Страница:
Отец Гаутамы Будды собирал для его удовольствия красавиц со всего королевства. Для разных времен года он построил в трех различных местах три дворца. У него были прекрасные сады и озера. Вся жизнь Будды протекала в роскоши, настоящей роскоши. Но она ему прискучила.
Одним из наиболее значимых для него явилось происшествие, когда однажды ночью прекрасные девушки танцевали... Он пил, они пили, и все уснули пьяными. В середине ночи он проснулся, огляделся вокруг и пришел в ужас. И этот ужас стал одним из поворотных моментов в его жизни. Одна из девушек храпела. Это была красивая девушка, но рот ее был открыт, и она храпела... Она выглядела столь безобразно: слюна сочилась изо рта... У другой текло из носа. И он воскликнул: «О Боже! Так вот что такое красота!»
Все было кончено. На следующее утро эти девушки были отправлены из дворца. «Не нужны мне во дворце никакие девушки. Довольно с меня.» В действительности, это и вправду было слишком. Двадцать девять лет, прожитые им, можно было почти приравнять к четырем-пяти жизням ординарного человека. Во всей этой роскоши он вскоре почувствовал себя усталым и безразличным. И в мыслях его остро возник вопрос: и это все? Тогда для чего мне завтрашний день? Жизнь должна содержать нечто большее, в противном случае она бессмысленна.
Именно от Зорбы начался поиск Будды. Но не все становятся буддами. И основной причиной этого является то, что зорба не изжит.
Вы понимаете, что я хочу сказать? Я хочу сказать: проживите полностью жизнь Зорбы и вы естественно войдете в жизнь будды. Казанцакис написал роман «Грек Зорба». Его уже нет в живых. Если бы ему можно было пожить еще... Он был болен, в сильном напряжении. Он был очень несчастлив, потому что постоянно опасался греха. А потом, когда его отлучили от Христианской церкви, — это означало проклятие, ведь только Христиане могут попасть в рай. Этого удара он не смог пережить. Отлучение от Христианской церкви попросту убило его. Будь он жив, я бы сказал ему: «Ваша книга дописана лишь до половины. Вам надо написать еще одну: «Будда-Зорба». Тогда описание феномена будет полным. Но новую книгу вы сможете написать не раньше, чем проживете своего зорбу. А пока вы не прожили еще даже зорбу, как вы можете прожить будду?"
Наслаждайтесь своим телом, своим физическим существованием. В этом нет греха. За этим спрятан ваш духовный рост, ваше духовное блаженство. Лишь утомившись от физических услад, вы спросите: «И это все?»
Такой вопрос не может быть чисто интеллектуальным, он должен быть экзистенциальным: «И это все? » И когда этот вопрос возникнет экзистенциально, вы откроете внутри себя нечто большее.
Существует нечто гораздо большее. Зорба лишь начало.
И с того момента, как будда, пробудившаяся душа, овладеет вами, вы узнаете, что удовольствие не было даже тенью. Существует такое блаженство... Это блаженство не противоречит удовольствию. Фактически удовольствие и привело вас к блаженству.
Между Зорбой и Буддой не происходит борьбы Зорба — это стрела. Если верно за ней следовать, она приведет к Будде. Нельзя, конечно, забывать о различии между атмосферой Греции и атмосферой Индии. Грек все еще отдает предпочтение материализму, в то время как сущность атмосферы Индии в пробуждении души. Вы, конечно, можете продолжать пребывать в объятиях Морфея, но будете тем не менее атмосферой восхода Солнца. Пение птиц и аромат распускающихся цветов — все вокруг будет побуждать вас к пробуждению. Я намерен еще раз посетить Грецию. Меня развлекают все эти депортации. И на этот раз мне предстоит говорить о Будде, поскольку прежде я говорил лишь о Зорбе, а оставлять начатое незавершенным — не в моих правилах. К тому же министр внутренних дел Греции уже пригласил меня, пообещав: «Если вы еще приедете, мы уж о вас позаботимся.»
«Да, приеду, — ответил я. — Но вы уж не депортируйте меня хотя бы недельки три.» Потому что, похоже, дольше трех недель меня ни одна страна не выдерживает. В отдельных же странах тупость так безгранична, что дело не доходит и до 36 часов.
Больше всех отличилась Англия. Там мне не позволили даже б часов вздремнуть в аэропорту, а дальше зала отдыха вообще не пустили. Мне отказали даже в шестичасовом сне. Когда я поинтересовался, какие у них на то основания, служащий аэропорта ответил: «У нас нет оснований, но есть информация от премьер-министра, что вы — опасны и вас нельзя впускать в страну.»
«Но я же не нарушаю территории Англии, — пытался возразить я. — Да из зала отдыха этого и невозможно сделать. К тому же вы тщательно меня досмотрели: ни бомбы, ничего такого у меня при себе нет. Так посудите сами, какую же опасность может представлять мой шестичасовой сон в аэропорту?..»
«Не ставьте меня в затруднительное положение, — ответил тот. — Поскольку завтра это будет известно в парламенте, и мне придется отвечать за то, что я вам это разрешил».
Так что мне пришлось на шесть часов сесть за решетку. Мне было объяснено, что это единственное место, где мне позволено находиться.
А на другой день вопрос об этом инциденте рассматривался в парламенте. И меня не перестает удивлять ответ, который был дан на него: «Человек этот чрезвычайно опасен.» И что ни у кого в парламенте недостало соображения поинтересоваться: «Допустим, этот человек и опасен, но какую же опасность мог представлять его шестичасовой сон в зале отдыха аэропорта? Какая же в этом опасность?» Но ни один член парламента не задал подобного вопроса.
Короче, я поставил министра иностранных дел Греции в известность о том, что я приеду. Мне просто необходимо приехать.
В принципе, я собирался пробыть в Греции дольше, и моя виза давала мне возможность оставаться там еще в течение пятнадцати дней. Но архиепископ Греции пригрозил правительству, что если я не буду депортирован из Греции немедленно, то дом, в котором я остановился, будет взорван и сожжен вместе со мной и моим окружением.
Напуганное возможностью осложнений, правительство предпочло немедленно выслать меня. Я спал, когда меня арестовали. Спящих нельзя арестовывать. И у властей не было никаких оснований для ареста: ведь я не покидал дома в течение пятнадцати дней. Я попросил их предъявить мне какие-либо основания для депортации. Мне ответили, что никаких оснований, помимо распоряжения свыше, не существует. А распоряжения эти были основаны на страхе перед архиепископом. Это был все тот же архиепископ, что отлучил от церкви Казанцакиса. Эти люди, живущие практически вне времени. Их даже нельзя назвать современниками.
