Страница:
– Мне передали, что вы здесь по делу о пропавшем человеке, – подсказал Ребус.
Она моргнула, возвращаясь к реальности:
– Моя дочь Салли.
– И когда она пропала?
– В канун тысяча девятьсот девяносто девятого.
– И с тех пор никаких известий?
Женщина покачала опущенной головой.
– Примите мои соболезнования, – сказал Ребус.
– Но я не сдаюсь. – Хазлитт глубоко вздохнула и посмотрела ему в глаза. – Не могу, пока не узнаю правду.
– Я вас понимаю.
Выражение ее глаз немного смягчилось.
– Я столько раз слышала точно такие слова…
– Не сомневаюсь. – Он повернулся к окну. – Слушайте, я собирался выйти покурить – может, составите мне компанию?
– Откуда вы знаете, что я курю?
– Я видел, что́ у вас в сумочке, миссис Хазлитт, – ответил он, увлекая ее к двери.
Они прошли по подъездной дорожке до магистрали. Она отказалась от предложенных им «Силк кат», предпочтя собственные сигареты с ментолом. Когда его дешевая зажигалка не сработала, она выудила из сумочки свою «Зиппо».
– Я мало видел женщин с такими зажигалками, – заметил он.
– Она принадлежала моему мужу.
– Принадлежала?
– После исчезновения Салли он только год и продержался. Доктора решили, что тромб. Не напишешь же в свидетельстве о смерти «разбитое сердце».
– Салли – ваш единственный ребенок?
Хазлитт кивнула:
– Ей тогда только исполнилось восемнадцать. Через полгода должна была закончить школу. Потом собиралась в университет – хотела изучать английский. Том был преподавателем английского…
– Том – это ваш муж?
Она кивнула:
– В доме полно книг – неудивительно, что и она этим заболела. Когда она была маленькой, Том ей всегда читал на ночь какую-нибудь историю. Однажды я вошла к ним, думая, что это какая-нибудь сказка с картинками, а он ей читал «Большие надежды». – При этом воспоминании лицо ее исказилось болезненной улыбкой. От ее сигареты оставалась добрая половина, но она бросила ее на дорогу. – Салли с друзьями сняли что-то вроде шале недалеко от Эвимора[10]. Мы сделали ей подарок на Рождество – дали деньги на ее долю.
– Миллениум, – проговорил Ребус. – Думаю, это было недешево.
– Да, недешево. Но предполагалось, что поедут четверо, а в компанию втиснулись еще двое. Так что вышло дешевле.
– Она была лыжницей?
Хазлитт отрицательно покачала головой:
– Я знаю, Эвимор этим и знаменит, и по меньшей мере две девушки катались на лыжах, но Салли хотела просто развлечься. Они поехали в город – у них были приглашения на две вечеринки. Они все думали, что она на другой. Никто ни с кем не ссорился, ничего такого.
– Она там выпивала?
– Наверно. – Хазлитт застегнула куртку: на улице было холодно. – Я ждала от нее звонка в полночь, хотя и знала, что у нее даже в хорошую погоду барахлит телефон. Утром друзья решили, что она с кем-то познакомилась и теперь где-то отсыпается. – Она резко остановилась и посмотрела ему в глаза. – Хотя это на нее не похоже.
– А кавалер у нее был?
– Они расстались осенью. Его тогда допрашивали.
Ребус совсем не помнил этого дела. Правда, Эвимор был далеко на севере от Эдинбурга.
– Нам с Томом пришлось ехать в Шотландию…
– Откуда? – перебил ее Ребус.
Он слышал ее английский акцент, но почему-то решил, что она эдинбурженка.
– Из Лондона. Крауч-Энд[11] – знаете? – (Ребус покачал головой.) – Нам повезло – родители Тома помогли нам купить дом, как только мы поженились. Они неожиданно разбогатели. – Она помолчала. – Извините. Я знаю, что все это к делу не относится.
– Никак вам это уже говорили?
– Очень многие полицейские, – признала она с очередной горькой улыбкой.
– И как же вы вышли на инспектора Маграта? – с искренним любопытством спросил Ребус.
– Я говорила со всеми – с теми, кто находил для меня время. Имя инспектора Маграта упоминалось в газете. Он специализировался в нераскрытых преступлениях. И после второго случая… – Она увидела, что теперь завладела его вниманием, и глубоко вздохнула, словно готовилась декламировать наизусть. – Май две тысячи второго года. Дорога А – восемьсот тридцать четыре близ Стратпеффера. Ее звали Бриджид Янг. Ей было тридцать четыре, и она работала аудитором. Она припарковала машину у дороги – покрышка спустила. С тех пор ее никто не видел. Столько людей пропадает каждый год…
– Но этот случай чем-то выделялся?
