Лира остановилась и резко сглотнула. Она чувствовала какое-то странное беспокойство, но почему, сама не знала. Казалось бы, что гадать? Наверняка то, что так нужно лорду Азриелу и миссис Кольтер, — это веритометр. А как же иначе? А иначе и быть не могло. Не зря же еще в Больвангаре миссис Кольтер так рвалась заполучить прощальный дар магистра. Все, казалось бы, сходилось, кроме одного: когда веритометр имел в виду себя, то сочетание символов было иным, не таким, как сейчас.
   — Наверное, им всем нужен веритометр, — упавшим голосом сказала Лира. — Я, по крайней мере, всегда так и думала. Поэтому нужно передать его лорду Азриелу как можно скорее. Если прибор попадет в ее руки, мы умрем. Мы все умрем.
   Как только последние слова сорвались с ее губ, девочка вдруг ощутила такую страшную свинцовую усталость и тоску, что мысль о смерти показалась ей чем-то вроде избавления. Но признаться в этом перед Йореком было стыдно. Так что Лира спрятала веритометр поглубже и выпрямилась.
   — Ты спросила, где она сейчас? Далеко отсюда? — повернулся к девочке Йорек.
   — В нескольких часах пути. Так что мешкать нельзя. Надо идти.
   — Я с тобой, — решил Йорек.
   Он приказал, чтобы на этом заключительном этапе их северной эпопеи с ними вместе шел вооруженный отряд. Лира не спорила. Сейчас она остро чувствовала, что во время последнего общения с веритометром из нее ушло что-то. Пока Йорек отдавал распоряжения, девочка сидела, не шевелясь, и пыталась собраться с силами. Она устало прикрыла глаза и задремала. Когда все было готово, ее разбудили и маленький отряд двинулся в путь.

Глава 21
Отцовское гостеприимство

   Лира ехала на сильном молодом панцербьорне. Еще один медведь вез Роджера. Йорек, не зная усталости, шел во главе отряда, а в арьергарде двигалась огнеметная команда.
   Путь их лежал в самое сердце Свальбарда и был неимоверно труден. Внутренняя часть острова представляла собой вздыбленную, изломанную земную твердь, где глубокие ущелья петляли меж зубчатых хребтов и громады гор нависали над пропастями. Было страшно холодно. Лира с тоской вспоминала о ровном беге собачьих упряжек. Теперь санный поход с цаганами казался ей детской прогулкой. Как споро и весело мчались тогда нарты! Как легко и удобно было ехать!
   Сейчас воздух резал, как нож. Может, из-за того, что медведь, который вез Лиру, двигался не так легко и проворно, как Йорек, может, от неимоверной усталости, которая, казалось, сковывала самую душу, но эта заключительная часть пути стала для девочки почти неодолимой.
   Она уже не понимала, ни где они находятся, ни сколько им еще ехать. В самом начале дороги, пока вывозили огнемет, старый Сарен Езерсен успел кое-что порассказать ей об отце. Оказалось, что условия заключения лорда Азриела в Свальбарде были предметом длительных переговоров, и почтенный панцербьорн принимал в них самое активное участие, так что ему было что поведать.
   По его словам, сперва в глазах панцирных медведей лорд Азриел ничем не отличался от той череды опальных венценосцев, государственных мужей и всякого рода смутьянов, местом вечной ссылки которых становился мрачный остров в ледяном океане. Если этим узникам сохранили жизнь, значит, их считали птицами высокого полета, иначе кто бы стал с ними церемониться. Но ветер мог перемениться, глядишь, и они снова у власти, тогда почтительность по отношению к ним вмиг окупалась сторицей. По сему, преследуя соображения собственной выгоды, панцербьорны обращались со своими именитыми пленниками с должным уважением и без излишней жестокости.
