Ранн Шейла. Цена любви

 
   … Каждый день, когда спальня Куколки Бетти погружалась в темноту, девочка мысленно возвращалась к своему плану… Как быстро пролетело время… Она встает с кровати и надевает поверх ночной рубашки платье с цветочным рисунком… Ее платье, зачем оно ей? Окно спальни закрыто толстыми бархатными шторами от холода… Их не раздвигали в течение двух недель, пока она была в больнице. Этим вечером Бетти раздвигает их с помощью висящей сбоку золотистой веревочки. За окном темнеет холодное зимнее небо…
   … Тяжелое окно не поддается, у нее не хватает сил. Девочка пробует снова… Странно, как она спокойна… конечно, она должна плакать. Она пытается снова и снова, рама скрипит… Наконец Бетти выбирается на подоконник. Никто не должен услышать… С высоты двенадцатого этажа ветер дует ей в лицо… И никакого страха. Вероятно, семьи, спящие в соседних квартирах, думающие о завтраках, о том, в чем пойти в школу или на работу, об автобусах, поездах, игрушках, не услышат, как тело упадет на асфальт. Бетти движется дальше по подоконнику. Но что это? Снаружи установлена решетка от воров. Ячейки слишком малы, ей не протиснуться. До больницы этой решетки не было, была лишь сетка, спасающая от летней мошкары. Она смотрит сквозь решетку на двор. Нет, ее определенно здесь не было. Она спрыгивает обратно на пол. Еще есть окна гостиной… Она слышит, как в своей спальне ходит отец, туфли касаются пола, он снимает концертный костюм, еще есть время… Девочка бежит в гостиную, раздвигает шторы… Окно в гостиной немного меньше, и открывается оно легче, но там тоже решетка. Ледяной ветер дует в лицо… она смотрит сквозь решетку на Риверсайд-драйв… слышит, как отец идет в тапочках по коридору в ее спальню… ей некуда деться…
 
   Страх попавшей в ловушку девочки железным обручем стягивает мою голову… Да, вот как это началось, потом появились головные боли. Я могла потерять не один день. В груди уже зарождались болезненные пульсации. Если я не остановлюсь, появятся колющие боли по всей груди.
   Моя старая стратегия выживания… валиум. Прими! Нет, я выбросила таблетки. Была уверена, что боли в груди и сны исчезли навсегда, хотелось в это верить. В груди снова запульсировало, уже сильнее. Стивен возвратится в четверть первого. Нет! Нельзя, чтобы это состояние завладело мной. Если он вернется назад и увидит, что со мной, ему захочется знать причину. Как ему объяснить? Я сама только-только начинаю понимать.
   «Борись, — сказала я себе. — Ты же любишь его, не надо его терять! Возьми себя в руки! На дне чемодана лежат таблетки от головной боли, которые принимала Бетти, прими их. Ни к чему, чтобы эти головные боли вернулись, чтобы мое состояние опять вышло из-под контроля». В груди снова застучало. Эти таблетки обладали мощным успокаивающим эффектом, но они очень старые. Вряд ли их действие сохранилось до сих пор. Впрочем, меня наверняка охватит сонливость, и будет лучше. Я проглотила одну таблетку и запила крепким кофе. Потом подобрала с пола ворох одежды. Яркие краски… надо надеть что-то яркое. Да, здесь было что-то красное, майка с глубоким вырезом, джинсы. Я подняла с пола расческу и энергично расчесала волосы, продолжая внутренний монолог. Может, Стивен любит меня так сильно, что я могу сказать ему? Но и в этом случае как можно объяснить столь значительные вещи? Откуда ты знаешь, как он отреагирует? Если он любит меня достаточно сильно… «Элизабет, — остановила себя я, — одумайся, это была всего одна ночь любви. Не давай волю фантазии».
   Я приняла душ, оделась и собралась на работу. Прибралась в квартире, хотя под воздействием таблетки я двигалась несколько заторможенно. Хотелось вести себя со Стивеном иначе, хотелось быть честной. Но больничная палата уже удалялась в небытие. В четверть первого, закрыв за собой дверь квартиры, я в красной майке вышла на раскаленную летнюю улицу и внезапно увидела Стивена. Он протянул мне цветы и обнял.
