Ранульф Файнс
Профессионал

   Посвящается четырем храбрецам – Джону, Майку, Майклу и Мэку


   …Я не из тех, кто друга
   В беде способен бросить.
Шекспир. Тимон Афинский. Перевод Н. Мелковой

Слова благодарности

   Мне бы хотелось сказать спасибо тридцати двум людям, тем, кто помог изучить события, описанные в этой книге, и проверил точность моего повествования. По причинам, которые далее будут очевидны, я не могу назвать их по именам, но те, кого я имею в виду, поймут.
   Я особенно признателен близким родственникам Джона Миллинга, Майка Кили, Майкла Мармэна и Мэка.
   Я признателен Бриджи, которая 7 мая 1977 года родила Патрика Джона Миллинга, в настоящее время поразительно похожего на своего покойного отца.
   Я признателен Полин и Люсии, по чьей просьбе скрыл фамилию Мэка – из соображений безопасности.
   Я признателен Мэгги и Нэнси, соответственно вдове и матери Майка Кили.
   Я признателен Розе-Мей и родителям Майкла Мармэна.
   Все они терпеливо помогали советами.
   Я также хочу поблагодарить Джан Милн за терпение и поддержку и Фрэнсис Пэджович за энергию и хорошее настроение.

Часть 1

Глава 1

   Дэниел еще никогда не уезжал из дома. Ему, сыну золотоискателя из глухого поселка на арктическом побережье Аляски, в то солнечное, жаркое лето 1945 года Ванкувер показался городом чудес. Причиной этой полной радостей поездки стало окончание войны в Европе и прибытие в Ванкувер корабля, на котором вернулся домой отец Дэниела.
   Солдаты сходили с парохода «Канадской тихоокеанской компании» на берег под восторженные крики гордых родственников. Кого-то ждало возвращение к прежней жизни и любви, однако многим предстояло изведать горечь разбитых надежд и неожиданных измен.
   Дэниел не заметил, как исхудал и осунулся отец, – для мальчика он по-прежнему оставался великаном, к тому же в его руках были пакеты с подарками.
   Такси доставило семью к дому неподалеку от моста Лайонс-Гейт, где была снята дешевая квартира. После чая, когда первая волна восторга спала, отец сделал свое заранее заготовленное объявление.
   – У нас есть шесть дней до того, как пароход повезет нас домой, мои хиджи. – Никто не знал, почему он называет своих близких так, – но в этом слове было что-то хорошее, теплое. – И мы никогда не забудем эти дни, потому что гунны окончательно разгромлены и мы воссоединились.
   И снова сочный, воздушный пирог с черникой пошел по кругу. Несмотря на возбуждение, спали они прекрасно, все шестеро в одной комнате.
   Дни промелькнули счастливым калейдоскопом. Семья ходила смотреть, как по склонам горы Маунт-Гроуз народ катается на длинных деревянных досках, удержаться на которых, казалось, совершенно невозможно. Многие падали, и Дэн хохотал до слез.
   Они съездили на тележке, запряженной лошадью, к пристани, купили глазированных яблок и пошли гулять, держась за руки, любуясь рыболовными траулерами и широкоплечими мужчинами в военной форме. Огромные пассажирские суда привезли новые тысячи сухопутных бойцов и морских пехотинцев, и семья присоединилась к толпе встречающих.
   Они побывали в зоопарке и посмотрели пантомиму, побродили по трущобам Гэстауна, а в воскресенье истово пели в храме, поскольку мать и отец были ярыми пресвитерианцами – отец вырос в лоне Голландской реформаторской церкви, а мать принадлежала к роду первопоселенцев Вайоминга.
   Свой главный сюрприз отец приберег до последнего дня перед отправлением парохода на север… В город приехал цирк, и, черт побери, сегодня вечером они все вместе побывают на представлении.
   Перед этим великим событием они заглянули в битком набитую церковь и присоединились к благодарственным молитвам жителей Ванкувера, радующихся возвращению своих близких.
   Затем пошли в цирк.
   Клоуны, слоны, умеющие считать, жираф, медведи в шотландских юбках, карлики, дикарь со Скалистых гор, стрельба по надувным шарикам и водруженные на шесты кокосы с далеких южных островов.
   Даже в свои пять лет Дэниел, выросший среди ребятишек-эскимосов, метко бросал деревянный шар. И он довольно неплохо стрелял из духового ружья, если только его никто не торопил. Дэниел сиял от радости, держа в охапке полученные в награду кокосы и деревянных медвежат.
