Пьюзо Марио. Четвертый К.

   — Я хочу, чтобы вы четко поняли одну вещь. Это не расовый закон, а уголовный.
   Преподобный Фоксуорт вовсе не выглядел запуганным.
   — Большинство тех, кто отправится в ваши рабочие лагеря на Аляске, будут чернокожие.
   Оддблад Грей и Юджин Дэйзи никогда не видели Кеннеди таким мрачным. Ледяным голосом он сказал Фоксуорту:
   — Тогда пусть они перестанут совершать преступления.
   Преподобный держался столь же холодно.
   — Тогда пусть ваши банкиры, владельцы недвижимости и крупные корпорации перестанут использовать чернокожих как дешевую рабочую силу.
   — Я ставлю вас перед реальным выбором, — сказал Кеннеди. — Или вы доверяете мне, или Сократову клубу.
   — Мы никому не доверяем, — ответил Фоксуорт.
   Кеннеди сделал вид, что не слышал этих слов.
   — Все очень просто, — продолжал он. — Чернокожие преступники будут удалены из негритянского населения, за что можете сказать мне спасибо. Чернокожие, конечно, являются и главными жертвами, хотя из этого не делают большого шума. Первостепенным является тот факт, что негры не должны рассматриваться как вечно преступный класс.
   — А как обстоит дело с белым преступным классом? — спросил преподобный Фоксуорт. — Они тоже поедут на Аляску?
   Он не мог поверить тому, что услышал и не от кого-нибудь, а от президента Соединенных Штатов.
   — Да, — мягко ответил президент. — Они тоже поедут. Позвольте мне упростить вопрос. Белые люди в нашей стране боятся чернокожих преступников. Когда мы покончим с этим делом, значительное большинство чернокожих объединятся с белыми среднего класса.
   Оддблад Грей отметил, что в первый раз видит своего друга Фоксуорта настолько изумленным, просто лишившимся дара речи.
   — Господин президент, — выступил Грей, — мне кажется вы должны раскрыть преподобному Фоксуорту и оборотную сторону всей истории.
   — Преступность не будет более править этой страной, — подчеркнул президент. — А если быть точным, то и деньги тоже не будут править. Почему вы беспокоитесь о чернокожих преступниках, которые отправятся в рабочие лагеря на Аляску. Общины чернокожих только выиграют от этого.
   — Но это будут лагеря для настоящих бунтарей, — возразил преподобный Фоксуорт, — для тех, кто не хочет жить жизнью среднего класса. Здесь налицо угроза свободе личности.
   — Этот аргумент уже не актуален, — ответил Кеннеди. — Мы больше не можем допускать излишков свободы. Возьмите для примера двух молодых ученых Тиббота и Грессе, которые после убийства нескольких тысяч людей были отпущены на свободу. Их даже нельзя было осудить за совершенное преступление и произошло это из-за технических нарушений в ходе судебного процесса. Между прочим, большинство погибших были чернокожие. Эти два молодых человека вышли на свободу благодаря нашим законам. Все это должно быть изменено. Преподобный обернулся к Оддбладу Грею:
   — Отто, и ты с этим согласен?
   Оддблад Грей улыбнулся ему в ответ:
   — Когда я не буду согласен, я подам в отставку.
   — В моей личной жизни и политической карьере, — сказал Кеннеди, — я всегда поддерживал ваше главное дело, Фоксуорт. Разве не так?
   — Да, господин президент. Но это не значит, что вы всегда правы, и вы не можете контролировать административную сторону этого дела на самом низком уровне. Рабочие лагеря на Аляске обернутся концлагерями для негров.
   — Такая возможность существует, — согласился Кеннеди.
   Преподобный Фоксуорт поразился этому ответу. Отто Грей, который знал Кеннеди уже давно, не удивился существованию такой опасности. Он заметил решительность в глазах президента.
   — Я следил за вашей карьерой, — заметил Кеннеди с улыбкой. — Вы создаете необходимый раздражитель для нашего общества. Кроме того, всегда приятно видеть человека вроде вас, действующего с определенной долей остроумия. И я никогда не сомневался в вашей искренности вне зависимости от того, кого вы трахаете. — Оддблад Грей поразился этой непристойности, а Кеннеди продолжал. — Но сейчас мы переживаем опасные времена, и остроумие будет столь же необходимо. Поэтому я хочу, чтобы вы выслушали меня очень внимательно.