   — Как кофе? — Стивен управлял тем же джипом, на котором мы ездили в Коста-Брава.
   — Прекрасный. Я никак не могла дождаться нашего отъезда. Мне нравится осматривать с тобой достопримечательности.
   Но я уже боролась с зевотой, вызванной действием таблетки. Стивен ликовал.
   — Мне показалось, что я никогда не видел Коста-Брава прежде. Я словно вытянул счастливый лотерейный билет — мне дважды удалось умыкнуть тебя с работы. Я рад, что работа над фильмом идет хорошо.
   — Да, это так, — я поцеловала его. Как только выберемся из Барселоны, я позвоню Жозе и скажу, что не смогу встретиться сегодня с графом в четыре часа. Просто не смогу вынести напряжения беседы с этим человеком. Зачем мне это? Я только-только начинаю поправляться.
   — Знаешь, этим утром все прошло так, как я и предполагал, — бодро сообщил Стивен. — Спортсменам, замешанным в скандале со стероидами, пришлось ретироваться. На пресс-конференции они во всем признались. Бедные ребята: ради победы готовы жертвовать здоровьем. Бездумно глотают какие-то таблетки. Интересно… трудно представить, как они решились.
   — Но с этим покончено, — сказала я, уводя беседу в сторону от всяких таблеток… Стоило ли мне так спешить, принимая таблетку Бетти? Вдруг химические компоненты с годами изменились, и она вредна для здоровья? Вдруг я отравилась? Нет! Успокойся — таблетки находятся в плотно закрытом пузырьке, с годами только теряется сила их действия.
   — Да, с этим покончено, — согласился Стивен, — и теперь у нас каникулы. Я намерен показать своей любимой чудеса и красоты Таррагоны. Что может быть лучше?
   — Действительно, что может быть лучше? — Подтвердила я и откинула спинку сиденья. Глаза мои слипались.
   — Подожди минуту, — сказал Стивен. — Я знаю, что мое присутствие усыпляет многих, но ничего не могу с собой поделать. Мы еще даже не выехали из города.
   Стивен шутил, но, похоже, мое состояние его не на шутку огорчало.
   — Эй, меня считают одним из самых потрясающих парней на свете.
   — Это правда, мой дорогой! Разве я не могу помечтать о тебе во сне?
   Я попыталась сесть прямо, но таблетка оказалась сильнее, чем я предполагала.

ГЛАВА 23

   Местность была такой же дикой и скалистой, как в Коста-Брава. С одной стороны тянулась изрезанная морем горная гряда, с другой — долины и плато. На каменистых склонах лепились дома с побеленными стенами. Элизабет приподнялась на сиденье, изумленно осматривая окрестности.
   — Приятно оказаться в обществе живого человека, — произнес Стивен. — А то я уже испугался, что путешествую в одиночестве.
   — Извини, я так устала. Посмотри…
   — Я смотрю уже больше часа, — сухо заметил он, однако все же повернулся.
   Стадо козлов спокойно следовало за пастухом по пешеходной части моста. Спереди и сзади двигались велосипедисты и пешеходы. Потом мы попали в автомобильную пробку, и вскоре козлы нас обогнали.
   — Почему это у тебя нет сил для путешествия? — вернулся к забытой теме Стивен.
   — Извини.
   — Должно быть, я так на тебя действую.
   — Пожалуйста, перестань. Мне правда очень жаль. Что еще я могу сказать?
   Я коснулась его плеча, щеки, и между нами проскочила электрическая искра.
   Мы покинули обнесенный стеной поселок и покатили мимо огромного римского акведука. Таблетка Бетти лишила меня сил, но не стоит разочаровывать Стивена. Оживленно проявляя интерес к ожившей истории перед нами, он восхищался каменными стенами и зданиями тринадцатого века, арками перед площадями. Мы двинулись пешком по изогнутым улочкам Калле Санта Тереза и Калле Донна Луиза. Затем снова вышли на прямую дорогу.
