Страница:
----------------------------------------------------------------------------
Перевод И. Я. Шафаренко и В. Е. Шора
Jean Racine. Tragedies
Жан Расин. Трагедии
Серия "Литературные памятники"
Издание подготовили Н. А. Жирмунская, Ю. Б. Корнеев
Издательство "Наука", Сибирское отделение, Новосибирск, 1977
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Андромаха
(Andromaque)
ЕЕ КОРОЛЕВСКОМУ ВЫСОЧЕСТВУ, ГЕРЦОГИНЕ ОРЛЕАНСКОЙ {1}
Ваше высочество! Совсем не случайно то обстоятельство, что именно ваше
блистательное имя я ставлю перед этим сочинением. В самом деле, чьим именем
мог бы я более украсить печатное издание моей пиесы, нежели тем, которое
столь счастливо для нее осенило ее представление на театральной сцене?
Ведь всем было известно, что ваше королевское высочество удостоила
своим милостивым вниманием мои труды над этой трагедией; известно было
также, что вы подали мне несколько весьма тонких советов, благодаря которым
она приобрела новые красоты; было известно, наконец, и то, что вы оказали ей
высокую честь, обронив слезу при первом ее чтении.
Не судите меня строго, ваше высочество, за то, что я смею хвалиться
удачей, выпавшей на долю "Андромахи" при появлении ее на свет. Удача эта с
избытком вознаграждает меня за огорчения, доставляемые злобой тех, кто не
пожелал быть тронутым моей трагедией. Пусть их клянут "Андромаху" сколько
хотят: лишь бы мне было дозволено обратиться за защитой от ухищрений их
разума к сердцу вашего королевского высочества.
Но вы, ваше высочество, оцениваете достоинства того или иного сочинения
не только сердцем, но и утонченным умом, который не обманется никаким
фальшивым блеском. Можем ли мы, авторы, представить на театре сюжет, который
вы не постигли бы столь же полно, как сам автор? Способны ли мы соорудить
интригу, пружины которой не были бы совершенно ясны для вас, - и в состоянии
ли кто-нибудь из сочинителей, стремясь изобразить благородные и изысканные
чувства, подняться до недосягаемой высоты ваших мыслей и чувств?
Известно, - как ни стараетесь вы, ваше высочество, это скрыть, - что
высшего рода слава, предопределенная для вас природой и избраннической
судьбой, не заставляет вас пренебрегать скромной славой литератора. И
кажется, будто вы пожелали настолько же превзойти наш, мужеский, пол
знаниями и силой ума, насколько вы выделяетесь среди представительниц своего
пола присущими вам изяществом и грацией. Двор считает вас верховным судьей
во всем, что касается творений, призванных утолять потребность в приятном. И
нам, кто трудится ради того, чтобы нравиться публике, нет нужды вопрошать
ученых мужей, соответствуют ли правилам плоды наших трудов: единственное
непререкаемое правило - нравиться вашему королевскому высочеству.
Из всех ваших достоинств я назвал, несомненно, лишь самое малое. Но
только о нем одном я могу говорить с достаточным понятием. Другие слишком
возвышенны для меня. И я не мог бы рассуждать о них, не принизив их
слабостью своей мысли и не преступив границ глубочайшего к вам почтения,
свидетельствуя каковое остаюсь вашего королевского высочества смиреннейшим,
покорнейшим и вернейшим слугой
Жан Расин.
[Первое предисловие] {2}
Мои персонажи были столь знамениты в древнем мире, что любой, кто
мало-мальски с ним знаком, тотчас увидит, что я изобразил их именно такими,
какими представили их нам античные поэты; я не считал для себя дозволенным
хоть что-нибудь менять в их характерах. Единственная вольность, какую я себе
разрешил, состоит в том, что я несколько смягчил жестокость Пирра, которую
Сенека в "Троянках" и Вергилий во второй книге "Энеиды" довели до степени
гораздо большей, чем это, по-моему, следовало. И все же нашлись люди, {3}
которые досадовали, что Пирр загорается страстью к Андромахе и во что бы то
ни стало хочет жениться на своей пленнице. Да, признаюсь, Пирр в самом деле
недостаточно покорен воле своей любимой, и Селадон {4} лучше него знал,
что такое идеальная любовь. Но что поделаешь! Пирр не читал наших романов:
он был неистов и груб по своей натуре, да и не все же герои призваны быть
Селадонами! Как бы то ни было, публика выказала ко мне такую
благосклонность, что мне едва ли стоит принимать близко к сердцу
недовольство двух-трех лиц, которые хотели бы перекроить всех героев
древности, превратив их в героев идеальных. У этих людей самые добрые
намерения: им желательно, чтобы на театре выводили только безупречных мужей.
Но я осмелюсь напомнить им о том, что я не вправе менять правила
драматургии. Гораций советует изображать Ахилла свирепым, {5} неумолимым и
грубым, каким он и был на самом деле; таким же изображается и его сын.
Аристотель отнюдь не требует от нас представлять героев существами
совершенными, а, напротив, высказывает пожелание, чтобы трагические герои,
то есть те персонажи, чьи несчастья создают катастрофу в трагедии, не были
вполне добрыми или вполне злыми. {6} Он против того, чтобы они были
беспредельно добры, ибо наказание, которое терпит очень хороший человек,
вызовет у зрителя скорее негодование, нежели жалость, - и против того, чтобы
они были чрезмерно злы, ибо негодяя никто жалеть не станет. Таким образом,
им надлежит быть средними людьми по своим душевным качествам, иначе говоря,
обладать добродетелью, но быть подверженными слабостям, и несчастья должны
на них обрушиваться вследствие некоей ошибки, способной вызвать к ним
жалость, а не отвращение.
[Второе предисловие] {7}
Эней в третьей книге "Энеиды" Вергилия говорит:
Litoraque Epiri Legimus, portuque subimus
Chaonio, et celsam Buthroti ascendimus urbem.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Solemnes turn forte dapes, et tristia dona...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Libabat cineri Andromache, manesque vocabat
Hectoreum ad tumulum viridi quern cespite inanem
Et geminas, causam lacrymis, sacraverat aras...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Dejecit vultum, et demissa voce locuta est:
O felix una ante alias Priameia virgo,
Hostilem ad tumulum, Trojae sub moenibus altis,
Jussa mori: quae sortitus non pertulit ullos,
Nec victoris heri tetigit captiva cubile!
