- Спасибо, - прошептал я.
   - Не за что. Но ты ничего не ел. Сейчас я принесу тебе бульон и немного чаю.
   Я подкрепился, и мне стало немного лучше. Три часа спустя мы с профессором уже сидели в правительственном самолете, направляющемся на юг.
   ...Орлы покинули все три свои гнездовья.
   Одну за другой мы облетели охранные зоны, пустые и заброшенные, окруженные со всех сторон голой, вытоптанной землей.
   У третьего гнезда мы нашли единственного оставшегося на своем посту сторожа.
   - Что случилось с орлами? - спросили мы, задыхаясь от волнения. - Где та пара, которая жила в этом гнезде?
   - Ночью кто-то осветил их прожектором. Они испугались и куда-то улетели, - мрачно ответил сторож.
   - Надеюсь, они еще найдутся, - простонал профессор.
   - Уже нашлись, - сказал сторож, опустив глаза. - Оба тут.
   - Что значит "тут"? Где они? - закричал я.
   Он ткнул пальцем в старый ящик из-под телевизора, стоявший рядом. Мы бросились к ящику и открыли его.
   - Их подстрелили? О боже, их подстрелили! - повторяли мы снова и снова. Потом мы набросились на сторожа.
   - Как вы могли это допустить?
   - Ничего нельзя было сделать. Стрелял кто-то из парка. Мне их принес мальчишка. Я дал ему доллар.
   Потрясенные, мы отвернулись.
   - Послушайте! - сказал сторож с надеждой. - Остался еще один - молодой! Он цел и невредим! Сразу, как только это случилось, мы залезли наверх и поймали его сетью, спящего.
   - Где он? - спросил профессор Стэдмен ужасным голосом.
   - Сейчас покажу. Он в такой красивой клетке! Вы сразу успокоитесь, когда ее увидите. Пойдемте.
   Последний орел был выставлен для обозрения в пышном зале расположенного по соседству банка, на возвышении, окруженном толпами зрителей. Клетка была похожа на миниатюрный средневековый замок, только в его передней стене было сделано отверстие, перегороженное золотыми прутьями. Четыре башенки по углам сверкали в лучах прожекторов золотой филигранью и перламутром. На них развевались американские флаги. Восхищенный шум толпы заглушал звуки музыки, лившейся из-под потолка.
   - Вот это да! - говорили вокруг.
   - Удивительно! Колоссально, правда?
   - И как губернатор сумел это соорудить всего за одну ночь!
   - Вот что могут сделать новые машины. На все про все - только шесть часов.
   - А проект составил сам губернатор, - объяснил нам вполголоса один из полицейских, охранявших клетку. - Он всю ночь не спал.
   Если бы мы не взяли с собой двух полицейских, пробиться к клетке нам бы не удалось. Подойдя поближе, мы разглядели на дверях замка небольшую надпись: "В честь нашей эмблемы и в память великого Двухсотлетия. От Флоридаполиса. Джон Дж.Маффит, губернатор".
   - А вы знаете, из чего сделана вся эта громадная клетка? - прошептал наш полицейский. - Вся эта громадная клетка сделана из чистейшего литого золота! И сколько, по-вашему, она стоила?
   Больше я ничего не слышал. Я опустился на колени, затаив дыхание, и с бешено бьющимся сердцем заглянул в клетку. Я увидел орла - взъерошенного, прижавшегося к задней стенке замка, но живого! Он сверкнул на нас глубоко сидящими злыми глазами. Профессор накинул на решетку покрывало. Вздох разочарования послышался из толпы.
   Как мы вытащили оттуда эту чудовищную клетку, я не помню. Помню только двойную цепь полицейских, которые оттесняли толпу, когда мы шли к самолету. Помню еще, как в моем мозгу молотом билось одно слово, только одно слово: "Последний, последний, последний!.." Последний в Америке. Последний во всем мире. Последний во всей бесконечной вселенной!
   Мы доставили орла в аэропорт Олбскетрой. Там все уже было готово. Нас ждал пустой ангар, чисто убранный и устланный свежей соломой. По нашему приказанию, несколько листов кровли было снято, чтобы орел мог видеть небо, когда-то служившее ему домом. Были запасены свежая рыба из питомника, чистая солома и вода из горных ручьев; мы даже поставили в ангаре большое зеркало, надеясь, что с ним орлу будет не так одиноко и страшно. До завтра больше ничего сделать было нельзя. Мы заперли ангар, поставили вокруг него охрану из президентских телохранителей и неохотно разошлись.
