Страница:
Пока Элинор разглядывала его, Данвин небрежным жестом откинул со лба темные волосы и потер глаза за стеклами очков. Этот человек был совершенно не похож на тех, с кем ей приходилось общаться прежде. Всю свою жизнь она провела в окружении мужчин из высшего общества, большую часть которых составляли пустые щеголи, имевшие привычку нюхать табак, носить высокие накрахмаленные воротники, делавшие их похожими на страусов, и целыми днями спорить о том, с какой ноги следует начинать поклон, чтобы не отстать от веяний моды. Но этот неустрашимый и загадочный шотландец оказался настолько далеким от привычного для нее образа, насколько это вообще возможно было себе представить. Начисто лишенный фатовства, он чуждался условностей и вместе с тем обладал врожденным благородством, отличаясь необычайной душевной и телесной силой, почти первозданной по своей сути. При всей грубоватой импозантности его облика в нем чувствовалась та скрытая мощь, которая не нуждается в похвальбе или рисовке, чтобы привлечь к себе внимание других. Его высокий рост и само его присутствие делали это за него. Однако самым примечательным в его лице, по мнению Элинор, были глаза. Темные, полные притягательной силы и ума, они обладали поразительной способностью передать с помощью одного-единственного взгляда все, что он думал и чувствовал, без слов. Однако те же самые глаза спустя какое-нибудь мгновение могли стать загадочными и непроницаемыми, как безлунная ночь.
Элинор часто задавалась вопросом, улыбался ли он когда-нибудь вообще. Беспечность, по-видимому, не была ему свойственна. Ей хотелось знать, что заставило его столь тщательно оберегать свое сердце. И еще — что чувствуешь, когда тебя касается его рука…
Элинор покачала головой, возвращаясь к действительности — а именно к тому, что заставило Данвина в это утро вызвать ее к себе в кабинет. Она тихо постучала в дверь:
— Вы хотели меня видеть, милорд?
Виконт тут же поднял глаза от письма, на миг встретившись с ней взглядом. Затем он снял очки и отложил в сторону перо.
— Пожалуйста, заходите, мисс Харт.
Голос его звучал сухо, деловито и так бесстрастно, что ее пробрала дрожь. Она медленно вошла в комнату, стараясь не обращать внимания на притаившееся в душе чувство страха, и, подойдя к столу, расположилась в кресле перед ним. Пригладив юбки на коленях, Элинор посмотрела на виконта. Данвин молча изучал ее. Пальцы его рук были стиснуты, губы сжались в жесткую линию. Боже правый, похоже, он и в самом деле собирался ее уволить!
— Как вы уже, наверное, догадались, мисс Харт, я вызвал вас сюда, чтобы обсудить вчерашнее происшествие с Джулианой.
— Милорд, я…
Он поднял руку:
— Прошу вас, мисс Харт, дайте мне закончить.
— Нет, милорд. Сначала я должна вам кое-что сказать.
Элинор подалась вперед в кресле, старательно отводя взор от его ошеломленного лица и сосредоточив все внимание на маленькой фарфоровой фигурке дельфина, стоявшей у него на столе. Если уж на то пошло, она намеревалась высказаться прежде, чем он прикажет ей упаковывать вещи.
— В этом нет необходимости, милорд. Я и так знаю заранее все, о чем вы хотели со мною говорить.
Виконт откинулся на спинку кресла, сложив перед собой руки и недоверчиво приподняв бровь:
— Вот как?
— Да. Вы собираетесь уволить меня после того, что произошло вчера. Но я хочу, чтобы вы знали: я ни за что не брошу на произвол судьбы этого ребенка.
Элинор понимала, что позволила чувствам взять над собой верх, и потому сбавила тон.
— Вы, конечно, думаете, — продолжала она, глядя ему прямо в глаза, — что совершили ошибку, взяв меня на это место, однако вы ошибаетесь. Я могу помочь Джулиане. Вы сами видели, сколько радости было на ее лице, когда она смотрела через подзорную трубу, и как она начала мне отвечать. Я понятия не имею, что вызвало у Джулианы вчера подобную реакцию, но, пожалуйста, не позволяйте моей небрежности поставить крест на ее дальнейших успехах. Вам не нужно платить мне, милорд. Я готова остаться здесь даже без жалованья и продолжать заниматься с Джулианой, несмотря ни на что.
Виконт молча сидел за столом, обдумывая ее слова, пока часы за его спиной отсчитывали одну томительную минуту за другой. По его лицу совершенно невозможно было понять, о чем он думал и удалось ли ей его переубедить. Наконец он ответил:
— Что ж, очень хорошо, мисс Харт. Ваши доводы кажутся мне достаточно вескими. Вы можете остаться в замке.
— О!
От внимания Гэбриела не ускользнуло выражение неуверенности, промелькнувшее в ее глазах. Эта женщина была подобна открытой книге — по мимике ее лица легко было догадаться о ее мыслях. Она явно не предполагала, что он сдастся так быстро, и, без сомнения, провела все утро, подыскивая убедительные аргументы, которые помешали бы ему ее прогнать. Его неожиданная уступчивость Элинор озадачила, — возможно, она даже усомнилась в том, правильно ли его расслышала, — но затем снова подняла на него глаза. Ей не потребовалось много времени, чтобы обо всем догадаться:
— Вы ведь и не собирались меня увольнять, не так ли, милорд?
Он сумел только покачать в ответ головой, скрывая за видимым равнодушием улыбку.
— Но почему же тогда вы дали мне договорить, зная, что в конце концов это все равно не имеет значения?
«Потому, что мне хотелось увидеть, как в твоих дивных зеленых глазах вспыхнут огоньки…»
Гэбриел откашлялся, отгоняя от себя непрошеные мысли.
— Припомните, мисс Харт, я пытался вам все объяснить, но вы не дали мне и рта раскрыть.
Его слова заставили ее гордо выпрямиться в кресле. Гэбриел старался не обращать внимания на дерзкий темно-каштановый локон, упавший ей на плечо.
— Вы правы, милорд, простите меня.
