Страница:
Клут с подозрительностью взирал на власть Кристиана Кли, на его особое подразделение их бывших сотрудников ЦРУ. Чем они, дьявол их побери, занимаются? Питер Клут этого не знал, а он имел право на то, чтобы знать. Это подразделение подчинялось непосредственно Кли, а для правительственного агентства, столь чувствительного к общественному мнению, как ФБР, это было очень невыгодно. До сих пор ничего не случилось, но Клут потратил массу времени, часами просиживая в кабинете и обдумывая, как бы ему не попасть впросак, когда это особое подразделение выкинет какую-нибудь штуку, которая заставит весь конгресс со всеми его комитетами по расследованиям стоять на ушах.
В час ночи заместитель Клута пришел доложить, что двое подозреваемых находятся под наблюдением, собранные сведения подтверждают психологический портрет, обнаружены и другие побочные доказательства. Требуется только ордер на арест.
— Сначала необходимо доложить Кли, — сказал Клут, — оставайтесь здесь, пока я буду звонить ему.
Клут знал, что Кли должен быть в офисе президентского штаба, а если нет, то всемогущие телефонистки Белого дома разыщут его. Он дозвонился до Кли с первой же попытки.
— Мы распутали то особое дело, — сообщил ему Клут. — Но я полагаю, что должен доложить вам прежде, чем мы их возьмем. Вы можете приехать?
— Нет не могу, — голос Кли звучал напряженно. — Мне сейчас следует находиться рядом с президентом, вы, конечно, понимаете это.
— Я могу действовать дальше и потом поставить вас в известность? — спросил Клут.
На другом конце провода наступила долгая пауза. Потом Кли сказал:
— Я думаю, у нас достаточно времени, чтобы вы могли приехать сюда. Если я буду занят, подождите меня. Но вам следует поторопиться.
— Я выезжаю, — ответил Клут.
Ни одному из них не пришло в голову вести разговор по телефону, что подразумевалось само собой. Кто угодно мог подслушать их разговор по бесчисленным нитям воздушного пространства.
Питер Клут прибыл в Белый дом, и его провели в небольшую комнату для докладов. Кристиан Кли уже ожидал его, он отстегнул свой протез и массировал культю.
— У меня только несколько минут, — предупредил Кли. — Большое совещание у президента.
— Видит Бог, я сочувствую ему, — сказал Клут. — Как он воспринял это несчастье?
— Про Фрэнсиса никогда ничего не известно, а выглядит он хорошо. — Кристиан покачал головой, потом резко бросил. — Ладно перейдем к делу.
Он посмотрел на Клута с известной долей неприязни. Внешность этого человека раздражала его.
Клут никогда не выглядел уставшим, он принадлежал к тем людям, у которых сорочка и костюм не бывают помятыми. Галстуки он всегда носил шерстяные, завязанные широким узлом, выбирая светло-серые или темно-красные цвета.
— Мы их нашли, — начал докладывать Клут. — Двое молодых ребят двадцати лет, работают в ядерной лаборатории Массачусетского технологического института. Гении, научная квалификация очень высокая, из богатых семей, левых убеждений, участвовали в демонстрациях протеста против ядерного оружия, имеют доступ к секретным материалам. Все совпадает с психологическим портретом. Они сидят в своей лаборатории в Бостоне, разрабатывая какой-то правительственный или университетский проект. Пару месяцев назад они приезжали в Нью-Йорк, и один приятель уложил их в постель, что им понравилось. Он уверен, что у них это случилось в первый раз. Отвратительная комбинация — идеализм и неистовые юношеские гормоны. Я уже обложил их со всех сторон.
— У вас есть убедительные доказательства? — спросил Кристиан. — Что-нибудь конкретное?
— Мы не предаем их суду и даже не предъявляем им обвинение, — объяснил Клут. — Это превентивный арест, предусмотренный законами об атомной бомбе. Когда мы их заполучим, они признаются и расскажут, где спрятана эта проклятая штука, если она вообще существует. Я думаю, что ее просто нет, все выдумка, но письмо они написали. Психологическому портрету они соответствуют. Дата отправления письма совпадает с днем, когда они зарегистрировались в отеле «Хилтон» в Нью-Йорке. Это решающий довод.
Кристиан часто дивился возможностям правительственных учреждений с их компьютерами и первоклассным электронным оборудованием. Поразительная способность подслушивать кого угодно и где угодно, какие бы меры предосторожности не принимались. Их компьютеры могут просмотреть регистрационные книги отелей всего города быстрее, чем за час. Есть у них и другие сложнейшие приспособления, и конечно, все это стоит бешеных денег.
— Хорошо, мы схватим их, — согласился Кристиан. — Но я не уверен, что вы сможете заставить их признаться. Судя по всему, это умные ребята.
Клут посмотрел Кристиану в глаза.
— Ладно, Крис, они не признаются, а мы, цивилизованная страна, дадим бомбе взорваться и уничтожить тысячи людей, — он зло ухмыльнулся, — или вы идете к президенту и заставляете его подписать ордер на медицинское обследование, согласно разделу IX Акта о контроле за атомным оружием.
Именно к этому Клут стремился с самого начала.
Кристиан же всю ночь избегал этой мысли. Его всегда шокировало, что такая страна, как Соединенные Штаты, может иметь подобный секретный закон. Пресса легко могла раскрыть его, но опять-таки, существовало соглашение между средствами массовой информации и правительством страны. Так что общественность не знала ничего об этом законе, так же как и о многих законах, определяющих проведение ядерных исследований.
Кристиан очень хорошо знал раздел IX. Как юрист, он восхищался им, но его всегда отталкивала жестокость этого закона.
Раздел IX, по существу, давал президенту право приказать производить химические исследования мозга, заставляющие человека говорить правду — эдакий детектор лжи в самом мозгу. Закон специально предписывал добиваться информации о закладывании ядерного устройства, это вполне соответствовало данному случаю. Это не пытка, жертва не будет испытывать физической боли, просто нервные клетки мозга будут заставлять человека говорить правду в ответ на задаваемые вопросы. Вполне гуманная операция, единственная загвоздка заключалась в том, что никто в действительности не знает, что случится с мозгом потом. Опыты подсказывали, что в редких случаях может последовать частичная потеря памяти, незначительная утрата некоторых функций. Мозг не будет работать замедленно, но, как в старой шутке, начнутся уроки музыки. Трудность заключалась и в том, что оставалась десятипроцентная вероятность полной и длительной потери памяти. Прошлое человека будет стерто.