– Так ведь это та же самая дорога.
– Разве?
– Стратпеффер чуть в стороне от А-девять – взгляните на карту, если не верите.
– Да я не спорю, – сказал Ребус.
Она внимательно посмотрела на него:
– Узнаю этот тон. Он означает, что вы начинаете думать, будто я свихнулась.
– Но это факт или нет?
Она проигнорировала его и продолжила:
– Третий случай произошел в две тысячи восьмом на самой А-девять – в магазине товаров для садоводства между Стирлингом и Ох… – Она нахмурилась. – Местечко, где отель «Глениглс».
– Охтерардер?
Она кивнула:
– Двадцатидвухлетняя Зоуи Беддоус. Ее машина оставалась на парковке целый день. А потом и следующий.
Тогда и возникли подозрения.
Ребус докурил сигарету до фильтра.
– Миссис Хазлитт… – начал было он, но она выставила ладонь.
– Я это столько раз слышала, что прекрасно знаю, что вы хотите сказать. Никаких улик нет, тела не обнаружены – значит, по мнению полиции, и преступления не было. Я всего лишь мать, и все мои способности убеждать сгинули вместе с единственной дочерью. Неужели этого мало, инспектор?
– Я не инспектор, – тихо ответил он. – Прежде был, а теперь в отставке. Работаю в полиции в гражданском статусе. И занимаемся мы только нераскрытыми преступлениями, а все остальное – вне моей компетенции. Так что вряд ли я могу быть вам полезен.
– А что же это, как не раскрытые дела? – Ее голос зазвенел и слегка задрожал.
– Может быть, я найду, с кем вам лучше поговорить.
– Вы имеете в виду криминальную полицию?
Она дождалась его кивка. Обхватив себя руками, она отвернулась от него.
– Я только что оттуда. На меня там и смотреть не стали.
– Может быть, если с ним сначала поговорю я… – Ребус полез в карман за телефоном.
– Не с ним – с ней. Она сказала, что ее зовут Кларк. – Она вновь повернулась к нему. – Понимаете, это повторилось. И случится опять. – Она замолчала и смежила веки. По ее щеке покатилась слеза. – Салли была только первая…
2
3
4
Она моргнула, возвращаясь к реальности:
– Моя дочь Салли.
– И когда она пропала?
– В канун тысяча девятьсот девяносто девятого.
– И с тех пор никаких известий?
Женщина покачала опущенной головой.
– Примите мои соболезнования, – сказал Ребус.
– Но я не сдаюсь. – Хазлитт глубоко вздохнула и посмотрела ему в глаза. – Не могу, пока не узнаю правду.
– Я вас понимаю.
Выражение ее глаз немного смягчилось.
– Я столько раз слышала точно такие слова…
– Не сомневаюсь. – Он повернулся к окну. – Слушайте, я собирался выйти покурить – может, составите мне компанию?
– Откуда вы знаете, что я курю?
– Я видел, что́ у вас в сумочке, миссис Хазлитт, – ответил он, увлекая ее к двери.
Они прошли по подъездной дорожке до магистрали. Она отказалась от предложенных им «Силк кат», предпочтя собственные сигареты с ментолом. Когда его дешевая зажигалка не сработала, она выудила из сумочки свою «Зиппо».
– Я мало видел женщин с такими зажигалками, – заметил он.
– Она принадлежала моему мужу.
– Принадлежала?
– После исчезновения Салли он только год и продержался. Доктора решили, что тромб. Не напишешь же в свидетельстве о смерти «разбитое сердце».
– Салли – ваш единственный ребенок?
Хазлитт кивнула:
– Ей тогда только исполнилось восемнадцать. Через полгода должна была закончить школу. Потом собиралась в университет – хотела изучать английский. Том был преподавателем английского…
– Том – это ваш муж?
Она кивнула:
– В доме полно книг – неудивительно, что и она этим заболела. Когда она была маленькой, Том ей всегда читал на ночь какую-нибудь историю. Однажды я вошла к ним, думая, что это какая-нибудь сказка с картинками, а он ей читал «Большие надежды». – При этом воспоминании лицо ее исказилось болезненной улыбкой. От ее сигареты оставалась добрая половина, но она бросила ее на дорогу. – Салли с друзьями сняли что-то вроде шале недалеко от Эвимора[10]. Мы сделали ей подарок на Рождество – дали деньги на ее долю.
– Миллениум, – проговорил Ребус. – Думаю, это было недешево.
– Да, недешево. Но предполагалось, что поедут четверо, а в компанию втиснулись еще двое. Так что вышло дешевле.
