Радов Егор. Змеесос

 
 

§

 
Поздним утром Гриша Лоно шел по улице, насвистывая веселую песню. На голубом небе сияло солнце, не омраченное ни одним облаком. Остановившись у витрины колбасного магазина, Гриша закурил, далеко отбросив потухшую спичку.
 

   — Эй, детка! — крикнул он, посмотрев на проходящую девушку. — Мне кажется, я хочу тебя.

 
Девица зарделась, словно ей сделали предложение, и перестала идти дальше. Она радостно оглядела соблазнительную крепкую фигуру Гриши и закрыла глаза.
 

   — Принц, я счастлива отойти ко сну с тобой! — шепнула она нежно, словно ее губы касались уха любимого человека.

 
 

   — Это прелестно! — отрывисто промолвил Гриша Лоно, начав прыгать на одной ноге, как дурачок.

 
 

   — Ты, наверное, молод и чудесен, радость моя? — спросила девушка.

 
 

   — Ну, конечно, красавица. Я счастлив стоять сейчас рядом с тобой. Я люблю девиц.

 
 

   — Но что же нам делать?

 
 

   — За мной! — закричал Гриша Лоно, захватив девушку своей ласковой рукой, желающей доставить радость и любовь, и словно взлетая куда-то вверх к вершинам чувств и страстей, чтобы замереть там, образовав тайное объятие на некоторое время, и произвести любовь из своих физических тел, так же как материя в венце эволюции производит на свет идею, отражающую весь мир. Счастье ждало влюбленных, и скамейки услужливо предлагали им самих себя; их ждали подъезды, крыши и томные поляны — везде был готов стол и дом; и солнце, не являясь настырным человеком, могло спокойно смотреть на веселые забавы милых существ, а они не боялись открыться этому взгляду, совсем, как порнозвезды, выставляющие напоказ под сильный свет ламп части своих тел, потерявших вместе с невинностью и интимность и сокровенный секрет.

 
Гриша Лоно взял руку девушки, и они шли вперед, желая друг друга.
 

   — Моя маленькая! — говорил Гриша, глядя на девушку, и хотел ей счастья.

 
 

   — Скажи мне, принц, — спрашивала она. — Что означает наша жизнь?

 
 

   — Ничего, — весело отвечал Гриша. — Мы как бабочки, которые существуют только для того, чтобы любить и умереть.

 
 

   — Я существую, чтобы отдать себя! — патетично воскликнула девушка. — Я хочу отдаться! В этом мой единственный смысл.

 
 

   — Кто знает, — мрачно сказал Лоно, сплюнув сквозь зубы. Они замолчали, ни о чем не думая.

 
Потом некий мальчик, поедающий мороженое, показал на них пальцем и изобразил наглое выражение на лице.
 

   — Не люблю детей, — грустно произнесла девушка, жалостливо цыкнув.

 
 

   — А если ты забеременеешь? — злобно спросил ее Лоно.

 
 

   — Не знаю, я не люблю говорить об этом, — отрезала она.

 
 

   — Давай покурим, — сказал Лоно, останавливаясь.

 
Он вынул грязную пачку сигарет и предложил девушке. Она взяла сигарету и вставила ее в рот. Гриша галантно поднес спичку, потом закурил сам.
 

   — Знаешь, что я скажу тебе, милая моя? — спросил он, начиная беседу. — Я не понимаю связи между отношениями людей и наличием или неналичием факта свершения ими любовного акта друг с другом. Точнее, я понимаю всю важность и влияние этого акта на дальнейшую дружбу, или ненависть, но мне странно иметь в виду при рассмотрении человеческих отношений некий момент единения половых органов данных людей, который повлиял на дальнейшее. Казалось бы это животное, даже детское действие не должно быть таким уж важным для умных и цельных структур, а однако именно оно зачастую оказывается кардинальным событием в пересечении жизненных путей двух высокоразвитых индивидов и определяет порой все состояние их внутреннего мира на данным отрезок времени.

