Раевский Борис. У нас на дворе (рассказы)

   - Нет, Эдисон из меня не вышел, - улыбаясь, сообщил Туточка. - Пытался. Но... Видно, шарики плохо смазаны, - он похлопал своими длинными ресницами; казалось, даже ветер поднялся. - Однако все же кончать самоубийством не собираюсь. Работаю. Инженер-теплотехник. Жена, двое детей...
   Записки были разные, и серьезные, и трепливые. В них удивительно ясно вырисовывался характер каждого. Скромный, сдержанный Сашка мечтал поступить в медицинский. Вот и все планы. А посмотри-ка! Стал уже подполковником, заведует отделением нейрохирургии, опубликовал восемь научных работ.
   Задиристый, хвастливый Венька Горохов писал, что не позже, чем через пять лет, войдет в команду мастеров класса "А". Мужчины перемигнулись. Венька сегодня уже успел назвонить всем, что футбол - это так, чепуха, он давно забросил это баловство. Сейчас трудится за баранкой. А что?! Работенка не хуже других. И монет зашибает, пожалуй, больше некоторых кандидатов наук!
   Потом стали читать "мечты" девчонок. Ну, те, конечно, не могли без фокусов. Первая же записка - без подписи.
   "Хочу стать хорошей женой: пусть у меня будет умный, хоть и не очень красивый муж (но обязательно высокого роста!). И пусть будет трое детей. И все трое - сыновья. Не смейтесь! Честное слово, это не так уж глупо. А все остальное - приложится!"
   Мужчины заулыбались. Туточка предложил выяснить фамилию анонима: посмотреть подписи на остальных записках и методом исключения... Но Венька-лирик запротестовал. Неблагородно! Не хочет известности - не надо! Все дружно поддержали его.
   Инка писала: "Неважно, кем быть, важно - каким быть! У меня только одно желание: прожить жизнь честно, не мирясь ни с какой, даже самой маленькой подлостью".
   И все сразу вспомнили эту крохотную, тоненькую девчушку. Когда она ввязывалась в спор, голос ее звенел от напряжения. Казалось, вот сейчас лопнет, как туго натянутая струна.
   - А где сейчас Инка? - спросил подполковник. - Почему не приехала?
   - Наверно, муж не пустил, - пошутил кто-то.
   - Нет, Инку никакой муж не удержит, - тотчас откликнулся другой.
   - Тут, ребята, дело похуже, - мрачно сказал Туточка. - Видел я Инку месяца два назад. Случайно. В Свердловске. Плохо с ней. Хворает. Одно легкое ей врачи начисто вырезали. Да и со вторым неладно...
   Все притихли.
   Инка, неунывающая, всегда куда-то спешащая Инка! Ее просто невозможно было представить себе неподвижной, прикованной к постели.
   - Ах, не везет же ей! - огорчился Венька. - Ребята, я заеду к Инке. Мне возвращаться через Свердловск. Остановлюсь и зайду...
   Развернули записку Алика.
   "Только сильным покоряется мир, - писал он, - и я хочу быть сильным. Еще не знаю, какое поприще я изберу. Может, стану ученым-физиком, может писателем, может - полечу на Луну. Но я чувствую в себе силы, большие силы. И не хочу прозябать. Долой ложную скромность! Долой тихих, неприметных! Да здравствует смелость, риск, боевой задор!"
   - Ай да Алька! - воскликнул кто-то.
   - В своем репертуаре!
   - Сверкает, как бриллиант из царской короны!
   Подполковник положил записку. Сразу же перед его глазами встал Алька. Еще бы! Ведь шесть лет сидели за одной партой! Алька, милый Алька, душа класса, самый остроумный, самый даровитый из всей их компании.
   Чего уж лукавить - будем смотреть правде в лицо. Не раз в мальчишеских поединках сталкивался ты, товарищ подполковник, с Алькой. И признайся честно: всегда ты бывал бит.
   Вспомни-ка хоть лесной пожар...
   Подполковник на миг прикрыл глаза, и тотчас память, словно фары автомашины ночью, вырвала из темноты как-то странно гудящий, озаренный далеким багровым сиянием лес.