   Потом все вопили от восторга в сверкающих разноцветными огнями протоках Канала любви, охали и ахали в Доме криков, пугаясь упырей и чудищ, проносящихся мимо на невидимых кронштейнах.
   Все, кроме семилетней Наоми, до смерти боявшейся высоты, затаив дыхание смотрели на огромное колесо карусели с восемнадцатью раскачивающимися лодками. Дэниел уселся на узкую скамью, переполненный любопытством, с липкими от леденцов губами. Служители, одетые индейцем и китайцем, оба в цилиндрах, убедились в том, что все надежно пристегнуты. Поскольку Дэниел был самый маленький, его втиснули рядом со старшей сестрой, одиннадцатилетней Рут. Перед ним сидела Наоми, в крепких объятиях матери, а в носовой части весело раскрашенной лодки, прямо за резной головой свирепого краснокожего, устроился отец; он сиял от гордости и поминутно оглядывался, убеждаясь, что его выводок веселится как никогда в жизни. Особенно любимая жена, которой он не далее как сегодня утром, держа в объятиях, поклялся, что больше никогда-никогда не покинет ее… ни ради Британского содружества, ни ради самого короля.
   Огромное колесо проворачивалось рывками с радостным перезвоном, другие семьи занимали свои места, и наконец все лодки были заполнены смеющимися или изумленно разинувшими рты пассажирами.
   Затем раздался свисток, китаец махнул флажком, и за лодками с лязгом захлопнулись двустворчатые стальные ворота. Дэниел почувствовал запахи горячего масла и печеных каштанов. Прохладный ветерок теребил золотистые волосы Наоми.
   – Держись, любимая! – крикнул отец. – Мои дорогие малыши, держитесь крепче… и постарайтесь поцеловать звезды!
   Колесо вращалось все быстрее и быстрее. Дэниел упивался скоростью, высотой, новизной ощущений. Лишь когда завизжала Наоми, бесконечная радость, которую он испытывал, немного поблекла. А когда и остальные сестры, даже взрослая Рут, начали стонать, Дэниел понял, что и он тоже должен бояться. Но он ощущал лишь прилив бодрости, обострившей его способность наблюдать и думать. Головокружительное движение стало другим. Что-то пошло не так. Лодка резко сместилась вбок относительно колеса. Дэниел увидел снопы искр и сломанную балку. В наивысшей точке лодка оторвалась от крепления, и когда она по огромной дуге устремилась вниз, вторая балка также лопнула. Лодка полетела, кувыркаясь, в пустоту.
   Никто не услышал криков, ведь аттракционы и духовые оркестры, громкоговорители и актеры на эстраде производили такую какофонию, что в ней потонул бы звон колоколов, возвещающих Страшный суд. И никто не увидел, как шляпка маленькой Анны, которая сидела одна сзади, вцепившись в борт, соскользнула с головы и нырнула вниз, словно воздушный змей, потерявший восходящий поток.
   Лодка рухнула на брезентовый шатер. Жизнь Дэниелу спасли тело Рут и прихоть судьбы. Его швырнуло на кучу одежды. Ему сдавило грудь, у него были сломаны обе ноги, но он остался в полном сознании.
   Он увидел, как расколотый нос лодки с головой индейца, выкрашенный в зеленый цвет, глубоко впился в живот толстой цыганке. Он увидел, как его мать и Наоми, скованные объятиями ужаса, упали на столик с разложенными гадальными картами; их головы ударились друг о друга с такой силой, что седые пряди и золотистые локоны спутались в одном кровавом месиве. Судьба была милосердна к обеим, они сразу же затихли, и только ноги в чулках дергались вместе с порванным брезентом шатра, терзаемым ветром. Сестры Анны Дэниел не видел: быть может, ее в воздухе подхватил ангел, и она оказалась спасена, как и он сам. Мальчик не чувствовал боли, была только отчаянная потребность в глотке воздуха.
   И как будто он услышал свое имя, произнесенное громким шепотом. Отец смотрел на него сверху вниз, зацепившись рукой за верх сломанного шеста, на котором держался шатер. Но только отец резко укоротился, став похожим на карликов из цирка, – его торс был оторван от остального тела. Дэниел видел все совершенно отчетливо, поскольку то, что осталось от отца, находилось совсем рядом, и рот, широко раскрытый под густыми усами, казалось, действительно округлился, произнося имя сына.
 
