Страница:
Те, кто любил глубоко, способны к глубокой медитации; те, кто любил в отношениях, теперь способны быть сами по себе. Теперь они стали зрелыми, теперь другой не нужен. Если есть другой, они могут делиться, но потребность исчезла; теперь нет никакой зависимости.
Сознание осознает, что в конце смерть. Если сознание осознает, что в конце смерть, возникает страх. Этот страх создает у тебя внутри постоянное стремление к бегству. Тогда ты бежишь от жизни; каждый раз, когда ты сталкиваешься с жизнью, каждый раз, когда ты сталкиваешься с намеком на жизнь, ты от нее убегаешь, потому что везде, где есть жизнь, приходит намек, проблеск смерти. Люди, которые слишком боятся смерти, никогда не влюбляются в людей, они влюбляются в вещи: вещи никогда не умирают, потому что никогда не живут.
Вещи могут оставаться с тобой вечно, к тому же они заменимы. Если одной машины не станет, ты сможешь заменить ее другой, точно такой же марки. Но нельзя заменить человека — если твоя жена умирает, она умирает навсегда. У тебя может быть другая жена, но никакая женщина никогда ее не заменит — лучше или хуже, но никакая другая женщина не может быть точно такой же. Если твой ребенок умирает, ты можешь усыновить другого, но ни у какого усыновленного ребенка не будет такого же качества, как у твоего собственного. Рана остается, ее нельзя исцелить. Люди, которые слишком боятся смерти, начинают бояться жизни. Тогда они накапливают вещи: большой дворец, большая машина, миллионы долларов, рупий, того и другого, вещи, которые бессмертны. Рупия более бессмертна, чем роза. Они не беспокоятся о розах, они продолжают накапливать только рупии.
Рупия никогда не умирает, она почти бессмертна, но роза... Утром она была жива, к вечеру ее больше нет. Они начинают бояться роз, они не смотрят на них. Или иногда, если возникает желание, они покупают пластмассовые цветы. Они хороши. Ты можешь быть непринужденным с пластмассовыми цветами, потому что они дают тебе чувство бессмертия. Они могут быть с тобой вечно и бесконечно. Настоящая роза — утром она так жива, к вечеру ее не стало, лепестки опали на землю, она вернулась к изначальному источнику. Она приходит из земли, цветет некоторое время, посылает свой аромат всему существованию... Затем — миссия выполнена, послание отправлено, она тихо падает снова на землю и исчезает, без единой слезы, без малейшей борьбы. Видели ли вы, как падают на землю лепестки цветка? Как красиво и изящно они падают, не цепляясь; ни на мгновение они не пытаются уцепиться. Просто налетает ветерок, и весь цветок уходит в землю, возвращается к источнику.
Человек, который боится смерти, будет бояться и жизни, будет бояться и любви, потому что любовь — это тоже цветок, любовь — это не рупия. Человек, который боится жизни, может жениться, но никогда не влюбится. Брак похож на рупию, любовь похожа на цветок розы. Может быть, она есть, может быть, ее нет, но ты не можешь быть в ней уверенным, в ней нет никакого легального бессмертия. Брак — это что-то такое, за что можно уцепиться, о нем есть свидетельство, за ним стоит суд. За ним стоит власть полиции и президента, и все они придут на помощь, если что-то пойдет не так.
Но с любовью... Конечно, и в розах есть собственная сила, но розы не полицейские, не президенты, они не могут защищать.
Любовь приходит и уходит, брак только приходит. Это мертвое явление, это институция. Просто невероятно, что люди продолжают жить в институциях. Испуганные, боящиеся смерти, они убили все возможности смерти отовсюду. Они окружают себя иллюзией, что все останется таким, как есть. Все надежно и безопасно. Скрываясь за этой безопасностью, они чувствуют себя в безопасности, но это по-дурацки, глупо. Ничто не может их спасти; смерть придет и постучит в их двери, и они умрут.
Сознание может принять два взгляда на жизнь. Один — бояться жизни, потому что посредством жизни приходит смерть. Другой — любить жизнь так глубоко, чтобы ты начал любить и смерть, потому что это глубочайшее ее внутреннее ядро. Первый подход приходит из мышления, второй — из медитации. Первый подход приходит из-за слишком многих мыслей, второй — из лишенного мыслей ума, из не-ума. Сознание может быть низведено до мыслей; мысли могут снова расплавиться в сознании.
Просто подумайте о реке холодной зимой. Когда начинают появляться льдины, определенные части воды замерзли. Затем, становится совсем холодно, температура падает ниже нуля, и вся река замерзает. Теперь нет никакого движения, никакого потока. Сознание — это река, поток: чем больше мыслей, тем более поток заморожен. Если мыслей слишком много, столько мысле-препятствий, нет никакой возможности потока. Тогда река замерзает полностью. Ты полностью мертв.
Но если река полностью течет, если ты расплавляешь льдины, расплавляешь все, что заморожено, все мысли... Именно это и есть медитация: это усилие разморозить все мысли. Их можно снова конвертировать в сознание. Тогда река течет, в реке есть течение, она жива, пульсирует жизнью, танцует, движется к морю. Море означает смерть. Река исчезнет, исчезнет навечно, станет одним целым с безбрежным, и у нее больше не будет никакой индивидуальности. У нее не будет собственного имени: Ганг больше не будет Гангом, Волга больше не будет Волгой. Они исчезают в необозначенном на картах.
Если ум боится, он становится водоворотом мыслей. Если ты тоже слишком думающий человек, постоянно думающий с утра до вечера, с вечера до утра: днем — мысли, мысли и мысли, ночью — сны, сны и сны, твоя река замерзла. Это тоже часть страха: твоя река настолько замерзла, что ты не можешь двигаться, и океан остается далеко. Если ты движешься, то впадешь в океан.
Медитация — это усилие тебя разморозить. Мысли мало-помалу тают, как снег, снова становятся текучими, ум становится потоком. Теперь ничто не преграждает ему путь, и он беспрепятственно движется к океану.
Если сознание становится медитативным, ты принимаешь смерть, и тогда смерть — не что-то отдельное, это ты сам. Тогда ты принимаешь смерть как отдых; тогда ты принимаешь смерть как окончательное расслабление; тогда ты принимаешь смерть как удаление от дел. Ты удаляешься от дел. Весь день ты тяжело работал, вечером приходишь домой и засыпаешь, удаляешься от дел. Жизнь подобна дню, смерть подобна ночи.
