Страница:
Похожих взглядов на проблему соотношения исламской религии и политического экстремизма придерживаются и многие светские неисламские исследователи. В частности, вполне можно согласиться с мнением российского исследователя г. Мирского о том, что «ислам как таковой не является верованием, которому внутренне присущи экстремистские и тем более террористические интенции. В нем, как и в любой религии, можно найти постулаты, которые при особом желании нетрудно интерпретировать в качестве призывов к нетерпимости, к борьбе с “неверными” и даже к насилию, однако, если задаться иной целью, то точно так же можно подобрать и прямо противоположные положения. “Исламский фундаментализм” – не порождение мусульманской религии, а скорее политическое следствие целого комплекса исторических и социально-экономических факторов»[49].
В целом, подобный подход к проблеме представляется разумным. Однако нельзя полностью игнорировать того факта, что большая часть наиболее опасных современных террористов возлагает на себя именно роль борцов за исламскую веру, главных и единственных защитников интересов мусульман, более того – именно себя они считают истинными мусульманами. И именно ислам (другой вопрос, насколько правильно интерпретируемый) выступает у них идеологической основой и руководством к действию.
И это подводит нас к двум другим точкам зрения на проблему соотношения ислама и терроризма, исходящим из противоположных идеологических лагерей, но которые тем не менее по своей сути совпадают друг с другом. Разница состоит в том, какие расставляются знаки – «плюс» или «минус». Один из этих лагерей использует воинственную интерпретацию Корана и исламской истории для легитимизации и оправдания своих действий. Другой же, в котором отношение к исламу варьируется от критического до откровенно исламофобского, – для того, чтобы «доказать» изначально присущий исламу воинственный, насильственный характер. Смысл обеих позиций фактически сводится к унификации ислама и деятельности террористов.
Один из этих комплексов представляет собой точку зрения радикальных исламистов. Кратко ее можно выразить так: то, что говорят «мунафики» (лицемеры) об исламе – ложь, а понятия «джихад», «шахид», «моджахед» значат, согласно таким взглядам, именно то, что значат – непримиримую борьбу, войну с неверными до победного конца. Так, один из основателей и вождей группировки «Египетский исламский джихад» Абдалькадер бин Абдальазиз утверждал, что «терроризм – это часть ислама, и всякий отрицающий это – неверный», а иракский шиитский клирик Мухаммад Алузи выступал с идеей о том, что терроризм является неотъемлемой частью джихада[50].
Исходя из этой логики, ислам оправдывает террористические действия моджахедов. Такой точки зрения придерживается ряд исламистски настроенных авторов, находящих оправдание действиям террористов в Коране и Сунне. Достаточно ознакомиться с дышащими воинственным духом текстами и видеороликами, размещенными на экстремистских радикальных сайтах в Интернете, чтобы в этом убедиться.
Один из интернет-сайтов северокавказских исламистов, к примеру, разместил статью арабского исламиста шейха Абдуля Кадира ибн Абдуль Азиза под недвусмысленным названием «Террор является частью ислама». Этот автор вполне откровенно утверждает, что «тот, кто утверждает, что Ислам не причастен к террору, и тем самым хочет разделить эти два понятия, тот впал в неверие. (…) Сегодня те, кто утверждает, что хотят бороться с терроризмом на самом деле воюют с Исламом. Борьба с терроризмом означает борьбу с Исламом, они просто искажают истину для невежд»[51]. Этот же автор фактически подводит теоретическое обоснование под террористические акты в отношении гражданского населения («Будет неправильно считать гражданских лиц мирными жителями. Большинство мужчин и женщин из них являются военнообязанными. И что говорить о них, если результаты социальных опросов показали, что после тех взрывов большинство американского населения поддержало акты возмездия Джорджа Буша в Афганистане? Дело не ограничилось Соединенными Штатами, операцию поддержали все остальные страны-«крестоносцы», такие, как Канада, Британия и др.»), более того, он утверждает, что «нет греха в неумышленном убийстве настоящих мирных жителей во время операции: детей или мусульман, которые присутствовали там по уважительным причинам»[52].
Утверждения мусульманских богословов о том, что джихад может быть понимаем не только как военные действия, вызывают резкое неприятие у воинствующих экстремистов. Один из идеологов джихадизма на российском Северном Кавказе Саид Бурятский (Александр Тихомиров), ссылаясь, в частности, на хадис «Тот, кто не сражался и не призывал свою душу к этому, скончался на доле из частей лицемерия» (Бухари и Муслим), указывает: «В тексте этого хадиса Посланник Аллаха (а.с.с) использовал глагол “газа”, что можно перевести только как ведение сражения, чтобы никто не мог истолковать его как борьба со своими страстями, шайтаном и пр.»[53]. Статья Саида Бурятского «Взгляд на джихад изнутри, по прошествии года», из которой взята приведенная выше цитата, во многом направлена как раз против тех мусульманских авторитетов, которые призывают не участвовать в джихаде, интерпретируемом как военные действия.
Сходным образом лидер «Аль-Каиды» Усама бен Ладен обрушивался с критикой на мусульманских ученых, придерживающихся отличной от его точки зрения: «Фетва любого официального ученого не имеет для меня ценности. История полна такими учеными, которые оправдывают ростовщичество, которые оправдывают оккупацию Палестины евреями, которые оправдывают присутствие американских войск на земле Двух Святынь. Эти люди поддерживают неверных ради своих личных целей. Истинные ученые поддерживают джихад против Америки. Скажите мне, если индийские войска вторгнутся в Пакистан, что бы вы стали делать? Израильские войска оккупируют нашу землю, американские войска на нашей территории. У нас нет другого условия кроме начала джихада»[54].
