Страница:
— Можете ли вы назвать мне в точности хотя бы дату рождения вашей дочери, милорд?
Этот последний вопрос явно был задан с тем, чтобы вывести его из себя, отвлечь его внимание от стены напротив. И он достиг своей цели. Виконт перевел взгляд на гувернантку.
— Двенадцатое февраля, мисс Харт.
Добившись своего, она только улыбнулась в ответ.
— Благодарю вас, милорд. Я непременно возьму это на заметку.
Как раз в это время высокие напольные часы за их спиной пробили девять. С начала ужина прошел всего час, хотя ему показалось, что намного больше. Внезапно Гэбриелу захотелось оказаться где угодно, но только не здесь, не в этой комнате, лицом к лицу с родной дочерью, дочерью, которой он последние три года слишком часто пренебрегал. Он поднялся и вытер губы салфеткой, после чего положил ее рядом с блюдцем для десерта.
— Уже поздно, а у меня еще остались дела. Надеюсь, вы меня извините.
Прежде чем Элинор успела найти слова для ответа, виконт вышел из-за стола и покинул комнату, даже не пожелав своей дочери спокойной ночи, как с досадой отметила про себя Элинор. Он явно был разгневан упреком, прозвучавшим в ее последнем вопросе. Возможно, ей не стоило его задавать, однако равнодушие Данвина к собственному ребенку могло кого угодно вывести из терпения. В любом случае ей все же удалось достичь своей цели, лишний раз напомнив, что у него есть дочь, нуждающаяся в отцовском внимании и заботе. Почему же он так упорно сторонился Джулианы? Девушка решила во что бы то ни стало это выяснить.
Элинор перевела взгляд на кресло рядом, где, опустив глаза на свой так и оставшийся нетронутым пудинг, сидела Джулиана. Как и все, что происходило вокруг, неожиданный уход отца, похоже, совсем не задел девочку — по крайней мере внешне. Но внутренне — кто знает?
Элинор встала из-за стола.
— Пойдем, Джулиана. Быть может, нам с тобой удастся найти что-нибудь интересное в детской, чтобы занять себя на остаток вечера.
Она терпеливо ждала, а Джулиана тем временем поднялась с места, задвинула кресло и медленно направилась прочь из столовой. Следуя за этим странным безмолвным ребенком, Элинор вдруг подумала про себя, что еще недавно, до прибытия на остров, ей казалось, что на всем свете нет существа более одинокого и потерянного, чем она.
Только теперь девушка поняла, как ошибалась.
Глава 3
Глава 4
Этот последний вопрос явно был задан с тем, чтобы вывести его из себя, отвлечь его внимание от стены напротив. И он достиг своей цели. Виконт перевел взгляд на гувернантку.
— Двенадцатое февраля, мисс Харт.
Добившись своего, она только улыбнулась в ответ.
— Благодарю вас, милорд. Я непременно возьму это на заметку.
Как раз в это время высокие напольные часы за их спиной пробили девять. С начала ужина прошел всего час, хотя ему показалось, что намного больше. Внезапно Гэбриелу захотелось оказаться где угодно, но только не здесь, не в этой комнате, лицом к лицу с родной дочерью, дочерью, которой он последние три года слишком часто пренебрегал. Он поднялся и вытер губы салфеткой, после чего положил ее рядом с блюдцем для десерта.
— Уже поздно, а у меня еще остались дела. Надеюсь, вы меня извините.
Прежде чем Элинор успела найти слова для ответа, виконт вышел из-за стола и покинул комнату, даже не пожелав своей дочери спокойной ночи, как с досадой отметила про себя Элинор. Он явно был разгневан упреком, прозвучавшим в ее последнем вопросе. Возможно, ей не стоило его задавать, однако равнодушие Данвина к собственному ребенку могло кого угодно вывести из терпения. В любом случае ей все же удалось достичь своей цели, лишний раз напомнив, что у него есть дочь, нуждающаяся в отцовском внимании и заботе. Почему же он так упорно сторонился Джулианы? Девушка решила во что бы то ни стало это выяснить.
Элинор перевела взгляд на кресло рядом, где, опустив глаза на свой так и оставшийся нетронутым пудинг, сидела Джулиана. Как и все, что происходило вокруг, неожиданный уход отца, похоже, совсем не задел девочку — по крайней мере внешне. Но внутренне — кто знает?
Элинор встала из-за стола.
— Пойдем, Джулиана. Быть может, нам с тобой удастся найти что-нибудь интересное в детской, чтобы занять себя на остаток вечера.
Она терпеливо ждала, а Джулиана тем временем поднялась с места, задвинула кресло и медленно направилась прочь из столовой. Следуя за этим странным безмолвным ребенком, Элинор вдруг подумала про себя, что еще недавно, до прибытия на остров, ей казалось, что на всем свете нет существа более одинокого и потерянного, чем она.
Только теперь девушка поняла, как ошибалась.
Глава 3
— Спокойной ночи, Джулиана.
Небольшие часы из позолоченной бронзы, стоявшие на столе в коридоре, как раз прозвонили десять, когда Элинор тихо закрыла за собой дверь в спальню Джулианы. Вот он наконец и настал — конец этого непростого, полного тревог и забот дня, ознаменовавшего собой начало новой жизни в доселе незнакомом ей месте.
Элинор направилась дальше по коридору, однако у самой двери своей спальни остановилась. Если она сейчас ляжет спать, то будет еще долго ворочаться с открытыми глазами в темноте. Голова ее была переполнена всевозможными мыслями и вопросами, поэтому, вместо того чтобы удалиться к себе, она решила спуститься на кухню и налить себе чашечку чая.
Все остальные обитатели замка, очевидно, уже разошлись по своим комнатам, поскольку коридоры выглядели темными, пустыми и безмолвными. Взяв с собой подсвечник, которым она воспользовалась для того, чтобы прочитать Джулиане на ночь сказку, Элинор начала медленно пробираться через лабиринт лестниц и башенок к нижнему этажу замка. Лишь однажды, уже почти дойдя до цели, она сбилась с пути, свернув к левой башенке вместо правой, и таким образом неожиданно для себя очутилась перед закрытой дверью кабинета виконта — того самого, где она с такой тревогой ожидала его появления всего несколько часов назад. Сквозь щель под дверью проникали красноватые мерцающие отблески огня, пылавшего в камине. Значит, не все в замке улеглись спать.