   Их, старших мальчишек, привезли сюда на грузовике из пионерлагеря. Разбудили ночью, тихо, чтоб не тревожить малышей и девочек; велели взять лопаты, топоры.
   Это было так необычно, так таинственно, так интересно.
   Ночь выдалась прохладная, и сперва в машине, то ли от холода, то ли от страха, у ребят зуб на зуб не попадал.
   - Ничего, - шутил Алька, - скоро согреемся. На пожаре уж что-что, а не замерзнешь!
   Глаза у Альки сверкали, и весь он был возбужден, словно перед боем.
   Их везли долго лесным проселком. Все сильнее ел глаза дым, навстречу попадались мелькающие в лучах фар черные проплешины. Потом мальчишки повыпрыгивали из машины, и лесник повел их через болото и бурелом.
   - Вот, - сказал он. - Тут...
   Их разбили на группы и присоединили ко взрослым, уже работающим здесь.
   Странный гул, который слышался и раньше, теперь стал еще громче. Казалось, шумит ветер или ровный сильный дождь. Доносился треск горящих сучьев, глухие удары: где-то рушились толстые стволы.
   Надо было окопать пожар, создать заградительный пояс: неглубокую, но широкую, оголенную полосу земли.
   Все ребята сразу включились в работу. Но особенно - Алька. Черный от копоти, с какой-то яростной удалью бросался он с топором на тощие деревца и кусты, валил их, оттаскивал и снова крушил. Схватив лопату, Алька пластами сдирал дерн, мох, закидывал землей тлеющие участки.
   Все мальчишки тогда неплохо сражались с огнем. Но настоящим героем стал Алька. Когда опасность миновала и все, усталые, полузадушенные дымом, но торжествующие, собрались в лагере, Алька был черен от копоти, весь в ссадинах, с красными, словно заплаканными глазами, а штаны его напоминали рыболовную сеть: тридцать шесть прожженных дырок и дырочек насчитали в них ребята.
   А ты, товарищ подполковник? Ты тоже тушил пожар. Копал, где велел вожатый. Просто копал. Горящие сосны возле тебя не падали, а брюки, хоть и испачкались, но остались целехоньки.
   А на уроках физики?! Вспомни-ка, вспомни, товарищ подполковник! Вас было только двое - ты и Алька, да, только вы двое имели пятерки по физике. Ваш "Магомет" был суров как инквизитор. Лишь вам двоим изо всей школы он иногда ставил пятерки. Но не про тебя, про Альку он однажды сказал: "Светлая голова". Никогда в классе не слышали от "Магомета" таких слов. Все замерли и глядели на Альку, как на бога. А сам Алька даже побелел...
   Признайся, товарищ подполковник, - дело прошлое! - ты тогда здорово завидовал Альке. Ты считал его счастливейшим парнем на земле. Кажется, он и сам так думал...
   А волейбол?! Подполковник снова на секунду прикрыл глаза... И сразу увидел - стадион, площадка, толпа орущих, свистящих болельщиков. Школьное первенство города. Финал.
   Идет последняя решающая партия. Четырнадцать: четырнадцать.
   Игроки нервничают. Волнуются: не могут даже подать мяч. Две подачи подряд, с той и с другой стороны - обе в аут. Волнение игроков передается и болельщикам. Шумящий, орущий стадион вдруг разом стих. Словно кто-то выключил гигантский репродуктор.
   Алька на втором номере. Высокий, сухощавый, с сильными, длинными тонкими ногами, истинными ногами спортсмена, он поднял руку: спокойно, мальчики!
   Но какое там спокойно! Никто даже не решается бить.
   И тут вдруг свершается чудо. Со второго номера Алька хладнокровно и четко режет два мяча подряд. Два мяча, два очка. Партия!..
   - Так, - сказал подполковник. - Так... Кто в курсе - почему нет Альки?
   Все молчали.
   - А помните, ребята, Алькин "спинной" вариант? - сказал Венька.