— В извинениях нет нужды. Тем не менее я считаю своим долгом объяснить вам, что произошло с Джулианой вчера вечером. Откровенно говоря, вашей вины тут нет, мисс Харт. Скажите, кто-нибудь рассказывал вам об обстоятельствах смерти леди Данвин?
Элинор задумчиво посмотрела на виконта.
— Только то, что однажды утром она отправилась на прогулку вместе с Джулианой и исчезла без каких-либо видимых причин.
Гэбриел многозначительно кивнул.
— Когда они не вернулись, я отправился на поиски и нашел Джулиану одну без матери на том самом обрыве, по которому вы взбирались накануне, где она точно так же стояла, охваченная дрожью. Мне остается только предположить, что леди Данвин сорвалась вниз, соскользнув со скалы, и девочка ничем не смогла ей помочь. Это был несчастный случай, который нельзя было предотвратить. С тех пор Джулиана никогда не возвращалась на это место.
— До вчерашнего дня.
Теперь голос Элинор был полон раскаяния. Свет в ее глазах померк, и она сочувственно покачала головой:
— Мне так жаль.
— Прошу вас, не надо винить себя, мисс Харт. Вы не могли об этом знать. Мне следовало предупредить вас заранее, прежде чем вы с Джулианой отправились на прогулку.
Какое-то время Элинор сидела, слегка сдвинув брови и размышляя над его словами. Гэбриел между тем позволил себе молча наслаждаться ее присутствием. В то утро она почему-то выглядела еще прелестнее, чем обычно, — если только это вообще было возможно. Она зачесала свои темные волосы назад, уложив их на макушке в узел, от которого свободно ниспадали вниз каштановые локоны, образуя изящную оправу для ее лица. Этот стиль прически представлял в самом выгодном свете ее изящную стройную шею, высокий лоб и нежные очертания скул.
Гэбриелу очень хотелось знать, о чем она думала. Не усомнилась ли она в его объяснениях касательно причин смерти Джорджианы? Неужели она тоже, как и большинство людей в округе, полагала, что он расправился с собственной женой? Однако когда мисс Харт снова подняла на него глаза, он не увидел в них ни холодной подозрительности, ни осуждения, которые ему так часто приходилось замечать во взглядах других. Напротив, он прочел в их бездонных зеленых глубинах только безграничное сострадание и другое чувство, еще более нежное и искреннее, которое невозможно было передать словами, то, чего ему никогда прежде видеть не приходилось. Этот взгляд потряс его до глубины души, и его реакция, судя по всему, отразилась и на его лице, поскольку гувернантка неожиданно встала.
— Что ж, пожалуй, я не стану вас больше задерживать, милорд. Без сомнения, у вас и без меня хватает дел.
Понимая, что сейчас ей и в самом деле лучше удалиться, Гэбриел согласился:
— Да. Благодарю вас, мисс Харт.
Она кивнула, собираясь уходить, а Гэбриел тем временем вернулся к прерванному занятию — письму своему управляющему в Лондон: «Что касается вопроса о…»
— Не могу ли я побеспокоить вас еще на минуту, милорд?
Гэбриел отложил перо и снова повернулся в сторону двери, где Элинор разглядывала полки с книгами.
— Да, мисс Харт?
— Я хотела спросить у вас, — произнесла она, обращаясь к полкам, — нет ли в вашей библиотеке какой-нибудь литературы на гэльском языке?
Вероятно, то был последний вопрос, который он ожидал от нее услышать.
— Конечно, есть. Правда, в основном это сборники стихов, — ответил он, явно заинтригованный. — А вы умеете читать по-гэльски, мисс Харт? — Гэбриел не помнил, чтобы она упоминала об этом во время собеседования.
Она сокрушенно вздохнула и покачала головой:
— Боюсь, что нет, милорд.
Похоже, гувернантка не собиралась покидать комнату, и Гэбриел продолжал наблюдать за ней, пока она рассматривала бесчисленные корешки книг в высоких шкафах.
— Есть ли здесь какая-нибудь отдельная полка, на которой я могу их найти? — осведомилась она. — Я имею в виду книги на гэльском языке.
Гэбриел поднялся из-за стола и подошел к ней.
— Вы ищете что-нибудь определенное?
— Учебник грамматики подошел бы, но боюсь, я ожидаю слишком многого…
Охваченный любопытством, Гэбриел окинул взглядом книжные шкафы.
— Вон там, на самой верхней полке.
Она улыбнулась ему в ответ:
— Благодарю вас, милорд. Пожалуйста, не стоит отвлекаться ради меня от более важных дел. Я сама достану его при помощи лестницы.
Гэбриел извлек из угла комнаты передвижную лестницу на колесиках, установив ее под нужной полкой, после чего вернулся за стол к своему письму, а мисс Харт между тем принялась рыться в книгах. Но едва он успел написать одну-две фразы, как снова поймал себя на том, что смотрит в ее сторону. Она сидела на самой верхней ступеньке, старательно поджав ноги и перелистывая книгу, лежавшую у нее на коленях. Непокорная прядь волос упала ей на глаза, губы ее беззвучно шевелились, пока она читала строку за строкой, брови были сосредоточенно сдвинуты.
— Мисс Харт?
Она подняла голову, посмотрев на него из-за поручней лестницы.
— Да, милорд?
— Могу я узнать, что вас так заинтересовало?
— Разумеется! Когда мы с Джулианой вчера прогуливались по окрестностям, я обратила внимание на то, что лишь немногие из жителей острова говорят по-английски. Это особенно огорчило, когда мне понадобилась помощь и я обратилась к мистеру Макнилу. А так как я здесь, в сущности, человек посторонний, то я подумала, что мне стоит потратить часть свободного времени, чтобы хотя бы немного освоить местный язык.
Гэбриел был поражен ее столь необычной тягой к знаниям. Большинство людей за пределами Трелея смотрели на островитян свысока за то, что те не владели языком своего монарха. Однако она не только понимала, что они гордятся наречием предков, но и стремилась освоить его сама.
— И вы собираетесь сделать это, просто читая?
— Почему бы и нет? У меня уже есть удачный опыт с латынью.
— Вы хотите сказать, что самостоятельно выучили латынь?