Ко дню моей депортации с острова люди знали обо мне, по большей части, понаслышке... Но ощутив неловкость в связи с угрозами архиепископа, они говорили мне: «Чем же мы можем помочь? Мы лишь бедные люди.»
Я отвечал: «Приходите все в аэропорт, чтобы архиепископ увидел, сколько людей на его стороне, а сколько на моей, хотя я здесь всего пятнадцать дней, а они — два тысячелетия.» В результате с архиепископом в церкви было всего шесть престарелых женщин, а в аэропорту собрались три тысячи человек — целый остров.
И тем не менее они отказываются понять, что не нужны больше, что время их истекло. Они все талдычат: «возлюби врага своего и ближнего своего» или «Бог есть любовь» и при этом грозят ни в чем не повинному человеку сожжением его заживо вместе со всеми друзьями. А в этом большом особняке пребывало со мною по крайней мере двадцать пять человек.
Данный пример лишний раз доказывает, что сознание Запада еще не созрело до духовности, любви и отказа от насилия, но остается приверженным абсолютно материалистическому подходу.
Два тысячелетия спустя после того, как был распят Иисус, этот человек, представитель Иисуса Христа в Греции, угрожает мне сожжением заживо. Так кто же он: представитель Иисуса Христа или же он был одним из тех раввинов, которые его распяли?
Сознание западного священника встало на пути постижения Западом сущности медитации. Но настало удивительное революционное время. По крайней мере для нового поколения, которое не придерживается старых проповедников и старой церкви.
Взгляды нового поколения Запада обращены на Восток. И это вселяет великую надежду.
То Зорба ищет Гаутаму Будду.
Вопрос 2
10 октября 1986 г. Бомбей
Вопрос 1
Одним из наиболее значимых для него явилось происшествие, когда однажды ночью прекрасные девушки танцевали... Он пил, они пили, и все уснули пьяными. В середине ночи он проснулся, огляделся вокруг и пришел в ужас. И этот ужас стал одним из поворотных моментов в его жизни. Одна из девушек храпела. Это была красивая девушка, но рот ее был открыт, и она храпела... Она выглядела столь безобразно: слюна сочилась изо рта... У другой текло из носа. И он воскликнул: «О Боже! Так вот что такое красота!»
Все было кончено. На следующее утро эти девушки были отправлены из дворца. «Не нужны мне во дворце никакие девушки. Довольно с меня.» В действительности, это и вправду было слишком. Двадцать девять лет, прожитые им, можно было почти приравнять к четырем-пяти жизням ординарного человека. Во всей этой роскоши он вскоре почувствовал себя усталым и безразличным. И в мыслях его остро возник вопрос: и это все? Тогда для чего мне завтрашний день? Жизнь должна содержать нечто большее, в противном случае она бессмысленна.
Именно от Зорбы начался поиск Будды. Но не все становятся буддами. И основной причиной этого является то, что зорба не изжит.
Вы понимаете, что я хочу сказать? Я хочу сказать: проживите полностью жизнь Зорбы и вы естественно войдете в жизнь будды. Казанцакис написал роман «Грек Зорба». Его уже нет в живых. Если бы ему можно было пожить еще... Он был болен, в сильном напряжении. Он был очень несчастлив, потому что постоянно опасался греха. А потом, когда его отлучили от Христианской церкви, — это означало проклятие, ведь только Христиане могут попасть в рай. Этого удара он не смог пережить. Отлучение от Христианской церкви попросту убило его. Будь он жив, я бы сказал ему: «Ваша книга дописана лишь до половины. Вам надо написать еще одну: «Будда-Зорба». Тогда описание феномена будет полным. Но новую книгу вы сможете написать не раньше, чем проживете своего зорбу. А пока вы не прожили еще даже зорбу, как вы можете прожить будду?"
Наслаждайтесь своим телом, своим физическим существованием. В этом нет греха. За этим спрятан ваш духовный рост, ваше духовное блаженство. Лишь утомившись от физических услад, вы спросите: «И это все?»
Такой вопрос не может быть чисто интеллектуальным, он должен быть экзистенциальным: «И это все? » И когда этот вопрос возникнет экзистенциально, вы откроете внутри себя нечто большее.
Существует нечто гораздо большее. Зорба лишь начало.
И с того момента, как будда, пробудившаяся душа, овладеет вами, вы узнаете, что удовольствие не было даже тенью. Существует такое блаженство... Это блаженство не противоречит удовольствию. Фактически удовольствие и привело вас к блаженству.
Между Зорбой и Буддой не происходит борьбы Зорба — это стрела. Если верно за ней следовать, она приведет к Будде. Нельзя, конечно, забывать о различии между атмосферой Греции и атмосферой Индии. Грек все еще отдает предпочтение материализму, в то время как сущность атмосферы Индии в пробуждении души. Вы, конечно, можете продолжать пребывать в объятиях Морфея, но будете тем не менее атмосферой восхода Солнца. Пение птиц и аромат распускающихся цветов — все вокруг будет побуждать вас к пробуждению. Я намерен еще раз посетить Грецию. Меня развлекают все эти депортации. И на этот раз мне предстоит говорить о Будде, поскольку прежде я говорил лишь о Зорбе, а оставлять начатое незавершенным — не в моих правилах. К тому же министр внутренних дел Греции уже пригласил меня, пообещав: «Если вы еще приедете, мы уж о вас позаботимся.»
«Да, приеду, — ответил я. — Но вы уж не депортируйте меня хотя бы недельки три.» Потому что, похоже, дольше трех недель меня ни одна страна не выдерживает. В отдельных же странах тупость так безгранична, что дело не доходит и до 36 часов.
Больше всех отличилась Англия. Там мне не позволили даже б часов вздремнуть в аэропорту, а дальше зала отдыха вообще не пустили. Мне отказали даже в шестичасовом сне. Когда я поинтересовался, какие у них на то основания, служащий аэропорта ответил: «У нас нет оснований, но есть информация от премьер-министра, что вы — опасны и вас нельзя впускать в страну.»
