Страница:
...
Нога спотыкается, утрачен контроль. Теперь в танце нет порядка. Теперь они танцуют не согласно чьей-то гармонии. Теперь было бы неправильно сказать, что они танцуют; было бы правильнее сказать, что они стали танцем. Никого не осталось внутри, только танец танцуется...
Нога спотыкается, утрачен контроль. Теперь ноги движутся в любом направлении, - и какая разница? Продумывают ли сумасшедшие влюбленные свои шаги? Они испытали высшую гармонию, и теперь ничего не стоят меньшие вещи, технические детали.
Нога спотыкается, утрачен контроль, -
тогда о них заботится Божественное.
Теперь случается новое: ты позволяешь ногам идти куда угодно. Теперь внутри не осталось никого, кто мог бы быть осторожным, теперь нет никакого эго, чтобы беспокоиться о том, чтобы все было в ритм, в лад. Теперь жизнь стала спонтанным ритмом, свободным ритмом. Теперь незачем беспокоиться о технике. Но происходит новый опыт: тогда о них заботится Божественное.
Всякий раз, когда ноги тебя подведут, существование обо всем позаботится. Прежде ты контролировал; теперь ты перестал контролировать - существование заботится о тебе. В тот день, когда ты предоставляешь все Божественному, что бы ни делали твои ноги, они попадут в ритм.
Пойми это. Твоя ситуация такова, что вопреки всем твоим попыткам создать ритм, этого не происходит. Чего-то все равно недостает, потому что тот, кто пытается создать ритм, сам бессознателен. Пойми это так: ты пьян и пытаешься танцевать под таблу. Ты выпил вина, и теперь стараешься изо всех сил - но все же не попадаешь в ритм.
Думаешь ли ты, что пьяный не осторожен, когда идет по дороге? Он идет очень осторожно. Ты никогда не ходишь с такой осторожностью, как пьяный, потому что пьяный всегда боится упасть, дрожит. Пьяный думает: "Я упаду в канаву". Он себя контролирует, и его усилия уводят его в сторону. Пьяный движется от одной стороны дороги к другой. Он не может идти посредине, это невозможно. Как он может идти посредине? - он не сознателен. В своей бессознательности он отклоняется в одну сторону, затем, чтобы спастись, отклоняется в другую. Он избегает одной ошибки, и тогда случается другая. Он выкарабкивается из колодца и падает в канаву. Если нет осознанности, как бы осторожно ты ни шел, ты не сможешь найти равновесия.
Я слышал:
Мулла Насреддин однажды вечером пришел домой пьяный. У дороги стоял полицейский и долгое время наблюдал, как он пытается попасть ключом в замок. У него так сильно дрожали руки, что он никак не мог попасть. У него так дрожали руки, что одна трясла замок, другая - ключ и он никак не мог привести их в одно положение. В конце концов полицейскому стало его жалко - полицейские тоже человеческие существа...
Он подошел и сказал:
- Насреддин, не могу ли я тебе помочь? Дай мне ключ, позволь мне открыть дверь.
Насреддин сказал:
- Я сам могу открыть дверь - пожалуйста, подержи дом, чтобы он перестал трястись.
Он думал, что дом дрожит, - для него дрожало все! Именно поэтому он сказал: "Подержи дом, а я займусь ключом". Когда пьяный пытается идти осторожно, вся его осторожность оказывается тщетной.
... Нога спотыкается, утрачен контроль, -
тогда о них заботится Божественное.
Приходит время, когда внутри появляется осознанность - любовь означает осознанность, - когда твой внутренний светильник зажжен, тогда внезапно, куда бы ты ни поставил ногу, ты делаешь все правильно. Теперь ты можешь танцевать, ни о чем не беспокоясь. Теперь тебе не нужно быть осторожным, потому что теперь предельное заботится о тебе.
Человек, находящийся в позволении, человек, который перестал пытаться контролировать себя, обладает поддержкой существования - потому что это "я могу позаботиться о себе" тоже эго, чувство "я". Когда человек говорит: "Я буду жить, как ты выберешь, я буду ходить, как ты выберешь. Если ты хочешь, чтобы я упал, я упаду - и буду благодарен даже за это. Если ты поднимешь меня, я встану. У меня не осталось никакого выбора", существование заботится.
... Нога спотыкается, утрачен контроль, -
тогда о них заботится Божественное.
Ум блажен,
тело пьяно восторгом.
Никто не с Сахаджо,
Сахаджо ни с кем.
Ум блажен. Прямо сейчас в твоем уме - только мысли и совершенно никакого блаженства. Когда мысли исчезли, тогда нисходит блаженство; блаженство - это отсутствие мыслей. Ум умирает в любви; любовь - это смерть ума. Ты полностью исчезаешь, от тебя не остается и следа - кто ты, чего хочешь добиться - вся тождественность стерта.
Ум блажен... Теперь в уме нет мыслей, есть только радость и блаженство. Пойми эту разницу. Мы не говорим о том, что ты называешь удовольствием: и удовольствие, и боль - это части ума. Блаженство - это когда в уме нет ни боли, ни удовольствия - когда ни удовольствия, ни боли не стало, когда в тебе не осталось идеи ни о хорошем, ни о плохом.
Ум блажен, тело пьяно восторгом... И посмотри, теперь блаженство наполняет все твое внутреннее небо, и даже тело блаженно. Каждая часть твоего тела пьяна. Внутри тебя есть осознанность, и каждая часть тела пьяна этим вином осознанности.
Есть вино бессознательности и вино сознательности. В бессознательности человек тоже спотыкается, но в его движениях нет танца. В осознанности человек спотыкается, но тогда в этом есть танец предельного.
Нога спотыкается, утрачен контроль, -
тогда о них заботится Божественное.
Ум блажен,
тело пьяно восторгом.
Никто не с Сахаджо,
Сахаджо ни с кем.
Теперь случилось предельное одиночество: никто не с ней, она ни с кем. Быть вместе - это тоже конфликт, двойственность. Преданный не думает о том, что Божественное у него внутри; тогда есть только Божественное. Преданный не думает: "Я с Богом". Преданный думает: "Меня нет, есть только Бог".
Никто не с Сахаджо, Сахаджо ни с кем. "Теперь никто не со мной и я ни с кем. Осталось только единство". Видящий и видимое, наблюдатель и наблюдаемое - и то, и другое исчезло. Остается лишь одно; случилось видение, даршан. Влюбленный и возлюбленный исчезли, и осталась лишь любовь. Берега реки исчезли, и сама река потерялась в океане.