   - Нужно устроить для него заповедник, специальный парк, - сказал профессор. - Может быть, привезти несколько рыжих орлов из Калифорнии, чтобы ему было повеселее.
   Я послал одного из часовых с распоряжением выключить все громкоговорители. Музыка мгновенно стихла. Аэровоз доставил нас на квартиру профессора. Я почувствовал себя таким измученным, что сразу завалился в постель.
   На следующий день - день Двухсотлетия - я уже в шесть часов утра был в аэропорту и бегом бежал к ангару, вокруг которого по-прежнему мерно шагали часовые. На полпути меня догнал посыльный в форме секретной службы и протянул пакет, собственноручно подписанный шефом. Охваченный нехорошим предчувствием, я машинально отошел на полагавшиеся по уставу восемь шагов от ближайшего постороннего, сломал печать и прочел:
   "Сэр, Вас приглашают немедленно явиться в центр космической связи для консультации. Возникшая экстренная ситуация требует Вашего присутствия. Б.Н.Боннетт".
   Я поглядел в сторону ангара - он был окружен надежными часовыми. Все полеты над аэропортом были отменены. Радио молчало; над летным полем царили тишина и спокойствие. Я отмахнулся от аэровоза, который привез посыльного, и, прихрамывая, побежал в направлении штаб-квартиры.
   После долгих блужданий по лабиринту коридоров, за время которых мне пришлось трижды подниматься и опускаться на лифте, трижды подвергнуться строгой проверке документов и один раз - вежливому обыску, миновать две толстых стальных двери и шесть раз расписаться в каких-то книгах, я, наконец, вошел в святая святых центра космической связи - в штаб управления марсианской экспедицией, которая в этот самый день должна была победоносно закончиться.
   Комната от пола до потолка была заставлена разнообразной техникой. Ярко светили голубые люминесцентные лампы, а на панелях приборов мерцали красные сигнальные огоньки. Впереди всех, у пульта, сидел сам Б.Н., который даже встал, увидев меня, и молча со мной поздоровался. Вид у него был измученный, глаза красные. Рядом с ним я заметил трех первых его заместителей. Остальных заместителей, от четвертого до десятого, я не знал в лицо, но и они наверняка были здесь. Позади сидела блестящая свита из двух десятков специалистов по космосу и толпы космических медиков - все нобелевские лауреаты с мировыми именами. Зачем я понадобился этому собранию знаменитостей?
   Шеф указал мне на свободный складной стул в заднем ряду. Перекрывая писк и визг радиосигналов, он сказал:
   - Мистер Фитцсиммонс, мы пригласили вас сюда в надежде, что вы сможете высказать какие-нибудь соображения по поводу происходящего на борту корабля. За время вашей долгой работы на спутнике, в условиях невесомости, вы, вероятно, накопили бесценный опыт, который может прояснить сложившуюся катастрофическую ситуацию.
   Я онемел от изумления, но тут же пришел в себя.
   - Я к вашим услугам, сэр, - сказал я и сел. Никто ко мне даже не обернулся, лица у всех были серьезные и мрачные. Я почувствовал, что у меня по спине побежали мурашки. Через несколько часов марсианская экспедиция должна была приземлиться, но там, кажется, произошло что-то ужасное!
   Все сидели молча - слышался только визг и мяуканье радио. Прислушавшись, я вздрогнул: в шуме космических помех мне вдруг почудились человеческие голоса.
   - Отвечайте... отвечайте... отвечайте... - повторяли они без конца. Помогите... помогите... помогите...
   Неподвижные фигуры вокруг меня сидели с напряженными, каменными лицами, чуть наклонившись вперед. Неужели никто не слышал того, что сейчас услышал я?
   - Помогите... ради... бога... дайте посадку... посадку... посадку...
   Это было похоже на галлюцинацию. Но тут я услышал голос шефа:
   - Скажите, мистер Фитцсиммонс, не пришлось ли вам за десять лет вашего пребывания в космосе перенести какую-нибудь неизвестную болезнь, например сыпь на лице или теле?..
   - Это бери-бери, - сказал я. - Но мы ее быстро вылечили витаминами.
   - Нет-нет, я говорю о каком-то необычном высыпании на теле.
   - Может быть, экзема? Она была у меня раза два. Я думаю, от радиации. Но потом она сама собой проходила.
   - А это сыпь была не серая?
   - Нет, сэр. Обычная красная сыпь.