Nos, patria incensa, diversa per aequora vectae,
Stirpis Achilleae fastus, juvenemque superbum
Servitio enixae tulimus, qui deinde secutus
Ledaeam Hermionem, Lacedaemoniosque hymenaeos.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ast ilium, ereptae magno inflammatus amore
Conjugis, et scelerum furiis agitatus, Orestes
Excipit incaulura patriasque obtruncat ad aras. {*}
{* Вдоль берегов Эпира свой путь в Хаонийскую гавань
Мы направляем и вот подплываем к твердыне Бутрота...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вижу: печальный обряд приношений и тризны надгробной...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Правит, взывая к теням, Андромаха над Гектора прахом
И возлиянья творит на кургане пустом, где супругу
Два алтаря посвятила она, чтобы плакать над ними...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Взор опустила она и промолвила, голос понизив:
"Всех счастливей одна Приамова дева, которой
Жертвою пасть по приказу пришлось на вражьем кургане,
Возле Троянской стены. Никому не досталась по жребью
И не коснулась она победителей ложа в неволе!
Родину нашу спалив, увезли нас по водным равнинам;
Сына Ахиллова спесь, надменность юнца я терпела,
В рабстве рожая детей. Когда же он в Спарту уехал,
Чтобы брак заключить с Гермионой, внучкою Леды...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
То, любовью горя к невесте отнятой, мучим
Местью Фурий, Орест застиг внезапно Пелида
И на Ахиллов алтарь его поверг бездыханным.
(Лат. Перевод С. Ошерова)}
В этих немногих стихах изложен весь сюжет моей трагедии; тут и место
действия, и происходящие в этом месте события, и все четыре главных
действующих лица, и даже их характеры - кроме характера Гермионы ревность и
неистовство которой достаточно отчетливо показаны в "Андромахе" Еврипида.
Характер и поведение Гермионы - почти единственное, что я позаимствовал
у этого автора, так как моя трагедия, нося то же название, что и у него,
имеет совсем иной сюжет. У Еврипида Андромаха боится за жизнь Молосса - это
ее сын от Пирра, боится, что Гермиона умертвит его, а вместе с ним и ее
самое. В моей трагедии о Молоссе не упоминается: у Андромахи нет другого
мужа, кроме Гектора, и другого сына, кроме Астианакса. Мне хотелось, чтобы
образ Андромахи соответствовал тому представлению о ней, которое ныне
утвердилось у нас. Среди тех, кто слышал когда-либо имя Андромахи,
большинство знает ее только как вдову Гектора и мать Астианакса. Никто не
подозревает, что она могла иметь другого мужа или другого сына, и я
сомневаюсь, что слезы Андромахи произвели бы на моих зрителей то
впечатление, которое они действительно произвели, если бы она проливала их
из-за сына, рожденного не от Гектора.
Правда, мне пришлось продлить жизнь Астианакса на несколько больший
срок, чем он прожил на самом деле; но ведь я пишу в стране, где такая
вольность не может быть плохо принята, ибо, - не говоря уже о том, что
Ронсар сделал Астианакса главным героем своей "Франсиады", {8} - кто же у
нас не знает, что род наших древних королей возводится именно к сыну Гектора
и что, согласно нашим старинным хроникам, {9} жизнь юного царевича после
разгрома его родной страны была спасена, и он стал основателем нашей
монархии!
Насколько смелее, чем я, поступил Еврипид в своей трагедии "Елена"!
Он в ней просто опрокидывает верования, общие для всех греков: он исходит из
предположения, что Елена вообще не ступала на землю Трои и что после того,
как этот город был спален дотла, Менелай нашел свою супругу в Египте,
который она за все это время ни разу не покидала. Эта версия основывается на
предании, распространенном только среди египтян, о чем можно прочесть у
Геродота. {10}
Я полагаю, впрочем, что для оправдания допущенной мною небольшой
вольности мне нет надобности ссылаться на пример Еврипида, ибо совсем не
одно и то же - полностью разрушить самую основу сказания или только изменить
в нем некоторые события, которые в каждой новой передаче всегда существенно
меняются. Так, если верить большинству поэтов, Ахилл мог быть ранен только в
пятку. А у Гомера рана наносится ему в плечо, {11} причем автор "Илиады" не
считает неуязвимой никакую часть его тела. У Софокла Иокаста умирает {12}
сразу же после того, как узнает Эдипа, тогда как Еврипид продлевает ей жизнь
{13} вплоть до битвы и гибели обоих ее сыновей. Именно по поводу
противоречий такого рода один старинный комментатор {14} Софокла {Sophoclis
Electra. <"Электра" Софокла (лат.)>.} очень удачно замечает, что "отнюдь не
следует развлекаться уличением поэтов в изменениях, внесенных ими в
старинные предания, лучше постараться вникнуть в то, какое прекрасное
употребление они сделали из этих изменений и как изобретательно они сумели
приспособить миф к своему сюжету".
Андромаха, вдова Гектора, пленница Пирра.
Пирр, сын Ахилла, царь Эпира. {15}
Орест, сын Агамемнона.
Гермиона, дочь Елены, невеста Пирра.
Пилад, друг Ореста.
Клеона, наперсница Гермионы.
Сефиза, наперсница Андромахи.
Феникс, воспитатель Ахилла и его сына Пирра.
Свита Ореста.
Действие происходит в Бутроте, столице Эпира, в одной
из зал царского дворца.
Орест, Пилад.
Орест
Безмерно счастлив я, что встретился с тобою!
Быть может, я теперь не так гоним судьбою?
Столь милостиво здесь она столкнула нас,
Что мнится - гнев ее теперь чуть-чуть угас.
Кто б мог предположить, что встречу я Пилада,
Что средь моих скорбей мне суждена отрада
И друг, с которым я полгода разлучен,
На Пирровой земле мне будет возвращен!
Пилад
Я тоже возношу богам благодаренье
За то, что, изменив моих судов движенье
И бурей преградив в Элладу все пути,
Они мне помогли Ореста обрести.
А как я мучился тогда в моем изгнанье!
