В принципе увиденное было естественно, он мог это рассчитать со всеми подробностями, пусть на уровне подсознания. Но картина держалась на одной маленькой детали, которую его подсознание знать не могло.
— Бластер, — приказал Греков. Ковальский послушно отстегнул оружие. Да, бластер был легковат. Греков потянул рычаг зарядовой камеры.
Все сходилось — бластер был пуст, как космический вакуум.
— Разве он не заряжен? — простодушно сказал Ковальский. — Как жалко! Мне так хотелось пострелять на обратном пути.
Греков ничего не сказал. Он взял бластер за толстый ствол, широко размахнулся, и бластер бумерангом сверкнул над ущельем, на фоне клубящихся черных смерчей, а потом запрыгал вниз по тропе, по которой они пришли. И когда он в последний раз поднял облачко пыли, скрежет у поворота ущелья стал отчетливей, и что-то длинное и шевелящееся выдвинулось из-за отвесной скалы.
— Зачем вы так? Он же был совсем исправен, — укоризненно сказал Ковальский. — Мы бы перезарядили его на станции.
Греков не ответил. Он смотрел на ядовито-зеленое, длинное и змеящееся, выползающее из-за поворота. Теперь у нас один путь, думал он. Куда он нас приведет — неизвестно.
— Смотрите! — вскрикнул Ковальский. — Что это?..
Песчаный дракон выполз уже весь на открытое место и был виден как на ладони. Ряды уродливых лап подпирали его многометровое туловище. Две головы с жадными жабьими мордами болтались на длинных шеях, высматривая добычу. Громадный ящер перемещался, неестественно переламываясь. Он приближался. Он еще не видел людей. Он просто полз вверх по ущелью.
— Ведь это песчаный дракон, правда? — сказал Ковальский. — Я думал, они водятся только в пустынях…
Он осекся. Видимо, вдруг осознал, что здесь не зоопарк и не съемочный павильон, что они стоят на узкой площадке среди отвесных скал и что единственная тропа, ведущая отсюда, занята. Он попятился. Греков остался на месте, глядя на приближающееся чудовище.
А потом он увидел крупную грязную чешую на груди и боках монстра, услышал глухое урчание, доносившееся из недр исполинского туловища, почувствовал тошнотворный запах разлагающейся в глыбообразных зубах гнили и вдруг понял, что его спина упирается в стену, что отступать ему больше некуда.
Тогда он сделал усилие и оторвал взгляд от двух зубастых, широко разинутых ртов, которые знали теперь, что им надо, и повернул голову. Ковальский стоял рядом с ним, справа, прижавшись к скале. А слева зияло отверстие Туннеля.
Греков поймал руку Ковальского и потянул его за собой. Дракон протягивал к ним хищные шеи, он был уже в двадцати метрах, он торопился. Греков попятился.
Над ними был свод Туннеля, а чудовище, скалы и небо растворились в дрожании призрачной пелены. Спина Грекова наткнулась на упругую перегородку.
Не выпуская руки Ковальского, он шагнул вперед.
Они стояли на пологом скате холма, покрытом ласковой изумрудной травой. Перед ними до самого горизонта простиралась волнистая равнина, и слева от холма, на котором они стояли, медленно извивалась река. Оправа, недалеко от них, темнели компактные группы деревьев, сливавшиеся ближе к горизонту в сплошной лиственный лес. Небо над их головами было спокойного голубого оттенка, на нем курчавились облака. Дул освежающий ветерок.
Ковальский сел на траву. Лицо у него было бледное.
— Это Альвион, — сказал Греков и не узнал своего голоса. — Я боялся, что мы попадем на Мирзу.
Было бы гораздо хуже, если бы мы оказались на Мирзе, подумал он. Мирза негостеприимна. Это мир вечной ночи, мир черного солнца, и жизнь там тоже темная и злая, ничем не лучше песчаных драконов Гаммы. Альвион — спокойная и безобидная планета. Своего рода рай.
Греков посмотрел на Ковальского и отвел глаза. Да, подумал он, но я ведь тоже здорово перепугался. Как глупо. Я же с самого начала знал, что мы уйдем в Туннель. Но потом я об этом забыл. Трудно было не забыть. Все-таки это было слишком страшно.
Он снова взглянул на Ковальского. Тот по-прежнему сидел на траве, глядя вверх, но его лицо уже приобрело нормальное выражение. Греков посмотрел по направлению его взгляда.
Стая больших белых птиц бесшумно прошла над их головами, перестраиваясь на лету. Они долго следили за птицами, пока те не исчезли в синеве неба.
— Все равно ситуация не из легких, — сказал потом Греков. — Альвион расположен в центральной области Галактики, очень далеко и от Солнца, и от Леги. Помощи нам ждать неоткуда. Через Туннель мы можем с равной вероятностью попасть или обратно на Гамму, или на Лигурию, откуда возврата практически не будет.
— А что такое эта Лигурия? — спросил Ковальский, и Греков с удовольствием услышал интерес в его голосе.
— Планета вроде Плутона, — сказал Греков. — Мертвая ледяная пустыня, лишенная следов биосферы.
Зато там есть кое-что другое, подумал он. И это может нам пригодиться.
— Вот как, — помедлив, сказал Ковальский. — Приятная альтернатива.
— Лучше некуда, — согласился Греков. — Все равно торопиться в Туннель необязательно. Даже если нам повезет и мы вернемся на Гамму, мы рискуем встретиться с одним нашим знакомым. К тому же мы очутились на планете, на которую еще не ступала нота человека. Почему бы не воспользоваться этой возможностью?
— И что мы будем делать?
— Я предлагаю спуститься вниз, — сказал Греков тоном экскурсовода. — У подножья холма справа от нас вы видите очень красивую зеленую рощу. Я открою вам небольшой секрет. Плоды некоторых деревьев, которые там растут, очень вкусны.
— Заманчивое предложение, — сказал Ковальский, но с земли не встал. — Но вдруг в лесу нас ждет кто-то, кому мы тоже покажемся очень вкусными?
Греков засмеялся.
— Нет, — сказал он. — Альвион — исключительно безобидный мир. Здесь нет никаких хищников. Более того, здесь вообще отсутствуют сухопутные животные. По крайней мере, в этой части планеты.
Но Ковальский не торопился расстаться с насиженным местом.
— Зачем же тогда на деревьях растут съедобные плоды? Специально для инопланетных туристов?
— Я как-то об этом не размышлял, — признался Греков. — Впрочем, вот и ответ.
Он показал вверх. Большая стая беззвучных птиц снова показалась над ними, вынырнув из глубины неба.