   - А вам не приходилось замечать что-нибудь вроде серой плесени, похожей на мох, которая распространяется по всей кабине, по всему телу...
   - Нет, сэр, не приходилось! Никогда! - отвечал я с ужасом.
   - Серая плесень, которая распространяется и распространяется и в конце концов убивает...
   - Сэр, вы хотите сказать, что капитан Клекстон... что там случилось что-то...
   Шеф посмотрел сквозь меня и не ответил. Он кивнул своему второму заместителю. Тот, не меняя своей напряженной позы, повернул ко мне голову и сказал:
   - Корабль приблизился к Земле еще на рассвете, на несколько часов раньше срока. Он задержан в зоне космической станции "Зет" и до сих пор находится там. На борту произошло что-то очень серьезное. От этой странной болезни погиб не только Клекстон. До него умер еще один член экипажа, о чем нам в свое время ничего не сообщили. Два дня назад умер третий. А теперь поражен, по-видимому, весь экипаж. Собравшимся здесь надлежит не более чем за час принять решение, что делать.
   Радиосигналы зазвучали громче, и в их унылой какофонии я снова расслышал:
   - Ради бога, дайте посадку... сообщите, что нам делать... помогите... помогите...
   Никто не двинулся. И тут я заметил, что все сидят с затычками в ушах. Их не было только у шефа. Заместитель продолжал:
   - Сегодня утром мы получили крайне важную информацию. Вы, видимо, знаете, что капитан Клекстон вез с собой образцы давно вымершей марсианской формы жизни. Он нашел много странных предметов причудливой формы, похожих на окаменелости. Так вот, десять дней назад кто-то на борту корабля уронил контейнер, где они лежали, и он раскрылся. Контейнер сразу же снова запечатали. Но два дня спустя на стенах кабины начала появляться плесень - та самая, которая убила Клекстона. Она быстро расползлась по всем отсекам. С каждым днем заболевали новые члены экипажа. Они попросили у нас медицинского совета. Но наши врачи не знали, что им рекомендовать. Теперь мы пришли к выводу, что корабль заражен марсианским микроорганизмом - может быть, тем самым, который уничтожил цивилизацию на Марсе.
   Вопли, доносившиеся из приемника, усиливались. Среди них мелькали обрывки фраз, отдельные слова... или, может быть, это мне только чудилось? Я старался не слышать, не обращать на них внимания.
   - Они многое скрыли от нас, - сказал шеф с ледяным спокойствием. Только благодаря этому им удалось приблизиться к Земле. И только из-за того, что их положение сделалось отчаянным, мы узнали, что там произошло. Как вы слышали, корабль задержан, в зоне космической станции "Зет" на расстоянии трех тысяч миль от Земли.
   Шеф показал рукой на свои уши. Все вынули затычки. Он продолжал:
   - Я полагаю, мы должны им ответить.
   Все присутствовавшие молча придвинулись к радиопульту.
   - Сэр, я могу уйти? - стоило мне произнести это, как все присутствующие вскочили на ноги, будто посередине комнаты упал метеорит.
   - Уйти? Конечно, нет! - отчеканил шеф тихо, но решительно. - Вы теперь засекречены. Вы будете засекречены до конца своей жизни! Под страхом мгновенной лазерной казни вы никогда ни словом не должны обмолвиться о том, что видели или слышали здесь. Понятно?
   Я оцепенел под десятками пристальных взглядов.
   - Отвечайте!
   Я кивнул головой.
   - Положите руку на сердце, - приказал шеф. Я повиновался.
   - Клянитесь!
   Я повторил за ним слова клятвы.
   - Теперь все могут сесть, - сказал шеф.
   Несшиеся из космоса крики становились отчетливее. Шеф наклонился над пультов и нажал несколько кнопок.
   - ...Повторяю, мы обсуждаем положение. Ждите сообщений. Ждите сообщений.
   - Что ж, давайте обсудим положение, - сказал шеф, обращаясь к нам. Он вопросительно взглянул в сторону космических медиков. Оттуда раздался голос.
   - По моему мнению, эта серая плесень представляет собой болезнетворное начало, не имеющее аналогий на Земле. Слышал ли кто-нибудь из моих коллег о чем-нибудь подобном?
   - Никогда, - сказал один.
   - Не слыхал.
   - Не знаю ничего похожего.
   - На Земле такого не бывает.
   - Поэтому, - произнес первый голос, - на Земле не существует антител, которые помогли бы нашему организму бороться с этим болезнетворным началом.