— По большей части да, хотя у меня был помощник в лице моего бра… — Она осеклась. — Немногие женщины имеют возможность обучаться латыни. Почему-то считается, что для дамских уст подходят лишь английский и французский. Но я большой любитель истории, а так как значительная часть трудов по этому предмету написана на латыни, я решила, что мне следует ее освоить.
Поистине, она оказалась самым необыкновенным созданием из всех, кого ему когда-либо приходилось встречать.
— И все же я боюсь, что вам будет гораздо труднее овладеть таким способом гэльским, мисс Харт. Это разговорный язык, и его нужно воспринимать не только зрительно, но и на слух.
— О да, я понимаю. — Тут она на миг задумалась. — Возможно… — Она покачала головой. — Нет, едва ли это будет уместно.
— Что именно вы собирались сказать, мисс Харт?
После недолгого раздумья она ответила:
— Я хотела узнать, не согласились бы вы познакомить меня с языком, хотя бы с произношением и некоторыми сочетаниями букв, а потом уж я смогу продолжать занятия сама. Но вы, наверное, очень заняты, и у вас есть обязанности поважнее просвещения невежды вроде меня.
Ее предложение вызвало у него неподдельный интерес, отчасти из-за ее столь редкого для женщины влечения к знаниям, но главным образом из-за его собственной искренней любви к родному языку и горького сожаления, вызванного тем, что после рокового тысяча семьсот сорок пятого и последовавшего за ним запрета гэльский медленно предавался забвению по всей стране.
Покинув свое место за столом, Гэбриел пересек комнату и жестом попросил ее спуститься. Он взял у нее из рук книгу, которую она читала, — сборник древних и современных гэльских поэм и песен, и быстро пробежал взглядом страницы.
— Идите и присядьте сюда на минутку. Я не настолько занят, чтобы упустить момент для наслаждения поэзией.
Гувернантка радостно улыбнулась в ответ, и Гэбриел указал ей на одно из кресел возле окна.
— Главная разница между английским и гэльским языками, — пояснил он, — заключается в том, что некоторые согласные буквы могут обозначать разные звуки в зависимости от того, в каком месте слова они находятся. Поэтому, если вы собираетесь овладеть гэльским, вам придется забыть многое из того, чему вас учили на уроках английского.
Он украдкой бросил на нее беглый взгляд. Глаза ее так и светились воодушевлением, озаряя живое, подвижное лицо. Гэбриел почувствовал, что покорен ею полностью.
— Для начала, — продолжал он, — возьмем, например, букву «В». Когда она стоит в начале слова, то обозначает тот же звук, что и соответствующая английская буква. — Он снова мельком взглянул на нее. — Как в слове «beatiful»[20].
На мгновение их глаза встретились — на мгновение, которое было таким пронзительным, что им обоим показалось, будто время остановилось. Ни один из них не двинулся с места и не произнес ни слова. Наконец Гэбриел неохотно вынырнул из изумрудных глубин ее глаз.
— Когда та же буква «В» находится в другом месте слова, она передает звук, больше напоминающий английское «Р». Что еще больше усложняет дело, очень часто в гэльском языке встречается сочетание из двух букв «ВН». Вместе они читаются как английское «V» или «W», как, например, в этом слове — «leabhar».
— Лиуор, — без труда повторила за ним гувернантка. — Красивое слово. Что оно означает?
Гэбриел в ответ протянул руку, передав ей…
— Книга.
Девушка улыбнулась и кивнула.
— Куду, — произнесла она, бросив взгляд на ковер, где мирно посапывал пес. — Это тоже гэльское слово?
Гэбриел кивнул:
— Да.
— Без сомнения, это имя какого-нибудь прославленного героя древности, вроде Фингала или Кухулина[21]?
— О нет, все обстоит далеко не так романтично, — отозвался Гэбриел. — На самом деле оно означает просто «черный пес».
Она в ответ рассмеялась тем чарующим грудным смехом, который не раздавался в этих старинных стенах уже очень-очень давно. Этот звук показался виконту самой прекрасной музыкой, какую ему когда-либо приходилось слышать.
— Вы, должно быть, шутите, милорд. Нет, правда, вы просто хотите меня поддразнить.
Он в упор смотрел на нее.
— О Боже, значит, это не было шуткой?
Гэбриел покачал головой, глядя сверху вниз на пса, который, словно подслушав их разговор, перевернулся на спину, задрав все четыре лапы в воздух. Он не мог удержаться от того, чтобы не почесать брюхо животного, невольно улыбнувшись, когда одна лапа Куду непроизвольно дернулась, слегка задев его пальцы.
— Это имя оказалось единственным, на которое он отзывается, после того как я перепробовал десятка два других, куда более звучных.
Тут он взглянул на Элинор и застыл на месте. Глаза ее так и искрились в ярких лучах солнца. Сердце его учащенно забилось.
— Не могли бы вы прочесть мне страницу и затем перевести текст на английский, чтобы я могла уловить мелодику речи и интонацию отдельных слов?
Гэбриел утвердительно кивнул.
— Хорошо. Выберите любую.
Она перелистала несколько страниц в книге, бегло просмотрев их, прежде чем остановиться на одной. Затем она положила книгу на стол между ними, чтобы они могли прочесть ее вместе — он вслух, а она водя вслед за ним пальцем по странице.
