Райс Патриция. Любовь навеки

   – Вовсе нет, – глухо ответил Тревельян. – Но сначала она должна научиться ездить.
   Александра вздрогнула и, приподняв голову, бросила настороженный взгляд на отца.
   – Я научусь, я обязательно научусь, – горячо прошептала она и снова спрятала лицо на груди Пенелопы.
   – Я могла бы научить ее держаться в седле, – Грэм. Я не слишком искусная наездница, но с этой задачей, думаю, справилась бы.
   Александра вновь подняла темноволосую головку и с надеждой посмотрела на отца. Взгляд Тревельяна потеплел.
   – Я велю сегодня конюху подыскать для вас смирную верховую лошадь. Это будет нетрудно сделать.
   Лицо ребенка озарилось радостью. Спрыгнув с колен Пенелопы, Александра сделала книксен и, застенчиво переведя взгляд с мачехи на отца, сказала:
   – Благодарю вас. Мне надо идти. Миссис Хенвуд, должно быть, уже ищет меня.
   И девочка выбежала за порог. Пенелопа взглянула на Грэма и только тут вспомнила, что сидит перед ним в одной сорочке. Вспыхнув от смущения, она поспешно прикрылась простыней. Грэм усмехнулся.
   – Хотите, я позову вашу служанку? – спросил он.
   Пенелопа покачала головой и озабоченно нахмурилась:
   – Я должна поговорить с миссис Хенвуд. Она служит у вас гувернанткой?
   Грэм удивленно взглянул на жену.
   – Да, – ответил он. – Это очень достойная женщина, вдова. Я доволен ею. Миссис Хенвуд внимательно следит за Александрой, которая имеет дурную привычку неожиданно исчезать и прятаться от взрослых. Хотите с ней познакомиться?
   – Нет, не сейчас. Я поговорю с ней позже, – промолвила Пенелопа, не зная, следует ли ей делиться своими сомнениями с Грэмом. – Александра сказала, что вы не купите ей пони, потому что она – дрянная девчонка. Неужели вы за что-то отругали ее?
   – Я?! – изумленно воскликнул Грэм. – Да Александра сразу же убегает, как только завидит меня! У меня нет возможности общаться с дочерью, хвалить или ругать ее, поэтому я понятия не имею, хорошая она или плохая.
   – Так я и думала. Теперь я знаю, о чем мне следует побеседовать с миссис Хенвуд.
   – Черт возьми, Пенелопа, что вы хотите этим сказать? Вы намекаете на то, что чопорная благовоспитанная миссис Хенвуд называет мою дочь дрянной девчонкой? Вы хотите сделать ей за это замечание? Я понимаю, что слова «дрянная девчонка» звучат грубовато, но, если Александра плохо себя ведет, гувернантка вправе одернуть ее!
   Грэм рассердился не на шутку, и это разозлило Пенелопу.
   – Александра – обычный ребенок, она не паинька, но и дрянной девчонкой ее нельзя назвать. Меня беспокоит то, что гувернантка, обзывая ее, ссылается на вас. Я подозреваю, что каждый раз, ругая девочку за проступки, миссис Хенвуд грозится отдать ее в ваши руки. Она пугает ее вами, как матери в деревне пугают своих непослушных детей злыми лесными духами.
   Грэм, пробормотав проклятие, с грозным видом решительно двинулся к двери, но Пенелопа проворно преградила ему путь. Она не могла допустить, чтобы он устроил в доме скандал и выгнал миссис Хенвуд.
   – Позвольте мне самой во всем разобраться, Грэм, – сказала Пенелопа, выдержав его сердитый взгляд. – Вы же утверждали, что миссис Хенвуд – хорошая гувернантка. Значит, не стоит увольнять ее.
   В Грэме кипела такая злоба, что он вполне мог ударить Пенелопу своей увесистой тростью, но сдержался и взял себя в руки.
   – Хорошо, я поручаю вам разобраться в этом, но при одном условии. Если выяснится, что гувернантка действительно запугивает Александру, вы не должны лишать меня удовольствия своими руками разорвать эту стерву на куски.