Большой импульс восприятия джихада не только как оборонительной войны (а уж тем более не как одного только внутреннего борения со злыми страстями – как интерпретируют джихад некоторые мусульманские богословы), но прежде всего как войны наступательной придал «отец» современного революционного исламизма египтянин Саид Кутб, оказавший неоценимое влияние на представителей экстремистских исламистских течений конца ХХ – начала XXII века. Кутб, в частности, утверждал: «Ясные строки Святого Корана, наследие пророка (да благословит его Аллах и приветствует!), побуждавшего и призывавшего к джихаду, войны, которые вел ислам на ранних стадиях своего существования, более того, вся история ислама, изобилующая описаниями джихада, – это неоспоримые свидетельства, наполняющие сердце любого мусульманина презрением к рассуждениям тех умников, которые поддались давлению неблагоприятных обстоятельств и лживой пропаганде востоковедов».
«Эта религия, – писал Кутб об исламе, – не пытается искать ответа на практические запросы в абстрактных теориях, но и не прибегает в разных жизненных ситуациях к одним и тем же, неизменным приемам. Те, кто рассуждает о системе религиозного джихада, ссылаясь на строки Священного Корана, не учитывают этой особенности. Они не отдают себе отчета в том, что разные ступени развития джихада имели разную природу и суть, и не осознают, что и различные стихи Корана относятся к разным стадиям этого движения. Потому подобные знатоки рассуждают о системе исламского джихада весьма неуклюже, смешивая разные уровни его развития и тем самым искажая самую сущность понятия “джихад”»[55]. Ему вторил лидер «Аль-Каиды» Усама бен Ладен: «Сражение – часть нашей религии и нашего шариата. Те, кто любит Бога, и пророка, и эту религию, не могут отрицать части этой религии… Всякий, кто отрицает самый малый принцип религии, совершает тягчайший грех в исламе»[56].
Другой комплекс представлений о соотношении террористического насилия и исламского учения исходит, наоборот, от людей, негативно или критично настроенных к исламской религии и утверждающих, что ислам и терроризм – если и не синонимы, то тесно связанные друг с другом феномены. Так, британско-американский современный историк-востоковед Бернард Льюис считает, что понятие «исламский терроризм» заслуживает права на жизнь, мотивируя это тем, что ислам имеет, по существу, политический характер с самого его основания и до нынешнего дня[57]. В то же время, справедливости ради, заметим, что тот же Бернард Льюис в своей последней книге «Ислам: религия и люди» указывает на то, что в исламской традиции нет свидетельств использования терроризма, что «мусульманам предписывалось не убивать женщин, детей или стариков, ни подвергать пыткам и дурному обращению пленников», что появление нынераспространившейся практике суицидального терроризма – это следствие ХХ века и что мусульманская терпимость к инаковерующим была гораздо лучше, чем у христиан до подъема секуляризма в XVII веке[58].
Согласно мнению части авторов, действия террористов предопределены всей логикой ислама, а то, что мы видим сейчас, – проявление глобального противостояния исламской цивилизации и христианско-иудейской цивилизации. Такого взгляда придерживаются авторы прежде всего на Западе (в самом широком понимании этого слова, в том числе и в России). «Самые опасные столкновения в будущем, скорее всего, будут происходить из-за заносчивости Запада, нетерпимости ислама и сионской самоуверенности», – прогнозировал в своем знаменитом труде апологет идеи «столкновения цивилизаций» С. Хантингтон, утверждающий, что «основная проблема Запада – вовсе не исламский фундаментализм», а «ислам, иная цивилизация, народы которой убеждены в превосходстве своей культуры и которых терзает мысль о неполноценности их могущества»[59]. При этом тот же Хантингтон, рассуждающий о «предрасположенности мусульман к насилию в конфликтах», без тени сомнений утверждает, что «на какой бы периметр ислама не взглянуть, мусульмане никак не могут ужиться со своими соседями»[60].
Попытки изобразить противостояние исламистского терроризма и мирового сообщества как проявление «столкновения цивилизаций», столкновения исламского мира и Запада – при всей их соблазнительности и даже некоторой на первый взгляд логичности – не выдерживают критики, будучи опровергнуты самой жизнью. Эта тема, как уже говорилось, пользуется особенной популярностью в двух, казалось бы, совершенно непримиримых лагерях – в джихадистской среде и среди явных или латентных исламофобов на Западе. В реальной истории, в реальной политике существует масса примеров того, как вполне осязаемые политические и экономические интересы берут верх над межконфессиональными и межцивилизационными различиями, которые, несомненно, существуют и зачастую служат причинами конфликтов (однако не имеют при этом фатального характера). Так, один из излюбленных мотивов в пропаганде современных салафито-джихадистов – изображение войны в Ираке как акта агрессии «крестоносцев и сионистов» против исламского государства. Несомненно, действия США в отношении Ирака по меньшей мере сомнительны с моральной точки зрения, не говоря уж о соответствии их нормам международного права. При этом из вида совершенно выпускается то обстоятельство, что к 2003 г. Ирак возглавлялся вполне секулярным режимом Саддама Хусейна и светской панарабской партией «Баас», у истоков которой стоял араб-христианин Мишель Афляк. Далее, те, кто говорит о примере Ирака как об эпизоде противостояния по линии ислам – Запад, не замечают или не хотят замечать того, что далеко не все страны Запада, включая традиционных евроатлантических союзников США, поддержали американскую агрессию против Ирака. Достаточно вспомнить ту дипломатическую активность, которую развернули против планов Белого дома вторгнуться в Ирак такие страны, как Франция, Германия, Бельгия, не говоря уж о России. Вдобавок нельзя не заметить мощного антивоенного протестного движения, развернувшегося в странах, принявших участие во вторжении в Ирак. Наконец, не следует забывать, что террористическое насилие, практикуемое джихадистами в Ираке, обращено в первую очередь не против военнослужащих возглавляемой американцами коалиции, а главным образом против иракских же мусульман. О какой войне между Западом и исламом может идти речь в иракском случае? То же самое можно сказать и о многих других конфликтах, происходящих в мире, куда вовлечены представители различных религий, культур и государств, но которые в реальности имеют мало отношения к глобальному межцивилизационному противостоянию.