   Так что судьба лорда Азриела должна была сложиться так же, как у сотен его предшественников: ни хуже, ни лучше. Однако его ссылке в Свальбард сопутствовали обстоятельства, которые заставили панцирных медведей насторожиться. Здесь многое сплелось воедино: и та атмосфера опасности и мистической недосказанности, которая окружала все, так или иначе связанное с Серебристой Пылью; и паника в стане победителей — уж очень суетились те, кто хотел поскорее отправить лорда Азриела в ссылку; и визиты миссис Кольтер, а также ее приватные беседы с Йофуром Ракнисоном. Нет, вся эта мышиная возня была неспроста. Но кроме всего прочего, никогда прежде тюремщикам Свальбарда не доводилось иметь дело с натурой столь властной и повелительной. Сам король Йофур Ракнисон склонился под напором его красноречия, и лорд Азриел вытребовал себе право самостоятельно выбрать место своего заключения.
   То, что ему предложили сначала, он тут же с негодованием отмел, поскольку его будущее узилище находилось слишком близко ко всем этим огненным шахтам и кузням. Нет, он хочет жить на высокогорье, куда не доходит ни шум, ни чад. Лорд Азриел сам указал место, где будет находиться дом, и сам составил его до мелочей продуманный проект. Он не скупился на расходы, щедро осыпая панцербьорнов золотом, он лестью и угрозами совершенно заморочил голову королю Йофуру, и дело закипело. Ошарашенные таким натиском медведи мигом принялись за работу, и совсем скоро на скалистом мысе в северной части острова вырос дом: крепкий, просторный, где в огромных каминах жарко полыхали целые горы угля, который исправно добывали и привозили для лорда Азриела жители Свальбарда. Большие высокие окна блестели стеклами. Это был дом, достойный своего обитателя, достойный узника, привыкшего держать себя по-королевски.
   Покончив со строительством, лорд Азриел вплотную занялся подготовкой материалов для своих научных изысканий.
   С яростным напором и настойчивостью он принялся выписывать в Свальбард требуемые книги, приборы, химикалии, оборудование и инструменты всех сортов и размеров. И, что самое невероятное, он получал все, что хотел. Не так, так эдак; не в открытую, так тайком, через своих многочисленных визитеров, которых, как он надменно заявил Йофуру, он волен был принимать, когда вздумается. По морю, посуху, даже по воздуху к лорду Азриелу прибывали и прибывали контейнеры, и не прошло и полугода, как все необходимое для научной работы было в его распоряжении. Он мог приступать к исследованиям.
   Он работал день и ночь; думал, вычислял, рассчитывал и нетерпеливо ждал того, что позволит ему завершить труд, внушающий всему Министерству Единых Решений панический ужас. Ждать оставалось недолго.
   Впервые дом лорда Азриела Лира увидела, когда Йорек Бьернисон приказал отряду остановиться у подножия огромного кряжа. Король панцербьорнов заметил, что дети совсем посинели от холода, поэтому он заставил их спешиться и подвигаться хотя бы немного.
   — Вон туда посмотри, — сказал он Лире, указывая лапой наверх. По широкому изрезанному склону, сложенному из ледяных глыб да гигантских валунов, петляла тщательно расчищенная тропа. Она карабкалась вверх, к заслонявшему полнеба утесу. Там, в поднебесье, уже не плясали огни северного сияния, но зато алмазами мерцали звезды. Снизу громадина утеса казалась мрачной и темной, но на самой его вершине весело горели окна просторного дома, щедро заливая все вокруг светом. И свет этот был особенный: не подслеповатый, подмигивающий огонек фитилька в плошке с ворванью, не резкие слепящие лучи яндарических светильников, а теплый, мягкий желтоватый свет лигроиновых ламп.
   Да и сами окна красноречиво говорили о могуществе владельца дома. Стекло — вещь сама по себе недешевая, а уж большие светлые окна в краях, где царит лютый холод, и окошки, как правило, делают с ладонь величиной, чтобы удержать тепло, и вовсе казались царской роскошью. Эта роскошь свидетельствовала о богатстве и неограниченных возможностях хозяина куда лучше, чем нелепые потуги Йофура Ракнисона с его вычурным дворцом-сараем.