— Конечно, это выстрел с дальнего расстояния, — заметил Кристиан, — но нет ли тут какой-нибудь связи с захватом самолета и убийством Папы. Ведь даже арест того парня на Лонг-Айленде выглядит хитрым маневром. Не может ли эта история с бомбой оказаться частью заговора, дымовой завесой, ловушкой?
Клут долго изучающе смотрел на Кристиана, словно взвешивая свои слова, но его ответ не оставлял никаких сомнений.
— Никакого шанса, — сказал Клут. — Мы имеем одно из знаменитых совпадений в истории.
— Что всегда ведет к трагедии, — сухо заметил Кристиан.
— Эти двое ребят, — продолжал Клут, — просто тронулись умом, что иногда свойственно гениям. Их волнует политика, они озабочены ядерной угрозой всему миру. Их не интересуют современные политические споры, они плюют на конфликт арабов Израиля, на проблему бедных и богатых в Америке, на борьбу демократов и республиканцев. Они просто хотят заставить земной шар быстрее вращаться вокруг оси. Вы с этим сталкивались, — он презрительно ухмыльнулся. — Все они считают себя Господом Богом, и их ничто не трогает.
Одно Кристиана успокаивало: если Клут не находит никакой связи между этой сумасшедшей историей с атомной бомбой и захватом самолета, значит, такой связи не может быть, ведь Клут подозревал всех и во всем. Но тут возникла новая мысль — вокруг этих двух проблем летали политические снаряды. Не торопись, одернул он себя. Фрэнсису сейчас угрожает страшная опасность, его нужно защитить. Может, они смогут разыграть одну карту против другой.
— Послушайте, Питер, — сказал он Клуту, — это должна быть в высшей степени секретная операция. Я хочу, чтобы этих двух парней взяли и поместили в больницу в Вашингтоне. Знать об этом будем только вы, я и агенты специального подразделения. Ткните агентов носами в Закон об атомной безопасности, соблюдайте абсолютную секретность. Никто не должен их видеть и разговаривать с ними, кроме меня. Я буду лично вести расследование.
Клут бросил на него подозрительный взгляд. Ему не нравилось, что операция поручается специальному подразделению Кристиана Кли.
— Медики, прежде чем они будут впрыскивать химикаты в мозги этих парней, захотят увидеть приказ президента.
— Я попрошу президента, — заверил Кристиан.
— В этом деле решающим является фактор времени, — как бы между прочим заметил Питер Клут, — а вы сказали, чтобы никто кроме вас, не допрашивал их. Это касается и меня? А что, если вы будете заняты у президента?
— Не беспокойтесь, Питер, — улыбнулся Кристиан Кли, — я буду там. А теперь посвятите меня в детали.
В голове у него были другие дела. Вскоре он встретится с командирами специального подразделения ФБР и прикажет им установить электронное и компьютерное наблюдение за наиболее важными членами конгресса и Сократова клуба.
На командном посту в департаменте энергетики в Мэриленде, официально именуемом Координационной группой по чрезвычайным обстоятельствам, изучали психологические портреты возможных террористов, готовых использовать ядерную бомбу. Там перечислялись типы психастенических больных и исследовались варианты, согласно которым они могут приобрести необходимые знания, чтобы представлять возможную опасность. Анализировались типы идейных маньяков, которые могут попробовать взорвать ядерное устройство; составлялись психологические портреты охотников за деньгами, которые будут требовать выкуп; агентов иностранных террористических организаций, готовых совершить такой ужасный акт. Среди этих портретов были такие, которые почти полностью подходили к ситуации с Адамом Грессе и Генри Тибботом, что сильно облегчало задачу Питера Клути и трех тысяч его агентов.
Адам Грессе и Генри Тиббот уже в возрасте двенадцати лет были отмечены как вундеркинды и получили самое блестящее образование, какое только могла им предоставить богатая федеральная власть. Они познакомились с правом, гуманитарными науками, искусством, с бессмертной борьбой светлых душ человечества Антигоной, Бодлером, Сакко и Ванцетти, Мартином Лютером Кингом. Иными словами, получили все лучшее, что может дать цивилизация.
Но они были молоды, и их бунтующие гормоны сражались с разумом. Пошлость жизни, политической и интеллектуальной, породила в них то, что можно назвать презрением к окружающему миру, который следовало сделать лучше.
Они даже признавались себе, что волнение, испытываемое ими, когда они крали материалы официальных программ, удовлетворение при разрешении технических проблем, радостное возбуждение, которое они испытали, когда им в конце концов удалось сконструировать способную взорваться атомную бомбу мощностью в две килотонны, дало им такое ощущение силы, которое укрепило их решимость использовать ее. Но они вовсе не собирались взрывать бомбу.
Они ее установят, напишут письмо в «Нью-Йорк Таймс», в котором сообщат о своем намерении. Это будет предупреждение, что если правительства будут продолжать производство ядерного оружия в своих корыстных интересах, то каждый человек получает право создавать ядерное оружие для того, чтобы остановить диктаторов и не позволить им сжечь вселенную дотла. Эти двое и понятия не имели о сложнейших секретных мерах, предпринятых правительственными агентствами для предупреждения подобных угроз. Кроме того, они вообще не представляли себе реальной жизни, не догадывались о ее подводных течениях, когда один необдуманный шаг ведет к чудовищным последствиям. Они не предполагали, что клерк, разбирающий почту в «Нью-Йорк Таймс», раскрыл мешок с письмами только через два дня, и, таким образом, их письмо-предупреждение задержалось. Не подозревали они и то, что это письмо будет сразу же переслано в ФБР.
Они установили свою крошечную атомную бомбу, изготовленную с таким трудом, и, наверное, так гордились творением своих рук, что не могли совладать с соблазном пустить ее в ход ради столь высокой цели.