Этот страх — не страх смерти, это страх времени, и если ты в него глубоко заглянешь, то найдешь, что это страх непрожитой жизни — ты не был способен жить. Если ты живешь, тогда страха нет. Если жизнь приходит к осуществленности, страха нет. Если ты наслаждался, достигал вершин, которые может дать жизнь, — если твоя жизнь была оргазмическим опытом, глубокой поэзией, вибрировавшей у тебя внутри, песней, праздником, церемонией, и ты прожил каждое мгновение во всей его тотальности — тогда страха времени нет. Тогда страх исчезает.
Ты готов, даже если смерть придет сегодня, ты готов: ты узнал жизнь. Фактически, ты будешь приветствовать смерть, потому что откроется новая возможность. Раскроется новая дверь, новая тайна. «Я прожил жизнь. Теперь в дверь стучится смерть, и я прыгну в открытую дверь. Входи! — потому что жизнь я уже узнал и хотел бы узнать и тебя».
Именно это случилось с Сократом, когда он умирал. Его ученики начали плакать и рыдать — естественно. Сократ открыл глаза и сказал:
— Перестаньте! Что вы делаете? Вы плачете и рыдаете? Я прожил свою жизнь, и прожил ее тотально. Теперь приходит смерть, и я полон энтузиазма. Я жду ее с такой огромной любовью, жаждой, надеждой. Открывается новая дверь, жизнь раскрывает новую тайну.
Кто-то спросил:
— И тебе не страшно?
— Я не вижу, почему человек должен бояться смерти... потому что, прежде всего, я совершенно не знаю, что со мной будет. Во-вторых, есть только две возможности: либо я выживу, — тогда нет никакой проблемы, и страх бессмыслен, — либо не выживу. Тогда тоже нет никакой проблемы, и страх бессмыслен. Если я не выживу, проблемы нет, — если нет меня, не может быть и проблемы, — а если выживу таким, какой я здесь, если выживет мое сознание, проблемы не будет и тогда, потому что я останусь прежним. Проблемы были и в жизни; я их решал. Поэтому, если буду я, и будут проблемы, я их решу.
Решить проблему всегда радостно; она бросает вызов. Ты принимаешь вызов, движешься в него, и когда ты ее решаешь, происходит огромное высвобождение счастья.
Страх смерти — это страх времени. А страх времени глубоко внутри — это страх непрожитых мгновений, непрожитой жизни.
Что же делать?
Живи больше, живи более интенсивно. Живи опасно. Это твоя жизнь. Не жертвуй ею ни ради какого рода глупости, которой тебя научили. Это твоя жизнь: живи ее! Не жертвуй ею ради слов, теорий, стран и политики. Не жертвуй ею ни ради кого другого. Живи ее! Не думай, что чтобы умереть, нужна храбрость.
Единственно возможная храбрость — тотально жить; никакой другой храбрости нет.
Умереть очень легко и просто. Ты можешь пойти и броситься в пропасть, можешь повеситься — это так просто. Ты можешь стать мучеником во имя страны, бога, религии, церкви... Всех этих мясников! Всех этих убийц!
Не жертвуй собой. Ты здесь ради себя самого и никого другого.
Просто живи. И живи в тотальной свободе, так интенсивно, чтобы каждое мгновение трансформировалось в вечность. Если ты проживаешь мгновение интенсивно, ты движешься в вертикальное, ты выпадаешь из горизонтального.
Есть два вида отношений со временем: одно — плыть на поверхности океана, другое — глубоко нырнуть, двигаться в глубину.
Если ты просто плывешь по поверхности, то всегда будешь бояться, потому что поверхность — не реальность. Поверхность — это на самом деле не океан, только граница, только периферия. Иди в глубину, двигайся в глубину. Проживая мгновение глубоко, ты больше не часть времени.
Если ты влюбляешься, глубоко влюбляешься, время исчезает. Когда ты с возлюбленной или возлюбленным, или с другом, внезапно — времени нет. Ты движешься в глубину. Если ты любишь музыку, если у тебя музыкальное сердце, ты знаешь, что время останавливается. Если у тебя есть чувство красоты, эстетическая восприимчивость и чувствительность — посмотри на цветок розы, и время исчезнет. Посмотри на Луну, и где время? Часы тут же останавливаются. Стрелки продолжают двигаться, но время останавливается. Если ты любил что-то глубоко, то знаешь, что трансцендировал время. Много раз тебе раскрывалась эта тайна. Ее тебе раскрывала сама жизнь.
Жизни хочется, чтобы ты наслаждался. Жизни хочется, чтобы ты праздновал. Жизни хочется, чтобы ты участвовал в ней так глубоко, чтобы не было раскаяния о прошлом, чтобы ты не вспоминал прошлого, потому что в каждое мгновение ты идешь глубже и глубже. В каждое мгновение жизнь становится более и более красивой, более и более оргазмической, вершинным опытом. Мало-помалу, когда ты сонастраиваешься с вершиной, она становится твоим жилищем.
Именно так живет просветленный человек: он живет тотально и из мгновения в мгновение.
Кто-то спросил дзэнского мастера:
— Что ты делаешь, с тех пор как стал просветленным?
Он ответил:
— Ношу воду из колодца, рублю дрова в лесу, когда голоден, ем, когда мне хочется спать, сплю — вот и все.
Но хорошо помните: когда человек, достигший глубокого понимания собственного существа, рубит дрова, он просто рубит дрова; больше никого нет. Фактически, рубящего нет; есть только рубка дров. Рубящего нет, потому что рубящий — это прошлое. Когда он ест, он просто ест.
Другой великий дзэнский мастер сказал:
— Когда сидишь, сиди; когда ходишь, ходи. И, самое главное, не шатайся.
Время стало проблемой, потому что ты не жил правильно. Простые вещи: принимая ванну, принимай ее тотально. Забудь обо всем мире! Сидя, сиди, ходя, ходи. И, главное, не шатайся. Сиди под душем, и пусть на тебя падает все существование. Небольшие вещи: уборка дома, приготовление пищи, стирка одежды или утренняя прогулка — делай их тотально. Тогда не нужно никакой медитации.
Медитация — не что иное, как способ научиться все делать тотально.
Как только ты этому научился, сделал всю свою жизнь медитацией, забудь всё о медитации: пусть жизнь будет единственным законом, пусть жизнь будет единственной медитацией. Тогда время исчезает, и помни: когда исчезает время, исчезает и смерть. Тогда ты не боишься смерти. Фактически, ты ждешь ее.