Элинор немного постояла у двери, предаваясь размышлениям о таинственном хозяине Данвина. Ей снова вспомнились жуткие предостережения на его счет, которые ей пришлось выслушать этим утром перед тем, как прибыть на остров. Люди с Большой земли считали его дьяволом во плоти, приписывая ему бесчисленные злодеяния против многих невинных жертв. Однако до сих пор Элинор не заметила ничего такого, что бы подтверждало эти тяжкие обвинения. Вместо того чтобы внушать ей страх, виконт вызывал в ней интерес как натура до крайности противоречивая, человек, который, похоже, находился в разладе с самим собой, что сказывалось и на его внешности. Несмотря на внушительный рост и некоторую грубоватость облика, голос у него был тихим и проникновенным, как у человека, который скорее стремился держаться в стороне от житейской суеты, чем делать себя предметом светских пересудов. За то короткое время, которое Элинор провела в его обществе, она уже успела прийти к выводу, что этот человек нес на своих плечах какое-то страшное бремя. Это легко было понять по его темным глазам, выражение которых всегда было мрачным и отстраненным, словно на них набежала тень. Элинор невольно задавалась вопросом, как давно он лишился жены. Быть может, виконтесса скончалась, дав жизнь Джулиане? Это могло бы объяснить, почему лорд Данвин всегда чувствовал себя неловко в присутствии дочери и даже избегал ужинать с ней в одной комнате. Или же он почему-то винил Джулиану в смерти своей супруги?
Жизненный опыт подсказывал Элинор, что если кому-то случается потерять любимого человека, то оставшиеся в живых обычно становятся для него еще ближе. В тот вечер Данвин явно не желал находиться рядом с дочерью, и вместе с тем он проявлял искреннюю заботу о ее воспитании и образовании. Почему же в таком случае он просто не отправил ее в один из закрытых пансионов для благородных девиц, которые пользовались таким успехом среди знати, вроде заведения мисс Эффингтон, где училась она сама? Это было бы самым простым выходом, однако у Элинор возникло ощущение, что тут крылось что-то еще, некая тайная причина, которая так и останется ей неизвестна — по крайней мере на эту ночь. Элинор отвернулась от двери кабинета и продолжила свой путь по коридору.
Кухня, как еще раньше объяснил ей Фергус, находилась по соседству с главным залом, и попасть туда можно было, пройдя через крытую галерею и спустившись по небольшой винтовой лестнице в одной из угловых башен. По пути туда Элинор представляла себе это место затхлым, пахнущим плесенью и наполненным дымом. Но вместо этого она попала в просторное светлое помещение, к которому примыкали несколько других, меньших по размеру комнат, служивших буфетной, мойкой и винным погребом.
В первое же мгновение, как только она переступила порог, приятное тепло очага, выложенного из кирпичей в виде арки, окутало ее со всех сторон, маня к себе, словно руки, распростертые для объятий. В воздухе чувствовался слабый запах сухого торфа, использовавшегося для растопки; к нему примешивался аромат пряных трав, подвешенных к крюкам на низких потолочных балках. Разнообразные металлические горшки, а также всевозможная кухонная утварь выстроились аккуратными рядами вдоль девственно-чистых, выбеленных известью стен, а всю середину кухни занимал огромный дубовый стол на козлах. Увидев на нем маленький чайник, Элинор взяла его, наполнила свежей водой из стоявшего рядом глиняного кувшина, затем разворошила тлеющие угольки в почерневшем от сажи очаге, подбросила туда еще брикет торфа и подвесила чайник на металлический крюк над огнем.
Дожидаясь, пока вода в чайнике закипит, Элинор окинула взглядом комнату в поисках чая и вскоре обнаружила его в маленькой деревянной коробке с крышкой, убранной в дубовый буфет у стены. Кроме того, она нашла там несколько фарфоровых чайников для заварки и чашки. Выложив все, что ей было нужно, на стол, она сняла с крюка чайник с кипятком и взялась за приготовление ароматного напитка, старательно отсчитывая черные листочки, прежде чем дать заварке настояться.
Тут ей пришло в голову, что на кухне может найтись что-нибудь к чаю. Элинор обернулась и едва не ахнула, когда увидела за своей спиной незнакомую женщину, которая стояла в дверном проеме, молча наблюдая за ней.
— О Господи! — вырвалось у нее. — Я даже не заметила, как вы вошли.
Та в ответ только пожала плечами.
— Мне показалось, что кто-то возится у меня на кухне.
Вошедшая была женщиной средних лет, довольно полной, в простой льняной ночной рубашке, завязанной под подбородком и доходившей ей до лодыжек. Светлые с проседью волосы цвета спелой пшеницы были заплетены в одну толстую косу.
— Прошу прощения, если я вас разбудила. Видите ли, я…
— Вы, должно быть, новая гувернантка, — заметила женщина, проходя в кухню босиком. Подобрав оставленный Элинор кувшин с водой, она поместила его на прежнее место, быстро проведя рукой по поверхности стола, словно для того, чтобы смахнуть с него разбросанные крошки. — А я Майри Мораг Макафи — кухарка, домоправительница и настоящий тиран этого замка. — Тут она обернулась и посмотрела на Элинор, которая, должно быть, выглядела смущенной оттого, что ее застали на чужой территории. — Впрочем, если вы согласитесь выпить со мной чашечку чая, вы можете звать меня просто Майри, — добавила она, сопровождая свои слова широкой добродушной улыбкой.
У Элинор тут же отлегло от сердца.
— Меня зовут Эл… то есть Нелл, и да, я охотно принимаю ваше предложение.
Кухарка как-то странно посмотрела на нее.
— Хорошо, пусть будет Нелл.
Майри достала из буфета вторую чашку, а Элинор между тем, отцедив листья и разлив чай, отнесла обе чашки к небольшому столику с двумя стульями, уютно расположившемуся в углу кухни, поближе к лунному свету, который проникал сюда сквозь высокое окно. Майри последовала за ней, захватив по пути баночку с маслянистым песочным печеньем и поставив ее на стол между ними.
— Вы еще слишком молоды, чтобы служить гувернанткой, — заметила Майри, кусая печенье и присматриваясь к Элинор при свете луны. — Неужели вы так и не смогли найти себе мужа, дитя мое?
Элинор невольно насторожилась при этом напоминании о Ричарде и о вероломстве ее родных — вещах, которые, как она, к своему удивлению, обнаружила, не приходили ей на ум в течение всего дня. Такого еще не случалось с ней с тех самых пор, как она покинула Скайнегол.