Их головы оказались низко склоненными друг к другу, когда Гэбриел начал декламировать избранные ею стихи, древнюю поэму на диалекте западной Шотландии под названием «Ашлиг ар Дрех мра» — «Видение красавицы». Едва с его губ плавно полилась речь на родном языке его предков, она еще ниже склонила голову над страницей, словно пытаясь вобрать в себя каждое слово из написанного, и почти сразу ему в ноздри ударил знакомый запах — тот самый экзотический аромат духов, который преследовал его день и ночь. Вскоре Гэбриел поймал себя на том, что повторяет стихи наизусть, вместо того чтобы читать их по книге, одновременно любуясь ее прелестным лицом — любопытным взором зеленых глаз, полными сочными губами, мягким завитком волос. Закончив, он перевел для нее поэму на английский:
Открой нам, о дивная, тайны звезд…
Чистая и светлая, как снег в горах,
Чьи груди, вздымающиеся тяжело,
Влекут к себе героев сердца…
Чьи губы алее душистых роз,
Чья нежная речь услаждает слух,
Чьи бока белы, словно пена волн,
Тонкие пальцы — что лепестки
Цветов, распускающихся по весне,
А глаза — будто ясного солнца лучи…
Затем Гэбриел в полном молчании наблюдал за тем, как Элинор медленно подняла на него глаза, встретившись с ним взглядом. Сам воздух вокруг них, казалось, искрился от напряжения. Они находились так близко друг от друга, что даже дыхание их сливалось. И в это самое мгновение Гэбриел вдруг понял, что она собирается сделать — так же как и то, что он не станет ей противиться. Он сидел неподвижно в своем кресле, когда Элинор, нагнувшись и преодолев разделявшее их расстояние, слегка коснулась его губ поцелуем.
Гэбриел закрыл глаза. Ее губы под его собственными оставались неподвижными — восхитительная робость девушки, которую никогда прежде не целовали и которая сама никого не целовала. Осторожно приподняв пальцами ее подбородок, он крепче прильнул к ней поцелуем, упиваясь ее светом, теплом и лаской. Она ответила ему чисто по-женски, инстинктивно приоткрыв губы и вручая ему вместе с ними в дар свою чистую и невинную душу.
То был один-единственный миг восхитительной свободы, воздаяние за долгие годы духовного затворничества, когда весь мир вокруг боялся, осуждал и преследовал его. Эта женщина, это единственное в своем роде создание, в отличие от прочих людей никогда не смотрела на него как на чудовище. Рядом с ней Гэбриел впервые в жизни мог забыть о мрачном прошлом своей семьи, о проклятии, доставшемся ему в наследство от предков, и просто наслаждаться жизнью.
Однако это забвение могло длиться не дольше, чем их поцелуй. Понимая это и вместе с тем не в силах с этим мириться, Гэбриел против воли отстранился от нее и тут же почувствовал, как тепло, объединявшее их, улетучилось. Он любовался ее лицом, пока она находилась между грезами и действительностью, с опущенными веками и губами, влажными от его поцелуя. Затем ее глаза медленно открылись, и она молча уставилась на него. И тут он впервые тихо назвал ее по имени:
— Элинор…
Потрясение, обрушившееся на нее, словно порыв ледяного ветра, оказалось настолько сильным, что она тут же отпрянула от него. Ошеломленная, испуганная, она даже не заметила, что он назвал ее не Нелл, а использовал ее настоящее имя.
— Мне так жаль, милорд! — Она в ужасе поднесла руку к губам. — Я… я не знаю, что на меня нашло. — Она выскочила из-за стола, едва не уронив в спешке кресло, и бросилась к двери. — Умоляю вас, простите меня!
Гэбриел покачал головой, собираясь сказать, что ей не за что перед ним извиняться, что она не сделала ничего дурного, а, напротив, именно то, что должна была сделать, но прежде чем он успел открыть рот, она уже бросилась прочь из комнаты.
Он хотел было позвать ее обратно, однако понимал, что не имел на это права. Всего один короткий миг ему суждено было урвать у судьбы, один-единственный захватывающий миг, когда сердечное тепло этой женщины и ее поцелуй развеяли нависшие над ним черные тучи. То были радость, свет и свобода в одно и то же время. Но затем тучи снова вернулись, заслонив собой солнце. И как бы ему самому этого ни хотелось, он не мог ничего изменить.
Он был Темным лордом Трелея, Дьяволом из замка Данвин. Она была воплощением красоты, нежности и света. Что он мог предложить ей, кроме мрака, боли и отчаяния, которые ему приходилось нести словно крест на своих плечах?
Глава 10
Элинор часто задавалась вопросом, улыбался ли он когда-нибудь вообще. Беспечность, по-видимому, не была ему свойственна. Ей хотелось знать, что заставило его столь тщательно оберегать свое сердце. И еще — что чувствуешь, когда тебя касается его рука…
Элинор покачала головой, возвращаясь к действительности — а именно к тому, что заставило Данвина в это утро вызвать ее к себе в кабинет. Она тихо постучала в дверь:
— Вы хотели меня видеть, милорд?
Виконт тут же поднял глаза от письма, на миг встретившись с ней взглядом. Затем он снял очки и отложил в сторону перо.
— Пожалуйста, заходите, мисс Харт.
Голос его звучал сухо, деловито и так бесстрастно, что ее пробрала дрожь. Она медленно вошла в комнату, стараясь не обращать внимания на притаившееся в душе чувство страха, и, подойдя к столу, расположилась в кресле перед ним. Пригладив юбки на коленях, Элинор посмотрела на виконта. Данвин молча изучал ее. Пальцы его рук были стиснуты, губы сжались в жесткую линию. Боже правый, похоже, он и в самом деле собирался ее уволить!
— Как вы уже, наверное, догадались, мисс Харт, я вызвал вас сюда, чтобы обсудить вчерашнее происшествие с Джулианой.
— Милорд, я…
Он поднял руку:
— Прошу вас, мисс Харт, дайте мне закончить.
— Нет, милорд. Сначала я должна вам кое-что сказать.
Элинор подалась вперед в кресле, старательно отводя взор от его ошеломленного лица и сосредоточив все внимание на маленькой фарфоровой фигурке дельфина, стоявшей у него на столе. Если уж на то пошло, она намеревалась высказаться прежде, чем он прикажет ей упаковывать вещи.
— В этом нет необходимости, милорд. Я и так знаю заранее все, о чем вы хотели со мною говорить.
Виконт откинулся на спинку кресла, сложив перед собой руки и недоверчиво приподняв бровь:
— Вот как?
— Да. Вы собираетесь уволить меня после того, что произошло вчера. Но я хочу, чтобы вы знали: я ни за что не брошу на произвол судьбы этого ребенка.
Элинор понимала, что позволила чувствам взять над собой верх, и потому сбавила тон.