 
Лоно веско помолчал, глубоко затянувшись дымом от сигареты.
 

   — В самом деле, продолжил он мысль. — Кто бы мог подумать из устроителей этого мира, что такие замечательные понятия, как любовь, честь, верность, долг и прочее, будут впрямую зависеть от взаиморасположения каких-то, извиняюсь, «пипок»? Ведь это же восхитительно и интересно, дева моя! Это истинный грех, именно он так чудесен и приятен; ведь когда я думаю о том, как ты прекрасна, я готов мысленно сорвать с тебя трусы!

 
 

   — А я готова натурально сорвать с тебя трусы, — серьезно сказала девушка.

 
 

   — Так в чем же дело, — вскричал Гриша Лоно, подпрыгивая. — Может быть, это — любовь? Может быть, мы любим друг друга?!

 
 

   — Я просто сохну по тебе, — сказала девушка.

 
Мгновенно они выбросили свои горящие сигареты куда-то вдаль, посмотрели друг на друга, словно еще не видели своих красивых лиц; руки их соединились, сжимаясь в бешеном рукопожатии, и наконец легкий и доверительный поцелуй завершил это любовное признание, доказывая близость к истине интересных речей Гриши Лоно.
 

   — Я, наверное, погибну и закончу свое бытие, — сказал Гриша, отсоединив свои губы от девичьих. — Я не знаю, кто я такой и кто меня создал. Мне кажется, я в самом деле бабочка, которая нужна только для первой и последней любви, но сдается мне, что я несу в себе зародыш жизни вечной. Плевать, я не помню своего прошлого и не знаю будушего; я не вижу никаких целей, кроме тех, о которых я очень умно сказал, но я отдаю себя только для этого; да здравствует ночь, объятия и чувство конца; может быть, я чье-то орудие, но умирая, я доставлю тебе радость и дам тебе смысл!

 
 

   — Не говори так, — грустно прошептала девушка, своей рукой поглаживая член Гриши сквозь джинсы. Ты будешь жить долго и умрешь в один день со мной! 

 
 

   — Может быть, — растерянно произнес Гриша, залезая девушке под юбку.

 
 

   — Я уверена, что все будет хорошо, — сказала девушка, расстегивая ширинку Лоно.

 
 

   — Возможно, — проговорил он, оттягивая резинку девушкиных трусов.

 
Они еще делали какие-то мелкие приятные действия, но потом Гриша резво отпрыгнул от девушки назад, посмотрел на нее и сказал:
 

   — Послушай! Что мы тут делаем? Пойдем лучше трахаться ко мне.

 
 

   — Ура! — крикнула девушка, оправляя юбку и беря Лоно под руку.

 
Какое-то время они шли по дороге, уйдя в свои вожделенные предвкушения. Никто не говорил ничего; то, что должно было свершиться, все-таки имело, наверное, большой смысл, несмотря на разочаровывающую конкретную реальность происходящего; и поэтому в этот момент времени гармония была достигнута и различие всеобщего и случайного было преодолено, и все могло тут же закончиться прямо на этих словах; но тут Гриша Лоно издал звук, похожий на «ух», и история снова продлила свое движение.
Потом Гриша и девушка пришли в какую-то квартиру, закрыли за собой дверь в комнату, где была кроватки встали друг перед другом, замерев от нерешительности.
 

   — Неужели это все же возможно? — прошептал Гриша, расстегивая пуговицу на рубашке. — Я не верю в это.

 
 

   — Это очень странно, — сказала девушка, раздеваясь.

 
Молча они разделись догола и осмотрели друг друга.
 

   — Нет, это невозможно! — крикнул Лоно, отводя глаза. — Я не могу представить тебя в голом виде.

 
 

   — Зачем же представлять! — возмутилась девушка. — Смотри на меня.