— Пожалуй, вы правы, — согласился Ковальский.
Они опять долго следили за птицами, пока те не растворились в синеве. Потом Ковальский все-таки поднялся.
— Ваш гостеприимный Альвион, — сказал он недовольно. — Все руки порезал. Не трава, а осока.
Греков повернул голову. Ладони Ковальского были в крови. Он достал из кармана платок, вытер кровь и принялся отряхивать налипшую к комбинезону траву.
— Впредь надо быть осторожнее, — бодро сказал Греков. — Но это, в сущности, мелочь. Посмотрите лучше, какая здесь красота. Изысканный сельский пейзаж. Великолепный воздух. Стаи птиц, бороздящие небо. На какой еще планете вы найдете что-нибудь подобное?
Ковальский кончил отряхиваться, еще раз вытер руки платком и выжидательно посмотрел на Грекова.
— Двинулись, — сказал Греков. Ковальский кивнул, и они зашагали вниз по склону холма к темнеющей вдали роще.
Альвион, думал Греков. Какая прекрасная планета! Сколько моих роботов побывало здесь и вернулось? Не помню точно, но наверняка больше десяти. И на всех пленках одно и то же. Теплый чудесный мир. Ни одного хищника. И действительность ничем не отличается от пленок. А ведь находятся еще люди, утверждающие, что робот как исследователь не может заменить человека. Еще как может. Нужно только снабдить его полноценной программой, и он будет вам выдавать полноценную информацию. Иначе зачем было вообще изобретать робота?
До рощи, которая была целью их перехода, осталось каких-нибудь двести метров, и трава здесь была гуще, чем на вершине холма. Да и воздух, которым они дышали, был здесь густой, насыщенный ароматами.
— Нам повезло, что строители Туннеля были похожи на нас, — сказал Греков.
— Что вы имеете в виду?
— Все планеты, соединенные Туннелем, имеют кислородные атмосферы, — сказал Греков. — Все они пригодны для жизни человека. Кстати, и этот вывод содержится в документе, о котором мы говорили.
Некоторое время они передвигались молча, пока не достигли опушки. Деревья в роще стояли плотно, поровну разделяя между собой свет и тепло своего солнца. Здесь преобладали стройные белоствольные деревья с тонкими ветвями и изящно изрезанными листьями, напоминавшие чем-то земные березы. Плотные толстые стволы других служили основанием сплошной, непроницаемой для глаза массы мелкой листвы.
— Эти деревья тоже приносят съедобные плоды, — сказал Греков, чувствуя себя гидом. — Правда, к ним нелегко добраться, да это и не нужно. Самые вкусные фрукты растут на дереве с желтой корой. Мои роботы всегда приносят мне это лакомство, если возвращаются. Не могу утверждать, что помногу, но вполне достаточно, чтобы распробовать.
Ковальский снял с себя куртку, аккуратно ее свернул и положил на траву.
— На десерт меня что-то не тянет. Сейчас я бы с удовольствием прилег. Может быть, сначала отдохнем, а потом уже двинемся грабить ваш райский сад?
Греков и сам чувствовал усталость. Это было странно, потому что за сегодня они прошли в общей сложности гораздо меньше, чем намечали утром, когда проснулись. Правда, последнюю сотню метров они шли по высокой густой траве, и у Грекова не раз возникало ощущение, что они идут не по лугу, а по зарослям ежевики.
Однако воспоминание о нежной мякоти плодов желтого дерева заставило Грекова забыть усталость.
— Я принесу на вашу долю, — пообещал он. — Отдыхайте.
Ковальский растянулся на траве, подложив под голову туго свернутую куртку. Несколько секунд Греков с легкой завистью смотрел, как он лежит на спине, прикрыв глаза и предусмотрительно скрестив руки на груди, и как ласковые травинки покачиваются над его лицом. Потом двинулся на поиски.
Ему не пришлось долго блуждать. Он наткнулся на желтое дерево сразу, не успев потерять из виду место, где лежал Ковальский. Оно стояло в стороне от других. Его листья были крупные, продолговатые, они трепетали от скрытых движений воздуха. Гладкие упругие ветви начинались у самой земли, и у основания ветвей, возле толстого желтого ствола, пламенели крупные ярко-красные плоды.
Большая белая птица вырвалась из травы из-под ног Грекова так внезапно, что он не успел испугаться. Он проводил ее взглядом, пока она не потеряла индивидуальность, став элементом стаи, беззвучно парящей невысоко над его головой.
Странная птица, подумал Греков. Что она здесь делала? Гнездо у нее здесь, что ли? Мои роботы ничего не рассказывали о гнездах здешних птиц.
Он пошарил глазами вокруг. У его ног в высокой густой траве белела груда костей.
Он огляделся. Перед ним лежала прохладная тень рощи, и грозди спелых плодов светились из глубины шелестящей кроны. За его спиной до самого горизонта простиралась волнистая равнина, а вверху было синее небо с белыми облаками. Кости с этим пейзажем как-то не гармонировали.
Вот тебе и Альвион, подумал Греков. Мои роботы никогда не рассказывали об этом. Трава, о которую можно порезаться. Птицы, взлетающие так внезапно, что рискуешь стать заикой. А теперь еще какие-то кости. Почему именно кости? И что делала птица возле костей?..
Он посмотрел вверх. Стая бесшумно кружила низко над его головой. Птицы не улетали. Они словно чего-то ждали.
Греков перевел взгляд на дерево с вкусными плодами, которые так часто приносили ему роботы. Аппетит у него пропал. Но плоды следовало сорвать. Теперь это просто работа, которую необходимо сделать.
Не сходи с ума, сказал он себе. Ты что, никогда не видел костей? Подумаешь, кости. Здесь летают громадные стаи птиц. Вряд ли они бессмертны. Должны же где-то лежать их останки. А ты боишься этих костей так, будто они твои собственные.
Греков приблизился к желтому дереву и раздвинул упругие ветви. Когда-то, еще на Гамме, он написал программу для роботов, чтобы они могли добывать «специальные образцы флоры». Теперь Греков сам действовал в соответствии со своей программой. Нет, не совсем — он прятал плоды за пазуху, а у роботов для этого был специальный контейнер. Наконец он решил, что собрал достаточно, и попятился от ствола дерева.
Он не смог сделать и одного шага. Его что-то держало, будто он зацепился, запутался в глубине кроны. Но ведь не за что было цепляться!..
Греков дернулся — безрезультатно. Казалось, все ветви дерева тянулись к нему, липли к его одежде, держали его в своих упругих объятиях. Несколько трепещущих листьев приблизилось к его лицу. Он ощутил на щеке и шее ласковые прикосновения. И тогда он рванулся по-настоящему.