— У меня нет желания выходить замуж, — ответила она уклончиво.
— Гм… — Майри задумчиво кивнула. — Непростое решение в вашем юном возрасте. Что же он такого натворил? Неужели он разбил ваше бедное сердечко? Сбежал от вас к другой девушке?
— Нет, ничего подобного. — Элинор не поднимала глаз от стола, уставившись в свою чашку. — Просто мы не подошли друг другу.
— Понимаю, — ответила Майри, бросив на нее недоверчивый взгляд. — Что ж, хорошо, что вы убедились в этом еще до того, как предстать перед алтарем, иначе вы кончили бы так же, как моя младшая дочь Алис, которая вышла замуж за безнадежного лентяя только потому, что она отказывалась замечать что-либо, кроме его красивых голубых глаз.
Кухарка отпила глоток горячего дымящегося чая, зажмурила глаза и улыбнулась.
— Ах, дитя мое, какая отменная у вас получилась заварка! Даже я бы так не смогла. И где вы научились так хорошо готовить чай?
— У мисс Эффи… — Элинор оборвала фразу на полуслове.
Добродушные глаза Майри блеснули в свете пламени очага.
— Ну, должна признать, что, кем бы эта самая мисс… э-э… Фи ни была, она, бесспорно, знает, с какой стороны подойти к чайнику.
Элинор невольно улыбнулась в ответ на шутку собеседницы. Та произвела на нее приятное впечатление.
— Весь секрет состоит в том, чтобы сначала нагреть стенки чайника, обдав их кипятком, прежде чем дать листьям настояться.
Майри уставилась на нее.
— Вот как? — Впрочем, сейчас ее больше занимал не чай и даже не таинственная мисс Фи. — И откуда же вы родом? Никак, из самого Лондона?
— Я… э-э… — Прежде чем Элинор успела ответить, Майри неожиданно взяла обе ее руки в свои, разглядывая их при свете луны.
— Что ж, откуда бы вы ни приехали сюда, совершенно очевидно, что вы никогда прежде не работали. Видите, какая гладкая у вас кожа на руках — ни одной мозоли. Единственной женщиной, у которой я видела такие же мягкие и холеные руки, была покойная жена нашего хозяина, красавица леди Джорджиана. Принимая во внимание вашу изысканную речь и нежную кожу, я склонна думать, что вы и сами не из простых. — Тут она присмотрелась к Элинор внимательнее. — Но вот что могло понадобиться леди из общества на таком уединенном острове, как наш?
Судя по испытующему взгляду женщины, та явно хотела от нее большего, чем Элинор готова была открыть в ту минуту. Поэтому девушка быстро отодвинулась от нее, сделав вид, будто подносит к губам чашку.
— Когда я была еще совсем юной, моя мать всегда настаивала на том, чтобы я носила перчатки. Ей это почему-то казалось очень важным.
Майри медленно кивнула в знак понимания и не стала ничего больше выпытывать у Элинор. Вместо этого она произнесла:
— Что ж, должна признать, вы очень храбрая девушка, раз проделали такой далекий путь, лишь бы скрыться от вашего незадачливого поклонника. Так или иначе, я очень рада тому, что вы здесь. Нашей бедняжке, мисс Джулиане, нужно, чтобы кто-то был с ней рядом. Она чувствует себя такой одинокой и заброшенной после смерти ее дорогой матушки. И каким счастьем будет для нас всех снова услышать в этих пустых каменных коридорах детский смех!
Слова Майри застали Элинор врасплох. До сих пор она почему-то полагала, что девочка была немой от рождения.
— Вы хотите сказать, что Джулиана прежде разговаривала?
— О да, дитя мое! Бывало, она приходила сюда на кухню каждый день и болтала со мной часами, пока я занималась выпечкой. Даже когда она помогала мне раскатывать тесто для овсяных лепешек, она забрасывала меня вопросами — уж такая любопытная, просто сладу нет! Но с тех пор как девочка потеряла мать, никто не слышал от нее ни единого слова. — Майри отпила глоток чая и сочувственно покачала головой.
Теперь уже настала очередь Элинор испытующе взглянуть на собеседницу.
— Майри, а как давно скончалась леди Данвин?
Майри горестно вздохнула, после чего ответила:
— Это произошло три года назад, и пока вы сами не приступили ко мне с расспросами, я скажу вам то, о чем не знает никто. Она просто исчезла, однажды отправившись на прогулку по острову, и с того дня ее никто не видел. Был ли то несчастный случай или же леди Данвин покончила с собой, никому не известно. — Она прервалась на миг. — Никому, кроме мисс Джулианы, которая уже никогда не расскажет нам об этом.
— Выходит, Джулиана знает, что случилось с леди Данвин?
— Не берусь утверждать наверняка, но она была вместе со своей матерью, когда та пропала.
Элинор невольно вспомнились слова миссис Макивер, жены хозяина гостиницы в Обане: «Он лишил свою дочь дара речи, дабы она не могла открыть всем правду о его злодеяниях».
— Значит, не исключено, что Джулиана просто боится говорить?
Майри сразу догадалась, что подразумевала Элинор, и строго покачала головой:
— Ох, дитя мое, не верьте этим досужим сплетникам с Большой земли, которые повсюду болтают, будто бы его светлость избавился от своей жены. Я-то помню, как убивался хозяин, когда ее не стало. И ни он, ни мисс Джулиана с того дня уже никогда не были прежними.
Майри допила чай и поставила чашку на стол, после чего с решительным видом кивнула.
— Но теперь, когда вы прибыли на остров, все должно встать на свои места. — Она посмотрела прямо в глаза Элинор. — Я это чувствую. Именно вам суждено излечить душевные раны мисс Джулианы.
— Мне? Я здесь всего лишь гувернантка, к тому же, судя по всему, временная. Джулиана даже не смотрит в мою сторону, когда я с ней разговариваю. Порой я задаюсь вопросом, слышит ли она меня вообще.
Майри улыбнулась.
— О да, дитя мое, она вас слышит. Этот ребенок слышит все. Правда, в это трудно поверить, но мисс Джулиана где-то рядом, спрятавшись за своим молчанием как за стеной. Я уже не раз замечала это в ее глазах, хотя она сама отчаянно пытается это скрыть. Просто ей нужен кто-нибудь, кто бы помог ей снова обрести дар речи, и этим человеком станете вы, мисс.
— Но ведь вы меня даже не знаете!