   Сразу замелькали улыбки. Еще бы! Алька вообще был гений насчет всяких шпаргалок. Писал их на ладонях, коленях, на парте. Но тут он превзошел себя. Выдумка была проста и потрясающе удобна. "Магомет" во время контрольных всегда медленно расхаживал по классу, заложив руки за спину. И вот Алька перед очередной контрольной крупно написал на листке все основные формулы и ловко пришпилил бумажку на спину учителя. Физик ходил и сам любезно подносил к каждой парте шпаргалку. Пожалуйста, подглядывай!
   - Прекратить воспоминания! - скомандовал подполковник. - Итак, почему нет Альки?
   - Наверно, занят, - предположил Туточка. - Видно, крупной шишкой стал!
   - Профессором! - воскликнул кто-то.
   - Директором завода!
   - Чего там - директором! Замминистра, не меньше!
   Замечания были шутливые, но не лишены серьезности. Чувствовалось, что все эти восемь мужчин любят Альку, ждут от него чего-то большого, яркого.
   - А может, Алька сейчас за границей? - задумчиво похлопал ресницами Туточка. - Руководит строительством металлургического комбината в Индии? Или грандиозной плотины в Африке? А что?! Очень может быть!
   - Отставить гипотезы! - сказал подполковник. - Даешь факты. Я знаю: Алька окончил технологический. Хотел в аспирантуру, но почему-то не вышло. То есть не "почему-то". Просто завалил вступительные экзамены. Надо было гнуть спину, готовиться, а он подался с альпинистами на Кавказ. Понадеялся на свои таланты. Ну, и срезался. Потом работал на заводе в Туле, а потом мы как-то потеряли друг друга. Где ж он теперь?
   Все молчали.
   За рекой, далеко-далеко, насколько хватало глаз, простирались поемные луга, возле самого горизонта четко отороченные узкой каемкой лесов. С этих бескрайних лугов с каждым порывом ветра несся сладкий медвяный аромат, крепкий, хмельной, как брага.
   - Эге, смотрите! - вдруг крикнул Туточка, показывая рукой на противоположный берег.
   Все повернулись в ту сторону.
   За рекой бежал к мосту высокий мужчина в яркой малиновой куртке. Он махал кепкой над головой и, видимо, что-то кричал, но ветер относил слова.
   - Алька! - восторженно взвизгнул Туточка.
   - Алька! - раздались крики. - Алька! Ура!
   Кто-то вскочил, приветственно закружил шапкой, другой сложил руки рупором и орал что-то бестолково-радостное.
   Подполковник, заслонившись рукой от солнца, смотрел на бегущего.
   - Нет, - вдруг сказал он. - Не Алька.
   На таком расстоянии трудно было разобрать лицо. Да и пятнадцать лет прошло. Все замолчали, вглядываясь.
   - Мишка! - закричал Венька. - Мишка Черемных! Ах, как чудесно!
   Да, это был их однокашник Мишка Черемных.
   Вскоре он уже сидел среди них и, отдуваясь, рассказывал. Чуть не опоздал. Вот номер был бы! Отмахать полторы тысячи километров и добраться, когда все уже разошлись! А все самолет! Подвел. Нелетная погода! Хорошо, хоть от аэродрома подвернулась попутная машина. Девяносто километров, как сумасшедшие, гнали!..
   Когда первый шум встречи схлынул, подполковник сказал:
   - Итак, вернемся к Альке. Ну, кто?
   Все молчали.
   - Ну? - повторил подполковник.
   Все молчали.
   - Сидит Алька, - вдруг негромко сказал Черемных.
   - Сидит?! - подполковник сперва даже не понял.
   - Шесть лет припаяли, - и Черемных все так же хмуро рассказал, что Алька на заводе быстро выдвинулся, стал заместителем директора. Блистал как всегда. Все прочили ему большое плавание. И вдруг...
   Вдруг выяснилось. Совершал грязные сделки, комбинации. Словчил оцинкованное железо для своей дачи. И вообще - хищения стройматериалов. И вот - сидит...
   Алька в тюрьме! Подполковник даже растерялся. Такой обаятельный, такой умный, такой смелый, и вдруг - в тюрьме?! Как же так?
   - Как же так? - недоуменно повторил он вслух. - Почему?..
   Никто не ответил. Вероятно, все думали о том же.
   - Может, недоразумение? - ни к кому не обращаясь, пробормотал подполковник. - Или клевета?