   С того самого мгновения и по сей день де Вилльерс, едва только почувствовав, как образы рокового вечера возникают на задворках сознания, сжимал кулаки и гнал ужас прочь.
   Шли годы, и более теплые человеческие эмоции, благословенные подарки природы, оставались за этой заслонкой, которой он сам загородил свое сознание. Ограничив способность чувствовать, де Вилльерс сохранил здравый рассудок. Если не считать того, что Дэниел выбрал ремесло наемного убийцы, он был вполне приятным человеком…

Глава 2

   Дхофар, самая южная провинция Омана, граничит с Саудовской Аравией и Южным Йеменом. Граница проходит в основном по пескам пустыни. В шестидесятые годы группа дхофарских националистов, мечтающих избавить свою страну от тирании султана, посетила СССР в поисках поддержки. Советы быстро перенаправили националистические и исламские устремления в другое русло, и появилась новая повстанческая организация, получившая название Народный фронт освобождения Омана (НФОО). Вооруженные марксистской идеологией бойцы, действующие на своей родной земле, какое-то время оставались непобедимыми. К счастью, в 1970 году Кабус бин Саид отправил в ссылку своего реакционера-отца, стал новым султаном и объявил всеобщую амнистию. Многие террористы откликнулись на призыв и вступили в нерегулярные боевые отряды – фиркат, чтобы воевать со своими бывшими товарищами, нередко выходцами из того же племени, а то и рода.
   Амр бин Исса из Дхофара не был счастлив. Ему, сорокасемилетнему шейху племени байт-джарбоат, люто завидовали многие собратья, суровые горцы. Ведь Амр был богат – и большинству его соплеменников такое богатство даже не снилось.
   Семнадцатилетним подростком Амр вместе со своим дядей покинул дом, чтобы плавать по водам Персидского залива на рыбацком дхоу. Затем он какое-то время работал садовником в Бахрейне, а потом рассыльным разъезжал по городу на мопеде. У него была деловая хватка, и он одним из первых воспользовался теми возможностями, которые давало новообретенное нефтяное богатство Объединенных Арабских Эмиратов. Все началось с магазинчика в Дубае, торгующего бакалейными и хозяйственными товарами, а вскоре Амру уже принадлежала целая торговая сеть, размерами и объемом прибыли уступающая только корпорации «Химджи Рамдас».
   Амр женился молодым, поскольку обладал неутолимым сексуальным аппетитом. Первый брак стал для него огромным разочарованием. Жена была сиротой, и ей, как и большинству дхофарских женщин, вскоре после рождения сделали варварскую процедуру обрезания. Вместе с клитором девочке удалили практически полностью всю чувствительность. Амр развелся и уехал из страны, оставив матери двух сыновей. Вскоре она повторно вышла замуж, за мужчину из племени байт-антааш, и с тех пор Амр редко виделся со своими мальчиками. Тем не менее они оставались его плотью и кровью.
   Второй брак был совершенно другим. В возрасте двадцати четырех лет Амр, бороздя море на рыбацком паруснике, причалил к островку и влюбился в четырнадцатилетнюю девушку из племени шахра. Еще до того, как Амр обнаружил, что невинность Шамсы не тронута, он решил взять ее в жены, поскольку она показалась ему самым соблазнительным созданием на земле.
   В строгой племенной иерархии Дхофара шахра занимали самую последнюю строчку. Некогда самое могущественное племя в стране, шахра приняли на себя всю тяжесть продолжавшейся целое столетие борьбы с португальскими захватчиками. Значительно ослабленные, они попали в подчинение племенам кара и в конце концов стали «не племенем». Эти люди потеряли право носить оружие и были низведены до положения бесправных слуг кара, которые взамен обеспечивали им защиту. Мужчины шахра не могли брать жен из господствующих племен, однако их женщины, обладавшие более светлой кожей по сравнению с большинством дхофарцев, очень ценились в качестве невест, особенно если учесть, что за них приходилось платить совсем небольшой выкуп.
   Сильное сексуальное влечение переросло в дружбу и доверие, что большая редкость в дхофарских браках. На протяжении следующих семи лет Шамса родила Амру четверых сыновей. Амр бин Исса, гордый муж и отец, успешный предприниматель, пользовался уважением соплеменников, и тут в 1970 году шейх племени байт-джарбоат умер, не оставив законного наследника. Покойный вождь почти всю свою жизнь мстил за честь племени, которое в сороковые годы выдержало несколько разорительных набегов и лишилось множества людей. Вопрос о том, кто станет новым шейхом, расколол байт-джарбоат надвое. У сторонников ярых коммунистов из НФОО был свой ставленник, в то время как неатеистическое большинство видело следующим вождем Амра бин Иссу, обладавшего огромным состоянием, мудростью и благородной родословной. Амр одержал победу и сделался шейхом.