Адам Грессе и Генри Тиббот внимательно следили за газетами, но их письмо не появлялось на первой полосе «Нью-Йорк Таймс», ничего не сообщалось и в новостях. Их лишали возможности указать властям, после принятия их требований, то место, где заложена бомба. Их проигнорировали, что напугало и в то же время рассердило их. Теперь бомба взорвется и принесет смерть тысячам людей. А может это и к лучшему? Как еще предупредить мир об опасности использования атомной энергии? Как еще заставить власти принять необходимые меры предосторожности? Они подсчитали, что бомба разрушит от четырех до шести кварталов Нью-Йорка, и сожалели, что взрыв унесет много человеческих жизней. Но для человечества это будет невысокая цена за то, чтобы увидеть ошибочность избранного пути. Должна быть создана безотказная система безопасности, все страны мира обязаны запретить производство ядерных бомб.
В среду Грессе и Тиббот оставались работать в лаборатории, пока все в институте не разошлись по домам, и тогда у них начался спор — должны ли они позвонить властям и предупредить их. Поначалу в их намерения совершенно не входило взрывать бомбу. Они хотели увидеть свое письмо-предупреждение напечатанным в «Нью-Йорк Таймс», и тогда они отправились бы в Нью-Йорк и обезвредили бомбу. Но теперь это уже становилось противостоянием. Неужели к ним можно относиться, как к детям, когда они так много могут сделать для человечества? Собираются ли их выслушать? Во всяком случае, они не намерены продолжать свою научную работу, чтобы ее использовали не по назначению политические структуры.
Они избрали Нью-Йорк для наказания потому, что во время поездок туда ужаснулись от ощущения зла, которое, казалось, переполняло его улицы. Нищие, угрожающие прохожим, наглые водители машин, грубые продавцы в магазинах, бесчисленные грабежи, нападения на улицах, убийства. Особенно их возмутил Таймс-сквер, забитый людьми, как выгребная яма тараканами. На Таймс-сквер сводники, торговцы наркотиками, проститутки выглядели настолько опасными, что Грессе и Тиббот в ужасе ретировались в свой номер в отеле. И в состоянии этого вполне оправданного раздражения они решили спрятать бомбу именно на Таймс-сквер. Они ужаснулись бы, если бы кто-то обратил их внимание на то, что большинство лиц, увиденных ими на Таймс-сквер, принадлежат неграм.
Адам Грессе и Генри Тиббот, как и вся страна, негодовали, когда по телевидению показали убийство Терезы Кеннеди. Но при этом они еще испытали легкое раздражение при мысли, что это событие отвлечет внимание от их операции, гораздо более важной для судеб человечества.
Они начинали нервничать. Адам заметил специфическое позвякивание своего телефона, обратил внимание на то, что за его машиной, похоже, следят. Он весь напрягся, когда какие-то люди проходили мимо него на улице. Обо всем этом он рассказал Тибботу.
Генри Тиббот был очень высокий и худой молодой человек. Казалось, он состоит из проводов, соединенных обрывками мышц и просвечивающей кожи. Он обладал более глубоким научным мышлением, чем Адам, и более крепкими нервами.
— Ты ведешь себя, — сказал он Адаму, — как преступник, и это естественно. При каждом стуке в дверь я думаю, что это агенты ФБР.
— А если однажды так и будет? — спросил Адам Грессе.
— Надо молчать, пока не появится адвокат, — ответил Генри Тиббот. — Это самое важное. Мы получим двадцать пять лет только за то, что написали письмо, так что, если бомба взорвется, нам добавят всего несколько лет.
— Ты думаешь, что они могут напасть на наш след? — испугался Адам.
— У них нет ни малейшего шанса, — отозвался Генри Тиббот.
— Мы избавились от всего, что может служить доказательством. Господи, неужели они умнее нас?
Эти аргументы успокоили Адама, и все-таки он еще колебался.
— Может, нам самим позвонить и сказать им, где она спрятана?
— Нет, — возразил Генри Тиббот. — Они сейчас настороже, а наш звонок наведет их на след. Для них это единственный шанс схватить нас. Только помни, если дела пойдут плохо, надо держать язык за зубами. А теперь давай работать.
Адам Грессе и Генри Тиббот в тот вечер работали в лаборатории допоздна, потому что им хотелось быть вместе. Они испытывали потребность говорить о содеянном и о возможности выхода из ситуации. Это были молодые люди с сильной волей, собственными убеждениями, презрением к власти, отказывающейся прислушиваться к разумным доводам. Хотя они выстраивали математические формулы, способные изменить судьбу человечества, но не имели никакого представления о сложностях цивилизации. Прекрасные ученые, они еще не доросли до понимания гуманности.
Когда они уже собирались уходить, позвонил отец Генри Тиббота.
— Сын, слушай меня внимательно, — сказал он Генри. — Тебя сейчас арестует ФБР. Ничего не говори им, пока тебе не разрешат встретиться с адвокатом. Ничего не говори. Я знаю…
В этот момент дверь распахнулась, и в лабораторию ворвались люди.
В час ночи заместитель Клута пришел доложить, что двое подозреваемых находятся под наблюдением, собранные сведения подтверждают психологический портрет, обнаружены и другие побочные доказательства. Требуется только ордер на арест.
— Сначала необходимо доложить Кли, — сказал Клут, — оставайтесь здесь, пока я буду звонить ему.
Клут знал, что Кли должен быть в офисе президентского штаба, а если нет, то всемогущие телефонистки Белого дома разыщут его. Он дозвонился до Кли с первой же попытки.
— Мы распутали то особое дело, — сообщил ему Клут. — Но я полагаю, что должен доложить вам прежде, чем мы их возьмем. Вы можете приехать?
— Нет не могу, — голос Кли звучал напряженно. — Мне сейчас следует находиться рядом с президентом, вы, конечно, понимаете это.
— Я могу действовать дальше и потом поставить вас в известность? — спросил Клут.
На другом конце провода наступила долгая пауза. Потом Кли сказал:
— Я думаю, у нас достаточно времени, чтобы вы могли приехать сюда. Если я буду занят, подождите меня. Но вам следует поторопиться.
— Я выезжаю, — ответил Клут.
Ни одному из них не пришло в голову вести разговор по телефону, что подразумевалось само собой. Кто угодно мог подслушать их разговор по бесчисленным нитям воздушного пространства.