   — Видишь тот замок на скале с островерхими башенками?
   Репортер, сидевший внутри Стивена, хотел, чтобы я видела все-все.
   — Да.
   — Я готовил для журнала «Лайф» материал об этой части Испании и использовал снимки этого замка. Когда мы вернемся, покажу. Мне впервые довелось выполнять подобную работу. Причем, мне доставило несказанное удовольствие заниматься ею, было даже неловко брать гонорар.
   Мы въехали на другую гору. Я следовала за Стивеном вдоль стен монастыря. Слава Богу, экскурсия быстро закончилась, и мы остановились на ленч.
   В туалете я ополоснула холодной водой лицо И затылок и держала ладони под ледяным потоком до тех пор, пока не поняла, что мое отсутствие затянулось. Пульсации в груди возобновились. Я открыла сумку, чтобы достать валиум… я же не взяла его… Вспомни!.. Пришлось минуту посидеть.
   Я вернулась к столу и увидела встревоженного Стивена.
   — Я уже начал волноваться. Он пододвинул мне стул.
   — Захотелось умыться… так жарко!
   — Я вдруг подумал, что ты, возможно, оставила меня из-за моего глупого поведения в машине. Не знаю, что на меня нашло.
   — Что ты, это я виновата. Мне бы тоже не понравилось, если бы кто-то заснул рядом, но, думаю, у меня слабость после болезни.
   — Почему ты раньше не сказала? Я бы все понял. Мы бы поехали в другой раз.
   — Нет, я очень хотела поехать с тобой. Подожди, я приду в себя. Все прекрасно! Потрясающе! Просто надо поесть.
   Мы ждали пищу… ждали… как можно ждать ее в маленьком придорожном испанском кафе. Я осушала один стакан воды за другим. Над нашими головами назойливо жужжали лопасти вентилятора.
   После ленча я действительно немного взбодрилась. Мы двинулись вдоль пристани и увидели стариков, занятых починкой сетей. Сыновья и внуки выгружали утренний улов.
   — Хочешь посмотреть арабский рынок? — спросил Стивен, стремясь вернуться в древний мир.
   — Конечно, — подстегнула себя я, радуясь его неподдельному интересу.
   Мы прошли через арабский рынок, заглянули в синагогу двенадцатого века.
   — Маврская архитектура.
   Затем вышли через заднюю дверь и зашагали по изогнутым переулкам старинного городка. Стивен поведал историю здания. В тени кафе под каменными сводами сидели усатые мужчины, над ними шелестели лопасти вентиляторов… слишком много для столь небольшого помещения…
   Не знаю точно, когда у меня начался жар. Сначала меня слегка зашатало, словно я поскользнулась на булыжнике, затем показалось, что я падаю, точно пассажир самолета в воздушную яму… «Не надо было есть то острое блюдо во время ленча». Пожалуй. Странные вещи, происходящие с человеком на незнакомых старинных улицах, всегда нуждаются в разумном объяснении.
   Кисти рук мне уже не принадлежали. Мои кисти обладали силой, тонусом, а эти безвольно плыли в воздухе. Онемели, словно сдавленные на несколько минут.
   Стивен рассказывал о римлянах в Сагунто.
   — Первыми пришли карфагеняне. Вон их влияние в архитектуре некоторых строений.
   Я кивнула, бросив взгляд на деталь прекрасной арки. Но на самом деле ничего не видела. Солнце резало глаза даже через темные очки. Я снова сомкнула веки и взяла салфетку, чтобы вытереть слезы, провела ею по лбу. И вздрогнула, обнаружив, что вся в холодной испарине… Эти уж мне местные специи! Наверное, старею, в молодости я могла есть все что угодно и где угодно…
   Стивен все еще разглагольствовал: «Испанцы… римляне… завоевание».
   — Да, — с деланным воодушевлением произнесла я. — Ты так много знаешь об Испании.