Он боролся за свою жизнь, потеряв голову, обезумев от ужаса, рвал ветви и листья, судорожно цепляющиеся за его одежду, рвал одежду, запутавшуюся в ветвях, и неожиданно для себя самого очутился на траве.
Он встал, ничего не понимая, глядя перед собой. Ветви дерева спокойно возвращались к исходной позиции. Они медленно раздвигались, открывая доступ к спелым кроваво-красным плодам.
Взгляд Грекова упал на груду фруктов, рассыпанных на траве. Рядом белела аккуратная кучка костей. Несколько секунд он тупо смотрел на них, не понимая, откуда они взялись, а потом с размаху пнул их ногой.
Кости были тяжелые. Это были не птичьи кости.
Греков посмотрел вверх. Стая оставалась на месте, не улетала. Птицы бесшумно, как белые призраки, кружились над его головой. Теперь он знал, чего они ждут.
— Стервятники, — сказал он с отвращением. — Воронье поганое!..
Он стоял мокрый от пота, и его бил озноб. Видимо, он устал, когда боролся с деревом. Лицо у него было тоже мокрое. Пот заливал глаза.
Он вытер лицо руками — и не узнал своих рук. Его ладони были красные, как плоды, которые он недавно собирал. Но это был не сок. И, конечно, не пот. Это была кровь.
Его ладони были в крови, как недавно у Ковальского.
Греков бежал не разбирая дороги, густая трава жадно цеплялась к его ногам, а перед глазами стояли травинки, ласково склонившиеся над лицом его товарища.
Когда он выбежал на опушку, где оставался Ковальский, то в первый момент решил, что ошибся. Опушка была пуста.
Прошло несколько мгновений, прежде чем Греков увидел нечто похожее на плотный травяной кокон, куколку гигантского насекомого. Он закричал, кокон заколыхался, раздался треск рвущейся травы, и из нее вынырнуло окровавленное лицо Ковальского.
Греков окончательно оправился только на вершине холма, перед зияющим отверстием Туннеля. Ковальский уже долго что-то ему говорил.
— Существует масса вещей, для исследования которых робот принципиально непригоден, — говорил Ковальский. — Сегодня мы встретились только с одной из них. Робот никогда не распознает людоеда, потому что ни один людоед не станет есть робота. Таких примеров можно привести тысячи.
— Если вложить в него полноценную программу… — начал было Греков, но не стал продолжать. — Впрочем, вы правы.
Они шагнули в Туннель.
Из груди Грекова вырвался вздох разочарования. До этого момента на одной или двух кинопленках он видел это плоское заснеженное пространство, исчерченное тенями колоссальных ледяных скал, причудливое нагромождение голубых и зеленых торосов, маленький диск далекого солнца в фиолетовом небе.
Закон бутерброда, подумал он. Самый подлый закон природы. Видимо, в эту лотерею выиграть невозможно. Впрочем, как и в любую другую.
— Значит, Лигурия, — сказал Ковальский, плотно застегивая куртку. — Вы правы, это не тропики. Но ничего. Оказывается, я не люблю, когда у лужайки, на которой я лежу, вдруг разыгрывается аппетит.
— Съесть или быть съеденным, — усмехнулся Греков. Он полез рукой за пазуху и протянул Ковальскому крупный красный плод. — К счастью, у меня осталась парочка. Угощайтесь.
— Борьба за существование — золотое правило эволюции, — провозгласил Ковальский и впился зубами в сочную мякоть. — Действительно вкусно. Впрочем, это же почти мясо.
Ковальский покончил с едой, облизал пальцы и вытер руки о комбинезон.
— У нас прекрасная одежда, — произнес он. — В воде не тонет, не горит в огне. А сейчас в ней почти жарко.
Греков тоже с наслаждением прислушивался, как по всему телу разливается такое желанное тепло. Это заработали автоматические обогреватели костюма.
— Я прожил в этом комбинезоне всю свою жизнь, — признался он. — Я никогда не задумывался, что может быть иначе.
— А я еще помню обычную одежду, — сказал Ковальский. — Но перейдем к делу. Что вам известно о планете, на которой мы оказались? Ведь на нее тоже еще не ступала нога человека.
— Разумеется, — подтвердил Греков. — Однако мы знаем о ней кое-что. Немного, но достаточно, чтобы утверждать, что задерживаться нам здесь необязательно.
— Вам рассказали это роботы?
— Да.
— С недавних пор полученная таким образом информация не кажется мне абсолютно достоверной, — сказал Ковальский.
— На Альвионе было исключение, — миролюбиво проговорил Греков. — Но почему бы действительно не познакомиться с планетой?
— А где она находится? — спросил Ковальский. — На Млечном Пути?
Греков пожал плечами.
— Не знаю. Снимки звездного неба отсюда еще не анализировались. Во всяком случае, о результатах анализа мне ничего не известно.
— То есть не исключено, что мы сейчас в другой Галактике?
— Да.
— А ведь это вы втащили меня в Туннель, — сообщил Ковальский.
Греков не среагировал на выпад. Задерживаться здесь нам не следует, думал он. Жить на Лигурии нельзя. Туннель может либо вернуть нас на Альвион, либо переправить на следующую планету цепочки, никаких сведений о которой мы не имеем. Но у нас здесь есть еще одно дело. Я о нем чуть не забыл, хотя это пришло мне в голову еще на Альвионе.
Греков огляделся. Вокруг них простирался мертвый пейзаж — обширная снежная равнина, усеянная ледяными скалами, унылая и безжизненная. Но у Грекова был острый слух, и он мог бы поклясться, что слышит легкий шорох, неожиданный в снежном безмолвии.
— Будь по-вашему, — сказал он Ковальскому. — Только нужно хорошенько запомнить место. Если потеряем Туннель, для нас все будет кончено.
За их спиной возвышался огромный айсберг, очень старый, пожелтевший от времени. Вход в Туннель на Лигурии выглядел глубоким ледяным гротом. Подозрительное шуршание доносилось из-за выступа айсберга, справа от них.
— Я запомню, — пообещал Ковальский. — Чувство ориентации у меня развито очень хорошо.
— Откуда вы знаете?
— На Земле… — начал Ковальский.
— Здесь не Земля, — прервал его Греков. — Никому не известно, как человек находит нужное направление. Возможно, в этом замешаны гравитационные и магнитные поля. Вы знаете, какое здесь магнитное поле?
— А вы? — спросил Ковальский и, не дожидаясь ответа, добавил: — Значит, придется полагаться на ориентиры. Этот айсберг — единственный на равнине, имеющий желтый цвет.