Я повторю эти последние сутры снова. Пусть они отразятся в каждой вашей клетке, пусть они станут самим биением ваших сердец... С этой надеждой я повторю...
На сегодня хватит.
4. Поднимаясь в любви
Нога спотыкается, утрачен контроль, -
тогда о них заботится Божественное.
Теперь случается новое: ты позволяешь ногам идти куда угодно. Теперь внутри не осталось никого, кто мог бы быть осторожным, теперь нет никакого эго, чтобы беспокоиться о том, чтобы все было в ритм, в лад. Теперь жизнь стала спонтанным ритмом, свободным ритмом. Теперь незачем беспокоиться о технике. Но происходит новый опыт: тогда о них заботится Божественное.
Всякий раз, когда ноги тебя подведут, существование обо всем позаботится. Прежде ты контролировал; теперь ты перестал контролировать - существование заботится о тебе. В тот день, когда ты предоставляешь все Божественному, что бы ни делали твои ноги, они попадут в ритм.
Пойми это. Твоя ситуация такова, что вопреки всем твоим попыткам создать ритм, этого не происходит. Чего-то все равно недостает, потому что тот, кто пытается создать ритм, сам бессознателен. Пойми это так: ты пьян и пытаешься танцевать под таблу. Ты выпил вина, и теперь стараешься изо всех сил - но все же не попадаешь в ритм.
Думаешь ли ты, что пьяный не осторожен, когда идет по дороге? Он идет очень осторожно. Ты никогда не ходишь с такой осторожностью, как пьяный, потому что пьяный всегда боится упасть, дрожит. Пьяный думает: "Я упаду в канаву". Он себя контролирует, и его усилия уводят его в сторону. Пьяный движется от одной стороны дороги к другой. Он не может идти посредине, это невозможно. Как он может идти посредине? - он не сознателен. В своей бессознательности он отклоняется в одну сторону, затем, чтобы спастись, отклоняется в другую. Он избегает одной ошибки, и тогда случается другая. Он выкарабкивается из колодца и падает в канаву. Если нет осознанности, как бы осторожно ты ни шел, ты не сможешь найти равновесия.
Я слышал:
Мулла Насреддин однажды вечером пришел домой пьяный. У дороги стоял полицейский и долгое время наблюдал, как он пытается попасть ключом в замок. У него так сильно дрожали руки, что он никак не мог попасть. У него так дрожали руки, что одна трясла замок, другая - ключ и он никак не мог привести их в одно положение. В конце концов полицейскому стало его жалко - полицейские тоже человеческие существа...
Он подошел и сказал:
- Насреддин, не могу ли я тебе помочь? Дай мне ключ, позволь мне открыть дверь.
Насреддин сказал:
- Я сам могу открыть дверь - пожалуйста, подержи дом, чтобы он перестал трястись.
Он думал, что дом дрожит, - для него дрожало все! Именно поэтому он сказал: "Подержи дом, а я займусь ключом". Когда пьяный пытается идти осторожно, вся его осторожность оказывается тщетной.
... Нога спотыкается, утрачен контроль, -
тогда о них заботится Божественное.
Приходит время, когда внутри появляется осознанность - любовь означает осознанность, - когда твой внутренний светильник зажжен, тогда внезапно, куда бы ты ни поставил ногу, ты делаешь все правильно. Теперь ты можешь танцевать, ни о чем не беспокоясь. Теперь тебе не нужно быть осторожным, потому что теперь предельное заботится о тебе.
Человек, находящийся в позволении, человек, который перестал пытаться контролировать себя, обладает поддержкой существования - потому что это "я могу позаботиться о себе" тоже эго, чувство "я". Когда человек говорит: "Я буду жить, как ты выберешь, я буду ходить, как ты выберешь. Если ты хочешь, чтобы я упал, я упаду - и буду благодарен даже за это. Если ты поднимешь меня, я встану. У меня не осталось никакого выбора", существование заботится.
... Нога спотыкается, утрачен контроль, -
тогда о них заботится Божественное.
Ум блажен,
тело пьяно восторгом.
Никто не с Сахаджо,
Сахаджо ни с кем.
Ум блажен. Прямо сейчас в твоем уме - только мысли и совершенно никакого блаженства. Когда мысли исчезли, тогда нисходит блаженство; блаженство - это отсутствие мыслей. Ум умирает в любви; любовь - это смерть ума. Ты полностью исчезаешь, от тебя не остается и следа - кто ты, чего хочешь добиться - вся тождественность стерта.
Ум блажен... Теперь в уме нет мыслей, есть только радость и блаженство. Пойми эту разницу. Мы не говорим о том, что ты называешь удовольствием: и удовольствие, и боль - это части ума. Блаженство - это когда в уме нет ни боли, ни удовольствия - когда ни удовольствия, ни боли не стало, когда в тебе не осталось идеи ни о хорошем, ни о плохом.
Ум блажен, тело пьяно восторгом... И посмотри, теперь блаженство наполняет все твое внутреннее небо, и даже тело блаженно. Каждая часть твоего тела пьяна. Внутри тебя есть осознанность, и каждая часть тела пьяна этим вином осознанности.
Есть вино бессознательности и вино сознательности. В бессознательности человек тоже спотыкается, но в его движениях нет танца. В осознанности человек спотыкается, но тогда в этом есть танец предельного.
Нога спотыкается, утрачен контроль, -
тогда о них заботится Божественное.
Ум блажен,
тело пьяно восторгом.
Никто не с Сахаджо,
Сахаджо ни с кем.
Теперь случилось предельное одиночество: никто не с ней, она ни с кем. Быть вместе - это тоже конфликт, двойственность. Преданный не думает о том, что Божественное у него внутри; тогда есть только Божественное. Преданный не думает: "Я с Богом". Преданный думает: "Меня нет, есть только Бог".
Никто не с Сахаджо, Сахаджо ни с кем. "Теперь никто не со мной и я ни с кем. Осталось только единство". Видящий и видимое, наблюдатель и наблюдаемое - и то, и другое исчезло. Остается лишь одно; случилось видение, даршан. Влюбленный и возлюбленный исчезли, и осталась лишь любовь. Берега реки исчезли, и сама река потерялась в океане.
Я повторю эти последние сутры снова. Пусть они отразятся в каждой вашей клетке, пусть они станут самим биением ваших сердец... С этой надеждой я повторю...