– Она была лыжницей?
Хазлитт отрицательно покачала головой:
– Я знаю, Эвимор этим и знаменит, и по меньшей мере две девушки катались на лыжах, но Салли хотела просто развлечься. Они поехали в город – у них были приглашения на две вечеринки. Они все думали, что она на другой. Никто ни с кем не ссорился, ничего такого.
– Она там выпивала?
– Наверно. – Хазлитт застегнула куртку: на улице было холодно. – Я ждала от нее звонка в полночь, хотя и знала, что у нее даже в хорошую погоду барахлит телефон. Утром друзья решили, что она с кем-то познакомилась и теперь где-то отсыпается. – Она резко остановилась и посмотрела ему в глаза. – Хотя это на нее не похоже.
– А кавалер у нее был?
– Они расстались осенью. Его тогда допрашивали.
Ребус совсем не помнил этого дела. Правда, Эвимор был далеко на севере от Эдинбурга.
– Нам с Томом пришлось ехать в Шотландию…
– Откуда? – перебил ее Ребус.
Он слышал ее английский акцент, но почему-то решил, что она эдинбурженка.
– Из Лондона. Крауч-Энд[11] – знаете? – (Ребус покачал головой.) – Нам повезло – родители Тома помогли нам купить дом, как только мы поженились. Они неожиданно разбогатели. – Она помолчала. – Извините. Я знаю, что все это к делу не относится.
– Никак вам это уже говорили?
– Очень многие полицейские, – признала она с очередной горькой улыбкой.
– И как же вы вышли на инспектора Маграта? – с искренним любопытством спросил Ребус.
– Я говорила со всеми – с теми, кто находил для меня время. Имя инспектора Маграта упоминалось в газете. Он специализировался в нераскрытых преступлениях. И после второго случая… – Она увидела, что теперь завладела его вниманием, и глубоко вздохнула, словно готовилась декламировать наизусть. – Май две тысячи второго года. Дорога А – восемьсот тридцать четыре близ Стратпеффера. Ее звали Бриджид Янг. Ей было тридцать четыре, и она работала аудитором. Она припарковала машину у дороги – покрышка спустила. С тех пор ее никто не видел. Столько людей пропадает каждый год…
– Но этот случай чем-то выделялся?
– Так ведь это та же самая дорога.
– Разве?
– Стратпеффер чуть в стороне от А-девять – взгляните на карту, если не верите.
– Да я не спорю, – сказал Ребус.
Она внимательно посмотрела на него:
– Узнаю этот тон. Он означает, что вы начинаете думать, будто я свихнулась.
– Но это факт или нет?
Она проигнорировала его и продолжила:
– Третий случай произошел в две тысячи восьмом на самой А-девять – в магазине товаров для садоводства между Стирлингом и Ох… – Она нахмурилась. – Местечко, где отель «Глениглс».
– Охтерардер?
Она кивнула:
– Двадцатидвухлетняя Зоуи Беддоус. Ее машина оставалась на парковке целый день. А потом и следующий.
Тогда и возникли подозрения.
Ребус докурил сигарету до фильтра.
– Миссис Хазлитт… – начал было он, но она выставила ладонь.
– Я это столько раз слышала, что прекрасно знаю, что вы хотите сказать. Никаких улик нет, тела не обнаружены – значит, по мнению полиции, и преступления не было. Я всего лишь мать, и все мои способности убеждать сгинули вместе с единственной дочерью. Неужели этого мало, инспектор?
– Я не инспектор, – тихо ответил он. – Прежде был, а теперь в отставке. Работаю в полиции в гражданском статусе. И занимаемся мы только нераскрытыми преступлениями, а все остальное – вне моей компетенции. Так что вряд ли я могу быть вам полезен.
– А что же это, как не раскрытые дела? – Ее голос зазвенел и слегка задрожал.
– Может быть, я найду, с кем вам лучше поговорить.
– Вы имеете в виду криминальную полицию?
Она дождалась его кивка. Обхватив себя руками, она отвернулась от него.
– Я только что оттуда. На меня там и смотреть не стали.
– Может быть, если с ним сначала поговорю я… – Ребус полез в карман за телефоном.
– Не с ним – с ней. Она сказала, что ее зовут Кларк. – Она вновь повернулась к нему. – Понимаете, это повторилось. И случится опять. – Она замолчала и смежила веки. По ее щеке покатилась слеза. – Салли была только первая…
2
– Эй, – позвал Ребус, выходя из машины.
– В чем дело? – Инспектор криминальной полиции Шивон Кларк чуть повернула голову и посмотрела на здание, из которого только что вышла. – Дурные воспоминания не пускают?