— Этот айсберг — единственный, который находится рядом с нами, — оказал Греков. — Я не знаю оптических свойств здешней атмосферы. Я не уверен, что издали он не будет выглядеть зеленым. Или голубым.
— Тогда мы сориентируемся по солнцу и звездам.
— Не советую, — сказал Греков. — Из-за тех же неизвестных нам оптических свойств атмосферы. Ориентируясь по солнцу, вы, значит, предполагаете, что пути световых лучей прямолинейны. А вдруг здесь сверхрефракция, как на Венере?
Он замолчал прислушиваясь. Шорох за выступом айсберга стал явственней, различимей.
— Великолепно работают ваши роботы, — сказал Ковальский. — Не будем вспоминать Альвион. Но вы даже не знаете, где расположена Лигурия. Не знаете свойств ее магнитного поля и параметров атмосферы…
— Вы ошибаетесь. Мне известно, что в здешней атмосфере тридцать процентов кислорода.
— Ценные сведения, — сказал Ковальский. — Чтобы их получить, мне достаточно сделать вдох. Ваши роботы тратят на такой вывод не меньше суток.
— Роботы ничего не анализируют. Они только приносят. Пробы воздуха, почвы, образцы флоры и фауны. Некоторые анализы я провожу сам, другие делают в Центре, на Дельте. Но мы отвлеклись. Мы говорили об ориентации.
— И вы почти убедили меня, что положение безвыходно.
— Проще всего ни на минуту не терять из вида вход в Туннель, — предложил Греков.
— Логично, — усмехнулся Ковальский. — Однако все, что мы сможем увидеть, путешествуя таким образом, мы разглядим и отсюда. Не лучше ли сразу вернуться в Туннель?
Вдруг Ковальский насторожился. Видимо, и он услышал наконец подозрительный шорох за выступом айсберга. Прижавшись к поверхности ледяной скалы, Ковальский осторожно прокрался к выступу. Он заглянул туда и повернул к Грекову встревоженное лицо.
— Наверное, померещилось. Здесь никого нет.
Греков отрицательно покачал головой.
— Смотрите.
От массивной полупрозрачной скалы в сотне метров от них отделился неясный вертикальный силуэт. Некоторое время он оставался неподвижным, теряясь в тени айсберга. Потом беззвучно исчез.
— Чертовщина какая-то, — сказал Ковальский, озираясь. — Скорее сюда! — позвал он вдруг, скрываясь за ледяным выступом.
Греков последовал за ним. Ковальский стоял на четвереньках, и снег рядом с ним был усеян крупными прямоугольными отпечатками.
Ковальский медленно встал и отряхнул снег с колен.
— Вот вам и Лигурия, — сказал он. — Я слегка понимаю в следах. Здесь стояло двуногое существо, судя по глубине отпечатков — гигант. Смотрите, какая каша. Оно следило за нами. Теперь взгляните сюда. Вы представляете размеры существа, идущего таким шагом?..
— Нет, — солгал Греков, внутренне улыбаясь.
— Смотрите, что там творится, — сказал Ковальский. Греков повернул голову. Ледяная равнина жила. От скал беззвучно отделялись черные тени, стояли неподвижно, перемещались, снова исчезали в торосах.
Ковальский положил руку на плечо Грекова.
— Да, Лигурия обитаема, — сказал он. — Здесь живут существа, похожие на нас. Мне это не нравится. Вдруг они тоже людоеды?..
— Нет, — сказал Греков, наблюдая, как Ковальский испуганно озирается. — Это не людоеды.
— Откуда вы знаете?
— Это роботы, — спокойно сказал Греков. — Вы помните, что сказал Эр-17 при входе в Туннель?
— Примкнуть к базовой группе, — сказал Ковальский. — Его слов я не понял. А вы ничего не объяснили.
— Лучше поздно, чем никогда, — сказал Греков. — Робот Эр-17 принадлежал к группе А, то есть предназначался для исследований Альвиона и Мирзы. Из четырех таких роботов в среднем два попадают на Альвион.
Ковальский кивнул.
— При повторном входе в Туннель, — продолжал Греков, — один из них возвращается на Гамму, а другой переносится на Лигурию.
— Понятно.
— И остается там навсегда, — закончил Греков.
Ковальский хлопнул себя по лбу.
— Как просто! Я должен был догадаться сам. Четверть всех роботов, которых люди посылают в Туннель, остается на Лигурии.
— И столько же на Фениксе, — подхватил Греков. — Но это относится к роботам группы А. С теми, что предназначаются для Феникса и Лигурии, немного сложнее. Из шестнадцати таких роботов в среднем восемь, пройдя Туннель, оказываются на Альвионе. При повторном входе в Туннель четыре робота возвращаются на Гамму, а остальные четыре попадают на Лигурию. На третьем цикле два из этих четырех выходят из Туннеля на Альвионе, а два — на следующей планете. Затем один из роботов с Альвиона возвращается на Гамму, а другой — на Лигурию. Один из роботов со следующей планеты тоже возвращается на Лигурию, а другой переносится еще дальше.
— Все ясно, — сказал Ковальский. — Из восьми таких роботов в среднем один оказывается на Лигурии.
— Совершенно верно, — подтвердил Греков. — Один остается на Лигурии и один на Фениксе, пополняя соответствующие базовые группы. В настоящее время на Лигурии находится приблизительно тридцать роботов.
— Так много? — удивился Ковальский. — Вы же работаете всего полгода.
— Роботов отправляли и раньше, — пояснил Греков. — Еще во время работы Комиссии.
Минуту Ковальский молчал, разглядывая следы на снегу. Потом сказал:
— Все логично. Вы меня почти убедили. Ваша теория не объясняет только одного.
— А именно?
— С какой целью они от нас скрываются, — сказал Ковальский, глядя на Грекова в упор. — Зачем они от нас убегают? Наконец, почему ваши роботы следят за нами? Вы это понимаете?
— Нет, — признался Греков.
— Я тоже, — резко сказал Ковальский. — И это не приводит меня в восторг.
Греков ничего не сказал. Да, есть здесь что-то противоестественное. Очень странно ведут себя роботы — если это действительно роботы. Но кто же еще?..
Внезапно земля под их ногами дрогнула, с ледяного утеса потекли снежные ручейки. На миг люди оглохли от грохота, донесшегося оттуда, куда вела цепочка прямоугольных отпечатков на девственном снеговом покрове.
Два человека обменялись тревожными взглядами. Когда снежная пыль улеглась, они молча пошли по следам в обход ледяной скалы.
Они не успели пройти и ста шагов, когда за очередным поворотом путь им преградила многотонная глыба льда. Следы, припорошенные еще клубящимся в воздухе снегом, вели прямо под нее.