   — Я слушаю, — отозвался преподобный Фоксуорт с каменным лицом.
   — Вы должны признать, — сказал Кеннеди, — что большинство людей в Соединенных Штатах из страха ненавидят негров. Они любят только черных спортсменов, артистов, тех негров, которые достигли успехов в разных областях жизни.
   — Вы удивляете меня, — рассмеялся преподобный Фоксуорт.
   Фрэнсис Кеннеди задумчиво посмотрел на него и продолжил:
   — Так кого же они ненавидят? Конечно, не чернокожих среднего класса. Может быть, «ненависть» слишком сильное слово? Лучше сказать «не любят».
   — Годится любое, — отозвался преподобный Фоксуорт.
   — Хорошо, — сказал Кеннеди. — Выходит, объектом этого пренебрежения, нелюбви, ненависти, являются негры-бедняки и негры-преступники.
   — Не все так просто, — перебил его Фоксуорт.
   — Я знаю, — согласился Кеннеди. — Но для начала сойдет. Теперь я скажу вам следующее. Независимо от того, черный вы или белый, если вы предпочтете преступный образ жизни, то отправитесь на Аляску.
   — Я буду сражаться против этого, — предупредил Фоксуорт.
   — Я могу предложить вам альтернативный сценарий, — с изысканной вежливостью произнес Кеннеди. — Мы продолжаем жить, как сейчас. Вы сражаетесь против действий правительственных органов, направленных на утверждение порядка, сражаетесь против расовой несправедливости. Как вы сами заметили, хорошие законы — это одно, а их исполнение — другое. Неужели вы думаете, что крупные предприниматели нашей страны хотят потерять источник дешевой рабочей силы? Или вы полагаете, что они на самом деле желают, чтобы ваш народ обрел мощное влияние на выборах? Вы надеетесь получить больше от Сократова клуба, чем от меня?
   Преподобный Фоксуорт пристально смотрел на президента. Ему потребовалось немало времени, чтобы ответить.
   — Господин президент, — наконец сказал он, — ваши слова означают, что мы пожертвуем следующим поколением чернокожих ради того, что вы считаете политической стратегией. Я не верю в такие рассуждения. Это, впрочем, не означает, что мы не можем сотрудничать в других сферах.
   — Либо вы с нами, — произнес президент, — либо вы наш враг. Подумайте как следует над этим.
   — Вы собираетесь в такой же манере разговаривать с Сократовым клубом? — ухмыльнувшись поинтересовался Фоксуорт.
   В первый раз Кеннеди улыбнулся ему в ответ:
   — О, нет. Они не получат такой возможности.
   — Если я пойду вашим путем, — сказал Фоксуорт, — то хочу быть уверенным, что белые задницы будут замерзать вместе с черными.
   Федеральный судья освободил Генри Тиббота и Адама Грессе. В тот день, который, как он полагал, станет величайшим днем в его жизни, Уитни Чивер III выступал в суде от имени своих клиентов. Независимо от того, окажутся они в тюрьме или нет, он все равно будет победителем. Средства массовой информации уделяли процессу исключительное внимание, а администрация Кеннеди играла ему на руку.
   Правительство признало, что арест был незаконным, так как не было ордеров на арест. Чивер использовал каждое юридическое упущение.
   Судьба клиентов была для него делом второстепенным. Они, как и все неискушенные люди, признали свою вину. Но главное, что приводило Чивера в ярость, так это сам Закон об атомной безопасности. Его пункты были сформулированы столь расплывчато, что фактически аннулировали Билль о правах.
   Уитни Чивер выступал так красноречиво, что на два дня стал телегероем. А когда судья приговорил Грессе и Тиббота к трем годам принудительных работ и освободил их из-под стражи, Чивер вдруг оказался самым знаменитым человеком в Америке.
   Однако жизнь показала, что он был обманут. К нему хлынули сотни тысяч писем, исполненных ненависти. Двое убийц, погубившие тысячи людей, оказались на свободе благодаря хитроумной игре адвоката, известными своими левыми убеждениями и пользующегося дурной славой из-за того, что защищает революционеров, которые борются с законной властью в Соединенных Штатах. Народ Америки пришел в ярость.
   Чивер был человек умный, и когда преподобный Фоксуорт сообщил ему в письме, что негритянское движение впредь не будет иметь с ним никаких дел, он увидел конец своей карьеры. Он верил в то, что является в какой-то степени героем, и надеялся быть упомянутым в истории, пусть хоть в сноске, как борец за истинную свободу. А вот теперь его потрясла ненависть, которая хлынула на него из писем, телефонных звонков, даже из выступлений на политических митингах.
