Страница:
Уставшие медики вытащили термосы, развернули бутерброды с полукопченой колбаской, переложенной сыром, и принялись пить чай. Напарница аспиранта, изящно выпуская из ноздрей дым, закурила «Космос». Кантария вытащил из кармана мандарин, очистил и, засунув целиком в рот, поделился впечатлениями:
— Рано сняли, кислый еще.
С новыми силами все занялись отравительницей. Это была симпатичная когда-то женщина лет пятидесяти, после суда и пребывания в камере смертников горячо желавшая только одного — чтобы все побыстрее закончилось.
Воля ее была парализована, однако блокировка Титова была настолько сильна, что оператору в белом свитере поначалу ничего не удавалось. Только после пятиминутного махания руками, подкрепленного дыхательными посылами, отравительница вдруг вздрогнула, присела на корточки и, громко вскрикивая, принялась яростно мастурбировать. Большего белобрысой достичь не удалось, однако стоило Титову снять блокировку, как крики наслаждения тут же перешли в предсмертные хрипы, которые быстро оборвались…
— Ну что ж, на сегодня хватит. — Майор благожелательно оглядел участников и уже в коридоре обнял Титова за плечи. — Ну, Юрий Васильевич, скоро можно тебя на «выездные» брать. Растешь на глазах…
Однако прошло более двух недель, прежде чем аспиранта вызвали в отгороженный стеклянный закут, важно именуемый кабинетом, и Кантария указал на кожаный диван:
— Присядьте, Титов.
Кроме них, в помещении находился высокий плечистый мужик в сером драповом пальто. Включив защиту, отчего в воздухе разлилась мелкая противная дрожь, майор его представил:
— Это старший, с которым вы отправитесь на задание. Обращаться к нему следует «товарищ капитан», все его распоряжения выполнять незамедлительно.
Он достал из ящика стола небольшую пластмассовую коробочку, извлек из нее что-то напоминающее конфету «барбариску» и протянул аспиранту:
— Проглотите, не разжевывая.
Ощутив в горле инородное тело, Титов поморщился:
— Ну и гадость…
— Это нерастворимый контейнер с мгновенно действующим ядом. — Взгляд Кантарии уперся в зрачки аспиранта. — Там же вмонтирована и крохотная радиомина, срабатывает она от дистанционного взрывателя. — Он вытащил из ящика стола что-то похожее на спичечный коробок и передал его молчавшему капитану. — Так вот, Юрий Васильевич, если что-то старшему не понравится, ему дано право эту самую радиомину активизировать — контейнер лопнет, отрава попадет в организм, и хана. — Майор закатил глаза. — Если же все пройдет нормально, через три часа яд в капсуле разложится, и даже если вы ее отыщете в своем дерьме, вреда она никому уже не принесет. Ни вам, ни вашим аскаридам…
Капитан, как бы подтверждая сказанное, наклонил лобастую, украшенную уставной стрижкой голову, Кантария оскалил белоснежные зубы:
— Я на вас надеюсь. Ну все, пошли.
Когда пересекли внутренний периметр, майор, пожав спутникам руки, исчез, и капитан нахмурился:
— Резких движений не делать. Руки держать на виду, вопросов не задавать. В лицо не смотреть. Капсулу активизирую без предупреждения.
Усадив аспиранта на заднее сиденье между двумя здоровенными молодыми людьми, он приказал водителю:
— Коля, заводи, — и двинулся оформлять документы на выезд.
Наконец загудел электродвигатель ворот. Тяжелый шлагбаум медленно поднялся, стальная «гребенка» ушла в бетонные плиты, и, хлюпая колесами по снежной мешанине, машина покатила по аллейке между столетними дубами. Скоро выехали на набережную, пересекли Неву, и тут капитан протянул аспиранту фотографию вальяжного усатого господина в смокинге:
— Сегодня утром у этого человека был телефонный разговор, во время которого ему были даны кое-какие указания. Нужно сделать так, чтобы в памяти у него об этом даже воспоминаний не осталось, чтобы все забылось начисто. С концами. Вам ясно? — Он заглянул Титову в лицо и забрал фотографию. — Выполняйте!
«Волга» между тем весело катилась по направлению к немецкому консульству, скоро показался свежевыкрашенный фасад с гербом, аккуратные оконца… В этот момент в голове Титова вдруг раздались звуки камлания и зарокотал подобный сходящей с гор лавине голос Рото-Абимо. Аспирант блаженно хмыкнул, дуболомы но бокам безвольно сникли, капитан же, не поднимая глаз, что-то осторожно вытащил из кармана и протянул ему. Это была маленькая, похожая на спичечный коробок вещица.
— Вы поймите, Павел Семенович, это эпохальное, грандиозное событие, сравнимое по своей значимости разве что с открытием Трои или Кумранских пещер!
К вечеру похолодало, и Мазаев поднял воротник простенького демисезонного пальто.
— Еще в восемнадцатом веке астроном Делиль безрезультатно искал в этих местах Ариана-Ваэджа, и вот почти два века спустя, в 1987 году, на границе Башкирии и Казахстана отыскали в степи два концентрических кольца-вала. Обратите внимание на их местонахождение — пятьдесят два градуса северной широты! Именно на ней расположен английский Сто-унхендж, древнейшая обсерватория в Праге, знаменитые французские могильники в Пуату — в самом центре аномалий магнитного поля планеты. А Ариана-Ваэджа к тому же находился на Уральском геологическом разломе, представляете, какая там энергетика?
— Наверное… — Майор пожал плечами. — Ну а дальше-то что было?
Мазаев неожиданно так затянулся, что паршивая «болгарин» затрещала, помолчал и сказал с горечью:
— А ничего хорошего. — Он выбросил недокуренную сигарету и поведал историю, действительно странную.
Лет десять тому назад недалеко от Кувандыка смешанная археологическая экспедиция обнаружила в степи около двух десятков древних городов, образовывавших гигантское кольцо, причем возраст некоторых из них датировался аж двенадцатым тысячелетнем до нашей эры. В самом центре кольца находились развалины грандиозного храма-обсерватории, имевшего в диаметре около двухсот метров. В основе устройства храма прослеживался принцип свастикиnote 187, закон соответствия двадцати восьми лунным стоянкам и двенадцати знакам зодиака. Когда археологи углубили раскоп и достигли основания храма, начались вещи странные.