— Мне и не нужно знать вас, дитя мое. Не далее как три ночи назад я молилась святому Колумбе, покровителю острова, чтобы нашей бедной малышке послали с небес ангела, который спасет ее. И вот вы здесь, — закончила она с ободряющей улыбкой. — Ну как тут не увидеть волю провидения? Ваш приезд сюда — это только начало. Да, новое начало и новая надежда для всех нас.
Прошел почти час, прежде чем Элинор наконец покинула уютную кухню с теплым очагом и поднялась по извилистым лестницам обратно в свою спальню.
Майри, как она решила для себя очень скоро после их первого знакомства, была женщиной, обладавшей врожденной сердечной теплотой и житейской мудростью, и ее радушие смягчило недавние тревоги и мрачные предчувствия Элинор. После нескольких заданных как бы невзначай вопросов Майри смирилась с нежеланием Элинор обсуждать свое прошлое и перевела разговор на другие темы, поведав ей во всех подробностях о жизни в замке Данвин, посетовав на уединенность острова и непредсказуемость погоды на Гебридах и, что самое главное, показав, куда она убрала коробку с песочным печеньем на тот случай, если Элинор ночью вдруг захочется, по ее собственному выражению, «заморить червячка».
К тому времени когда Элинор вернулась к себе наверх, настала полночь. Свет, который она раньше заметила под дверью кабинета виконта, уже погас, остался лишь слабый отблеск мерцающего пламени камина.
Элинор направилась к себе в спальню, расположенную на одном этаже с детской, однако, не заходя внутрь, остановилась, глядя на дверь в комнату Джулианы чуть дальше по коридору. Она вспомнила, как еще девочкой всегда чувствовала себя в большей безопасности, просыпаясь каждое утро оттого, что первые лучи рассвета проникали в ее спальню через открытую дверь, и даже воображая при этом, что то был свет лампы мифического стоокого великана Аргуса, стоявшего возле нее на страже. Возможно, таким способом ей удастся успокоить Джулиану, когда та проснется рано утром. С этой мыслью Элинор двинулась по коридору к двери Джулианы.
Она осторожно повернула ручку, чтобы не разбудить девочку. В комнате царил полный мрак, однако она оставила зажженную свечу на столе в коридоре и встала так, чтобы ее свет падал на постель Джулианы в глубине спальни. Когда Элинор наконец смогла различить смутные очертания предметов, она так и застыла на месте от ужаса.
Постель была пуста!
Элинор проследовала через всю комнату, откинув ставшие ненужными одеяла.
— Джулиана?
Ответа не последовало.
Элинор вернулась в коридор, чтобы взять свечу, после чего тщательно обыскала всю спальню, посмотрев в кресле в углу и даже заглянув в шкаф, однако Джулианы нигде не было видно. Она снова окликнула ее, лишь потом осознав, насколько бесполезно ждать ответа от немого ребенка. Сердце в ее груди отчаянно забилось. Она не успела пробыть в должности гувернантки и нескольких часов, как уже потеряла свою подопечную.
В приступе отчаяния Элинор еще раз заглянула под постель, прежде чем вернуться в коридор. Там она остановилась на миг, пытаясь собраться с мыслями. В конце концов, успокаивала она себя, Джулиана не потерялась. Она находилась у себя дома, в безопасном месте, расположенном высоко над землей. Здесь ей ничто не угрожает. Сейчас не мрачные времена средневековья, когда воины из враждебного клана могли ворваться в замок посреди ночи, чтобы убивать и грабить, а начало девятнадцатого столетия. Кровавая наследственная вражда давно осталась в прошлом. Джулиана находилась где-то здесь, в замке, и все, что требовалось от Элинор, — это ее найти.
Перед тем как спуститься вниз по лестнице, Элинор проверила сначала свою спальню, а затем классную комнату, однако безуспешно. Джулианы там не было.
Вернувшись по собственным следам, Элинор спустилась по первому лестничному пролету и оказалась этажом ниже, где находились остальные спальни. Она не знала в точности, которая из них принадлежала виконту, однако, как бы ни претила ей мысль о том, чтобы разбудить его посреди ночи с известием об исчезновении дочери, она решила его потревожить, так как не знала расположения комнат в замке.
Первые две двери, к которым она приблизилась, оказались запертыми, и на ее тихий стук не последовало никакого ответа. Оставались всего две двери в самом конце коридора. Элинор направилась к той из них, что находилась по левую сторону от нее, и уже подняла руку, но тут заметила, что дверь слегка приоткрыта. Поэтому Элинор без стука распахнула ее и тихо переступила порог.
Спальня, в которую она попала, судя по ее убранству и приятному слабому запаху лаванды, явно принадлежала женщине. Большая часть мебели в ней была накрыта чехлами от пыли, и достаточно было одного беглого взгляда при лунном свете в сторону камина, чтобы понять, что им уже давно никто не пользовался.
Светлые драпировки балдахина над постелью, кровать на изящных тонких ножках, аромат духов, все еще витавший в воздухе, — Элинор не нужно было дальше осматривать комнату, чтобы догадаться, что она очутилась в бывшей спальне виконтессы. Все в этом месте говорило о мягком, склонном к уединению характере его хозяйки, и когда Элинор направилась прямо к кровати, стоявшей по другую сторону комнаты, то не удивилась, обнаружив, что там кто-то есть.
Джулиана спала поперек кровати, по-детски свернувшись в клубочек под смятым покрывалом и крепко сжимая в объятиях куклу, которую Элинор заметила еще раньше в детской. В слабом сиянии свечи выражение лица девочки казалось спокойным и безмятежным, словно у маленького ангела, тоска, омрачавшая ее глаза при свете дня, исчезла под благостным покровом сна.
По-видимому, Джулиана приходила сюда, чтобы обрести тот покой, которого не могла найти больше нигде. Глядя на безмятежно спавшего ребенка, Элинор так и не смогла ее разбудить, а тем более приказать подняться наверх. Но в то же время она не могла оставить ее здесь одну, поэтому Элинор задула свечу, поставила дымящийся огарок на столик рядом с кроватью и бесшумно улеглась на перину рядом с девочкой.
Небольшие часы из позолоченной бронзы, стоявшие на столе в коридоре, как раз прозвонили десять, когда Элинор тихо закрыла за собой дверь в спальню Джулианы. Вот он наконец и настал — конец этого непростого, полного тревог и забот дня, ознаменовавшего собой начало новой жизни в доселе незнакомом ей месте.