У тех, кто сошел с ума в любви,
вся жизнь преображена.
Сахаджо говорит: они не видят,
кто нищий, а кто король.
Для тех, кто сошел с ума в любви,
исчезают каста и цвет кожи.
Сахаджо говорит: весь мир зовет их безумцами,
и все, кто был рядом, бегут,
О тех, кто сошел с ума в любви, -
Сахаджо говорит: тело трепещет,
нога спотыкается, утрачен контроль, -
тогда о них заботится Божественное.
Ум блажен,
тело пьяно восторгом.
Никто не с Сахаджо,
Сахаджо ни с кем.
На сегодня хватит.
4. Поднимаясь в любви
Первый вопрос:
Почему кажется, что есть некоторое сходство между сладостью и гармонией языка Сахаджо и твоего языка?
Потому что мы пьем воду из одного и того же колодца...
Слова приходят либо из внутреннего опыта, либо из ума, набитого заимствованными сведениями. Всегда есть сходство в языке богословов*; всегда есть сходство в языке видящих. Языки богословов сходны логикой, выражениями, склонностью к усложнению простого.
* Scholar- ученый "книжный червь", начитанный человек, педантичный эрудит и - "школяр"; слово "богослов" далеко от точного перевода, но в данном случае передает большинство оттенков. - Прим. пер.
Есть сходство и в языке видящих- и это глубина, из которой приходят слова. Сходство это не продиктовано священными писаниями; оно выражается в пустоте, во вкусе: в нем есть сладость. Не логика лежит в основе их утверждений, но любовь. Они не говорят просто ради красного словца, они говорят из сострадания. Им есть чем поделиться. Это нечто большее, чем просто что-то сказать - они делятся. Будь на то его воля, видящийсохранит молчание; богослов, если это от него зависит, никогда не промолчит.
Поэтому слова двух видящихсходны своим молчанием, своей пустотой. Слушая внимательно, ты услышишь одно и то же молчание, возникающее в обоих голосах. Слушая невнимательно, ты упустишь и не заметишь сходства. Если ты слушаешь с тотальным вниманием, если ты слушаешь из пустоты, тогда ты услышишь не только сказанное, но и сердцебиение того, кто это сказал.
Богословы всегда говорят сложным языком. Язык богослова не может быть простым, потому что он должен прикрыть свою бедность и неполноценность сложностью языка. Он что-то говорит, ничего не зная. Если бы богослов пользовался простым языком, было бы очевидно, что в его словах ничего нет. Если язык прост, слова понятны, и в них нет глубины. Поэтому то, что он говорит, должно быть по видимости сложным, чтобы ты никогда не смог проникнуть в глубину сказанного. И чем менее ты способен заглянуть под поверхность, тем больше думаешь, что в том, что он говорит, должна быть скрыта какая-то великая тайна.
Язык богослова обязательно сложен, потому что в нем есть только слова, ничего больше. Язык богослова подобен безобразной женщине, которая надевает украшения, дорогую одежду и красит лицо, чтобы скрыть свое уродство. Язык видящегопохож на красивую женщину, которая просто стоит без всяких прикрас.
Точно как деревья стоят обнаженные, как обнажены луна и звезды, таков и обнаженный язык видящего. Он лишен всяких прикрытий, потому что прикрытия только сделают его уродливым. Никакое прикрытие не сделает слова видящего болеекрасивыми; они уже красивы по своей природе. Не нужно никаких других украшений; их красота самоочевидна. Уродству не по себе: оно скрывается, прячется, подавляет. Оно показывает то, чего в нем нет, и скрывает то, что есть.
В том, как богословы используют слова, есть сходство - в самой их сложности. И если они производят на тебя впечатление, единственная причина в том, что у тебя нет проницательных глаз. Если бы твои глаза были проницательны, уродство, скрытое за красивым прикрытием, было бы очевидным. Именно поэтому богословы никогда не оставляют вечного впечатления.
Гегель писал такие чудесные книги, чудесные в том смысле, что они были очень сложными. Пока Гегель был жив, люди были изумлены, потому что прорваться сквозь чащу его языка и достичь ядра было очень трудно. После смерти Гегеля люди занялись глубоким и тщательным изучением, и влияние Гегеля пошло на убыль. Не прошло и ста лет, как Гегель исчез из умов людей, потому что многие смогли его понять и нашли, что в его словах ничего нет. Это было похоже на луковую шелуху: они снимали слой за слоем - и в конце концов ничего не нашли внутри. Ничего не было у них в руках; они нашли только пустое место.
Ученый, богослов очень влиятелен в свое время, ведь так много времени требуется, чтобы его понять. Видящийобычно не может в свое время стать влиятельным, потому что он говорит такие простые вещи, что они тебе ясны, только если ты медитируешь. С помощью мышления ты их понять не сможешь. Если ты тоже молчалив, лишь тогда твое сердце бьется в одном ритме с сердцем видящего. Ты дышишь в том же ритме, что и он, и тебя обязательно окружит атмосфера сладости. Ты почувствуешь изысканный вкус, ты испытаешь опыт внутреннего нектара.
Если ты пьешь из того же колодца, в твоем голосе тот же резонанс и та же мелодия. Ты найдешь, что все видящиеговорят одно и то же. Как бы по-разному они это ни выражали, какие бы разные слова ни использовали, мелодия одна и та же. Если не можешь услышать эту мелодию, ты создаешь вокруг видящегорелигию; если можешь услышать мелодию, ты растешь в религиозности. Богослов создает религию, видящийсоздает религиозное качество.
Удивительное событие случилось в истории Индии. Религиозность низошла на Махавиру, но все те, кто собрал слова Махавиры, были браминами, богословами. Махавира был воином, и все же одиннадцать его старших учеников были браминами, великими учеными. Насколько вижу я, все то, что дал Махавира, эти одиннадцать ученых потушили. Все то, что низошло в Махавире в этот мир, эти одиннадцать браминов тотчас же прикрыли священными писаниями и погасили огонь. То же самое случилось и с Буддой.
В этом смысле Сахаджо, Кабиру и Даду повезло больше. Они были такими простыми людьми и происходили из таких бедных семей, что не привлекли в ученики браминов, великих ученых. Махавира и Будда привлекли таких учеников, потому что сами происходили из королевских семей, были наследниками великих династий. Стоять рядом с ними было огромным удовлетворением для самомнения ученых. Это оказалось бедствием, потому что их окружили ученые, вокруг них столпились ученые. Они проявили больше интереса, чем обычные люди, потому что Будда давал питание их эго, самомнению.