— Понимаешь, Павел Семеныч, я начальника экспедиции Леху Орлова знаю много лет — работяга, честный человек, каких мало. А тут раз — в тюрьму его, всю зону раскопа отгородили забором с колючей проволокой, мало того, даже ангаром накрыли. Я как раз докторскую собирался писать — бах, тему зарубили, а потом вообще чертовщина какая-то началась. Только Орлова из тюрьмы выпустили, это через полгода случилось, как его жена погибла в автокатастрофе, а сын стал полным инвалидом. Всех, кто в раскопе работал, будто проклял кто. Один тяжело заболел, у другого родственники погибли, словом, беда сплошная. И самое главное, информации никакой, все пострадавшие молчат, потому что подписку с них взяли о неразглашении под страхом черт знает чего. И хотите, Павел Семеныч, верьте, хотите нет, но место раскопа до сих пор огорожено, и все проезды к нему закрыты.
Сарычев посмотрел, как на предзакатное рыжее солнце набежало облако, и спросил:
— Александр Степанович, а где сейчас этого Орлова найти можно?
— Да чего его искать-то? — Мазаев недоуменно фыркнул. — Он у нас в музее работает ночным сторожем по нечетным дням. Всю завтрашнюю ночь, ежели хотите, можете слушать его пьяный лепет о мировой несправедливости. — Он сплюнул и глухо произнес: — Что с человеком сотворили, сволочи!..
Весь оставшийся путь собеседники проделали в полном молчании, а когда до знакомых ворот осталось совсем немного, они дружно, словно по команде, замерли. Вдоль забора стояли милицейские машины, наметанным взглядом Сарычев заметил среди них черную, скорее всего, федеральную «Волгу», неподалеку от которой расположились БТР со снайперами и автобус с молодцами в камуфляже «серый волк». Менты, как водится, с оцеплением постарались, улица была заблокирована с обеих сторон. Ни проехать, ни пройти… Ну это кому как — майор резко повернулся к Мазаеву и сказал голосом Яромудра:
— Сигареты дайте.
Тот посмотрел недоумевающе и протянул початую пачку «Стюардессы». Сарычев, быстро вытряхнув содержимое, уверенно направился к ближайшему милиционеру.
Тот сразу же отдал честь, и майор беспрепятственно прошествовал к живописной группе из трех мужчин в штатском и одного в форме милицейского подполковника, которые оживленно общались друг с другом. Завидев Сарычева, они замолчали и посмотрели выжидающе.
— Вечер добрый. — Безошибочно угадав старшего, Сарычев протянул ему сигаретную пачку. — Хотя, похоже, не очень-то он добрый…
— Здравствуйте, товарищ полковник. — Прищурившись, тот оторвал глаза от мятой «Стюардессы», а Александр Степанович вздохнул:
— Приехал в гости, да, видно, все не слава Богу.
— Это уж точно, — подтвердил старший и объявил: — Это полковник Трубников, замкомандира мурманского спецназа «Залив», — и, нехотя протянув руку, представился: — Подполковник Лохнов, служба безопасности…
Оказалось, что около 12.30 бывший муж Варвары, некто Сивачов Егор Константинович, с неустановленным на данный момент сообщником вломился в дом, захватив в заложники своего же собственного сына, а также дочь родного брата Мазаевой. Он потребовал в обмен на жизнь детей, чтобы бывшая супруга, по его словам, «насравшая ему в душу», непременно в чем мать родила принесла пятьдесят тысяч долларов. После чего «он с корешами пустит суку рваную на колхоз», а затем уедет в заранее оставленном возле входа ментовском «жигуленке». В неизвестном направлении…
— У них замечены два ствола, один «Калашников»» — вклинился в разговор милицейский подполковник. На вопрос Сарычева о дальнейших действиях он ответил уклончиво: — Скорее всего придется скомандовать «Фас». — И мотнул головой в сторону автобуса с вооруженными с ног до головы гвардейцами.
Федерал Лохнов глянул на него укоризненно:
— Тогда-то уж наверняка они детям глотки успеют перерезать.
— У нас не так давно была аналогичная ситуация, — сказал Сарычев. — Применили синоби-дзюцу и слепили террористов теплыми. — Заметив, что его не поняли, пояснил: — Про ниндзя фильмы смотрели? Так вот, все было как в кино.
Мент посмотрел недоверчиво, федералы вопросительно, и Александр Степанович мысль докончил:
— Если надо будет, лично могу сходить.
Он пристально взглянул в глаза собеседникам, так что все сомнения у них сразу же развеялись. В это время в руках у Лохнова ожила трубка, и громкий, так что даже Сарычеву было слышно, голос выкрикнул:
— Время вышло! Сейчас «квас» note 188 начнем пускать!
— Мы согласны на ваши условия, — быстро произнес федерал, — деньги будут через десять минут.
По его знаку к крыльцу медленно подогнали гаишного «жигуленка». Сарычев подошел к зареванной Варваре, стоявшей рядом со сразу постаревшим Степаном Игнатьевичем, и твердо взглянул ей в глаза:
— Раздевайся.
Словно во сне, она медленно расстегнула молнию куртки, стащила свитер, джинсы. Увидав, что дочь осталась в одном исподнем, Степан Игнатьевич отвернулся. Варвара стянула белье и сразу же покрылась мурашками на студеном мартовском ветру. Формами и цветом кожи она напоминала греческую мраморную статую.
— Не бойся, бери деньги, — майор сунул ей в руку сумку с долларами, — и делай, что я скажу. Пошли.
Они беспрепятственно поднялись на крыльцо и за дверью сразу же раздался хриплый голос:
— Стоять, бабки давайте.
— Деньги здесь. Где дети? — Сарычев услышал, как бьется сердце бандита, и явственно увидел его самого — малорослого, с покрытой гнойными прыщами физиономией. В татуированных руках он держал винтовочный обрез.
— Сперва бабки, спиногрызы потом. Шалава вперед. А ты, фраер, отвали.
Дверь стала приоткрываться — для Сарычева, ощущающего время мерой Яромудра, очень медленно, в час по чайной ложке, так что ему ничего не стоило проскользнуть ужом следом за Варварой и глубоко всадить палец негодяю в глаз.
— Эй, корешок, чего там сопли жуешь? — послышался хриплый голос из соседней комнаты. — Или ты уже на конус берешь эту суку? Давай ее сюда. Ну чего засох? Отвечай!
Сарычев опустил труп на пол, метнулся на зов и глянул. Зрелище было так себе. Связанные скотчем по рукам и ногам, дети лежали у стены. Крепкий бородатый мужик в кожанке, наставив «Калашникова» на дверной проем, елозил пальцем по спусковому крючку и шутить, видимо, не собирался — был готов открыть огонь.