Некоторые западные авторы заходят настолько далеко, что фактически открыто обвиняют ислам как таковой в деяниях выступающих под его флагом экстремистов и террористов. По логике таких авторов, как Роберт Спенсер, современные исламисты, агитирующие за глобальный джихад, не извращают сущность ислама (в чем джихадистов обвиняют сторонники умеренного ислама), а напротив, выражают ее[61]. Названия частей его книги «Неполиткорректный путеводитель по исламу» носят безапелляционный и откровенно провокационный характер: «Мухаммад: пророк войны», «Коран: книга войны», «Ислам: религия войны», «Ислам: религия нетерпимости» и далее в том же духе. Свои выводы и теории подобные авторы строят на следующем фундаменте: пророк Мухаммад не учил своих последователей миру и терпимости, зато возглавлял армии и приказывал убивать его врагов, причем Мухаммад учил тому, что нет ничего лучше и более священного, нежели военный джихад; Коран велит мусульманам вести войну против иудеев и христиан (при этом не берутся во внимание коранические суры, в которых содержится призыв к миру и терпимости); войны, которые вели мусульмане времен Мухаммада, были не оборонительными, а наступательными, а то, что называется сегодня «исламским миром», возникло в результате серии жестоких завоеваний земель, населенных немусульманами.
Очевидно, что это весьма однобокая интерпретация и священных текстов, и исторических событий. При этом сторонники такого подхода, кажется, упускают из вида «молодость» ислама относительно других мировых религий. А ведь мусульманская религия находится в таком «возрасте», который примерно соответствует тому возрасту христианства, когда по всей Европе во имя Бога пылали костры инквизиции. Кроме того, не следует забывать, что и в иудео-христианской традиции священные тексты содержат порой противоположные по смыслу идеи. В Библии, как и в Коране, можно найти цитаты, далекие от проповеди мира и человеколюбия. Например, в книге Второзакония (20:10–20) говорится: «Когда подойдешь к городу, чтобы завоевать его, предложи ему мир; если он согласится на мир с тобою и отворит тебе ворота, то весь народ, который найдется в нем, будет платить тебе дань и служить тебе; если же он не согласится на мир с тобою и будет вести с тобою войну, то осади его, и когда Господь Бог твой предаст его в руки твои, порази в нем весь мужеский пол острием меча; только жен и детей и скот и все, что в городе, всю добычу его возьми себе и пользуйся добычею врагов твоих, которых предал тебе Господь Бог твой; так поступай со всеми городами, которые от тебя весьма далеко, которые не из числа городов народов сих. А в городах сих народов, которых Господь Бог твой дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души, но предай их заклятию: Хеттеев и Аморреев, и Хананеев, и Ферезеев, и Евеев, и Иевусеев, [и Гергесеев,] как повелел тебе Господь Бог твой, дабы они не научили вас делать такие же мерзости, какие они делали для богов своих, и дабы вы не грешили пред Господом Богом вашим. Если долгое время будешь держать в осаде [какой-нибудь] город, чтобы завоевать его и взять его, то не порти дерев его, от которых можно питаться, и не опустошай окрестностей, ибо дерево на поле не человек, чтобы могло уйти от тебя в укрепление; только те дерева, о которых ты знаешь, что они ничего не приносят в пищу, можешь портить и рубить, и строить укрепление против города, который ведет с тобою войну, доколе не покоришь его».