— Вы, конечно, думаете, — продолжала она, глядя ему прямо в глаза, — что совершили ошибку, взяв меня на это место, однако вы ошибаетесь. Я могу помочь Джулиане. Вы сами видели, сколько радости было на ее лице, когда она смотрела через подзорную трубу, и как она начала мне отвечать. Я понятия не имею, что вызвало у Джулианы вчера подобную реакцию, но, пожалуйста, не позволяйте моей небрежности поставить крест на ее дальнейших успехах. Вам не нужно платить мне, милорд. Я готова остаться здесь даже без жалованья и продолжать заниматься с Джулианой, несмотря ни на что.
Виконт молча сидел за столом, обдумывая ее слова, пока часы за его спиной отсчитывали одну томительную минуту за другой. По его лицу совершенно невозможно было понять, о чем он думал и удалось ли ей его переубедить. Наконец он ответил:
— Что ж, очень хорошо, мисс Харт. Ваши доводы кажутся мне достаточно вескими. Вы можете остаться в замке.
— О!
От внимания Гэбриела не ускользнуло выражение неуверенности, промелькнувшее в ее глазах. Эта женщина была подобна открытой книге — по мимике ее лица легко было догадаться о ее мыслях. Она явно не предполагала, что он сдастся так быстро, и, без сомнения, провела все утро, подыскивая убедительные аргументы, которые помешали бы ему ее прогнать. Его неожиданная уступчивость Элинор озадачила, — возможно, она даже усомнилась в том, правильно ли его расслышала, — но затем снова подняла на него глаза. Ей не потребовалось много времени, чтобы обо всем догадаться:
— Вы ведь и не собирались меня увольнять, не так ли, милорд?
Он сумел только покачать в ответ головой, скрывая за видимым равнодушием улыбку.
— Но почему же тогда вы дали мне договорить, зная, что в конце концов это все равно не имеет значения?
«Потому, что мне хотелось увидеть, как в твоих дивных зеленых глазах вспыхнут огоньки…»
Гэбриел откашлялся, отгоняя от себя непрошеные мысли.
— Припомните, мисс Харт, я пытался вам все объяснить, но вы не дали мне и рта раскрыть.
Его слова заставили ее гордо выпрямиться в кресле. Гэбриел старался не обращать внимания на дерзкий темно-каштановый локон, упавший ей на плечо.
— Вы правы, милорд, простите меня.
— В извинениях нет нужды. Тем не менее я считаю своим долгом объяснить вам, что произошло с Джулианой вчера вечером. Откровенно говоря, вашей вины тут нет, мисс Харт. Скажите, кто-нибудь рассказывал вам об обстоятельствах смерти леди Данвин?
Элинор задумчиво посмотрела на виконта.
— Только то, что однажды утром она отправилась на прогулку вместе с Джулианой и исчезла без каких-либо видимых причин.
Гэбриел многозначительно кивнул.
— Когда они не вернулись, я отправился на поиски и нашел Джулиану одну без матери на том самом обрыве, по которому вы взбирались накануне, где она точно так же стояла, охваченная дрожью. Мне остается только предположить, что леди Данвин сорвалась вниз, соскользнув со скалы, и девочка ничем не смогла ей помочь. Это был несчастный случай, который нельзя было предотвратить. С тех пор Джулиана никогда не возвращалась на это место.
— До вчерашнего дня.
Теперь голос Элинор был полон раскаяния. Свет в ее глазах померк, и она сочувственно покачала головой:
— Мне так жаль.
— Прошу вас, не надо винить себя, мисс Харт. Вы не могли об этом знать. Мне следовало предупредить вас заранее, прежде чем вы с Джулианой отправились на прогулку.
Какое-то время Элинор сидела, слегка сдвинув брови и размышляя над его словами. Гэбриел между тем позволил себе молча наслаждаться ее присутствием. В то утро она почему-то выглядела еще прелестнее, чем обычно, — если только это вообще было возможно. Она зачесала свои темные волосы назад, уложив их на макушке в узел, от которого свободно ниспадали вниз каштановые локоны, образуя изящную оправу для ее лица. Этот стиль прически представлял в самом выгодном свете ее изящную стройную шею, высокий лоб и нежные очертания скул.
Гэбриелу очень хотелось знать, о чем она думала. Не усомнилась ли она в его объяснениях касательно причин смерти Джорджианы? Неужели она тоже, как и большинство людей в округе, полагала, что он расправился с собственной женой? Однако когда мисс Харт снова подняла на него глаза, он не увидел в них ни холодной подозрительности, ни осуждения, которые ему так часто приходилось замечать во взглядах других. Напротив, он прочел в их бездонных зеленых глубинах только безграничное сострадание и другое чувство, еще более нежное и искреннее, которое невозможно было передать словами, то, чего ему никогда прежде видеть не приходилось. Этот взгляд потряс его до глубины души, и его реакция, судя по всему, отразилась и на его лице, поскольку гувернантка неожиданно встала.
— Что ж, пожалуй, я не стану вас больше задерживать, милорд. Без сомнения, у вас и без меня хватает дел.
Понимая, что сейчас ей и в самом деле лучше удалиться, Гэбриел согласился:
— Да. Благодарю вас, мисс Харт.
Она кивнула, собираясь уходить, а Гэбриел тем временем вернулся к прерванному занятию — письму своему управляющему в Лондон: «Что касается вопроса о…»
— Не могу ли я побеспокоить вас еще на минуту, милорд?
Гэбриел отложил перо и снова повернулся в сторону двери, где Элинор разглядывала полки с книгами.
— Да, мисс Харт?
— Я хотела спросить у вас, — произнесла она, обращаясь к полкам, — нет ли в вашей библиотеке какой-нибудь литературы на гэльском языке?
Вероятно, то был последний вопрос, который он ожидал от нее услышать.
— Конечно, есть. Правда, в основном это сборники стихов, — ответил он, явно заинтригованный. — А вы умеете читать по-гэльски, мисс Харт? — Гэбриел не помнил, чтобы она упоминала об этом во время собеседования.
Она сокрушенно вздохнула и покачала головой:
— Боюсь, что нет, милорд.
Похоже, гувернантка не собиралась покидать комнату, и Гэбриел продолжал наблюдать за ней, пока она рассматривала бесчисленные корешки книг в высоких шкафах.