Элинор направилась дальше по коридору, однако у самой двери своей спальни остановилась. Если она сейчас ляжет спать, то будет еще долго ворочаться с открытыми глазами в темноте. Голова ее была переполнена всевозможными мыслями и вопросами, поэтому, вместо того чтобы удалиться к себе, она решила спуститься на кухню и налить себе чашечку чая.
Все остальные обитатели замка, очевидно, уже разошлись по своим комнатам, поскольку коридоры выглядели темными, пустыми и безмолвными. Взяв с собой подсвечник, которым она воспользовалась для того, чтобы прочитать Джулиане на ночь сказку, Элинор начала медленно пробираться через лабиринт лестниц и башенок к нижнему этажу замка. Лишь однажды, уже почти дойдя до цели, она сбилась с пути, свернув к левой башенке вместо правой, и таким образом неожиданно для себя очутилась перед закрытой дверью кабинета виконта — того самого, где она с такой тревогой ожидала его появления всего несколько часов назад. Сквозь щель под дверью проникали красноватые мерцающие отблески огня, пылавшего в камине. Значит, не все в замке улеглись спать.
Элинор немного постояла у двери, предаваясь размышлениям о таинственном хозяине Данвина. Ей снова вспомнились жуткие предостережения на его счет, которые ей пришлось выслушать этим утром перед тем, как прибыть на остров. Люди с Большой земли считали его дьяволом во плоти, приписывая ему бесчисленные злодеяния против многих невинных жертв. Однако до сих пор Элинор не заметила ничего такого, что бы подтверждало эти тяжкие обвинения. Вместо того чтобы внушать ей страх, виконт вызывал в ней интерес как натура до крайности противоречивая, человек, который, похоже, находился в разладе с самим собой, что сказывалось и на его внешности. Несмотря на внушительный рост и некоторую грубоватость облика, голос у него был тихим и проникновенным, как у человека, который скорее стремился держаться в стороне от житейской суеты, чем делать себя предметом светских пересудов. За то короткое время, которое Элинор провела в его обществе, она уже успела прийти к выводу, что этот человек нес на своих плечах какое-то страшное бремя. Это легко было понять по его темным глазам, выражение которых всегда было мрачным и отстраненным, словно на них набежала тень. Элинор невольно задавалась вопросом, как давно он лишился жены. Быть может, виконтесса скончалась, дав жизнь Джулиане? Это могло бы объяснить, почему лорд Данвин всегда чувствовал себя неловко в присутствии дочери и даже избегал ужинать с ней в одной комнате. Или же он почему-то винил Джулиану в смерти своей супруги?
Жизненный опыт подсказывал Элинор, что если кому-то случается потерять любимого человека, то оставшиеся в живых обычно становятся для него еще ближе. В тот вечер Данвин явно не желал находиться рядом с дочерью, и вместе с тем он проявлял искреннюю заботу о ее воспитании и образовании. Почему же в таком случае он просто не отправил ее в один из закрытых пансионов для благородных девиц, которые пользовались таким успехом среди знати, вроде заведения мисс Эффингтон, где училась она сама? Это было бы самым простым выходом, однако у Элинор возникло ощущение, что тут крылось что-то еще, некая тайная причина, которая так и останется ей неизвестна — по крайней мере на эту ночь. Элинор отвернулась от двери кабинета и продолжила свой путь по коридору.
Кухня, как еще раньше объяснил ей Фергус, находилась по соседству с главным залом, и попасть туда можно было, пройдя через крытую галерею и спустившись по небольшой винтовой лестнице в одной из угловых башен. По пути туда Элинор представляла себе это место затхлым, пахнущим плесенью и наполненным дымом. Но вместо этого она попала в просторное светлое помещение, к которому примыкали несколько других, меньших по размеру комнат, служивших буфетной, мойкой и винным погребом.
В первое же мгновение, как только она переступила порог, приятное тепло очага, выложенного из кирпичей в виде арки, окутало ее со всех сторон, маня к себе, словно руки, распростертые для объятий. В воздухе чувствовался слабый запах сухого торфа, использовавшегося для растопки; к нему примешивался аромат пряных трав, подвешенных к крюкам на низких потолочных балках. Разнообразные металлические горшки, а также всевозможная кухонная утварь выстроились аккуратными рядами вдоль девственно-чистых, выбеленных известью стен, а всю середину кухни занимал огромный дубовый стол на козлах. Увидев на нем маленький чайник, Элинор взяла его, наполнила свежей водой из стоявшего рядом глиняного кувшина, затем разворошила тлеющие угольки в почерневшем от сажи очаге, подбросила туда еще брикет торфа и подвесила чайник на металлический крюк над огнем.
Дожидаясь, пока вода в чайнике закипит, Элинор окинула взглядом комнату в поисках чая и вскоре обнаружила его в маленькой деревянной коробке с крышкой, убранной в дубовый буфет у стены. Кроме того, она нашла там несколько фарфоровых чайников для заварки и чашки. Выложив все, что ей было нужно, на стол, она сняла с крюка чайник с кипятком и взялась за приготовление ароматного напитка, старательно отсчитывая черные листочки, прежде чем дать заварке настояться.
Тут ей пришло в голову, что на кухне может найтись что-нибудь к чаю. Элинор обернулась и едва не ахнула, когда увидела за своей спиной незнакомую женщину, которая стояла в дверном проеме, молча наблюдая за ней.
— О Господи! — вырвалось у нее. — Я даже не заметила, как вы вошли.
Та в ответ только пожала плечами.
— Мне показалось, что кто-то возится у меня на кухне.
Вошедшая была женщиной средних лет, довольно полной, в простой льняной ночной рубашке, завязанной под подбородком и доходившей ей до лодыжек. Светлые с проседью волосы цвета спелой пшеницы были заплетены в одну толстую косу.
— Прошу прощения, если я вас разбудила. Видите ли, я…
— Вы, должно быть, новая гувернантка, — заметила женщина, проходя в кухню босиком. Подобрав оставленный Элинор кувшин с водой, она поместила его на прежнее место, быстро проведя рукой по поверхности стола, словно для того, чтобы смахнуть с него разбросанные крошки. — А я Майри Мораг Макафи — кухарка, домоправительница и настоящий тиран этого замка. — Тут она обернулась и посмотрела на Элинор, которая, должно быть, выглядела смущенной оттого, что ее застали на чужой территории. — Впрочем, если вы согласитесь выпить со мной чашечку чая, вы можете звать меня просто Майри, — добавила она, сопровождая свои слова широкой добродушной улыбкой.