Приходится констатировать, что точка зрения, согласно которой современный терроризм и экстремизм джихадистского толка есть логическое следствие исламской религии, в немалой степени оказывается востребованной частью западного общества. Как показывают опросы американского общественного мнения, в частности проведенные исследовательским центром Pew, отношение американцев к исламу и мусульманам становится все более отрицательным. Если в марте 2002 г. 25 % опрошенных считали, что ислам в большей степени, чем другие религии, «призывает своих последователей к насилию», то летом 2003 г. так считали уже 44 %. И это невзирая на громкие заверения американского руководства о том, что «врагом Америки не являются наши многочисленные мусульманские друзья»[62]. Тем не менее если в ноябре 2001 г. (т. е. через два месяца после событий 11 сентября) положительно относилось к своим соотечественникам-мусульманам 59 % опрошенных американцев, в марте 2002 г. – 54 %, то летом 2003 г. – уже 51 %[63]. Исследователь Дэниел Пайпс объясняет эту возрастающую неприязнь прежде всего непрекращающимся терроризмом, «наполненными ненавистью заявлениями мусульман» и другими проблемами, связанными с воинствующим исламом во всем мире. «Но частично это проистекает из того, что воинствующим исламом контролируются многие институты мусульманской жизни в Америке»[64]. Проведенные в декабре 2002 г. – январе 2003 г. организацией «Гэллап пол» в партнерстве с телекомпанией CNN и газетой US Today опрос общественного мнения в США и в 9 мусульманских странах (Ливан, Турция, Кувейт, Иордания, Марокко, Саудовская Аравия, Иран и Пакистан) показали наличие взаимной антипатии у населения США и мусульманских стран. 24 % опрошенных американцев имели положительное мнение о мусульманских странах, 41 % – отрицательное[65]. На фоне всего сказанного выше становятся более понятными мотивы попыток нового американского президента Барака Обамы сломать лед недоверия между США и исламским миром (см. выступление Обамы в Каирском университете). Но вряд ли этот лед будет сломан в условиях, когда в самих Соединенных Штатах нет консенсуса насчет отношения к исламу. Тому свидетельством служат, например, яростные дебаты, устроенные в 2010 г. сторонниками и противниками строительства исламского общинного центра и мечети в Нью-Йорке недалеко от места, где были совершены террористические акты 11 сентября 2001 г. Явно не способствуют взаимопониманию и миру между людьми демарши вроде тех, какие предпринял представляющий небольшую евангелическую церковь Dove World Outreach Center американский пастор Терри Джонс из Флориды, объявивший в 2010 г. о намерении устроить сожжение Корана в годовщину терактов 11 сентября (сам Джонс вынужден был отменить эту святотатственную акцию, однако два пастора в штате Теннесси устроили все-таки сожжение Корана).
В Европе отношение к исламу во многом определяется страхами как перед терроризмом, так и перед возрастающим количеством иммигрантов из мусульманских стран. Некоторые исследователи склонны рассматривать исламофобию как новую форму расизма в Европе, указывая на появление в прессе таких выражений, создающих негативный образ ислама, как «исламский терроризм», «исламские бомбы», «насильственный ислам». В 2002 г. Европейский центр мониторинга расизма и ксенофобии выпустил доклад «Суммарный отчет об исламофобии в ЕС после 11 сентября 2001 г.», отмечавший рост в европейских странах количества инцидентов, имеющих отношение к исламофобии. В 2008 г. генеральный секретарь Совета Европы Терри Дэвис со ссылкой на результаты исследования Центра Пью заявил, что в Европе стало больше антисемитизма и нетерпимости к исламу, в некоторых странах почти половина граждан высказывают негативные взгляды в отношении евреев и мусульман[66]. Подобные проявления имеют различный характер – от бытового до политического, от латентного до экстремистского.
Опросы общественного мнения показывают, что в реальной жизни межконфессиональные отношения в Западной Европе далеки от политкорректного идеала. Как свидетельствует опрос, проведенный летом 2010 г. среди 500 британцев, не исповедующих ислам, исследовательской компанией DJS Research специально для Британской академии исламского образования и исследований, три четверти немусульманского населения Британии негативно характеризуют влияние ислама на общество, 63 % респондентов считают, что «мусульмане – террористы», а 94 % – что «мусульмане угнетают женщин». Характерно при этом, что 80 % от общего числа опрошенных признались, что почти ничего не знают об исламе, 40 % не смогли сказать, кого называют Аллахом, а 36 % затруднились с ответом на вопрос, кем был пророк Мухаммад. И пугающе выглядят данные о том, что 60 % опрошенных сказали, что не желают получать никакой информации об исламе, а 77 % считают, что приверженцам этой религии не следует учить немусульман своей вере[67]. Другой опрос, проведенный в Великобритании чуть раньше, тоже продемонстрировал настороженность британцев в отношении ислама. Онлайн-опрос, проведенный компанией YouGov по заказу британского мусульманского фонда «Изучая ислам», выявил, что 58 % респондентов (в опросе приняли участие 2152 человека) увязывают ислам с экстремизмом, а 69 % считают, что эта религия поощряет притеснение женщин[68]. На вопрос, оказывает ли ислам позитивное влияние на британское общество, 4 из 10 опрошенных ответили отрицательно. Половина респондентов увязала ислам с терроризмом, только 13 % высказали мнение, что эта религия несет мир, и 6 % сказали, что ассоциируют ислам со справедливостью. В то же время опрос выявил, что британцы нередко меняют свое представление об этой религии, после того как начинают лично общаться с мусульманами. Около 60 % признали, что они не очень много знают об исламе, но треть опрошенных сказала, что не против узнать больше.
Как справедливо отмечает итальянский историк Ф. Кардини, «общественность в Европе все еще очень плохо информирована о многих религиозных и культурных особенностях исламского мира, и употребительные схематические определения (например, «светский» и «интегристский», как и прочие, столь же нечеткие) выглядят совершенно неадекватными. Скудная информация посредственного качества, которая заполняет средства массовой информации, в сочетании со стойкими – и абсурдным образом воспроизводящимися – предрассудками препятствуют формированию стойкого представления об исламе, отмеченного терпимостью»[69].
Современные многочисленные стереотипы в массовом сознании относительно ислама суть, с одной стороны, порождение современности, когда в глобализованном мире чаще происходит соприкосновение (не доходящее, однако, до взаимопонимания) носителей различных культур и религий. С другой – ложные представления Запада (в самом широком понимании его) об исламе уходят в глубь веков – как и, наоборот, искаженные представления о Западе в мусульманском мире. Еще в XII–XIII века «едва ли существовала для западноевропейского сознания более острая проблема, чем определение отношения к исламскому вероучению, а также традициям и культуре мусульман. Воображению западных христиан ислам рисовался то как учение Антихриста, то как царство идолов, юдоль грехов и соблазнов»[70]. В принципе проблема зачастую неадекватного восприятия Западом ислама (и в не меньшей степени исламом Запада) проистекает из извечных проблем «я/ другой», «мы/они», «свои/чужие».