Ребус несколько секунд разглядывал мрачный двухэтажный фасад полицейского отделения на Гейфилдсквер.
– Только приехал, – объяснил он, хотя на самом деле просидел в своем «саабе» добрых пять минут, постукивая пальцами по баранке. – Похоже, ты закончила…
– И как ты только догадался. – Она улыбнулась ему и, сделав несколько шагов вперед, клюнула его в щеку. – Как поживаешь?
– Похоже, страсть к жизни у меня так и не прошла.
– Ты имеешь в виду пьянство и никотин?
Ребус пожал плечами, улыбнулся ей в ответ, но ничего не ответил.
– Отвечая на твой вопрос: у меня сегодня поздний ланч, – сказала она. – Тут на Лейт-Уок есть кафе – я туда обычно и хожу.
– Если зовешь меня с собой, есть кое-какие условия.
– Интересно какие?
– Чтобы не было креветок и чипсов с копченым беконом.
Она, казалось, обдумывала услышанное.
– Тут может быть помеха. – Она указала на его «сааб». – Тебя оштрафуют, если ты его оставишь. На другой стороне есть платная парковка.
– Один восемьдесят в час? Ты не забывай, что я на пенсии.
– Может, поищешь на парковке?
– Предпочитаю пощекотать нервы.
– Это место для патрульных машин – я видела, как гражданских отсюда эвакуируют.
Она повернулась и пошла назад, попросив его подождать минуту. Он понял, что его сердце бьется чуть сильнее, чем обычно, и приложил к груди руку. Она была права: он не хотел входить в полицейское отделение, где работал когда-то с ней вместе вплоть до ухода на пенсию. Полжизни прослужил в полиции, и вдруг оказалось, что полиция в нем больше не нуждается. Невольно содрогнувшись, он снова вспомнил кладбище и могилу Джимми Уоллеса. Дверь распахнулась, и появилась Кларк, помахивая чем-то, чтобы ему было видно. Это был прямоугольный знак с надписью «ПОЛИЦЕЙСКОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ».
– В приемной держат на всякий случай, – пояснила она.
Он открыл машину и поставил знак за ветровое стекло.
– А ты за это, – добавила она, – угостишь меня печеной картошкой…
Не просто печеной картошкой, но с творогом и ананасовым соком. В кафе были столы с ламинированными столешницами, пластмассовыми приборами и бумажными стаканами для чая, из которых тянулись нитки чайных пакетиков.
– Высокий класс, – сказал Ребус, вытаскивая пакетик и кладя его на удивительно маленькую и тонкую салфетку.
– Ты не ешь? – спросила Кларк, профессионально надрезая картофельную кожуру.
– Слишком занят, Шивон.
– По-прежнему загораешь на раскопках?
– В море есть работенка и похуже.
– Не сомневаюсь.
– А у тебя как дела? Довольна служебным ростом?
– Нагрузка не зависит от звания.
– Ну, ты его, по крайней мере, заслужила.
Кларк не стала отрицать. Вместо этого она отхлебнула чая и набрала на вилку творога. Ребус попытался вспомнить, сколько они проработали вместе… на самом деле, не так уж долго в исторической перспективе. Но в последнее время они виделись довольно редко. У нее был «друг», который жил в Ньюкасле. Уик-энды она часто проводила там. И все же иногда находила время позвонить ему или отправить эсэмэску, а он придумывал какой-нибудь предлог, чтобы им не встречаться, так толком и не зная почему, хотя на ее послания отвечал.
– Послушай, ты же не можешь откладывать это вечно, – сказала она наконец, взмахнув перед ним пустой вилкой.
– Откладывать – что?
– Ты собираешься о чем-то попросить.
– Попросить? Неужели старый приятель не может заглянуть просто так, чтобы поговорить?
Она разглядывала его, медленно жуя.
– Ну хорошо, – согласился он. – Речь идет о женщине, которая заходила к тебе сегодня рано утром.
– Салли Хазлитт?
– Салли – это имя дочери, – поправил он. – А ты говорила с Ниной.
– После чего она бегом понеслась к тебе? Откуда она знала?
– Что знала?
– Что мы были коллегами.
Ему показалось, что она хотела сказать «близкими коллегами». Но она предпочла просто «коллег». Точно так же как раньше употребила слово «гражданских».
– Она ничего такого не знала. Прежде наш отдел возглавлял некто Маграт – его-то она и искала.
– Искала сочувствия? – предположила Кларк.
– У нее двенадцать лет назад пропала дочь.
Кларк оглядела заполненное кафе, чтобы убедиться, что их никто не слышит, но потом все равно понизила голос:
– Мы оба знаем, что ей давно пора об этом забыть. Может быть, это уже невозможно. Но ей нужен доктор, а не мы.