«Но я же не нарушаю территории Англии, — пытался возразить я. — Да из зала отдыха этого и невозможно сделать. К тому же вы тщательно меня досмотрели: ни бомбы, ничего такого у меня при себе нет. Так посудите сами, какую же опасность может представлять мой шестичасовой сон в аэропорту?..»
«Не ставьте меня в затруднительное положение, — ответил тот. — Поскольку завтра это будет известно в парламенте, и мне придется отвечать за то, что я вам это разрешил».
Так что мне пришлось на шесть часов сесть за решетку. Мне было объяснено, что это единственное место, где мне позволено находиться.
А на другой день вопрос об этом инциденте рассматривался в парламенте. И меня не перестает удивлять ответ, который был дан на него: «Человек этот чрезвычайно опасен.» И что ни у кого в парламенте недостало соображения поинтересоваться: «Допустим, этот человек и опасен, но какую же опасность мог представлять его шестичасовой сон в зале отдыха аэропорта? Какая же в этом опасность?» Но ни один член парламента не задал подобного вопроса.
Короче, я поставил министра иностранных дел Греции в известность о том, что я приеду. Мне просто необходимо приехать.
В принципе, я собирался пробыть в Греции дольше, и моя виза давала мне возможность оставаться там еще в течение пятнадцати дней. Но архиепископ Греции пригрозил правительству, что если я не буду депортирован из Греции немедленно, то дом, в котором я остановился, будет взорван и сожжен вместе со мной и моим окружением.
Напуганное возможностью осложнений, правительство предпочло немедленно выслать меня. Я спал, когда меня арестовали. Спящих нельзя арестовывать. И у властей не было никаких оснований для ареста: ведь я не покидал дома в течение пятнадцати дней. Я попросил их предъявить мне какие-либо основания для депортации. Мне ответили, что никаких оснований, помимо распоряжения свыше, не существует. А распоряжения эти были основаны на страхе перед архиепископом. Это был все тот же архиепископ, что отлучил от церкви Казанцакиса. Эти люди, живущие практически вне времени. Их даже нельзя назвать современниками.
Ко дню моей депортации с острова люди знали обо мне, по большей части, понаслышке... Но ощутив неловкость в связи с угрозами архиепископа, они говорили мне: «Чем же мы можем помочь? Мы лишь бедные люди.»
Я отвечал: «Приходите все в аэропорт, чтобы архиепископ увидел, сколько людей на его стороне, а сколько на моей, хотя я здесь всего пятнадцать дней, а они — два тысячелетия.» В результате с архиепископом в церкви было всего шесть престарелых женщин, а в аэропорту собрались три тысячи человек — целый остров.
И тем не менее они отказываются понять, что не нужны больше, что время их истекло. Они все талдычат: «возлюби врага своего и ближнего своего» или «Бог есть любовь» и при этом грозят ни в чем не повинному человеку сожжением его заживо вместе со всеми друзьями. А в этом большом особняке пребывало со мною по крайней мере двадцать пять человек.
Данный пример лишний раз доказывает, что сознание Запада еще не созрело до духовности, любви и отказа от насилия, но остается приверженным абсолютно материалистическому подходу.
Два тысячелетия спустя после того, как был распят Иисус, этот человек, представитель Иисуса Христа в Греции, угрожает мне сожжением заживо. Так кто же он: представитель Иисуса Христа или же он был одним из тех раввинов, которые его распяли?
Сознание западного священника встало на пути постижения Западом сущности медитации. Но настало удивительное революционное время. По крайней мере для нового поколения, которое не придерживается старых проповедников и старой церкви.
Взгляды нового поколения Запада обращены на Восток. И это вселяет великую надежду.
То Зорба ищет Гаутаму Будду.
Вопрос 2
Любимый Бхагван,
Мысли о смерти часто посещали меня в годы моего ученичества. Как может ученик умереть в присутствии мастера, особенно если последний физически находится далеко от него?
Бхагван, является ли Махакашьяпа единственным ответом?
Вопрос состоит не в том, находитесь ли вы в присутствии мастера, но в том, полны ли вы любви и доверия к нему.
Физическая близость ничего не значит. Важна лишь духовная близость.
Любви и доверия достаточно. Вы можете находиться хоть на Луне — мастер будет рядом. На самом-то деле он будет внутри вас, поскольку по мере усиления вашей любви что-то в мастере, какие-то его энергии начнут плавиться и перетекать в вас, сливаться с вами.
Страх перед физическим расстоянием — это лишь страх перед нехваткой любви и доверия.
Махакашьяпа — недостаточный ответ. Каждый должен найти ответ сам для себя. Махакашьяпа пребывал подле Будды и умер сразу вслед за ним, не в силах жить без него. Но в том и уникальность Махакашьяпы. И это не единственный ответ.
Для пояснения расскажу еще несколько историй, связанных с Буддой.
Ананда жил 45 лет подле Будды. Никто иной не прожил рядом с Буддой так много лет. Никому иному это не было дозволено. И вот в чем дело: Ананда был двоюродным братом Будды, да к тому же старшим. А по восточной традиции... Перед принятием посвящения Ананда как старший брат, обратился к Гаутаме Будде с такими словами: «Послушай, Сиддхартха (таково было его родовое имя) После посвящения я стану делать все, что бы ты мне ни сказал. Я сделаюсь твоим учеником, ты — моим мастером. Но пока еще я для тебя старший брат, а ты для меня младший. И ты должен выполнить все, что я скажу тебе. Запомни же три вещи и не забывай о них, когда я сделаюсь твоим учеником.» Это очень красивая история.
«Что это за три вещи?» — спросил Будда.
И Ананда ответил: «Во-первых, я всегда буду жить с тобой, и ты не сможешь никуда отослать меня для распространения учения. Во-вторых, если я пожелаю, чтобы ты с кем-либо встретился, случись то хоть среди ночи, ты не должен отказать мне — такова будет моя личная привилегия. И в-третьих, я буду спать в одной спальне с тобою. Даже во время твоего сна я буду подле тебя.» Будда пообещал, и соблюдал все условия на протяжении сорока двух лет.
Однако Ананда не достиг просветления. Каковы же были его муки и страдания: пришедшие к Будде гораздо позже него становились просветленными, он же пребывал в прежнем неведении.
«Что же теперь будет со мною? — сокрушался он в день смерти Будды. — Ведь если я не сумел достичь просветления, даже находясь подле тебя двадцать четыре часа в сутки в течение сорока двух лет плюс-минус день, без тебя у меня и вовсе не остается надежды на это.»