Кто хотел встать рядом с Сахаджо? Она была просто обычной деревенской женщиной. Ученые бы сказали: "Что она знает? Мы знаем больше ее". Может быть, то же самое они думали и о Будде и Махавире: "Мы знаем больше их", но не могли этого сказать, потому что те были принцами. Слава об их величии гремела всюду. Стоя рядом с ними, ученые тоже могли получить долю этой славы. Зачем ученому восхвалять Сахаджо? Кабир жил в Каши, и ни один ученый им не восхищался. Кто станет его восхвалять? Он не знал ни санскрита, ни пракрита; он не имел ни малейшего понятия ни о Гите, ни о Самья-Саре, ни о Дхаммападе. Кто будет его восхвалять? То, что он говорил, говорилось языком ткача, не ученого. Кабир говорит: "Я тку себе одежду..." Будда такого не скажет, Махавира такого не скажет; они никогда не ткали никакой одежды. Это может сказать только ткач, он не знает другого языка.
Но я говорю: в сравнении с ним язык Будды и Махавиры выглядит бледным. Их язык - придворный, в нем меньше жизни. Он похож на тепличное растение. Это не растение, выросшее под открытым небом, это растение из парника. Оно не выросло в дикой природе, открытое солнцу и ветру, бурям и ураганам. Оно может быть красивым, но оно очень хрупко. Эта красота лишена силы.
Когда говорит Кабир, в нем есть уникальность. Слова отражают реальные факты жизни, и поэтому кажутся простыми. Поскольку они выглядят так просто, ты думаешь: "Что в них особенного?" Поскольку тебе кажется, что ты их понимаешь, ты решаешь, что в них нечего понимать.
В этом мое усилие: я приношу вам Сахаджо, Кабира и Даду в таком виде, чтобы вы поняли, что, даже если вы думаете, что все поняли, в этих словах нужно понять гораздо большее.
Шанкара написал комментарий к Гите. Он написал комментарий к Упанишадам. Он написал комментарий к Брахма Сутре. В Индии эти священные писания всегда комментировались. Никто никогда не комментировал Сахаджо, Кабира, Даду... кажется, здесь нечего комментировать. Все так просто, что здесь еще объяснять?
Когда что-то кажется простым, только тогда это нужно понять. Тайна скрыта в самой простоте. Если все сложно, ты найдешь только слова. Ты можешь создать сколько угодно сложности, но в конце ты найдешь только, что пришел с пустыми руками и уходишь с пустыми руками. Помни это: если слова кажутся очень простыми, остановись - сама эта простота являет великую тайну. Простота доказывает, что человеку было что сказать. Сложность доказывает, что сказать было нечего: сеть слов необходима для того, чтобы прикрыть бедность содержания.
Когда содержание богато, когда твои слова - бриллиант, ему не нужно никакой оправы. Достаточно самого по себе Кохинора*, больше ничего не нужно. Что еще можно добавить? Что бы ты ни добавил, это лишь уменьшит его красоту. Слова Сахаджо - как Кохинор. Их красота не имеет равных, но это красота простоты. Если ты попытаешься понять ее интеллектуально, ничего не выйдет, потому что интеллект любит сложности и наслаждается разгадыванием головоломок. Если ты видишь сердцем, тогда в этой простоте ты найдешь такие тайны, которые никогда не могут быть разрешены. Войди в это, утони в этом - ты потеряешься в этом. Но никогда не придет момент, когда ты сможешь сказать, что познал.
* Один из величайших и знаменитейших в мире бриллиантов.
То, что может быть познано, не имеет ничего общего с Божественным. То, что остается непознаваемым вопреки твоему чувству знания, то, что остается незнакомым, несмотря на все твои усилия - чем больше ты пытаешься это схватить, тем быстрее оно ускользает; чем больше ты его преследуешь, тем более таинственным оно становится, - это неизвестное и есть Божественное.
Второй вопрос:
Вчера ты сказал, что амбициозный человек не может любить. Но, кроме немногих просветленных, все мы в той или иной мере амбициозны. Тогда верно ли, что наша любовь к матери или отцу, сыну или дочери, мужу или жене, возлюбленному или возлюбленной, сектам и религиям загрязнена, что это только ложь и притворство?
Чем больше в твоей любви амбиций, тем более - в той же пропорции - твоя любовь становится ложной. Чем меньше амбиций, тем более любовь истинна. Когда ты кого-то любишь, любишь ли ты ради самой любви или в ней есть еще какие-то мотивы? Чем больше ты видишь других мотивов, тем меньше любви. Когда кто-то спрашивает: "Почему ты любишь этого человека?", ты лишаешься дара речи, потому что не можешь привести никаких причин. Ты говоришь: "Нет никакой причины, это просто случилось. Даже если я поищу, не найду никакой причины. Я сам не могу понять". Помни, любовь нисходит только в такие мгновения, когда нет причины. То, у чего есть причина, есть мир; то, у чего нет причины, - Божественное.
Есть у Бога причина существовать? Подумай немного... Могут быть причины у существования мира: мы можем сказать, что Бог создал мир, что он - источник. Но спроси: "Кто создал Бога?", и все станет абсурдным. Нет совершенно никакой причины. У мира есть причина, но Бог лишен всяких причин.
Ты содержишь лавку, у этого действия есть мотив: оно необходимо тебе для выживания, ты должен удовлетворить голод. Ты работаешь, зарабатываешь деньги: этому есть причина, потому что как ты будешь жить без денег? Ты строишь дом, этому есть причина: было бы трудно жить без крыши над головой под солнцем и дождем.
Но ты любишь - какая этому причина? Смог бы ты жить без любви? Умер бы ты без любви? Ты не сможешь жить без хлеба, ты умрешь. А трудно ли жить без любви? Реальность в том, что ты видишь миллионы людей, живущих без любви. Любовь может принести некоторые трудности, но кажется, нет никаких трудностей в том, чтобы жить без любви. Без денег жить невозможно, но без любви человек может прожить - и он так и живет...