У Элинор тут же отлегло от сердца.
— Меня зовут Эл… то есть Нелл, и да, я охотно принимаю ваше предложение.
Кухарка как-то странно посмотрела на нее.
— Хорошо, пусть будет Нелл.
Майри достала из буфета вторую чашку, а Элинор между тем, отцедив листья и разлив чай, отнесла обе чашки к небольшому столику с двумя стульями, уютно расположившемуся в углу кухни, поближе к лунному свету, который проникал сюда сквозь высокое окно. Майри последовала за ней, захватив по пути баночку с маслянистым песочным печеньем и поставив ее на стол между ними.
— Вы еще слишком молоды, чтобы служить гувернанткой, — заметила Майри, кусая печенье и присматриваясь к Элинор при свете луны. — Неужели вы так и не смогли найти себе мужа, дитя мое?
Элинор невольно насторожилась при этом напоминании о Ричарде и о вероломстве ее родных — вещах, которые, как она, к своему удивлению, обнаружила, не приходили ей на ум в течение всего дня. Такого еще не случалось с ней с тех самых пор, как она покинула Скайнегол.
— У меня нет желания выходить замуж, — ответила она уклончиво.
— Гм… — Майри задумчиво кивнула. — Непростое решение в вашем юном возрасте. Что же он такого натворил? Неужели он разбил ваше бедное сердечко? Сбежал от вас к другой девушке?
— Нет, ничего подобного. — Элинор не поднимала глаз от стола, уставившись в свою чашку. — Просто мы не подошли друг другу.
— Понимаю, — ответила Майри, бросив на нее недоверчивый взгляд. — Что ж, хорошо, что вы убедились в этом еще до того, как предстать перед алтарем, иначе вы кончили бы так же, как моя младшая дочь Алис, которая вышла замуж за безнадежного лентяя только потому, что она отказывалась замечать что-либо, кроме его красивых голубых глаз.
Кухарка отпила глоток горячего дымящегося чая, зажмурила глаза и улыбнулась.
— Ах, дитя мое, какая отменная у вас получилась заварка! Даже я бы так не смогла. И где вы научились так хорошо готовить чай?
— У мисс Эффи… — Элинор оборвала фразу на полуслове.
Добродушные глаза Майри блеснули в свете пламени очага.
— Ну, должна признать, что, кем бы эта самая мисс… э-э… Фи ни была, она, бесспорно, знает, с какой стороны подойти к чайнику.
Элинор невольно улыбнулась в ответ на шутку собеседницы. Та произвела на нее приятное впечатление.
— Весь секрет состоит в том, чтобы сначала нагреть стенки чайника, обдав их кипятком, прежде чем дать листьям настояться.
Майри уставилась на нее.
— Вот как? — Впрочем, сейчас ее больше занимал не чай и даже не таинственная мисс Фи. — И откуда же вы родом? Никак, из самого Лондона?
— Я… э-э… — Прежде чем Элинор успела ответить, Майри неожиданно взяла обе ее руки в свои, разглядывая их при свете луны.
— Что ж, откуда бы вы ни приехали сюда, совершенно очевидно, что вы никогда прежде не работали. Видите, какая гладкая у вас кожа на руках — ни одной мозоли. Единственной женщиной, у которой я видела такие же мягкие и холеные руки, была покойная жена нашего хозяина, красавица леди Джорджиана. Принимая во внимание вашу изысканную речь и нежную кожу, я склонна думать, что вы и сами не из простых. — Тут она присмотрелась к Элинор внимательнее. — Но вот что могло понадобиться леди из общества на таком уединенном острове, как наш?
Судя по испытующему взгляду женщины, та явно хотела от нее большего, чем Элинор готова была открыть в ту минуту. Поэтому девушка быстро отодвинулась от нее, сделав вид, будто подносит к губам чашку.
— Когда я была еще совсем юной, моя мать всегда настаивала на том, чтобы я носила перчатки. Ей это почему-то казалось очень важным.
Майри медленно кивнула в знак понимания и не стала ничего больше выпытывать у Элинор. Вместо этого она произнесла:
— Что ж, должна признать, вы очень храбрая девушка, раз проделали такой далекий путь, лишь бы скрыться от вашего незадачливого поклонника. Так или иначе, я очень рада тому, что вы здесь. Нашей бедняжке, мисс Джулиане, нужно, чтобы кто-то был с ней рядом. Она чувствует себя такой одинокой и заброшенной после смерти ее дорогой матушки. И каким счастьем будет для нас всех снова услышать в этих пустых каменных коридорах детский смех!
Слова Майри застали Элинор врасплох. До сих пор она почему-то полагала, что девочка была немой от рождения.
— Вы хотите сказать, что Джулиана прежде разговаривала?
— О да, дитя мое! Бывало, она приходила сюда на кухню каждый день и болтала со мной часами, пока я занималась выпечкой. Даже когда она помогала мне раскатывать тесто для овсяных лепешек, она забрасывала меня вопросами — уж такая любопытная, просто сладу нет! Но с тех пор как девочка потеряла мать, никто не слышал от нее ни единого слова. — Майри отпила глоток чая и сочувственно покачала головой.
Теперь уже настала очередь Элинор испытующе взглянуть на собеседницу.
— Майри, а как давно скончалась леди Данвин?
Майри горестно вздохнула, после чего ответила:
— Это произошло три года назад, и пока вы сами не приступили ко мне с расспросами, я скажу вам то, о чем не знает никто. Она просто исчезла, однажды отправившись на прогулку по острову, и с того дня ее никто не видел. Был ли то несчастный случай или же леди Данвин покончила с собой, никому не известно. — Она прервалась на миг. — Никому, кроме мисс Джулианы, которая уже никогда не расскажет нам об этом.
— Выходит, Джулиана знает, что случилось с леди Данвин?
— Не берусь утверждать наверняка, но она была вместе со своей матерью, когда та пропала.
Элинор невольно вспомнились слова миссис Макивер, жены хозяина гостиницы в Обане: «Он лишил свою дочь дара речи, дабы она не могла открыть всем правду о его злодеяниях».
— Значит, не исключено, что Джулиана просто боится говорить?
Майри сразу догадалась, что подразумевала Элинор, и строго покачала головой:
— Ох, дитя мое, не верьте этим досужим сплетникам с Большой земли, которые повсюду болтают, будто бы его светлость избавился от своей жены. Я-то помню, как убивался хозяин, когда ее не стало. И ни он, ни мисс Джулиана с того дня уже никогда не были прежними.