— Замри! — Сарычев глянул ему в мутные, снулые, как у рыбы, глаза, и сейчас же автомат выпал из рук бандита, а сам он под воздействием чар превратился в механическую куклу, у которой вышел завод — сделался ни жив ни мертв. В этот миг заскрипели половицы под босыми ногами, и в комнату вошла Варвара. Лицо у нее было такое, что, встретившись с ней взглядом, майор подхватил детей и быстро понес их на выход. Когда он уже был на крыльце, в доме вдруг раздался выстрел. Потом — судорожные, на грани истерики, женские рыдания. И наступила тишина.
Лето 1988 года от Рождества Христова. Степь
Солнце палило немилосердно. Изредка налетавший ветер, казалось, нес на своих крыльях жар доменной печи, так что к полудню работавшая в раскопе Оля Брянцева раскаялась, что вышла на работу в лифчике, плотно облепившем паровым компрессом ее девичьи прелести. Снимать же бюстгальтер на виду у Мишки Гульцева, трудившегося неподалеку, она стеснялась, и, ощущая, как мерзкий ручеек медленно сползает к пупку, не сразу обратила внимание на что-то твердое под острием лопаты.
— А вот ответь мне, Алексей Иванович. — Уныло рывший землю на северном краю научный консультант Смирнов подошел к начальству покурить. — Жарко, камней до фига вокруг, а ни одной змеюги не видно. И хочешь верь, хочешь нет — волосы у меня начали на лысине отрастать. — Он погладил молодую поросль на черепе и потянулся за «беломориной». — Странное все же место.
Орлов ответить не успел — на восточном секторе аспирантка-недотрога Брянцева вдруг завизжала так, будто кто-то начал медленно и верно похищать ее девичью честь. Пришлось тащиться по раскаленному песку аж через весь раскоп.
Однако сразу стало ясно, что кричала девушка не зря — под ее лопатой в грунте уже отчетливо виднелся фрагмент плиты из зеленовато-желтого металла.
— Молодец, Ольга Сергеевна. — Толково используя момент, Орлов погладил прелестницу по спине, но, тут же отдернув мокрую руку, быстро вытер ее о штаны. —Гм… Вперед, гвардейцы, на мины.
На второй день выяснилось, что плита уходит вглубь метров на десять и вся ее поверхность покрыта переливавшейся подобно радуге мельчайшей сеткой концентрических узоров, и если смотреть на них долго, то они начинали сплетаться в причудливые, уходящие в толщу металла, спирали…
Однако все это были цветочки. В конце второй недели» когда кистями плиту наконец-таки расчистили и вертикальные лучи солнца ударили в ее поверхность, девушка Брянцева вскрикнула, кандидат наук Орлов от неожиданности присел, а простецкий парень Мишка Гульцев громко выругался матом. И было отчего.
В самом центре раскопа раздался глухой гул, будто что-то долго сдерживаемое в недрах земли вырвалось наружу, окрестные развалины мелко задрожали, и многотонная массивная плита стала плавно изменять свое положение к сторонам света. Наконец она неподвижно замерла, и глаза присутствующих от изумления широко раскрылись. В душном степном воздухе возникло объемное изображение белокурого человека с пронзительно-голубым взглядом. Он улыбался через тысячелетия, а в его сомкнутых ладонях расцветал ослепительный огненный цветок…
— Знаешь, Павел Семенович, я для тебя что хочешь сделаю, а вот к Орлову не пойду, даже не проси. — Мазаев-средний хлопнул ладонью по рулю видавшей виды «Нивы». — Ни за что…
— Ну как знаешь. — Сарычев вздохнул, вышел из машины и в одиночку направился к ветхой, висящей на одной петле калитке.
Отворив ее, майор пробрался по грязи к крыльцу, перешагнул через сгнившую ступеньку и тихо постучал. Издалека послышался звук, будто кто-то медленно катился на велосипеде, скорбно забренчали зацепленные ведра в сенях, потом негромкий голос спросил:
— Кто там?
— Я к Алексею Ивановичу. — Сарычев нетерпеливо переступил с ноги на ногу, кашлянул и услышал:
— Заходите, не заперто.
Из инвалидного кресла на него смотрел недетскими глазами подросток лет тринадцати-четырнадцати.
— Отец в магазин за водкой ушел… Сарычев почувствовал, что мальчику говорить об этом было неловко.
— Меня зовут Павел Семенович. Подождать его можно?
— Конечно, в комнату проходите. — Инвалид улыбнулся. — Я Слава.
Бухнула наружная дверь, в темных сенях загромыхало, и кто-то помянул рогатого. Потом послышался голос:
— Сынок, ты где?
В комнату не спеша вошел Алексей Иванович Орлов.
Пристрастие к водке без труда читалось на его когда-то интеллигентном, с выражением потерянности в глазах лице. Одет он был в приличный костюм с галстуком, и майор понял, что сохранение видимости достоинства является теперь главным смыслом его жизни.
— Здравствуйте, Алексей Иванович, — майор протянул руку, — моя фамилия Трубников, я журналист. — Но, пожимая вялую ладонь, он вместо интереса к себе почувствовал лишь раздражение и желание скорее выпить, а потому напористо, без всяких там преамбул, произнес: — Расскажите про раскопки Ариана-Ваэджа.
Орлов странно улыбнулся:
— Слава, сынок, дай поговорить с дядей.
Когда звук колес затих где-то в глубине дома, он с неприкрытой ненавистью глянул на Сарычева:
— Я все забыл, не было ничего, не помню. — И внезапно, сжав кулаки, сорвался на крик: — Не помню ничего, не помню!
Волна страха и отчуждения накатилась на майора, и ему стало противно.
— Вы, Алексей Иванович, однажды уже сделали свой выбор и прекрасно знаете, к чему это привело. — Он пристально взглянул в глаза Орлова, и тот внезапно зарыдал, не утирая катящихся по щекам мутных слез, потом закрыл лицо руками и горестно застонал: — Вокруг одно дерьмо, весь мир наполнен дерьмом. — Голос его прерывался от горловых спазм, дрожал, наконец он справился с собой, всхлипнул и с надрывом закричал: — Вот вы, журналист, скажите мне, где он, Бог?
— Если служить дьяволу, то при чем тут Бог? — Сарычев пожал плечами. — Позовите сына, Алексей Иванович.
Он вдруг почувствовал себя риком-семрюгомnote 189 — древним, белобородым, проведшим жизнь в схиме, в чащобе Священной рощи, и без труда узрел, что жизненная сущность мальчика изломана и расчленена.