   – Слава Богу, что вы научились обуздывать свой нрав. Мне кажется, в припадке гнева вы способны убить человека, – промолвила Пенелопа и, подойдя к гардеробу, стала искать свой халат. – Если вы собираетесь расправиться с бедной женщиной, я больше ничего не скажу вам о ней. Ведь она действует из лучших побуждений, воспитывая вашу дочь так, как умеет. Люди порой поступают очень глупо, но это не повод разрывать их на куски!
   Грэм не знал, как ему реагировать на слова жены – рассмеяться или одернуть ее. Некоторое время он молчал, любуясь стройной фигурой Пенелопы, вырисовывавшейся под тонкой ночной рубашкой.
   – Вы разве забыли, что мое желание должно быть законом для вас? – наконец спросил он.
   – Я стараюсь, чтобы так оно и было, – ответила Пенелопа, повернувшись спиной к мужу и роясь в гардеробе.
   – Утройте свои старания, – промолвил он и, неожиданно подойдя к Пенелопе сзади, втолкнул ее в гардероб и запер дверцы.
   – Я – пришлю вашу служанку! – крикнул он с порога.
   Шалость мужа ошеломила Пенелопу. В этот день она больше не видела его. Явившаяся вскоре после выходки Грэма служанка освободила свою госпожу из заточения.
   Грэм, судя по всему, предупредил прислугу о том, что в доме появилась хозяйка. Во всяком случае, Пенелопе пришлось отвечать на множество вопросов, связанных с ведением домашнего хозяйства, которое, как оказалось, было довольно запущенным.
   Пенелопа побеседовала с миссис Хенвуд. Сначала та холодно предупредила леди Тревельян, что не потерпит вмешательства в воспитание Александры. Однако после того как Пенелопа без обиняков сказала, что миссис Хенвуд получит расчет, если она будет продолжать запугивать девочку, гувернантка сразу же изменила тон. Они расстались почти дружески, договорившись, что обо всех проступках и шалостях Александры гувернантка будет докладывать непосредственно Пенелопе.
   Узнав, что по вечерам повар обычно посылал наверх, в комнату хозяина дома, блюдо с холодными закусками, поскольку Тревельян редко спускался в столовую, Пенелопа решила сама отнести мужу поднос с ужином. Работавшие на кухне слуги одобрили ее намерение. Но когда Пенелопа, прежде чем отправиться наверх, обильно посыпала пищу острым перцем, они с изумлением переглянулись.
   Пенелопе было обидно, что муж весь день игнорировал ее, давая понять, что их брак – всего лишь фикция. Она понимала, что Грэм не станет менять ради нее устоявшийся образ жизни. Подойдя к спальне мужа, Пенелопа постучала в дверь, и на пороге появился Джон, камердинер Грэма.
   – Я принесла ужин. Виконт неважно себя чувствует? – озабоченно спросила она.
   Прислуга в доме считала Тревельяна инвалидом, но Пенелопа не воспринимала мужа как больного человека, несмотря на его увечья.
   – Его светлость уже спит, миледи, – ответил Джон, бросив на Пенелопу сочувственный взгляд. – Приезд в Лондон сильно утомил его. Он всегда испытывает недомогание после длительных путешествий.
   Пенелопа помолчала, задумчиво глядя на поднос.
   – Я могла бы сделать ему компресс, – наконец сказала она. – Я умею ухаживать за больными.
   Однако Джон, явно не желавший впускать Пенелопу в комнату, был непреклонен.
   – Не стоит беспокоить его светлость. К утру ему, как всегда, станет лучше. Я поставлю ужин на столик рядом с кроватью на случай, если он ночью проснется и захочет есть.
   Пенелопе не оставалось ничего другого, как вернуться в столовую. Она решила, что слишком поспешна в своих суждениях. У Грэма, должно быть, действительно слабое здоровье. Ей следует впредь более внимательно и заботливо относиться к нему, несмотря на его ужасный характер. И все же даже сочувствие, которое Пенелопа испытывала к захворавшему мужу, не помешало ей лукаво улыбнуться при мысли о том, как он поморщится, отведав переперченную пищу. Впрочем, лорд Тревельян заслужил подобный ужин.