— Бластер, — приказал Греков. Ковальский послушно отстегнул оружие. Да, бластер был легковат. Греков потянул рычаг зарядовой камеры.
Все сходилось — бластер был пуст, как космический вакуум.
— Разве он не заряжен? — простодушно сказал Ковальский. — Как жалко! Мне так хотелось пострелять на обратном пути.
Греков ничего не сказал. Он взял бластер за толстый ствол, широко размахнулся, и бластер бумерангом сверкнул над ущельем, на фоне клубящихся черных смерчей, а потом запрыгал вниз по тропе, по которой они пришли. И когда он в последний раз поднял облачко пыли, скрежет у поворота ущелья стал отчетливей, и что-то длинное и шевелящееся выдвинулось из-за отвесной скалы.
— Зачем вы так? Он же был совсем исправен, — укоризненно сказал Ковальский. — Мы бы перезарядили его на станции.
Греков не ответил. Он смотрел на ядовито-зеленое, длинное и змеящееся, выползающее из-за поворота. Теперь у нас один путь, думал он. Куда он нас приведет — неизвестно.
— Смотрите! — вскрикнул Ковальский. — Что это?..
Песчаный дракон выполз уже весь на открытое место и был виден как на ладони. Ряды уродливых лап подпирали его многометровое туловище. Две головы с жадными жабьими мордами болтались на длинных шеях, высматривая добычу. Громадный ящер перемещался, неестественно переламываясь. Он приближался. Он еще не видел людей. Он просто полз вверх по ущелью.
— Ведь это песчаный дракон, правда? — сказал Ковальский. — Я думал, они водятся только в пустынях…
Он осекся. Видимо, вдруг осознал, что здесь не зоопарк и не съемочный павильон, что они стоят на узкой площадке среди отвесных скал и что единственная тропа, ведущая отсюда, занята. Он попятился. Греков остался на месте, глядя на приближающееся чудовище.
А потом он увидел крупную грязную чешую на груди и боках монстра, услышал глухое урчание, доносившееся из недр исполинского туловища, почувствовал тошнотворный запах разлагающейся в глыбообразных зубах гнили и вдруг понял, что его спина упирается в стену, что отступать ему больше некуда.
Тогда он сделал усилие и оторвал взгляд от двух зубастых, широко разинутых ртов, которые знали теперь, что им надо, и повернул голову. Ковальский стоял рядом с ним, справа, прижавшись к скале. А слева зияло отверстие Туннеля.
Греков поймал руку Ковальского и потянул его за собой. Дракон протягивал к ним хищные шеи, он был уже в двадцати метрах, он торопился. Греков попятился.
Над ними был свод Туннеля, а чудовище, скалы и небо растворились в дрожании призрачной пелены. Спина Грекова наткнулась на упругую перегородку.
Не выпуская руки Ковальского, он шагнул вперед.
Они стояли на пологом скате холма, покрытом ласковой изумрудной травой. Перед ними до самого горизонта простиралась волнистая равнина, и слева от холма, на котором они стояли, медленно извивалась река. Оправа, недалеко от них, темнели компактные группы деревьев, сливавшиеся ближе к горизонту в сплошной лиственный лес. Небо над их головами было спокойного голубого оттенка, на нем курчавились облака. Дул освежающий ветерок.
Ковальский сел на траву. Лицо у него было бледное.
— Это Альвион, — сказал Греков и не узнал своего голоса. — Я боялся, что мы попадем на Мирзу.
Было бы гораздо хуже, если бы мы оказались на Мирзе, подумал он. Мирза негостеприимна. Это мир вечной ночи, мир черного солнца, и жизнь там тоже темная и злая, ничем не лучше песчаных драконов Гаммы. Альвион — спокойная и безобидная планета. Своего рода рай.
Греков посмотрел на Ковальского и отвел глаза. Да, подумал он, но я ведь тоже здорово перепугался. Как глупо. Я же с самого начала знал, что мы уйдем в Туннель. Но потом я об этом забыл. Трудно было не забыть. Все-таки это было слишком страшно.
Он снова взглянул на Ковальского. Тот по-прежнему сидел на траве, глядя вверх, но его лицо уже приобрело нормальное выражение. Греков посмотрел по направлению его взгляда.
Стая больших белых птиц бесшумно прошла над их головами, перестраиваясь на лету. Они долго следили за птицами, пока те не исчезли в синеве неба.
— Все равно ситуация не из легких, — сказал потом Греков. — Альвион расположен в центральной области Галактики, очень далеко и от Солнца, и от Леги. Помощи нам ждать неоткуда. Через Туннель мы можем с равной вероятностью попасть или обратно на Гамму, или на Лигурию, откуда возврата практически не будет.
— А что такое эта Лигурия? — спросил Ковальский, и Греков с удовольствием услышал интерес в его голосе.
— Планета вроде Плутона, — сказал Греков. — Мертвая ледяная пустыня, лишенная следов биосферы.
Зато там есть кое-что другое, подумал он. И это может нам пригодиться.
— Вот как, — помедлив, сказал Ковальский. — Приятная альтернатива.
— Лучше некуда, — согласился Греков. — Все равно торопиться в Туннель необязательно. Даже если нам повезет и мы вернемся на Гамму, мы рискуем встретиться с одним нашим знакомым. К тому же мы очутились на планете, на которую еще не ступала нота человека. Почему бы не воспользоваться этой возможностью?
— И что мы будем делать?
— Я предлагаю спуститься вниз, — сказал Греков тоном экскурсовода. — У подножья холма справа от нас вы видите очень красивую зеленую рощу. Я открою вам небольшой секрет. Плоды некоторых деревьев, которые там растут, очень вкусны.
— Заманчивое предложение, — сказал Ковальский, но с земли не встал. — Но вдруг в лесу нас ждет кто-то, кому мы тоже покажемся очень вкусными?
Греков засмеялся.
— Нет, — сказал он. — Альвион — исключительно безобидный мир. Здесь нет никаких хищников. Более того, здесь вообще отсутствуют сухопутные животные. По крайней мере, в этой части планеты.
Но Ковальский не торопился расстаться с насиженным местом.
— Зачем же тогда на деревьях растут съедобные плоды? Специально для инопланетных туристов?
— Я как-то об этом не размышлял, — признался Греков. — Впрочем, вот и ответ.
Он показал вверх. Большая стая беззвучных птиц снова показалась над ними, вынырнув из глубины неба.
— Пожалуй, вы правы, — согласился Ковальский.
Они опять долго следили за птицами, пока те не растворились в синеве. Потом Ковальский все-таки поднялся.