Майри допила чай и поставила чашку на стол, после чего с решительным видом кивнула.
— Но теперь, когда вы прибыли на остров, все должно встать на свои места. — Она посмотрела прямо в глаза Элинор. — Я это чувствую. Именно вам суждено излечить душевные раны мисс Джулианы.
— Мне? Я здесь всего лишь гувернантка, к тому же, судя по всему, временная. Джулиана даже не смотрит в мою сторону, когда я с ней разговариваю. Порой я задаюсь вопросом, слышит ли она меня вообще.
Майри улыбнулась.
— О да, дитя мое, она вас слышит. Этот ребенок слышит все. Правда, в это трудно поверить, но мисс Джулиана где-то рядом, спрятавшись за своим молчанием как за стеной. Я уже не раз замечала это в ее глазах, хотя она сама отчаянно пытается это скрыть. Просто ей нужен кто-нибудь, кто бы помог ей снова обрести дар речи, и этим человеком станете вы, мисс.
— Но ведь вы меня даже не знаете!
— Мне и не нужно знать вас, дитя мое. Не далее как три ночи назад я молилась святому Колумбе, покровителю острова, чтобы нашей бедной малышке послали с небес ангела, который спасет ее. И вот вы здесь, — закончила она с ободряющей улыбкой. — Ну как тут не увидеть волю провидения? Ваш приезд сюда — это только начало. Да, новое начало и новая надежда для всех нас.
Прошел почти час, прежде чем Элинор наконец покинула уютную кухню с теплым очагом и поднялась по извилистым лестницам обратно в свою спальню.
Майри, как она решила для себя очень скоро после их первого знакомства, была женщиной, обладавшей врожденной сердечной теплотой и житейской мудростью, и ее радушие смягчило недавние тревоги и мрачные предчувствия Элинор. После нескольких заданных как бы невзначай вопросов Майри смирилась с нежеланием Элинор обсуждать свое прошлое и перевела разговор на другие темы, поведав ей во всех подробностях о жизни в замке Данвин, посетовав на уединенность острова и непредсказуемость погоды на Гебридах и, что самое главное, показав, куда она убрала коробку с песочным печеньем на тот случай, если Элинор ночью вдруг захочется, по ее собственному выражению, «заморить червячка».
К тому времени когда Элинор вернулась к себе наверх, настала полночь. Свет, который она раньше заметила под дверью кабинета виконта, уже погас, остался лишь слабый отблеск мерцающего пламени камина.
Элинор направилась к себе в спальню, расположенную на одном этаже с детской, однако, не заходя внутрь, остановилась, глядя на дверь в комнату Джулианы чуть дальше по коридору. Она вспомнила, как еще девочкой всегда чувствовала себя в большей безопасности, просыпаясь каждое утро оттого, что первые лучи рассвета проникали в ее спальню через открытую дверь, и даже воображая при этом, что то был свет лампы мифического стоокого великана Аргуса, стоявшего возле нее на страже. Возможно, таким способом ей удастся успокоить Джулиану, когда та проснется рано утром. С этой мыслью Элинор двинулась по коридору к двери Джулианы.
Она осторожно повернула ручку, чтобы не разбудить девочку. В комнате царил полный мрак, однако она оставила зажженную свечу на столе в коридоре и встала так, чтобы ее свет падал на постель Джулианы в глубине спальни. Когда Элинор наконец смогла различить смутные очертания предметов, она так и застыла на месте от ужаса.
Постель была пуста!
Элинор проследовала через всю комнату, откинув ставшие ненужными одеяла.
— Джулиана?
Ответа не последовало.
Элинор вернулась в коридор, чтобы взять свечу, после чего тщательно обыскала всю спальню, посмотрев в кресле в углу и даже заглянув в шкаф, однако Джулианы нигде не было видно. Она снова окликнула ее, лишь потом осознав, насколько бесполезно ждать ответа от немого ребенка. Сердце в ее груди отчаянно забилось. Она не успела пробыть в должности гувернантки и нескольких часов, как уже потеряла свою подопечную.
В приступе отчаяния Элинор еще раз заглянула под постель, прежде чем вернуться в коридор. Там она остановилась на миг, пытаясь собраться с мыслями. В конце концов, успокаивала она себя, Джулиана не потерялась. Она находилась у себя дома, в безопасном месте, расположенном высоко над землей. Здесь ей ничто не угрожает. Сейчас не мрачные времена средневековья, когда воины из враждебного клана могли ворваться в замок посреди ночи, чтобы убивать и грабить, а начало девятнадцатого столетия. Кровавая наследственная вражда давно осталась в прошлом. Джулиана находилась где-то здесь, в замке, и все, что требовалось от Элинор, — это ее найти.
Перед тем как спуститься вниз по лестнице, Элинор проверила сначала свою спальню, а затем классную комнату, однако безуспешно. Джулианы там не было.
Вернувшись по собственным следам, Элинор спустилась по первому лестничному пролету и оказалась этажом ниже, где находились остальные спальни. Она не знала в точности, которая из них принадлежала виконту, однако, как бы ни претила ей мысль о том, чтобы разбудить его посреди ночи с известием об исчезновении дочери, она решила его потревожить, так как не знала расположения комнат в замке.
Первые две двери, к которым она приблизилась, оказались запертыми, и на ее тихий стук не последовало никакого ответа. Оставались всего две двери в самом конце коридора. Элинор направилась к той из них, что находилась по левую сторону от нее, и уже подняла руку, но тут заметила, что дверь слегка приоткрыта. Поэтому Элинор без стука распахнула ее и тихо переступила порог.
Спальня, в которую она попала, судя по ее убранству и приятному слабому запаху лаванды, явно принадлежала женщине. Большая часть мебели в ней была накрыта чехлами от пыли, и достаточно было одного беглого взгляда при лунном свете в сторону камина, чтобы понять, что им уже давно никто не пользовался.
Светлые драпировки балдахина над постелью, кровать на изящных тонких ножках, аромат духов, все еще витавший в воздухе, — Элинор не нужно было дальше осматривать комнату, чтобы догадаться, что она очутилась в бывшей спальне виконтессы. Все в этом месте говорило о мягком, склонном к уединению характере его хозяйки, и когда Элинор направилась прямо к кровати, стоявшей по другую сторону комнаты, то не удивилась, обнаружив, что там кто-то есть.