   Родственники Грессе и Тиббота на какое-то время вывезли их из США, найдя убежище где-то в Европе, и вся ярость публики сконцентрировалась на Чивере. Он очень встревожился, когда вдруг понял: его победа подстроена правительством Кеннеди, и сделано это с одной единственной целью — вызвать ярость против существующих законов. Услышав о новых реформах судебной системы, предлагаемых Кеннеди, о рабочих лагерях на Аляске, о нарушениях в судопроизводстве, он осознал, что проиграл свою битву, одержав только одну победу — освобождение Грессе и Тиббота. Потом ему в голову пришла пугающая мысль: не настанет ли время, когда ему будет угрожать реальная опасность? Возможно ли, чтобы Кеннеди хотел стать первым диктатором в Соединенных Штатах? Неплохо было бы встретиться в частном порядке с генеральным прокурором Кристианом Кли.
   Президент Фрэнсис Кеннеди встречался со своим штабом в Желтой комнате. Особо были приглашены вице-президент Элен Дю Пре и доктор Зед Аннакконе. Кеннеди знал, что должен держаться очень осторожно. Перед ним находились люди, знавшие его лучше, чем кто бы то ни был, и не мог допустить, чтобы они догадались о его подлинных намерениях. Он сказал, обращаясь к собравшимся:
   — Доктор Аннакконе хочет сообщить вам кое-что, способное поразить вас.
   Фрэнсис Кеннеди рассеянно слушал, как доктор Аннакконе докладывал, что метод химического исследования мозга усовершенствован и десятипроцентный риск приостановки сердечной деятельности и полной потери памяти сведен до десятой доли процента. Он слабо улыбнулся, когда Элен Дю Пре возмутилась тем, что свободного гражданина с помощью закона могут принудить к такому испытанию. Он ожидал от нее такой реакции. Когда доктор Аннакконе дал понять, что он оскорблен, Кеннеди снова улыбнулся: такой ученый человек и такой чувствительный.
   С меньшим удовольствием он выслушал, как Оддблад Грей, Артур Викс и Юджин Дэйзи соглашались с вице-президентом. Он знал, что Кристиан Кли будет молчать.
   Все смотрели на него в ожидании того, что он скажет, какое решение примет. Ему надо было убедить их в своей правоте, и он медленно начал:
   — Я понимаю все трудности, но я исполнен решимости сделать это испытание частью нашей правовой системы. Только частью, поскольку все-таки существует опасность, какой бы ничтожной она ни была. Хотя доктор Аннакконе заверяет меня, что при дальнейшей разработке даже эта опасность будет сведена к нулю. Но такое научное испытание революционизирует наше общество. И не надо бояться трудностей, мы с ними справимся.
   Оддблад Грей вставил реплику:
   — Даже конгресс, который мы имеем, не примет такого закона.
   — Мы их заставим, — мрачно отреагировал Кеннеди. — Разведки других стран будут использовать это средство, поэтому и нам придется. — Он рассмеялся и обратился к доктору Аннакконе. — Я должен буду урезать ваш бюджет. Ваши открытия создают слишком много беспокойства и оставят всех наших адвокатов без работы. Но при подобном испытании ни один невинный человек никогда не будет признан виновным.
   Он решительно встал и подошел к двери, выходящий в Розовый сад, потом продолжил:
   — Я докажу вам, насколько я верю в эту процедуру. Наши враги постоянно обвиняют меня, что я несу ответственность за взрыв атомной бомбы. Они утверждают, что я мог предотвратить его. Юдж, я хочу, чтобы ты помог доктору Аннакконе подготовить проведение испытания на мне. Я хочу быть первым, кто этому подвергнется. Немедленно подготовь свидетелей, все юридические формальности. Он улыбнулся Кристиану Кли. — Мне будут задавать вопрос: «Являетесь ли вы хоть в какой-то мере ответственным за взрыв атомной бомбы?» И я должен буду отвечать. — После паузы он добавил. — Я пойду на это испытание, и мой генеральный прокурор тоже. Так ведь, Крис?
   — Конечно, — отозвался Кристиан Кли, — но только после тебя.
   В больнице Уолтера Рида в отделении, подготовленном для президента Кеннеди, имелся специальный конференц-зал. Находившийся там президент, члены его штаба, а также три высококвалифицированных врача, которые должны контролировать и удостоверять результаты работы мозгового детектора лжи, слушали, как доктор Аннакконе поясняет всю процедуру.
