Райноу Леона. Год последнего орла

   - У меня очень хитрая фобия, такая бывает только у интеллигентов. У меня фобофобия.
   На его лице было написано глубокое страдание.
   - Большей частью человек начинает с какой-то одной крохотной фобии, а потом понемногу превращается в панофоба - всего боится. Это общая тенденция. А вот фобофобы боятся не чего-нибудь определенного - они выше этого. Самая высшая форма фобии - боязнь боязни, это совершенно абстрактное понятие. Не каждому такое дается.
   И тут я заметил, что вилка дрожит в его руке. Вид у него был жалкий. Он поднял голову - в глазах у него стояли слезы. Это было так не похоже на Джо...
   - Давление среды, - пробормотал он. - Люди сигают из окон по десять человек в день. На всех новых зданиях пришлось над первым этажом ставить предохранительные сети для самоубийц.
   - Да ну? - удивился я.
   - От рек отказались отчасти и потому, что в них легко утопиться. Ну и, конечно, после Великой Зеленой Чумы 1983 года.
   - Понятно, - заметил я, радуясь, что он сменил тему.
   - Ты же знаешь, какая пакость эти реки, - и чем дальше, тем грязнее. Вода в них стала такая густая, что даже не течет. В ней развелась тьма инфекций - больше четырех тысяч видов.
   Мне опять вспомнилось прошлое - лунные блики на воде, бегущие по реке суда, гудки...
   - И как же вы разделались с этой грязью?
   - Это оказалось не так уж сложно, как только всем стало ясно, что нужны решительные меры. В Великую Зеленую Чуму за две недели сожгли пятьдесят тысяч трупов, и сантименты быстро отбросили. Все было сделано очень просто - взяли и отвели воду из притоков. Поверь, это оказалось дешевле опреснения. Но крупные реки, конечно, пересохли.
   - Здорово придумано, - кивнул я. - А куда деваются стоки? И чем пополняются океаны?
   - Чем пополняются? Конечно, стоками, как и раньше. Но теперь стоки не разбавляют чистой водой, и их можно отводить по трубам. Такие трубы тянутся через всю страну. А часть стоков сначала используют для удобрения.
   - Разумно, - сказал я. - В Азии так делали испокон веку.
   - Ну что ж, пойдем, старина, - вздохнул Джо.
   Джо опустил мою продовольственную карточку в щель автомата, подождал, пока на ней не будет сделана нужная отметка, и повел меня к выходу.
   Кто-то громко окликнул меня. Сквозь толпу ко мне продирался профессор Стэдмен - милый старый профессор биологии из Стэнфорда. Он был сперва моим кумиром, а потом - близким другом и оставался им на протяжении всех восьми лет, пока я учился на старших курсах, в аспирантуре и когда я уже преподавал сам. Именно со Стэдменом мы с горечью пришли к выводу, что наша профессия становится никому не нужной. Птиц с каждым годом оставалось все меньше. Их чириканье все реже слышалось в лесах и полях. Целый класс животного мира исчезал с лица земли. Экскурсии со студентами на лоно природы превращались в какие-то заупокойные службы. И моя прекрасная, жизнерадостная работа все больше и больше сводилась к одному лишь чтению лекций в музее с показом цветных диапозитивов...
   - Поехали ко мне, - сказал Стэдмен. - У меня заоблачная квартира в университетском общежитии, а Кобу приготовит нам настоящее японское жаркое - он это сделает за десять минут. Кроме того, он выращивает у нас на окне клубнику - большую, как яблоки, ну, может быть, чуть меньше.
   Джо поднял руки.
   - Сдаюсь. Сегодня в столовых только суп из простейших да кукурузные оладьи. А кстати, где вы достаете мясо? Ваше жаркое, случаем, не из лягушек с мышами? Мне всегда внушает недоверие биолог, который угощает мясом...
   Из окон квартиры профессора - она находилась на восемьдесят первом этаже - открывался чудесный вид. Он был бы еще краше, не будь вокруг столько смога.