   — В основном я узнал это, работая для «Лайфа». Впрочем, мне всегда была интересна история. Единственный школьный предмет, по которому у меня были хорошие оценки, — радостно заявил Стивен.
   Внезапно меня скрутило, и я едва не согнулась пополам.
   Стивен смотрел в видоискатель своей камеры.
   — Ты когда-нибудь была в Израиле, моя дорогая?
   — Нет, не была.
   — Чудесное место. Хорошо бы съездить вместе на археологические раскопки под Масадом. Я видел фотографии. Города находятся под землей один над другим. Мне всегда хотелось побывать на раскопках, уже собирался, но каждый раз что-то мешало. Видишь, дорогая, снова судьба.
   Я пыталась слушать, копировать его приподнятое настроение, но пот на лбу выступал все сильнее, уже чувствуется запах… Что если игнорировать…
   — Да, Стивен, — я постаралась придать голосу бодрости, — с удовольствием поеду на места рас…
   — Осторожно! — Стивен подхватил меня в тот самый момент, когда я споткнулась на сломанной ступени каменной лестницы, что вела в верхнюю часть города.
   — Пустяки! — успокоила я. — Балерины падают только вверх! Знаешь?
   Я быстро встала и натянула козырек бейсболки на лоб.
   Стивен внимательно посмотрел на меня.
   — Ты в самом деле здорова? Прямо не похожа на себя. Ужасно бледная.
   — Ерунда. Все в порядке! Посмотри! Кажется, там наверху — старая крепость. Ты наверняка хочешь ее осмотреть, и я рада последовать за тобой.
   Я улыбнулась, успокоив его. Мы стали подниматься по высоким разбитым каменным ступеням, Стивен бережно держал меня под руку.
   Наверху мы перелезли через толстую полуразрушенную каменную стену, которая окружала остатки крепости.
   Как я и предполагала, Стивен пришел в восторг.
   — Посмотри, Элизабет.
   Он развернул меня к морю.
   — Все эти крепости строились так, чтобы удобно было вести наблюдение. Отсюда виден любой вражеский корабль на Средиземном море. Смотри, дорогая, перед тобой сама история.
   Каменная стена, крепость и все остальное плыли у меня перед глазами в голубой дымке.
   Стивен обошел крепость по периметру, осмотрел все.
   — Представляешь, за этой стеной, толщиной не меньше пары футов, находится отвесная скала. Сюда невозможно забраться. Воины могли отразить сверху любое нападение в том случае, если корабли неприятеля не удавалось потопить на подходе.
   Стивен менял объективы, стремясь снять крупным планом сквозные отверстия в стене, куда вставлялись стволы пушек. Он работал, снимал в Разных ракурсах, излучая энергию. Он любил такую работу, и мне нравилось наблюдать за ним.
   — Знаешь, дорогая, — крикнул он из дальнего угла крепости, — я, пожалуй, сделаю фотоочерк об этом замке. Не ради денег — за такие материалы платят мало.
   — Какая разница, если ты получаешь удовольствие.
   — В тебе говорит женщина. Для мужчины счет в банке — это табло, которое показывает, кто ты такой. Мне платят деньги за то, что я — спортивный символ телекомпании, самоуверенный, но все же вполне управляемый человек.
   — Ты несправедлив к себе, — ответила я. — Не думаю, что кто-то считает тебя управляемым.
   — Поверь, это правда. Ты же не знаешь. Телекомпания — иерархическая структура вроде банка с боссами, над которыми стоят другие боссы. И самое плохое то, что я изо всех сил стараюсь приспособиться к этой корпоративной системе.
   — Но зачем делать то, что противоречит твоей сути?
   — Ради денег! «Ты должен делать деньги», — внушал мне отец, когда я был ребенком. Тогда я сопротивлялся, но теперь делаю именно то, чего он хотел. Работая свободным фоторепортером, я, пожалуй, оставался ребенком и не понимал, как деньги связывают человека. Я занимался любимым делом. Улыбнись, дорогая, я хочу запечатлеть здешние красоты.