«Тебе не ведомы законы развития жизни, — отвечал ему Будда. — А что, если ты сможешь достичь просветления лишь после моей смерти? Что, если как раз я-то и являюсь для тебя преградой, поскольку воспринимаем тобою как некая гарантия? Еще в тот день, когда ты поставил три своих условия, я подумал, что они станут барьером на твоем пути. Ты никак не способен абстрагироваться от мысли, что ты мой старший брат. Даже сейчас ты не в силах забыть о своих привилегиях перед другими, о том, что лишь для тебя одного согласился я выполнить три условия. Возможно, сама моя смерть поможет тебе.»
Будда умер. А через двадцать четыре часа все его просветленные ученики собрались вместе, чтобы записать все, о чем он говорил в течение этих сорока двух лет. Но возникла проблема, ни один из них не находился неотлучно подле Будды на протяжении всех сорока двух лет. Ананда, не будучи просветленным, не имел права на участие в собрании: как могли они полагаться на слова несведущего, непросветленного человека, ведь в таком случае нельзя было бы сказать наверняка, действительно ли он это слышал или же просто вообразил, не упустил ли чего и не предложил ли собственной интерпретации! Это бы сильно осложнило дело.
Таким образом, сложилась довольно печальная картина: в зале проходило собрание, а за его пределами, на ступеньках, сидел Ананда, проживший с Буддой сорок два года и знавший больше кого бы то ни было. В его памяти было запечатлено каждое мгновение этой жизни. Но он не был просветленным. Заливаясь слезами, Ананда сидел за пределами зала. Что-то происходило в нем. Он никогда не плакал прежде.
С этими слезами его эго исчезало; он становился подобен ребенку.
Дверь зала приоткрылась. Оттуда выглянули, чтобы убедиться, что Ананда еще здесь, поскольку просили его: «Ты посиди снаружи, и, если нам потребуется твое подтверждение, мы спросим тебя. Но присутствовать на собрании ты не можешь.»
Трансформированное существо предстало их глазам. Прежнего Ананды, прежнего эгоиста не стало. Это было невинное существо, заливающееся слезами радости... Все они увидели исходящий от него свет.
«Входи, — пригласили его. — Теперь нам нечего опасаться. И все же, как странно... Сорок два года ты не мог достичь просветления и достиг его за двадцать четыре часа!» И на подобные явления постоянно указывал Гаутама Будда.
«Я сам виноват в этом, — отвечал Ананда. — Его смерть стала смертью моего эго.»
Всеми дошедшими до нас письменными свидетельствами мы обязаны Ананде.
Были и другие просветленные ученики, которые не умерли вместе с Гаутамой Буддой. Часто их спрашивали (а после смерти Махакашьяпы это был не пустой вопрос): «Вот Махакашьяпа умер, а как же вы можете жить?»
Один из учеников, Моггалаян, ответил: «Теперь мне необходимо жить во имя распространения учения моего мастера. Да я и не живу более: я умер вместе с ним, и теперь он живет во мне. Путь Махакашьяпы: раствориться в Гаутаме Будде – лишь один из путей. Мой же путь иной. И я тоже растворился, но смерть здесь ни при чем. Ведь в мире так много слепых, которым нужны глаза, столь многим, пребывающих во тьме, необходим свет. Я постараюсь жить как можно дольше. Жизнь свою я посвящаю Будде.»
Так что данный вопрос не может быть однозначно решен одним человеком. Каждой должен быть уникален по-своему. Кто-то свящает мастеру свою смерть, а кто-то -жизнь. И невозможно оценить, что больше. Вероятно, и не нужно сравнивать. И в том и в другом случае человек остается самим собой. И тогда, где бы вы ни находились, пространство с его расстояниями не будет иметь для вас никакого значения. А на определенном уровне глубины потеряет значение и время. Если же вы почувствуете , что и пространство и время утратили для вас реальность, знайте что вы действительно коснулись стоп мастера
И тогда, что бы ни произошло с вами: Жизнь ради распространения учения или смерть – что бы не произошло с вами естественно и спонтанно – пусть это произойдет.
Мысли о смерти часто посещали меня в годы моего ученичества. Как может ученик умереть в присутствии мастера, особенно если последний физически находится далеко от него?
Бхагван, является ли Махакашьяпа единственным ответом?
Вопрос состоит не в том, находитесь ли вы в присутствии мастера, но в том, полны ли вы любви и доверия к нему.
Физическая близость ничего не значит. Важна лишь духовная близость.
Любви и доверия достаточно. Вы можете находиться хоть на Луне — мастер будет рядом. На самом-то деле он будет внутри вас, поскольку по мере усиления вашей любви что-то в мастере, какие-то его энергии начнут плавиться и перетекать в вас, сливаться с вами.
Страх перед физическим расстоянием — это лишь страх перед нехваткой любви и доверия.
Махакашьяпа — недостаточный ответ. Каждый должен найти ответ сам для себя. Махакашьяпа пребывал подле Будды и умер сразу вслед за ним, не в силах жить без него. Но в том и уникальность Махакашьяпы. И это не единственный ответ.
Для пояснения расскажу еще несколько историй, связанных с Буддой.
Ананда жил 45 лет подле Будды. Никто иной не прожил рядом с Буддой так много лет. Никому иному это не было дозволено. И вот в чем дело: Ананда был двоюродным братом Будды, да к тому же старшим. А по восточной традиции... Перед принятием посвящения Ананда как старший брат, обратился к Гаутаме Будде с такими словами: «Послушай, Сиддхартха (таково было его родовое имя) После посвящения я стану делать все, что бы ты мне ни сказал. Я сделаюсь твоим учеником, ты — моим мастером. Но пока еще я для тебя старший брат, а ты для меня младший. И ты должен выполнить все, что я скажу тебе. Запомни же три вещи и не забывай о них, когда я сделаюсь твоим учеником.» Это очень красивая история.
«Что это за три вещи?» — спросил Будда.
И Ананда ответил: «Во-первых, я всегда буду жить с тобой, и ты не сможешь никуда отослать меня для распространения учения. Во-вторых, если я пожелаю, чтобы ты с кем-либо встретился, случись то хоть среди ночи, ты не должен отказать мне — такова будет моя личная привилегия. И в-третьих, я буду спать в одной спальне с тобою. Даже во время твоего сна я буду подле тебя.» Будда пообещал, и соблюдал все условия на протяжении сорока двух лет.