   Русло Бывшего Гудзона было залито асфальтом и выкрашено в приятный зеленый цвет. С такой высоты, глядя сквозь желтый туман, зеленый асфальт можно было принять за воду. Мне вспомнились далекие свистки барж, еще более далекий низкий гудок прибывающего парохода... Она и тогда была грязной, эта река, но она все-таки текла здесь...
   Теперь на смену лодкам и яхтам пришли скиммеры, микроскутеры, минибусы и субурбанеты. Река превратилась в гоночный трек. Но этот прогресс меня почему-то не радовал, меня почему-то охватывала тоска. Неужели я превращаюсь в строптивого дряхлого упрямца, в древнюю развалину? Надо смириться, как советовал Джо. Прошлого не вернешь.
   Профессор приволок из кабинета громадный фолиант. Это было последнее роскошное издание "Исчезнувших птиц Америки".
   - Взгляни на эти фотографии, - сказал он и принялся листать красочные страницы. - Помнишь зимородков над ручьем? А помнишь, как мы выслеживали зеленых славок и всегда оставались в дураках? А кардиналов на снегу помнишь? Они уже четыре года как вымерли.
   Профессор листал книгу, а я смотрел через его плечо, пока с одной из страниц на нас не уставился своими хищными немигающими глазами белоголовый орел.
   - А как Американский Орел попал в эту книгу? - мрачно спросил я.
   - В качестве предостережения, - ответил профессор. - Их осталось ровно тринадцать: восемь на Аляске и пять во Флоридаполисе.
   - Откуда это так точно известно? - удивился я.
   - Из последнего отчета Департамента исчезающих видов.
   - Но почему до сих пор ничего не сделали для их спасения?
   - Как не сделали? Сделали очень много, мой друг! Провели 62 исследовательские работы, написали 469 исчерпывающих докладов, предложили 3450 рекомендаций. Еще израсходовали девяносто восемь миллионов долларов.
   - А отравлять их перестали?
   - Да, но препараты из семейства ДДТ продолжали накапливаться в пище и после того, как их запретили.
   - Исследования... отчеты... да мы уже пятьдесят лет знаем, от чего они гибнут!
   Профессор невесело усмехнулся.
   - Это уже политика!.. И вот начинается вся эта национальная шумиха, называемая Двухсотлетием Конституции. А где наш гордый символ Америки? Дышит на ладан? Позор! А какое недоброе предзнаменование! Да к тому же, того и гляди, об этом пронюхают русские. Какой ужас! Необходимо что-то предпринять, чтобы спасти хотя бы этих последних тринадцать. Что-нибудь отчаянное.
   Вскоре я узнал, сколько горькой правды скрывалось в его словах...
   На следующий день Джо разбудил меня отчаянным стуком в дверь.
   Утро было прескверное. На ясный солнечный день я и не надеялся - такие дни ушли вместе с моим детством. Десять лет назад, когда я улетал на свой спутник, солнце уже было неярким и бледным - на него можно было глядеть без всяких темных очков, но его, по крайней мере, хоть было видно. Однако с тех пор как я вернулся, я лишь несколько раз видел на небе желтое смазанное пятно, задернутое тяжелыми облаками.
   Ушел в прошлое и старый добрый дождик, который когда-то шумел за окном или капал за шиворот. Погода стояла теперь какая-то никакая - туманная, сухая, пыльная тоска. Застегивая рубашку, я выглянул в окно:
   - Мерзкий день. Что, в августе всегда так?
   - Всегда - летом, зимой, весной и осенью. Но иногда выдается несколько солнечных дней вроде вчерашнего.
   Я уставился на него.
   - Да, неужели ты не заметил, что небо в одном месте пожелтело? По сообщению Атмосферного Центра, вчера стоял солнечный день.
   - Боже мой! - воскликнул я. - Что мы сделали?