   Вернувшись в комнату, Джон принялся за еду, однако на его глаза моментально навернулись слезы, а горло и язык обожгло как огнем. Схватив бокал с вином, камердинер залпом осушил его. Испугавшись, что его отравили, он налил себе еще и вскоре начал хмелеть.
   Вернувшись поздно вечером домой, виконт застал Джона изрядно пьяным. Слуга с несчастным видом сидел в кресле, кашляя и прихлебывая вино. Грэм бросил взгляд на остатки ужина, а потом понюхал их. Громко чихнув, он бросил содержимое блюда в камин. Догадавшись, что испорченный ужин – месть Пенелопы, Грэм невольно улыбнулся, жалкий вид Джона даже заставил его громко рассмеяться.
   Хохот Грэма разбудил обитательницу смежной спальни. Открыв глаза, Пенелопа сначала решила, что ее муж сошел с ума, но смех был веселым и заразительным, и ее страхи вскоре рассеялись. Успокоившись, она снова погрузилась в крепкий сон, не подумав о том, что Грэм обязательно что-нибудь предпримет в ответ на ее проделку.

Глава 4

   Месть Грэма была жестокой. Вскоре после завтрака Пенелопу окружила толпа торговцев, модисток, перчаточников, ювелиров, швей и сапожников, которым ее муж приказал одеть ее с головы до ног. Они целый день не давали Пенелопе покоя. Мало того что она примеряла множество нарядов, с нее снимали мерки и вертели как куклу, ей пришлось одновременно еще и отвечать прислуге, осаждавшей ее всевозможными вопросами. Она не хотела разбираться, мстил ли ей Грэм за вчерашнее или проявлял великодушие, заботясь о ее гардеробе. Если бы муж вошел сейчас в комнату, она, пожалуй, не раздумывая набросилась бы на него с кулаками.
   Но Грэм благоразумно не показывался ей на глаза. Зато Александра, которая, словно маленькая фея, вскоре появилась в спальне Пенелопы, целый день не отходила от мачехи. Сев на подзеркальник, девочка стала примерять шляпки, прикладывать к голове страусовые перья, а потом надела длинные перчатки и завернулась в кусок розового атласа. Александра внимательно наблюдала за мачехой, которая заказала портным несколько простых повседневных платьев из муслина и выбрала пару перчаток, изящную шляпку и меховую пелерину для выходов на прогулку. Когда же модистка заявила, что подобный гардероб подходит скорее служанке, чем виконтессе, Пенелопа решительно возразила.
   – Мне не нужно много одежды, – сказала она. – Возможно, я закажу еще одно платье для выездов на званые обеды. Вот этот золотистый креп мне очень нравится. И это, пожалуй, все, что мне необходимо. Лорд Тревельян не принимает участия в светских увеселениях, и мне не требуются наряды для балов и посещения театров.
   Вопреки протестам хозяйки модисткам удалось надеть на нее платье из сиреневого шелка, подол и рукава которого были отделаны рюшами и вышивкой. Глубокий вырез оставлял обнаженными шею и верхнюю часть груди. Взглянув на себя в зеркало, Пенелопа увидела шикарную светскую львицу. Нет, она не могла бы появиться на людях в столь изысканном наряде.
   – Я не буду носить это платье, – решительно заявила Пенелопа и начала вынимать булавки, скреплявшие корсаж.
   – О нет миледи, оно вам очень идет! – воскликнула модистка и поспешно кивнула стоявшему рядом с ней ювелиру.
   Тот с готовностью выступил вперед и, открыв свой ларец, показал великолепные украшения. Взяв дорогое колье из аметистов и бриллиантов, модистка надела его на шею Пенелопы.
   – Вот видите? В этом наряде вы похожи на королеву. Его светлость будет гордиться вами.