Однако Ананда не достиг просветления. Каковы же были его муки и страдания: пришедшие к Будде гораздо позже него становились просветленными, он же пребывал в прежнем неведении.
«Что же теперь будет со мною? — сокрушался он в день смерти Будды. — Ведь если я не сумел достичь просветления, даже находясь подле тебя двадцать четыре часа в сутки в течение сорока двух лет плюс-минус день, без тебя у меня и вовсе не остается надежды на это.»
«Тебе не ведомы законы развития жизни, — отвечал ему Будда. — А что, если ты сможешь достичь просветления лишь после моей смерти? Что, если как раз я-то и являюсь для тебя преградой, поскольку воспринимаем тобою как некая гарантия? Еще в тот день, когда ты поставил три своих условия, я подумал, что они станут барьером на твоем пути. Ты никак не способен абстрагироваться от мысли, что ты мой старший брат. Даже сейчас ты не в силах забыть о своих привилегиях перед другими, о том, что лишь для тебя одного согласился я выполнить три условия. Возможно, сама моя смерть поможет тебе.»
Будда умер. А через двадцать четыре часа все его просветленные ученики собрались вместе, чтобы записать все, о чем он говорил в течение этих сорока двух лет. Но возникла проблема, ни один из них не находился неотлучно подле Будды на протяжении всех сорока двух лет. Ананда, не будучи просветленным, не имел права на участие в собрании: как могли они полагаться на слова несведущего, непросветленного человека, ведь в таком случае нельзя было бы сказать наверняка, действительно ли он это слышал или же просто вообразил, не упустил ли чего и не предложил ли собственной интерпретации! Это бы сильно осложнило дело.
Таким образом, сложилась довольно печальная картина: в зале проходило собрание, а за его пределами, на ступеньках, сидел Ананда, проживший с Буддой сорок два года и знавший больше кого бы то ни было. В его памяти было запечатлено каждое мгновение этой жизни. Но он не был просветленным. Заливаясь слезами, Ананда сидел за пределами зала. Что-то происходило в нем. Он никогда не плакал прежде.
С этими слезами его эго исчезало; он становился подобен ребенку.
Дверь зала приоткрылась. Оттуда выглянули, чтобы убедиться, что Ананда еще здесь, поскольку просили его: «Ты посиди снаружи, и, если нам потребуется твое подтверждение, мы спросим тебя. Но присутствовать на собрании ты не можешь.»
Трансформированное существо предстало их глазам. Прежнего Ананды, прежнего эгоиста не стало. Это было невинное существо, заливающееся слезами радости... Все они увидели исходящий от него свет.
«Входи, — пригласили его. — Теперь нам нечего опасаться. И все же, как странно... Сорок два года ты не мог достичь просветления и достиг его за двадцать четыре часа!» И на подобные явления постоянно указывал Гаутама Будда.
«Я сам виноват в этом, — отвечал Ананда. — Его смерть стала смертью моего эго.»
Всеми дошедшими до нас письменными свидетельствами мы обязаны Ананде.
Были и другие просветленные ученики, которые не умерли вместе с Гаутамой Буддой. Часто их спрашивали (а после смерти Махакашьяпы это был не пустой вопрос): «Вот Махакашьяпа умер, а как же вы можете жить?»
Один из учеников, Моггалаян, ответил: «Теперь мне необходимо жить во имя распространения учения моего мастера. Да я и не живу более: я умер вместе с ним, и теперь он живет во мне. Путь Махакашьяпы: раствориться в Гаутаме Будде – лишь один из путей. Мой же путь иной. И я тоже растворился, но смерть здесь ни при чем. Ведь в мире так много слепых, которым нужны глаза, столь многим, пребывающих во тьме, необходим свет. Я постараюсь жить как можно дольше. Жизнь свою я посвящаю Будде.»
Так что данный вопрос не может быть однозначно решен одним человеком. Каждой должен быть уникален по-своему. Кто-то свящает мастеру свою смерть, а кто-то -жизнь. И невозможно оценить, что больше. Вероятно, и не нужно сравнивать. И в том и в другом случае человек остается самим собой. И тогда, где бы вы ни находились, пространство с его расстояниями не будет иметь для вас никакого значения. А на определенном уровне глубины потеряет значение и время. Если же вы почувствуете , что и пространство и время утратили для вас реальность, знайте что вы действительно коснулись стоп мастера
И тогда, что бы ни произошло с вами: Жизнь ради распространения учения или смерть – что бы не произошло с вами естественно и спонтанно – пусть это произойдет.
10 октября 1986 г. Бомбей
Вопрос 1
Любимый Бхагван,
Часто мне хотелось задать Вам тот или иной вопрос, но стоило мне немного подождать, как Вы сами давали мне на него ответ, И в то же время мне становилось ясно, что это глупые вопросы, порожденные моим умом, но не сердцем. Вопреки любым ответам сердцу моему хочется лишь плакать, а уму — лишь знать.
Не могли бы вы рассказать, как быть с непрестанно вопрошающим умом, который по существу не трогают никакие ответы? Или я просто греческий осел?
Ученик, умеющий ждать, получает в нужное время ответы на все свои вопросы. Но умение ждать — великое качество. Оно сочетает в себе глубокое терпение и огромное доверие. Ум не умеет ждать. Он всегда торопится.
Терпение ему неведомо. Поэтому он продолжает нагромождать вопрос на вопрос, так и не получая ответа.
Это весьма деликатно и непросто для понимания: важен не сам ответ, а своевременность его получения, готовность к этому. Иначе он просто просвистит у вас над головой. Нетерпеливый ум задает слишком много вопросов. Он забывает о том, что задавание вопросов само по себе лишено смысла, важен на самом-то деле только ответ. Но ответ нуждается в тишине, покое, открытости и восприимчивости — качествах, чуждых уму. И поэтому ум все продолжает спрашивать на протяжении тысячелетий и все не получает ответа.
В мире ума существуют только вопросы.
В мире сердца — лишь ответы. И это потому, что сердце умеет просто ждать, не задавая вопросов. И пусть весна приходит в свое время. Оно умеет ждать, как ждет земля, томясь от жажды, но зная, что придут облака, обильные дождем, как всегда они приходили. И нет причин для недоверия. Ведь мир не знает исключений, когда доверие бы не оправдалось, ожидаемое не свершилось, а терпение не было бы щедро вознаграждено.