Питер Клут прибыл в Белый дом, и его провели в небольшую комнату для докладов. Кристиан Кли уже ожидал его, он отстегнул свой протез и массировал культю.
— У меня только несколько минут, — предупредил Кли. — Большое совещание у президента.
— Видит Бог, я сочувствую ему, — сказал Клут. — Как он воспринял это несчастье?
— Про Фрэнсиса никогда ничего не известно, а выглядит он хорошо. — Кристиан покачал головой, потом резко бросил. — Ладно перейдем к делу.
Он посмотрел на Клута с известной долей неприязни. Внешность этого человека раздражала его.
Клут никогда не выглядел уставшим, он принадлежал к тем людям, у которых сорочка и костюм не бывают помятыми. Галстуки он всегда носил шерстяные, завязанные широким узлом, выбирая светло-серые или темно-красные цвета.
— Мы их нашли, — начал докладывать Клут. — Двое молодых ребят двадцати лет, работают в ядерной лаборатории Массачусетского технологического института. Гении, научная квалификация очень высокая, из богатых семей, левых убеждений, участвовали в демонстрациях протеста против ядерного оружия, имеют доступ к секретным материалам. Все совпадает с психологическим портретом. Они сидят в своей лаборатории в Бостоне, разрабатывая какой-то правительственный или университетский проект. Пару месяцев назад они приезжали в Нью-Йорк, и один приятель уложил их в постель, что им понравилось. Он уверен, что у них это случилось в первый раз. Отвратительная комбинация — идеализм и неистовые юношеские гормоны. Я уже обложил их со всех сторон.
— У вас есть убедительные доказательства? — спросил Кристиан. — Что-нибудь конкретное?
— Мы не предаем их суду и даже не предъявляем им обвинение, — объяснил Клут. — Это превентивный арест, предусмотренный законами об атомной бомбе. Когда мы их заполучим, они признаются и расскажут, где спрятана эта проклятая штука, если она вообще существует. Я думаю, что ее просто нет, все выдумка, но письмо они написали. Психологическому портрету они соответствуют. Дата отправления письма совпадает с днем, когда они зарегистрировались в отеле «Хилтон» в Нью-Йорке. Это решающий довод.
Кристиан часто дивился возможностям правительственных учреждений с их компьютерами и первоклассным электронным оборудованием. Поразительная способность подслушивать кого угодно и где угодно, какие бы меры предосторожности не принимались. Их компьютеры могут просмотреть регистрационные книги отелей всего города быстрее, чем за час. Есть у них и другие сложнейшие приспособления, и конечно, все это стоит бешеных денег.
— Хорошо, мы схватим их, — согласился Кристиан. — Но я не уверен, что вы сможете заставить их признаться. Судя по всему, это умные ребята.
Клут посмотрел Кристиану в глаза.
— Ладно, Крис, они не признаются, а мы, цивилизованная страна, дадим бомбе взорваться и уничтожить тысячи людей, — он зло ухмыльнулся, — или вы идете к президенту и заставляете его подписать ордер на медицинское обследование, согласно разделу IX Акта о контроле за атомным оружием.
Именно к этому Клут стремился с самого начала.
Кристиан же всю ночь избегал этой мысли. Его всегда шокировало, что такая страна, как Соединенные Штаты, может иметь подобный секретный закон. Пресса легко могла раскрыть его, но опять-таки, существовало соглашение между средствами массовой информации и правительством страны. Так что общественность не знала ничего об этом законе, так же как и о многих законах, определяющих проведение ядерных исследований.
Кристиан очень хорошо знал раздел IX. Как юрист, он восхищался им, но его всегда отталкивала жестокость этого закона.
Раздел IX, по существу, давал президенту право приказать производить химические исследования мозга, заставляющие человека говорить правду — эдакий детектор лжи в самом мозгу. Закон специально предписывал добиваться информации о закладывании ядерного устройства, это вполне соответствовало данному случаю. Это не пытка, жертва не будет испытывать физической боли, просто нервные клетки мозга будут заставлять человека говорить правду в ответ на задаваемые вопросы. Вполне гуманная операция, единственная загвоздка заключалась в том, что никто в действительности не знает, что случится с мозгом потом. Опыты подсказывали, что в редких случаях может последовать частичная потеря памяти, незначительная утрата некоторых функций. Мозг не будет работать замедленно, но, как в старой шутке, начнутся уроки музыки. Трудность заключалась и в том, что оставалась десятипроцентная вероятность полной и длительной потери памяти. Прошлое человека будет стерто.
— Конечно, это выстрел с дальнего расстояния, — заметил Кристиан, — но нет ли тут какой-нибудь связи с захватом самолета и убийством Папы. Ведь даже арест того парня на Лонг-Айленде выглядит хитрым маневром. Не может ли эта история с бомбой оказаться частью заговора, дымовой завесой, ловушкой?
Клут долго изучающе смотрел на Кристиана, словно взвешивая свои слова, но его ответ не оставлял никаких сомнений.
— Никакого шанса, — сказал Клут. — Мы имеем одно из знаменитых совпадений в истории.
— Что всегда ведет к трагедии, — сухо заметил Кристиан.
— Эти двое ребят, — продолжал Клут, — просто тронулись умом, что иногда свойственно гениям. Их волнует политика, они озабочены ядерной угрозой всему миру. Их не интересуют современные политические споры, они плюют на конфликт арабов Израиля, на проблему бедных и богатых в Америке, на борьбу демократов и республиканцев. Они просто хотят заставить земной шар быстрее вращаться вокруг оси. Вы с этим сталкивались, — он презрительно ухмыльнулся. — Все они считают себя Господом Богом, и их ничто не трогает.
Одно Кристиана успокаивало: если Клут не находит никакой связи между этой сумасшедшей историей с атомной бомбой и захватом самолета, значит, такой связи не может быть, ведь Клут подозревал всех и во всем. Но тут возникла новая мысль — вокруг этих двух проблем летали политические снаряды. Не торопись, одернул он себя. Фрэнсису сейчас угрожает страшная опасность, его нужно защитить. Может, они смогут разыграть одну карту против другой.