— Есть ли здесь какая-нибудь отдельная полка, на которой я могу их найти? — осведомилась она. — Я имею в виду книги на гэльском языке.
Гэбриел поднялся из-за стола и подошел к ней.
— Вы ищете что-нибудь определенное?
— Учебник грамматики подошел бы, но боюсь, я ожидаю слишком многого…
Охваченный любопытством, Гэбриел окинул взглядом книжные шкафы.
— Вон там, на самой верхней полке.
Она улыбнулась ему в ответ:
— Благодарю вас, милорд. Пожалуйста, не стоит отвлекаться ради меня от более важных дел. Я сама достану его при помощи лестницы.
Гэбриел извлек из угла комнаты передвижную лестницу на колесиках, установив ее под нужной полкой, после чего вернулся за стол к своему письму, а мисс Харт между тем принялась рыться в книгах. Но едва он успел написать одну-две фразы, как снова поймал себя на том, что смотрит в ее сторону. Она сидела на самой верхней ступеньке, старательно поджав ноги и перелистывая книгу, лежавшую у нее на коленях. Непокорная прядь волос упала ей на глаза, губы ее беззвучно шевелились, пока она читала строку за строкой, брови были сосредоточенно сдвинуты.
— Мисс Харт?
Она подняла голову, посмотрев на него из-за поручней лестницы.
— Да, милорд?
— Могу я узнать, что вас так заинтересовало?
— Разумеется! Когда мы с Джулианой вчера прогуливались по окрестностям, я обратила внимание на то, что лишь немногие из жителей острова говорят по-английски. Это особенно огорчило, когда мне понадобилась помощь и я обратилась к мистеру Макнилу. А так как я здесь, в сущности, человек посторонний, то я подумала, что мне стоит потратить часть свободного времени, чтобы хотя бы немного освоить местный язык.
Гэбриел был поражен ее столь необычной тягой к знаниям. Большинство людей за пределами Трелея смотрели на островитян свысока за то, что те не владели языком своего монарха. Однако она не только понимала, что они гордятся наречием предков, но и стремилась освоить его сама.
— И вы собираетесь сделать это, просто читая?
— Почему бы и нет? У меня уже есть удачный опыт с латынью.
— Вы хотите сказать, что самостоятельно выучили латынь?
— По большей части да, хотя у меня был помощник в лице моего бра… — Она осеклась. — Немногие женщины имеют возможность обучаться латыни. Почему-то считается, что для дамских уст подходят лишь английский и французский. Но я большой любитель истории, а так как значительная часть трудов по этому предмету написана на латыни, я решила, что мне следует ее освоить.
Поистине, она оказалась самым необыкновенным созданием из всех, кого ему когда-либо приходилось встречать.
— И все же я боюсь, что вам будет гораздо труднее овладеть таким способом гэльским, мисс Харт. Это разговорный язык, и его нужно воспринимать не только зрительно, но и на слух.
— О да, я понимаю. — Тут она на миг задумалась. — Возможно… — Она покачала головой. — Нет, едва ли это будет уместно.
— Что именно вы собирались сказать, мисс Харт?
После недолгого раздумья она ответила:
— Я хотела узнать, не согласились бы вы познакомить меня с языком, хотя бы с произношением и некоторыми сочетаниями букв, а потом уж я смогу продолжать занятия сама. Но вы, наверное, очень заняты, и у вас есть обязанности поважнее просвещения невежды вроде меня.
Ее предложение вызвало у него неподдельный интерес, отчасти из-за ее столь редкого для женщины влечения к знаниям, но главным образом из-за его собственной искренней любви к родному языку и горького сожаления, вызванного тем, что после рокового тысяча семьсот сорок пятого и последовавшего за ним запрета гэльский медленно предавался забвению по всей стране.
Покинув свое место за столом, Гэбриел пересек комнату и жестом попросил ее спуститься. Он взял у нее из рук книгу, которую она читала, — сборник древних и современных гэльских поэм и песен, и быстро пробежал взглядом страницы.
— Идите и присядьте сюда на минутку. Я не настолько занят, чтобы упустить момент для наслаждения поэзией.
Гувернантка радостно улыбнулась в ответ, и Гэбриел указал ей на одно из кресел возле окна.
— Главная разница между английским и гэльским языками, — пояснил он, — заключается в том, что некоторые согласные буквы могут обозначать разные звуки в зависимости от того, в каком месте слова они находятся. Поэтому, если вы собираетесь овладеть гэльским, вам придется забыть многое из того, чему вас учили на уроках английского.
Он украдкой бросил на нее беглый взгляд. Глаза ее так и светились воодушевлением, озаряя живое, подвижное лицо. Гэбриел почувствовал, что покорен ею полностью.
— Для начала, — продолжал он, — возьмем, например, букву «В». Когда она стоит в начале слова, то обозначает тот же звук, что и соответствующая английская буква. — Он снова мельком взглянул на нее. — Как в слове «beatiful»[20].
На мгновение их глаза встретились — на мгновение, которое было таким пронзительным, что им обоим показалось, будто время остановилось. Ни один из них не двинулся с места и не произнес ни слова. Наконец Гэбриел неохотно вынырнул из изумрудных глубин ее глаз.
— Когда та же буква «В» находится в другом месте слова, она передает звук, больше напоминающий английское «Р». Что еще больше усложняет дело, очень часто в гэльском языке встречается сочетание из двух букв «ВН». Вместе они читаются как английское «V» или «W», как, например, в этом слове — «leabhar».
— Лиуор, — без труда повторила за ним гувернантка. — Красивое слово. Что оно означает?
Гэбриел в ответ протянул руку, передав ей…
— Книга.
Девушка улыбнулась и кивнула.
— Куду, — произнесла она, бросив взгляд на ковер, где мирно посапывал пес. — Это тоже гэльское слово?
Гэбриел кивнул:
— Да.
— Без сомнения, это имя какого-нибудь прославленного героя древности, вроде Фингала или Кухулина[21]?
— О нет, все обстоит далеко не так романтично, — отозвался Гэбриел. — На самом деле оно означает просто «черный пес».