   - Продолжайте, приказал шеф. - Мы вас слушаем.
   - Это означает, - вмешался еще кто-то, - что при заражении этой болезнью она распространится по Земле, как лесной пожар. Она уничтожит и нас, и все население планеты.
   - И, может быть, всего за несколько недель.
   - А может, за несколько дней.
   - А может, и за несколько часов.
   Все невольно содрогнулись. Шеф снова наклонился над пультом и повернул ручку. До нас донеслись заглушенные слова:
   - Мы слабеем... скорее дайте посадку... скорее...
   - Ждите сообщений. Мы продолжаем обсуждение. Ждите сообщений, - сказал шеф в микрофон и повернулся к нам.
   - Нужно, чтобы они отошли от космической станции, пока у них еще остались силы.
   Он сделал знак своему первому заместителю. Тот склонился над пультом.
   - Вызываем космический корабль. Внимание! Слушайте нашу команду!
   С напряженным вниманием мы следили за экраном. Корабль оторвался от космической станции и начал приближаться к Земле. Крики прекратились.
   - Осталось три минуты, - сказал второй заместитель шефа, нажимая какие-то кнопки.
   - Какая нужна температура? - спросил третий заместитель.
   - Чтобы на Землю ничего не попало, - предупредил шеф. - Ни единой гайки. Ничего!
   Прошла минута. Мы молча глядели, как корабль на экране несется сквозь космическую пустоту.
   - Они поймут нас правильно, - пробормотал шеф, ни к кому не обращаясь.
   - Семь тысяч градусов - хватит? - спросил третий заместитель, не отрываясь от пульта.
   - Имейте в виду, это грибок, - предупредил кто-то из врачей.
   - Рисковать нельзя, - поддержал его другой.
   - Пожалуй, восьми тысяч будет достаточно, - согласились все.
   - Хорошо. У нас осталась еще минута.
   - Какая потеря! - не выдержал вдруг второй заместитель.
   - Подумайте только об этих бесценных изделиях, об ископаемых остатках...
   - О двухстах девяноста миллиардах долларов, - грустно произнес кто-то.
   Шеф поднялся во весь рост, как двухметровая скала, обнаженная вершина которой сверкала багровыми отсветами от сигнальных ламп.
   - Ответственность я беру на себя, джентльмены. Пора!
   Он нажал кнопку. На экране появилось крохотное белое облачко. Из репродукторов послышался грохот - он длился какое-то мгновение, а потом оборвался. Облачко быстро расползалось. Когда оно, наконец, стало прозрачным, экран был пуст. Корабль исчез бесследно. А через несколько секунд экран погас. Наступила мертвая тишина.
   - Они поняли бы нас правильно, - сказал шеф.
   Все долго молчали. Потом кто-то сказал:
   - А как же теперь наша экспедиция на Меркурий?
   Никто не ответил.
   ...Прежде чем уйти, я ухитрился переговорить с шефом. Конечно, время и место были совсем неподходящими для того, чтобы излагать всю историю с орлами. Но я успел рассказать о последнем молодом орле, который был спасен мной от толпы, и попросил дать письменный приказ с печатью, поручающей орла попечению профессора Стэдмена. Шеф поглядел на меня отсутствующим взглядом, рассеянно подмахнул заранее подготовленный мной приказ, и я поспешно удалился.
   Мне не терпелось вернуться в аэропорт. Сжимая в руках драгоценный указ, я помчался по лабиринту коридоров и наконец добрался до все еще пустого летного поля. Хромая, я подбежал к ангару, с помощью часового отпер дверь, вошел внутрь и быстро, но осторожно подошел к золотой клетке, укрытой покрывалом от возможного сквозняка. Медленно, чтобы не напугать птицу, я откинул покрывало.
   Я не был встречен гневным взглядом, не увидел гордо поднятой головы. В дальнем углу золотой клетки я увидел большую, неопрятную груду бурых перьев, покрытых пятнами ярко-красной крови. Последний орел разбился насмерть о прутья своей золотой клетки, колотясь о них в поисках свободы.
   Не успел я войти к себе в комнату, позвонил мистер Балли. Черт знает, как он мог так быстро узнать о несчастье, разве что ему сообщил кто-то из часовых.
   - Эй, послушайте, орлов больше нет? - прокричал он, задыхаясь.
   - Это верно.
   Мне не хотелось зря тратить время на разговоры. Мистер Балли меня больше не интересовал.