   Доктор Аннакконе приготовил слайды и включил проектор, после чего начал свою лекцию:
   — Это испытание, как некоторые из вас уже знают, безошибочно выявляет ложь, степень правдивости определяется уровнем активности, вызываемой в мозгу определенными химическими препаратами. Процедура впервые была показана не в полном объеме в медицинской школе университета имени Вашингтона в Сент-Луисе. Слайды зафиксировали деятельность человеческого мозга.
   На огромном белом экране, висевшим перед ними, появилось сначала одно крупное изображение, затем второе, третье. По мере того, как пациенты читали, слушали или говорили, в различных частях мозга вспыхивали яркие цветные точки, иногда даже при мысли пациента о значении того или иного слова. Доктор Аннакконе использовал форменные элементы крови, чтобы помечать их радиоактивными метками.
   — По существу, — объяснял доктор Аннакконе, — при этом исследовании мозг говорит с нами при помощи цвета. Точка в глубине мозга вспыхивает во время чтения. Там же на темно-синем фоне вы можете увидеть белое пятно неправильной формы с крошечным розовым пятнышком с инфильтрацией синего цвета. Оно просматривается, когда пациент говорит. В передней части мозга аналогичное пятно вспыхивает во время мыслительного процесса. На эти изображения мы накладываем магнетическую резонирующую картину мозга. Весь мозг представляет собой волшебный фонарь.
   Доктор Аннакконе оглядел сидящих в зале, чтобы убедиться все ли слушают его внимательно, затем продолжил:
   — Вы видите, как меняется это пятно в середине мозга? Когда пациент лжет, увеличивается приток крови в мозг, который меняет изображение.
   В центре белого пятна на желтом фоне появилось красное колечко.
   — Пациент лжет… — констатировал доктор Аннакконе. — Когда мы подвергнем испытанию президента, то должны следить за красной точкой внутри желтого пятна. — Аннакконе кивнул президенту. — Теперь мы пройдем в испытательный кабинет.
   В кабинете со свинцовыми стенами Фрэнсис Кеннеди лег на холодный жесткий стол. У него за спиной был виден большой металлический цилиндр. Когда Аннакконе закрепил у президента на лбу и на подбородке пластиковую маску, Фрэнсис Кеннеди на мгновение задрожал от страха. Он ненавидел, когда что-либо закрывало его лицо. Его руки привязали к бокам. Затем Кеннеди почувствовал, как доктор Аннакконе вдвинул его стол внутрь цилиндра. Пространство внутри цилиндра оказалось уже и темнее, чем он ожидал. Наступила тишина. Теперь Фрэнсис Кеннеди очутился в кольце радиоактивных кристаллов.
   До Кеннеди, как эхо, доносился голос доктора Аннакконе, объяснявшего, что он должен смотреть на белый крест прямо перед его глазами.
   — Вы должны не отрывать глаз от креста, — повторил доктор.
   Пятью этажами ниже, в подвале клиники, в пневматической трубке находился шприц, содержащий радиоактивный кислород, циклотрон с меченой водой.
   Когда из кабинета поступила команда, эта трубка, как ракета, взлетела по скрытым в стенах клиники каналам.
   Доктор Аннакконе, вскрыв пневматическую трубку, взял в руки шприц, подошел к испытательному стенду и обратился к Кеннеди. Опять голос его звучал глухо, когда Кеннеди услышал слово «инъекция» и затем почувствовал, как доктор в темноте нашел его руку и воткнул иглу.
   Отгороженные стеклянной стеной члены президентского штаба могли видеть только ноги Кеннеди. Доктор Аннакконе, присоединившись к ним, включил компьютер, расположенный высоко на стене, чтобы они могли следить за функционированием мозга Кеннеди. Они наблюдали за тем, как меченый атом циркулирует в его крови, излучая позитроны, частицы антиматерии, которые сталкиваются с электронами, и при этом возникают взрывы энергии гамма-лучей.
   Они видели, как радиоактивная кровь врывалась в кору головного мозга, порождая потоки гамма-лучей, немедленно фиксируемых кольцом радиоактивных кристаллов. Все это время, повинуясь указаниям доктора, Кеннеди смотрел на белый крест.