Функции сердца и ума противоположны, диаметрально противоположны. Ум рождает философии, теологии, идеологии. И все это вопросы, на которые нет ответов. Сердце просто ждет. И в нужный момент ответ сам собою распускается в нем, подобно цветку.
У сердца нет вопросов. И тем не менее оно получает ответ.
У ума тысяча один вопрос. Тем не менее он никогда не получает ответа, поскольку не знает, как его получить. Ваш ум переполнен вопросами. И все же вы могли заметить, что ответы на них пришли один за другим. И это порождает в вас новое понимание, новое доверие. Новые измерения открываются: необходимость ждать в состоянии бодрствования и готовности. И тогда, если это необходимо, ответ явится. Вы могли также заметить глупость большинства вопросов, занимающих ум. И не большинство даже, все они глупы по той простой причине, что, задавая их, ум не утруждает себя восприимчивостью к ответам. Его больше интересуют сами вопросы. Даже если он и получает ответ, сам он в это время уже занят новым вопросом. К примеру, он может, выслушивая ответ, сделать из него еще десяток вопросов.
Вопросы возникают в уме примерно так, как вырастают листья на деревьях. И мало-помалу они становятся все глупее и глупее.
Ведь не так уж и просто придумать много существенных вопросов, а малое их количество не способно удовлетворить запросы ума.
Он жаден. Ему хочется обо всем спросить. Он желает знать все, но ничего не готов понять. Но существует лишь несколько существенных вопросов.
И лишь один основной.
Однако малым количеством не удовлетворить жадности ума.
Вы, вероятно, поразитесь, узнав, что этимология английского слова «greed» («жадность») восходит к весьма странному санскритскому корню. И если вам захочется взглянуть на народ, от которого пошло употребление данного корня, большую часть его вы обнаружите в Бомбее. На санскрите «стервятник» будет «giddha». Именно от корня этого слова и произошло английское слово «greed» («жадность»). Бомбей славится самым большим в мире числом стервятников, поскольку наибольшее количество парсов во всем мире также проживает в этом городе. А между парсами и стервятниками существует определенная связь.
Среди парсов бытует достаточно необычный способ захоронения покойных. Они не сжигают тела, как это делают индусы, буддисты и джайнисты; не хоронят его в земле, как это делают христиане, магометане и евреи. Для этого у них существует собственный уникальный обряд, которому они находят определенное логическое обоснование.
На их кладбище... А в Бомбее можно увидеть самое большое кладбище парсов, поскольку в этом городе насчитывается самое большое число представителей этого народа... На их кладбище находится большой колодец. Поверх него положены стальные прутья. Мертвое тело опускают на эти стальные прутья, между которыми имеются зазоры. Со всех сторон колодец окружен вековыми деревьями, на ветвях которых сидят тысячи стервятников в ожидании смерти очередного несчастного парса. Ведь стервятникам кушать хочется каждый день, и парсы обеспечивают их пищей. Тело умершего парса кладут на прутья колодца, и стервятники пожирают все, что годится им в пищу. То, что не годится: кости и тому подобное, — проваливается в колодец сквозь зазоры между прутьями.
На первый взгляд обычай выглядит довольно странно: «Да что же вы делаете?» Однако у парсов на этот счет существует собственное логическое обоснование. В этом мире у всех предрассудков имеется разумная основа. И вот как они это объясняют: «Поскольку мы всю жизнь что-нибудь едим, настает и наш черед быть съеденными.» Прелестная логика. Всю свою жизнь вы чем-то питались: животными, если вы употребляете в пищу мясо, или же растениями, также являющимися живыми существами, если вы вегетарианец. Всю свою жизнь вы ели, и для вас естественно стать частью того же самого цикла, будучи съеденным. Послушать парсов, так нет ничего более естественного.
Думаю, тем, кто верит в природу, понравится эта идея. Ведь сожжение тела — это акт уничтожения пищи, в результате которого неизбежно должны погибнуть или остаться голодными несколько стервятников.
В индусских деревнях стервятников нет. Что им там делать? В лучшем случае изредка подохнет корова или бык, давая им возможность поживиться останками. Сейчас по всему миру весьма распространено движение интеллектуалов, призывающих ни в чем не нарушать естества циклов природы. Всю свою жизнь мы едим — настает и наш черед быть съеденными. А если вы все равно умерли, к чему безо всякой надобности уничтожать прекрасную пищу для стервятников? Стоит прокатиться в Бомбей, чтобы стать свидетелем очаровательной сцены, которой больше нигде в мире не увидишь.
Огромное количество стервятников собирается вместе только для того, чтобы дождаться смерти очередного несчастного парса. И взывает к Богу: «Прикончи сегодня кого-нибудь.» И, судя по всему, Господь прислушивается: парсам просто ничего другого не остается, как умирать.
Итак английское слово «greed» («жадность») восходит к тому же корню, что и санскритское «giddha» («стервятник»).
Стервятник — один из самых отвратительных представителей среди всех известных птиц. И жадность являет собой одно из самых отвратительных мыслимых свойств человеческой натуры.
Ум — это и есть стервятник. Его ничем не удовлетворишь. И чем больше ему даешь, тем больше он берет и тем больше требует. Чувство благодарности ему чуждо. Он вечно жалуется, что ему мало. Всего ему мало.
Вопрос следует за вопросом: осмысленный за бессмысленным, релевантный за нерелевантным, — и в уме совсем не остается места, куда бы мог проникнуть какой бы то ни было ответ. Он так запружен вопросами...
Сердце не знает вопросов.
Здесь-то и кроется одна из загадок жизни: с одной стороны, ум, вечно задающий вопросы и никогда не получающий на них ответов; с другой — сердце, никогда ни о чем не спрашивающее и получающее ответ.
Об одном только нужно не забывать: уму присущ шум, просто-таки сумасшедший шум. Сердце может получить ответ, но из-за шума, не стихающего в уме, этого не заметить. Не почувствовать, что ответ уже в нем, что оно беременно им. Ум не просто нарушает ваши внутренние покой и тишину. Он нарушает их до такой степени, что сердце, ответственное в вас за слушание тишины, ожидание и восприятие, отказывается от какой бы то ни было связи с вашим существом. Ум приобретает монополию на все ваше существо, попросту выжив из него сердце.