Те, кто добиваются успеха в жизни, - это люди, живущие без любви. Любовь и успех не могут существовать вместе. Потому что для успеха нужна твердость, а любовь не позволяет тебе быть твердым. Любви и денег нельзя достичь в одно и то же время, потому что, чтобы добиться денег, необходимо насилие, а любовь не может потерпеть никакого насилия. Не может быть никакой связи между любовью и властью, потому что для власти необходима такая безумная гонка, такое соревнование головорезов, которого не допустит любовь.
Отца Нанака тревожило, что Нанак не проявляет способностей ни к какой работе. Куда бы его ни послали, это создавало только неприятности. Однажды его послали с некоторой суммой денег что-то купить и продать в соседней деревне. Ему приказали иметь в виду прибыль - потому что бизнес делается только ради прибыли. Нанак сказал:
- Не волнуйтесь, я позабочусь о прибыли.
Он вернулся из другой деревни и по дороге встретил группу мудрецов - они три дня не ели. Он отдал им еду и одеяла - раздал все, что купил, - и очень радостно, танцуя, вернулся домой. Отец увидел, как он идет и танцует... несомненно, что-то не так. Разве хозяин лавки возвращается, танцуя? С ним не было никаких товаров. Он шел один и в такой радости - конечно, опять случилась какая-то неприятность.
Отец спросил:
- Что случилось? Где товары?
- Я сделал, как ты мне сказал, - ответил Нанак, - и получил большую прибыль. На обратном пути я встретил трех мудрецов, которые не ели три дня, и я шел по тому же лесу, будто меня послал сам Бог... иначе кто дал бы им еду, кто дал бы им одеяла? Как это прибыльно! Мы благословенны! Я видел удовлетворенность на их лицах, когда укрыл их одеялами. И как выгодна эта служба! Она принесет высочайшую прибыль.
Отец Нанака рассердился, потому что не мог согласиться с идеей Нанака о прибыли. Неправильно было называть такого рода прибыль "прибылью". Отец не видел в этом никакой прибыли.
Не видя другого выхода, Нанак устроился работать в лавке капитана армии. Нанака назначили в склад. Его работой было целыми днями взвешивать и распределять. Но через два или три дня начались неприятности. Когда в чью-то жизнь входит любовь, все летит вверх тормашками. Нога спотыкается, утрачен контроль... такой человек становится как пьяный, пьяный вином любви.
На четвертый или пятый день, когда Нанак взвешивал, он запнулся на числе тринадцать. На пенджабском языке это "тера", еще это значит "твое". Он считал: одиннадцать, двенадцать, тринадцать... и остановился на тринадцати, "твоем". Сказав "твое", он вспомнил Божественное - ты и твое. Он не смог считать дальше, не смог дойти до четырнадцати и пятнадцати. И он стал все раздавать, взвешивать и говорить: "Твое. Может ли быть другое число, кроме "твоего"? Пришло последнее число, случился Бог. Что идет за ним? Нет ничего впереди, нет ничего за его пределами". Предельная возможность случилась: "твое".
По городу распространился слух, что Нанак сошел с ума, и люди сказали, что он всегда был сумасшедшим. Он продолжал взвешивать, и каждый раз, когда к нему кто-нибудь за чем-то приходил, он все ему давал со словами:
- Тера - твое.
Он продолжал раздавать и не брал никаких денег, потому что, если все твое, зачем брать что-то взамен?
Прибежал капитан. Он сказал:
- Ты меня разоришь! Что это за "тера"? Ты что, забыл, что и за тера есть другие числа?
Нанак положил весы и сказал:
- За тера нет чисел. Теперь я должен идти, Он меня позвал. Теперь я понял, потому что Он меня позвал. Иначе я каждый день после тера переходил бы к четырнадцати и пятнадцати, но сегодня на меня низошла благодать. Теперь все принадлежит Ему - эти зерна и деньги, я и ты - все принадлежит Ему. Теперь я больше не могу ничего взвешивать. Теперь я попал в Его руки, в руки того, что не может быть взвешено. Именно поэтому я остановился на тера.
Этот мир любви совсем другой - в нем не может быть вычислений. Если ты любишь с идеей об амбиции или выгоде, с желанием что-то приобрести или каким-либо другим мотивом, твоя любовь отравлена в той же пропорции. Именно поэтому твоя любовь не приносит счастья, случается только страдание. Где счастье в твоей любви? Какое счастье получает муж от жены? Он думает, что оно придет... или, лучше сказать, думал - теперь он так не думает, - он думал, что придет счастье. Жена тоже ожидала, что будет счастье. Они попались в ловушку этой иллюзии, этого ожидания, и погнались за миражом.
В ваших отношениях есть постоянный конфликт. Какая разница, культурный этот конфликт или бескультурный? Утонченный он, грубый или цивилизованный - какое это имеет значение? Но конфликт есть, и мечты, которые дает любовь, никогда не сбываются. И даже если ты не бежишь от любовных отношений, это не значит, что ты в них что-то нашел. Если ты не бежишь, то по той же причине. На днях я рассказал вам историю Самюэла Беккета: "Если уйти, то куда?" Если ты не уходишь, это не значит, что ты чего-то достиг. Ты не бежишь, потому что куда ты денешься? Куда бы ты ни пришел, везде случится то же самое, а старая болезнь лучше новой - по крайней мере, ты с ней знаком, ты ее знаешь.
Вы ссоритесь из-за таких мелочей...
Только вчера я читал об одном случае. Кто-то пригласил друга на обед, и, как это часто бывает, когда ты приглашаешь кого-то на обед, это создает в доме конфликт, жена злится. И вот еда, которая должна была быть готова к одиннадцати, не была приготовлена даже к двенадцати. Она ничего не могла сказать, потому что пришел друг, но внутри кипела от гнева и тянула время. Кастрюли падали, двери хлопали, она колотила детей - все пришло в хаос.
Муж был тоже раздражен, но ничего не мог сказать. Что он мог сказать? Неприлично было что-то говорить при друге, поэтому лучше было подождать. Он был голоден, друг сидел рядом и ждал. Друг тоже наблюдал, что происходит. Наконец жена вышла и сказала:
- Послушай, сладкий кхир почти готов, но у нас нет сахара.
Муж подумал:
"Вот новая проблема. Она даже в одиннадцать не сказала, что нет сахара, а сейчас почти час. Теперь, если я пойду, встану в очередь и куплю сахар, весь день пройдет, она отравила весь день - а мой друг сидит и ждет".
Он посмотрел на друга, пришел в ярость и в гневе сказал жене:
- Если нет сахара, положи туда мою шляпу!