   – Если я куплю это, виконт сочтет меня страшной мотовкой и будет совершенно прав, – заметила Пенелопа. – Прежде чем поддаться на ваши уговоры, я должна получить его разрешение на приобретение столь дорогих вещей.
   Это была отговорка, с помощью которой Пенелопа хотела отделаться от назойливой модистки. Она понимала, что наводнившие дом портные и торговцы не осмелятся беспокоить лорда Грэма, а сам он вряд ли зайдет в ее спальню, зная, что здесь толпятся посторонние, кроме того, они могут упасть в обморок, увидев его обезображенное лицо.
   Но Пенелопа не приняла в расчет Александру.
   – Папа сейчас в своем кабинете, – заявила девочка. – Вы можете попросить у него разрешения купить это нарядное платье. Он непременно подарит его вам. А можно, я сошью себе точно такое же, когда вырасту?
   Модистка бросила на Пенелопу торжествующий взгляд.
   – Конечно, – смущенно ответила Пенелопа. – Однако я думаю, нам не следует беспокоить папу.
   – О, он не станет возражать, если мы позовем его сюда! – весело воскликнула Александра. – Он сам послал меня к вам, чтобы я посмотрела, как идут дела. Если хотите, я схожу за ним.
   Пенелопа не хотела, чтобы Грэм появлялся в ее спальне, где такое множество людей. Она знала, как болезненно он воспринимает необходимость общения с незнакомцами. Нет, звать его сюда было бы слишком жестоко.
   Тяжело вздохнув, Пенелопа приподняла сиреневую юбку и, не надевая обуви, в одних чулках, спустилась на первый этаж, туда, где располагался кабинет мужа.
   Когда она вошла, он поднял на нее глаза и, медленно встав из-за стола, смерил взглядом.
   – Вижу, что модистка времени зря не теряла и успела приодеть вас. Она очень неглупая женщина. Подойдите поближе и повернитесь, я хочу посмотреть, как сидит на вас это платье.
   Пенелопа не ожидала такого пристального интереса к одежде со стороны человека, который носил самые простые жилеты и галстуки и, казалось, вовсе не следил за модой. Она сделала несколько шагов вперед, покружилась перед мужем, демонстрируя ему изящные сборки сзади на юбке, а потом присела в реверансе.
   – Я пришла, чтобы узнать ваше мнение о цене этого великолепия, милорд, – промолвила она. – Я понимаю, что потревожила вас по пустякам, но Александра сказала, что вам будет интересно взглянуть на меня.
   Увидев, что Грэм не сводит глаз с ее декольте, Пенелопа выпрямилась и отошла в тень, ругая себя за то, что не накинула шаль на обнаженные плечи.
   Моя дочь совершенно права. Я должен видеть, на что расходуются мои деньги. В данном случае я считаю, что они потрачены не зря. Этот наряд намного лучше серых закрытых муслиновых платьев, которые вы носите. Пусть модистка полностью обновит ваш гардероб на свой вкус. Новые наряды жены были бы для меня поводом для того, чтобы хотя бы изредка спускаться в столовую к обеду и любоваться тем, что для вас сшили. Ну и, конечно, для того, чтобы проследить, кто и как приправляет мою еду.
   Услышав последние слова, Пенелопа вспыхнула и хотела что-то ответить, но тут раздался стук в дверь. На пороге появился лакей с подносом в руках, на котором лежала визитная карточка. Грэм нетерпеливо взглянул на слугу.
   – В чем дело? – сердито спросил он, и лакей затрепетал от страха. Однако, услышав имя гостя, приехавшего к ним в дом, Грэм явно обрадовался и переспросил громовым голосом: – Гай Гамильтон?! Не может быть! Пусть немедленно войдет! Впрочем, нет, подожди... – Грэм взглянул на стоявшую перед ним необутую Пенелопу, одетую в платье со слишком глубоким вырезом. – Скажи ему...