Как ваши горькие оплакивал страданья!
Как трепетал за вас, мой друг, все эти дни,
Бессильный вам помочь, когда вы там одни!
Я помню, что в своей мучительной печали,
Как избавления, вы гибели искали;
Страшился я, что вы умолите богов
Послать вам смерть в бою, средь полчища врагов...
Но вот вы здесь, живой! И заключить я смею,
Что духом стали вы спокойней и бодрее;
Ваш вид торжественный и праздничный наряд
Не об унынии как будто говорят...
Орест
Мне приговор судьбы пока еще неведом:
Надеюсь я, но все ж готов и к новым бедам.
Любовь меня ведет. И здесь ищу я ту,
У ног которой смерть иль счастье обрету.
Пилад
Ах, порабощены вы, как и прежде, страстью,
Все так же вас влечет к несбыточному счастью?
Едва оправившись от пережитых мук,
Хотите вновь попасть вы в безысходный круг? -
Ужель надежда есть, что злая Гермиона,
Отринув в Спарте вас, тут станет благосклонна?
Вы сами, устыдясь своих безумств былых,
Решались, кажется, совсем забыть о них?
Иль это был обман?
Орест
Нет, сам я был обманут!
Но старые друзья меня корить не станут!
Пилад, ведь от тебя я ничего не скрыл.
Ты видел, как во мне зажегся первый пыл,
Каким отчаяньем я был потом снедаем,
Узнав, что Пирру дочь суровым Менелаем {16}
За подвиги его в награду отдана,
Как стал я странствовать без отдыха и сна,
Страданья тяжкий груз влача с собой повсюду.
Ты следовал, мой друг, за мной. Я не забуду,
Как ты заботлив был, как, преданно любя,
Спасал меня не раз от самого себя!
Когда же понял я, что все мои мученья
Жестокой нипочем и что благоволенье
Пирр у нее снискал, - тут гнев объял меня,
И я, коварную изменницу кляня,
Решил ее забыть навек, бесповоротно.
Я в это верил сам тем более охотно,
Что, вспышку ревности за ненависть приняв
И осудив в ней все: лицо, осанку, нрав,
Почел, что страсть свою я отдал недостойной,
И отбыл в Грецию печальный, но спокойный.
Там в сборе я нашел весь царственный синклит.
Цари, боясь, что вновь опасность им грозит,
Просили помощи. Я к ним примкнул мгновенно,
Надеясь, что война и слава постепенно
Отвагу, мужество и твердость мне вернут
И сердце от былых безумств уберегут.
Увы, Пилад, судьба превратна и сурова:
Чуть вырвавшись из пут, я затянул их снова...
Я слышал, как вокруг роптал ахейский мир...
Твердили стар и млад, что вероломен Пирр,
Что воинским своим он поступился словом, -
Семейство Гектора укрыл под царским кровом,
Оставив пленным жизнь, хотя обречены
Они давно на смерть как недруги страны;
Что Андромаха, скрыв свое дитя умело,
Другого мальчика отдать врагам успела,
И этой хитростью обманут был Улисс,
А Гектора вдова и сын ее - спаслись;
Что Пирр безмолвствует и, к гневу Гермионы,
Не предлагает ей ни сердца, ни короны,
И помыслы его устремлены к другой,
А бедный Менелай от горя сам не свой...
Хоть сообщались мне нерадостные вести,
Я втайне ликовал. Восторг свой - жажде мести
И ярости я сам приписывал сперва...
Но скоро понял я, что страсть во мне жива,
И стоило блеснуть хоть маленькой надежде,
Как пламя вспыхнуло еще сильней, чем прежде.
Я дал согласие отправиться сюда
И к Пирровой земле привел мои суда.
Эллада ждет, что я раздор улажу миром
С изменчивым, крутым и своевольным Пирром
И сына Гектора смогу забрать с собой,
Средь греческих царей восстановив покой.
А если не отдаст он Гекторова сына -
Пусть! Мне нужна она, всех бед моих причина!
Надеждой окрылен, исполнен новых сил,
Сейчас бы я в бою Геракла победил!
Я понял, что любви сопротивляться тщетно,
И ныне, ей во власть предавшись беззаветно,
Мою любимую у Пирра отниму,
А не удастся - смерть у ног ее приму.
Ты Пирра знаешь, друг. Скажи мне прямо, честно,
Мое вмешательство не будет ли невместно?
Что чувствует она? Как станет поступать?
И согласится ль Пирр невесту мне отдать?
Пилад
Боюсь, - хоть это вам услышать будет больно, -
Что не уступит Пирр невесту добровольно.
Не потому, что сам любовью к ней горит, -
Нет, Гектора вдова в душе его царит;
Но та на все его нежнейшие признанья
Ответствует - увы! - огнем негодованья,
И к сердцу пленницы как ни искал дорог,
Пирр ни привлечь ее, ни укротить не смог.
Теперь, отчаявшись, он в ход пустил угрозы:
То вызовет у ней, то вновь осушит слезы;
То повторяет ей, что будет сын убит,
То, требуя любви, ей царский трон сулит.
Но, не услышав "да" и не приняв решенья,
У Гермионы вновь он ищет утешенья
И, страстью пламенной к троянке распален,
У ног лак_о_нянки {17} вздыхает тяжко он.
Да, может Пирр сейчас, отчаяньем гонимый,
Похоронить любовь, женясь на нелюбимой!
Орест
А Гермиона что? Ей, гордой, каково
Безропотно сносить презрение его?
Пилад
Она, мой государь, не подает и виду,
Что знает свой позор и чувствует обиду:
Надеется, что Пирр опомнится и вновь
Придет ей изъявить почтенье и любовь.
Но мне она свои поведала терзанья
Едва ли для того, чтоб я, храня молчанье,
Таил от вас, что ей пролить немало слез
Пришлось с тех пор, как он в Эпир ее привез.
К блаженству, к гибели она равно готова;
То рвется в Грецию, то остается снова.
Досада, ревность, гнев заставили не раз
Ее и вспоминать и сожалеть о вас.
Орест
Могу ль поверить я?
Пилад
Беритесь же за дело!
И, с Пирром встретившись, ему скажите смело,
Что греки объявить ему хотят войну,
Спасенье мальчика вменив ему в вину.