   Все молчали. Только слышно было, как негромко тарахтит моторка на реке да тихо шелестят на ветру листья тополей. Тяжелая черная туча с огненно-фиолетовыми подпалинами по краям наползла на солнце, закрыла его, и сразу померк сверкающий летний день.
   - Лопухи! - вдруг зло выкрикнул Черемных.
   Все оглянулись на него.
   - Мы лопухи! Оболтусы! - еще сердитей продолжал Черемных.
   Никто не понял.
   - "Ах, Алька!", "Гений Алька!", "Талантливый Алька!", - передразнивая кого-то, зло крикнул Черемных. - А я долго думал об этом, и пришел к выводу: все логично. И раньше были у него заявочки...
   - Что-что? Какие заявочки? - перебил подполковник.
   - Заявки на тюрьму! А мы не замечали. Возьми хоть лесной пожар.
   - Ну?
   - Вкалывали все. И хорошо вкалывали! А кто героем стал? Один Алька! Помнишь, фото в стенгазете...
   Подполковник, наклонив огромную голову, на миг прикрыл глаза. И сразу же увидел ту газету и снимок. Вся школа бегала смотреть на него. Алька сберег свои знаменитые брюки с тридцатью шестью прожженными дырками, и Генька Цаплин, школьный фотограф, потом изготовил уникальный снимочек: Алька, черный, подгримированный сажей, в своих заслуженных штанах стоит, гордо поставив ногу на поваленное дерево... Алька. Один только Алька...
   - Ну, это еще не заявка, - сказал подполковник. - Ты, как всегда, преувеличиваешь, Черемных...
   - Не заявка? - взвился тот. - Тогда пожалуйте еще. "Спинной вариант" помните?
   Подполковник усмехнулся.
   - Шпаргалку ты тоже считаешь заявкой на тюрьму? Тебя послушать, так все подсказчики - потенциальные бандиты!
   - Тут не просто шпаргалка! - воскликнул Черемных. - Кому он пришпилил бумажку? "Магомету"! Тому самому "Магомету", который Альку ставил выше всех нас. "Магомету", который любил его, как сына... "Магомету", который вместе с Алькиным отцом партизанил...
   - Ах, нехорошо-то как! - с горечью воскликнул Венька.
   "А ведь верно, - подумал подполковник. - Вдобавок самому-то Альке вовсе и не нужна была эта шпаргалка. Он насчет физики собаку съел. Так, для эффекта старался. Да, для эффекта! Любил покрасоваться..."
   Он вдруг заметил, что думает об Альке в прошедшем времени, как о мертвом, и недовольно поморщился.
   - А картофельную экспедицию помните? - задумчиво спросил Туточка.
   - Вот именно! Заявка номер три! - крикнул Черемных.
   Это было вскоре после войны. Старшеклассников послали убирать картошку. Уже начались долгие, обложные осенние дожди, и картошка в колхозах гибла. Честно говоря, ехать было не очень-то охота. На полях - жидкая грязь по колено. А резиновых сапог - четыре пары на всех. И обсушиться потом негде. Все-таки их класс поехал целиком. Целиком, кроме двоих. Инка болела, а Алька... Алька принес справку. Врач из поликлиники писал, что у Алькиной матери обострение гипертонии и ее нельзя оставить одну. Отец у Альки погиб. Жил он вдвоем с матерью. Ну, конечно, его освободили от картошки. Показывая справку завучу, Алька подмигивал мальчишкам: дату на справке он искусно подправил. Ребята знали, что мать его давно уже выздоровела и ходит на работу.
   - А мы, лопухи, уши развесили. И еще ухмылялись. Ай да Алька! Ловко обвел завуча! - яростно выкрикнул Черемных. - Ну, еще нужно? Могу и заявку номер четыре, и номер пять...
   Подполковник хмуро посмотрел на него. Да, пожалуй! Как же это? Проморгали... Он растерянно перебегал взглядом с одного лица на другое. Как же так? Почему прозевали? Все эти мелочи так упрямо, так жестоко выстраиваются в логическую прямую, и концом своим она упирается в тюремную решетку.
   - Вот тебе и Алька! Гордость наша! - вздохнул Венька.