Просто подумай об этом явлении: как может существовать смерть, если ты ее ждешь?
Это ожидание не суицидально, это ожидание не патологично. Ты прожил свою жизнь. Если ты прожил, смерть становится самой вершиной всей жизни. Смерть — это высшая точка жизни, пик, кульминация.
Ты прожил все небольшие волны: еды, питья, сна, хождения, любви, — ты прожил маленькие и большие волны. Тогда приходит величайшая волна: ты умираешь. Ты и ее должен прожить во всей ее тотальности. Тогда человек готов умереть. Сама эта готовность — смерть самой смерти.
Именно так люди узнают, что ничто не умирает. Смерть бессильна, если ты готов ее прожить; власть смерти огромна, если ты ее боишься.
Непрожитая жизнь дает смерти власть. Тотально прожитая жизнь отнимает у смерти всю власть. Смерти нет.
Мужество жить
Сознание осознает, что в конце смерть. Если сознание осознает, что в конце смерть, возникает страх. Этот страх создает у тебя внутри постоянное стремление к бегству. Тогда ты бежишь от жизни; каждый раз, когда ты сталкиваешься с жизнью, каждый раз, когда ты сталкиваешься с намеком на жизнь, ты от нее убегаешь, потому что везде, где есть жизнь, приходит намек, проблеск смерти. Люди, которые слишком боятся смерти, никогда не влюбляются в людей, они влюбляются в вещи: вещи никогда не умирают, потому что никогда не живут.
Вещи могут оставаться с тобой вечно, к тому же они заменимы. Если одной машины не станет, ты сможешь заменить ее другой, точно такой же марки. Но нельзя заменить человека — если твоя жена умирает, она умирает навсегда. У тебя может быть другая жена, но никакая женщина никогда ее не заменит — лучше или хуже, но никакая другая женщина не может быть точно такой же. Если твой ребенок умирает, ты можешь усыновить другого, но ни у какого усыновленного ребенка не будет такого же качества, как у твоего собственного. Рана остается, ее нельзя исцелить. Люди, которые слишком боятся смерти, начинают бояться жизни. Тогда они накапливают вещи: большой дворец, большая машина, миллионы долларов, рупий, того и другого, вещи, которые бессмертны. Рупия более бессмертна, чем роза. Они не беспокоятся о розах, они продолжают накапливать только рупии.
Рупия никогда не умирает, она почти бессмертна, но роза... Утром она была жива, к вечеру ее больше нет. Они начинают бояться роз, они не смотрят на них. Или иногда, если возникает желание, они покупают пластмассовые цветы. Они хороши. Ты можешь быть непринужденным с пластмассовыми цветами, потому что они дают тебе чувство бессмертия. Они могут быть с тобой вечно и бесконечно. Настоящая роза — утром она так жива, к вечеру ее не стало, лепестки опали на землю, она вернулась к изначальному источнику. Она приходит из земли, цветет некоторое время, посылает свой аромат всему существованию... Затем — миссия выполнена, послание отправлено, она тихо падает снова на землю и исчезает, без единой слезы, без малейшей борьбы. Видели ли вы, как падают на землю лепестки цветка? Как красиво и изящно они падают, не цепляясь; ни на мгновение они не пытаются уцепиться. Просто налетает ветерок, и весь цветок уходит в землю, возвращается к источнику.
Человек, который боится смерти, будет бояться и жизни, будет бояться и любви, потому что любовь — это тоже цветок, любовь — это не рупия. Человек, который боится жизни, может жениться, но никогда не влюбится. Брак похож на рупию, любовь похожа на цветок розы. Может быть, она есть, может быть, ее нет, но ты не можешь быть в ней уверенным, в ней нет никакого легального бессмертия. Брак — это что-то такое, за что можно уцепиться, о нем есть свидетельство, за ним стоит суд. За ним стоит власть полиции и президента, и все они придут на помощь, если что-то пойдет не так.
Но с любовью... Конечно, и в розах есть собственная сила, но розы не полицейские, не президенты, они не могут защищать.
Любовь приходит и уходит, брак только приходит. Это мертвое явление, это институция. Просто невероятно, что люди продолжают жить в институциях. Испуганные, боящиеся смерти, они убили все возможности смерти отовсюду. Они окружают себя иллюзией, что все останется таким, как есть. Все надежно и безопасно. Скрываясь за этой безопасностью, они чувствуют себя в безопасности, но это по-дурацки, глупо. Ничто не может их спасти; смерть придет и постучит в их двери, и они умрут.
Сознание может принять два взгляда на жизнь. Один — бояться жизни, потому что посредством жизни приходит смерть. Другой — любить жизнь так глубоко, чтобы ты начал любить и смерть, потому что это глубочайшее ее внутреннее ядро. Первый подход приходит из мышления, второй — из медитации. Первый подход приходит из-за слишком многих мыслей, второй — из лишенного мыслей ума, из не-ума. Сознание может быть низведено до мыслей; мысли могут снова расплавиться в сознании.
Просто подумайте о реке холодной зимой. Когда начинают появляться льдины, определенные части воды замерзли. Затем, становится совсем холодно, температура падает ниже нуля, и вся река замерзает. Теперь нет никакого движения, никакого потока. Сознание — это река, поток: чем больше мыслей, тем более поток заморожен. Если мыслей слишком много, столько мысле-препятствий, нет никакой возможности потока. Тогда река замерзает полностью. Ты полностью мертв.
Но если река полностью течет, если ты расплавляешь льдины, расплавляешь все, что заморожено, все мысли... Именно это и есть медитация: это усилие разморозить все мысли. Их можно снова конвертировать в сознание. Тогда река течет, в реке есть течение, она жива, пульсирует жизнью, танцует, движется к морю. Море означает смерть. Река исчезнет, исчезнет навечно, станет одним целым с безбрежным, и у нее больше не будет никакой индивидуальности. У нее не будет собственного имени: Ганг больше не будет Гангом, Волга больше не будет Волгой. Они исчезают в необозначенном на картах.
Если ум боится, он становится водоворотом мыслей. Если ты тоже слишком думающий человек, постоянно думающий с утра до вечера, с вечера до утра: днем — мысли, мысли и мысли, ночью — сны, сны и сны, твоя река замерзла. Это тоже часть страха: твоя река настолько замерзла, что ты не можешь двигаться, и океан остается далеко. Если ты движешься, то впадешь в океан.