   Пора было снова трогаться в путь. Дети в последний раз вскарабкались на своих медведей и вслед за Йореком двинулись вверх по склону, туда, где горели в ночи окна дома. На вершине, за невысокой каменной оградой, расстилался просторный двор, весь засыпанный чистым белым снегом. Йорек толкнул лапой ворота, и тут же где-то в доме звякнул колокольчик.
   Лира сползла на землю. Она сама едва стояла на ногах, но все же помогла Роджеру слезть. Утопая в снегу по пояс, дети, цепляясь друг за друга, побрели к высокому крыльцу.
   Там, внутри, их ждало блаженное тепло… И отдых, отдых… когда никуда не нужно ехать…
   Лира с трудом подняла руку, чтобы позвонить, но дверь внезапно распахнулась. В маленьком узком тамбуре, построенном специально, чтобы не выстужать прихожую, когда входная дверь открыта, стоял человек. Несмотря на тусклый свет лампочки, Лира мгновенно узнала его — это же Торолд, камердинер лорда Азриела! Ну конечно, это он! А вот и его альм — гончая. Как же ее зовут? Кажется, Анфанга.
   Лира усталым движением стащила с головы капюшон.
   — Вот и хорошо, — приговаривал Торолд. — Как тебя зо… Внезапно он осекся на полуслове. — Лира… — ошеломленно выдохнул камердинер. — Лирушка, деточка… Быть не может! Как же это… — Он попятился назад.
   Лира вошла следом за ним в просторный холл, где в огромном камине весело полыхал огонь. Мягкий свет лигроиновых ламп играл на полированных деревянных ручках кожаных кресел и ровными желтыми кругами ложился на устланный пушистыми коврами пол. Все это было из той, прежней жизни; ничего подобного Лира не видела со времен колледжа Вод Иорданских. В носу у нее предательски защекотало, а горло сжалось.
   Снежно-белая пума глухо заворчала.
   Перед камином стоял Лирин отец. В первое мгновение глаза его горели яростным торжеством и бешеным нетерпением, но вдруг они в ужасе расширились, по лицу разлилась мертвенная бледность. Лорд Азриел узнал в застывшей на пороге девочке свою дочь.
   — Нет! Неправда! — прохрипел он, отступая назад и цепляясь за каминную полку, чтобы не упасть. — Уходи отсюда! Назад! Прочь! Я ЗВАЛ НЕ ТЕБЯ!
   Лира не могла вымолвить ни слова. Она хватала ртом воздух, но язык словно прилип к гортани.
   — Просто я… — севшим внезапно голосом только и смогла выдавить из себя девочка, но лорд Азриел, не слушая ее, истерически тряс головой и закрывался от Лиры руками, словно говоря: “Чур, меня”!
   Не веря собственным глазам, она сделала шаг вперед. Следом за ней, робко озираясь по сторонам, в дверь протиснулся Роджер. Пантелеймон и Сальцилия взъерошили перышки и вспорхнули на полку, поближе к огню. Лорд Азриел медленно провел ладонью по лицу. Хриплое дыхание потихоньку успокаивалось, щеки его слегка порозовели. Наконец он повернулся и посмотрел на детей.
   — Лира, — промолвил он, все еще не веря своим глазам. — Неужели это ты?
   — Да, дядя Азриел, — пролепетала она, не желая с места в карьер вдаваться в генеалогические подробности. Лучше как-нибудь в другой раз. — Я… меня… мне магистр колледжа Вод Иорданских велел передать вам веритометр.
   — Да, да, конечно, — кивнул он, думая о своем. — А это кто с тобой?
   — Это Роджер. Роджер Парслоу, наш поваренок из колледжа. Только мы…
   — Как вы сюда попали?
   — Так я и говорю, что мы не одни. Нас Йорек привел, только он сейчас на улице остался. Мы с ним вместе еще с Тролльзунда. Досюда дошли. Йофура обдурили, честное…
   — Что ты городишь? Какой еще Йорек?