   Затем через микрофон, вмонтированный в установку, Кеннеди услышал вопрос, заданный Аннакконе:
   — Знали ли вы, что взрыв атомной бомбы в Нью-Йорке можно было предотвратить?
   — Нет, не знал, — ответил Кеннеди, и внутри черного цилиндра его слова, казалось, отлетели от стенок и, как ветерок, коснулись лица.
   Доктор Аннакконе следил за экраном компьютера, расположенным над его головой.
   Компьютер показывал рисунок синей массы мозга, аккуратно уложенной в черепной коробке Кеннеди.
   Члены штаба с волнением смотрели на экран.
   Однако в нем не появились ни предательская желтая точка, ни красное кольцо.
   — Он говорит правду, — весело заявил доктор Аннакконе.
   Кристиан Кли почувствовал, как у него подкашиваются ноги. Он знал, что не смог бы пройти подобное испытание.

 

24

   На следующий день после того, как президент Фрэнсис Кеннеди проходил мозговое испытание, Кристиан Кли отправился с визитом к Оракулу.
   После обеда они перебрались в библиотеку, где царил полумрак и обстановка располагала к доверительной беседе.
   Кристиан занялся бренди и сигарами, а Оракул задремал в своем кресле-каталке.
   — Кристиан, — вдруг произнес Оракул, — я думаю, что тебе пора сдвинуться с места. Сегодня по телевизору заявили, что Кеннеди прошел испытание, и он не повинен в скандале с атомной бомбой. Он в полном порядке. Так когда, черт возьми будет прием по случаю моего дня рождения?
   Вот неугомонный старик, подумал Кристиан, разве ему скажешь, что все забыли про его день рождения.
   — Мы все спланировали, — начал он. — После инаугурации президента в следующем месяце мы устраиваем большой прием в Розовом саду Белого дома. Будет присутствовать премьер-министр Великобритании, чей отец был одним из ваших друзей. Вы останетесь довольны. Основной смысл всего праздника будет заключаться в том, что вы — символ прошлого Америки, Великий Старик нашей страны, воплощение ее процветания, трудолюбия, возможностей человека подняться от самых низов до вершины, короче говоря, того, что может произойти только в Америке. Мы преподнесем вам цилиндр Дяди Сэма со звездами и полосами.
   Оракул отозвался на эту лесть легким смешком. Кристиан улыбнулся ему и допил бокал бренди, чтобы поддержать хорошее расположение духа.
   — А что от этого будет иметь твой друг Кеннеди? — поинтересовался Оракул.
   — Фрэнсис Кеннеди станет олицетворять будущее Америки, — ответил Кристиан. — Американский народ начнет жить в условиях более прочного общественного договора, люди будут крепче связаны между собой. То, что вы посеяли, Кеннеди взрастит до подлинного величия.
   Глаза Оракула сверкнули в полумраке библиотеки.
   — Кристиан, какого дьявола ты пытаешься заморочить мне голову после всех лет нашей дружбы? Заткни свои символы себе в задницу. Какой Общественный договор? С чем его кушают? Слушай меня. Есть только те, кто управляет, и те, кем управляют. Вот и весь твой Общественный договор. А все остальное только купля-продажа.
   — Я поговорю с Дэйзи и вице-президентом, — засмеялся Кристиан. — Кеннеди сделает все, что надо. Он знает, что в долгу перед вами.
   — Старикам никто ничего не должен, — проворчал Оракул. — А теперь давай поговорим о тебе. Ты завяз в трясине, мой мальчик.
   — Что верно, то верно, — согласился Кристиан. — Но меня это не трогает.
   — Тебе еще нет и пятидесяти, — задумчиво произнес Оракул, — и тебя это уже не трогает? Очень плохой признак. Обычно только невежественную молодежь ничего не трогает. Мне вот уже сто лет, а если бы я сказал, что меня ничего не трогает, это было бы слишком смело. Но ты, Кристиан, в слишком опасном возрасте, чтобы тебя ничего не трогало.
   Он выглядел по-настоящему рассерженным и наклонился вперед, чтобы выхватить сигару из руки Кристиана. А тот ощутил в этот момент такой прилив нежности к старику, что чуть не прослезился.
   — Это все Фрэнсис, — сказал он. — Я думаю, он хитрит со мной всю жизнь.
   — Ага, — вымолвил Оракул, — это испытание детектором лжи, которое он прошел. Как они ее называют? Машина химического исследования мозга. Человек, придумавший такое название, просто гений.
   — Я не могу понять, как он прошел это испытание, — признался Кристиан.