   Подобно большинству своих земляков, от шейха до убогого сборщика хвороста, Амр и его сыновья вместе с НФОО сражались за свободу Дхофара. Один сын погиб в 1969 году, второй – в 1972-м, еще один – в январе 1973-го, и все в боях с правительственными войсками. Согласно тхаару, закону кровной мести, свято чтимому в племени, священный долг Амра заключался в том, чтобы отомстить за смерть своих сыновей.
   В течение трех лет Амр, только что избранный шейхом, полностью отдавал себя племени, оставив все личные дела своим управляющим. В Дубае он был человеком чрезвычайно богатым, но у себя на родине вел такой же образ жизни, как и большинство горцев.
   В 1974 году Шамса неожиданно снова забеременела. Перегоняя коз на горное пастбище, она упала с лошади; начались преждевременные роды, и она умерла. Амр был оглушен горем. Заботы о племени перестали его интересовать. Его популярность медленно угасала, и одновременно зашевелились недруги. Троюродный брат Хамуд, завидующий положению Амра, воспользовался тем, что тхаар не соблюден и смерть трех сыновей не отомщена, и тем самым еще больше распалил недовольство племени.
   Законы ислама объединяют в себе множество порядков и правил, но для дхофарцев, несомненно, самым главным является тхаар. Убитый горем родственник имеет право требовать возмездия по закону «око за око». Наказание за умышленное убийство – смертная казнь. Наказание за убийство по неосторожности – кровный выкуп. И никаких сроков давности. Пусть преступление совершено больше сорока лет назад; кровник должен четко показать свои намерения и действовать в соответствии с обстоятельствами.
   Даже в пределах одной мусульманской страны существует множество различных подходов к тхаару, поскольку требования Корана отражают, в несколько измененном виде, нормы доисламских племен. Если старейшины племени расходятся в толковании высказывания пророка, единое решение принимается большинством голосов. С годами разногласия насчет того, насколько суровыми должны быть предусмотренные Кораном наказания, в разных странах становились все более значительными. Сунниты, шииты, а в Омане еще и мусульмане-ибадиты также по-разному понимают каноны из-за существенных расхождений между этими течениями ислама.
   Судан – мусульманская страна, однако тхаар там практически изжил себя. В 1988 году пятеро палестинских террористов зверски убили в хартумской гостинице двух суданцев и пятерых британских миротворцев. Преступников арестовали, и суданское правительство через британское Министерство иностранных дел связалось с родителями погибших англичан. Пожилая пара, живущая в сельской местности, внезапно оказалась перед выбором: казнить убийц их сына, наказать штрафом или помиловать. Британцы так и не смогли прийти к какому-либо решению, и в январе 1991 года все пять террористов были выпущены из тюрьмы. В Дхофаре султан Кабус добился успехов в искоренении тхаара, и успехов настолько значительных, что в 1990 году было совершено больше убийств «зуб за зуб» в Северной Ирландии, чем расправ на почве кровной мести в Дхофаре. Однако на самом деле религиозные фанатики лишь затаились до лучших времен.
   В июле 1990 года государственный служащий, в прошлом член НФОО, давно получивший прощение, ехал по Салале в свой оборудованный кондиционером офис на своем оборудованном кондиционером «мерседесе». Он остановился на переходе, пропуская пешехода. В течение последних двенадцати лет водитель и пешеход часто встречались в этом месте. В то утро в голове у водителя вдруг что-то перемкнуло, и он своей машиной впечатал пешехода в стену, причинив ему серьезные травмы. Чиновник отправился за решетку, поскольку сразу же сознался в том, что намеревался убить пешехода, который в далеком 1973 году убил его брата.
   В 1976 году один дхофарский лейтенант признался Тони Джипсу, офицеру британского спецназа SAS, что согласно тхаару его должны убить за случайную гибель сержант-майора, служившего под его началом два года назад. Лейтенант частенько встречал того человека, к которому обратились родственники сержант-майора с просьбой совершить акт возмездия. Этот человек неизменно вел себя дружелюбно, они с лейтенантом пожимали друг другу руку, но оба знали: настанет срок, и один постарается прикончить другого. На самом деле лейтенант не убивал того сержант-майора, да никто и не подозревал его, однако истинный убийца сбежал в Йемен, а лейтенант, в ту судьбоносную ночь дежуривший на контрольно-пропускном пункте, был в ответе за жизнь своего подчиненного.
   В будущем долг тхаара доставит шейху Амру огромные неприятности.
 