— Послушайте, Питер, — сказал он Клуту, — это должна быть в высшей степени секретная операция. Я хочу, чтобы этих двух парней взяли и поместили в больницу в Вашингтоне. Знать об этом будем только вы, я и агенты специального подразделения. Ткните агентов носами в Закон об атомной безопасности, соблюдайте абсолютную секретность. Никто не должен их видеть и разговаривать с ними, кроме меня. Я буду лично вести расследование.
Клут бросил на него подозрительный взгляд. Ему не нравилось, что операция поручается специальному подразделению Кристиана Кли.
— Медики, прежде чем они будут впрыскивать химикаты в мозги этих парней, захотят увидеть приказ президента.
— Я попрошу президента, — заверил Кристиан.
— В этом деле решающим является фактор времени, — как бы между прочим заметил Питер Клут, — а вы сказали, чтобы никто кроме вас, не допрашивал их. Это касается и меня? А что, если вы будете заняты у президента?
— Не беспокойтесь, Питер, — улыбнулся Кристиан Кли, — я буду там. А теперь посвятите меня в детали.
В голове у него были другие дела. Вскоре он встретится с командирами специального подразделения ФБР и прикажет им установить электронное и компьютерное наблюдение за наиболее важными членами конгресса и Сократова клуба.
На командном посту в департаменте энергетики в Мэриленде, официально именуемом Координационной группой по чрезвычайным обстоятельствам, изучали психологические портреты возможных террористов, готовых использовать ядерную бомбу. Там перечислялись типы психастенических больных и исследовались варианты, согласно которым они могут приобрести необходимые знания, чтобы представлять возможную опасность. Анализировались типы идейных маньяков, которые могут попробовать взорвать ядерное устройство; составлялись психологические портреты охотников за деньгами, которые будут требовать выкуп; агентов иностранных террористических организаций, готовых совершить такой ужасный акт. Среди этих портретов были такие, которые почти полностью подходили к ситуации с Адамом Грессе и Генри Тибботом, что сильно облегчало задачу Питера Клути и трех тысяч его агентов.
Адам Грессе и Генри Тиббот уже в возрасте двенадцати лет были отмечены как вундеркинды и получили самое блестящее образование, какое только могла им предоставить богатая федеральная власть. Они познакомились с правом, гуманитарными науками, искусством, с бессмертной борьбой светлых душ человечества Антигоной, Бодлером, Сакко и Ванцетти, Мартином Лютером Кингом. Иными словами, получили все лучшее, что может дать цивилизация.
Но они были молоды, и их бунтующие гормоны сражались с разумом. Пошлость жизни, политической и интеллектуальной, породила в них то, что можно назвать презрением к окружающему миру, который следовало сделать лучше.
Они даже признавались себе, что волнение, испытываемое ими, когда они крали материалы официальных программ, удовлетворение при разрешении технических проблем, радостное возбуждение, которое они испытали, когда им в конце концов удалось сконструировать способную взорваться атомную бомбу мощностью в две килотонны, дало им такое ощущение силы, которое укрепило их решимость использовать ее. Но они вовсе не собирались взрывать бомбу.
Они ее установят, напишут письмо в «Нью-Йорк Таймс», в котором сообщат о своем намерении. Это будет предупреждение, что если правительства будут продолжать производство ядерного оружия в своих корыстных интересах, то каждый человек получает право создавать ядерное оружие для того, чтобы остановить диктаторов и не позволить им сжечь вселенную дотла. Эти двое и понятия не имели о сложнейших секретных мерах, предпринятых правительственными агентствами для предупреждения подобных угроз. Кроме того, они вообще не представляли себе реальной жизни, не догадывались о ее подводных течениях, когда один необдуманный шаг ведет к чудовищным последствиям. Они не предполагали, что клерк, разбирающий почту в «Нью-Йорк Таймс», раскрыл мешок с письмами только через два дня, и, таким образом, их письмо-предупреждение задержалось. Не подозревали они и то, что это письмо будет сразу же переслано в ФБР.
Они установили свою крошечную атомную бомбу, изготовленную с таким трудом, и, наверное, так гордились творением своих рук, что не могли совладать с соблазном пустить ее в ход ради столь высокой цели.
Адам Грессе и Генри Тиббот внимательно следили за газетами, но их письмо не появлялось на первой полосе «Нью-Йорк Таймс», ничего не сообщалось и в новостях. Их лишали возможности указать властям, после принятия их требований, то место, где заложена бомба. Их проигнорировали, что напугало и в то же время рассердило их. Теперь бомба взорвется и принесет смерть тысячам людей. А может это и к лучшему? Как еще предупредить мир об опасности использования атомной энергии? Как еще заставить власти принять необходимые меры предосторожности? Они подсчитали, что бомба разрушит от четырех до шести кварталов Нью-Йорка, и сожалели, что взрыв унесет много человеческих жизней. Но для человечества это будет невысокая цена за то, чтобы увидеть ошибочность избранного пути. Должна быть создана безотказная система безопасности, все страны мира обязаны запретить производство ядерных бомб.
В среду Грессе и Тиббот оставались работать в лаборатории, пока все в институте не разошлись по домам, и тогда у них начался спор — должны ли они позвонить властям и предупредить их. Поначалу в их намерения совершенно не входило взрывать бомбу. Они хотели увидеть свое письмо-предупреждение напечатанным в «Нью-Йорк Таймс», и тогда они отправились бы в Нью-Йорк и обезвредили бомбу. Но теперь это уже становилось противостоянием. Неужели к ним можно относиться, как к детям, когда они так много могут сделать для человечества? Собираются ли их выслушать? Во всяком случае, они не намерены продолжать свою научную работу, чтобы ее использовали не по назначению политические структуры.
Они избрали Нью-Йорк для наказания потому, что во время поездок туда ужаснулись от ощущения зла, которое, казалось, переполняло его улицы. Нищие, угрожающие прохожим, наглые водители машин, грубые продавцы в магазинах, бесчисленные грабежи, нападения на улицах, убийства. Особенно их возмутил Таймс-сквер, забитый людьми, как выгребная яма тараканами. На Таймс-сквер сводники, торговцы наркотиками, проститутки выглядели настолько опасными, что Грессе и Тиббот в ужасе ретировались в свой номер в отеле. И в состоянии этого вполне оправданного раздражения они решили спрятать бомбу именно на Таймс-сквер. Они ужаснулись бы, если бы кто-то обратил их внимание на то, что большинство лиц, увиденных ими на Таймс-сквер, принадлежат неграм.