Несколько секунд оба молчали. Кларк, казалось, потеряла интерес к тому, что осталось у нее на тарелке. Ребус кивнул, показывая на остатки еды.
– Это мне обошлось в два девяносто пять, – посетовал он. – Она, похоже, решила, что ты слишком легко от нее отмахнулась.
– Ты уж меня прости, но я не всегда милая и добрая в половине девятого утра.
– Но ты ее выслушала?
– Конечно. – И?
– Что «и»?
Ребус выдержал паузу. Мимо кафе спешили люди. Наверняка у каждого было о чем поплакать, вот только жилеток не находилось.
– И как расследование? – спросил он наконец.
– Какое?
– По той пропавшей девушке. Я думаю, об этом она тебе успела сказать…
– Она сообщила в приемной, что у нее есть информация. – Кларк вытащила из жакета записную книжку, открыла. – Салли Хазлитт, – речитативом проговорила она, – Бриджид Янг, Зоуи Беддоус. Эвимор, Стратпеффер, Охтерардер. Тысяча девятьсот девяносто девятый, две тысячи второй, две тысячи восьмой. – Она захлопнула книжку. – Ты не хуже меня знаешь, как все это призрачно.
– В отличие от картофельной кожуры, – возразил Ребус. – И да, я согласен: дело, судя по всему, призрачное.
Так расскажи мне, что к нему добавилось.
Кларк покачала головой:
– Только не при таком понимании.
– Ну хорошо, ничего не добавилось. Расскажи просто об исчезновении.
– Три дня назад. Так что есть большая вероятность, что она придет домой и спросит, с чего весь этот шум.
Кларк встала, подошла к прилавку и вернулась с утренним номером «Ивнинг ньюс». Фотография была на пятой странице: нахмурившаяся девушка лет пятнадцати с длинными черными волосами и челкой, почти закрывающей глаза.
– Аннет Маккай, – продолжила Кларк, – известная друзьям как «Зельда», это из компьютерной игры. – Она увидела выражение лица Ребуса. – Люди нынче играют в компьютерные игры, им незачем идти в паб и бросать в автоматы монетки.
– В тебе всегда была эта стервозная черточка, – пробормотал он, возвращаясь к чтению.
– Она села в автобус до Инвернесса – ехала туда на вечеринку, – продолжила Кларк. – Пригласил какой-то сетевой знакомый. Мы проверили – все сходится. Но она сказала водителю, что ей плохо. Тот остановился на заправке в Питлохри, и она вышла. Следующий автобус ожидался часа через два, но она сказала водителю, что, наверно, проголосует на дороге.
– До Инвернесса она так и не добралась, – сказал Ребус, снова глядя на фото.
«Надутая» – вот подходящее слово. Но на его взгляд, она переигрывала. Копировала стиль и выражение, а на самом деле была совсем другой.
– Как дела в семье? – спросил он.
– Не очень. Школу прогуливала, попадалась на наркотиках. Родители расстались. Отец в Австралии, мать живет в Лохэнде с тремя братьями Аннет.
Ребус знал Лохэнд: не лучший район в городе, но этот эдинбургский адрес объяснял, почему дело ведет Кларк. Он закончил читать, но газету оставил развернутой на столе.
– С мобильника ничего?
– Только фотография, которую она отправила какому-то знакомому.
– Что за фотография?
– Холмы… поля. Возможно, это окраина Питлохри. – Кларк смотрела на него. – Тебе здесь и вправду нечего делать, Джон, – проговорила она без всякого сочувствия.
– А кто сказал, что я хочу что-то делать?
– Ты забыл, что я тебя неплохо знаю.
– Может, я изменился.
– Может, и изменился. Но в этом случае кому-то придется опровергнуть слухи, которые до меня доходят.
– И что же это за слухи?
– Что ты решил восстановиться в конторе.
– Кому нужен такой старый пердун?
– Отличный вопрос. – Она отодвинула тарелку. – Мне пора возвращаться.
– И ты не оценила?
– Что я должна оценить?
– То, что я не затащил тебя в первый попавшийся паб?
– Вообще-то, нам не попалось ни одного паба.
– Наверное, дело в этом, ты права, – сказал Ребус, кивнув самому себе.
Когда они вернулись на Гейфилд-сквер, он открыл свой «сааб» и хотел было возвратить ей знак.
– Оставь себе, – возразила она. – Может пригодиться.
Затем она удивила его, обняв и клюнув в щеку на прощание, после чего исчезла в отделении. Ребус уселся в машину, положил знак на пассажирское сиденье и посмотрел на него.
ПОЛИЦЕЙСКОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ.
Все ли тут правильно? И что ему не нравится, скажем, в РАССЛЕДОВАНИИ ПОЛИЦЕЙСКОГО? Или просто в ПОЛИЦЕЙСКОМ? Он уставился на это слово – вся жизнь в полиции, но чем дальше, тем чаще он задавал себе вопрос: что такое полиция и что их связывает. «Тебе здесь и вправду нечего делать…» Звякнула эсэмэска.
«Снова я виноват или ты пошел на мировой рекорд по самому долгому перекуру?»
Опять Коуэн. Ребус решил не отвечать. Вместо этого он вытащил из кармана визитку – он обменялся визитками с Ниной Хазлитт. С одной стороны были записаны координаты инспектора Грегора Маграта, с другой – нацарапан номер телефона, а ниже – имя: Хазлитт. Он положил визитку на сиденье рядом с собой, подсунул под пластиковый знак и завел двигатель.
– В чем дело? – Инспектор криминальной полиции Шивон Кларк чуть повернула голову и посмотрела на здание, из которого только что вышла. – Дурные воспоминания не пускают?
Ребус несколько секунд разглядывал мрачный двухэтажный фасад полицейского отделения на Гейфилдсквер.
– Только приехал, – объяснил он, хотя на самом деле просидел в своем «саабе» добрых пять минут, постукивая пальцами по баранке. – Похоже, ты закончила…
– И как ты только догадался. – Она улыбнулась ему и, сделав несколько шагов вперед, клюнула его в щеку. – Как поживаешь?
– Похоже, страсть к жизни у меня так и не прошла.
– Ты имеешь в виду пьянство и никотин?
Ребус пожал плечами, улыбнулся ей в ответ, но ничего не ответил.
– Отвечая на твой вопрос: у меня сегодня поздний ланч, – сказала она. – Тут на Лейт-Уок есть кафе – я туда обычно и хожу.
– Если зовешь меня с собой, есть кое-какие условия.
– Интересно какие?
– Чтобы не было креветок и чипсов с копченым беконом.
Она, казалось, обдумывала услышанное.
– Тут может быть помеха. – Она указала на его «сааб». – Тебя оштрафуют, если ты его оставишь. На другой стороне есть платная парковка.
– Один восемьдесят в час? Ты не забывай, что я на пенсии.
– Может, поищешь на парковке?
– Предпочитаю пощекотать нервы.
– Это место для патрульных машин – я видела, как гражданских отсюда эвакуируют.
Она повернулась и пошла назад, попросив его подождать минуту. Он понял, что его сердце бьется чуть сильнее, чем обычно, и приложил к груди руку. Она была права: он не хотел входить в полицейское отделение, где работал когда-то с ней вместе вплоть до ухода на пенсию. Полжизни прослужил в полиции, и вдруг оказалось, что полиция в нем больше не нуждается. Невольно содрогнувшись, он снова вспомнил кладбище и могилу Джимми Уоллеса. Дверь распахнулась, и появилась Кларк, помахивая чем-то, чтобы ему было видно. Это был прямоугольный знак с надписью «ПОЛИЦЕЙСКОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ».
– В приемной держат на всякий случай, – пояснила она.
Он открыл машину и поставил знак за ветровое стекло.
– А ты за это, – добавила она, – угостишь меня печеной картошкой…
Не просто печеной картошкой, но с творогом и ананасовым соком. В кафе были столы с ламинированными столешницами, пластмассовыми приборами и бумажными стаканами для чая, из которых тянулись нитки чайных пакетиков.
– Высокий класс, – сказал Ребус, вытаскивая пакетик и кладя его на удивительно маленькую и тонкую салфетку.
– Ты не ешь? – спросила Кларк, профессионально надрезая картофельную кожуру.
– Слишком занят, Шивон.
– По-прежнему загораешь на раскопках?
– В море есть работенка и похуже.
– Не сомневаюсь.
– А у тебя как дела? Довольна служебным ростом?
– Нагрузка не зависит от звания.
– Ну, ты его, по крайней мере, заслужила.
Кларк не стала отрицать. Вместо этого она отхлебнула чая и набрала на вилку творога. Ребус попытался вспомнить, сколько они проработали вместе… на самом деле, не так уж долго в исторической перспективе. Но в последнее время они виделись довольно редко. У нее был «друг», который жил в Ньюкасле. Уик-энды она часто проводила там. И все же иногда находила время позвонить ему или отправить эсэмэску, а он придумывал какой-нибудь предлог, чтобы им не встречаться, так толком и не зная почему, хотя на ее послания отвечал.