   — Йорек Бьернисон, вот какой! Он панцирный медведь. Это он привел нас сюда.
   — Торолд! — хлопнул в ладоши лорд Азриел. — Приготовьте для детей горячую ванну и покормите их. После ужина сразу в кровать. Да, и подберите им какую-нибудь одежду вместо этого грязного тряпья, только побыстрее, вы меня поняли? А я пока переговорю с этим панцирным медведем.
   Лира чувствовала, что комната качается и плывет у нее перед глазами. Наверное, это он тепла. А может, от того, что с души у нее свалился огромный камень. Словно сквозь сон, она видела, как вышколенный слуга поклонился и побежал выполнять полученные приказания. Лорд Азриел тоже удалился. Едва за ним закрылась дверь, ведущая в холодный тамбур, Лира рухнула в ближайшее кресло и закрыла глаза.
   Ей показалось, что не прошло и секунды, как голос Торольда произнес:
   — Ванна готова, мисс. Я провожу вас.
   Неимоверным усилием воли девочка заставила себя сползти с кресла, и вместе с Роджером они пошли следом за камердинером в теплую ванную комнату, где на блестящих никелированных трубах висели пушистые прогретые полотенца, а от горячей воды поднимался белый пар и оседал на потолке капельками, блестевшими в свете лигроиновой лампы.
   — Давай, ты первый. — Лира подтолкнула Роджера к ванне. — Купайся, а я посижу в коридоре. Только дверь не закрывай, чтобы мы могли разговаривать.
   Сидя на полу, она слышала, как Роджер плещется, повизгивая и фыркая от того, что вода слишком горячая. Они сотни раз плавали вместе голышом, когда вся оксфордская детвора полоскалась в мутной речной воде Айсиса или Червелла, но сейчас было совсем другое дело.
   — Знаешь, я его боюсь, — пискнул Роджер через открытую дверь, — дядю твоего. В смысле, папу.
   — Ты его лучше дядей называй. Честно говоря, я и сама его иногда боюсь.
   — Знаешь, он ведь меня сперва не заметил. Только тебя одну. Тут с ним чуть припадок не сделался. А меня увидел — психовать перестал. Сразу успокоился.
   — Это просто нервы, — устало сказала Лира. — На его месте любой бы психанул. Он же меня совсем не ожидал увидеть. Мы в последний раз, знаешь, когда с ним разговаривали? Еще тогда, в рекреации, и с тех пор больше не встречались. Он меня увидел — вот нервы и сдали.
   — Не-ет, не то. Я чувствую. Он… знаешь, Лира, он на меня смотрит и облизывается. Как волк… Страшно.
   — Да не выдумывай ты! — отмахнулась девочка.
   — Кто выдумывает? Ничего я не выдумываю! — негодующе возразил Роджер. — Говорят тебе, я правда его боюсь. Он еще страшнее, чем миссис Кольтер. Я чувствую.
   В ванной снова заплескалась вода. Лира вытащила из сумочки на поясе свой веритометр.
   — Слушай-ка, а хочешь, я спрошу у прибора, ну, который предсказывает, почему все так получилось?
   Роджер замялся.
   — Я даже… Понимаешь, мне иногда кажется, что чем меньше знаешь, тем лучше. Посуди сама: с тех пор как мертвяки в Оксфорде появились, я слышал только про страшное. Я вперед дальше чем на пять минут не заглядываю. Боюсь. Вот, к примеру, сейчас мне хорошо. Ванна. Вода горячая, тепло. И я знаю, что меня ждет в ближайшие пять минут, и об этом думаю. Что меня ждет? Полотенце теплое, и все. Вот я вытрусь, начну думать дальше. И опять только про то, что случится в следующие пять минут. Про что-нибудь вкусное, например. Поем — может, поспасть дадут, про кровать помечтаю удобную. Но дальше заглядывать мне страшно. Просто столько всего случилось, столько ужасных, непоправимых вещей, и они еще не кончились, я чувствую. Только я не хочу знать, когда все снова начнется. Мне сейчас хорошо — и ладно. Ну его, будущее это. Пусть будет только то, что сейчас, понимаешь?