   Все молчали. Тяжелая багрово-фиолетовая туча все разрасталась. Она заволокла уже полнеба. И все росла и росла. Вот-вот хлынет ливень.
   Подполковник торопливо прочитал остальные записки. Было их уже немного, и слушали невнимательно. Очевидно, еще думали об Альке.
   - Ну, - сказал подполковник, - предлагаю. Сейчас опять напишем свои "мечты". И опять зароем. И снова встретимся здесь же. Через пятнадцать лет.
   Все вооружились вечными перьями и листками бумаги. Писали медленно, сосредоточенно, черкая и перечеркивая. Это были не семнадцатилетние юнцы, а умудренные жизнью мужи. Они писали обдуманно, твердо, взвешивая каждое слово.
   Мимо то и дело, будто ненароком, шмыгали любопытные мальчишки.
   "Чудные дядьки! - думали они. - То орали, хохотали, толкались, как пьяные. А теперь вот молча сидят вокруг ямы, подвернув ноги по-турецки, и что-то сочиняют. Интересно, что?"
   А мужчины писали. Хмуро, сосредоточенно. И нет-нет, а каждый то и дело мысленно говорил с Алькой. И каждый думал: вот через пятнадцать лет они снова соберутся здесь. Какие еще сюрпризы готовит им судьба?!
   ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ТИМКА
   После уроков я бегом кинулся на волейбольную площадку. Опоздаешь займут место, потом жди.
   Играем.
   А рядом дом капитально ремонтировался. Точнее, он не ремонтировался, а заново строился. Еще летом содрали с него крышу, выломали все внутренние перегородки, окна, двери, полы и потолки - в общем, как говорят строители, вынули всю "начинку", всю "требуху". Остались только старинные могучие стены, толщиной, наверно, метра полтора. Будто не дом, а крепость. На эту трехэтажную кирпичную коробку, пустую внутри, теперь надстраивали еще два этажа.
   И вот играем мы, вдруг слышим, на этой стройке шум какой-то, крики. Что случилось? Не придавило ли кого?
   - Слетай-ка, - говорю Мишке из седьмого "б". - Выясни, что за скандал. Все равно ты пока на скамье запасных...
   Ну, Мишка оставил портфель, побежал туда. Вскоре вернулся, смеется:
   - Это Тимка! Опять бузу развел...
   На площадке тоже стали смеяться. Потому что Тимку у нас вся школа знает. Да что там школа! Он даже в милиции известен. Прямо-таки знаменитость. Специалист по всяким историям и скандалам.
   Ребята перемигиваются, кричат мне:
   - Беги, выручай дружка! Не то опять влипнет!
   Неохота мне с площадки уходить. Я как раз на четвертый номер переместился. Самое мое любимое место: у сетки, все мячи тебе идут. Гаси!
   Но ничего не поделаешь. Надо Тимку вызволять.
   - Становись, - кивнул я Мишке, а сам быстро натянул куртку и помчался на стройку.
   * * *
   Тимка - мой приятель. Уже давно, с пятого класса, мы дружим. Хотя, сказать по чести, дружить с Тимкой ой как трудно! Все у него не как у людей. Всюду он встревает.
   Вот, например, волейбол. Пасует Тимка не ахти как и режет чаще всего в сетку. Но шумит!.. За всю команду!
   - Аут!
   - Сетка!
   - Четвертый удар!
   - Захват!
   Голос у него пронзительный, как милицейская сирена. У Тимки всегда голос становится противно-визгливым, когда он волнуется.
   Ребята злятся. Подумаешь, "борец за справедливость"! Судья всесоюзной категории! Лучше бы кидал точнее.
   А Тимка спорит, горячится. Говорит-говорит, а сам вдруг на всем ходу глаза прикроет и так вот, зажмурившись, дальше чешет. Потом разлепит глаза, потом опять зажмурит. Как курица. Ребят это и смешило и раздражало. Из-за этой куриной привычки его так иногда и дразнили: "Тимка-курица".
   А историй Тимкиных - не перечесть. Прямо какой-то "исторический ребенок", как однажды сказал наш физик.
   Вот недавно, например. Слышит Тимка крик из соседней комнаты. И грохот какой-то. И звон, будто тарелки бьются.