— Ваш гостеприимный Альвион, — сказал он недовольно. — Все руки порезал. Не трава, а осока.
Греков повернул голову. Ладони Ковальского были в крови. Он достал из кармана платок, вытер кровь и принялся отряхивать налипшую к комбинезону траву.
— Впредь надо быть осторожнее, — бодро сказал Греков. — Но это, в сущности, мелочь. Посмотрите лучше, какая здесь красота. Изысканный сельский пейзаж. Великолепный воздух. Стаи птиц, бороздящие небо. На какой еще планете вы найдете что-нибудь подобное?
Ковальский кончил отряхиваться, еще раз вытер руки платком и выжидательно посмотрел на Грекова.
— Двинулись, — сказал Греков. Ковальский кивнул, и они зашагали вниз по склону холма к темнеющей вдали роще.
Альвион, думал Греков. Какая прекрасная планета! Сколько моих роботов побывало здесь и вернулось? Не помню точно, но наверняка больше десяти. И на всех пленках одно и то же. Теплый чудесный мир. Ни одного хищника. И действительность ничем не отличается от пленок. А ведь находятся еще люди, утверждающие, что робот как исследователь не может заменить человека. Еще как может. Нужно только снабдить его полноценной программой, и он будет вам выдавать полноценную информацию. Иначе зачем было вообще изобретать робота?
До рощи, которая была целью их перехода, осталось каких-нибудь двести метров, и трава здесь была гуще, чем на вершине холма. Да и воздух, которым они дышали, был здесь густой, насыщенный ароматами.
— Нам повезло, что строители Туннеля были похожи на нас, — сказал Греков.
— Что вы имеете в виду?
— Все планеты, соединенные Туннелем, имеют кислородные атмосферы, — сказал Греков. — Все они пригодны для жизни человека. Кстати, и этот вывод содержится в документе, о котором мы говорили.
Некоторое время они передвигались молча, пока не достигли опушки. Деревья в роще стояли плотно, поровну разделяя между собой свет и тепло своего солнца. Здесь преобладали стройные белоствольные деревья с тонкими ветвями и изящно изрезанными листьями, напоминавшие чем-то земные березы. Плотные толстые стволы других служили основанием сплошной, непроницаемой для глаза массы мелкой листвы.
— Эти деревья тоже приносят съедобные плоды, — сказал Греков, чувствуя себя гидом. — Правда, к ним нелегко добраться, да это и не нужно. Самые вкусные фрукты растут на дереве с желтой корой. Мои роботы всегда приносят мне это лакомство, если возвращаются. Не могу утверждать, что помногу, но вполне достаточно, чтобы распробовать.
Ковальский снял с себя куртку, аккуратно ее свернул и положил на траву.
— На десерт меня что-то не тянет. Сейчас я бы с удовольствием прилег. Может быть, сначала отдохнем, а потом уже двинемся грабить ваш райский сад?
Греков и сам чувствовал усталость. Это было странно, потому что за сегодня они прошли в общей сложности гораздо меньше, чем намечали утром, когда проснулись. Правда, последнюю сотню метров они шли по высокой густой траве, и у Грекова не раз возникало ощущение, что они идут не по лугу, а по зарослям ежевики.
Однако воспоминание о нежной мякоти плодов желтого дерева заставило Грекова забыть усталость.
— Я принесу на вашу долю, — пообещал он. — Отдыхайте.
Ковальский растянулся на траве, подложив под голову туго свернутую куртку. Несколько секунд Греков с легкой завистью смотрел, как он лежит на спине, прикрыв глаза и предусмотрительно скрестив руки на груди, и как ласковые травинки покачиваются над его лицом. Потом двинулся на поиски.
Ему не пришлось долго блуждать. Он наткнулся на желтое дерево сразу, не успев потерять из виду место, где лежал Ковальский. Оно стояло в стороне от других. Его листья были крупные, продолговатые, они трепетали от скрытых движений воздуха. Гладкие упругие ветви начинались у самой земли, и у основания ветвей, возле толстого желтого ствола, пламенели крупные ярко-красные плоды.
Большая белая птица вырвалась из травы из-под ног Грекова так внезапно, что он не успел испугаться. Он проводил ее взглядом, пока она не потеряла индивидуальность, став элементом стаи, беззвучно парящей невысоко над его головой.
Странная птица, подумал Греков. Что она здесь делала? Гнездо у нее здесь, что ли? Мои роботы ничего не рассказывали о гнездах здешних птиц.
Он пошарил глазами вокруг. У его ног в высокой густой траве белела груда костей.
Он огляделся. Перед ним лежала прохладная тень рощи, и грозди спелых плодов светились из глубины шелестящей кроны. За его спиной до самого горизонта простиралась волнистая равнина, а вверху было синее небо с белыми облаками. Кости с этим пейзажем как-то не гармонировали.
Вот тебе и Альвион, подумал Греков. Мои роботы никогда не рассказывали об этом. Трава, о которую можно порезаться. Птицы, взлетающие так внезапно, что рискуешь стать заикой. А теперь еще какие-то кости. Почему именно кости? И что делала птица возле костей?..
Он посмотрел вверх. Стая бесшумно кружила низко над его головой. Птицы не улетали. Они словно чего-то ждали.
Греков перевел взгляд на дерево с вкусными плодами, которые так часто приносили ему роботы. Аппетит у него пропал. Но плоды следовало сорвать. Теперь это просто работа, которую необходимо сделать.
Не сходи с ума, сказал он себе. Ты что, никогда не видел костей? Подумаешь, кости. Здесь летают громадные стаи птиц. Вряд ли они бессмертны. Должны же где-то лежать их останки. А ты боишься этих костей так, будто они твои собственные.
Греков приблизился к желтому дереву и раздвинул упругие ветви. Когда-то, еще на Гамме, он написал программу для роботов, чтобы они могли добывать «специальные образцы флоры». Теперь Греков сам действовал в соответствии со своей программой. Нет, не совсем — он прятал плоды за пазуху, а у роботов для этого был специальный контейнер. Наконец он решил, что собрал достаточно, и попятился от ствола дерева.
Он не смог сделать и одного шага. Его что-то держало, будто он зацепился, запутался в глубине кроны. Но ведь не за что было цепляться!..
Греков дернулся — безрезультатно. Казалось, все ветви дерева тянулись к нему, липли к его одежде, держали его в своих упругих объятиях. Несколько трепещущих листьев приблизилось к его лицу. Он ощутил на щеке и шее ласковые прикосновения. И тогда он рванулся по-настоящему.