   - Это не мы - все было сделано уже до нас. Теперь, после этих массовых заморов семидесятых годов, все газовые выбросы очищаются. Конечно, кроме самолетных выхлопов, - в стратосфере это просто невозможно. Но мы сделали, что могли. Знаешь, во сколько это обошлось? Мы, дорогой мой, старались вовсю!
   - Знаю, знаю.
   - Мы много чего сделали! Мы принесли огромные жертвы! Весь наш транспорт пошел насмарку. Автогонкам пришел конец. В городе пошли в ход чуть ли не детские коляски, а по нашим замечательным автострадам ездят паровые машины образца 1910 года...
   От прежнего спокойствия Джо не осталось и следа.
   - Это не наша вина, - выкрикнул он и проглотил несколько успокаивающих таблеток. - Пойми ты, было уже поздно! Нам сказали, что если мы перейдем на двигатели внешнего сгорания, вся эта мразь, которой мы пытаемся дышать, развеется, улетучится или что-то в этом роде.
   - Но этого не случилось?
   - Теперь нам говорят - уже задним числом, после того, как мы все сделали, - что над океаном не хватает чистого воздуха, чтобы разогнать туман. Короче, над океаном тоже смог.
   Тут и я уже не выдержал.
   - Брось, Джо, - сказал я. - Ты меня разыгрываешь.
   И тут же я подумал о непрерывных звуковых ударах взлетавших самолетов, которые так действовали на мои расстроенные нервы.
   - А, черт, ведь вся стратосфера, наверное, загажена выхлопными газами: им там просто некуда деться - новая дымовая завеса, а мы еще со старой не разделались.
   ...В эту минуту под дверь кто-то подсунул пакет. В нем оказалось письмо из Космоцентра.
   "Дорогой мистер Фитцсиммонс, добро пожаловать на Землю! Хотя мы пристально следили за Вашим недавним перелетом со спутника и радовались Вашему благополучному возвращению, мы не стали беспокоить Вас до окончания первой стадии акклиматизации. Однако сложившаяся ситуация не позволяет больше медлить.
   Как известно, до 16 сентября - Дня Провозглашения Конституции США и празднования Двухсотлетия нашей нации - осталось менее месяца. Эта дата является также днем официального утверждения национальной эмблемы Американского Белоголового Орла.
   Недавно стало известно, что наблюдается некоторое сокращение численности орлов...".
   - Ничего себе сокращение, - горько усмехнулся я.
   "...Я уверен, что все патриоты Америки разделяют мои чувства по отношению к этому высокому символу блистательного величия, в течение стольких лет воодушевлявшему наш народ..."
   - Красиво шпарит! - восхищенно пробормотал Джо.
   "...Подыскивая человека, достаточно компетентного, чтобы принять на себя заботу о сохранении нашей Национальной Эмблемы (по крайней мере до дня празднования), я счел, что Ваши научные познания в орнитологии в совокупности с беззаветным служением на поприще космических исследований позволят Президентскому Совету единодушно принять Вашу кандидатуру.
   Поскольку ценность царственной птицы - как с точки зрения психологии, так и из соображений пропаганды - далеко превосходит любую мыслимую сумму денег, в отношении расходов вам предоставляются неограниченные полномочия".
   - Ого! - прошептал Джо. - Открытый счет!
   "Поэтому я имею честь назначить Вас Председателем Временного Комитета по Защите, Сохранению, Размножению и Прославлению Великого Американского Белоголового Орла. Я назначил также комитет из пяти видных специалистов для проведения Ваших директив в жизнь.
   Искренне Ваш, Б.-Н.БОННЕТ,
   Генеральный Космический Директор".
   Внизу была приписка:
   "Заседание Национального Юбилейного Комитета по празднованию Двухсотлетия состоится в Пятидесятизвездном Зале Космоцентра в Вашингтоне в 10 часов 24 августа. Ждем Вас. Б.-Н.".
   - Смотри-ка! - охнул Джо. - Сам Бенедикт-Наполеон? Они, видно, считают тебя и в самом деле важной птицей!..