Медитация — это усилие тебя разморозить. Мысли мало-помалу тают, как снег, снова становятся текучими, ум становится потоком. Теперь ничто не преграждает ему путь, и он беспрепятственно движется к океану.
Если сознание становится медитативным, ты принимаешь смерть, и тогда смерть — не что-то отдельное, это ты сам. Тогда ты принимаешь смерть как отдых; тогда ты принимаешь смерть как окончательное расслабление; тогда ты принимаешь смерть как удаление от дел. Ты удаляешься от дел. Весь день ты тяжело работал, вечером приходишь домой и засыпаешь, удаляешься от дел. Жизнь подобна дню, смерть подобна ночи.
***
Но страх, тревога, невроз времени — это становится хроническим. Это почти так, словно твоей второй натурой стало постоянно осознавать, что время проходит, и бояться. В своей основе, вот какой это страх: «Я еще не смог жить, а время движется. Его нельзя восстановить; я не могу этого переделать; как только оно ушло, оно ушло навсегда. И с каждым днем жизнь сжимается, становится меньше, меньше и меньше».Этот страх — не страх смерти, это страх времени, и если ты в него глубоко заглянешь, то найдешь, что это страх непрожитой жизни — ты не был способен жить. Если ты живешь, тогда страха нет. Если жизнь приходит к осуществленности, страха нет. Если ты наслаждался, достигал вершин, которые может дать жизнь, — если твоя жизнь была оргазмическим опытом, глубокой поэзией, вибрировавшей у тебя внутри, песней, праздником, церемонией, и ты прожил каждое мгновение во всей его тотальности — тогда страха времени нет. Тогда страх исчезает.
Ты готов, даже если смерть придет сегодня, ты готов: ты узнал жизнь. Фактически, ты будешь приветствовать смерть, потому что откроется новая возможность. Раскроется новая дверь, новая тайна. «Я прожил жизнь. Теперь в дверь стучится смерть, и я прыгну в открытую дверь. Входи! — потому что жизнь я уже узнал и хотел бы узнать и тебя».
Именно это случилось с Сократом, когда он умирал. Его ученики начали плакать и рыдать — естественно. Сократ открыл глаза и сказал:
— Перестаньте! Что вы делаете? Вы плачете и рыдаете? Я прожил свою жизнь, и прожил ее тотально. Теперь приходит смерть, и я полон энтузиазма. Я жду ее с такой огромной любовью, жаждой, надеждой. Открывается новая дверь, жизнь раскрывает новую тайну.
Кто-то спросил:
— И тебе не страшно?
— Я не вижу, почему человек должен бояться смерти... потому что, прежде всего, я совершенно не знаю, что со мной будет. Во-вторых, есть только две возможности: либо я выживу, — тогда нет никакой проблемы, и страх бессмыслен, — либо не выживу. Тогда тоже нет никакой проблемы, и страх бессмыслен. Если я не выживу, проблемы нет, — если нет меня, не может быть и проблемы, — а если выживу таким, какой я здесь, если выживет мое сознание, проблемы не будет и тогда, потому что я останусь прежним. Проблемы были и в жизни; я их решал. Поэтому, если буду я, и будут проблемы, я их решу.
Решить проблему всегда радостно; она бросает вызов. Ты принимаешь вызов, движешься в него, и когда ты ее решаешь, происходит огромное высвобождение счастья.
Страх смерти — это страх времени. А страх времени глубоко внутри — это страх непрожитых мгновений, непрожитой жизни.
Что же делать?
Живи больше, живи более интенсивно. Живи опасно. Это твоя жизнь. Не жертвуй ею ни ради какого рода глупости, которой тебя научили. Это твоя жизнь: живи ее! Не жертвуй ею ради слов, теорий, стран и политики. Не жертвуй ею ни ради кого другого. Живи ее! Не думай, что чтобы умереть, нужна храбрость.
Единственно возможная храбрость — тотально жить; никакой другой храбрости нет.
Умереть очень легко и просто. Ты можешь пойти и броситься в пропасть, можешь повеситься — это так просто. Ты можешь стать мучеником во имя страны, бога, религии, церкви... Всех этих мясников! Всех этих убийц!
Не жертвуй собой. Ты здесь ради себя самого и никого другого.
Просто живи. И живи в тотальной свободе, так интенсивно, чтобы каждое мгновение трансформировалось в вечность. Если ты проживаешь мгновение интенсивно, ты движешься в вертикальное, ты выпадаешь из горизонтального.
Есть два вида отношений со временем: одно — плыть на поверхности океана, другое — глубоко нырнуть, двигаться в глубину.
Если ты просто плывешь по поверхности, то всегда будешь бояться, потому что поверхность — не реальность. Поверхность — это на самом деле не океан, только граница, только периферия. Иди в глубину, двигайся в глубину. Проживая мгновение глубоко, ты больше не часть времени.
Если ты влюбляешься, глубоко влюбляешься, время исчезает. Когда ты с возлюбленной или возлюбленным, или с другом, внезапно — времени нет. Ты движешься в глубину. Если ты любишь музыку, если у тебя музыкальное сердце, ты знаешь, что время останавливается. Если у тебя есть чувство красоты, эстетическая восприимчивость и чувствительность — посмотри на цветок розы, и время исчезнет. Посмотри на Луну, и где время? Часы тут же останавливаются. Стрелки продолжают двигаться, но время останавливается. Если ты любил что-то глубоко, то знаешь, что трансцендировал время. Много раз тебе раскрывалась эта тайна. Ее тебе раскрывала сама жизнь.
Жизни хочется, чтобы ты наслаждался. Жизни хочется, чтобы ты праздновал. Жизни хочется, чтобы ты участвовал в ней так глубоко, чтобы не было раскаяния о прошлом, чтобы ты не вспоминал прошлого, потому что в каждое мгновение ты идешь глубже и глубже. В каждое мгновение жизнь становится более и более красивой, более и более оргазмической, вершинным опытом. Мало-помалу, когда ты сонастраиваешься с вершиной, она становится твоим жилищем.
Именно так живет просветленный человек: он живет тотально и из мгновения в мгновение.
Кто-то спросил дзэнского мастера:
— Что ты делаешь, с тех пор как стал просветленным?
Он ответил:
— Ношу воду из колодца, рублю дрова в лесу, когда голоден, ем, когда мне хочется спать, сплю — вот и все.