Она в ответ рассмеялась тем чарующим грудным смехом, который не раздавался в этих старинных стенах уже очень-очень давно. Этот звук показался виконту самой прекрасной музыкой, какую ему когда-либо приходилось слышать.
— Вы, должно быть, шутите, милорд. Нет, правда, вы просто хотите меня поддразнить.
Он в упор смотрел на нее.
— О Боже, значит, это не было шуткой?
Гэбриел покачал головой, глядя сверху вниз на пса, который, словно подслушав их разговор, перевернулся на спину, задрав все четыре лапы в воздух. Он не мог удержаться от того, чтобы не почесать брюхо животного, невольно улыбнувшись, когда одна лапа Куду непроизвольно дернулась, слегка задев его пальцы.
— Это имя оказалось единственным, на которое он отзывается, после того как я перепробовал десятка два других, куда более звучных.
Тут он взглянул на Элинор и застыл на месте. Глаза ее так и искрились в ярких лучах солнца. Сердце его учащенно забилось.
— Не могли бы вы прочесть мне страницу и затем перевести текст на английский, чтобы я могла уловить мелодику речи и интонацию отдельных слов?
Гэбриел утвердительно кивнул.
— Хорошо. Выберите любую.
Она перелистала несколько страниц в книге, бегло просмотрев их, прежде чем остановиться на одной. Затем она положила книгу на стол между ними, чтобы они могли прочесть ее вместе — он вслух, а она водя вслед за ним пальцем по странице.
Их головы оказались низко склоненными друг к другу, когда Гэбриел начал декламировать избранные ею стихи, древнюю поэму на диалекте западной Шотландии под названием «Ашлиг ар Дрех мра» — «Видение красавицы». Едва с его губ плавно полилась речь на родном языке его предков, она еще ниже склонила голову над страницей, словно пытаясь вобрать в себя каждое слово из написанного, и почти сразу ему в ноздри ударил знакомый запах — тот самый экзотический аромат духов, который преследовал его день и ночь. Вскоре Гэбриел поймал себя на том, что повторяет стихи наизусть, вместо того чтобы читать их по книге, одновременно любуясь ее прелестным лицом — любопытным взором зеленых глаз, полными сочными губами, мягким завитком волос. Закончив, он перевел для нее поэму на английский:
Открой нам, о дивная, тайны звезд…
Чистая и светлая, как снег в горах,
Чьи груди, вздымающиеся тяжело,
Влекут к себе героев сердца…
Чьи губы алее душистых роз,
Чья нежная речь услаждает слух,
Чьи бока белы, словно пена волн,
Тонкие пальцы — что лепестки
Цветов, распускающихся по весне,
А глаза — будто ясного солнца лучи…
Затем Гэбриел в полном молчании наблюдал за тем, как Элинор медленно подняла на него глаза, встретившись с ним взглядом. Сам воздух вокруг них, казалось, искрился от напряжения. Они находились так близко друг от друга, что даже дыхание их сливалось. И в это самое мгновение Гэбриел вдруг понял, что она собирается сделать — так же как и то, что он не станет ей противиться. Он сидел неподвижно в своем кресле, когда Элинор, нагнувшись и преодолев разделявшее их расстояние, слегка коснулась его губ поцелуем.
Гэбриел закрыл глаза. Ее губы под его собственными оставались неподвижными — восхитительная робость девушки, которую никогда прежде не целовали и которая сама никого не целовала. Осторожно приподняв пальцами ее подбородок, он крепче прильнул к ней поцелуем, упиваясь ее светом, теплом и лаской. Она ответила ему чисто по-женски, инстинктивно приоткрыв губы и вручая ему вместе с ними в дар свою чистую и невинную душу.
То был один-единственный миг восхитительной свободы, воздаяние за долгие годы духовного затворничества, когда весь мир вокруг боялся, осуждал и преследовал его. Эта женщина, это единственное в своем роде создание, в отличие от прочих людей никогда не смотрела на него как на чудовище. Рядом с ней Гэбриел впервые в жизни мог забыть о мрачном прошлом своей семьи, о проклятии, доставшемся ему в наследство от предков, и просто наслаждаться жизнью.
Однако это забвение могло длиться не дольше, чем их поцелуй. Понимая это и вместе с тем не в силах с этим мириться, Гэбриел против воли отстранился от нее и тут же почувствовал, как тепло, объединявшее их, улетучилось. Он любовался ее лицом, пока она находилась между грезами и действительностью, с опущенными веками и губами, влажными от его поцелуя. Затем ее глаза медленно открылись, и она молча уставилась на него. И тут он впервые тихо назвал ее по имени:
— Элинор…
Потрясение, обрушившееся на нее, словно порыв ледяного ветра, оказалось настолько сильным, что она тут же отпрянула от него. Ошеломленная, испуганная, она даже не заметила, что он назвал ее не Нелл, а использовал ее настоящее имя.
— Мне так жаль, милорд! — Она в ужасе поднесла руку к губам. — Я… я не знаю, что на меня нашло. — Она выскочила из-за стола, едва не уронив в спешке кресло, и бросилась к двери. — Умоляю вас, простите меня!
Гэбриел покачал головой, собираясь сказать, что ей не за что перед ним извиняться, что она не сделала ничего дурного, а, напротив, именно то, что должна была сделать, но прежде чем он успел открыть рот, она уже бросилась прочь из комнаты.
Он хотел было позвать ее обратно, однако понимал, что не имел на это права. Всего один короткий миг ему суждено было урвать у судьбы, один-единственный захватывающий миг, когда сердечное тепло этой женщины и ее поцелуй развеяли нависшие над ним черные тучи. То были радость, свет и свобода в одно и то же время. Но затем тучи снова вернулись, заслонив собой солнце. И как бы ему самому этого ни хотелось, он не мог ничего изменить.
Он был Темным лордом Трелея, Дьяволом из замка Данвин. Она была воплощением красоты, нежности и света. Что он мог предложить ей, кроме мрака, боли и отчаяния, которые ему приходилось нести словно крест на своих плечах?