Он боролся за свою жизнь, потеряв голову, обезумев от ужаса, рвал ветви и листья, судорожно цепляющиеся за его одежду, рвал одежду, запутавшуюся в ветвях, и неожиданно для себя самого очутился на траве.
Он встал, ничего не понимая, глядя перед собой. Ветви дерева спокойно возвращались к исходной позиции. Они медленно раздвигались, открывая доступ к спелым кроваво-красным плодам.
Взгляд Грекова упал на груду фруктов, рассыпанных на траве. Рядом белела аккуратная кучка костей. Несколько секунд он тупо смотрел на них, не понимая, откуда они взялись, а потом с размаху пнул их ногой.
Кости были тяжелые. Это были не птичьи кости.
Греков посмотрел вверх. Стая оставалась на месте, не улетала. Птицы бесшумно, как белые призраки, кружились над его головой. Теперь он знал, чего они ждут.
— Стервятники, — сказал он с отвращением. — Воронье поганое!..
Он стоял мокрый от пота, и его бил озноб. Видимо, он устал, когда боролся с деревом. Лицо у него было тоже мокрое. Пот заливал глаза.
Он вытер лицо руками — и не узнал своих рук. Его ладони были красные, как плоды, которые он недавно собирал. Но это был не сок. И, конечно, не пот. Это была кровь.
Его ладони были в крови, как недавно у Ковальского.
Греков бежал не разбирая дороги, густая трава жадно цеплялась к его ногам, а перед глазами стояли травинки, ласково склонившиеся над лицом его товарища.
Когда он выбежал на опушку, где оставался Ковальский, то в первый момент решил, что ошибся. Опушка была пуста.
Прошло несколько мгновений, прежде чем Греков увидел нечто похожее на плотный травяной кокон, куколку гигантского насекомого. Он закричал, кокон заколыхался, раздался треск рвущейся травы, и из нее вынырнуло окровавленное лицо Ковальского.
Греков окончательно оправился только на вершине холма, перед зияющим отверстием Туннеля. Ковальский уже долго что-то ему говорил.
— Существует масса вещей, для исследования которых робот принципиально непригоден, — говорил Ковальский. — Сегодня мы встретились только с одной из них. Робот никогда не распознает людоеда, потому что ни один людоед не станет есть робота. Таких примеров можно привести тысячи.
— Если вложить в него полноценную программу… — начал было Греков, но не стал продолжать. — Впрочем, вы правы.
Они шагнули в Туннель.
Из груди Грекова вырвался вздох разочарования. До этого момента на одной или двух кинопленках он видел это плоское заснеженное пространство, исчерченное тенями колоссальных ледяных скал, причудливое нагромождение голубых и зеленых торосов, маленький диск далекого солнца в фиолетовом небе.
Закон бутерброда, подумал он. Самый подлый закон природы. Видимо, в эту лотерею выиграть невозможно. Впрочем, как и в любую другую.
— Значит, Лигурия, — сказал Ковальский, плотно застегивая куртку. — Вы правы, это не тропики. Но ничего. Оказывается, я не люблю, когда у лужайки, на которой я лежу, вдруг разыгрывается аппетит.
— Съесть или быть съеденным, — усмехнулся Греков. Он полез рукой за пазуху и протянул Ковальскому крупный красный плод. — К счастью, у меня осталась парочка. Угощайтесь.
— Борьба за существование — золотое правило эволюции, — провозгласил Ковальский и впился зубами в сочную мякоть. — Действительно вкусно. Впрочем, это же почти мясо.
Ковальский покончил с едой, облизал пальцы и вытер руки о комбинезон.
— У нас прекрасная одежда, — произнес он. — В воде не тонет, не горит в огне. А сейчас в ней почти жарко.
Греков тоже с наслаждением прислушивался, как по всему телу разливается такое желанное тепло. Это заработали автоматические обогреватели костюма.
— Я прожил в этом комбинезоне всю свою жизнь, — признался он. — Я никогда не задумывался, что может быть иначе.
— А я еще помню обычную одежду, — сказал Ковальский. — Но перейдем к делу. Что вам известно о планете, на которой мы оказались? Ведь на нее тоже еще не ступала нога человека.
— Разумеется, — подтвердил Греков. — Однако мы знаем о ней кое-что. Немного, но достаточно, чтобы утверждать, что задерживаться нам здесь необязательно.
— Вам рассказали это роботы?
— Да.
— С недавних пор полученная таким образом информация не кажется мне абсолютно достоверной, — сказал Ковальский.
— На Альвионе было исключение, — миролюбиво проговорил Греков. — Но почему бы действительно не познакомиться с планетой?
— А где она находится? — спросил Ковальский. — На Млечном Пути?
Греков пожал плечами.
— Не знаю. Снимки звездного неба отсюда еще не анализировались. Во всяком случае, о результатах анализа мне ничего не известно.
— То есть не исключено, что мы сейчас в другой Галактике?
— Да.
— А ведь это вы втащили меня в Туннель, — сообщил Ковальский.
Греков не среагировал на выпад. Задерживаться здесь нам не следует, думал он. Жить на Лигурии нельзя. Туннель может либо вернуть нас на Альвион, либо переправить на следующую планету цепочки, никаких сведений о которой мы не имеем. Но у нас здесь есть еще одно дело. Я о нем чуть не забыл, хотя это пришло мне в голову еще на Альвионе.
Греков огляделся. Вокруг них простирался мертвый пейзаж — обширная снежная равнина, усеянная ледяными скалами, унылая и безжизненная. Но у Грекова был острый слух, и он мог бы поклясться, что слышит легкий шорох, неожиданный в снежном безмолвии.
— Будь по-вашему, — сказал он Ковальскому. — Только нужно хорошенько запомнить место. Если потеряем Туннель, для нас все будет кончено.
За их спиной возвышался огромный айсберг, очень старый, пожелтевший от времени. Вход в Туннель на Лигурии выглядел глубоким ледяным гротом. Подозрительное шуршание доносилось из-за выступа айсберга, справа от них.
— Я запомню, — пообещал Ковальский. — Чувство ориентации у меня развито очень хорошо.
— Откуда вы знаете?
— На Земле… — начал Ковальский.
— Здесь не Земля, — прервал его Греков. — Никому не известно, как человек находит нужное направление. Возможно, в этом замешаны гравитационные и магнитные поля. Вы знаете, какое здесь магнитное поле?
— А вы? — спросил Ковальский и, не дожидаясь ответа, добавил: — Значит, придется полагаться на ориентиры. Этот айсберг — единственный на равнине, имеющий желтый цвет.