Но хорошо помните: когда человек, достигший глубокого понимания собственного существа, рубит дрова, он просто рубит дрова; больше никого нет. Фактически, рубящего нет; есть только рубка дров. Рубящего нет, потому что рубящий — это прошлое. Когда он ест, он просто ест.
Другой великий дзэнский мастер сказал:
— Когда сидишь, сиди; когда ходишь, ходи. И, самое главное, не шатайся.
Время стало проблемой, потому что ты не жил правильно. Простые вещи: принимая ванну, принимай ее тотально. Забудь обо всем мире! Сидя, сиди, ходя, ходи. И, главное, не шатайся. Сиди под душем, и пусть на тебя падает все существование. Небольшие вещи: уборка дома, приготовление пищи, стирка одежды или утренняя прогулка — делай их тотально. Тогда не нужно никакой медитации.
Медитация — не что иное, как способ научиться все делать тотально.
Как только ты этому научился, сделал всю свою жизнь медитацией, забудь всё о медитации: пусть жизнь будет единственным законом, пусть жизнь будет единственной медитацией. Тогда время исчезает, и помни: когда исчезает время, исчезает и смерть. Тогда ты не боишься смерти. Фактически, ты ждешь ее.
Просто подумай об этом явлении: как может существовать смерть, если ты ее ждешь?
Это ожидание не суицидально, это ожидание не патологично. Ты прожил свою жизнь. Если ты прожил, смерть становится самой вершиной всей жизни. Смерть — это высшая точка жизни, пик, кульминация.
Ты прожил все небольшие волны: еды, питья, сна, хождения, любви, — ты прожил маленькие и большие волны. Тогда приходит величайшая волна: ты умираешь. Ты и ее должен прожить во всей ее тотальности. Тогда человек готов умереть. Сама эта готовность — смерть самой смерти.
Именно так люди узнают, что ничто не умирает. Смерть бессильна, если ты готов ее прожить; власть смерти огромна, если ты ее боишься.
Непрожитая жизнь дает смерти власть. Тотально прожитая жизнь отнимает у смерти всю власть. Смерти нет.
Мужество жить
Никто на самом деле не боится смерти; иначе жизнь стала бы невозможной. Есть естественная мера предосторожности, и это одна из природных основ, которые нужно понять.
Природа не хочет, чтобы ты чувствовал страх смерти, по той простой причине, что если этот страх смерти станет ошеломляющим, ты не сможешь жить. Жизнь можно прожить, только если так или иначе ты можешь продолжать верить, что будешь оставаться здесь вечно. Вещи изменятся, люди умрут, но ты останешься вне всех этих перемен. И это основано на твоем опыте.
Поэт говорит:
— Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол, — он звонит по тебе.
Но когда он звонит по тебе, тебя нет, чтобы это услышать, — именно в этом трудность. Я вам говорю, он всегда звонит по кому-то другому; именно поэтому ты можешь его слышать. Поэт не знает более глубоких царств человеческого сознания. В определенном смысле, он говорит правду. Да, он звонит по тебе. Но ты его слышишь... Ты можешь понять, что из этого вытекает, но это «вытекающее» не создаст в тебе страха. Я могу сказать с уверенностью, что даже тот поэт, который это написал, не боялся смерти. Даже он, слыша звон колокола, не подумал бы, что он звонит по нему самому. Он всегда звонит по кому-то другому, это всегда кто-то другой.
Люди боятся рака, люди боятся СПИДа, люди боятся ослепнуть, люди боятся покалечиться; люди боятся всех возможных вещей, которые могут произойти в старости; они боятся старости. Никто не боится смерти. Смерть так чиста — почему человек должен бояться смерти? Фактически, чем ближе ты подходишь к старости и к смерти, тем более начинаешь надеяться, что смерть придет скоро. Смерть абсолютно чиста и ничем не замутнена. Она никогда никого не беспокоила, она никогда никого не мучила. Никто не боится смерти. Люди, несомненно, боятся того, что придется лежать в незнакомой постели в какой-нибудь больнице — ноги вверх, руки вниз, всевозможные инструменты присоединены к голове и груди... Люди боятся всего этого, но смерти? Видели ли вы когда-нибудь, чтобы смерть принесла кому-то вред? Почему кто-то должен бояться смерти?
Люди боятся жизни, не смерти, потому что жизнь — это проблема, которая требует решения. В жизни есть тысячи сложностей, которые должны быть разрешены. В жизни есть столько измерений, что ты постоянно тревожишься: правильно ли то измерение, в котором ты движешься, или ты оставил правильное позади?
Что бы ты ни делал, этот вопросительный знак никогда тебя не покидает: та ли это вещь, которую ты действительно хотел делать, и то ли это, к чему ты предназначен? Каждый находится в постоянном хаосе из-за жизни. Люди боятся жизни, люди пытаются жить как можно более ограниченно. Люди сделали жизнь ограниченным делом.
Они пытаются огородить свою жизнь забором. Они не хотят жить жизнь в ее диком виде; это очень страшно. Они ограждают свой дом милым забором, разбивают внутри прекрасный английский сад: все симметрично, выкроено по мерке, ухожено — и думают, что это жизнь. Это не жизнь, это только попытка избежать жизни.
Жизнь может быть только дикой.
В ней не может быть никаких заборов; она не может быть похожей на английский сад. В ней нет ничего викторианского, и ничто в ней не симметрично.
Люди боятся жизни, и боятся потому, что жизнь возможна, только когда ты способен быть диким — диким в любви, диким в песне, диким в танце. Именно это создает страх.
Отбрось страх жизни... Потому что ты можешь либо бояться, либо жить; это в твоих руках. Чего тебе бояться? Ты ничего не можешь потерять. Ты можешь выиграть все. Отбрось все страхи и прыгни тотально в жизнь. Тогда однажды смерть придет как желанный гость, не враг, и ты будешь наслаждаться смертью, более чем наслаждался жизнью, потому что в смерти есть свои красоты. И смерть очень редка, потому что случается лишь изредка — жизнь происходит каждый день.
Первый слой — слой тела. Отождествляясь с телом, ты отождествляешься с временным, с мгновенным. Тогда обязательно будет страх смерти.
Тело — это поток, как река, — постоянно текущий и меняющийся. В нем нет ничего от вечного. Каждое мгновение тело меняется. Фактически, тело в каждое мгновение умирает. Не через семьдесят лет внезапно ты умираешь; тело умирает каждый день. Смерть продолжается семьдесят лет; это процесс. Смерть — это не событие, это долгий процесс. Мало-помалу, мало-помалу тело приходит к точке, в которой больше не может держаться вместе: оно распадается на составные части.