Разгневан будет Пирр столь дерзкими словами,
И это в нем любви еще раздует пламя.
Он вспыльчив и горяч, что выгодно для вас:
Чем вызов дерзостней, тем яростней отказ.
Так действуйте. Вот он.
Орест
Ступай же к ней скорее!
Скажи, что прибыл я и жажду встречи с нею!
Пирр, Орест, Феникс.
Орест
Со мною, государь, вам греческий народ
Приветствия, дары и пожеланья шлет.
Доверьем я польщен и рад, что предо мною
Ахилла грозный сын, испепеливший Трою.
Венчает, как отца, вас слава всех времен.
Им Гектор сокрушен, а вами - Илион.
И хоть отец ваш был непобедимый воин,
Вы доказали нам, что сын его достоин.
К вам благодарности вся Греция полна,
Но тем, однако же, встревожена она,
Что вы пренебрегли обычаем военным
И сохранили жизнь весьма опасным пленным.
Мне ль вам напоминать, как вел последний бой
Сам Гектор, государь? У нас в семье любой
Есть безутешные невесты, сестры, вдовы,
Что слезы льют еще и предъявить готовы
Убийце их родных свой неоплатный счет,
А сын ведь за отца ответственность несет!
Что может совершить снедаемый гордыней
Потомок Гектора - кто нам предскажет ныне?
Не примется ль, приплыв из Пирровой земли,
Как Гектор некогда, жечь наши корабли? {18}
И более того, - едва промолвить смею, -
Но, выкормив змею, вы можете быть ею
Укушены за то, что ей продлили дни;
Троянцы, государь, коварны искони.
Все греки просят вас. Моленьям их внемлите.
Вы, утолив их месть, себя же сохраните.
Ваш враг еще дитя. Но неминуем час,
Когда он свой клинок испробует на вас.
Пирр
О, трогает меня союзников забота,
Но не могу понять, как им пришла охота
Отправить в дальний путь почетного посла
И поручить ему столь мелкие дела!
Не думал, что пустяк, ничтожная обида
Встревожат отпрыска великого Атрида, {19}
Что многочисленный и доблестный народ
До козней мелочных и страхов снизойдет!
Чего хотят цари? Чтоб я, презрев обычай,
Делиться с ними стал военною добычей?
Нет, мальчик - мой трофей, и право лишь за мной
Решать его судьбу и быть ему судьей!
Когда в дыму, в крови, у стен пылавшей Трои
Делили пленников ахейские герои,
Велением судьбы досталась мне она,
Астианакса мать и Гектора жена.
Кассандру в Аргос взял {20} преславный сын Атрея,
Гекуба умерла в плену у Одиссея;
Сколь ни был горестен несчастных женщин путь,
На пленников чужих я смел ли посягнуть?
Дитяти малого вся Греция боится:
Твердят, что Илион с ним может возродиться,
Что, возмужав, меня Астианакс убьет...
Зачем так далеко загадывать вперед?
Ведь Троя - помните? - была славна когда-то,
Обширна и пышна, героями богата.
Она владела всем... А что она теперь?
Не сосчитать ее несчастий и потерь.
Сгоревшие дома, разрушенные башни,
Не вспаханы поля, пустыня - сад вчерашний,
В оковах царский сын... Бессильная, она
Уже не сможет быть никем отомщена.
А если мальчика вы умертвить желали,
Зачем же целый год терпели и молчали?
С Приамом вместе пусть растерзан был бы он
И в груде мертвых тел бесславно погребен.
Тогда ведь гибло все: ахейской рати сила
Ни новорожденных, ни старцев не щадила,
Победа, вопли, кровь пьянили нас в ночи;
Не выбирали жертв разящие мечи.
Я сам свирепствовал: все на войне свирепы;
Когда ж стихает гнев - жестокости нелепы.
Я ныне не казнить, но миловать хочу
И рук в младенческой крови не омочу.
Коль греков так томит слепая жажда мести,
Пусть утоленья ей в ином поищут месте.
Победой горд Эпир, во прахе Илион...
Но здесь не губят тех, кто там был пощажен.
Орест
Всем ныне ведомо, как действовала тонко
Супруга Гектора, спасая жизнь ребенка:
Ей удалось, введя подменой нас в обман, {21}
Его ровесника отдать в ахейский стан.
Для мести Гектору у греков есть причина,
А ненависть к отцу ложится и на сына:
На Гекторе их кровь - им кровь его нужна,
Боюсь, нас снова ждет ужасная война.
Она придет в Эпир...
Пирр
Но ведь Эпир - не Троя.
Пусть увеличат рать свою они хоть втрое,
Чтоб одолеть меня, - не побоюсь угроз:
Они забыли, кто победу им принес.
Известно - Греция за подвиги Ахилла
Неблагодарностью не раз ему платила; {22}
Теперь цари хотят так поступить со мной
И пали до того, что мне грозят войной?
Орест
Так воле Греции вы не послушны боле?
Пирр
Троянцев я сломил, царевич, для того ли?
Орест
Я, право, поражен! Ведь Гермиона здесь,
И Менелай для вас уже почти что тесть!
Пирр
Я сохранить могу любовь к моей невесте,
Не уронив притом достоинства и чести,
И, после всех побед, мне, право, не к лицу
Покорно, словно раб, служить ее отцу.
Но с Гермионой вы увидеться желали?
Я знаю, вы в родстве. {23} Хотя вас и не ждали,
Но примут. Занимать не смею больше вас,
Ахейцам же прошу мой передать отказ.
Пирр, Феникс.
Феникс
Друг с другом их свести? Весьма неосторожно!
Пирр
Да, говорят, по ней вздыхал он безнадежно.
Феникс
А вдруг к царевне страсть проснется снова в нем,
И он воспламенит ее своим огнем?
Пирр
Что ж, так тому и быть! И если вслед за тем он
Царевну убедит вернуться в Лакедемон,
С почетом проводить велю я их суда,
И сам свободнее смогу вздохнуть тогда.
Феникс
Как, вы...
Пирр
Со временем я все тебе открою.
Но Андромаха здесь. Потом...
Пирр, Андромаха, Феникс.
Пирр
Вы не за мною?
Ах, если б мне блеснул надежды луч один...