– Послушай, ты же не можешь откладывать это вечно, – сказала она наконец, взмахнув перед ним пустой вилкой.
– Откладывать – что?
– Ты собираешься о чем-то попросить.
– Попросить? Неужели старый приятель не может заглянуть просто так, чтобы поговорить?
Она разглядывала его, медленно жуя.
– Ну хорошо, – согласился он. – Речь идет о женщине, которая заходила к тебе сегодня рано утром.
– Салли Хазлитт?
– Салли – это имя дочери, – поправил он. – А ты говорила с Ниной.
– После чего она бегом понеслась к тебе? Откуда она знала?
– Что знала?
– Что мы были коллегами.
Ему показалось, что она хотела сказать «близкими коллегами». Но она предпочла просто «коллег». Точно так же как раньше употребила слово «гражданских».
– Она ничего такого не знала. Прежде наш отдел возглавлял некто Маграт – его-то она и искала.
– Искала сочувствия? – предположила Кларк.
– У нее двенадцать лет назад пропала дочь.
Кларк оглядела заполненное кафе, чтобы убедиться, что их никто не слышит, но потом все равно понизила голос:
– Мы оба знаем, что ей давно пора об этом забыть. Может быть, это уже невозможно. Но ей нужен доктор, а не мы.
Несколько секунд оба молчали. Кларк, казалось, потеряла интерес к тому, что осталось у нее на тарелке. Ребус кивнул, показывая на остатки еды.
– Это мне обошлось в два девяносто пять, – посетовал он. – Она, похоже, решила, что ты слишком легко от нее отмахнулась.
– Ты уж меня прости, но я не всегда милая и добрая в половине девятого утра.
– Но ты ее выслушала?
– Конечно. – И?
– Что «и»?
Ребус выдержал паузу. Мимо кафе спешили люди. Наверняка у каждого было о чем поплакать, вот только жилеток не находилось.
– И как расследование? – спросил он наконец.
– Какое?
– По той пропавшей девушке. Я думаю, об этом она тебе успела сказать…
– Она сообщила в приемной, что у нее есть информация. – Кларк вытащила из жакета записную книжку, открыла. – Салли Хазлитт, – речитативом проговорила она, – Бриджид Янг, Зоуи Беддоус. Эвимор, Стратпеффер, Охтерардер. Тысяча девятьсот девяносто девятый, две тысячи второй, две тысячи восьмой. – Она захлопнула книжку. – Ты не хуже меня знаешь, как все это призрачно.
– В отличие от картофельной кожуры, – возразил Ребус. – И да, я согласен: дело, судя по всему, призрачное.
Так расскажи мне, что к нему добавилось.
Кларк покачала головой:
– Только не при таком понимании.
– Ну хорошо, ничего не добавилось. Расскажи просто об исчезновении.
– Три дня назад. Так что есть большая вероятность, что она придет домой и спросит, с чего весь этот шум.
Кларк встала, подошла к прилавку и вернулась с утренним номером «Ивнинг ньюс». Фотография была на пятой странице: нахмурившаяся девушка лет пятнадцати с длинными черными волосами и челкой, почти закрывающей глаза.
– Аннет Маккай, – продолжила Кларк, – известная друзьям как «Зельда», это из компьютерной игры. – Она увидела выражение лица Ребуса. – Люди нынче играют в компьютерные игры, им незачем идти в паб и бросать в автоматы монетки.
– В тебе всегда была эта стервозная черточка, – пробормотал он, возвращаясь к чтению.
– Она села в автобус до Инвернесса – ехала туда на вечеринку, – продолжила Кларк. – Пригласил какой-то сетевой знакомый. Мы проверили – все сходится. Но она сказала водителю, что ей плохо. Тот остановился на заправке в Питлохри, и она вышла. Следующий автобус ожидался часа через два, но она сказала водителю, что, наверно, проголосует на дороге.
– До Инвернесса она так и не добралась, – сказал Ребус, снова глядя на фото.
«Надутая» – вот подходящее слово. Но на его взгляд, она переигрывала. Копировала стиль и выражение, а на самом деле была совсем другой.
– Как дела в семье? – спросил он.
– Не очень. Школу прогуливала, попадалась на наркотиках. Родители расстались. Отец в Австралии, мать живет в Лохэнде с тремя братьями Аннет.
Ребус знал Лохэнд: не лучший район в городе, но этот эдинбургский адрес объяснял, почему дело ведет Кларк. Он закончил читать, но газету оставил развернутой на столе.
– С мобильника ничего?
– Только фотография, которую она отправила какому-то знакомому.
– Что за фотография?