   — Понимаю, — сказала Лира, еле шевеля губами. — Я иногда сама так думаю.
   Она еще какое-то время вертела в руках веритометр, ей просто нравилось ощущать его тяжесть, но до колесиков она даже не дотронулась и не обратила никакого внимания на трепет стрелки-иголочки, хотя Пантелеймон не сводил с диска внимательных глаз.
   После того как дети выкупались и поели хлеба с сыром, запив свой ужин подобием грога из вина, разбавленного горячей водой, Торольд объявил:
   — Мальчику пора ложиться спать. Я провожу его в его комнату. А вас, мисс Лира, его милость ожидает в библиотеке.
   Из окон библиотеки открывался вид на замерзшее море. В камине, глубоко утопленном в стену, горел огонь, пламя лигроиновой лампы было заботливо прикручено, так что свет почти не отражался в черных оконных стеклах, и казалось, что комната постепенно переходит в безмолвный пейзаж, где над ледовыми торосами мерцают звезды.
   Лорд Азриел, сидевший в глубоком кресле рядом с камином, поманил Лиру и указал ей на место перед собой. Она послушно опустилась на стул.
   — Твой приятель медведь не захотел зайти в дом, — чуть насмешливо произнес он. — Говорит, на холоде лучше. Он спит во дворе.
   — Йорек уже рассказал вам про поединок? — живо спросила девочка.
   — Да, что-то такое он говорил, — равнодушно отозвался лорд Азриел. — Насколько я понял, он теперь новый король Свальбарда. Это что, правда?
   — Ну конечно правда! Йорек никогда не врет.
   — Он, что же, вызвался быть твоим телохранителем?
   — Да нет. Это все Джон Фаа, он ведь нанял Йорека, поэтому Йорек все делает, как Джон Фаа ему велит. Вот ему и приказали глаз с меня не спускать. Чтоб со мной ничего не случилось.
   — А Джон Фаа-то тут при чем? Откуда ты его знаешь?
   — Я… я вам сейчас все расскажу, только вы мне тоже… Это… это правда, что вы мой папа? — выпалила Лира.
   — Правда. И что дальше?
   — Да ничего дальше. Вы что же, не могли мне раньше рассказать? Лучше уж знать всю правду без утайки, а то, когда потом что-то выплывает, человек себя чувствует круглым дураком. Знаете, как это обидно? Ну что вам стоило взять и рассказать мне все. Ну, знала бы я, что я ваша дочь. Какая разница? Даже если я тогда совсем маленькая была, неужели так трудно было мне все объяснить? Взять и сказать: так, мол, и так, Лира, вот кто ты на самом деле, но ни одна живая душа об этом знать не должна. Я бы все поняла! Я же умею хранить тайны. Но зато как бы я гордилась тем, что я знаю! Из меня бы слова не вырвали, если бы вы велели мне молчать. А вы… Ну что вам стоило рассказать мне! Всем другим людям рассказали, а мне…
   — И кто же это тебе все рассказал?
   — Джон Фаа, вот кто.
   — И про твою мать он тебе тоже рассказал? — вскинул брови лорд Азриел.
   — Да.
   — Ну, значит, ты уже все знаешь, и мне к этому добавить нечего. В любом случае я не желаю, чтобы меня допрашивали, да еще таким тоном. Кто ты такая, в конце концов?
   Лира почувствовала, что в ее глазах закипают злые слезы.