Андромаха
Перевод И. Я. Шафаренко и В. Е. Шора
Jean Racine. Tragedies
Жан Расин. Трагедии
Серия "Литературные памятники"
Издание подготовили Н. А. Жирмунская, Ю. Б. Корнеев
Издательство "Наука", Сибирское отделение, Новосибирск, 1977
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Андромаха
(Andromaque)
ЕЕ КОРОЛЕВСКОМУ ВЫСОЧЕСТВУ, ГЕРЦОГИНЕ ОРЛЕАНСКОЙ {1}
Ваше высочество! Совсем не случайно то обстоятельство, что именно ваше
блистательное имя я ставлю перед этим сочинением. В самом деле, чьим именем
мог бы я более украсить печатное издание моей пиесы, нежели тем, которое
столь счастливо для нее осенило ее представление на театральной сцене?
Ведь всем было известно, что ваше королевское высочество удостоила
своим милостивым вниманием мои труды над этой трагедией; известно было
также, что вы подали мне несколько весьма тонких советов, благодаря которым
она приобрела новые красоты; было известно, наконец, и то, что вы оказали ей
высокую честь, обронив слезу при первом ее чтении.
Не судите меня строго, ваше высочество, за то, что я смею хвалиться
удачей, выпавшей на долю "Андромахи" при появлении ее на свет. Удача эта с
избытком вознаграждает меня за огорчения, доставляемые злобой тех, кто не
пожелал быть тронутым моей трагедией. Пусть их клянут "Андромаху" сколько
хотят: лишь бы мне было дозволено обратиться за защитой от ухищрений их
разума к сердцу вашего королевского высочества.
Но вы, ваше высочество, оцениваете достоинства того или иного сочинения
не только сердцем, но и утонченным умом, который не обманется никаким
фальшивым блеском. Можем ли мы, авторы, представить на театре сюжет, который
вы не постигли бы столь же полно, как сам автор? Способны ли мы соорудить
интригу, пружины которой не были бы совершенно ясны для вас, - и в состоянии
ли кто-нибудь из сочинителей, стремясь изобразить благородные и изысканные
чувства, подняться до недосягаемой высоты ваших мыслей и чувств?
Известно, - как ни стараетесь вы, ваше высочество, это скрыть, - что
высшего рода слава, предопределенная для вас природой и избраннической
судьбой, не заставляет вас пренебрегать скромной славой литератора. И
кажется, будто вы пожелали настолько же превзойти наш, мужеский, пол
знаниями и силой ума, насколько вы выделяетесь среди представительниц своего
пола присущими вам изяществом и грацией. Двор считает вас верховным судьей
во всем, что касается творений, призванных утолять потребность в приятном. И
нам, кто трудится ради того, чтобы нравиться публике, нет нужды вопрошать
ученых мужей, соответствуют ли правилам плоды наших трудов: единственное
непререкаемое правило - нравиться вашему королевскому высочеству.
Из всех ваших достоинств я назвал, несомненно, лишь самое малое. Но
только о нем одном я могу говорить с достаточным понятием. Другие слишком
возвышенны для меня. И я не мог бы рассуждать о них, не принизив их
слабостью своей мысли и не преступив границ глубочайшего к вам почтения,
свидетельствуя каковое остаюсь вашего королевского высочества смиреннейшим,
покорнейшим и вернейшим слугой
Жан Расин.
[Первое предисловие] {2}
Мои персонажи были столь знамениты в древнем мире, что любой, кто
мало-мальски с ним знаком, тотчас увидит, что я изобразил их именно такими,
какими представили их нам античные поэты; я не считал для себя дозволенным
хоть что-нибудь менять в их характерах. Единственная вольность, какую я себе
разрешил, состоит в том, что я несколько смягчил жестокость Пирра, которую
Сенека в "Троянках" и Вергилий во второй книге "Энеиды" довели до степени
гораздо большей, чем это, по-моему, следовало. И все же нашлись люди, {3}
которые досадовали, что Пирр загорается страстью к Андромахе и во что бы то
ни стало хочет жениться на своей пленнице. Да, признаюсь, Пирр в самом деле
недостаточно покорен воле своей любимой, и Селадон {4} лучше него знал,
что такое идеальная любовь. Но что поделаешь! Пирр не читал наших романов:
он был неистов и груб по своей натуре, да и не все же герои призваны быть
Селадонами! Как бы то ни было, публика выказала ко мне такую
благосклонность, что мне едва ли стоит принимать близко к сердцу
недовольство двух-трех лиц, которые хотели бы перекроить всех героев
древности, превратив их в героев идеальных. У этих людей самые добрые
намерения: им желательно, чтобы на театре выводили только безупречных мужей.
Но я осмелюсь напомнить им о том, что я не вправе менять правила
драматургии. Гораций советует изображать Ахилла свирепым, {5} неумолимым и
грубым, каким он и был на самом деле; таким же изображается и его сын.
Аристотель отнюдь не требует от нас представлять героев существами
совершенными, а, напротив, высказывает пожелание, чтобы трагические герои,
то есть те персонажи, чьи несчастья создают катастрофу в трагедии, не были
вполне добрыми или вполне злыми. {6} Он против того, чтобы они были
беспредельно добры, ибо наказание, которое терпит очень хороший человек,
вызовет у зрителя скорее негодование, нежели жалость, - и против того, чтобы
они были чрезмерно злы, ибо негодяя никто жалеть не станет. Таким образом,
им надлежит быть средними людьми по своим душевным качествам, иначе говоря,
обладать добродетелью, но быть подверженными слабостям, и несчастья должны
на них обрушиваться вследствие некоей ошибки, способной вызвать к ним
жалость, а не отвращение.
[Второе предисловие] {7}
Эней в третьей книге "Энеиды" Вергилия говорит:
Litoraque Epiri Legimus, portuque subimus
Chaonio, et celsam Buthroti ascendimus urbem.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Solemnes turn forte dapes, et tristia dona...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Libabat cineri Andromache, manesque vocabat
Hectoreum ad tumulum viridi quern cespite inanem
Et geminas, causam lacrymis, sacraverat aras...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Dejecit vultum, et demissa voce locuta est:
O felix una ante alias Priameia virgo,
Hostilem ad tumulum, Trojae sub moenibus altis,
Jussa mori: quae sortitus non pertulit ullos,
Nec victoris heri tetigit captiva cubile!