— Отрок, усни. — Майор вошел в блажьnote 190 и сотворил знак Силы, отсекая страждущего от Внешнего Мира и отдавая его во власть Творящего, Истока Всего, Отца Богов. — О великий Родnote 191, помоги, исцели…
Молюnote 192 его услышали. Невидимые руки собрали части в целое и вдохнули живуnote 193 в недавно еще мертвую плоть. Радужное разноцветье окружило больного, заиграло, заискрилось, как пасхальное яйцо. Ресницы его дрогнули, затрепетали, он вздохнул и, открыв глаза, мгновение сидел неподвижно, как бы не доверяя своим ощущениям, а через секунду Орлов вдруг схватил майора за плечо:
— Вы тоже видите это? Смотрите, он идет!
Сделав несколько нетвердых шагов, исцеленный замер и испуганно посмотрел на Сарычева:
— Это ведь все на самом деле? Я не сплю?
— Конечно, не спишь. — Майор мягко убрал ладонь Орлова со своего плеча и заглянул ему в глаза. — Так что вы говорили о Боге?
— Давайте выпьем. — Алексей Иванович, словно проснувшись, потащил из кармана пиджака бутылку, при виде которой его сын помрачнел и, уже увереннее переставляя ноги, двинулся к двери. Сарычев, дождавшись, пока она закроется, жестко произнес:
— С вами, Орлов, я пить не буду, потому что вы слизняк. Вначале божий дар перепутали с яичницей, а теперь, когда, согласно закону кармы, все зло вернулось к вам, твердите о несовершенстве мироздания.
Голос его был подобен ударам хлыста, и Алексей Иванович снова пустил слезу. Проплакавшись, он привычно открыл бутылку, глотнул и вдруг заговорил совершенно бесцветным, спокойным голосом.
— Тогда в степи стояла жара, и когда над плитой в раскопе появилось изображение, я вначале решил, что перегрелся на солнце, уж больно все было каким-то нереальным, не похожим ни на что. Однако, заметив, как вытянулись лица у стоявших рядом, понял, что мне это не пригрезилось. Потом мужская фигура растаяла, и в самом центре плиты непонятно как появилась сфера, светившаяся изнутри ярким белым светом.
Рассказчик замолчал, и Сарычев ощутил его горькое сожаление о том, чего уже не вернуть.
— Понимаете, как только я дотронулся до нее, мне показалось, что это что-то живое. В тот же миг я вдруг стал воспринимать мир совсем по-иному, будто пелена какая-то спала с глаз моих. Я услышал мысли находившихся рядом со мной людей, устройство мира стало мне понятным, а главное, я осознал, что все это дано мне, чтобы прочитать и донести мудрость древних.
Остальные, видимо, почувствовали то же самое. И тут сфера начала гаснуть и исчезла, прямо как в сказке. А после этого все и началось. Двигать науку остался только я — Смирнов с Брянцевой подались сразу в экстрасенсы-целители, по сто баксов за прием, а Гульцев, стервец, в карты стал играть, и любой катала ему в подметки не годился.
Ну а я докторскую слепил и пару раз в месяц выигрывал тысяч по десять в лотерею. Кооператив построил, машину купил, словом — не жизнь, красота. Да только набрался я однажды крепко и на каком-то банкете обрисовал в деталях перспективу человечества, предсказанную подробным образом в Книге Жизни, а там, как известно, коммунизм не предвиделся. Словом, стуканул кто-то, и чекисты взялись за меня по-настоящему.
Он замолчал и налил себе еще.
— И только начал я для них толковать потаенное, как вдруг что-то со мной случилось — прежний я стал, и все забыл бесповоротно. Помучились они со мной, помучились, а потом признали невменяемым и запихали в спецпсихушку. Год промурыжили, пока не стал полным идиотом, а только вышел — несчастье с женой и сыном. Потом, как снежный ком с горы, — Гульцева застрелили на катране, у Смирнова все погибли в пожаре, а Оленьку Брянцеву маньяк на кол насадил. В закрытом гробу хоронили…
Орлов всхлипнул и снова глотнул из бутылки, и хоть выпил совсем немного, глаза его закрылись, послышался храп, и голова доктора наук свесилась на грудь.
«Плохо дело», — пожалел его Сарычев и, оттащив безвольно раскинувшееся тело на тахту, направился ко входной двери. Уже у машины, где сном младенца спал Мазаев, майор услышал за спиной удары по железу и обернулся. Сын Орлова яростно крушил ломом инвалидную коляску, и на его порозовевшем лице сияла счастливая улыбка.
Ариана-Ваэджаnote 194. Столица Городов. Двадцать веков до рождения Христа
Лучезарный Хваршат пребывал в знаке Девы, и в царском дворце праздновали третий Гахамабр, Великий праздник хлеба, посвященный небесному полководцу Шахривару.
На столах, замкнутых в круг, символизирующий кольцо зодиака, стояли на подставах ритуальные хлеба, по поверью отгоняющие злых духов — дэвов. Глиняные чаши были полны благими продуктами — творогом, сметаной, сливками, а на деревянных досках в изобилии лежали ватрушки и круглые сыры, напоминающие о круговерти мироздания. Распространяя ароматы трав, покоились на блюдах зажаренные целиком свиные туши. Но лишь имеющие хварну воинов удостаивали мясо своим вниманием, да и то в малой мере. Белыми шапками пенилось пиво, кубки наполнялись красным виноградным вином, единственным благим напитком, который выявляет истинный характер человека и не лишает его при этом разума.
На западной стороне стола сидел царь Кратаранга, высокий, чернобородый, с умным, проницательным взором, однако отпущенная ему благодать подходила к концуnote 195. Напротив, на востоке, размещался его преемник, выбранный самим Первоидущим, — стройный, светловолосый юноша, носитель сразу трех хварн.
Великий учитель мудрости вкушал дары Спента Армаити — матери-земли — на южной оконечности стола.
Истинное имя и возраст его не знал никто. Много оборотов Хваршата тому назад, в самом начале Эпохи Овна, когда в небе загорелась комета в форме трезубца, пришел он на землю, и свыше был указан ему путь к Пещере Истины, где и постиг он сокровенное.
Неподалеку от Учителя сидел его сподвижник и верный друг Гидаспа, вместе с которым он вернул учение к истокам и возродил Столицу Городов из бездны запустения. Понимающим он дал знание, народу — божественный закон, а государству — достойного царя. Благодаря его личной силе и знанию Потаенного вокруг Ариана-Ваэджа была поставлена магическая стена. Ее были не в силах преодолеть ни богомерзкие драконы, ни их рабы, ни их приспешники. Благодатная столица городов была островом света в бескрайнем океане тьмы, давно уже затопившем злом всю многострадальную землю.