   Но было уже поздно. Высокий, стройный джентльмен лет тридцати быстро переступил порог кабинета. Его темно-синие глаза были устремлены на хозяина дома. Пенелопа заметила, что белокурые волосы вошедшего не вздымались над высоким лбом в поэтическом беспорядке, как того требовала последняя мода, а были гладко зачесаны назад. Сюртук из добротной ткани подчеркивал широкие плечи и талию Гамильтона. Узкие, в обтяжку, брюки прекрасно сидели на его стройной фигуре. Это был настоящий лондонский джентльмен. Он просто и дружески, без тени жалости или снисходительности, поздоровался с Грэмом, и Пенелопа сразу же прониклась к нему симпатией.
   – Грей, черт тебя возьми, да ты в прекрасной форме, а мне говорили, что лежишь при смерти!
   Я знал, что все слухи о тебе – сплошная ложь! А теперь скажи мне...
   Однако Грэм остановил друга, кивнув в сторону стоящей поодаль Пенелопы.
   – Пенелопа, я хочу представить тебе своего старого друга, сэра Персиваля Гамильтона.
   Гамильтон бросил на Пенелопу внимательный взгляд.
   – Гай, познакомься, это – моя жена.
   На лице Гамильтона отразилось удивление, которое, однако, быстро сменилось радостью. Он явно одобрял выбор своего друга.
   – Счастлива познакомиться с вами, сэр Персиваль, – промолвила Пенелопа, протягивая руку Гамильтону. Ее смущало то, что она стоит перед гостем необутая.
   – Леди Тревельян, рад познакомиться с вами, – промолвил Гамильтон и, склонившись, поцеловал руку Пенелопе. Выпрямившись, он окинул ее оценивающим взглядом и, придя в восхищение от ее наряда, продолжал: – Если бы я знал, что мне предстоит знакомство с новой хозяйкой этого дома, я оделся бы соответствующим образом.
   – Мы как раз говорили об одежде, Гамильтон. Моя жена – настоящая скромница и не желает следовать моде. Но я вижу, что нет необходимости спрашивать твое мнение о ее новом платье, – сказал Грэм довольно язвительным тоном и откинулся на спинку стула, наблюдая за другом и женой.
   – Если вы не возражаете, миледи, я все же выскажусь по этому поводу. Цвет платья отлично гармонирует с вашими прекрасными глазами. Куда вы собираетесь выезжать в таком роскошном виде? Дело в том, что я обязательно должен присутствовать там, где вы в нем появитесь, и быть свидетелем того, какой фурор вы произведете среди мужской части населения Лондона.
   Пенелопа растерялась и посмотрела на Грэма, иша у него поддержки. Видя, что гость смутил его жену своими комплиментами, Грэм пришел ей на помощь.
   – Пенелопа никогда прежде не выезжала в свет, – сказал он. – Думаю, мне следует пригласить к нам в дом друзей и представить ее.
   Заметив, что Гамильтон с большой неохотой выпустил руку Пенелопы, Грэм насторожился.
   – Такой наряд не для узкого круга друзей, – возразил гость. – Тебе следует устроить большой прием по поводу вступления в брак. Ведь никто в Лондоне не знает, что ты женился. Это даст тебе возможность ввести жену в светское общество.
   – Ты слишком долго отсутствовал, Гай, и поля сражения, похоже, притупили твои умственные способности. У меня нет ни малейшего желания становиться объектом досужего любопытства и пересудов в Лондоне. Моя жена прибережет это платье для другого случая.
   – Мне оно вообще не нужно, Грэм, – поспешно сказала Пенелопа и, подойдя к мужу, тронула его за руку. – Я не хочу ни наряжаться, ни выезжать в свет. Мне и здесь хорошо. Я вполне довольна жизнью в вашем доме. Позвольте мне вернуться наверх и отказаться от этого наряда.
   – О Боже! – взревел Грэм. – Если выдумаете, что я буду вести себя столь же эгоистично, как ваш отец, и не дам вам развлекаться и общаться с людьми, то вы сильно заблуждаетесь, миледи. Я куплю вам не только это платье, но и множество других, и больше ни слова об этом!