Nos, patria incensa, diversa per aequora vectae,
Stirpis Achilleae fastus, juvenemque superbum
Servitio enixae tulimus, qui deinde secutus
Ledaeam Hermionem, Lacedaemoniosque hymenaeos.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ast ilium, ereptae magno inflammatus amore
Conjugis, et scelerum furiis agitatus, Orestes
Excipit incaulura patriasque obtruncat ad aras. {*}
{* Вдоль берегов Эпира свой путь в Хаонийскую гавань
Мы направляем и вот подплываем к твердыне Бутрота...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вижу: печальный обряд приношений и тризны надгробной...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Правит, взывая к теням, Андромаха над Гектора прахом
И возлиянья творит на кургане пустом, где супругу
Два алтаря посвятила она, чтобы плакать над ними...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Взор опустила она и промолвила, голос понизив:
"Всех счастливей одна Приамова дева, которой
Жертвою пасть по приказу пришлось на вражьем кургане,
Возле Троянской стены. Никому не досталась по жребью
И не коснулась она победителей ложа в неволе!
Родину нашу спалив, увезли нас по водным равнинам;
Сына Ахиллова спесь, надменность юнца я терпела,
В рабстве рожая детей. Когда же он в Спарту уехал,
Чтобы брак заключить с Гермионой, внучкою Леды...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
То, любовью горя к невесте отнятой, мучим
Местью Фурий, Орест застиг внезапно Пелида
И на Ахиллов алтарь его поверг бездыханным.
(Лат. Перевод С. Ошерова)}
В этих немногих стихах изложен весь сюжет моей трагедии; тут и место
действия, и происходящие в этом месте события, и все четыре главных
действующих лица, и даже их характеры - кроме характера Гермионы ревность и
неистовство которой достаточно отчетливо показаны в "Андромахе" Еврипида.
Характер и поведение Гермионы - почти единственное, что я позаимствовал
у этого автора, так как моя трагедия, нося то же название, что и у него,
имеет совсем иной сюжет. У Еврипида Андромаха боится за жизнь Молосса - это
ее сын от Пирра, боится, что Гермиона умертвит его, а вместе с ним и ее
самое. В моей трагедии о Молоссе не упоминается: у Андромахи нет другого
мужа, кроме Гектора, и другого сына, кроме Астианакса. Мне хотелось, чтобы
образ Андромахи соответствовал тому представлению о ней, которое ныне
утвердилось у нас. Среди тех, кто слышал когда-либо имя Андромахи,
большинство знает ее только как вдову Гектора и мать Астианакса. Никто не
подозревает, что она могла иметь другого мужа или другого сына, и я
сомневаюсь, что слезы Андромахи произвели бы на моих зрителей то
впечатление, которое они действительно произвели, если бы она проливала их
из-за сына, рожденного не от Гектора.
Правда, мне пришлось продлить жизнь Астианакса на несколько больший
срок, чем он прожил на самом деле; но ведь я пишу в стране, где такая
вольность не может быть плохо принята, ибо, - не говоря уже о том, что
Ронсар сделал Астианакса главным героем своей "Франсиады", {8} - кто же у
нас не знает, что род наших древних королей возводится именно к сыну Гектора
и что, согласно нашим старинным хроникам, {9} жизнь юного царевича после
разгрома его родной страны была спасена, и он стал основателем нашей
монархии!
Насколько смелее, чем я, поступил Еврипид в своей трагедии "Елена"!
Он в ней просто опрокидывает верования, общие для всех греков: он исходит из
предположения, что Елена вообще не ступала на землю Трои и что после того,
как этот город был спален дотла, Менелай нашел свою супругу в Египте,
который она за все это время ни разу не покидала. Эта версия основывается на
предании, распространенном только среди египтян, о чем можно прочесть у
Геродота. {10}
Я полагаю, впрочем, что для оправдания допущенной мною небольшой
вольности мне нет надобности ссылаться на пример Еврипида, ибо совсем не
одно и то же - полностью разрушить самую основу сказания или только изменить
в нем некоторые события, которые в каждой новой передаче всегда существенно
меняются. Так, если верить большинству поэтов, Ахилл мог быть ранен только в
пятку. А у Гомера рана наносится ему в плечо, {11} причем автор "Илиады" не
считает неуязвимой никакую часть его тела. У Софокла Иокаста умирает {12}
сразу же после того, как узнает Эдипа, тогда как Еврипид продлевает ей жизнь
{13} вплоть до битвы и гибели обоих ее сыновей. Именно по поводу
противоречий такого рода один старинный комментатор {14} Софокла {Sophoclis
Electra. <"Электра" Софокла (лат.)>.} очень удачно замечает, что "отнюдь не
следует развлекаться уличением поэтов в изменениях, внесенных ими в
старинные предания, лучше постараться вникнуть в то, какое прекрасное
употребление они сделали из этих изменений и как изобретательно они сумели
приспособить миф к своему сюжету".
Андромаха, вдова Гектора, пленница Пирра.
Пирр, сын Ахилла, царь Эпира. {15}
Орест, сын Агамемнона.
Гермиона, дочь Елены, невеста Пирра.
Пилад, друг Ореста.
Клеона, наперсница Гермионы.
Сефиза, наперсница Андромахи.
Феникс, воспитатель Ахилла и его сына Пирра.
Свита Ореста.
Действие происходит в Бутроте, столице Эпира, в одной
из зал царского дворца.
Орест, Пилад.
Орест
Безмерно счастлив я, что встретился с тобою!
Быть может, я теперь не так гоним судьбою?
Столь милостиво здесь она столкнула нас,
Что мнится - гнев ее теперь чуть-чуть угас.
Кто б мог предположить, что встречу я Пилада,
Что средь моих скорбей мне суждена отрада
И друг, с которым я полгода разлучен,
На Пирровой земле мне будет возвращен!
Пилад
Я тоже возношу богам благодаренье
За то, что, изменив моих судов движенье
И бурей преградив в Элладу все пути,
Они мне помогли Ореста обрести.
А как я мучился тогда в моем изгнанье!
Как ваши горькие оплакивал страданья!