Если ты отождествлен с телом, конечно, будет постоянный страх того, что приближается смерть. Ты можешь жить, но жить только в страхе. Что это за жизнь, если сам ее фундамент постоянно дрожит? Когда человек сидит на вулкане, и смерть возможна в любое мгновение? Когда одно известно точно — что приближается смерть — и неопределенно все остальное? Как человек может жить? Как он может праздновать? Как он может танцевать, петь и быть? Невозможно. Смерть этого не позволяет. Смерти слишком много, она слишком близка.
Затем есть второй слой внутри тебя: слой ума, который еще более временный и текущий, чем тело. Ум тоже постоянно распадается.
Ум — внутренняя часть тела, а тело — внешняя часть ума. Это не две вещи. «Тело и ум» — неправильное выражение. Правильным выражением будет «тело-ум». Ты психосоматичен. Не «есть тело и есть ум». Тело — это грубый ум, а ум — это тонкое тело. Это стороны одной и той же монеты — внешняя сторона и внутренняя.
Таким образом, есть люди, которые отождествлены с телом. Это материалисты. Они не могут жить. Они отчаянно пытаются, но не могут жить. Материалист только притворяется, что живет; он не может жить. Его жизнь не может быть очень глубокой; она может быть только поверхностной и плоской, потому что он пытается жить посредством тела, которое постоянно умирает. Он живет в доме, который охвачен пламенем. Он пытается отдыхать в доме, охваченном пламенем. Как ты можешь отдыхать? Как ты можешь любить?
У материалиста может быть только секс, он не может любить, потому что секс временный; в любви есть что-то от вечного. Он может заводить с людьми отрывочные контакты, но не может быть в отношениях. Он постоянно бежит, потому что отождествлен с телом. Тело никогда не в покое, это постоянное движение. Самое большее, у него может быть секс — временная, мгновенная вещь; ничего более глубокого, ничего от души и ничего от внутреннего ядра. Существа остаются далеко; тела встречаются и смешиваются, потом снова отделяются. Материалист — самый идиотический человек, потому что он пытается жить смертью. Это глупость.
Другого типа человек идеалист — тот, кто отождествлен с умом, с идеями, идеологиями и идеалами. Он живет в очень эфемерном мире, — который ничем не лучше того, в котором живет материалист. Конечно, это более удовлетворяет эго, потому что он может осуждать материалиста. Он говорит о Боге, он говорит о душе; он говорит о религии и великих вещах. Он говорит о другом мире — но все это просто разговоры. Он живет в уме: постоянно думая и размышляя, играя с идеями и словами. Он создает утопии ума — великие и прекрасные мечты — но он тоже тратит впустую свою возможность здесь и сейчас и всегда думает о чем-то другом.
Слово утопия красиво. Оно означает «то, что никогда не приходит». Он думает о чем-то таком, что никогда не приходит и не может прийти. Он живет где-то в другом месте. Он существует здесь, а живет где-то еще. Он живет в дихотомии, в раздвоенности. Он существует в огромном напряжении. Политики, революционеры, так называемые теологи и священники — все они живут жизнью, отождествленной с умом, а настоящая жизнь остается за пределами тела и ума. Ты в теле, ты в уме, но ты ни то и не другое.
Тело — это твоя внешняя скорлупа, а ум — внутренняя.
Ты — за пределами того и другого.
Это прозрение — начало настоящей жизни.
Как начать осознавать это прозрение? Именно в этом и состоит вся медитация.
Начни свидетельствовать. Идя по улице, стань свидетелем. Наблюдай, как тело идет: ты из глубочайшего внутреннего ядра просто наблюдаешь, свидетельствуешь и замечаешь. Внезапно у тебя появится чувство свободы. Внезапно ты увидишь, что тело идет, а ты не идешь.
Иногда тело здорово, а иногда больно. Наблюдай, просто наблюдай, и внезапно у тебя появится ощущение совершенно другого качества бытия. Ты не тело. Тело больно, конечно, но ты не болен. Тело здорово, но это не имеет ничего общего с тобой.
Ты свидетель, наблюдатель на холмах... далеко за пределами. Конечно, ты привязан к телу, но не отождествлен с телом, укоренен в теле, но всегда за его пределами, всегда трансцендентен.
Первая медитация — отделить себя от тела. И мало-помалу, когда ты станешь более и более острым в своем наблюдении тела, начни замечать мысли, которые постоянно продолжаются у тебя в уме. Но сначала наблюдай тело. Поскольку оно грубо, его замечать легче, и для этого не понадобится большой осознанности. Как только ты сонастраиваешься, начни наблюдать ум.
Все, что только можно наблюдать, отдельно от тебя. Все, что только можно свидетельствовать, не ты: ты свидетельствующее сознание. Свидетельствуемое — это объект; ты — субъективность. Тело и ум остаются далеко, когда ты становишься свидетелем. Внезапно ты есть — без тела и без ума... чистое сознание, лишь чистота, невинность, зеркало.
В этой невинности впервые ты узнаешь, кто ты такой. В этой чистоте впервые существование становится жизнью. Впервые ты есть. До этого ты просто спишь, и тебе снятся сны; теперь ты есть.
И когда ты есть, смерти нет.
Тогда ты знаешь, что будешь свидетельствовать и свою смерть. Тот, кто стал способен свидетельствовать жизнь, стал способен и свидетельствовать смерть, потому что смерть — не конец жизни; это сама ее кульминация. Это сам ее пик.
В смерти жизнь приходит к кульминации.
Поскольку ты боишься, ты упускаешь. Иначе смерть — величайший экстаз, величайший из всех возможных оргазм.
Ты знал небольшой оргазм секса. В сексе тоже происходит небольшая смерть. Некоторая жизненная энергия высвобождается из тела, и ты чувствуешь оргазмичность, освобождение от бремени и высвобождение. Просто подумай о смерти: высвобождается вся твоя энергия. Смерть — это величайший оргазм.
В сексуальном оргазме небольшая, крошечная часть энергии расслабляется. Даже тогда ты чувствуешь себя прекрасно. И тогда ты чувствуешь расслабление и глубоко засыпаешь; все напряжения растворены. Ты становишься гармонией. Думай о смерти как о высвобождении всей жизни, из каждой поры твоего тела вся жизнь высвобождается и возвращается к целому. Это величайший из всех возможных оргазм.