   - Да, я действительно был слегка разочарован тем, как меня встретили, с достоинством сказал я, - но теперь я вижу, что меня просто решили поберечь.
   Я понесся к профессору поделиться этим неожиданным известием.
   - Ты понимаешь, что это значит? - спокойно спросил Стэдмен.
   - Ну, не совсем. Потому-то я и пришел к вам.
   - Это самый большой скандал в нашей истории. Фотографии Американского Орла развешаны по всем столбам и кислородным киоскам. Ведь двести лет исполняется и Эмблеме тоже. - Он тяжело вздохнул. - А теперь осталось тринадцать замученных, полудохлых птиц, И отвечаешь за них ты!
   У меня пошел мороз по коже.
   - Подумай об охотниках за сувенирами, - продолжал он, - ведь каждому понадобится по перу из орлиного хвоста! А представители музеев, которые понаедут за экспонатами! А любители фейерверков! А эти идиоты с ружьями, которые на все пойдут, лишь бы пальнуть в орла! А шутники! А просто любопытные невежды с прожекторами! Я уж не говорю о жуликах, спекулянтах и психах!..
   - Может быть, вам лучше не ввязываться, - произнес я, глядя в сторону.
   - Мой мальчик, - усмехнулся профессор Стэдмен, взяв меня под руку, - я пойду за тобой всюду и сам буду сидеть в засаде с пулеметом или дезинтегратором, где ты только скажешь.
   Мы обнялись. Потом сели и тотчас принялись разрабатывать срочные меры.
   Для начала мы связались по радио с властями Аляски и приказали им установить круглосуточный кордон вокруг гнездовий американских орлов и ни под каким видом туда никого не пускать, даже нефтяников. Власти, как мне показалось, были готовы пойти нам навстречу.
   Обеспечив (как мы надеялись) временную безопасность орлов Аляски, мы позвонили губернатору Флоридаполиса и потребовали, чтобы он тоже дал распоряжение о круглосуточном патрулировании в районе сохранившихся на его территории трех гнезд с пятью птицами. Он, однако, был несколько обеспокоен: а как быть с частными владениями? Я твердо заявил ему, что это чрезвычайный случай, что у меня особый приказ Б.-Н.Боннета и что эти птицы теперь находятся в моем распоряжении. "Ладно, сделаю все возможное", проворчал он. "Сделайте больше", - сказал я и повесил трубку.
   Потом я приступил к сбору своего комитета на экстренное совещание. Члены комитета уклонялись, как могли. Я наивно полагал, что все, как я, загорятся желанием решить эту безотлагательную острую проблему. Как я ошибался!
   Столь же наивно я полагал, что смогу позвонить шефу Бенедикту-Наполеону, дабы уточнить свои полномочия и посоветоваться. Однако подняться выше третьего секретаря-референта мне не удалось, да и то ее автоматический телетаймер прерывал наш разговор после первых семидесяти пяти слов. В конце концов я подстерег секретаршу на улице.
   Мне было сказано, что мои намеки на недостаток внимания к орлам совершенно необоснованны. Наоборот, орлы окружены вниманием! В вашингтонском Хранилище научных работ исследованиями, посвященными орлам, - завалено целое крыло флигеля, две временных пристройки, и еще три контейнера стоят во дворе нераспечатанными.
   Она надвинула кислородную маску и шагнула прочь. У меня екнуло сердце.
   - Но как же я смогу познакомиться со всем этим материалом, узнать о сегодняшнем положении дел...
   - В Главном Мозге хранится достаточно информации, чтобы за несколько дней работы вы получили обо всем представление.
   И она побежала к минибусу.
   Пришлось отправиться в Главный Мозг. Там я отыскал орнитологическую секцию, а в ней - обширный угол, отведенный семейству Haliacetus leucocephalus (отряд соколиных).