— Рано сняли, кислый еще.
С новыми силами все занялись отравительницей. Это была симпатичная когда-то женщина лет пятидесяти, после суда и пребывания в камере смертников горячо желавшая только одного — чтобы все побыстрее закончилось.
Воля ее была парализована, однако блокировка Титова была настолько сильна, что оператору в белом свитере поначалу ничего не удавалось. Только после пятиминутного махания руками, подкрепленного дыхательными посылами, отравительница вдруг вздрогнула, присела на корточки и, громко вскрикивая, принялась яростно мастурбировать. Большего белобрысой достичь не удалось, однако стоило Титову снять блокировку, как крики наслаждения тут же перешли в предсмертные хрипы, которые быстро оборвались…
— Ну что ж, на сегодня хватит. — Майор благожелательно оглядел участников и уже в коридоре обнял Титова за плечи. — Ну, Юрий Васильевич, скоро можно тебя на «выездные» брать. Растешь на глазах…
Однако прошло более двух недель, прежде чем аспиранта вызвали в отгороженный стеклянный закут, важно именуемый кабинетом, и Кантария указал на кожаный диван:
— Присядьте, Титов.
Кроме них, в помещении находился высокий плечистый мужик в сером драповом пальто. Включив защиту, отчего в воздухе разлилась мелкая противная дрожь, майор его представил:
— Это старший, с которым вы отправитесь на задание. Обращаться к нему следует «товарищ капитан», все его распоряжения выполнять незамедлительно.
Он достал из ящика стола небольшую пластмассовую коробочку, извлек из нее что-то напоминающее конфету «барбариску» и протянул аспиранту:
— Проглотите, не разжевывая.
Ощутив в горле инородное тело, Титов поморщился:
— Ну и гадость…
— Это нерастворимый контейнер с мгновенно действующим ядом. — Взгляд Кантарии уперся в зрачки аспиранта. — Там же вмонтирована и крохотная радиомина, срабатывает она от дистанционного взрывателя. — Он вытащил из ящика стола что-то похожее на спичечный коробок и передал его молчавшему капитану. — Так вот, Юрий Васильевич, если что-то старшему не понравится, ему дано право эту самую радиомину активизировать — контейнер лопнет, отрава попадет в организм, и хана. — Майор закатил глаза. — Если же все пройдет нормально, через три часа яд в капсуле разложится, и даже если вы ее отыщете в своем дерьме, вреда она никому уже не принесет. Ни вам, ни вашим аскаридам…
Капитан, как бы подтверждая сказанное, наклонил лобастую, украшенную уставной стрижкой голову, Кантария оскалил белоснежные зубы:
— Я на вас надеюсь. Ну все, пошли.
Когда пересекли внутренний периметр, майор, пожав спутникам руки, исчез, и капитан нахмурился:
— Резких движений не делать. Руки держать на виду, вопросов не задавать. В лицо не смотреть. Капсулу активизирую без предупреждения.
Усадив аспиранта на заднее сиденье между двумя здоровенными молодыми людьми, он приказал водителю:
— Коля, заводи, — и двинулся оформлять документы на выезд.
Наконец загудел электродвигатель ворот. Тяжелый шлагбаум медленно поднялся, стальная «гребенка» ушла в бетонные плиты, и, хлюпая колесами по снежной мешанине, машина покатила по аллейке между столетними дубами. Скоро выехали на набережную, пересекли Неву, и тут капитан протянул аспиранту фотографию вальяжного усатого господина в смокинге:
— Сегодня утром у этого человека был телефонный разговор, во время которого ему были даны кое-какие указания. Нужно сделать так, чтобы в памяти у него об этом даже воспоминаний не осталось, чтобы все забылось начисто. С концами. Вам ясно? — Он заглянул Титову в лицо и забрал фотографию. — Выполняйте!
«Волга» между тем весело катилась по направлению к немецкому консульству, скоро показался свежевыкрашенный фасад с гербом, аккуратные оконца… В этот момент в голове Титова вдруг раздались звуки камлания и зарокотал подобный сходящей с гор лавине голос Рото-Абимо. Аспирант блаженно хмыкнул, дуболомы но бокам безвольно сникли, капитан же, не поднимая глаз, что-то осторожно вытащил из кармана и протянул ему. Это была маленькая, похожая на спичечный коробок вещица.
— Вы поймите, Павел Семенович, это эпохальное, грандиозное событие, сравнимое по своей значимости разве что с открытием Трои или Кумранских пещер!
К вечеру похолодало, и Мазаев поднял воротник простенького демисезонного пальто.
— Еще в восемнадцатом веке астроном Делиль безрезультатно искал в этих местах Ариана-Ваэджа, и вот почти два века спустя, в 1987 году, на границе Башкирии и Казахстана отыскали в степи два концентрических кольца-вала. Обратите внимание на их местонахождение — пятьдесят два градуса северной широты! Именно на ней расположен английский Сто-унхендж, древнейшая обсерватория в Праге, знаменитые французские могильники в Пуату — в самом центре аномалий магнитного поля планеты. А Ариана-Ваэджа к тому же находился на Уральском геологическом разломе, представляете, какая там энергетика?
— Наверное… — Майор пожал плечами. — Ну а дальше-то что было?
Мазаев неожиданно так затянулся, что паршивая «болгарин» затрещала, помолчал и сказал с горечью:
— А ничего хорошего. — Он выбросил недокуренную сигарету и поведал историю, действительно странную.
Лет десять тому назад недалеко от Кувандыка смешанная археологическая экспедиция обнаружила в степи около двух десятков древних городов, образовывавших гигантское кольцо, причем возраст некоторых из них датировался аж двенадцатым тысячелетнем до нашей эры. В самом центре кольца находились развалины грандиозного храма-обсерватории, имевшего в диаметре около двухсот метров. В основе устройства храма прослеживался принцип свастикиnote 187, закон соответствия двадцати восьми лунным стоянкам и двенадцати знакам зодиака. Когда археологи углубили раскоп и достигли основания храма, начались вещи странные.