   - Опять налакался, идол? - кричит соседка. - Хоть бы забрали тебя, что ли! Нету никакого моего терпения!
   А в той комнате Проскуряков живет, известный пьяница.
   "Как бы он жену не изувечил", - встревожился Тимка.
   Побежал в штаб дружины, как раз неподалеку, за углом.
   - Накажите, - говорит, - этого пьяницу-буяницу. Из принципа!
   У Тимки все "из принципа". Любимое его словечко.
   Ну, привел дружинников. Хотят они пьяного Проскурякова в вытрезвитель забрать, а жена вдруг как бросится на Тимку:
   - Чего, шкет, в мою семейную жизнь встреваешь?! Порушить мое счастье вознамерился? Ровно клоп, в кажную щель лезешь. К тебе это не касаемо, понял?
   Тимка стоит как оплеванный. Вот так раз! Для нее старался, а она же и бранится!
   Из-за этого "поперечного" характера однажды Тимку даже в милицию потащили. Пришел милиционер в школу, к директору, и говорит:
   - Есть у вас такой ученик - Тимофей Горелых?
   - Натворил что-нибудь? - насторожился директор.
   - С финкой на одного гражданина кидался.
   Директора аж в краску бросило. Ну, вызвали, конечно, Тимку. Прямо с урока сняли. Милиционер спрашивает:
   - Было такое? Кидался ты с финкой на гражданина Мальцева в деревне Дудинка?
   - Нет, - говорит Тимка. - Не кидался.
   - То есть как не кидался? Вот же заявление от гражданина Мальцева...
   - Не кидался, - говорит Тимка. - А так... слегка пригрозил... И вовсе не финкой, а перочинным ножиком...
   Ну, в общем, выяснилась такая история. Тимка жил в этой Дудинке летом у бабушки. Однажды вечером идет он по дороге, видит, на обочине женщина сидит, охает, левой рукой за грудь держится.
   - Вам плохо? - говорит Тимка.
   - Заболела, - шепчет женщина. - В больницу бы... Однако не дойти...
   А дорога пустынная, машины по ней редко ходят. Одна появилась, женщина подняла руку, но машина проскочила мимо, даже скорости не убавила. Потом грузовик мелькнул и тоже не остановился.
   - Ладно! - нахмурился Тимка.
   Стоит около женщины. Наконец из-за поворота "Волга" выскочила. Тимка сразу посреди дороги стал, руку, как регулировщик, поднял.
   - Стой!
   Машина, скрипнув тормозами, остановилась.
   - Чего хулиганишь? - сердится водитель. - Сойди с дороги!
   А Тимка:
   - Вот женщина заболела. Свезите в больницу.
   - Не по пути, - говорит водитель. - И вообще... Может, у нее заразное. Тут спецтранспорт нужен.
   Хочет ехать дальше. А Тимка не уходит с дороги.
   - Вы обязаны, - говорит, - отвезти. Как вам не стыдно!
   - Ты, сосунок, меня не стыди! - рассердился водитель. - Я тебя знаю. У бабки Анфисы живешь. Вот я ей пожалуюсь. А ну, с дороги!..
   Тогда Тимка вынул из кармана нож, открыл лезвие...
   - Ты что? Убьешь меня? - усмехается водитель. Но сам, между прочим, побледнел.
   - Убивать не буду, - говорит Тимка. - А шину проколю. Из принципа проколю. Честное пионерское...
   - Хулиган ты, а не пионер! - раскипятился водитель. - Я жаловаться буду!
   Но, в общем, все-таки отвез больную.
   ...Выслушали милиционер и директор эту историю, переглянулись.
   - Н-да, - говорит директор. - Однако... Все-таки... Если все будут за ножи хвататься...
   - Угрожать запрещено, даже словами. А тем более холодным оружием, говорит милиционер. - Придется тебе проследовать...
   Отвел Тимку в отделение. Долго там беседовали с ним. В конце концов взяли слово, что больше ножом махать не будет. Отпустили...
   Да мало ли подобных "подвигов" числилось за Тимкой?! У него прямо-таки талант такой особый: обязательно, хоть раз в неделю, да впутаться в какую-нибудь историю. "Исторический ребенок"! И совсем не все Тимкины дела оканчивались благополучно.