   Гамильтон выступил вперед, чтобы вмешаться в спор и сгладить неловкость. Он был уверен, что после такого крика бедная женщина разрыдается и выбежит из комнаты. Но он плохо знал Пенелопу.
   – Таково ваше желание, милорд? – спокойно спросила она.
   К изумлению Гамильтона, на лице Грэма появилась улыбка. – Рассматривайте это как приказ, – заявил он.
   – Хорошо. В таком случае обещаю, что к утру вы разоритесь.
   И, показав Грэму язык, она вышла из комнаты с высоко поднятой головой, слегка скользя по натертому паркету. Мужчины проводили ее восхищенными взглядами. Когда дверь за Пенелопой закрылась, Гамильтон опустился в кресло и спросил:
   – Что, черт возьми, здесь происходит? Грэм холодно посмотрел на него:
   – Не понимаю, о чем ты.
   Гай пристально вгляделся в обезображенное лицо друга.
   – Я не верю своим глазам. Когда я отправлялся на эту проклятую войну, то думал, что тебе недолго осталось жить. Врачи в один голос утверждали, что у тебя нет никаких шансов на выздоровление. Вернувшись в Лондон несколько дней назад и наведя справки, я узнал, что вопреки прогнозам ты все еще коптишь небо, но ни один человек из числа наших знакомых не видел тебя. Ты нигде не появлялся и отвадил от своего дома всех непрошеных визитеров. А потом я услышал об Эксбери, Довиле, Рочестере и некоторых других и понял, что это дело твоих рук. И пожалуйста, не делай вид, что ты не понимаешь, о чем я говорю.
   Опираясь на трость, Грэм встал со стула, сильно хромая подошел к камину и, с трудом сохраняя равновесие, разжег огонь. Гамильтон зааплодировал, высоко оценив его актерское мастерство. Грэм нахмурился.
   – Я тоже слышал кое-что о двух или трех наших старых приятелях по клубу, – сказал он. – А что случилось с другими?
   Грэм медленно повернулся к Гамильтону, стараясь скрыть свое недовольство.
   – Все они мертвы или уехали из города. И не говори мне, что ты ничего не знал об этом! Эксбери, этот жалкий сопляк, вступил в кавалерию, ушел на войну и не вернулся. Довиль вдруг узнал, что ему принадлежит плантация где-то на Карибских островах, поспешно уехал туда, и с тех пор о нем никто не слышал. Рочестеру перерезали горло в одном из сомнительных игорных притонов. Смит погиб на дуэли. Зачем я, черт возьми, рассказываю тебе все это? Я уверен, что гибель этих людей – дело твоих рук. Ты в деталях разработал план уничтожения каждого из них и с наслаждением приводишь свои замыслы в исполнение.
   – Гамильтон, я всегда подозревал, что у тебя слишком живое воображение и богатая фантазия. Если тебе хочется считать меня причиной гибели всех этих людей, я не буду разубеждать тебя. Но только, пожалуйста, оставь свои соображения при себе и не делись догадками с Пенелопой. Она ничего не знает о моем прошлом, и я не хочу рассказывать ей о нем.
   – Черт побери, Тревельян, ты не проведешь меня! Я хочу быть с тобой...
   Грэм поднял руку.
   – Ни слова больше! – воскликнул он. Некоторое время мужчины молча смотрели друг другу в глаза, пока Гамильтон наконец со вздохом не отвел взгляд в сторону, тем самым признавая, что ему следует уступить.
   – Помнится, ты когда-то играл Синюю Бороду в театре... Где это было? В Солсбери? – с усмешкой спросил Гамильтон и стал с интересом разглядывать повязку на глазу своего друга. – Это был прекрасный спектакль, Тревельян. Из тебя получился бы замечательный актер. Жаль, что ты вымахал таким огромным. Крупному плечистому мужчине очень трудно загримироваться так, чтобы его не узнали.
   – Еще труднее загримировать такое лицо, как у меня, – заметил Тревельян, не обращая внимания на намеки друга. – Что ты собираешься делать теперь, когда Бонн удалился на свой остров?