Адам Грессе и Генри Тиббот, как и вся страна, негодовали, когда по телевидению показали убийство Терезы Кеннеди. Но при этом они еще испытали легкое раздражение при мысли, что это событие отвлечет внимание от их операции, гораздо более важной для судеб человечества.
Они начинали нервничать. Адам заметил специфическое позвякивание своего телефона, обратил внимание на то, что за его машиной, похоже, следят. Он весь напрягся, когда какие-то люди проходили мимо него на улице. Обо всем этом он рассказал Тибботу.
Генри Тиббот был очень высокий и худой молодой человек. Казалось, он состоит из проводов, соединенных обрывками мышц и просвечивающей кожи. Он обладал более глубоким научным мышлением, чем Адам, и более крепкими нервами.
— Ты ведешь себя, — сказал он Адаму, — как преступник, и это естественно. При каждом стуке в дверь я думаю, что это агенты ФБР.
— А если однажды так и будет? — спросил Адам Грессе.
— Надо молчать, пока не появится адвокат, — ответил Генри Тиббот. — Это самое важное. Мы получим двадцать пять лет только за то, что написали письмо, так что, если бомба взорвется, нам добавят всего несколько лет.
— Ты думаешь, что они могут напасть на наш след? — испугался Адам.
— У них нет ни малейшего шанса, — отозвался Генри Тиббот.
— Мы избавились от всего, что может служить доказательством. Господи, неужели они умнее нас?
Эти аргументы успокоили Адама, и все-таки он еще колебался.
— Может, нам самим позвонить и сказать им, где она спрятана?
— Нет, — возразил Генри Тиббот. — Они сейчас настороже, а наш звонок наведет их на след. Для них это единственный шанс схватить нас. Только помни, если дела пойдут плохо, надо держать язык за зубами. А теперь давай работать.
Адам Грессе и Генри Тиббот в тот вечер работали в лаборатории допоздна, потому что им хотелось быть вместе. Они испытывали потребность говорить о содеянном и о возможности выхода из ситуации. Это были молодые люди с сильной волей, собственными убеждениями, презрением к власти, отказывающейся прислушиваться к разумным доводам. Хотя они выстраивали математические формулы, способные изменить судьбу человечества, но не имели никакого представления о сложностях цивилизации. Прекрасные ученые, они еще не доросли до понимания гуманности.
Когда они уже собирались уходить, позвонил отец Генри Тиббота.
— Сын, слушай меня внимательно, — сказал он Генри. — Тебя сейчас арестует ФБР. Ничего не говори им, пока тебе не разрешат встретиться с адвокатом. Ничего не говори. Я знаю…
В этот момент дверь распахнулась, и в лабораторию ворвались люди.
10
Богачи в Америке, без сомнения, обладают гораздо более обостренным социальным сознанием, чем богачи в любой другой стране мира. Особенно это касается людей чрезвычайно богатых, тех, кто владеет и управляет огромными корпорациями, реализует свою экономическую мощь в политике, в пропаганде всех форм культуры, таких как члены Сократова клуба.
Сократов сельский клуб любителей гольфа и тенниса Южной Калифорнии был создан около семидесяти лет назад, еще до того, как там стали отдыхать владельцы земель, хозяева средств массовой информации и кино. Это было уникальное место отдыха, только очень богатые люди могли вступить в клуб. Формально вы могли быть черным или белым, евреем или католиком, мужчиной или женщиной, художником или магнатом. В действительности, в нем было очень мало негров и ни одной женщины.
Наступил момент, когда Сократов сельский клуб превратился в клуб для самых просвещенных, самых достойных богачей. Осторожности ради бывший заместитель директора оперативного отдела ЦРУ был здесь руководителем системы охраны, а снабженные электроникой ограды являлись самыми высокими в Америке.
Четыре раза в году клуб использовался как убежище для пятидесяти или ста человек, которые в действительности владели всем в Америке. Они приезжали сюда на неделю, и на это время обслуживающий персонал сокращался до минимума. Приезжие сами убирали за собой постели, готовили выпивку, а кое-кто по вечерам даже сам готовил на свежем воздухе шашлыки. Конечно, оставались несколько официантов, поваров и горничных, ну и, конечно, важных гостей сопровождали неизбежные помощники — в конце концов, мир американского бизнеса и политики не мог останавливаться, пока они перезаряжают свои умственные батареи.
В течение этой недели гости собирались небольшими группами и что-то обсуждали. Работали семинары, руководимые известными профессорами из самых знаменитых университетов, занимавшихся проблемами этики, философии, вопросами ответственности избранной элиты по отношению к своим менее удачливым согражданам. Собравшиеся слушали лекции знаменитых ученых о преимуществах и опасности ядерного оружия, об электронных вычислительных машинах, исследовании космоса, экономике.
Кроме того, они играли в теннис, плавали в бассейне, развлекались игрой в трик-трак и в бридж и допоздна разговаривали о добродетели и подлости, о женщинах и любви, о женитьбах и приключениях. Это были самые ответственные люди в американском обществе. Они пытались разрешить две задачи: стать лучше, возрождая собственную юность, и объединиться для создания лучшего общества, как они его представляли.
После совместно проведенной недели они возвращались к обычной жизни, окрыленные новыми надеждами, охваченные желанием помочь человечеству и в то же время отчетливо представляя себе, что вся эта деятельность должна быть связана с сохранением общества, а также с укреплением их личных отношений, которые могут помочь делать бизнес.
На этот раз такая неделя началась в понедельник, после Пасхального воскресенья. Из-за кризиса, вызванного убийством Папы и угоном самолета, в котором находилась дочь президента и ее убийства, съехалось только двадцать человек.
Самым старым среди них был Джордж Гринвелл. В свои восемьдесят лет он еще мог играть в парный теннис, но из вежливости не навязывался молодым людям, которые в таком случае вынуждены были бы играть в «щадящий» теннис. Однако в трик-трак он играл по-прежнему, как тигр.
Гринвелл считал, что национальный кризис его не касается, пока он какой-то стороной не затронет пшеницы. Ведь его компания непосредственно владела и контролировала большую часть пшеницы в Америке. Его звездный час пробил тридцать лет назад, когда США наложили эмбарго на вывоз пшеницы в Россию, что являлось политическим трюком с целью ослабить Россию в ходе холодной войны.