Друг подумал, что теперь начнется ссора. "Я здесь застрял, теперь я не могу даже уйти. Если я уйду, это будет невежливо, а здесь все принимает тяжелый оборот".
Но жена ничего не сказала и молча ушла, что было почти чудом. Через пятнадцать или двадцать минут она вернулась и сказала:
- Если нет сахара, как мне приготовить чай?
Почему кажется, что есть некоторое сходство между сладостью и гармонией языка Сахаджо и твоего языка?
Потому что мы пьем воду из одного и того же колодца...
Слова приходят либо из внутреннего опыта, либо из ума, набитого заимствованными сведениями. Всегда есть сходство в языке богословов*; всегда есть сходство в языке видящих. Языки богословов сходны логикой, выражениями, склонностью к усложнению простого.
* Scholar- ученый "книжный червь", начитанный человек, педантичный эрудит и - "школяр"; слово "богослов" далеко от точного перевода, но в данном случае передает большинство оттенков. - Прим. пер.
Есть сходство и в языке видящих- и это глубина, из которой приходят слова. Сходство это не продиктовано священными писаниями; оно выражается в пустоте, во вкусе: в нем есть сладость. Не логика лежит в основе их утверждений, но любовь. Они не говорят просто ради красного словца, они говорят из сострадания. Им есть чем поделиться. Это нечто большее, чем просто что-то сказать - они делятся. Будь на то его воля, видящийсохранит молчание; богослов, если это от него зависит, никогда не промолчит.
Поэтому слова двух видящихсходны своим молчанием, своей пустотой. Слушая внимательно, ты услышишь одно и то же молчание, возникающее в обоих голосах. Слушая невнимательно, ты упустишь и не заметишь сходства. Если ты слушаешь с тотальным вниманием, если ты слушаешь из пустоты, тогда ты услышишь не только сказанное, но и сердцебиение того, кто это сказал.
Богословы всегда говорят сложным языком. Язык богослова не может быть простым, потому что он должен прикрыть свою бедность и неполноценность сложностью языка. Он что-то говорит, ничего не зная. Если бы богослов пользовался простым языком, было бы очевидно, что в его словах ничего нет. Если язык прост, слова понятны, и в них нет глубины. Поэтому то, что он говорит, должно быть по видимости сложным, чтобы ты никогда не смог проникнуть в глубину сказанного. И чем менее ты способен заглянуть под поверхность, тем больше думаешь, что в том, что он говорит, должна быть скрыта какая-то великая тайна.
Язык богослова обязательно сложен, потому что в нем есть только слова, ничего больше. Язык богослова подобен безобразной женщине, которая надевает украшения, дорогую одежду и красит лицо, чтобы скрыть свое уродство. Язык видящегопохож на красивую женщину, которая просто стоит без всяких прикрас.
Точно как деревья стоят обнаженные, как обнажены луна и звезды, таков и обнаженный язык видящего. Он лишен всяких прикрытий, потому что прикрытия только сделают его уродливым. Никакое прикрытие не сделает слова видящего болеекрасивыми; они уже красивы по своей природе. Не нужно никаких других украшений; их красота самоочевидна. Уродству не по себе: оно скрывается, прячется, подавляет. Оно показывает то, чего в нем нет, и скрывает то, что есть.
В том, как богословы используют слова, есть сходство - в самой их сложности. И если они производят на тебя впечатление, единственная причина в том, что у тебя нет проницательных глаз. Если бы твои глаза были проницательны, уродство, скрытое за красивым прикрытием, было бы очевидным. Именно поэтому богословы никогда не оставляют вечного впечатления.
Гегель писал такие чудесные книги, чудесные в том смысле, что они были очень сложными. Пока Гегель был жив, люди были изумлены, потому что прорваться сквозь чащу его языка и достичь ядра было очень трудно. После смерти Гегеля люди занялись глубоким и тщательным изучением, и влияние Гегеля пошло на убыль. Не прошло и ста лет, как Гегель исчез из умов людей, потому что многие смогли его понять и нашли, что в его словах ничего нет. Это было похоже на луковую шелуху: они снимали слой за слоем - и в конце концов ничего не нашли внутри. Ничего не было у них в руках; они нашли только пустое место.
Ученый, богослов очень влиятелен в свое время, ведь так много времени требуется, чтобы его понять. Видящийобычно не может в свое время стать влиятельным, потому что он говорит такие простые вещи, что они тебе ясны, только если ты медитируешь. С помощью мышления ты их понять не сможешь. Если ты тоже молчалив, лишь тогда твое сердце бьется в одном ритме с сердцем видящего. Ты дышишь в том же ритме, что и он, и тебя обязательно окружит атмосфера сладости. Ты почувствуешь изысканный вкус, ты испытаешь опыт внутреннего нектара.
Если ты пьешь из того же колодца, в твоем голосе тот же резонанс и та же мелодия. Ты найдешь, что все видящиеговорят одно и то же. Как бы по-разному они это ни выражали, какие бы разные слова ни использовали, мелодия одна и та же. Если не можешь услышать эту мелодию, ты создаешь вокруг видящегорелигию; если можешь услышать мелодию, ты растешь в религиозности. Богослов создает религию, видящийсоздает религиозное качество.
Удивительное событие случилось в истории Индии. Религиозность низошла на Махавиру, но все те, кто собрал слова Махавиры, были браминами, богословами. Махавира был воином, и все же одиннадцать его старших учеников были браминами, великими учеными. Насколько вижу я, все то, что дал Махавира, эти одиннадцать ученых потушили. Все то, что низошло в Махавире в этот мир, эти одиннадцать браминов тотчас же прикрыли священными писаниями и погасили огонь. То же самое случилось и с Буддой.
В этом смысле Сахаджо, Кабиру и Даду повезло больше. Они были такими простыми людьми и происходили из таких бедных семей, что не привлекли в ученики браминов, великих ученых. Махавира и Будда привлекли таких учеников, потому что сами происходили из королевских семей, были наследниками великих династий. Стоять рядом с ними было огромным удовлетворением для самомнения ученых. Это оказалось бедствием, потому что их окружили ученые, вокруг них столпились ученые. Они проявили больше интереса, чем обычные люди, потому что Будда давал питание их эго, самомнению.