В целом, подобный подход к проблеме представляется разумным. Однако нельзя полностью игнорировать того факта, что большая часть наиболее опасных современных террористов возлагает на себя именно роль борцов за исламскую веру, главных и единственных защитников интересов мусульман, более того – именно себя они считают истинными мусульманами. И именно ислам (другой вопрос, насколько правильно интерпретируемый) выступает у них идеологической основой и руководством к действию.
И это подводит нас к двум другим точкам зрения на проблему соотношения ислама и терроризма, исходящим из противоположных идеологических лагерей, но которые тем не менее по своей сути совпадают друг с другом. Разница состоит в том, какие расставляются знаки – «плюс» или «минус». Один из этих лагерей использует воинственную интерпретацию Корана и исламской истории для легитимизации и оправдания своих действий. Другой же, в котором отношение к исламу варьируется от критического до откровенно исламофобского, – для того, чтобы «доказать» изначально присущий исламу воинственный, насильственный характер. Смысл обеих позиций фактически сводится к унификации ислама и деятельности террористов.
Один из этих комплексов представляет собой точку зрения радикальных исламистов. Кратко ее можно выразить так: то, что говорят «мунафики» (лицемеры) об исламе – ложь, а понятия «джихад», «шахид», «моджахед» значат, согласно таким взглядам, именно то, что значат – непримиримую борьбу, войну с неверными до победного конца. Так, один из основателей и вождей группировки «Египетский исламский джихад» Абдалькадер бин Абдальазиз утверждал, что «терроризм – это часть ислама, и всякий отрицающий это – неверный», а иракский шиитский клирик Мухаммад Алузи выступал с идеей о том, что терроризм является неотъемлемой частью джихада[50].
Исходя из этой логики, ислам оправдывает террористические действия моджахедов. Такой точки зрения придерживается ряд исламистски настроенных авторов, находящих оправдание действиям террористов в Коране и Сунне. Достаточно ознакомиться с дышащими воинственным духом текстами и видеороликами, размещенными на экстремистских радикальных сайтах в Интернете, чтобы в этом убедиться.
Один из интернет-сайтов северокавказских исламистов, к примеру, разместил статью арабского исламиста шейха Абдуля Кадира ибн Абдуль Азиза под недвусмысленным названием «Террор является частью ислама». Этот автор вполне откровенно утверждает, что «тот, кто утверждает, что Ислам не причастен к террору, и тем самым хочет разделить эти два понятия, тот впал в неверие. (…) Сегодня те, кто утверждает, что хотят бороться с терроризмом на самом деле воюют с Исламом. Борьба с терроризмом означает борьбу с Исламом, они просто искажают истину для невежд»[51]. Этот же автор фактически подводит теоретическое обоснование под террористические акты в отношении гражданского населения («Будет неправильно считать гражданских лиц мирными жителями. Большинство мужчин и женщин из них являются военнообязанными. И что говорить о них, если результаты социальных опросов показали, что после тех взрывов большинство американского населения поддержало акты возмездия Джорджа Буша в Афганистане? Дело не ограничилось Соединенными Штатами, операцию поддержали все остальные страны-«крестоносцы», такие, как Канада, Британия и др.»), более того, он утверждает, что «нет греха в неумышленном убийстве настоящих мирных жителей во время операции: детей или мусульман, которые присутствовали там по уважительным причинам»[52].
Утверждения мусульманских богословов о том, что джихад может быть понимаем не только как военные действия, вызывают резкое неприятие у воинствующих экстремистов. Один из идеологов джихадизма на российском Северном Кавказе Саид Бурятский (Александр Тихомиров), ссылаясь, в частности, на хадис «Тот, кто не сражался и не призывал свою душу к этому, скончался на доле из частей лицемерия» (Бухари и Муслим), указывает: «В тексте этого хадиса Посланник Аллаха (а.с.с) использовал глагол “газа”, что можно перевести только как ведение сражения, чтобы никто не мог истолковать его как борьба со своими страстями, шайтаном и пр.»[53]. Статья Саида Бурятского «Взгляд на джихад изнутри, по прошествии года», из которой взята приведенная выше цитата, во многом направлена как раз против тех мусульманских авторитетов, которые призывают не участвовать в джихаде, интерпретируемом как военные действия.
Сходным образом лидер «Аль-Каиды» Усама бен Ладен обрушивался с критикой на мусульманских ученых, придерживающихся отличной от его точки зрения: «Фетва любого официального ученого не имеет для меня ценности. История полна такими учеными, которые оправдывают ростовщичество, которые оправдывают оккупацию Палестины евреями, которые оправдывают присутствие американских войск на земле Двух Святынь. Эти люди поддерживают неверных ради своих личных целей. Истинные ученые поддерживают джихад против Америки. Скажите мне, если индийские войска вторгнутся в Пакистан, что бы вы стали делать? Израильские войска оккупируют нашу землю, американские войска на нашей территории. У нас нет другого условия кроме начала джихада»[54].