Джордж Гринвелл был патриотом, но не дураком. Он знал, что Россия не может поддаться такому давлению, что придуманное Вашингтоном эмбарго разорит американских фермеров. Поэтому он наплевал на президента Соединенных Штатов и начал вывозить запрещенную пшеницу через посредничество иностранных фирм, которые переправляли ее в Россию. Этим он вызвал гнев американских правительственных кругов. В конгресс были внесены законопроекты, ставившие целью уменьшить власть компании, находящейся в руках одной семьи, превратить ее в открытую акционерную компанию и поставить под контроль. Однако, деньги Гринвелла, розданные конгрессменам и сенаторам, прекратили эту глупую затею.
Гринвелл любил Сократов сельский клуб за его роскошь, которая, однако, не была настолько чрезмерной, чтобы вызывать зависть у менее удачливых. И за то, что средства массовой информации не знали о его существовании, потому что члены клуба владели большинством телевизионных компаний, газет и журналов. Кроме того, здесь он чувствовал себя молодым, способным участвовать в общественной жизни молодых людей, равных ему по степени власти.
Во время того эмбарго он получил сверхприбыль, покупая пшеницу и кукурузу у американских фермеров и продавая их значительно дороже отчаявшейся России. Однако, он дал понять, что эти сверхприбыли употребит во благо народу Соединенных Штатов. То, что он проделал, было для него делом принципа, который заключался в том, что он умнее правительственных чиновников. Сверхприбыли, исчислявшиеся сотнями миллионов долларов, были вложены в музеи, образовательные фонды, культурные программы по телевидению, особенно музыкальные, — музыка была страстью Гринвелла.
Гринвелл гордился своей образованностью, базирующейся на том, что он учился в лучших школах, где говорили, как должен вести себя в обществе воспитанный богатый человек и как он должен привлекать к себе сердца своих сограждан. Прямота в бизнесе была для него проявлением искусства, цифры в миллионы тонн пшеницы звучали в его уме так же чисто и прекрасно, как камерная музыка.
Одним из проявлений его постыдных вспышек ярости стал случай, когда молодой профессор музыки университетской кафедры, учрежденной его фондом, опубликовал статью, в которой ставил джаз и рок-н-ролл выше Брамса и Шуберта и провозглашал похороны классической музыки. Джордж Гринвелл поклялся, что профессор будет убран с кафедры, но его врожденная вежливость возобладала. А молодой профессор вслед за тем напечатал другую статью, в которой была такая фраза: «Кому нужен этот дерьмовый Бетховен?», что переполнило чашу терпения. Молодой профессор так никогда и не узнал, что же случилось, но спустя год он давал частные уроки фортепиано в Сан-Франциско.
Сократов сельский клуб обладал тщательно разработанной системой связи. В то утро, когда президент Фрэнсис Ксавье Кеннеди объявил на секретной встрече со своими советниками об ультиматуме, который он предъявит султану Шерабена, все двадцать человек, съехавшихся в Сократов сельский клуб, уже через час знали об этом. Но только Гринвелл был уверен, что информацию передал Оливер Оллифант, Оракул.
В основу принципа клуба было заложено, что эти ежегодные встречи великих бизнесменов ни в коей мере не должны использоваться для составления планов или заговоров, их цель заключалась в обсуждении общего характера задач, обмене информацией, устранении неясностей относительно обычных процессов в этом сложном обществе. Руководствуясь этим принципом, Джордж Гринвелл во вторник пригласил трех великих мужей на ленч в один из павильонов неподалеку от теннисного корта.
Самому молодому из них, Лоуренсу Салентайну, принадлежали основная телевизионная сеть, несколько компаний кабельного телевидения, газеты в трех главных городах, пять журналов и одна из крупнейших киностудий. Через дочерние фирмы он владел самым крупным книжным издательством, кроме того, ему принадлежали двенадцать местных телевизионных станций в главных городах. И это только в США. Он был мощно представлен в средствах массовой информации и других стран. Салентайн был стройным красивым мужчиной с пышной серебряной шевелюрой — короной завитков в стиле римских императоров, теперь ставшей модой среди интеллектуалов, людей искусства и в Голливуде. Он производил сильное впечатление своей внешностью и умом и был одним из самых влиятельных людей в американской политике. Не существовало такого конгрессмена, сенатора или члена правительства, который не откликнулся бы на его звонок. Однако ему не удалось установить дружеские отношения с президентом Кеннеди, который, похоже, воспринимал как личную обиду враждебное отношение средств массовой информации к новым социальным программам, разработанным его администрацией.
Сократов сельский клуб любителей гольфа и тенниса Южной Калифорнии был создан около семидесяти лет назад, еще до того, как там стали отдыхать владельцы земель, хозяева средств массовой информации и кино. Это было уникальное место отдыха, только очень богатые люди могли вступить в клуб. Формально вы могли быть черным или белым, евреем или католиком, мужчиной или женщиной, художником или магнатом. В действительности, в нем было очень мало негров и ни одной женщины.
Наступил момент, когда Сократов сельский клуб превратился в клуб для самых просвещенных, самых достойных богачей. Осторожности ради бывший заместитель директора оперативного отдела ЦРУ был здесь руководителем системы охраны, а снабженные электроникой ограды являлись самыми высокими в Америке.
Четыре раза в году клуб использовался как убежище для пятидесяти или ста человек, которые в действительности владели всем в Америке. Они приезжали сюда на неделю, и на это время обслуживающий персонал сокращался до минимума. Приезжие сами убирали за собой постели, готовили выпивку, а кое-кто по вечерам даже сам готовил на свежем воздухе шашлыки. Конечно, оставались несколько официантов, поваров и горничных, ну и, конечно, важных гостей сопровождали неизбежные помощники — в конце концов, мир американского бизнеса и политики не мог останавливаться, пока они перезаряжают свои умственные батареи.
В течение этой недели гости собирались небольшими группами и что-то обсуждали. Работали семинары, руководимые известными профессорами из самых знаменитых университетов, занимавшихся проблемами этики, философии, вопросами ответственности избранной элиты по отношению к своим менее удачливым согражданам. Собравшиеся слушали лекции знаменитых ученых о преимуществах и опасности ядерного оружия, об электронных вычислительных машинах, исследовании космоса, экономике.