Будучи безмолвным и будучи джентльменом, сердце не вступает в спор, а просто спускается вниз по улице и ждет на обочине дороги. Ум стремится захватить всю территорию. Ученику необходимо понять ситуацию. Диктат ума должен быть уничтожен, ум — только слуга, не господин. Истинный господин — сердце, поскольку именно в нем возникает все прекрасное. От него исходит все подлинно ценное: ваша любовь, ваше сострадание, ваша медитация.
Все, что обладает истинной ценностью, распускается в саду вашего сердца.
Ум — пустыня, где ничто не произрастает — один лишь песок да бесплодная земля. Она никогда не приносит ни цветов, ни плодов. И вам должно стать ясно, что не нужно так заботиться о своем уме, как вы о нем до сих пор заботились. Его надо поставить на свое место. Трон отдайте сердцу.
Это та революция, совершив которую, ученик становится посвященным. И случается это тогда, когда сердце становится господином, а ум — слугой.
Помните, что ум — превосходный слуга. Это лучший слуга и худший господин на свете.
Сердце, будь оно на троне или на улице, — ваша единственная надежда, единственная возможность соединения с собственной сущностью, единственный мостик, соединяющий вас со всем сущим.
Лишь оно дает возможность песням рождаться в вас, звездам — делиться с вами светом, а вашей жизни походить на праздник и танец.
Вы спрашиваете, как же остановить этот постоянно вопрошающий ум, как воспрепятствовать этому непрестанному потоку тупых вопросов.
Тут-то каждый и совершает неверный шаг. Если пытаться остановить ум, ничего из этого не выйдет. В жизни вам его не остановить. Попросту игнорируйте его, не замечайте. Пускай он себе болтает.
Относитесь к уму отстраненно, безразлично. Будто для вас абсолютно не имеет значения, сотрясает он воздух вопросами или нет. Лишь такая отчужденность, подобное игнорирование, которому Будда подобрал точное название «upeksha», такое безразличие мало-помалу приведут к чуду.
Вам не добиться желаемого результата посредством борьбы. Ведь в борьбе вы отдаете противнику свою энергию. Вы направляете на ум свое внимание, а он им питается. Вы запутываетесь в его сетях, он же наслаждается славной схваткой. Никому еще не удалось остановить ум посредством борьбы. Уясните для себя главное: не предпринимайте никаких шагов к борьбе.
Часто мне хотелось задать Вам тот или иной вопрос, но стоило мне немного подождать, как Вы сами давали мне на него ответ, И в то же время мне становилось ясно, что это глупые вопросы, порожденные моим умом, но не сердцем. Вопреки любым ответам сердцу моему хочется лишь плакать, а уму — лишь знать.
Не могли бы вы рассказать, как быть с непрестанно вопрошающим умом, который по существу не трогают никакие ответы? Или я просто греческий осел?
Ученик, умеющий ждать, получает в нужное время ответы на все свои вопросы. Но умение ждать — великое качество. Оно сочетает в себе глубокое терпение и огромное доверие. Ум не умеет ждать. Он всегда торопится.
Терпение ему неведомо. Поэтому он продолжает нагромождать вопрос на вопрос, так и не получая ответа.
Это весьма деликатно и непросто для понимания: важен не сам ответ, а своевременность его получения, готовность к этому. Иначе он просто просвистит у вас над головой. Нетерпеливый ум задает слишком много вопросов. Он забывает о том, что задавание вопросов само по себе лишено смысла, важен на самом-то деле только ответ. Но ответ нуждается в тишине, покое, открытости и восприимчивости — качествах, чуждых уму. И поэтому ум все продолжает спрашивать на протяжении тысячелетий и все не получает ответа.
В мире ума существуют только вопросы.
В мире сердца — лишь ответы. И это потому, что сердце умеет просто ждать, не задавая вопросов. И пусть весна приходит в свое время. Оно умеет ждать, как ждет земля, томясь от жажды, но зная, что придут облака, обильные дождем, как всегда они приходили. И нет причин для недоверия. Ведь мир не знает исключений, когда доверие бы не оправдалось, ожидаемое не свершилось, а терпение не было бы щедро вознаграждено.
Функции сердца и ума противоположны, диаметрально противоположны. Ум рождает философии, теологии, идеологии. И все это вопросы, на которые нет ответов. Сердце просто ждет. И в нужный момент ответ сам собою распускается в нем, подобно цветку.
У сердца нет вопросов. И тем не менее оно получает ответ.
У ума тысяча один вопрос. Тем не менее он никогда не получает ответа, поскольку не знает, как его получить. Ваш ум переполнен вопросами. И все же вы могли заметить, что ответы на них пришли один за другим. И это порождает в вас новое понимание, новое доверие. Новые измерения открываются: необходимость ждать в состоянии бодрствования и готовности. И тогда, если это необходимо, ответ явится. Вы могли также заметить глупость большинства вопросов, занимающих ум. И не большинство даже, все они глупы по той простой причине, что, задавая их, ум не утруждает себя восприимчивостью к ответам. Его больше интересуют сами вопросы. Даже если он и получает ответ, сам он в это время уже занят новым вопросом. К примеру, он может, выслушивая ответ, сделать из него еще десяток вопросов.
Вопросы возникают в уме примерно так, как вырастают листья на деревьях. И мало-помалу они становятся все глупее и глупее.
Ведь не так уж и просто придумать много существенных вопросов, а малое их количество не способно удовлетворить запросы ума.
Он жаден. Ему хочется обо всем спросить. Он желает знать все, но ничего не готов понять. Но существует лишь несколько существенных вопросов.
И лишь один основной.
Однако малым количеством не удовлетворить жадности ума.
Вы, вероятно, поразитесь, узнав, что этимология английского слова «greed» («жадность») восходит к весьма странному санскритскому корню. И если вам захочется взглянуть на народ, от которого пошло употребление данного корня, большую часть его вы обнаружите в Бомбее. На санскрите «стервятник» будет «giddha». Именно от корня этого слова и произошло английское слово «greed» («жадность»). Бомбей славится самым большим в мире числом стервятников, поскольку наибольшее количество парсов во всем мире также проживает в этом городе. А между парсами и стервятниками существует определенная связь.
Среди парсов бытует достаточно необычный способ захоронения покойных. Они не сжигают тела, как это делают индусы, буддисты и джайнисты; не хоронят его в земле, как это делают христиане, магометане и евреи. Для этого у них существует собственный уникальный обряд, которому они находят определенное логическое обоснование.