Как трепетал за вас, мой друг, все эти дни,
Бессильный вам помочь, когда вы там одни!
Я помню, что в своей мучительной печали,
Как избавления, вы гибели искали;
Страшился я, что вы умолите богов
Послать вам смерть в бою, средь полчища врагов...
Но вот вы здесь, живой! И заключить я смею,
Что духом стали вы спокойней и бодрее;
Ваш вид торжественный и праздничный наряд
Не об унынии как будто говорят...
Орест
Мне приговор судьбы пока еще неведом:
Надеюсь я, но все ж готов и к новым бедам.
Любовь меня ведет. И здесь ищу я ту,
У ног которой смерть иль счастье обрету.
Пилад
Ах, порабощены вы, как и прежде, страстью,
Все так же вас влечет к несбыточному счастью?
Едва оправившись от пережитых мук,
Хотите вновь попасть вы в безысходный круг? -
Ужель надежда есть, что злая Гермиона,
Отринув в Спарте вас, тут станет благосклонна?
Вы сами, устыдясь своих безумств былых,
Решались, кажется, совсем забыть о них?
Иль это был обман?
Орест
Нет, сам я был обманут!
Но старые друзья меня корить не станут!
Пилад, ведь от тебя я ничего не скрыл.
Ты видел, как во мне зажегся первый пыл,
Каким отчаяньем я был потом снедаем,
Узнав, что Пирру дочь суровым Менелаем {16}
За подвиги его в награду отдана,
Как стал я странствовать без отдыха и сна,
Страданья тяжкий груз влача с собой повсюду.
Ты следовал, мой друг, за мной. Я не забуду,
Как ты заботлив был, как, преданно любя,
Спасал меня не раз от самого себя!
Когда же понял я, что все мои мученья
Жестокой нипочем и что благоволенье
Пирр у нее снискал, - тут гнев объял меня,
И я, коварную изменницу кляня,
Решил ее забыть навек, бесповоротно.
Я в это верил сам тем более охотно,
Что, вспышку ревности за ненависть приняв
И осудив в ней все: лицо, осанку, нрав,
Почел, что страсть свою я отдал недостойной,
И отбыл в Грецию печальный, но спокойный.
Там в сборе я нашел весь царственный синклит.
Цари, боясь, что вновь опасность им грозит,
Просили помощи. Я к ним примкнул мгновенно,
Надеясь, что война и слава постепенно
Отвагу, мужество и твердость мне вернут
И сердце от былых безумств уберегут.
Увы, Пилад, судьба превратна и сурова:
Чуть вырвавшись из пут, я затянул их снова...
Я слышал, как вокруг роптал ахейский мир...
Твердили стар и млад, что вероломен Пирр,
Что воинским своим он поступился словом, -
Семейство Гектора укрыл под царским кровом,
Оставив пленным жизнь, хотя обречены
Они давно на смерть как недруги страны;
Что Андромаха, скрыв свое дитя умело,
Другого мальчика отдать врагам успела,
И этой хитростью обманут был Улисс,
А Гектора вдова и сын ее - спаслись;
Что Пирр безмолвствует и, к гневу Гермионы,
Не предлагает ей ни сердца, ни короны,
И помыслы его устремлены к другой,
А бедный Менелай от горя сам не свой...
Хоть сообщались мне нерадостные вести,
Я втайне ликовал. Восторг свой - жажде мести
И ярости я сам приписывал сперва...
Но скоро понял я, что страсть во мне жива,
И стоило блеснуть хоть маленькой надежде,
Как пламя вспыхнуло еще сильней, чем прежде.
Я дал согласие отправиться сюда
И к Пирровой земле привел мои суда.
Эллада ждет, что я раздор улажу миром
С изменчивым, крутым и своевольным Пирром
И сына Гектора смогу забрать с собой,
Средь греческих царей восстановив покой.
А если не отдаст он Гекторова сына -
Пусть! Мне нужна она, всех бед моих причина!
Надеждой окрылен, исполнен новых сил,
Сейчас бы я в бою Геракла победил!
Я понял, что любви сопротивляться тщетно,
И ныне, ей во власть предавшись беззаветно,
Мою любимую у Пирра отниму,
А не удастся - смерть у ног ее приму.
Ты Пирра знаешь, друг. Скажи мне прямо, честно,
Мое вмешательство не будет ли невместно?
Что чувствует она? Как станет поступать?
И согласится ль Пирр невесту мне отдать?
Пилад
Боюсь, - хоть это вам услышать будет больно, -
Что не уступит Пирр невесту добровольно.
Не потому, что сам любовью к ней горит, -
Нет, Гектора вдова в душе его царит;
Но та на все его нежнейшие признанья
Ответствует - увы! - огнем негодованья,
И к сердцу пленницы как ни искал дорог,
Пирр ни привлечь ее, ни укротить не смог.
Теперь, отчаявшись, он в ход пустил угрозы:
То вызовет у ней, то вновь осушит слезы;
То повторяет ей, что будет сын убит,
То, требуя любви, ей царский трон сулит.
Но, не услышав "да" и не приняв решенья,
У Гермионы вновь он ищет утешенья
И, страстью пламенной к троянке распален,
У ног лак_о_нянки {17} вздыхает тяжко он.
Да, может Пирр сейчас, отчаяньем гонимый,
Похоронить любовь, женясь на нелюбимой!
Орест
А Гермиона что? Ей, гордой, каково
Безропотно сносить презрение его?
Пилад
Она, мой государь, не подает и виду,
Что знает свой позор и чувствует обиду:
Надеется, что Пирр опомнится и вновь
Придет ей изъявить почтенье и любовь.
Но мне она свои поведала терзанья
Едва ли для того, чтоб я, храня молчанье,
Таил от вас, что ей пролить немало слез
Пришлось с тех пор, как он в Эпир ее привез.
К блаженству, к гибели она равно готова;
То рвется в Грецию, то остается снова.
Досада, ревность, гнев заставили не раз
Ее и вспоминать и сожалеть о вас.
Орест
Могу ль поверить я?
Пилад
Беритесь же за дело!
И, с Пирром встретившись, ему скажите смело,
Что греки объявить ему хотят войну,
Спасенье мальчика вменив ему в вину.