Кроме того, они играли в теннис, плавали в бассейне, развлекались игрой в трик-трак и в бридж и допоздна разговаривали о добродетели и подлости, о женщинах и любви, о женитьбах и приключениях. Это были самые ответственные люди в американском обществе. Они пытались разрешить две задачи: стать лучше, возрождая собственную юность, и объединиться для создания лучшего общества, как они его представляли.
После совместно проведенной недели они возвращались к обычной жизни, окрыленные новыми надеждами, охваченные желанием помочь человечеству и в то же время отчетливо представляя себе, что вся эта деятельность должна быть связана с сохранением общества, а также с укреплением их личных отношений, которые могут помочь делать бизнес.
На этот раз такая неделя началась в понедельник, после Пасхального воскресенья. Из-за кризиса, вызванного убийством Папы и угоном самолета, в котором находилась дочь президента и ее убийства, съехалось только двадцать человек.
Самым старым среди них был Джордж Гринвелл. В свои восемьдесят лет он еще мог играть в парный теннис, но из вежливости не навязывался молодым людям, которые в таком случае вынуждены были бы играть в «щадящий» теннис. Однако в трик-трак он играл по-прежнему, как тигр.
Гринвелл считал, что национальный кризис его не касается, пока он какой-то стороной не затронет пшеницы. Ведь его компания непосредственно владела и контролировала большую часть пшеницы в Америке. Его звездный час пробил тридцать лет назад, когда США наложили эмбарго на вывоз пшеницы в Россию, что являлось политическим трюком с целью ослабить Россию в ходе холодной войны.
Джордж Гринвелл был патриотом, но не дураком. Он знал, что Россия не может поддаться такому давлению, что придуманное Вашингтоном эмбарго разорит американских фермеров. Поэтому он наплевал на президента Соединенных Штатов и начал вывозить запрещенную пшеницу через посредничество иностранных фирм, которые переправляли ее в Россию. Этим он вызвал гнев американских правительственных кругов. В конгресс были внесены законопроекты, ставившие целью уменьшить власть компании, находящейся в руках одной семьи, превратить ее в открытую акционерную компанию и поставить под контроль. Однако, деньги Гринвелла, розданные конгрессменам и сенаторам, прекратили эту глупую затею.
Гринвелл любил Сократов сельский клуб за его роскошь, которая, однако, не была настолько чрезмерной, чтобы вызывать зависть у менее удачливых. И за то, что средства массовой информации не знали о его существовании, потому что члены клуба владели большинством телевизионных компаний, газет и журналов. Кроме того, здесь он чувствовал себя молодым, способным участвовать в общественной жизни молодых людей, равных ему по степени власти.
Во время того эмбарго он получил сверхприбыль, покупая пшеницу и кукурузу у американских фермеров и продавая их значительно дороже отчаявшейся России. Однако, он дал понять, что эти сверхприбыли употребит во благо народу Соединенных Штатов. То, что он проделал, было для него делом принципа, который заключался в том, что он умнее правительственных чиновников. Сверхприбыли, исчислявшиеся сотнями миллионов долларов, были вложены в музеи, образовательные фонды, культурные программы по телевидению, особенно музыкальные, — музыка была страстью Гринвелла.
Гринвелл гордился своей образованностью, базирующейся на том, что он учился в лучших школах, где говорили, как должен вести себя в обществе воспитанный богатый человек и как он должен привлекать к себе сердца своих сограждан. Прямота в бизнесе была для него проявлением искусства, цифры в миллионы тонн пшеницы звучали в его уме так же чисто и прекрасно, как камерная музыка.
Одним из проявлений его постыдных вспышек ярости стал случай, когда молодой профессор музыки университетской кафедры, учрежденной его фондом, опубликовал статью, в которой ставил джаз и рок-н-ролл выше Брамса и Шуберта и провозглашал похороны классической музыки. Джордж Гринвелл поклялся, что профессор будет убран с кафедры, но его врожденная вежливость возобладала. А молодой профессор вслед за тем напечатал другую статью, в которой была такая фраза: «Кому нужен этот дерьмовый Бетховен?», что переполнило чашу терпения. Молодой профессор так никогда и не узнал, что же случилось, но спустя год он давал частные уроки фортепиано в Сан-Франциско.
Сократов сельский клуб обладал тщательно разработанной системой связи. В то утро, когда президент Фрэнсис Ксавье Кеннеди объявил на секретной встрече со своими советниками об ультиматуме, который он предъявит султану Шерабена, все двадцать человек, съехавшихся в Сократов сельский клуб, уже через час знали об этом. Но только Гринвелл был уверен, что информацию передал Оливер Оллифант, Оракул.
В основу принципа клуба было заложено, что эти ежегодные встречи великих бизнесменов ни в коей мере не должны использоваться для составления планов или заговоров, их цель заключалась в обсуждении общего характера задач, обмене информацией, устранении неясностей относительно обычных процессов в этом сложном обществе. Руководствуясь этим принципом, Джордж Гринвелл во вторник пригласил трех великих мужей на ленч в один из павильонов неподалеку от теннисного корта.
Самому молодому из них, Лоуренсу Салентайну, принадлежали основная телевизионная сеть, несколько компаний кабельного телевидения, газеты в трех главных городах, пять журналов и одна из крупнейших киностудий. Через дочерние фирмы он владел самым крупным книжным издательством, кроме того, ему принадлежали двенадцать местных телевизионных станций в главных городах. И это только в США. Он был мощно представлен в средствах массовой информации и других стран. Салентайн был стройным красивым мужчиной с пышной серебряной шевелюрой — короной завитков в стиле римских императоров, теперь ставшей модой среди интеллектуалов, людей искусства и в Голливуде. Он производил сильное впечатление своей внешностью и умом и был одним из самых влиятельных людей в американской политике. Не существовало такого конгрессмена, сенатора или члена правительства, который не откликнулся бы на его звонок. Однако ему не удалось установить дружеские отношения с президентом Кеннеди, который, похоже, воспринимал как личную обиду враждебное отношение средств массовой информации к новым социальным программам, разработанным его администрацией.