Большой импульс восприятия джихада не только как оборонительной войны (а уж тем более не как одного только внутреннего борения со злыми страстями – как интерпретируют джихад некоторые мусульманские богословы), но прежде всего как войны наступательной придал «отец» современного революционного исламизма египтянин Саид Кутб, оказавший неоценимое влияние на представителей экстремистских исламистских течений конца ХХ – начала XXII века. Кутб, в частности, утверждал: «Ясные строки Святого Корана, наследие пророка (да благословит его Аллах и приветствует!), побуждавшего и призывавшего к джихаду, войны, которые вел ислам на ранних стадиях своего существования, более того, вся история ислама, изобилующая описаниями джихада, – это неоспоримые свидетельства, наполняющие сердце любого мусульманина презрением к рассуждениям тех умников, которые поддались давлению неблагоприятных обстоятельств и лживой пропаганде востоковедов».
«Эта религия, – писал Кутб об исламе, – не пытается искать ответа на практические запросы в абстрактных теориях, но и не прибегает в разных жизненных ситуациях к одним и тем же, неизменным приемам. Те, кто рассуждает о системе религиозного джихада, ссылаясь на строки Священного Корана, не учитывают этой особенности. Они не отдают себе отчета в том, что разные ступени развития джихада имели разную природу и суть, и не осознают, что и различные стихи Корана относятся к разным стадиям этого движения. Потому подобные знатоки рассуждают о системе исламского джихада весьма неуклюже, смешивая разные уровни его развития и тем самым искажая самую сущность понятия “джихад”»[55]. Ему вторил лидер «Аль-Каиды» Усама бен Ладен: «Сражение – часть нашей религии и нашего шариата. Те, кто любит Бога, и пророка, и эту религию, не могут отрицать части этой религии… Всякий, кто отрицает самый малый принцип религии, совершает тягчайший грех в исламе»[56].
Другой комплекс представлений о соотношении террористического насилия и исламского учения исходит, наоборот, от людей, негативно или критично настроенных к исламской религии и утверждающих, что ислам и терроризм – если и не синонимы, то тесно связанные друг с другом феномены. Так, британско-американский современный историк-востоковед Бернард Льюис считает, что понятие «исламский терроризм» заслуживает права на жизнь, мотивируя это тем, что ислам имеет, по существу, политический характер с самого его основания и до нынешнего дня[57]. В то же время, справедливости ради, заметим, что тот же Бернард Льюис в своей последней книге «Ислам: религия и люди» указывает на то, что в исламской традиции нет свидетельств использования терроризма, что «мусульманам предписывалось не убивать женщин, детей или стариков, ни подвергать пыткам и дурному обращению пленников», что появление нынераспространившейся практике суицидального терроризма – это следствие ХХ века и что мусульманская терпимость к инаковерующим была гораздо лучше, чем у христиан до подъема секуляризма в XVII веке[58].
Согласно мнению части авторов, действия террористов предопределены всей логикой ислама, а то, что мы видим сейчас, – проявление глобального противостояния исламской цивилизации и христианско-иудейской цивилизации. Такого взгляда придерживаются авторы прежде всего на Западе (в самом широком понимании этого слова, в том числе и в России). «Самые опасные столкновения в будущем, скорее всего, будут происходить из-за заносчивости Запада, нетерпимости ислама и сионской самоуверенности», – прогнозировал в своем знаменитом труде апологет идеи «столкновения цивилизаций» С. Хантингтон, утверждающий, что «основная проблема Запада – вовсе не исламский фундаментализм», а «ислам, иная цивилизация, народы которой убеждены в превосходстве своей культуры и которых терзает мысль о неполноценности их могущества»[59]. При этом тот же Хантингтон, рассуждающий о «предрасположенности мусульман к насилию в конфликтах», без тени сомнений утверждает, что «на какой бы периметр ислама не взглянуть, мусульмане никак не могут ужиться со своими соседями»[60].
Попытки изобразить противостояние исламистского терроризма и мирового сообщества как проявление «столкновения цивилизаций», столкновения исламского мира и Запада – при всей их соблазнительности и даже некоторой на первый взгляд логичности – не выдерживают критики, будучи опровергнуты самой жизнью. Эта тема, как уже говорилось, пользуется особенной популярностью в двух, казалось бы, совершенно непримиримых лагерях – в джихадистской среде и среди явных или латентных исламофобов на Западе. В реальной истории, в реальной политике существует масса примеров того, как вполне осязаемые политические и экономические интересы берут верх над межконфессиональными и межцивилизационными различиями, которые, несомненно, существуют и зачастую служат причинами конфликтов (однако не имеют при этом фатального характера). Так, один из излюбленных мотивов в пропаганде современных салафито-джихадистов – изображение войны в Ираке как акта агрессии «крестоносцев и сионистов» против исламского государства. Несомненно, действия США в отношении Ирака по меньшей мере сомнительны с моральной точки зрения, не говоря уж о соответствии их нормам международного права. При этом из вида совершенно выпускается то обстоятельство, что к 2003 г. Ирак возглавлялся вполне секулярным режимом Саддама Хусейна и светской панарабской партией «Баас», у истоков которой стоял араб-христианин Мишель Афляк. Далее, те, кто говорит о примере Ирака как об эпизоде противостояния по линии ислам – Запад, не замечают или не хотят замечать того, что далеко не все страны Запада, включая традиционных евроатлантических союзников США, поддержали американскую агрессию против Ирака. Достаточно вспомнить ту дипломатическую активность, которую развернули против планов Белого дома вторгнуться в Ирак такие страны, как Франция, Германия, Бельгия, не говоря уж о России. Вдобавок нельзя не заметить мощного антивоенного протестного движения, развернувшегося в странах, принявших участие во вторжении в Ирак. Наконец, не следует забывать, что террористическое насилие, практикуемое джихадистами в Ираке, обращено в первую очередь не против военнослужащих возглавляемой американцами коалиции, а главным образом против иракских же мусульман. О какой войне между Западом и исламом может идти речь в иракском случае? То же самое можно сказать и о многих других конфликтах, происходящих в мире, куда вовлечены представители различных религий, культур и государств, но которые в реальности имеют мало отношения к глобальному межцивилизационному противостоянию.