   Седьмого апреля 1975 года Амр находился в семидесяти милях к северо-западу от своего дома, в оазисе Шиср. В тот день он получил известие, которое в течение пятнадцати лет изменит жизни многих людей, а кого-то даже погубит.
   Руб-эль-Хали, или Пустая Четверть, главная особенность Аравийского полуострова, является самой большой песчаной пустыней в мире. Раскаленные барханы высотой шестьсот футов, постоянно находясь в движении, занимают большую часть территории Омана и Саудовской Аравии. Сплошные пески начинаются к северу от Шисра, в одном дне езды на верблюде, и многие кочевники считают оазис самым прекрасным местом на земле. Но для оманцев, живущих в городах, и для европейцев, случайно попавших сюда, Шиср – кишащая мухами дыра на краю света.
   Развалины древней крепости, сложенной из камня и глины, охраняли приютившийся под скалой колодец. В тени невысокого утеса шейх Амр и его сын Бахайт слушали трех кочевников из племени байт-шаасба, настоящих бедуинов-пустынников, желавших получить рис в обмен на верблюдов.
   На юге появилось пылевое облако, словно гонимое сухим жарким ветром. Вскоре между чахлыми пальмами показался джип. Из него вышел невысокий мужчина в рубашке защитного цвета и клетчатом визааре – похожем на юбку предмете одежды. Незнакомец направился к колодцу. Еще пока он был нечетким силуэтом, Амр по прическе определил, что это горец из племени кара. Затем он разглядел лицо гостя и испытал радость, смешанную с беспокойством.
   После традиционных приветствий и разговора о несущественном Амр и его сын покинули кочевников и вместе с новоприбывшим прошли к его машине.
   – Какие новости ты принес, Бааки? Почему приехал в Шиср, где у тебя нет дел ни с человеком, ни с Богом?
   Бааки был родственником и ближайшим другом Амра.
   – Через два дня будет созван совет племени. За этим стоит твой брат Хамуд. Именно он настроил против тебя людей, использовав то обстоятельство, что ты не исполнил закон кровной мести. Это свидетельство твоего позора – вот его собственные слова.
   – Но зачем созывать совет в этом году? Он же должен был собраться только через шестнадцать месяцев. Если Хамуд хочет от меня избавиться, ему придется подождать. Племя должно вскоре тронуться в путь – весна на исходе, пора перегонять стада на летние пастбища.
   Когда в начале семидесятых НФОО попытался навязать горцам марксизм и атеизм, основные жертвы пришлись на долю старшего поколения. Пожилые кочевники показали себя стойкими приверженцами ислама и вынудили пойти на попятную оголтелых коммунистов, таких как Хамуд. К 1975 году противостояние прекратилось, но тут старики столкнулись с новой угрозой своему традиционному укладу. Султан Омана вознамерился искоренить отсталые родоплеменные обычаи, что должно было способствовать развитию торговли и техническому прогрессу. Однако многие сторонники старых порядков, увидев, что враг уже не так могуществен, как прежде, потребовали возвращения тхаара. Почувствовав поддержку, кровники взялись за оружие, и начало 1975 года ознаменовалось множеством убийств, совершенных на почве кровной мести.
   Бааки положил другу на плечо кисть, иссушенную тяжелым трудом и скудным питанием.
   – Хамуду удалось уговорить старейшин. Он говорит, что конец войны близок. С каждым днем правительство усиливает свой контроль над горцами. Вскоре жизнь кочевников изменится бесповоротно, да будет на то воля Аллаха. Откроются новые возможности, и нам понадобится сильный, уважаемый вождь, чтобы поспевать в ногу со временем. Хамуд говорит, что ты слаб, а твой позор запятнал все племя. Он утверждает, что согласно законам шариата тебя нужно изгнать, поскольку ты не смог отомстить за свою кровь, причем не один раз, а трижды.
   Поочередно зажимая пальцем ноздри, Бааки шумно высморкался на землю.