   Десять лет назад, когда я работал в университете, меня волновало только исчезновение милых моему сердцу певчих птиц. Об орлах я тогда и не задумывался. Теперь же я узнал, что уже тогда орлы вымирали на протяжении нескольких десятилетий. От трехсот с лишним тысяч белоголовых орлов, которые насчитывались в 1782 году - каких-то двести лет назад, когда наши прадеды изобретали национальную эмблему, - осталось только тринадцать! Невозможно! Убийственно! Кощунственно! Охваченный гневом, я углубился в историю.
   "...К 1975 году, - читал я в одной из выданных Главным Мозгом карточек, - земельная собственность на Аляске и во Флориде сильно поднялась в цене. Это не позволило отвести сколько-нибудь значительные Площади для заповедников. Никакой реальной ценности орлы не представляли. Их отстрела какой-то мере контролировался, но применение пестицидов продолжалось и расширялось".
   Понемногу я успокоился и даже почти поборол уныние. Мне пришлась по душе атмосфера Главного Мозга - царящие здесь покой и тишина, немедленно поставляемая информация и весело подмигивающие лампочки на пультах.
   И все же временами меня охватывал ужас. Например, когда я читал о том громадном белоголовом орле, который лениво парил над каньоном, когда два фермера, сидевшие в маленьком самолете, открыли по нему стрельбу. Сперва орлу подбили одно крыло, и он начал сваливаться в штопор, но все еще пытался подняться и улететь. Ему удалось попасть в восходящий поток и удержаться в воздухе, но подняться выше он не мог, и они летели за ним, время от времени постреливая, - просто так, для развлечения, - пока он не выбился из сил. Потом они любовались, как он штопором падал в реку. По их словам, это было потрясающее зрелище - ничего подобного они в жизни не видели.
   И тут я вдруг почувствовал, как меня бросило в жар. Я весь покрылся каплями пота.
   - Никому нет дела до этих орлов, - бормотал я про себя. - И почему все это свалилось на меня? Я не могу... Отвечать никто не хочет... На карту поставлена моя репутация... Что я могу сделать?
   Я начал припоминать, что мне говорил профессор. "Им только и надо, чтобы птиц хватило на праздник. Не стоит выбиваться из сил". "Но я могу попробовать", - отвечал я. Он тяжело вздохнул. "Для спасения белоголового орла нужны сосредоточенные усилия по крайней мере двух поколений - и боюсь, что это должны были быть два уже прошедших поколения..."
   Я неожиданно захохотал. Неверными шагами я брел по залу, хватаясь за пульты, и хохотал как безумный. Люди удивленно оборачивались, показывали на меня пальцами, но я не мог остановиться. И вдруг я понял, что это вовсе не смех. Поток воздуха от кондиционера ударил меня в лицо, оно оказалось мокро от слез. Шатаясь, я направился к выходу - и увидел стоящую в дверях девушку.
   Голубой облегающий форменный костюм делал ее похожей на песочные часы. Она стояла, высокая, гибкая, стройная, и от нее словно веяло прохладой и спокойствием. Она взяла меня под руку, проворно отвела на пустынный дворик и посадила на мраморную скамейку под искусственным кедром.
   - Ну-ну, успокойтесь, - сказала она профессионально участливым голосом медсестры. - Сядьте здесь. Прислонитесь к дереву. - Она приложила руку к моей щеке. - У вас жар. Вот примите-ка две таблетки.
   Она присела рядом, не отрывая от меня заботливого и в то же время немного иронического взгляда. Ее красота не была классической: вздернутый нос, пухлые губы. Но увидев, как она сидит на краешке скамейки, чуть склонившись ко мне, а ветерок слегка треплет ее распущенные волосы, я вдруг подумал, что это какое-то таинственное космическое существо, ниспосланное небесами, чтобы поддержать и утешить меня. Мне стало гораздо лучше.
   - Все в порядке, - признался я. И, ужасно смутившись, выпалил:
   - Я Алек Фитцсиммонс. Может быть, вы слыхали - я на прошлой неделе прилетел со спутника. Я еще не приспособился к земной жизни. Меня еще ноги не держат.