Некоторые западные авторы заходят настолько далеко, что фактически открыто обвиняют ислам как таковой в деяниях выступающих под его флагом экстремистов и террористов. По логике таких авторов, как Роберт Спенсер, современные исламисты, агитирующие за глобальный джихад, не извращают сущность ислама (в чем джихадистов обвиняют сторонники умеренного ислама), а напротив, выражают ее[61]. Названия частей его книги «Неполиткорректный путеводитель по исламу» носят безапелляционный и откровенно провокационный характер: «Мухаммад: пророк войны», «Коран: книга войны», «Ислам: религия войны», «Ислам: религия нетерпимости» и далее в том же духе. Свои выводы и теории подобные авторы строят на следующем фундаменте: пророк Мухаммад не учил своих последователей миру и терпимости, зато возглавлял армии и приказывал убивать его врагов, причем Мухаммад учил тому, что нет ничего лучше и более священного, нежели военный джихад; Коран велит мусульманам вести войну против иудеев и христиан (при этом не берутся во внимание коранические суры, в которых содержится призыв к миру и терпимости); войны, которые вели мусульмане времен Мухаммада, были не оборонительными, а наступательными, а то, что называется сегодня «исламским миром», возникло в результате серии жестоких завоеваний земель, населенных немусульманами.
Очевидно, что это весьма однобокая интерпретация и священных текстов, и исторических событий. При этом сторонники такого подхода, кажется, упускают из вида «молодость» ислама относительно других мировых религий. А ведь мусульманская религия находится в таком «возрасте», который примерно соответствует тому возрасту христианства, когда по всей Европе во имя Бога пылали костры инквизиции. Кроме того, не следует забывать, что и в иудео-христианской традиции священные тексты содержат порой противоположные по смыслу идеи. В Библии, как и в Коране, можно найти цитаты, далекие от проповеди мира и человеколюбия. Например, в книге Второзакония (20:10–20) говорится: «Когда подойдешь к городу, чтобы завоевать его, предложи ему мир; если он согласится на мир с тобою и отворит тебе ворота, то весь народ, который найдется в нем, будет платить тебе дань и служить тебе; если же он не согласится на мир с тобою и будет вести с тобою войну, то осади его, и когда Господь Бог твой предаст его в руки твои, порази в нем весь мужеский пол острием меча; только жен и детей и скот и все, что в городе, всю добычу его возьми себе и пользуйся добычею врагов твоих, которых предал тебе Господь Бог твой; так поступай со всеми городами, которые от тебя весьма далеко, которые не из числа городов народов сих. А в городах сих народов, которых Господь Бог твой дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души, но предай их заклятию: Хеттеев и Аморреев, и Хананеев, и Ферезеев, и Евеев, и Иевусеев, [и Гергесеев,] как повелел тебе Господь Бог твой, дабы они не научили вас делать такие же мерзости, какие они делали для богов своих, и дабы вы не грешили пред Господом Богом вашим. Если долгое время будешь держать в осаде [какой-нибудь] город, чтобы завоевать его и взять его, то не порти дерев его, от которых можно питаться, и не опустошай окрестностей, ибо дерево на поле не человек, чтобы могло уйти от тебя в укрепление; только те дерева, о которых ты знаешь, что они ничего не приносят в пищу, можешь портить и рубить, и строить укрепление против города, который ведет с тобою войну, доколе не покоришь его».
Приходится констатировать, что точка зрения, согласно которой современный терроризм и экстремизм джихадистского толка есть логическое следствие исламской религии, в немалой степени оказывается востребованной частью западного общества. Как показывают опросы американского общественного мнения, в частности проведенные исследовательским центром Pew, отношение американцев к исламу и мусульманам становится все более отрицательным. Если в марте 2002 г. 25 % опрошенных считали, что ислам в большей степени, чем другие религии, «призывает своих последователей к насилию», то летом 2003 г. так считали уже 44 %. И это невзирая на громкие заверения американского руководства о том, что «врагом Америки не являются наши многочисленные мусульманские друзья»[62]. Тем не менее если в ноябре 2001 г. (т. е. через два месяца после событий 11 сентября) положительно относилось к своим соотечественникам-мусульманам 59 % опрошенных американцев, в марте 2002 г. – 54 %, то летом 2003 г. – уже 51 %[63]. Исследователь Дэниел Пайпс объясняет эту возрастающую неприязнь прежде всего непрекращающимся терроризмом, «наполненными ненавистью заявлениями мусульман» и другими проблемами, связанными с воинствующим исламом во всем мире. «Но частично это проистекает из того, что воинствующим исламом контролируются многие институты мусульманской жизни в Америке»[64]. Проведенные в декабре 2002 г. – январе 2003 г. организацией «Гэллап пол» в партнерстве с телекомпанией CNN и газетой US Today опрос общественного мнения в США и в 9 мусульманских странах (Ливан, Турция, Кувейт, Иордания, Марокко, Саудовская Аравия, Иран и Пакистан) показали наличие взаимной антипатии у населения США и мусульманских стран. 24 % опрошенных американцев имели положительное мнение о мусульманских странах, 41 % – отрицательное[65]. На фоне всего сказанного выше становятся более понятными мотивы попыток нового американского президента Барака Обамы сломать лед недоверия между США и исламским миром (см. выступление Обамы в Каирском университете). Но вряд ли этот лед будет сломан в условиях, когда в самих Соединенных Штатах нет консенсуса насчет отношения к исламу. Тому свидетельством служат, например, яростные дебаты, устроенные в 2010 г. сторонниками и противниками строительства исламского общинного центра и мечети в Нью-Йорке недалеко от места, где были совершены террористические акты 11 сентября 2001 г. Явно не способствуют взаимопониманию и миру между людьми демарши вроде тех, какие предпринял представляющий небольшую евангелическую церковь Dove World Outreach Center американский пастор Терри Джонс из Флориды, объявивший в 2010 г. о намерении устроить сожжение Корана в годовщину терактов 11 сентября (сам Джонс вынужден был отменить эту святотатственную акцию, однако два пастора в штате Теннесси устроили все-таки сожжение Корана).