Да, смерть — это величайший оргазм, но люди продолжают упускать его из-за страха. То же самое происходит с сексуальным оргазмом. Многие люди продолжают его упускать. Они не могут испытывать оргазма из-за страха. Они не могут двигаться в него тотально. Помни: те же самые люди, которые боятся смерти, боятся и секса.
Вы можете наблюдать это в Индии. Эта страна оставалась боящейся секса, и эта страна очень боится смерти. Нигде нельзя найти больших трусов, нигде нельзя найти более трусливых людей. Что произошло? Те люди, которые боятся смерти, боятся и секса, потому что в сексе происходит небольшая смерть. Те люди, которые боятся секса, слишком цепляются за жизнь. Они становятся скупыми. Скупые люди упускают сексуальный оргазм, а потом — великий оргазм, осуществление всей жизни.
Однажды узнав смерть, ты примешь ее в полном праздновании. Ты будешь ее приветствовать. Это осуществление всей твоей жизни. Это цветение всего твоего жизненного усилия. Путешествие заканчивается. Человек возвращается домой.
Природа не хочет, чтобы ты чувствовал страх смерти, по той простой причине, что если этот страх смерти станет ошеломляющим, ты не сможешь жить. Жизнь можно прожить, только если так или иначе ты можешь продолжать верить, что будешь оставаться здесь вечно. Вещи изменятся, люди умрут, но ты останешься вне всех этих перемен. И это основано на твоем опыте.
Поэт говорит:
— Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол, — он звонит по тебе.
Но когда он звонит по тебе, тебя нет, чтобы это услышать, — именно в этом трудность. Я вам говорю, он всегда звонит по кому-то другому; именно поэтому ты можешь его слышать. Поэт не знает более глубоких царств человеческого сознания. В определенном смысле, он говорит правду. Да, он звонит по тебе. Но ты его слышишь... Ты можешь понять, что из этого вытекает, но это «вытекающее» не создаст в тебе страха. Я могу сказать с уверенностью, что даже тот поэт, который это написал, не боялся смерти. Даже он, слыша звон колокола, не подумал бы, что он звонит по нему самому. Он всегда звонит по кому-то другому, это всегда кто-то другой.
Люди боятся рака, люди боятся СПИДа, люди боятся ослепнуть, люди боятся покалечиться; люди боятся всех возможных вещей, которые могут произойти в старости; они боятся старости. Никто не боится смерти. Смерть так чиста — почему человек должен бояться смерти? Фактически, чем ближе ты подходишь к старости и к смерти, тем более начинаешь надеяться, что смерть придет скоро. Смерть абсолютно чиста и ничем не замутнена. Она никогда никого не беспокоила, она никогда никого не мучила. Никто не боится смерти. Люди, несомненно, боятся того, что придется лежать в незнакомой постели в какой-нибудь больнице — ноги вверх, руки вниз, всевозможные инструменты присоединены к голове и груди... Люди боятся всего этого, но смерти? Видели ли вы когда-нибудь, чтобы смерть принесла кому-то вред? Почему кто-то должен бояться смерти?
Люди боятся жизни, не смерти, потому что жизнь — это проблема, которая требует решения. В жизни есть тысячи сложностей, которые должны быть разрешены. В жизни есть столько измерений, что ты постоянно тревожишься: правильно ли то измерение, в котором ты движешься, или ты оставил правильное позади?
Что бы ты ни делал, этот вопросительный знак никогда тебя не покидает: та ли это вещь, которую ты действительно хотел делать, и то ли это, к чему ты предназначен? Каждый находится в постоянном хаосе из-за жизни. Люди боятся жизни, люди пытаются жить как можно более ограниченно. Люди сделали жизнь ограниченным делом.
Они пытаются огородить свою жизнь забором. Они не хотят жить жизнь в ее диком виде; это очень страшно. Они ограждают свой дом милым забором, разбивают внутри прекрасный английский сад: все симметрично, выкроено по мерке, ухожено — и думают, что это жизнь. Это не жизнь, это только попытка избежать жизни.
Жизнь может быть только дикой.
В ней не может быть никаких заборов; она не может быть похожей на английский сад. В ней нет ничего викторианского, и ничто в ней не симметрично.
Люди боятся жизни, и боятся потому, что жизнь возможна, только когда ты способен быть диким — диким в любви, диким в песне, диким в танце. Именно это создает страх.
Отбрось страх жизни... Потому что ты можешь либо бояться, либо жить; это в твоих руках. Чего тебе бояться? Ты ничего не можешь потерять. Ты можешь выиграть все. Отбрось все страхи и прыгни тотально в жизнь. Тогда однажды смерть придет как желанный гость, не враг, и ты будешь наслаждаться смертью, более чем наслаждался жизнью, потому что в смерти есть свои красоты. И смерть очень редка, потому что случается лишь изредка — жизнь происходит каждый день.
***
В вас есть много возможностей, один слой за другим.Первый слой — слой тела. Отождествляясь с телом, ты отождествляешься с временным, с мгновенным. Тогда обязательно будет страх смерти.
Тело — это поток, как река, — постоянно текущий и меняющийся. В нем нет ничего от вечного. Каждое мгновение тело меняется. Фактически, тело в каждое мгновение умирает. Не через семьдесят лет внезапно ты умираешь; тело умирает каждый день. Смерть продолжается семьдесят лет; это процесс. Смерть — это не событие, это долгий процесс. Мало-помалу, мало-помалу тело приходит к точке, в которой больше не может держаться вместе: оно распадается на составные части.
Если ты отождествлен с телом, конечно, будет постоянный страх того, что приближается смерть. Ты можешь жить, но жить только в страхе. Что это за жизнь, если сам ее фундамент постоянно дрожит? Когда человек сидит на вулкане, и смерть возможна в любое мгновение? Когда одно известно точно — что приближается смерть — и неопределенно все остальное? Как человек может жить? Как он может праздновать? Как он может танцевать, петь и быть? Невозможно. Смерть этого не позволяет. Смерти слишком много, она слишком близка.
Затем есть второй слой внутри тебя: слой ума, который еще более временный и текущий, чем тело. Ум тоже постоянно распадается.
Ум — внутренняя часть тела, а тело — внешняя часть ума. Это не две вещи. «Тело и ум» — неправильное выражение. Правильным выражением будет «тело-ум». Ты психосоматичен. Не «есть тело и есть ум». Тело — это грубый ум, а ум — это тонкое тело. Это стороны одной и той же монеты — внешняя сторона и внутренняя.