Глава 10
В течение двух последующих недель почти каждое свободное мгновение было отдано приготовлениям к приближавшемуся празднику святого Михаила, или, как его еще называли, Михайлову дню. С раннего утра и до позднего вечера на кухне кипела бурная деятельность, и Элинор с Джулианой принимали в ней участие всякий раз, когда они не проводили время за уроками или за какими-нибудь другими занятиями.
В качестве гувернантки Элинор, как правило, не должна была привлекаться к тому, что считалось делом слуг, однако она отбросила условности и охотно бралась за любую работу, какая подворачивалась под руку, лишь бы хоть чем-нибудь себя занять и не вспоминать больше о том, в какое глупое положение она себя поставила перед лордом Данвином.
Элинор до сих пор не могла понять, что же все-таки нашло на нее в тот незабываемый день, заставив решиться на такой смелый и даже дерзкий поступок. Сначала она пыталась убедить себя в том, что она просто была очарована его голосом, таким мелодичным и проникновенным, а также красотой поэмы, крторую он читал ей вслух в то утро. Она и сейчас живо видела перед собой его образ, чувствовала на себе проникновенный взгляд его глаз, слышала певучую гэльскую речь, полную столь глубокого сердечного чувства, что на какой-то миг она забыла, что он взял эти стихи из книги, а не обращался прямо к ней. И лишь позже, лежа по ночам без сна и вновь воскрешая в памяти те волшебные мгновения, Элинор поняла, что действительно хотела, чтобы его слова были обращены к ней — хотела так сильно, что почти сумела убедить в этом саму себя. Как будто такой человек, как виконт Данвин, красивый, благородного происхождения и с загадочным прошлым, способен снизойти до такой, как она! Для него она была не более чем одной из его служанок — и к тому же на редкость глупой.
И как только она умудрилась попасть в такое запутанное положение? Ведь для всего мира за пределами этого уединенного острова она была леди Элинор Уиклифф, наследницей состояния герцогов Уэстоверов. Неужели, если бы они встретили друг друга не здесь, а где-нибудь посреди лондонского бального зала, все могло бы сложиться иначе? Она спрашивала себя, что бы он подумал, что бы сказал, если бы узнал правду.
Даже если бы Данвин закрыл глаза на то, что она состояла у него на службе, рано или поздно ей придется рассказать ему об обстоятельствах своего рождения. Как мог человек вроде него, гордившийся своей родословной, подумать о том, чтобы связать свою жизнь с незаконнорожденной дочерью какого-то аристократа?
Отбросив в сторону тревожившую ее мысль, Элинор обратила все внимание туда, где в нем нуждались больше, — а именно на Джулиану, сидевшую на высоком табурете перед большим столом в центре кухни, помогая Майри раскатывать тесто для новой партии овсяных лепешек к ужину.
К счастью, Джулиана уже справилась с последствиями того ужасного случая на краю обрыва и спустя несколько дней начала принимать участие в приготовлениях к празднику. Во избежание дальнейших осложнений Элинор устроила так, чтобы во время прогулок они никогда не возвращались на ту часть острова. Вместо этого они старались держаться поближе к замку, занимаясь чтением, музыкой, вышиванием и другими предметами, некоторые из которых Элинор использовала для того, чтобы показать Джулиане, как она может выразить себя, не прибегая к словам.
В качестве гувернантки Элинор, как правило, не должна была привлекаться к тому, что считалось делом слуг, однако она отбросила условности и охотно бралась за любую работу, какая подворачивалась под руку, лишь бы хоть чем-нибудь себя занять и не вспоминать больше о том, в какое глупое положение она себя поставила перед лордом Данвином.
Элинор до сих пор не могла понять, что же все-таки нашло на нее в тот незабываемый день, заставив решиться на такой смелый и даже дерзкий поступок. Сначала она пыталась убедить себя в том, что она просто была очарована его голосом, таким мелодичным и проникновенным, а также красотой поэмы, крторую он читал ей вслух в то утро. Она и сейчас живо видела перед собой его образ, чувствовала на себе проникновенный взгляд его глаз, слышала певучую гэльскую речь, полную столь глубокого сердечного чувства, что на какой-то миг она забыла, что он взял эти стихи из книги, а не обращался прямо к ней. И лишь позже, лежа по ночам без сна и вновь воскрешая в памяти те волшебные мгновения, Элинор поняла, что действительно хотела, чтобы его слова были обращены к ней — хотела так сильно, что почти сумела убедить в этом саму себя. Как будто такой человек, как виконт Данвин, красивый, благородного происхождения и с загадочным прошлым, способен снизойти до такой, как она! Для него она была не более чем одной из его служанок — и к тому же на редкость глупой.
И как только она умудрилась попасть в такое запутанное положение? Ведь для всего мира за пределами этого уединенного острова она была леди Элинор Уиклифф, наследницей состояния герцогов Уэстоверов. Неужели, если бы они встретили друг друга не здесь, а где-нибудь посреди лондонского бального зала, все могло бы сложиться иначе? Она спрашивала себя, что бы он подумал, что бы сказал, если бы узнал правду.
Даже если бы Данвин закрыл глаза на то, что она состояла у него на службе, рано или поздно ей придется рассказать ему об обстоятельствах своего рождения. Как мог человек вроде него, гордившийся своей родословной, подумать о том, чтобы связать свою жизнь с незаконнорожденной дочерью какого-то аристократа?
Отбросив в сторону тревожившую ее мысль, Элинор обратила все внимание туда, где в нем нуждались больше, — а именно на Джулиану, сидевшую на высоком табурете перед большим столом в центре кухни, помогая Майри раскатывать тесто для новой партии овсяных лепешек к ужину.
К счастью, Джулиана уже справилась с последствиями того ужасного случая на краю обрыва и спустя несколько дней начала принимать участие в приготовлениях к празднику. Во избежание дальнейших осложнений Элинор устроила так, чтобы во время прогулок они никогда не возвращались на ту часть острова. Вместо этого они старались держаться поближе к замку, занимаясь чтением, музыкой, вышиванием и другими предметами, некоторые из которых Элинор использовала для того, чтобы показать Джулиане, как она может выразить себя, не прибегая к словам.