— Этот айсберг — единственный, который находится рядом с нами, — оказал Греков. — Я не знаю оптических свойств здешней атмосферы. Я не уверен, что издали он не будет выглядеть зеленым. Или голубым.
— Тогда мы сориентируемся по солнцу и звездам.
— Не советую, — сказал Греков. — Из-за тех же неизвестных нам оптических свойств атмосферы. Ориентируясь по солнцу, вы, значит, предполагаете, что пути световых лучей прямолинейны. А вдруг здесь сверхрефракция, как на Венере?
Он замолчал прислушиваясь. Шорох за выступом айсберга стал явственней, различимей.
— Великолепно работают ваши роботы, — сказал Ковальский. — Не будем вспоминать Альвион. Но вы даже не знаете, где расположена Лигурия. Не знаете свойств ее магнитного поля и параметров атмосферы…
— Вы ошибаетесь. Мне известно, что в здешней атмосфере тридцать процентов кислорода.
— Ценные сведения, — сказал Ковальский. — Чтобы их получить, мне достаточно сделать вдох. Ваши роботы тратят на такой вывод не меньше суток.
— Роботы ничего не анализируют. Они только приносят. Пробы воздуха, почвы, образцы флоры и фауны. Некоторые анализы я провожу сам, другие делают в Центре, на Дельте. Но мы отвлеклись. Мы говорили об ориентации.
— И вы почти убедили меня, что положение безвыходно.
— Проще всего ни на минуту не терять из вида вход в Туннель, — предложил Греков.
— Логично, — усмехнулся Ковальский. — Однако все, что мы сможем увидеть, путешествуя таким образом, мы разглядим и отсюда. Не лучше ли сразу вернуться в Туннель?
Вдруг Ковальский насторожился. Видимо, и он услышал наконец подозрительный шорох за выступом айсберга. Прижавшись к поверхности ледяной скалы, Ковальский осторожно прокрался к выступу. Он заглянул туда и повернул к Грекову встревоженное лицо.
— Наверное, померещилось. Здесь никого нет.
Греков отрицательно покачал головой.
— Смотрите.
От массивной полупрозрачной скалы в сотне метров от них отделился неясный вертикальный силуэт. Некоторое время он оставался неподвижным, теряясь в тени айсберга. Потом беззвучно исчез.
— Чертовщина какая-то, — сказал Ковальский, озираясь. — Скорее сюда! — позвал он вдруг, скрываясь за ледяным выступом.
Греков последовал за ним. Ковальский стоял на четвереньках, и снег рядом с ним был усеян крупными прямоугольными отпечатками.
Ковальский медленно встал и отряхнул снег с колен.
— Вот вам и Лигурия, — сказал он. — Я слегка понимаю в следах. Здесь стояло двуногое существо, судя по глубине отпечатков — гигант. Смотрите, какая каша. Оно следило за нами. Теперь взгляните сюда. Вы представляете размеры существа, идущего таким шагом?..
— Нет, — солгал Греков, внутренне улыбаясь.
— Смотрите, что там творится, — сказал Ковальский. Греков повернул голову. Ледяная равнина жила. От скал беззвучно отделялись черные тени, стояли неподвижно, перемещались, снова исчезали в торосах.
Ковальский положил руку на плечо Грекова.
— Да, Лигурия обитаема, — сказал он. — Здесь живут существа, похожие на нас. Мне это не нравится. Вдруг они тоже людоеды?..
— Нет, — сказал Греков, наблюдая, как Ковальский испуганно озирается. — Это не людоеды.
— Откуда вы знаете?
— Это роботы, — спокойно сказал Греков. — Вы помните, что сказал Эр-17 при входе в Туннель?
— Примкнуть к базовой группе, — сказал Ковальский. — Его слов я не понял. А вы ничего не объяснили.
— Лучше поздно, чем никогда, — сказал Греков. — Робот Эр-17 принадлежал к группе А, то есть предназначался для исследований Альвиона и Мирзы. Из четырех таких роботов в среднем два попадают на Альвион.
Ковальский кивнул.
— При повторном входе в Туннель, — продолжал Греков, — один из них возвращается на Гамму, а другой переносится на Лигурию.
— Понятно.
— И остается там навсегда, — закончил Греков.
Ковальский хлопнул себя по лбу.
— Как просто! Я должен был догадаться сам. Четверть всех роботов, которых люди посылают в Туннель, остается на Лигурии.
— И столько же на Фениксе, — подхватил Греков. — Но это относится к роботам группы А. С теми, что предназначаются для Феникса и Лигурии, немного сложнее. Из шестнадцати таких роботов в среднем восемь, пройдя Туннель, оказываются на Альвионе. При повторном входе в Туннель четыре робота возвращаются на Гамму, а остальные четыре попадают на Лигурию. На третьем цикле два из этих четырех выходят из Туннеля на Альвионе, а два — на следующей планете. Затем один из роботов с Альвиона возвращается на Гамму, а другой — на Лигурию. Один из роботов со следующей планеты тоже возвращается на Лигурию, а другой переносится еще дальше.
— Все ясно, — сказал Ковальский. — Из восьми таких роботов в среднем один оказывается на Лигурии.
— Совершенно верно, — подтвердил Греков. — Один остается на Лигурии и один на Фениксе, пополняя соответствующие базовые группы. В настоящее время на Лигурии находится приблизительно тридцать роботов.
— Так много? — удивился Ковальский. — Вы же работаете всего полгода.
— Роботов отправляли и раньше, — пояснил Греков. — Еще во время работы Комиссии.
Минуту Ковальский молчал, разглядывая следы на снегу. Потом сказал:
— Все логично. Вы меня почти убедили. Ваша теория не объясняет только одного.
— А именно?
— С какой целью они от нас скрываются, — сказал Ковальский, глядя на Грекова в упор. — Зачем они от нас убегают? Наконец, почему ваши роботы следят за нами? Вы это понимаете?
— Нет, — признался Греков.
— Я тоже, — резко сказал Ковальский. — И это не приводит меня в восторг.
Греков ничего не сказал. Да, есть здесь что-то противоестественное. Очень странно ведут себя роботы — если это действительно роботы. Но кто же еще?..
Внезапно земля под их ногами дрогнула, с ледяного утеса потекли снежные ручейки. На миг люди оглохли от грохота, донесшегося оттуда, куда вела цепочка прямоугольных отпечатков на девственном снеговом покрове.
Два человека обменялись тревожными взглядами. Когда снежная пыль улеглась, они молча пошли по следам в обход ледяной скалы.
Они не успели пройти и ста шагов, когда за очередным поворотом путь им преградила многотонная глыба льда. Следы, припорошенные еще клубящимся в воздухе снегом, вели прямо под нее.