Таким образом, есть люди, которые отождествлены с телом. Это материалисты. Они не могут жить. Они отчаянно пытаются, но не могут жить. Материалист только притворяется, что живет; он не может жить. Его жизнь не может быть очень глубокой; она может быть только поверхностной и плоской, потому что он пытается жить посредством тела, которое постоянно умирает. Он живет в доме, который охвачен пламенем. Он пытается отдыхать в доме, охваченном пламенем. Как ты можешь отдыхать? Как ты можешь любить?
У материалиста может быть только секс, он не может любить, потому что секс временный; в любви есть что-то от вечного. Он может заводить с людьми отрывочные контакты, но не может быть в отношениях. Он постоянно бежит, потому что отождествлен с телом. Тело никогда не в покое, это постоянное движение. Самое большее, у него может быть секс — временная, мгновенная вещь; ничего более глубокого, ничего от души и ничего от внутреннего ядра. Существа остаются далеко; тела встречаются и смешиваются, потом снова отделяются. Материалист — самый идиотический человек, потому что он пытается жить смертью. Это глупость.
Другого типа человек идеалист — тот, кто отождествлен с умом, с идеями, идеологиями и идеалами. Он живет в очень эфемерном мире, — который ничем не лучше того, в котором живет материалист. Конечно, это более удовлетворяет эго, потому что он может осуждать материалиста. Он говорит о Боге, он говорит о душе; он говорит о религии и великих вещах. Он говорит о другом мире — но все это просто разговоры. Он живет в уме: постоянно думая и размышляя, играя с идеями и словами. Он создает утопии ума — великие и прекрасные мечты — но он тоже тратит впустую свою возможность здесь и сейчас и всегда думает о чем-то другом.
Слово утопия красиво. Оно означает «то, что никогда не приходит». Он думает о чем-то таком, что никогда не приходит и не может прийти. Он живет где-то в другом месте. Он существует здесь, а живет где-то еще. Он живет в дихотомии, в раздвоенности. Он существует в огромном напряжении. Политики, революционеры, так называемые теологи и священники — все они живут жизнью, отождествленной с умом, а настоящая жизнь остается за пределами тела и ума. Ты в теле, ты в уме, но ты ни то и не другое.
Тело — это твоя внешняя скорлупа, а ум — внутренняя.
Ты — за пределами того и другого.
Это прозрение — начало настоящей жизни.
Как начать осознавать это прозрение? Именно в этом и состоит вся медитация.
Начни свидетельствовать. Идя по улице, стань свидетелем. Наблюдай, как тело идет: ты из глубочайшего внутреннего ядра просто наблюдаешь, свидетельствуешь и замечаешь. Внезапно у тебя появится чувство свободы. Внезапно ты увидишь, что тело идет, а ты не идешь.
Иногда тело здорово, а иногда больно. Наблюдай, просто наблюдай, и внезапно у тебя появится ощущение совершенно другого качества бытия. Ты не тело. Тело больно, конечно, но ты не болен. Тело здорово, но это не имеет ничего общего с тобой.
Ты свидетель, наблюдатель на холмах... далеко за пределами. Конечно, ты привязан к телу, но не отождествлен с телом, укоренен в теле, но всегда за его пределами, всегда трансцендентен.
Первая медитация — отделить себя от тела. И мало-помалу, когда ты станешь более и более острым в своем наблюдении тела, начни замечать мысли, которые постоянно продолжаются у тебя в уме. Но сначала наблюдай тело. Поскольку оно грубо, его замечать легче, и для этого не понадобится большой осознанности. Как только ты сонастраиваешься, начни наблюдать ум.
Все, что только можно наблюдать, отдельно от тебя. Все, что только можно свидетельствовать, не ты: ты свидетельствующее сознание. Свидетельствуемое — это объект; ты — субъективность. Тело и ум остаются далеко, когда ты становишься свидетелем. Внезапно ты есть — без тела и без ума... чистое сознание, лишь чистота, невинность, зеркало.
В этой невинности впервые ты узнаешь, кто ты такой. В этой чистоте впервые существование становится жизнью. Впервые ты есть. До этого ты просто спишь, и тебе снятся сны; теперь ты есть.
И когда ты есть, смерти нет.
Тогда ты знаешь, что будешь свидетельствовать и свою смерть. Тот, кто стал способен свидетельствовать жизнь, стал способен и свидетельствовать смерть, потому что смерть — не конец жизни; это сама ее кульминация. Это сам ее пик.
В смерти жизнь приходит к кульминации.
Поскольку ты боишься, ты упускаешь. Иначе смерть — величайший экстаз, величайший из всех возможных оргазм.
Ты знал небольшой оргазм секса. В сексе тоже происходит небольшая смерть. Некоторая жизненная энергия высвобождается из тела, и ты чувствуешь оргазмичность, освобождение от бремени и высвобождение. Просто подумай о смерти: высвобождается вся твоя энергия. Смерть — это величайший оргазм.
В сексуальном оргазме небольшая, крошечная часть энергии расслабляется. Даже тогда ты чувствуешь себя прекрасно. И тогда ты чувствуешь расслабление и глубоко засыпаешь; все напряжения растворены. Ты становишься гармонией. Думай о смерти как о высвобождении всей жизни, из каждой поры твоего тела вся жизнь высвобождается и возвращается к целому. Это величайший из всех возможных оргазм.
Да, смерть — это величайший оргазм, но люди продолжают упускать его из-за страха. То же самое происходит с сексуальным оргазмом. Многие люди продолжают его упускать. Они не могут испытывать оргазма из-за страха. Они не могут двигаться в него тотально. Помни: те же самые люди, которые боятся смерти, боятся и секса.
Вы можете наблюдать это в Индии. Эта страна оставалась боящейся секса, и эта страна очень боится смерти. Нигде нельзя найти больших трусов, нигде нельзя найти более трусливых людей. Что произошло? Те люди, которые боятся смерти, боятся и секса, потому что в сексе происходит небольшая смерть. Те люди, которые боятся секса, слишком цепляются за жизнь. Они становятся скупыми. Скупые люди упускают сексуальный оргазм, а потом — великий оргазм, осуществление всей жизни.
Однажды узнав смерть, ты примешь ее в полном праздновании. Ты будешь ее приветствовать. Это осуществление всей твоей жизни. Это цветение всего твоего жизненного усилия. Путешествие заканчивается. Человек возвращается домой.