— Понимаешь, Павел Семеныч, я начальника экспедиции Леху Орлова знаю много лет — работяга, честный человек, каких мало. А тут раз — в тюрьму его, всю зону раскопа отгородили забором с колючей проволокой, мало того, даже ангаром накрыли. Я как раз докторскую собирался писать — бах, тему зарубили, а потом вообще чертовщина какая-то началась. Только Орлова из тюрьмы выпустили, это через полгода случилось, как его жена погибла в автокатастрофе, а сын стал полным инвалидом. Всех, кто в раскопе работал, будто проклял кто. Один тяжело заболел, у другого родственники погибли, словом, беда сплошная. И самое главное, информации никакой, все пострадавшие молчат, потому что подписку с них взяли о неразглашении под страхом черт знает чего. И хотите, Павел Семеныч, верьте, хотите нет, но место раскопа до сих пор огорожено, и все проезды к нему закрыты.
Сарычев посмотрел, как на предзакатное рыжее солнце набежало облако, и спросил:
— Александр Степанович, а где сейчас этого Орлова найти можно?
— Да чего его искать-то? — Мазаев недоуменно фыркнул. — Он у нас в музее работает ночным сторожем по нечетным дням. Всю завтрашнюю ночь, ежели хотите, можете слушать его пьяный лепет о мировой несправедливости. — Он сплюнул и глухо произнес: — Что с человеком сотворили, сволочи!..
Весь оставшийся путь собеседники проделали в полном молчании, а когда до знакомых ворот осталось совсем немного, они дружно, словно по команде, замерли. Вдоль забора стояли милицейские машины, наметанным взглядом Сарычев заметил среди них черную, скорее всего, федеральную «Волгу», неподалеку от которой расположились БТР со снайперами и автобус с молодцами в камуфляже «серый волк». Менты, как водится, с оцеплением постарались, улица была заблокирована с обеих сторон. Ни проехать, ни пройти… Ну это кому как — майор резко повернулся к Мазаеву и сказал голосом Яромудра:
— Сигареты дайте.
Тот посмотрел недоумевающе и протянул початую пачку «Стюардессы». Сарычев, быстро вытряхнув содержимое, уверенно направился к ближайшему милиционеру.
Тот сразу же отдал честь, и майор беспрепятственно прошествовал к живописной группе из трех мужчин в штатском и одного в форме милицейского подполковника, которые оживленно общались друг с другом. Завидев Сарычева, они замолчали и посмотрели выжидающе.
— Вечер добрый. — Безошибочно угадав старшего, Сарычев протянул ему сигаретную пачку. — Хотя, похоже, не очень-то он добрый…
— Здравствуйте, товарищ полковник. — Прищурившись, тот оторвал глаза от мятой «Стюардессы», а Александр Степанович вздохнул:
— Приехал в гости, да, видно, все не слава Богу.
— Это уж точно, — подтвердил старший и объявил: — Это полковник Трубников, замкомандира мурманского спецназа «Залив», — и, нехотя протянув руку, представился: — Подполковник Лохнов, служба безопасности…
Оказалось, что около 12.30 бывший муж Варвары, некто Сивачов Егор Константинович, с неустановленным на данный момент сообщником вломился в дом, захватив в заложники своего же собственного сына, а также дочь родного брата Мазаевой. Он потребовал в обмен на жизнь детей, чтобы бывшая супруга, по его словам, «насравшая ему в душу», непременно в чем мать родила принесла пятьдесят тысяч долларов. После чего «он с корешами пустит суку рваную на колхоз», а затем уедет в заранее оставленном возле входа ментовском «жигуленке». В неизвестном направлении…
— У них замечены два ствола, один «Калашников»» — вклинился в разговор милицейский подполковник. На вопрос Сарычева о дальнейших действиях он ответил уклончиво: — Скорее всего придется скомандовать «Фас». — И мотнул головой в сторону автобуса с вооруженными с ног до головы гвардейцами.
Федерал Лохнов глянул на него укоризненно:
— Тогда-то уж наверняка они детям глотки успеют перерезать.
— У нас не так давно была аналогичная ситуация, — сказал Сарычев. — Применили синоби-дзюцу и слепили террористов теплыми. — Заметив, что его не поняли, пояснил: — Про ниндзя фильмы смотрели? Так вот, все было как в кино.
Мент посмотрел недоверчиво, федералы вопросительно, и Александр Степанович мысль докончил:
— Если надо будет, лично могу сходить.
Он пристально взглянул в глаза собеседникам, так что все сомнения у них сразу же развеялись. В это время в руках у Лохнова ожила трубка, и громкий, так что даже Сарычеву было слышно, голос выкрикнул:
— Время вышло! Сейчас «квас» note 188 начнем пускать!
— Мы согласны на ваши условия, — быстро произнес федерал, — деньги будут через десять минут.
По его знаку к крыльцу медленно подогнали гаишного «жигуленка». Сарычев подошел к зареванной Варваре, стоявшей рядом со сразу постаревшим Степаном Игнатьевичем, и твердо взглянул ей в глаза:
— Раздевайся.
Словно во сне, она медленно расстегнула молнию куртки, стащила свитер, джинсы. Увидав, что дочь осталась в одном исподнем, Степан Игнатьевич отвернулся. Варвара стянула белье и сразу же покрылась мурашками на студеном мартовском ветру. Формами и цветом кожи она напоминала греческую мраморную статую.
— Не бойся, бери деньги, — майор сунул ей в руку сумку с долларами, — и делай, что я скажу. Пошли.
Они беспрепятственно поднялись на крыльцо и за дверью сразу же раздался хриплый голос:
— Стоять, бабки давайте.
— Деньги здесь. Где дети? — Сарычев услышал, как бьется сердце бандита, и явственно увидел его самого — малорослого, с покрытой гнойными прыщами физиономией. В татуированных руках он держал винтовочный обрез.
— Сперва бабки, спиногрызы потом. Шалава вперед. А ты, фраер, отвали.
Дверь стала приоткрываться — для Сарычева, ощущающего время мерой Яромудра, очень медленно, в час по чайной ложке, так что ему ничего не стоило проскользнуть ужом следом за Варварой и глубоко всадить палец негодяю в глаз.
— Эй, корешок, чего там сопли жуешь? — послышался хриплый голос из соседней комнаты. — Или ты уже на конус берешь эту суку? Давай ее сюда. Ну чего засох? Отвечай!
Сарычев опустил труп на пол, метнулся на зов и глянул. Зрелище было так себе. Связанные скотчем по рукам и ногам, дети лежали у стены. Крепкий бородатый мужик в кожанке, наставив «Калашникова» на дверной проем, елозил пальцем по спусковому крючку и шутить, видимо, не собирался — был готов открыть огонь.