   – Хамуд предложил, чтобы племя воспользовалось перегоном стад на летние пастбища и собралось на совет в пещере Кум. Многие семьи уже дали свое согласие. – Умолкнув, Бааки посмотрел в небо, провожая взглядом стремительный «хоукер-хантер» султанских ВВС из эскадрильи, подаренной королем Иордании. – Амр, друг мой, ты должен отправиться на совет. Больше того, ты должен его возглавить, как будто ничего не произошло. Затем перехвати инициативу… пообещай отомстить за смерть своих сыновей.
   Бааки видел неуверенность в глазах Амра, его поникшие плечи, растерянные движения рук. Он вздохнул.
   – Вот уже много месяцев ты совершенно не похож на того Амра бин Иссу, которому я когда-то помогал избираться нашим шейхом. Твое сердце куда-то исчезло. – Бааки заглянул брату в глаза. – Это так? Собираешься сдаться без борьбы? Хочешь, чтобы Хамуд посадил нашим вождем кого-нибудь из своих кровавых дружков-безбожников? – Покачав головой, он схватил Амра за плечи. – Помни, если ты уйдешь, многим придется страдать. Твоим родственникам, друзьям. Всем тем, кто рисковал, говоря правду в трудные времена, чтобы поставить во главе племени тебя и сдержать сторонников Хамуда.
   Устало кивнув, Амр посмотрел на своего сына. Бахайт, симпатичный пятнадцатилетний подросток, уже проявил себя не по годам умным. Сам он говорил мало, но внимательно слушал других. Своего отца Бахайт любил так, как кукуруза любит солнце.
   – Мы поедем на совет, отец, – сказал Бахайт, и в его голосе прозвучали не вопрос и не решимость, а просто поддержка.
   «Лендровер» Амра, груженный мешками с рисом, корейскими расческами и коробками с немецкими ножами, катил следом за машиной Бааки, держась в некотором отдалении, чтобы не попасть в поднятую ею пыль.
   Через два часа они приехали в Мидвей, чтобы запастись горючим. Возведенная в шестидесятые посреди пустыни заправочная станция, состоявшая первоначально из шести деревянных бараков, разрослась в военную базу площадью свыше квадратной мили, где имелась даже современная взлетно-посадочная полоса, которой пользовались истребители султанских ВВС. Тысячи следов, оставленных верблюдами и автомобилями, расходились по похожей на лунный пейзаж пустыне вокруг Мидвея. Маскат, столица Омана, лежал в шестистах милях к северо-востоку, в ста милях западнее проходила граница с Южным Йеменом, а на юге всего в часе езды на машине начинались горы Кара.
   По дороге путники не встретили никаких признаков жизни, лишь верблюды щипали жухлую траву в сухом русле-вади. Только дрок, акация да корявое деревце мугхир способны расти в этих безводных местах. Когда впереди в знойном мареве показались очертания далеких гор, машины прибавили скорость, проносясь мимо развалин Хануна. На огромном гипсовом пустыре были разбросаны руины гончарных и кремневых мастерских эпохи неолита. Здесь две тысячи лет назад процветала торговля ладаном, а в расположенном к востоку Андхуре был главный рынок смолы лакат, благовония, которое поставлялось во все провинции Римской империи и ценилось дороже золота.
   Когда этими землями правила из соседнего Йемена царица Савская, здешние племена поклонялись богу луны Си-ну и были рабами бесчисленных жутких предрассудков. Их уклад жизни определялся также гхазу, межплеменными распрями, и бесконечными разборками на почве кровной мести, которые порой растягивались на целые столетия. Ваххабитский ислам и его религиозные реформы безжалостно изгнали старые верования из большей части Аравии, но им так и не удалось проникнуть в неприступные ущелья гор Кара, где прежние порядки прекрасно дожили до второй половины двадцатого века.
   Еще в начале шестидесятых прежний султан, редко покидавший свой дворец в прибрежном городе Салала, предпринял попытку запретить кровную месть. С таким же успехом он мог бы плюнуть в дьявола, ибо тхаар – не просто обычай; это закон, глубоко укоренившийся образ жизни. В 1975 году султан Кабус, встревоженный новым всплеском убийств на почве кровной вражды, следствием междоусобной войны, выступил по оманскому телевидению и пригрозил смертью всем тем, кто уличен в тхааре.