   Оракул ответил ему с презрением, едва различимым, учитывая его возраст, умственные и физические возможности:
   — Выходит, теперь наша цивилизация располагает безотказным научным способом определять, говорит ли человек правду, и они думают, что смогут разгадать самую сложную загадку — виновен он или нет. Смех, да и только. Мужчины и женщины постоянно обманывают друг друга. Мне уже сто лет исполнилось, а я все еще не знаю, была ли моя жизнь правдой или ложью. Я действительно не знаю.
   Кристиан забрал свою сигару у Оракула и раскурил ее, в этом слабом кружке света лицо Оракула казалось музейной маской.
   — Я допустил взрыв атомной бомбы, — отозвался Кристиан, — и несу за это ответственность. А когда я стану проходить испытание, я буду знать правду, и ее будет знать экзаменатор. Но я думал, что понимаю Кеннеди лучше, чем кто-либо другой. Я ясно прочел его мысль, чтобы я не допрашивал Грессе и Тиббота, и чтобы взрыв прошел. Так как же он прошел это испытание?
   — Мы имеем дело с хитростью вашего доктора Аннакконе — вот ответ на твой вопрос. Мозг Кеннеди отказался принять его вину, поэтому и компьютер объявил его невиновным. И он всегда будет невиновным даже в собственной душе. А теперь, раз ты планируешь на следующей неделе подвергнуться испытанию, позволь спросить: ты тоже сможешь обмануть машину? В конце концов, это только грех умолчания.
   — Нет, — сказал Кристиан, — в отличие от Кеннеди я навсегда останусь виноватым.
   — Не унывай, — возразил Оракул. — Ты убил только десять или двадцать тысяч человек. Твоя единственная надежда отказаться от испытаний.
   — Я обещал Фрэнсису, — отозвался Кристиан, — и кроме того, если я откажусь, средства массовой информации уничтожат меня.
   — Тогда какого черта ты согласился на испытание? — задал вопрос Оракул.
   — Я думал, Фрэнсис блефует, — ответил Кристиан. — Я надеялся, что он не допустит испытания и отступит, поэтому и настаивал, чтобы он подвергся испытанию первым.
   Оракул выразил свое нетерпение тем, что включил моторчик кресла-каталки.
   — Взгромоздись на статую свободы, — посоветовал он. — Ссылайся на права личности и свое человеческое достоинство. Только так ты можешь избежать испытания. Никто не хочет, чтобы эта дьявольская наука превратилась в правовой инструмент.
   — Конечно, — согласился Кристиан. — Мне придется так поступить, но Фрэнсис будет знать, что я виновен.
   — Кристиан, — спросил его Оракул, — если при испытании тебя спросят, злодей ли ты, что ты ответишь со всей искренностью?
   Кристиан рассмеялся от всей души.
   — Я отвечу — нет, я не злодей, и пройду через испытание. Вот это действительно смешно. — Он благодарно дотронулся до плеча Оракула. — Я не забуду о приеме в честь вашего дня рождения.
   Когда Кристиан Кли заявил президенту Фрэнсису Кеннеди и всем собравшимся членам президентского штаба, что не станет проходить мозговое испытание, они не удивились. Кли выразил убеждение, что это является вопиющим нарушением прав человека. Он пообещал, что если будет принят закон, который объявит такое испытание легальным, но не принудительным, он вновь добровольно выразит свою готовность подвергнуться ему.
   Кристиан Кли убедился, что его отказ, по всей видимости, воспринят благожелательно. Приободрившись, он спросил Юджина Дэйзи об отложенном приеме по поводу дня рождения Оракула.
   — Чепуха, — буркнул Дэйзи. — Фрэнсису никогда не нравился этот старик. Может мы просто забудем о нем?
   — Это будет глупо, — возразил Кристиан. — Ты и Кеннеди не любите его потому, что он член Сократова клуба. Бог мой, Юджин, неужели ты можешь злиться на человека, которому уже за сто?
   — Оказывается, — улыбнулся ему Дэзи, — даже у такого крутого парня, как ты, есть уязвимое место. Когда бы ты хотел устроить этот прием?
   — Время поджимает, — сухо заметил Кристиан. — Ему все-таки уже сто.
   — Договорились, — сказал Дэйзи. — После инаугурации.
   За два дня до своей инаугурации президент Кеннеди, выступая с еженедельным обращением к нации, ошеломил страну тремя заявлениями.