— Замри! — Сарычев глянул ему в мутные, снулые, как у рыбы, глаза, и сейчас же автомат выпал из рук бандита, а сам он под воздействием чар превратился в механическую куклу, у которой вышел завод — сделался ни жив ни мертв. В этот миг заскрипели половицы под босыми ногами, и в комнату вошла Варвара. Лицо у нее было такое, что, встретившись с ней взглядом, майор подхватил детей и быстро понес их на выход. Когда он уже был на крыльце, в доме вдруг раздался выстрел. Потом — судорожные, на грани истерики, женские рыдания. И наступила тишина.
Лето 1988 года от Рождества Христова. Степь
Солнце палило немилосердно. Изредка налетавший ветер, казалось, нес на своих крыльях жар доменной печи, так что к полудню работавшая в раскопе Оля Брянцева раскаялась, что вышла на работу в лифчике, плотно облепившем паровым компрессом ее девичьи прелести. Снимать же бюстгальтер на виду у Мишки Гульцева, трудившегося неподалеку, она стеснялась, и, ощущая, как мерзкий ручеек медленно сползает к пупку, не сразу обратила внимание на что-то твердое под острием лопаты.
— А вот ответь мне, Алексей Иванович. — Уныло рывший землю на северном краю научный консультант Смирнов подошел к начальству покурить. — Жарко, камней до фига вокруг, а ни одной змеюги не видно. И хочешь верь, хочешь нет — волосы у меня начали на лысине отрастать. — Он погладил молодую поросль на черепе и потянулся за «беломориной». — Странное все же место.
Орлов ответить не успел — на восточном секторе аспирантка-недотрога Брянцева вдруг завизжала так, будто кто-то начал медленно и верно похищать ее девичью честь. Пришлось тащиться по раскаленному песку аж через весь раскоп.
Однако сразу стало ясно, что кричала девушка не зря — под ее лопатой в грунте уже отчетливо виднелся фрагмент плиты из зеленовато-желтого металла.
— Молодец, Ольга Сергеевна. — Толково используя момент, Орлов погладил прелестницу по спине, но, тут же отдернув мокрую руку, быстро вытер ее о штаны. —Гм… Вперед, гвардейцы, на мины.
На второй день выяснилось, что плита уходит вглубь метров на десять и вся ее поверхность покрыта переливавшейся подобно радуге мельчайшей сеткой концентрических узоров, и если смотреть на них долго, то они начинали сплетаться в причудливые, уходящие в толщу металла, спирали…
Однако все это были цветочки. В конце второй недели» когда кистями плиту наконец-таки расчистили и вертикальные лучи солнца ударили в ее поверхность, девушка Брянцева вскрикнула, кандидат наук Орлов от неожиданности присел, а простецкий парень Мишка Гульцев громко выругался матом. И было отчего.
В самом центре раскопа раздался глухой гул, будто что-то долго сдерживаемое в недрах земли вырвалось наружу, окрестные развалины мелко задрожали, и многотонная массивная плита стала плавно изменять свое положение к сторонам света. Наконец она неподвижно замерла, и глаза присутствующих от изумления широко раскрылись. В душном степном воздухе возникло объемное изображение белокурого человека с пронзительно-голубым взглядом. Он улыбался через тысячелетия, а в его сомкнутых ладонях расцветал ослепительный огненный цветок…
— Знаешь, Павел Семенович, я для тебя что хочешь сделаю, а вот к Орлову не пойду, даже не проси. — Мазаев-средний хлопнул ладонью по рулю видавшей виды «Нивы». — Ни за что…
— Ну как знаешь. — Сарычев вздохнул, вышел из машины и в одиночку направился к ветхой, висящей на одной петле калитке.
Отворив ее, майор пробрался по грязи к крыльцу, перешагнул через сгнившую ступеньку и тихо постучал. Издалека послышался звук, будто кто-то медленно катился на велосипеде, скорбно забренчали зацепленные ведра в сенях, потом негромкий голос спросил:
— Кто там?
— Я к Алексею Ивановичу. — Сарычев нетерпеливо переступил с ноги на ногу, кашлянул и услышал:
— Заходите, не заперто.
Из инвалидного кресла на него смотрел недетскими глазами подросток лет тринадцати-четырнадцати.
— Отец в магазин за водкой ушел… Сарычев почувствовал, что мальчику говорить об этом было неловко.
— Меня зовут Павел Семенович. Подождать его можно?
— Конечно, в комнату проходите. — Инвалид улыбнулся. — Я Слава.
Бухнула наружная дверь, в темных сенях загромыхало, и кто-то помянул рогатого. Потом послышался голос:
— Сынок, ты где?
В комнату не спеша вошел Алексей Иванович Орлов.
Пристрастие к водке без труда читалось на его когда-то интеллигентном, с выражением потерянности в глазах лице. Одет он был в приличный костюм с галстуком, и майор понял, что сохранение видимости достоинства является теперь главным смыслом его жизни.
— Здравствуйте, Алексей Иванович, — майор протянул руку, — моя фамилия Трубников, я журналист. — Но, пожимая вялую ладонь, он вместо интереса к себе почувствовал лишь раздражение и желание скорее выпить, а потому напористо, без всяких там преамбул, произнес: — Расскажите про раскопки Ариана-Ваэджа.
Орлов странно улыбнулся:
— Слава, сынок, дай поговорить с дядей.
Когда звук колес затих где-то в глубине дома, он с неприкрытой ненавистью глянул на Сарычева:
— Я все забыл, не было ничего, не помню. — И внезапно, сжав кулаки, сорвался на крик: — Не помню ничего, не помню!
Волна страха и отчуждения накатилась на майора, и ему стало противно.
— Вы, Алексей Иванович, однажды уже сделали свой выбор и прекрасно знаете, к чему это привело. — Он пристально взглянул в глаза Орлова, и тот внезапно зарыдал, не утирая катящихся по щекам мутных слез, потом закрыл лицо руками и горестно застонал: — Вокруг одно дерьмо, весь мир наполнен дерьмом. — Голос его прерывался от горловых спазм, дрожал, наконец он справился с собой, всхлипнул и с надрывом закричал: — Вот вы, журналист, скажите мне, где он, Бог?
— Если служить дьяволу, то при чем тут Бог? — Сарычев пожал плечами. — Позовите сына, Алексей Иванович.
Он вдруг почувствовал себя риком-семрюгомnote 189 — древним, белобородым, проведшим жизнь в схиме, в чащобе Священной рощи, и без труда узрел, что жизненная сущность мальчика изломана и расчленена.