   Ее аквамариновые глаза широко раскрылись.
   - Ой! - воскликнула она, всплеснув руками, как ребенок, и мгновенно сбросив с себя профессиональное бесстрастие. - Вы правда тот самый знаменитый Фитц? А я ведь все время мечтала вас увидеть! Вот здорово!
   Я скромно кивнул.
   - Вы здесь работаете? - спросил я. - Или только сейчас спустились с небес?
   Она звонко рассмеялась.
   - Нет, к небесам я не имею никакого отношения! Меня зовут Либби Лэнг. Я работаю сестрой милосердия здесь, в медпункте. Мы не показываемся, пока что-нибудь не случится, поэтому вы меня и не видели. Шизофреники звереют, если чувствуют, что за ними наблюдают.
   - Я и не думал, что в этой горе винтов, проводов и лампочек прячутся живые люди. А сами вы, кстати, не робот?
   - Ну что вы! Можете потрогать, - она приложила мою руку к своей щеке. Я почувствовал себя как-то странно, и мне захотелось еще раз ее коснуться. Ведь я столько времени не видел настоящей живой девушки!
   - А что вы делаете? Нянчитесь с винтиками и болтиками и меняете предохранители?
   - Дело не в этом. Если кто-то здесь начинает отдавать концы, я бегу за реаниматором. Оказываю помощь, если кто-нибудь падает в обморок. Бывают еще острые приступы агорафобии: когда в ответах Главного Мозга упоминаются фермы, коровы и прочие диковины, агорафобы начинают кричать или даже пытаются покончить с собой. Вот и приходится за ними присматривать.
   - Печально.
   - Это еще не все. Хуже всего и чаще всего случаются просто припадки. До десяти случаев в день.
   - А что это? Обмороки?
   - Не совсем. Некоторые просто теряют сознание, у других начинаются судороги, а кое-кто начинает бушевать и даже крушить все вокруг.
   - А почему?
   - Причины разные. Вообще-то это называется "синдром побочных явлений".
   - А что это такое? - я решил, что через такого посредника знакомиться с новым миром куда приятнее, чем при посредстве Главного Мозга, и боялся только одного - что в любую минуту кому-то может потребоваться ее помощь.
   - Ну, вы ведь знаете, что сейчас существует по меньшей мере шестьдесят семь принудительных прививок, которые обязан делать каждый.
   - Когда я улетел, их было только пятнадцать.
   - Каждый год прибавлялись новые. Забота о здоровье населения, сами понимаете. Пытаются создать массовый иммунитет.
   - Против чего?
   - Видите ли, приходится делать прививки от Черной Смерти, Красной Смерти, Зеленой Смерти и Алой Смерти - все эти болезни от плохой воды.
   - Но ведь рек уже не существует.
   - Не совсем так. Вода из притоков все-таки поступает в водопроводы. А вирусы, о которых я говорю, не боятся обработки и проскакивают сквозь фильтры.
   - Вернусь-ка я, пожалуй, к себе на спутник, - сказал я, попробовал привстать, но не смог. - Впрочем, мне бы хотелось узнать все до конца. Вы покорили аудиторию.
   - Ну, раз вы хотите знать... есть еще Оранжевая Смерть, Лиловая Смерть, Ярко-Зеленая Смерть - это уже от загрязнения воздуха.
   - Это что, массовые удушения? Как было в семидесятых годах?
   - Нет-нет, такого теперь не бывает. Теперь происходит только медленное отравление остаточными углеводородами и всякими их синергистами, которых полно в воздухе.
   - С ума сойти, - сказал я. - Но почему не обязали всех носить кислородные маски?
   - Пытались обязать, и все несколько лет в них ходили. Но потом кто-то решил, что это - нарушение свободы личности.
   У меня опять заболела голова. И я почему-то надел цветные очки, хотя в этом не было никакой необходимости.