   Я замерла и счастливо улыбнулась для снимка, потом подошла к стене и села там, где из обломков складывалась невысокая скамейка. Море искрилось так неистово, что передо мной синел огромный пожар. Белые гребни волн появлялись, исчезали и тут же появлялись вновь. Вдруг подо мной обрушится каменная стена? Стану ли я частью этого огромного синего пожара? Осмелюсь ли обрести такую свободу? Я встала и внезапно ощутила резкую боль; Стивен тотчас оказался рядом, поддержал за плечо и помог сохранить равновесие. Поднял мою бейсбольную кепку и испытующе взглянул на меня.
   — Я что-то тревожусь.
   — Нет, нет, — неуверенно сопротивлялась я, — пожалуйста, продолжай. Через минуту все будет в порядке.
   — Хватит. — Стивен повел меня за собой. — Поедем в гостиницу, ты немного полежишь.
   Я уже не протестовала.
   Не знаю, как долго я проспала в комнате с белыми стенами и легкими желтыми занавесками у окна. Десять минут или десять часов?
   Казалось, мои глаза слиплись и опухли. Все болело — руки, ноги, подмышки… Может, таблетки Бетти испортились?.. Нет, вряд ли… Просто неприятный, но скоротечный грипп… обычное дело… все пройдет. Я вздрогнула под цветастым пледом. Если бы была вода… надо отдохнуть, пить много воды, принять аспирин. Тогда я скорее поправлюсь. Голова гудела… нормальное явление при гриппе. Завтра я выздоровлю и продолжу работу.
   — Тебе лучше, дорогая? — раздался у двери голос Стивена.
   Я посмотрела на открытое окно, на картину поселков Таррагоны за каменными стенами, скалы, море — растиражированный пейзаж, яркие, чистые краски.
   — По-моему, жар спадает, — уверенно произнес Стивен.
   — Что случилось? — наконец выдавила я, превозмогая комок в горле.
   — Лежи спокойно. Выпей-ка лучше воды.
   Стивен налил воду из ярко раскрашенного фарфорового кувшина, стоявшего у кровати.
   — Ты потеряла сознание, и хозяин гостиницы вызвал врача. Славный человек, он дал тебе эти таблетки, якобы антибиотики.
   Стивен старался скрыть беспокойство, рассказывая словно между прочим. «Не тревожь ее», — слышалось в его голосе.
   Таблетки? Снова таблетки? Что мне дали? Врач не знал, что я принимала другие лекарства… Не волнуйся… Прошло много времени… Я попыталась оторвать голову, чтобы выпить немного воды, но голова была слишком тяжелой, шея болела. Стивен поднес воду… какая теплая вода… если бы только она была холодной.
   Откинувшись, я почувствовала холодную испарину… Закуталась в плед, уцепившись в страхе за его края.
   — Вот… — Стивен снова приподнял меня — на этот раз, чтобы подложить сухую подушку. — Ни о чем не беспокойся, я с тобой, любимая. Неужели ты думаешь, я позволю чему-либо случиться, позволю потерять любовь всей моей жизни, которую я так долго искал? Я не оставлю тебя ни на минуту.
   Он старался меня успокоить, это слишком заметно. Что-то произошло.
   — Вчера тебе было плохо. — Стивен сел рядом. — Вероятно, пищевое отравление. Но теперь уже лучше. Обошлось без промывания желудка. — Он улыбнулся. — Вид у тебя еще неважный, но… ты молодец… справилась. Скоро совсем поправишься. Постарайся заснуть. Я буду здесь, я уже позвонил в Барселону.
   — Но у тебя же работа.
   — Не беспокойся, у меня тут большой штат сотрудников, они обо всем позаботятся. Я лишь фасад, основную работу делают другие, а слава достается мне. Если я понадоблюсь, мне позвонят — все знают, что я с тобой.
   — Но ты можешь ехать, если со мной все в порядке.
   Как трудно говорить! Я закончила фразу про себя — засыпаю. Руки и ноги отказывались двигаться… надо перевернуться на живот… Для этого требуется слишком много сил. Повернусь позже.