   Однажды, на майские праздники, спускался Тимка по своей лестнице. Подошел к четырнадцатой квартире, уже руку поднял, чтобы позвонить - там у него дружок, Володька, жил, - да вспомнил, что Володька вместе с родителями на собственном "москвиче" в Ригу укатил.
   Хотел дальше вниз идти, вдруг слышит: за дверью - голоса. Тихие, приглушенные голоса...
   Вот номер! Кто бы это? Ведь у Володьки в квартире никого не осталось? Факт! Пустая квартира...
   "Так, - подумал Тимка. - Воры..."
   Прислушался. Точно - голоса. Один - грубый такой, словно из бочки. Другой - потоньше. Мигом скатился Тимка вниз, разыскал дворника.
   - Быстрей! - говорит. - В четырнадцатой воры! Я на лестнице покараулю, чтобы не удрали. А вы зовите на помощь.
   Сам опять на лестницу. На всякий случай на один пролет выше поднялся, чтобы воры, если выйдут, не заметили его. Ждет.
   Вскоре пришли дворник с топором, кочегар из котельной. За ними еще двое жильцов увязались.
   - Слышите? - шепчет Тимка и глаза по-куриному прикрывает. - Голоса... А Володька-то со своими уехал.
   - Точно. Уехали, - шепотом подтверждает дворник. - И со мной попрощались.
   Прислушались. Да, голоса. И говорят тихонько, таятся, значит.
   - Ломайте замок, - шепчет Тимка. - Схватим их!
   Но дворник замахал рукой. Прислонился к двери. Слушает. Потом вдруг как захохочет! Гулко, на всю лестницу.
   - Это ж радио! - кричит. - Выключить забыли!
   И тут, как нарочно, сквозь дверь музыка загремела.
   После этого Тимке на дворе прохода не было. "Великим сыщиком" его дразнили.
   Да разве только в этой истории попал Тимка впросак?! А как он в люке ключи вылавливал? А как его однажды с вышки снимали?!
   Поэтому-то я и поспешил с волейбольной площадки на стройку. Что там Тимка еще выкинул?
   * * *
   Возле огромных ног башенного крана толпились люди. Среди них я сразу увидел Тимку, хотя ростом он был, пожалуй, меньше всех. Он суетился, махал руками и так пронзительно верещал, ну прямо петух.
   Прораб - дюжий дядька в кирзовых сапогах и синей холщовой куртке - рубя воздух рукой, сердито говорил:
   - Нет, вы скажите: стройка у меня или детсад? Тут раствора нехватка, каменщики простаивают, сборного железобетона не завезли. Забот - полон рот, и еще - здрасте - пацаны лезут...
   - А деревья зачем калечить? - не слушая его, надсаживался Тимка. - В позапрошлом году ямы копали, сажали, ухаживали, поливали. И вот, пожалуйста! - Тимка ткнул пальцем в ствол тополя.
   Я поглядел: кожа с тополиного бока содрана с "мясом". Висят нежные белые лохмотья.
   "Чем это так?"
   Посмотрел - на соседних тополях такие же рваные отметины и на такой же высоте. А между деревьями глубокая колея. А, понятно! Это грузовики своими бортами с металлическими запорами шаркали по деревьям.
   - Неужели с переулка трудно подъехать? - кричит Тимка. - Обязательно сквер курочить?
   - Тоже мне указчик! - кипятится прораб. - "С переулка"! С переулка надо крюк делать. Что ж я машины буду зазря гонять?
   - Не зазря, а чтобы зелень не губить, - вмешался какой-то сутулый старик с палкой, в темных очках. - Вы, товарищ, не горячитесь. Вникайте. Мальчонка дело говорит.
   - Конечно, - вступилась суетливая молоденькая женщина с "авоськой". Такой чудный сквер!.. А зачем доски прямо на траву? Что, в сторонке нельзя уложить?
   - Не только доски! - Чувствуя поддержку, Тимка малость успокоился, голос у него стал не таким визгливым. - Вон кирпичей груда - кусты помяли. И мусор прямо в сквер валят...