   - О, простите! - передо мной снова была сестра милосердия. - Вы так побледнели! Я все-таки вызову такси и отправлю вас домой.
   - Нет, нет. Все равно мне нужно осваиваться. Вы начали рассказывать мне о профилактических прививках...
   - О, они - прекрасная вещь. Вся беда только в побочных явлениях. Тем более, что неизвестно, какой припадок от какой прививки, - может быть, какие-нибудь две прививки действуют так в сочетании с тремя другими, или прививка номер шестнадцать - в сочетании с номером двадцать девятым, или номер двенадцатый...
   - Вспомнил, - перебил я. - Еще при мне основали Институт лечения последствий лечения, - это было, кажется, в семьдесят пятом году?
   - Правильно. Но потом и средства от побочных явлений начали давать побочные явления. Вот и пришлось организовывать Институт терапии последствий лечения последствий лечения. Это было в восемьдесят втором.
   Ее профессиональная серьезность куда-то исчезла, она даже хихикнула. Мне тоже стало как-то свободнее.
   - А потом и новые лекарства стали давать реакцию...
   - Ну да, - перебил я, улыбнувшись, - и, наверное, пришлось создать Институт борьбы с последствиями терапии последствий лечения последствий лечения!
   - Как вы догадались? Но бланки и вывески стали вдвое дороже, чем раньше, и тогда придумали новое название - "Институт И Т.Д.". И в три раза сократили расход на бланки. Вот там-то я и работаю.
   Мне удалось уговорить ее пообедать со мной. По моим воскресным мясным талонам мы получили прекрасное настоящее филе, а по моей спецкарточке спаржу с Аляски и мороженое, такое ароматное, что мы даже почти не ощутили в нем примеси минерального масла. Я был счастлив, что могу с кем-то поделиться своими заботами, и рассказал ей все о своем назначении, о возложенной на меня ответственности и о чувстве одиночества, охватившем меня при виде полного безразличия моего комитета.
   - Я вижу, вы твердо решили добиться своего. Что ж, в таком случае делайте все, что можете, и пусть эти гады на вас шипят. Плюньте на них! Лучше путешествовать в одиночку, чем тащить кого-то за собой!
   - В одиночку! - вскричал я. - Мисс Лэнг, вы понимаете, какая это огромная задача? Какая ответственность? Я один просто не смогу справиться!
   - Ну что вы! - ее прохладные пальцы легко прикоснулись к моей руке, как будто она хотела посчитать мне пульс. Думаю, что она и правда его считала. Но меня это успокоило.
   В одиннадцать часов я проводил ее домой. В полумраке коридора она дотронулась рукой до моего лба. Я попытался обнять ее, но Либби осторожно увернулась.
   - Я думаю, вам следует принять еще две таблетки, - сказала она своим профессиональным участливым тоном. - Ни в коем случае не спите на сквозняке. И ни о чем не думайте. Читайте, пока не уснете, если у вас найдется какая-нибудь книга. А если вам не станет лучше, позвоните мне завтра.
   Я понял, что все ее поведение, вся участливость носили чисто медицинский характер, а наши вечерние развлечения были всего лишь лечебным моционом. Не знаю почему, но мне на минуту стало грустно. Впрочем, это продолжалось недолго. Я был твердо намерен видеться с Либби Лэнг как можно чаще.
   Пятидесятизвездный Зал, венчавший 107-этажное здание Космоцентра, выглядел очень торжественно. Он был весь залит яркими лучами вмонтированных в потолок пятидесяти прожекторов - по числу штатов. Под потолком вращался громадный стеклянный шар, сверкавший разноцветными бликами и отбрасывавший на стены таинственные, причудливые тени. Воздух, специально обогащенный кислородом, придавал необычную бодрость. 24 августа уже с 8 часов утра на крышу здания один за другим посыпались правительственные аэроциклы. Они доставляли на заседание научную и политическую элиту Америки.