   - Но как же это может быть?! - заорал он. - А как же все пластиковые чучела, которые мы запасли? А миллионы метров обоев с орлами? А занавески? А зонтики? На них же был в последнее время такой спрос! Мы сделали такие огромные закупки) Теперь все эго останется у нас на руках! Мы будем раздавлены, уничтожены, разорены, мы погибнем, погибнем!
   - Как и орлы, - безжалостно заметил я.
   - Что-что? Да как вы можете шутить в такой момент? А наши рекламные обязательства? А контракты? Подумайте о всех этих непроданных медных фигурках орлов! А сувениры? Драгоценности?
   - Ну и что? - ледяным голосом спросил я.
   - Как что? Разве вы не председатель? Сделайте же что-нибудь!
   - Я ничего не могу сделать. Я не бог.
   - Может быть, найдется какая-нибудь другая птица, похожая на орла? Знаете, как я предлагал, посадить ее высоко на дерево, может быть, никто и не заметит...
   - Боюсь, что меня это уже не интересует.
   Мистер Балли издал звериный рык.
   - Какой же вы, к черту, председатель!
   - Мне очень жаль.
   - Жаль? А мне что, по-вашему, делать?
   В трубке послышались гудки. Не помня себя, я бродил среди уличных толп. Я равнодушно смотрел на разукрашенные витрины, развевающиеся флаги, ожившие уличные киоски с сувенирами, вспыхнувшие огни.
   Толпа двигалась взад и вперед, лениво, бесцельно, как оглушенная. Меня потянул за руку полицейский.
   - Вы бы лучше туда не ходили, мистер Фитцсиммонс, - сказал он. - Там вот-вот начнется. Не знаю, что будет.
   Он замолчал. Я вопросительно посмотрел на него.
   - Вы что, ничего не слыхали? Прошел слух, что это русские что-то сделали с марсианским кораблем. Говорят, саботаж. Не знаю, но мне кажется, что могут начаться беспорядки.
   Я пожал плечами, но он продолжал:
   - Посмотрите на них - они все что-то едят. Уже начали грабить продовольственные магазины. Жуют все быстрее и быстрее. Это значит, что они приходят в возбуждение. Теряют равновесие.
   Я купил ночной выпуск газеты. Заголовки вопили о саботаже. Газета была полна болтовни о расследовании, ответных мерах, разрыве дипломатических отношений и, темными намеками на то, что неплохо было бы устроить бомбардировку русских спутников. Но я искал в газете другое. И нашел - в левом нижнем углу предпоследней страницы:
   "Только что стало известно, что последний Американский Орел в возрасте двух лет скончался прошлой ночью в золотой клетке, где он содержался для всеобщего обозрения. Ходят слухи, что гибель этой самой знаменитой из всех птиц Америки - дело рук тех же советских шпионов, которые подозреваются в уничтожении марсианской экспедиции. Всем известно, что возвращение экспедиции должно было стать кульминационным моментом великого праздника. И этот коварный, гнусный удар по нашему престижу сопровождался жестоким и бесчеловечным актом - уничтожением последнего Американского Орла. Обстоятельства дела будут расследованы. Золотая клетка - великолепное и дорогостоящее произведение искусства - будет передана в Смитсонианский музей. Конгрессмен Слобберлотц внес законопроект, требующий в качестве ответной меры назначить премию за каждого убитого медведя".
   Бросив газету, я пошел прочь. Я брел по улицам без всякой определенной цели, пытаясь найти укромное место, чтобы побыть одному. Только бы немного прохладного воздуха, всего лишь глоток чистого воздуха... Но и на берегу бывшей реки воздух был такой же душный и спертый. Я без сил повалился на скамейку.
   Не помню, где я был и что делал. Помню, что вдруг услышал на каком-то дереве пение несуществующей птицы и остановился. У меня закружилась голова, подкосились ноги, и вдруг чья-то рука поддержала меня. Я повернулся и увидел перепуганную Либби.
   - Фитц! О, Фитц! Где ты был? Почему ты здесь? Я искала тебя весь день. Тебя нигде не было. Тогда я подумала - может быть, ты у реки...
   Я что-то пробормотал.
   - Ну, ничего. Сядь посиди со мной немного. Все будет хорошо, - сказала она с материнской заботой. - Садись.
   В ее глазах стояли слезы. Фонарики, спрятанные в гуще искусственных листьев, бросали на ее лицо цветные блики. И тут я посмотрел на Либби так, как еще никогда не смотрел, и понял, что никогда не смогу с ней расстаться.