Кто хотел встать рядом с Сахаджо? Она была просто обычной деревенской женщиной. Ученые бы сказали: "Что она знает? Мы знаем больше ее". Может быть, то же самое они думали и о Будде и Махавире: "Мы знаем больше их", но не могли этого сказать, потому что те были принцами. Слава об их величии гремела всюду. Стоя рядом с ними, ученые тоже могли получить долю этой славы. Зачем ученому восхвалять Сахаджо? Кабир жил в Каши, и ни один ученый им не восхищался. Кто станет его восхвалять? Он не знал ни санскрита, ни пракрита; он не имел ни малейшего понятия ни о Гите, ни о Самья-Саре, ни о Дхаммападе. Кто будет его восхвалять? То, что он говорил, говорилось языком ткача, не ученого. Кабир говорит: "Я тку себе одежду..." Будда такого не скажет, Махавира такого не скажет; они никогда не ткали никакой одежды. Это может сказать только ткач, он не знает другого языка.
Но я говорю: в сравнении с ним язык Будды и Махавиры выглядит бледным. Их язык - придворный, в нем меньше жизни. Он похож на тепличное растение. Это не растение, выросшее под открытым небом, это растение из парника. Оно не выросло в дикой природе, открытое солнцу и ветру, бурям и ураганам. Оно может быть красивым, но оно очень хрупко. Эта красота лишена силы.
Когда говорит Кабир, в нем есть уникальность. Слова отражают реальные факты жизни, и поэтому кажутся простыми. Поскольку они выглядят так просто, ты думаешь: "Что в них особенного?" Поскольку тебе кажется, что ты их понимаешь, ты решаешь, что в них нечего понимать.
В этом мое усилие: я приношу вам Сахаджо, Кабира и Даду в таком виде, чтобы вы поняли, что, даже если вы думаете, что все поняли, в этих словах нужно понять гораздо большее.
Шанкара написал комментарий к Гите. Он написал комментарий к Упанишадам. Он написал комментарий к Брахма Сутре. В Индии эти священные писания всегда комментировались. Никто никогда не комментировал Сахаджо, Кабира, Даду... кажется, здесь нечего комментировать. Все так просто, что здесь еще объяснять?
Когда что-то кажется простым, только тогда это нужно понять. Тайна скрыта в самой простоте. Если все сложно, ты найдешь только слова. Ты можешь создать сколько угодно сложности, но в конце ты найдешь только, что пришел с пустыми руками и уходишь с пустыми руками. Помни это: если слова кажутся очень простыми, остановись - сама эта простота являет великую тайну. Простота доказывает, что человеку было что сказать. Сложность доказывает, что сказать было нечего: сеть слов необходима для того, чтобы прикрыть бедность содержания.
Когда содержание богато, когда твои слова - бриллиант, ему не нужно никакой оправы. Достаточно самого по себе Кохинора*, больше ничего не нужно. Что еще можно добавить? Что бы ты ни добавил, это лишь уменьшит его красоту. Слова Сахаджо - как Кохинор. Их красота не имеет равных, но это красота простоты. Если ты попытаешься понять ее интеллектуально, ничего не выйдет, потому что интеллект любит сложности и наслаждается разгадыванием головоломок. Если ты видишь сердцем, тогда в этой простоте ты найдешь такие тайны, которые никогда не могут быть разрешены. Войди в это, утони в этом - ты потеряешься в этом. Но никогда не придет момент, когда ты сможешь сказать, что познал.
* Один из величайших и знаменитейших в мире бриллиантов.
То, что может быть познано, не имеет ничего общего с Божественным. То, что остается непознаваемым вопреки твоему чувству знания, то, что остается незнакомым, несмотря на все твои усилия - чем больше ты пытаешься это схватить, тем быстрее оно ускользает; чем больше ты его преследуешь, тем более таинственным оно становится, - это неизвестное и есть Божественное.
Второй вопрос:
Вчера ты сказал, что амбициозный человек не может любить. Но, кроме немногих просветленных, все мы в той или иной мере амбициозны. Тогда верно ли, что наша любовь к матери или отцу, сыну или дочери, мужу или жене, возлюбленному или возлюбленной, сектам и религиям загрязнена, что это только ложь и притворство?
Чем больше в твоей любви амбиций, тем более - в той же пропорции - твоя любовь становится ложной. Чем меньше амбиций, тем более любовь истинна. Когда ты кого-то любишь, любишь ли ты ради самой любви или в ней есть еще какие-то мотивы? Чем больше ты видишь других мотивов, тем меньше любви. Когда кто-то спрашивает: "Почему ты любишь этого человека?", ты лишаешься дара речи, потому что не можешь привести никаких причин. Ты говоришь: "Нет никакой причины, это просто случилось. Даже если я поищу, не найду никакой причины. Я сам не могу понять". Помни, любовь нисходит только в такие мгновения, когда нет причины. То, у чего есть причина, есть мир; то, у чего нет причины, - Божественное.
Есть у Бога причина существовать? Подумай немного... Могут быть причины у существования мира: мы можем сказать, что Бог создал мир, что он - источник. Но спроси: "Кто создал Бога?", и все станет абсурдным. Нет совершенно никакой причины. У мира есть причина, но Бог лишен всяких причин.
Ты содержишь лавку, у этого действия есть мотив: оно необходимо тебе для выживания, ты должен удовлетворить голод. Ты работаешь, зарабатываешь деньги: этому есть причина, потому что как ты будешь жить без денег? Ты строишь дом, этому есть причина: было бы трудно жить без крыши над головой под солнцем и дождем.
Но ты любишь - какая этому причина? Смог бы ты жить без любви? Умер бы ты без любви? Ты не сможешь жить без хлеба, ты умрешь. А трудно ли жить без любви? Реальность в том, что ты видишь миллионы людей, живущих без любви. Любовь может принести некоторые трудности, но кажется, нет никаких трудностей в том, чтобы жить без любви. Без денег жить невозможно, но без любви человек может прожить - и он так и живет...
Те, кто добиваются успеха в жизни, - это люди, живущие без любви. Любовь и успех не могут существовать вместе. Потому что для успеха нужна твердость, а любовь не позволяет тебе быть твердым. Любви и денег нельзя достичь в одно и то же время, потому что, чтобы добиться денег, необходимо насилие, а любовь не может потерпеть никакого насилия. Не может быть никакой связи между любовью и властью, потому что для власти необходима такая безумная гонка, такое соревнование головорезов, которого не допустит любовь.