   В полумраке Стивен протирал мне лоб и щеки влажным полотенцем, убирал засохшие корочки с глаз… Пусть, не мешай ему, глаза не открываются. Стивен протер влажным полотенцем руки и ноги… я вздрогнула. Холод, влага… сменил простыню… как в больнице… пациента перекатывают на край кровати и расправляют простыню. Потом перекатывают на другой край. Как умно. Засовывают концы под матрас, причиняя больному минимум беспокойства. Где Стивен научился делать это? Снова плед… но где нарисованные на нем цветы? Теперь он зеленый, в сумерках желтые шторы кажутся серыми. Ветер врывается в комнату… Воздух причиняет мне боль. Его надо заменить. Открыть окно… выходящее на Риверсайд-драйв… посмотрите на разбитое тело девочки на Риверсайд-драйв…
   … Красные, белые, синие огни, ослепительные вспышки, мерцающий свет приближается ко мне… с крыши дома на Риверсайд-драйв виден фейерверк, который устроили четвертого июля… я сажусь на край крыши, папа крепко держит меня за бедра… ноги свисают вниз… его руки давят… двигаются… дразнят… затем — падение… люди смотрят вниз, на разбитое тело девочки на Риверсайд-драйв…
   Должно быть, прошло несколько часов, прежде чем я увидела в темноте профиль сидящего Стивена; лунный свет падал прямо на него. Неужели все это время он сидел рядом? Неужели я дорога ему настолько, что он отдал важное задание другому, чтобы остаться здесь и ухаживать за мной? Я не заслужила этого. Он подошел к кровати, заговорил:
   — Мне надо сделать несколько звонков в Штаты, дорогая. Представляешь, здешний телефон не имеет выхода на международную линию. Мы хотели провести уик-энд в деревне — мы его в деревне и проводим.
   Вряд ли он верил, что я проснулась окончательно, но все же шутил, чтобы ободрить меня.
   — Дорогая, миссис Фернандес, жена хозяина, будет постоянно находиться возле двери в мое отсутствие. Она столько раз заверяла меня, что никуда не уйдет, что я успел выучить несколько испанских слов. Она вырастила девятерых детей от двоих мужей и знает, как поступать, когда у больного жар.
   Стивен осторожно сел на край кровати, обхватил руками мою голову и приподнял. Его голос стал еще мягче.
   — Так что будь славной девочкой и выпей немного воды до моего ухода, это предписание доктора. Когда я вернусь, выпьешь снова.
   С закрытыми глазами я отхлебнула из чашки в его руках.
   — Ну, дорогая, еще немного.
   Он подоткнул плед, прикрыл окно, чтобы в комнате не сквозило, и ушел.
   Как только за ним закрылась дверь, я начала плакать. Ни один мужчина не заботился обо мне с такой нежностью. Они всегда чего-то хотели, и это ощущалось в каждом прикосновении. Моя душа нуждалась в любви Стивена. Я не выживу без этого, я нашла, хотя ничего не искала. Он менял меня чудесным образом.. Я хотела заботиться о нем, делать его счастливым… И поэтому плакала… Если бы только я не падала так долго…
   … С вершины высокого холма я смотрю вниз, на городской дом, рядом с ним припаркован желтый джип Стивена. Я уже отчетливо различаю фигуру Стивена, хоть он и находится слишком далеко, чтобы можно было узнать его черты. Так узнаешь любимого. Видишь, как он движется среди толпы. Вы так хорошо знаете его силуэт и походку. Чувствуете, что начинаете улыбаться…