   — Я… я привезла вам ваш веритометр, будь он неладен. Я всю дорогу, с того самого момента, как магистр вручил мне этот чертов прибор, тряслась над ним. Берегла его, как зеницу ока. Зачем, спрашивается? Я сама научилась по нему читать, а вы… вы даже спасибо мне не сказали. Я через такое прошла, чтобы только принести его вам, хотя сотни раз могла все бросить и сидеть себе спокойненько, а вы… Хоть бы улыбнулись мне! Ведь я же все это делала ради вас: шла, мучилась столько, и во дворце этом поганом, вонючем, где одни медведи, я же не испугалась, а ведь я совсем одна была, и Йофура Ракнисона не испугалась, это же я его обдурила, уговорила, чтоб он с Йореком сражался… Я так хотела вам помочь! А вы, как меня увидели, прямо в лице переменились, как будто я с того света явилась, руками замахали, лишь бы… Эх вы… Нет уж, лорд Азриел… Никакой вы не мой папа. Мой папа, настоящий папа, он бы никогда так не сделал. Потому что он бы свою дочку любил. Я знаю. Вы меня не любите, и я вас тоже не люблю. Я Фардера Корама люблю и Йорека Бьернисона. Да-да-да, я люблю его больше, чем родного отца, хоть он и не человек, а панцирный медведь. Но только ему я куда дороже, чем вам. Он меня по правде любит.
   — А кто только что говорил, что панцербьорн просто выполняет приказ Джона Фаа? — насмешливо поинтересовался лорд Азриел. — Ну, вот что. Если ты здесь собираешься разводить сопли, то весь наш разговор — это пустая трата времени.
   — Нате вам ваш чертов веритометр, я ухожу.
   — Куда, позволь спросить?
   — К Йореку. Когда миссис Кольтер и ее мертвяки прилетят в Свальбард, мы примем бой. Если они победят, мы погибнем. И пусть я умру, мне наплевать. А если Йорек победит, то мы подождем, пока Ли Скорсби не прилетит, и тогда…
   — Кто такой Ли Скорсби?
   — Никто. Аэронавт, вот кто. Он нас привез в Свальбард, а потом шар потерпел крушение. Ну все. Мне пора. Вот вам ваш веритометр, он работает, все в порядке.
   Лорд Азриел, не шевелясь, сидел в кресле, и Лире ничего не оставалось, как положить злосчастный прибор на медную раму каминной решетки да идти восвояси. Стоя в дверях, она в последний раз посмотрела на отца:
   — Я просто хочу предупредить вас. Миссис Кольтер уже на пути в Свальбард, и, как только она прознает о том, какая судьба постигла Йофура Ракнисона, она будет здесь. У нее дирижабль и вооруженный отряд. Мы все должны быть убиты по приказу Магистерия.
   — Они не успеют, — негромко произнес лорд Азриел и улыбнулся.
   Он сказал это так легко и спокойно, что Лирина ярость вдруг куда-то улетучилась. Но сдаваться она не собиралась, хотя голос ее звучал уже не так задиристо:
   — А вы откуда знаете?
   — Значит, знаю.
   — У вас что, есть еще один веритометр?
   — Мне для этого веритометр не нужен. Ну, вот что. Давай-ка садись и рассказывай. Я хочу знать все о твоей одиссее. Давай, давай по порядку и очень подробно. Ну, начинай!
   И она начала. Начала с того самого вечера, когда спряталась в рекреации, и дальше, не пропуская ничего. Про то, как мертвяки сманили Роджера, про свое житье-бытье у миссис Кольтер, про все, про все. История получилась длинная, но вот и она подошла к концу.
   — Есть только одна вещь, которую я хочу знать, — сказала Лира. — И мне кажется, я имею на это право. Так же, как я имею право знать, кто мои настоящие родители. И если уж вы от меня это скрыли, то ответьте мне сейчас на мой вопрос, ладно? Так, по-моему, будет справедливо. Я хочу знать, что такое Серебристая Пыль и почему ее все так боятся.
   Лорд Азриел в задумчивости посмотрел на девочку, словно прикидывая, сможет ли она понять, хоть что-нибудь из того, о чем сейчас пойдет речь. Лире вдруг пришло в голову, что никогда прежде он не относился к ней серьезно. Для него она всегда была малышкой, смешной зверушкой. Но сейчас, судя по всему, он думал иначе.