   – Жить спокойно. Жениться на хорошей девушке, – сказал Гамильтон и, вытянув длинные ноги, стал со скучающим видом разглядывать носки своих начищенных до блеска сапог. – Самое время, не правда ли? Как ты думаешь, есть ли на свете еще такие девушки, как твоя Пенелопа? Я никогда прежде не знакомился с леди, расхаживающей по дому без обуви, которая к тому же показывает грозному мужу язык. Где ты откопал такой редкий драгоценный камешек?
   Виконт нахмурился:
   – Не вздумай и на этот раз увлечься моей женой, Гамильтон. Не осложняй жизнь нам обоим.
   Гамильтон поднял глаза и увидел, что Грэм пристально смотрит на него.
   – Поверь, Тревельян, мне жаль, что все так вышло. Мне не следовало приезжать сюда, но я должен был увидеться с тобой. Бонн не смог убить меня, хотя, смею сказать, я не особенно прятался от его пуль. Значит, у меня есть в мире какое-то предназначение, и я не собираюсь бегать за каждой юбкой. Ты меня понял?
   – Я понял только то, что ты круглый дурак, – ответил хозяин дома голосом, в котором слышалось сожаление. – Но не единственный в этой комнате. Хочешь бренди?
   И виконт Грэм достал графин.
 
   Этим же вечером лорд Тревельян неожиданно появился в комнате Пенелопы. Он возник на пороге в тот момент, когда она растерянно разглядывала лежавшие повсюду рисунки моделей одежды и образцы тканей, которые оставила модистка с тем, чтобы миледи сделала свой выбор. У Пенелопы шла голова кругом от обилия впечатлений, и она была рада приходу мужа, который отвлек ее от мыслей о необходимости принимать какие-то решения.
   – Я чувствую себя великой грешницей, сэр, – сказала она. – Я не смогу все это носить. Что мне делать со всеми этими вещами?
   Грэм, прихрамывая, подошел к сидевшей у зеркала жене.
   – Большинство женщин отдали бы все на свете ради того, чтобы иметь наряды, к которым вы относитесь с таким пренебрежением, – заметил он. – Никогда не высказывайте неосторожных суждений, иначе прослывете чудачкой и на вас в обществе будут смотреть так, как сейчас смотрят на меня.
   – В любом случае мне не избежать этого. Вы же видели, как удивили мои провинциальные манеры мистера Гамильтона. Но мне кажется, я устраиваю вас. Вряд ли вы взяли бы в жены светскую львицу.
   Пенелопа отложила в сторону стопку тонкого женского белья и, вздохнув, откинулась на спинку обитого парчой кресла.
   – И все же для блага Александры вы должны выезжать в свет. Что же касается Гая, то он вовсе не считает ваши манеры провинциальными. Могу поздравить вас с первой победой, дорогая. Хотя предупреждаю вас, не относитесь к этому слишком серьезно. Гай способен влюбиться в первую встречную, если только она сможет выдержать его общество хотя бы в течение двух минут.
   Произнося эти слова, Грэм внимательно следил за выражением лица Пенелопы.
   – Он вовсе не показался мне столь глупым, как вы пытаетесь его представить, – заявила Пенелопа, не понимая, куда клонит Грэм. Она уже привыкла к тому, что муж никогда не ведет пустых досужих разговоров, и искала скрытый смысл в его словах.
   – В таком случае вы не станете возражать, если Гай сыграет роль хозяина дома на званом обеде, который я собираюсь устроить в вашу честь? Признаю, что ситуация довольно щекотливая, но, к сожалению, я не могу предложить вам ничего Другого. Если бы сестра была в Лондоне, она непременно помогла бы нам, но Аделаида обожает свою усадьбу и не желает приезжать в город. Пенелопа встревожилась:
   – Неужели вы хотите, чтобы я впервые явилась в свет в сопровождении человека, с которым едва знакома? О нет, Грэм, давайте лучше устроим прием для узкого круга ваших друзей. В вашем присутствии я буду чувствовать себя намного уверенней.