 
 

   — Не могу, — сказал Гриша.

 
Он закрыл глаза и подошел к девушке. Он положил руки на ее талию и поцеловал ее.
 

   — Ты — моя любимая! — сказал он. — Ты — Оля, ты — Оля Яковлева, неужели это ты?! Неужели это ты сейчас со мной?!

 
 

   — Меня зовут Антонина Коваленко, — сказала девушка, прижимая свою грудь к торсу Гриши Лоно.

 
 

   — Неважно… — зачарованно прошептал Гриша и рухнул вместе с девушкой на постель. Они обнялись, возбуждая друг друга различными ласками. Гриша решил поторопить события и тут же начал совершать половой акт. «Это действительно происходит», — изумленно подумал он, посмотрев на отрешенное лицо Антонины, и тут же взял ее двумя пальцами за сосок. Но видно, слишком большое ожидание подточило мужскую силу Гриши Лоно, и сразу после этой мысли великолепный, как лучшее ощущении, оргазм полностью прекратил дееспособность, поразив всю его душу и плоть, и словно сразил Лоно наповал.

 
 

   — Ааааа!!!! — дико закричал Гриша, отдавая продукты своей секреции внутрь жаждущей утробы.

 
 

   — Это случилось, — восторженно сказала Коваленко, — ты перешел ко мне и будешь рожден. Вот твое "Я".

 
 

   — Я погиб… — печально прошептал Гриша Лоно и тут же сгинул, словно его в самом деле никогда не было в этом мире.

 
Возможно он перешел в собственную сперму, отдавая самость потомству; может быть, это было наказанием за все-таки свершенный грех, а скорей всего, это была жертва. Так или иначе, Гриша Лоно зачал Мишу Оно и пропал непонятно куда, выполнив свое предназначение. Зачавшее женское существо нагло улыбалось, лежа на постели в бесстыдной позе. Новообразованный зародыш где-то внутри оставался еще непонятен никому. Так была выполнена одна из насущных задач высшею порядка. Любовь с помощью похотливых тел начала новую жизнь. Что-то произошло.
 

§

 
«Лао умер, — сказал Иисус Кибальчиш. — От зависти к независимым существам умер Лао».
«Все кончено, — сказал Я и закрыл глаза. — Что-то началось».
«Я хочу изменений, — сказал А. К. — Мне скучно, я люблю момент».
Кто-то родился опять. Семен сел на стул.
 

§

 
Итак, после совершения ряда попыток получилось все именно так, что Яковлев забеременел. С интересом он рассматривал в зеркале свою располневшую фигуру, хранящую плод, и радовался переменам. Кода он лежал утром в постели, чувствуя шевеление новой жизни внутри себя, он часто задавался разными вопросами, типа «кто это, что это, зачем это?» Но зародыш безмолвствовал в отцовской утробе и был абсолютным, как новоявленное и свет творение, не требующее объяснений и анализа.
 

   — Я счастлив! — говорил самому себе Яковлев, попивая кофе.

 
Он был тридцатипятилетним брюнетом с кривыми ногами, его глаза презрительно блестели, когда он злился, пиджак мешком висел на сутулых плечах. Часто он лежал на кровати, не зная, что бы такое предпринять, но человеку, готовящемуся стать отцом, было необходимо отдыхать и больше спать, и поэтому Яковлев яростно сжимал зубы, но переносил наступающую скуку с завидным мужеством. Он смотрел на яркое синее небо в окне и мечтал о развратных удовольствиях, которых он был лишен. Однако, великая миссия грела нынешнюю жизнь. 
Когда он заходил в автобус, то пассажиры уступали ему место, но не потому, что видели истинную причину его большого живота, а потому, что думали, что Яковлев болен ожирением и ему трудно ехать стоя. Яковлев подсмеивался про себя над людьми, не верящими в противоестественное чудо, и садился на сидение.
Когда он приходил на работу, коллеги встречали его бытовыми разговорами и протягивали ему сигарету.
 