На их кладбище... А в Бомбее можно увидеть самое большое кладбище парсов, поскольку в этом городе насчитывается самое большое число представителей этого народа... На их кладбище находится большой колодец. Поверх него положены стальные прутья. Мертвое тело опускают на эти стальные прутья, между которыми имеются зазоры. Со всех сторон колодец окружен вековыми деревьями, на ветвях которых сидят тысячи стервятников в ожидании смерти очередного несчастного парса. Ведь стервятникам кушать хочется каждый день, и парсы обеспечивают их пищей. Тело умершего парса кладут на прутья колодца, и стервятники пожирают все, что годится им в пищу. То, что не годится: кости и тому подобное, — проваливается в колодец сквозь зазоры между прутьями.
На первый взгляд обычай выглядит довольно странно: «Да что же вы делаете?» Однако у парсов на этот счет существует собственное логическое обоснование. В этом мире у всех предрассудков имеется разумная основа. И вот как они это объясняют: «Поскольку мы всю жизнь что-нибудь едим, настает и наш черед быть съеденными.» Прелестная логика. Всю свою жизнь вы чем-то питались: животными, если вы употребляете в пищу мясо, или же растениями, также являющимися живыми существами, если вы вегетарианец. Всю свою жизнь вы ели, и для вас естественно стать частью того же самого цикла, будучи съеденным. Послушать парсов, так нет ничего более естественного.
Думаю, тем, кто верит в природу, понравится эта идея. Ведь сожжение тела — это акт уничтожения пищи, в результате которого неизбежно должны погибнуть или остаться голодными несколько стервятников.
В индусских деревнях стервятников нет. Что им там делать? В лучшем случае изредка подохнет корова или бык, давая им возможность поживиться останками. Сейчас по всему миру весьма распространено движение интеллектуалов, призывающих ни в чем не нарушать естества циклов природы. Всю свою жизнь мы едим — настает и наш черед быть съеденными. А если вы все равно умерли, к чему безо всякой надобности уничтожать прекрасную пищу для стервятников? Стоит прокатиться в Бомбей, чтобы стать свидетелем очаровательной сцены, которой больше нигде в мире не увидишь.
Огромное количество стервятников собирается вместе только для того, чтобы дождаться смерти очередного несчастного парса. И взывает к Богу: «Прикончи сегодня кого-нибудь.» И, судя по всему, Господь прислушивается: парсам просто ничего другого не остается, как умирать.
Итак английское слово «greed» («жадность») восходит к тому же корню, что и санскритское «giddha» («стервятник»).
Стервятник — один из самых отвратительных представителей среди всех известных птиц. И жадность являет собой одно из самых отвратительных мыслимых свойств человеческой натуры.
Ум — это и есть стервятник. Его ничем не удовлетворишь. И чем больше ему даешь, тем больше он берет и тем больше требует. Чувство благодарности ему чуждо. Он вечно жалуется, что ему мало. Всего ему мало.
Вопрос следует за вопросом: осмысленный за бессмысленным, релевантный за нерелевантным, — и в уме совсем не остается места, куда бы мог проникнуть какой бы то ни было ответ. Он так запружен вопросами...
Сердце не знает вопросов.
Здесь-то и кроется одна из загадок жизни: с одной стороны, ум, вечно задающий вопросы и никогда не получающий на них ответов; с другой — сердце, никогда ни о чем не спрашивающее и получающее ответ.
Об одном только нужно не забывать: уму присущ шум, просто-таки сумасшедший шум. Сердце может получить ответ, но из-за шума, не стихающего в уме, этого не заметить. Не почувствовать, что ответ уже в нем, что оно беременно им. Ум не просто нарушает ваши внутренние покой и тишину. Он нарушает их до такой степени, что сердце, ответственное в вас за слушание тишины, ожидание и восприятие, отказывается от какой бы то ни было связи с вашим существом. Ум приобретает монополию на все ваше существо, попросту выжив из него сердце.
Будучи безмолвным и будучи джентльменом, сердце не вступает в спор, а просто спускается вниз по улице и ждет на обочине дороги. Ум стремится захватить всю территорию. Ученику необходимо понять ситуацию. Диктат ума должен быть уничтожен, ум — только слуга, не господин. Истинный господин — сердце, поскольку именно в нем возникает все прекрасное. От него исходит все подлинно ценное: ваша любовь, ваше сострадание, ваша медитация.
Все, что обладает истинной ценностью, распускается в саду вашего сердца.
Ум — пустыня, где ничто не произрастает — один лишь песок да бесплодная земля. Она никогда не приносит ни цветов, ни плодов. И вам должно стать ясно, что не нужно так заботиться о своем уме, как вы о нем до сих пор заботились. Его надо поставить на свое место. Трон отдайте сердцу.
Это та революция, совершив которую, ученик становится посвященным. И случается это тогда, когда сердце становится господином, а ум — слугой.
Помните, что ум — превосходный слуга. Это лучший слуга и худший господин на свете.
Сердце, будь оно на троне или на улице, — ваша единственная надежда, единственная возможность соединения с собственной сущностью, единственный мостик, соединяющий вас со всем сущим.
Лишь оно дает возможность песням рождаться в вас, звездам — делиться с вами светом, а вашей жизни походить на праздник и танец.
Вы спрашиваете, как же остановить этот постоянно вопрошающий ум, как воспрепятствовать этому непрестанному потоку тупых вопросов.
Тут-то каждый и совершает неверный шаг. Если пытаться остановить ум, ничего из этого не выйдет. В жизни вам его не остановить. Попросту игнорируйте его, не замечайте. Пускай он себе болтает.
Относитесь к уму отстраненно, безразлично. Будто для вас абсолютно не имеет значения, сотрясает он воздух вопросами или нет. Лишь такая отчужденность, подобное игнорирование, которому Будда подобрал точное название «upeksha», такое безразличие мало-помалу приведут к чуду.
Вам не добиться желаемого результата посредством борьбы. Ведь в борьбе вы отдаете противнику свою энергию. Вы направляете на ум свое внимание, а он им питается. Вы запутываетесь в его сетях, он же наслаждается славной схваткой. Никому еще не удалось остановить ум посредством борьбы. Уясните для себя главное: не предпринимайте никаких шагов к борьбе.