В Европе отношение к исламу во многом определяется страхами как перед терроризмом, так и перед возрастающим количеством иммигрантов из мусульманских стран. Некоторые исследователи склонны рассматривать исламофобию как новую форму расизма в Европе, указывая на появление в прессе таких выражений, создающих негативный образ ислама, как «исламский терроризм», «исламские бомбы», «насильственный ислам». В 2002 г. Европейский центр мониторинга расизма и ксенофобии выпустил доклад «Суммарный отчет об исламофобии в ЕС после 11 сентября 2001 г.», отмечавший рост в европейских странах количества инцидентов, имеющих отношение к исламофобии. В 2008 г. генеральный секретарь Совета Европы Терри Дэвис со ссылкой на результаты исследования Центра Пью заявил, что в Европе стало больше антисемитизма и нетерпимости к исламу, в некоторых странах почти половина граждан высказывают негативные взгляды в отношении евреев и мусульман[66]. Подобные проявления имеют различный характер – от бытового до политического, от латентного до экстремистского.
Опросы общественного мнения показывают, что в реальной жизни межконфессиональные отношения в Западной Европе далеки от политкорректного идеала. Как свидетельствует опрос, проведенный летом 2010 г. среди 500 британцев, не исповедующих ислам, исследовательской компанией DJS Research специально для Британской академии исламского образования и исследований, три четверти немусульманского населения Британии негативно характеризуют влияние ислама на общество, 63 % респондентов считают, что «мусульмане – террористы», а 94 % – что «мусульмане угнетают женщин». Характерно при этом, что 80 % от общего числа опрошенных признались, что почти ничего не знают об исламе, 40 % не смогли сказать, кого называют Аллахом, а 36 % затруднились с ответом на вопрос, кем был пророк Мухаммад. И пугающе выглядят данные о том, что 60 % опрошенных сказали, что не желают получать никакой информации об исламе, а 77 % считают, что приверженцам этой религии не следует учить немусульман своей вере[67]. Другой опрос, проведенный в Великобритании чуть раньше, тоже продемонстрировал настороженность британцев в отношении ислама. Онлайн-опрос, проведенный компанией YouGov по заказу британского мусульманского фонда «Изучая ислам», выявил, что 58 % респондентов (в опросе приняли участие 2152 человека) увязывают ислам с экстремизмом, а 69 % считают, что эта религия поощряет притеснение женщин[68]. На вопрос, оказывает ли ислам позитивное влияние на британское общество, 4 из 10 опрошенных ответили отрицательно. Половина респондентов увязала ислам с терроризмом, только 13 % высказали мнение, что эта религия несет мир, и 6 % сказали, что ассоциируют ислам со справедливостью. В то же время опрос выявил, что британцы нередко меняют свое представление об этой религии, после того как начинают лично общаться с мусульманами. Около 60 % признали, что они не очень много знают об исламе, но треть опрошенных сказала, что не против узнать больше.
Как справедливо отмечает итальянский историк Ф. Кардини, «общественность в Европе все еще очень плохо информирована о многих религиозных и культурных особенностях исламского мира, и употребительные схематические определения (например, «светский» и «интегристский», как и прочие, столь же нечеткие) выглядят совершенно неадекватными. Скудная информация посредственного качества, которая заполняет средства массовой информации, в сочетании со стойкими – и абсурдным образом воспроизводящимися – предрассудками препятствуют формированию стойкого представления об исламе, отмеченного терпимостью»[69].
Современные многочисленные стереотипы в массовом сознании относительно ислама суть, с одной стороны, порождение современности, когда в глобализованном мире чаще происходит соприкосновение (не доходящее, однако, до взаимопонимания) носителей различных культур и религий. С другой – ложные представления Запада (в самом широком понимании его) об исламе уходят в глубь веков – как и, наоборот, искаженные представления о Западе в мусульманском мире. Еще в XII–XIII века «едва ли существовала для западноевропейского сознания более острая проблема, чем определение отношения к исламскому вероучению, а также традициям и культуре мусульман. Воображению западных христиан ислам рисовался то как учение Антихриста, то как царство идолов, юдоль грехов и соблазнов»[70]. В принципе проблема зачастую неадекватного восприятия Западом ислама (и в не меньшей степени исламом Запада) проистекает из извечных проблем «я/ другой», «мы/они», «свои/чужие».