Джулиана спала поперек кровати, по-детски свернувшись в клубочек под смятым покрывалом и крепко сжимая в объятиях куклу, которую Элинор заметила еще раньше в детской. В слабом сиянии свечи выражение лица девочки казалось спокойным и безмятежным, словно у маленького ангела, тоска, омрачавшая ее глаза при свете дня, исчезла под благостным покровом сна.
По-видимому, Джулиана приходила сюда, чтобы обрести тот покой, которого не могла найти больше нигде. Глядя на безмятежно спавшего ребенка, Элинор так и не смогла ее разбудить, а тем более приказать подняться наверх. Но в то же время она не могла оставить ее здесь одну, поэтому Элинор задула свечу, поставила дымящийся огарок на столик рядом с кроватью и бесшумно улеглась на перину рядом с девочкой.
Глава 4
Гэбриел сидел, молча глядя на пламя в камине и любуясь золотисто-янтарными бликами в рюмке с бренди. Была уже почти полночь. Он находился один в полутьме своего кабинета, положив локти на резные подлокотники кресла и вытянув перед собой ноги.
С развязанным, болтавшимся на шее галстуком и закатанными рукавами батистовой рубашки, со стороны он мог показаться знатным лордом, наслаждающимся отдыхом, если бы не хмурая складка в уголках губ да некий налет тревоги, тяжким грузом давивший ему на плечи.
Все последние часы после ужина Гэбриел провел сначала за письменным столом, просматривая отчеты по поместью, а затем в своем кресле, прислушиваясь к возне обитателей замка, которые готовились ко сну — закрывали двери, гасили свечи, проверяли задвижки на окнах, чтобы те внезапно не распахнулись от сильных порывов ветра, дувшего со стороны залива. Ливень за окном уже утих, перейдя в слабый моросящий дождик, и прошло более часа с тех пор, как до него в последний раз донесся звук шагов — без сомнения, его слуги Фергуса, который прошаркал из главного зала в свою спальню, находившуюся в противоположной башне замка.
День выдался долгим и хлопотным, и Гэбриел понимал, что ему уже давно следовало быть в постели. Впереди еще предстоял сбор урожая, за которым следовала долгая холодная зима. Нужно было позаботиться о снабжении жителей острова и домашнего скота всем необходимым на ближайшие суровые месяцы. Однако сон не спешил прийти к Темному виконту Данвина.
Всю ночь, даже тогда, когда он возился со своими бумагами, мысли Гэбриела были поглощены событиями дня. Отсутствующее выражение черных глаз Джулианы за ужином в тот вечер, горестные воспоминания о том, что навсегда осталось в прошлом, до сих пор бередили ему душу, не давая покоя.
Неужели действительно прошло всего три года с тех пор, как с губ этого прелестного ребенка лился звонкий смех, словно первые брызги солнечного света, пробивавшиеся из-за туч после грозы? Теперь ему уже с трудом верилось в то, что когда-то его дочурка пела дивным ангельским голоском, и даже просто слышать, как она зовет его папой, было для него самой желанной наградой. Огоньки, сверкавшие в ее глазах, казались ему ярче звезды на небе, и каждый день приносил с собой новые и все более захватывающие приключения…
До тех пор пока сама судьба не явилась, чтобы напомнить о том, что ему придется дорого заплатить за его безрассудную попытку обрести счастье, отняв у его дочери ее чудесный голос, а у его молодой жены — жизнь.
Леди Джорджиане Алвингтон было всего семнадцать лет, когда Гэбриел впервые увидел ее в Лондоне посреди переполненного людьми бального зала, похожую на хрупкий золотистый цветок. Это произошло весной, в самом начале очередного бурного лондонского сезона, и он тогда только что вернулся с Иберийского полуострова, получив известие о безвременной кончине своего брата Малкольма.
С развязанным, болтавшимся на шее галстуком и закатанными рукавами батистовой рубашки, со стороны он мог показаться знатным лордом, наслаждающимся отдыхом, если бы не хмурая складка в уголках губ да некий налет тревоги, тяжким грузом давивший ему на плечи.
Все последние часы после ужина Гэбриел провел сначала за письменным столом, просматривая отчеты по поместью, а затем в своем кресле, прислушиваясь к возне обитателей замка, которые готовились ко сну — закрывали двери, гасили свечи, проверяли задвижки на окнах, чтобы те внезапно не распахнулись от сильных порывов ветра, дувшего со стороны залива. Ливень за окном уже утих, перейдя в слабый моросящий дождик, и прошло более часа с тех пор, как до него в последний раз донесся звук шагов — без сомнения, его слуги Фергуса, который прошаркал из главного зала в свою спальню, находившуюся в противоположной башне замка.
День выдался долгим и хлопотным, и Гэбриел понимал, что ему уже давно следовало быть в постели. Впереди еще предстоял сбор урожая, за которым следовала долгая холодная зима. Нужно было позаботиться о снабжении жителей острова и домашнего скота всем необходимым на ближайшие суровые месяцы. Однако сон не спешил прийти к Темному виконту Данвина.
Всю ночь, даже тогда, когда он возился со своими бумагами, мысли Гэбриела были поглощены событиями дня. Отсутствующее выражение черных глаз Джулианы за ужином в тот вечер, горестные воспоминания о том, что навсегда осталось в прошлом, до сих пор бередили ему душу, не давая покоя.
Неужели действительно прошло всего три года с тех пор, как с губ этого прелестного ребенка лился звонкий смех, словно первые брызги солнечного света, пробивавшиеся из-за туч после грозы? Теперь ему уже с трудом верилось в то, что когда-то его дочурка пела дивным ангельским голоском, и даже просто слышать, как она зовет его папой, было для него самой желанной наградой. Огоньки, сверкавшие в ее глазах, казались ему ярче звезды на небе, и каждый день приносил с собой новые и все более захватывающие приключения…
До тех пор пока сама судьба не явилась, чтобы напомнить о том, что ему придется дорого заплатить за его безрассудную попытку обрести счастье, отняв у его дочери ее чудесный голос, а у его молодой жены — жизнь.
Леди Джорджиане Алвингтон было всего семнадцать лет, когда Гэбриел впервые увидел ее в Лондоне посреди переполненного людьми бального зала, похожую на хрупкий золотистый цветок. Это произошло весной, в самом начале очередного бурного лондонского сезона, и он тогда только что вернулся с Иберийского полуострова, получив известие о безвременной кончине своего брата Малкольма.