   … Стивен сидит в джипе… Я смотрю на его профиль. Он слегка склоняет голову влево и изгибает шею. Похоже, в ожидании он читает газету, да, вот она, на рулевом колесе. Я иду медленно, наблюдая за ним и наслаждаясь каждым мгновением… Периодически он поднимает голову — не появилась ли я… Я вижу его резкие, правильные черты и короткие волосы на фоне брезентовой крыши джипа. Левая рука Стивена торчит из окна. Вот показался локоть из короткого рукава, я ощущаю загар и фактуру кожи с тонкими светлыми волосками. И вспоминаю о чуде, которое происходит, когда эта рука обнимает меня, вспоминаю, с какой добротой она протягивает утром кофе. Я люблю эту руку, как и любую частичку Стивена. Когда он едет на велосипеде или в машине, не держась за руль, свободные движения его руки символизируют бунтарский дух. Всегда буду смотреть на эту руку с трепетом и восхищением. На Стивене хлопчатобумажная рубашка, и я знаю, что она заправлена в бежевые брюки из твида…
   … Стивен снова поднимает голову, и я ускоряю шаг… Иду слишком быстро, теряю контроль над собой… я уже у подножия холма… но джипа Стивена уже нет на углу… «Стивен!», — кричу я, перебегая через улицу, но желтый джип отъезжает. Я бегу к своему возлюбленному через улицу… но джип опять удаляется. Я задыхаюсь от бега… Стивен больше не движется, замирает в летящем джипе. Наконец я начинаю догонять. Бегу еще быстрее… Сейчас догоню, думаю я и в следующий миг касаюсь двери. Она открывается, и Стивен выходит из машины… Стоит спиной ко мне в голубой хлопчатобумажной рубашке и бежевых брюках. «Стивен, это я, Элизабет!» — кричу я, протягивая руку к нему, но он поворачивается так стремительно, что меня отбрасывает назад. Я вижу перед собой лицо отца, обрамленное густыми темными волосами; темные глаза смотрят из-под нависших бровей. Он улыбается своими полными губами, смеется, протягивает ко мне руки… это руки Стивена, прикрытые короткими рукавами… отец оттягивает меня от возлюбленного… Но это лишь уловка, руки Стивена сменяются руками отца, он в темном костюме. Голос отца звучит умоляюще, мягко: «Я люблю тебя, Куколка Бетти, моя маленькая роза. Бетти, пойдем домой. Ты знаешь, что пойдешь. Знаешь, что мы всегда будем вместе. Знаешь, что никому не скажешь. Не сможешь. Пойдем, Бетти!» Он открывает дверь автомобиля… Это не желтый джип, а зеленый «мерседес» отца с обшитой деревом передней панелью. Идеально начищенная туфля с пряжкой на педали газа. Я отодвигаюсь, сжимаюсь в клубок на кожаном сиденье у окна. На мне белый больничный плащ из пике с шестью золотыми пуговицами… Он забрызган кровью.
   Я обнажаю запястья. «Нет! Нет! Я — не Куколка Бетти. Нет! Я не Бетти! Я — не она!»
   Я мгновенно просыпаюсь, услышав голос маленькой девочки: «Я — не она! Я — не она!» Голос звучит внутри, не может вырваться наружу, но я ясно слышу. Снова прислушиваюсь к девочке, отчаянно отказывающейся от самой себя: «Я — не Бетти». Она держится отстраненно. За окном грязное коричневое небо. Кажется, сейчас утро, половина шестого. В это время ночные демоны особенно сильны, но скоро рассветет, и они исчезнут.
   Но это утро было особенным. Необычная слабость из-за болезни помешала мне быстро надеть маску Элизабет; в эти мгновения незащищенности и страха я стала понимать то, что всегда ускользало от меня. Я осталась с ночными демонами, продлевая их присутствие, и медленно открыла свою запертую душу. Я не торопилась, и страх почему-то уменьшился. Странное спокойствие больного, ослабленного жаром, сглаживает перспективу, уменьшает яркость картин, мир предстает отчетливее. Не в силах натянуть на себя защитную оболочку, человек обретает большую остроту восприятия. Многолетние эмоции громоздились друг на друга, пока не превратились в клубок колючей проволоки; теперь он стал раскручиваться. Я всегда считала нужным скрывать правду от мира, боялась, что в противном случае железные двери навсегда сомкнутся. Но все это время я лишь скрывала ее от самой себя.