   — Серебристая Пыль, говоришь? Это то, что приводит в движение стрелку веритометра.
   Лира даже задохнулась от восторга:
   — Я же… я же тоже так думала! А еще? Расскажите мне еще, ладно? Откуда люди про нее узнали?
   — Ну, в какой-то мере Святая Церковь всегда знала о ее существовании. Да, да, не удивляйся, священники уже много веков подряд говорят о Серебристой Пыли, только они называют ее несколько иначе. Так вот, не так давно ученый из Московии, по имени Борис Михайлович Русаков, открыл элементарные частицы нового вида. Ты знаешь, что такое элементарные частицы? Они называются “элементарные” потому, что их дальнейшее деление или расщепление невозможно. То есть мельче нельзя, понимаешь? Ты наверняка уже знаешь, что такое электроны, фотоны, нейтрино, да? Так вот, частицы, открытые Русаковым, тоже попадали в эту категорию, но замерить их было чрезвычайно трудно, потому что их поведение коренным образом отличалось от всего ранее известного. Сложнее всего было объяснить тот факт, что эти новые частицы концентрируются там, где находятся люди. Их словно магнитом тянет к нам. Но не ко всем. Только к взрослым. К детям тоже, но в очень незначительной степени. Процесс активизируется только после того, как альм ребенка обретает постоянную форму, то есть перестает меняться. Тогда-то, а именно в подростковом возрасте, и начинается все более и более активное притяжение этих частиц. И у подростков оно уже совсем, как у взрослых, понимаешь? Ну вот. Согласно существующему порядку, любые исследования подобного рода, поскольку они так или иначе имеют отношение к основам вероучения, должны представляться в Женеву, на рассмотрение Магистерия. Однако выводы, к которым пришел Русаков, были настолько парадоксальны и необъяснимы, что полномочный дознаватель Дисциплинарного Суда при Духовной Консистории заподозрил ученого в том, что он одержим дьяволом. И вот в лабораторных условиях была проведена процедура изгнания бесов, потом Русакова допрашивали с применением методов Святейшей Инквизиции, но в результате дознания им все-таки пришлось признать, что он не лжет, а говорит сущую правду. Серебристая Пыль и в самом деле существует, и это неоспоримый факт. Однако необходимо было определить ее природу. Ну и Святая Церковь пошла по единственно возможному для себя пути, чему вряд ли можно удивляться. Серебристая Пыль по указу Магистерия была объявлена физическим доказательством первородного греха. Ты, кстати, в курсе, что это за штука такая — “первородный грех”?
   Лира досадливо поморщилась. Начинается, совсем как в старые добрые времена, когда лорд Азриел, приезжая в колледж Вод Иорданских, учинял ей допрос с пристрастием по материалу, который (или, точнее, мимо которого) она проходила. Ничего не поделаешь, придется что-то отвечать.
   — Ну… я… так… знаю, в общих чертах.
   — Ничего ты не знаешь, — вздохнул лорд Азриел. — Возьми-ка Библию с полки и дай мне. Вон там, над столом.
   Лира послушно сняла с полки толстую книгу в черном кожаном переплете и протянула ее отцу.
   — Ты помнишь, что случилось с Адамом и Евой?
   — Конечно, — пожала плечами Лира. — Ей сказали, чтоб она не ела этот… как его, запретный плод, а змей-искуситель ее уговорил, и она съела.
   — А дальше?
   — Дальше? — беспомощно переспросила девочка. — Их выгнали. Господь выгнал их из Райского Сада.
   — Правильно. Господь повелел им не прикасаться к плодам дерева, да? Потому что иначе они умрут. И в Библии сказано, что они были наги и не стыдились, то есть они были как дети и их альмы могли тогда принимать любую форму. Вот я тебе прочитаю, что случилось дальше. Послушай, это глава три из книги Бытия:
   “И сказала жена змею: плоды с дерева мы можем есть”.
   “Только плодов дерева, которое в середине сада, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть”.