Отца Нанака тревожило, что Нанак не проявляет способностей ни к какой работе. Куда бы его ни послали, это создавало только неприятности. Однажды его послали с некоторой суммой денег что-то купить и продать в соседней деревне. Ему приказали иметь в виду прибыль - потому что бизнес делается только ради прибыли. Нанак сказал:
- Не волнуйтесь, я позабочусь о прибыли.
Он вернулся из другой деревни и по дороге встретил группу мудрецов - они три дня не ели. Он отдал им еду и одеяла - раздал все, что купил, - и очень радостно, танцуя, вернулся домой. Отец увидел, как он идет и танцует... несомненно, что-то не так. Разве хозяин лавки возвращается, танцуя? С ним не было никаких товаров. Он шел один и в такой радости - конечно, опять случилась какая-то неприятность.
Отец спросил:
- Что случилось? Где товары?
- Я сделал, как ты мне сказал, - ответил Нанак, - и получил большую прибыль. На обратном пути я встретил трех мудрецов, которые не ели три дня, и я шел по тому же лесу, будто меня послал сам Бог... иначе кто дал бы им еду, кто дал бы им одеяла? Как это прибыльно! Мы благословенны! Я видел удовлетворенность на их лицах, когда укрыл их одеялами. И как выгодна эта служба! Она принесет высочайшую прибыль.
Отец Нанака рассердился, потому что не мог согласиться с идеей Нанака о прибыли. Неправильно было называть такого рода прибыль "прибылью". Отец не видел в этом никакой прибыли.
Не видя другого выхода, Нанак устроился работать в лавке капитана армии. Нанака назначили в склад. Его работой было целыми днями взвешивать и распределять. Но через два или три дня начались неприятности. Когда в чью-то жизнь входит любовь, все летит вверх тормашками. Нога спотыкается, утрачен контроль... такой человек становится как пьяный, пьяный вином любви.
На четвертый или пятый день, когда Нанак взвешивал, он запнулся на числе тринадцать. На пенджабском языке это "тера", еще это значит "твое". Он считал: одиннадцать, двенадцать, тринадцать... и остановился на тринадцати, "твоем". Сказав "твое", он вспомнил Божественное - ты и твое. Он не смог считать дальше, не смог дойти до четырнадцати и пятнадцати. И он стал все раздавать, взвешивать и говорить: "Твое. Может ли быть другое число, кроме "твоего"? Пришло последнее число, случился Бог. Что идет за ним? Нет ничего впереди, нет ничего за его пределами". Предельная возможность случилась: "твое".
По городу распространился слух, что Нанак сошел с ума, и люди сказали, что он всегда был сумасшедшим. Он продолжал взвешивать, и каждый раз, когда к нему кто-нибудь за чем-то приходил, он все ему давал со словами:
- Тера - твое.
Он продолжал раздавать и не брал никаких денег, потому что, если все твое, зачем брать что-то взамен?
Прибежал капитан. Он сказал:
- Ты меня разоришь! Что это за "тера"? Ты что, забыл, что и за тера есть другие числа?
Нанак положил весы и сказал:
- За тера нет чисел. Теперь я должен идти, Он меня позвал. Теперь я понял, потому что Он меня позвал. Иначе я каждый день после тера переходил бы к четырнадцати и пятнадцати, но сегодня на меня низошла благодать. Теперь все принадлежит Ему - эти зерна и деньги, я и ты - все принадлежит Ему. Теперь я больше не могу ничего взвешивать. Теперь я попал в Его руки, в руки того, что не может быть взвешено. Именно поэтому я остановился на тера.
Этот мир любви совсем другой - в нем не может быть вычислений. Если ты любишь с идеей об амбиции или выгоде, с желанием что-то приобрести или каким-либо другим мотивом, твоя любовь отравлена в той же пропорции. Именно поэтому твоя любовь не приносит счастья, случается только страдание. Где счастье в твоей любви? Какое счастье получает муж от жены? Он думает, что оно придет... или, лучше сказать, думал - теперь он так не думает, - он думал, что придет счастье. Жена тоже ожидала, что будет счастье. Они попались в ловушку этой иллюзии, этого ожидания, и погнались за миражом.
В ваших отношениях есть постоянный конфликт. Какая разница, культурный этот конфликт или бескультурный? Утонченный он, грубый или цивилизованный - какое это имеет значение? Но конфликт есть, и мечты, которые дает любовь, никогда не сбываются. И даже если ты не бежишь от любовных отношений, это не значит, что ты в них что-то нашел. Если ты не бежишь, то по той же причине. На днях я рассказал вам историю Самюэла Беккета: "Если уйти, то куда?" Если ты не уходишь, это не значит, что ты чего-то достиг. Ты не бежишь, потому что куда ты денешься? Куда бы ты ни пришел, везде случится то же самое, а старая болезнь лучше новой - по крайней мере, ты с ней знаком, ты ее знаешь.
Вы ссоритесь из-за таких мелочей...
Только вчера я читал об одном случае. Кто-то пригласил друга на обед, и, как это часто бывает, когда ты приглашаешь кого-то на обед, это создает в доме конфликт, жена злится. И вот еда, которая должна была быть готова к одиннадцати, не была приготовлена даже к двенадцати. Она ничего не могла сказать, потому что пришел друг, но внутри кипела от гнева и тянула время. Кастрюли падали, двери хлопали, она колотила детей - все пришло в хаос.
Муж был тоже раздражен, но ничего не мог сказать. Что он мог сказать? Неприлично было что-то говорить при друге, поэтому лучше было подождать. Он был голоден, друг сидел рядом и ждал. Друг тоже наблюдал, что происходит. Наконец жена вышла и сказала:
- Послушай, сладкий кхир почти готов, но у нас нет сахара.
Муж подумал:
"Вот новая проблема. Она даже в одиннадцать не сказала, что нет сахара, а сейчас почти час. Теперь, если я пойду, встану в очередь и куплю сахар, весь день пройдет, она отравила весь день - а мой друг сидит и ждет".
Он посмотрел на друга, пришел в ярость и в гневе сказал жене:
- Если нет сахара, положи туда мою шляпу!
Друг подумал, что теперь начнется ссора. "Я здесь застрял, теперь я не могу даже уйти. Если я уйду, это будет невежливо, а здесь все принимает тяжелый оборот".
Но жена ничего не сказала и молча ушла, что было почти чудом. Через пятнадцать или двадцать минут она вернулась и сказала:
- Если нет сахара, как мне приготовить чай?