   — Нет! Я бросил! — отрывисто говорил Яковлев, проходя дальше к рабочему месту.

 
 

   — Почему у него такой живот?! — спрашивал начальник остальных подчиненных, но они не знали ответа.

 
Яковлев работал не спеша, не напрягаясь особо, чтобы не повлиять плохо на дитя, которое уже проявлялось внутри тела. Вероятно, ребенок был в настоящее время рыбой, и он часто тыкался острым рыльцем в обратную сторону живота Яковлева. В эти секунды Яковлев буквально расцветал, хлопал себя по ляжкам и выглядел очень довольным; коллеги смотрели на него недоумевая и думали о нехорошем.
После работы Яковлев долго мыл руки и пел какую-то невнятную песню, похожую на плохо спетый религиозный гимн. Торжество сияло во всех его действиях, какое-то истинное знание причин и следствий исходило от его улыбающейся головы, как нимб; руки его выглядели как руки мастера, создавшего что-то новое; и все его существо источало трепет и восторг и словно приглашало остальных встать на колени и молиться чему-то великому.
Дома Яковлев сразу же ложился в кровать и лежал, выжидая блаженный миг шевеления ребенка. Он ощущал его прямо под сердцем и сочетал удары сердца с жизнедеятельности будущего сына.
 

   — Я хочу только сына! — говаривал он часто вслух. — Только мой возлюбленный сын может спасти мир, погрязший в неверии, и заставить его серьезно отнестись к высшему смыслу.

 
Таинственный младенец в утробе брыкался новообразовывающимися конечностями и будто соглашался с будущей миссией, какой бы трудной она ни была. Яковлев съедал два яблока и засыпал до следующего утра, улыбаясь нежно и всепрощающе, как богоматерь.
Но воскресеньям он гулял в саду, наблюдая птиц и белок. Цветы наполняли окружающее приятным летним ароматом. Яковлев выгуливал свое беременное тело с настойчивостью курортника, желающего оздоровиться. Он с такой жадностью вдыхал почти свежий воздух, словно это был наркотик, одна капля которого стоит больших денег, и поэтому нужно стараться выжать максимум удовольствий из каждой мельчайшей частички, отведенной индивиду.
 

   — Гуляете? — уважительно спрашивали его старые женщины, выходящие в сад посидеть на скамейке в раздумьях о социально-бытовых вопросах.

 
 

   — Угу, — кивал им Яковлев, занятый своими размышлениями, и продолжал идти своей дорогой. Он был сейчас самодостаточен; он был поглощен будущей целью, как политик, ведущий общество куда-то вдаль; ничто в мире не затрагивало его дух, и ничто не вызывало в нем ни любви, ни ненависти. Довольный и таинственный, он смиренно ждал своего часа.

 
Однажды его вызвал начальник в кабинет, и Яковлев пришел туда, гордо неся свой живот, поддерживаемый корсетом.
 

   — Артем Кондратьевич? — спросил начальник, вперив взгляд в яковлевский живот.

 
 

   — Да, я!

 
 

   — У меня есть для вас сногсшибательное сообщение, — сказал начальник каким-то презрительным тоном, — Но, по-моему, это просто бред собачий.

 
 

   — Я вас слушаю, — сказал Яковлев.

 
 

   — Дело в том, что мне только что позвонили из Нью-Йорка, — начал начальник свое сообщение, — так вот, вам присудили премию в один миллион долларов.

 
 

   — Это чудесно! — воскликнул Яковлев. — А за что?

 
 

   — По беременности.

 
 

   — Прекрасно!

 
 

   — Но это же чушь! — вдруг закричал начальник, ударив кулаком по своей ноге.

 
 

   — Отнюдь нет, дорогой Иван Петрович, — радостно проговорил Яковлев. — Вы видите мой живот? Я беременен, в самом деле жду ребенка.