— Отрок, усни. — Майор вошел в блажьnote 190 и сотворил знак Силы, отсекая страждущего от Внешнего Мира и отдавая его во власть Творящего, Истока Всего, Отца Богов. — О великий Родnote 191, помоги, исцели…
Молюnote 192 его услышали. Невидимые руки собрали части в целое и вдохнули живуnote 193 в недавно еще мертвую плоть. Радужное разноцветье окружило больного, заиграло, заискрилось, как пасхальное яйцо. Ресницы его дрогнули, затрепетали, он вздохнул и, открыв глаза, мгновение сидел неподвижно, как бы не доверяя своим ощущениям, а через секунду Орлов вдруг схватил майора за плечо:
— Вы тоже видите это? Смотрите, он идет!
Сделав несколько нетвердых шагов, исцеленный замер и испуганно посмотрел на Сарычева:
— Это ведь все на самом деле? Я не сплю?
— Конечно, не спишь. — Майор мягко убрал ладонь Орлова со своего плеча и заглянул ему в глаза. — Так что вы говорили о Боге?
— Давайте выпьем. — Алексей Иванович, словно проснувшись, потащил из кармана пиджака бутылку, при виде которой его сын помрачнел и, уже увереннее переставляя ноги, двинулся к двери. Сарычев, дождавшись, пока она закроется, жестко произнес:
— С вами, Орлов, я пить не буду, потому что вы слизняк. Вначале божий дар перепутали с яичницей, а теперь, когда, согласно закону кармы, все зло вернулось к вам, твердите о несовершенстве мироздания.
Голос его был подобен ударам хлыста, и Алексей Иванович снова пустил слезу. Проплакавшись, он привычно открыл бутылку, глотнул и вдруг заговорил совершенно бесцветным, спокойным голосом.
— Тогда в степи стояла жара, и когда над плитой в раскопе появилось изображение, я вначале решил, что перегрелся на солнце, уж больно все было каким-то нереальным, не похожим ни на что. Однако, заметив, как вытянулись лица у стоявших рядом, понял, что мне это не пригрезилось. Потом мужская фигура растаяла, и в самом центре плиты непонятно как появилась сфера, светившаяся изнутри ярким белым светом.
Рассказчик замолчал, и Сарычев ощутил его горькое сожаление о том, чего уже не вернуть.
— Понимаете, как только я дотронулся до нее, мне показалось, что это что-то живое. В тот же миг я вдруг стал воспринимать мир совсем по-иному, будто пелена какая-то спала с глаз моих. Я услышал мысли находившихся рядом со мной людей, устройство мира стало мне понятным, а главное, я осознал, что все это дано мне, чтобы прочитать и донести мудрость древних.
Остальные, видимо, почувствовали то же самое. И тут сфера начала гаснуть и исчезла, прямо как в сказке. А после этого все и началось. Двигать науку остался только я — Смирнов с Брянцевой подались сразу в экстрасенсы-целители, по сто баксов за прием, а Гульцев, стервец, в карты стал играть, и любой катала ему в подметки не годился.
Ну а я докторскую слепил и пару раз в месяц выигрывал тысяч по десять в лотерею. Кооператив построил, машину купил, словом — не жизнь, красота. Да только набрался я однажды крепко и на каком-то банкете обрисовал в деталях перспективу человечества, предсказанную подробным образом в Книге Жизни, а там, как известно, коммунизм не предвиделся. Словом, стуканул кто-то, и чекисты взялись за меня по-настоящему.
Он замолчал и налил себе еще.
— И только начал я для них толковать потаенное, как вдруг что-то со мной случилось — прежний я стал, и все забыл бесповоротно. Помучились они со мной, помучились, а потом признали невменяемым и запихали в спецпсихушку. Год промурыжили, пока не стал полным идиотом, а только вышел — несчастье с женой и сыном. Потом, как снежный ком с горы, — Гульцева застрелили на катране, у Смирнова все погибли в пожаре, а Оленьку Брянцеву маньяк на кол насадил. В закрытом гробу хоронили…
Орлов всхлипнул и снова глотнул из бутылки, и хоть выпил совсем немного, глаза его закрылись, послышался храп, и голова доктора наук свесилась на грудь.
«Плохо дело», — пожалел его Сарычев и, оттащив безвольно раскинувшееся тело на тахту, направился ко входной двери. Уже у машины, где сном младенца спал Мазаев, майор услышал за спиной удары по железу и обернулся. Сын Орлова яростно крушил ломом инвалидную коляску, и на его порозовевшем лице сияла счастливая улыбка.
Ариана-Ваэджаnote 194. Столица Городов. Двадцать веков до рождения Христа
Лучезарный Хваршат пребывал в знаке Девы, и в царском дворце праздновали третий Гахамабр, Великий праздник хлеба, посвященный небесному полководцу Шахривару.
На столах, замкнутых в круг, символизирующий кольцо зодиака, стояли на подставах ритуальные хлеба, по поверью отгоняющие злых духов — дэвов. Глиняные чаши были полны благими продуктами — творогом, сметаной, сливками, а на деревянных досках в изобилии лежали ватрушки и круглые сыры, напоминающие о круговерти мироздания. Распространяя ароматы трав, покоились на блюдах зажаренные целиком свиные туши. Но лишь имеющие хварну воинов удостаивали мясо своим вниманием, да и то в малой мере. Белыми шапками пенилось пиво, кубки наполнялись красным виноградным вином, единственным благим напитком, который выявляет истинный характер человека и не лишает его при этом разума.
На западной стороне стола сидел царь Кратаранга, высокий, чернобородый, с умным, проницательным взором, однако отпущенная ему благодать подходила к концуnote 195. Напротив, на востоке, размещался его преемник, выбранный самим Первоидущим, — стройный, светловолосый юноша, носитель сразу трех хварн.
Великий учитель мудрости вкушал дары Спента Армаити — матери-земли — на южной оконечности стола.
Истинное имя и возраст его не знал никто. Много оборотов Хваршата тому назад, в самом начале Эпохи Овна, когда в небе загорелась комета в форме трезубца, пришел он на землю, и свыше был указан ему путь к Пещере Истины, где и постиг он сокровенное.
Неподалеку от Учителя сидел его сподвижник и верный друг Гидаспа, вместе с которым он вернул учение к истокам и возродил Столицу Городов из бездны запустения. Понимающим он дал знание, народу — божественный закон, а государству — достойного царя. Благодаря его личной силе и знанию Потаенного вокруг Ариана-Ваэджа была поставлена магическая стена. Ее были не в силах преодолеть ни богомерзкие драконы, ни их рабы, ни их приспешники. Благодатная столица городов была островом света в бескрайнем океане тьмы, давно уже затопившем злом всю многострадальную землю.