Разгневан будет Пирр столь дерзкими словами,
И это в нем любви еще раздует пламя.
Он вспыльчив и горяч, что выгодно для вас:
Чем вызов дерзостней, тем яростней отказ.
Так действуйте. Вот он.
Орест
Ступай же к ней скорее!
Скажи, что прибыл я и жажду встречи с нею!
Пирр, Орест, Феникс.
Орест
Со мною, государь, вам греческий народ
Приветствия, дары и пожеланья шлет.
Доверьем я польщен и рад, что предо мною
Ахилла грозный сын, испепеливший Трою.
Венчает, как отца, вас слава всех времен.
Им Гектор сокрушен, а вами - Илион.
И хоть отец ваш был непобедимый воин,
Вы доказали нам, что сын его достоин.
К вам благодарности вся Греция полна,
Но тем, однако же, встревожена она,
Что вы пренебрегли обычаем военным
И сохранили жизнь весьма опасным пленным.
Мне ль вам напоминать, как вел последний бой
Сам Гектор, государь? У нас в семье любой
Есть безутешные невесты, сестры, вдовы,
Что слезы льют еще и предъявить готовы
Убийце их родных свой неоплатный счет,
А сын ведь за отца ответственность несет!
Что может совершить снедаемый гордыней
Потомок Гектора - кто нам предскажет ныне?
Не примется ль, приплыв из Пирровой земли,
Как Гектор некогда, жечь наши корабли? {18}
И более того, - едва промолвить смею, -
Но, выкормив змею, вы можете быть ею
Укушены за то, что ей продлили дни;
Троянцы, государь, коварны искони.
Все греки просят вас. Моленьям их внемлите.
Вы, утолив их месть, себя же сохраните.
Ваш враг еще дитя. Но неминуем час,
Когда он свой клинок испробует на вас.
Пирр
О, трогает меня союзников забота,
Но не могу понять, как им пришла охота
Отправить в дальний путь почетного посла
И поручить ему столь мелкие дела!
Не думал, что пустяк, ничтожная обида
Встревожат отпрыска великого Атрида, {19}
Что многочисленный и доблестный народ
До козней мелочных и страхов снизойдет!
Чего хотят цари? Чтоб я, презрев обычай,
Делиться с ними стал военною добычей?
Нет, мальчик - мой трофей, и право лишь за мной
Решать его судьбу и быть ему судьей!
Когда в дыму, в крови, у стен пылавшей Трои
Делили пленников ахейские герои,
Велением судьбы досталась мне она,
Астианакса мать и Гектора жена.
Кассандру в Аргос взял {20} преславный сын Атрея,
Гекуба умерла в плену у Одиссея;
Сколь ни был горестен несчастных женщин путь,
На пленников чужих я смел ли посягнуть?
Дитяти малого вся Греция боится:
Твердят, что Илион с ним может возродиться,
Что, возмужав, меня Астианакс убьет...
Зачем так далеко загадывать вперед?
Ведь Троя - помните? - была славна когда-то,
Обширна и пышна, героями богата.
Она владела всем... А что она теперь?
Не сосчитать ее несчастий и потерь.
Сгоревшие дома, разрушенные башни,
Не вспаханы поля, пустыня - сад вчерашний,
В оковах царский сын... Бессильная, она
Уже не сможет быть никем отомщена.
А если мальчика вы умертвить желали,
Зачем же целый год терпели и молчали?
С Приамом вместе пусть растерзан был бы он
И в груде мертвых тел бесславно погребен.
Тогда ведь гибло все: ахейской рати сила
Ни новорожденных, ни старцев не щадила,
Победа, вопли, кровь пьянили нас в ночи;
Не выбирали жертв разящие мечи.
Я сам свирепствовал: все на войне свирепы;
Когда ж стихает гнев - жестокости нелепы.
Я ныне не казнить, но миловать хочу
И рук в младенческой крови не омочу.
Коль греков так томит слепая жажда мести,
Пусть утоленья ей в ином поищут месте.
Победой горд Эпир, во прахе Илион...
Но здесь не губят тех, кто там был пощажен.
Орест
Всем ныне ведомо, как действовала тонко
Супруга Гектора, спасая жизнь ребенка:
Ей удалось, введя подменой нас в обман, {21}
Его ровесника отдать в ахейский стан.
Для мести Гектору у греков есть причина,
А ненависть к отцу ложится и на сына:
На Гекторе их кровь - им кровь его нужна,
Боюсь, нас снова ждет ужасная война.
Она придет в Эпир...
Пирр
Но ведь Эпир - не Троя.
Пусть увеличат рать свою они хоть втрое,
Чтоб одолеть меня, - не побоюсь угроз:
Они забыли, кто победу им принес.
Известно - Греция за подвиги Ахилла
Неблагодарностью не раз ему платила; {22}
Теперь цари хотят так поступить со мной
И пали до того, что мне грозят войной?
Орест
Так воле Греции вы не послушны боле?
Пирр
Троянцев я сломил, царевич, для того ли?
Орест
Я, право, поражен! Ведь Гермиона здесь,
И Менелай для вас уже почти что тесть!
Пирр
Я сохранить могу любовь к моей невесте,
Не уронив притом достоинства и чести,
И, после всех побед, мне, право, не к лицу
Покорно, словно раб, служить ее отцу.
Но с Гермионой вы увидеться желали?
Я знаю, вы в родстве. {23} Хотя вас и не ждали,
Но примут. Занимать не смею больше вас,
Ахейцам же прошу мой передать отказ.
Пирр, Феникс.
Феникс
Друг с другом их свести? Весьма неосторожно!
Пирр
Да, говорят, по ней вздыхал он безнадежно.
Феникс
А вдруг к царевне страсть проснется снова в нем,
И он воспламенит ее своим огнем?
Пирр
Что ж, так тому и быть! И если вслед за тем он
Царевну убедит вернуться в Лакедемон,
С почетом проводить велю я их суда,
И сам свободнее смогу вздохнуть тогда.
Феникс
Как, вы...
Пирр
Со временем я все тебе открою.
Но Андромаха здесь. Потом...
Пирр, Андромаха, Феникс.
Пирр
Вы не за мною?
Ах, если б мне блеснул надежды луч один...
Андромаха