 
 

   — Что ты мне дуру гонишь? — сокрушенно спросил Яковлева начальник. — Мужчина не может быть беременным. Как тебе это удалось?

 
 

   — Вы что же, не знаете, как получаются дети? — злобно сказал Яковлев. — И вообще, я хотел бы не распространяться на эту тему.

 
 

   — Ты страну опозорил, козел! — опять закричал начальник. — И вообще, ты все врешь. Ну-ка, показывай, что там у тебя!

 
Начальник сделал незаметный жест. Тут же откуда-то выскочили два сильных человека и схватили Яковлева под руки. Начальник встал из-за стола и подошел к перепуганному Яковлеву. Он расстегнул ему штаны, увидел корсет.
 

   — Ах ты, сучка! — сказал начальник, бритвой разрезая корсет.

 
 

   — Что вы делаете! — залепетал Яковлев, — это безобразие. Это насилие! Вы негодяй!

 
 

   — Заткнись, — сказал начальник, отодвигая порезанный корсет, чтобы увидеть истину. Но разоблачения не получилось, потому что все, что находилось под одеждой и корсетом, было упругим и толстым человеческим животом, и вполне возможно, что там скрывалось некое маленькое живое существо, так как этот живот пульсировал, словно обнаженное сердце.

 
 

   — Что это? — изумленно спросил начальник.

 
 

   — Это живот мой… — прошептал Яковлев.

 
 

   — А внутри что?

 
 

   — Сынок… Я верю, что это сын, и он спасет мир, дав ему истинное понимание…

 
 

   — Сейчас мы посмотрим, — сказал начальник, доставая из кармана большой нож.

 
 

   — Аааа! — завопил Яковлев при виде ножа, пытаясь вырваться из рук сильных людей, держащих его.

 
 

   — Молчи, гад! — кровожадно проговорил начальник, нацеливая нож куда-то в пупок. — Сейчас мы откроем твою тайну…

 
 

   — Стойте! — вопил Яковлев напряженно дергаясь, как рыба в руках. — Это великий сын. Он нужен вам всем, это — спаситель, он даст вам истинную вершину; вы существуете сами для себя; ваше бессмертие есть дурная бесконечность, вам все равно; он должен появиться на свет; я вынашивал его так долго, стойте же!..

 
 

   — Ах ты гнида! — разъяренно проговорил начальник. — Ты хочешь отнять у нас нашу вечную жизнь! Ну и что, что я буду в будущем рождении старой бабушкой, я люблю всю реальность, а не твое высшее ничто! Сейчас мы извлечем плод, и пусть нас судит наш земной суд, а ничего высшего нам не надо! Ты хочешь просто убить меня, негодяй!

 
 

   — Милый мой, это не смысл! — крикнул Яковлев, но начальник не обратил внимания. Начальник любил кровь и конкретную действительность. Он размахнулся, чтобы вонзить нож, но тут же упал, сраженный пулей в самое сердце.

 
Его помощники изумленно стали смотреть по сторонам. В это время откуда-то появилось десять очень серьезных людей с пистолетами в руках.
 

   — Простите нас за убийство, — сказал один из них с американским акцентом, — но это политическое убийство, поэтому ничего страшного. Этот человек угрожал вам, а мы должны привезти вас для получения вами премии по беременности. У нас не было другого выбора. Да ждет его высшая участь!

 
Яковлев был немедленно отпущен из сильных рук и препровожден в комфортабельный автомобиль, который тут же отправился в аэропорт. Там уже был собран большой митинг в его честь. Лучшие люди страны, рабочие и интеллигенты провожали первого в истории забеременевшего мужчину за границу, где давно еще была учреждена мудрая премия. Какой-то большой начальник громко захлопал при виде Яковлева, на которого еще в машине надели новый корсет и брюки.
 

   — Мы горды тем, что отправляем за деньгами именно тебя! — сказал большой начальник в заключение длинного доклада о сущности происходящих событий.

