакой волокиты…»
– Как звать? – Алла Викторовна закончила думать и, как я понял, определилась с решением.
– Александр Иванович Дорохов.
– Стало быть, Саша. Вот что, Саша… Допуска у тебя нет. Так что пускать тебя в хранилище я не имею права. Дело это не просто дисциплинарное, а в прямом смысле слова подсудное.
– То есть…
– Помолчи. Пускать тебя нельзя, но не хочется обижать Володю: человек он добрый и очень полезный…
Какая трогательная искренность. По сценарию я в этом месте должен подобострастно кивнуть или искательно улыбнуться? А я не буду. Лично мне этот архив без надобности: я бы сейчас с гораздо большим удовольствием повел свою спутницу в кино, или еще в какое-нибудь не менее темное местечко.
– Саша, не надо так ехидно лыбиться.
– Почему сразу – «ехидно»?
– Ехидно, ехидно… Я прекрасно понимаю, что для тебя сейчас важнее всех гостайн – пощупать Маньку…
– Алла Викторовна!!!
– Мань, но у него же это на лице написано, неужели не видно?
– Гхм-кхм… Я бы попросил…
– Нет, даже и не проси, тебе это не поможет. Видишь ли, когда я сказала «подсудное дело», то имела в виду в первую очередь тебя. Я-то как-нибудь выкручусь, не впервой. А вот ты получишь на полную катушку.
– Ну почему сразу «получишь»! Почему вы…
– В общем, прекрати глупо ухмыляться, соберись и слушай внимательно. Видишь ли, голубчик, начальник твой – человек простой и непосредственный – попросил дать тебе возможность ознакомиться с некоторыми материалами… эмм… имеющими особую специфику и стоящими несколько наособицу даже в своем разряде. Так что ты сейчас будешь работать с документом из первой категории.
– Это…
– Это стратегические государственные секреты. Ты какие степени знаешь?
– «ДСП», «секретно», «сов. секретно», «особой важности». Ну и все, пожалуй.
– Ясно. Далее список продолжают еще семнадцать степеней, как общепринятых, так и специфических, для особых случаев.
– Ничего себе…
– Угу, ничего себе. Так вот, документ, который ты сейчас будешь смотреть – он без степени. Вернее так: он вне степеней. Понимаешь, о чем я?
– Ну… В общем…
– Собственно, весь документ тебе смотреть не дадут, а только семь его страниц со схемами, которые, честно говоря, особой секретности не представляют. Но! Документ неразъемный. И ты будешь работать с этим документом.
В течение получаса. БЕЗ ДОПУСКА. Понимаешь?
– Понимаю.
– А мне кажется, не совсем. Тон у тебя какой-то… легкомысленный.
– Ой, ну при чем здесь мой тон? И вообще, вы напрасно тратите время. Вы хотите, чтобы я проникся важностью текущего момента? Считайте, что проникся. Секретный документ, очень важный, вы рискуете, так что…
– Нет, ни хрена ты не проникся, голубчик, – грубо оборвала меня Алла Викторовна. – Наверное, вот так надо: я тебе сразу расскажу о последствиях.
Итак.
Если в течение ближайших десяти лет.
На этом объекте.
Что-то произойдет.
Независимо от того, будешь ты к этому причастен или нет.