 
Яковлев кивнул и помахал ручкой. Собравшиеся люди громко приветствовали его криками и лозунгами. Некоторые скептики кричали: «Покажи голый живот!», но их тут же арестовывали. Наконец митинг закончился, и Яковлева проводили в самолет, который быстро взлетел.
В самолете стюардессы окружили Яковлева вниманием и делились с ним советами об уходе за ребенком.
 

   — Мне это не обязательно! — говорил Яковлев. — Вся страна будет заботиться о моем сыне.

 
Около двери в туалет к нему однажды подошла молоденькая стюардесса и шепотом спросила его:
 

   — А кто мать ребенка?

 
 

   — Вас это не касается, — сказал Яковлев, покраснев.

 
 

   — Я тоже хочу, чтобы мой любовник забеременел, — сказала тогда она, заплакав. — Мне надоело это делать одной!

 
 

   — Все впереди, — назидательно ответил ей Яковлев и пошел в туалет.

 
Когда самолет прилетел, вся Америка встречала Яковлева, раскрыв ему объятия. Его тут же посадили в машину марки «Форд» и повезли в какую-то торжественную обстановку, чтобы вручить миллион долларов. Там, на глазах всей толпы, Яковлев вошел в рентгеновский аппарат, и ему просветили живот. Изображение настоящего младенца появилось на экране, и американский народ, увидев истинность происходящего, взвился овацией и чуть было не смял кордоны полиции, окружающие уникальную мужскую особь. Кое-кто обратил внимание, что у мальчика (а это действительно был мальчик) над головой сиял некоторый нимб.
 

   — Вы, случайно, не бог? — спросил репортер Джон Смит довольного Яковлева.

 
 

   — Конечно, я — бог! — серьезно отвечал Яковлев, поглаживая живот.

 
 

   — Ура! Ты посетил нас снова! — сострил Джон Смит и стал с этого момента популярным телекомментатором.

 
 

   — Какова цель вашей беременности? — спросила Джуди Браун.

 
 

   — Я хочу родить Великого Сына, который даст вашему миру высший смысл! — немедленно отвечал Яковлев, расправляя плечи, чтобы соответствовать своим словам.

 
 

   — Разве в жизни нет смысла? — ехидно вставил свое слово Арнольд Шнобелштейн.

 
 

   — В этом мире вы всего лишь перерождаетесь, поэтому вес, что с вами происходит, не имеет истинной ценности! — гордо сказал Яковлев. — Мой же сын спасет этот мир от идиотизма и бессмысленности.

 
 

   — А у вас есть смысл? — крикнул Эдвард Полонски.

 
 

   — Нет конечно, раз я рожаю.. — ухмыльнулся Яковлев. Публика одобрительно загудела, довольная последним ответом. Особенно были довольны активистки женских организаций. Одна из них вышла вперед, чтобы что-то сказать, но тут большой и сильный телохранитель громко сказал:

 
 

   — Пресс-конференция окончена! Очистите то место, где вы сейчас находитесь.

 
Полицейские стали отталкивать народ прочь. Яковлев стоял и смотрел куда-то вдаль, наверное, позируя фотокорреспондентам. Его опять куда-то увели, и там его встретил президент с супругой.
 

   — Я счастлив видеть вас здесь! — сказал президент, беря Яковлева под руку. — Получите свою премию.

 
Некий специальный человек тут же подскочил к Яковлеву и вручил ему миллион долларов.
 

   — Ура! — крикнул Яковлев, пытаясь подпрыгнуть. — Теперь я богат!

 
 

   — Не так, чтобы очень, но все же… — сказал специальный человек. — Поздравляю, парень!

 
 

   — Примите мои поздравления тоже, — присоединился сияющий президент.

 
Яковлев сказал в ответ длинную витиеватую речь, которая далеко выходила за рамки проблем мужской беременности.