– Холмы… поля. Возможно, это окраина Питлохри. – Кларк смотрела на него. – Тебе здесь и вправду нечего делать, Джон, – проговорила она без всякого сочувствия.
– А кто сказал, что я хочу что-то делать?
– Ты забыл, что я тебя неплохо знаю.
– Может, я изменился.
– Может, и изменился. Но в этом случае кому-то придется опровергнуть слухи, которые до меня доходят.
– И что же это за слухи?
– Что ты решил восстановиться в конторе.
– Кому нужен такой старый пердун?
– Отличный вопрос. – Она отодвинула тарелку. – Мне пора возвращаться.
– И ты не оценила?
– Что я должна оценить?
– То, что я не затащил тебя в первый попавшийся паб?
– Вообще-то, нам не попалось ни одного паба.
– Наверное, дело в этом, ты права, – сказал Ребус, кивнув самому себе.
Когда они вернулись на Гейфилд-сквер, он открыл свой «сааб» и хотел было возвратить ей знак.
– Оставь себе, – возразила она. – Может пригодиться.
Затем она удивила его, обняв и клюнув в щеку на прощание, после чего исчезла в отделении. Ребус уселся в машину, положил знак на пассажирское сиденье и посмотрел на него.
ПОЛИЦЕЙСКОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ.
Все ли тут правильно? И что ему не нравится, скажем, в РАССЛЕДОВАНИИ ПОЛИЦЕЙСКОГО? Или просто в ПОЛИЦЕЙСКОМ? Он уставился на это слово – вся жизнь в полиции, но чем дальше, тем чаще он задавал себе вопрос: что такое полиция и что их связывает. «Тебе здесь и вправду нечего делать…» Звякнула эсэмэска.
«Снова я виноват или ты пошел на мировой рекорд по самому долгому перекуру?»
Опять Коуэн. Ребус решил не отвечать. Вместо этого он вытащил из кармана визитку – он обменялся визитками с Ниной Хазлитт. С одной стороны были записаны координаты инспектора Грегора Маграта, с другой – нацарапан номер телефона, а ниже – имя: Хазлитт. Он положил визитку на сиденье рядом с собой, подсунул под пластиковый знак и завел двигатель.
3
Первая партия дел шла чуть ли не неделю. Ребус потратил целый день, пытаясь найти нужного человека в нужных отделениях полиции Центрального и Северного округов Шотландии. В юрисдикции Центрального округа находился магазин товаров для садоводства близ Охтерардера, хотя сначала Ребусу велели обращаться в полицию Тейсайда. В юрисдикции Северного округа находились также Эвимор и Стратпеффер, но там были разные отделения, и ему пришлось звонить и в Инвернесс, и в Дингуолл.
Все это якобы делалось для простоты. Существовали планы слияния сил восьми округов в одно подразделение, но это мало чем помогало Ребусу, телефонная трубка в руке которого раскалялась докрасна.
Блисс и Робисон спрашивали, чем это он занимается, а он для объяснения отвел их в кафетерий, где угостил выпивкой.
– И шефу ни слова? – спросила Робисон.
– Пока нас не вынудят, – ответил Ребус.
В конце концов, чем одна папка отличается от другой? Первой пришла посылка из Инвернесса. Она попахивала болотом, а на коробке расцвела плесень. Это было дело Бриджид Янг. Ребус изучал его полчаса и быстро пришел к выводу, что в нем было много лишнего. Не имея никаких наводок, местные копы допросили всех, кто попался под руку, но эти допросы не добавили ничего, кроме неразборчивой писанины. Фотографии с места события тоже почти не проливали света на случившееся. У Янг был белый «порше» с бежевыми кожаными сиденьями. Ее рюкзак так и не нашли, как и футляр с ключами. Портфель обнаружили на пассажирском сиденье. Ежедневника не было, но он отыскался на работе, в Инвернессе. У нее была назначена встреча в Калбоки, а потом еще одна в отеле на берегу Лох-Гарв. Она не позвонила в аварийную службу по поводу прокола и не сообщила клиенту в отеле, что задерживается по той простой причине, что ее телефон остался на месте предыдущей встречи. В папке было несколько семейных фотографий и газетные вырезки. Ребус назвал бы ее скорее красивой, а не хорошенькой: сильная квадратная челюсть и взгляд исподлобья, устремленный в объектив камеры, словно съемка была еще одним порученным ей заданием, которое она спешила вычеркнуть из списка. Рапорт гласил, что портфель вместе с другими вещами, найденными в «порше», в итоге были возвращены семье одновременно с машиной. Мужа у нее не было: она жила одна в районе Ривер-Несс. Мать проживала неподалеку под одной крышей с сестрой Бриджид. После 2002 года папку время от времени пополняли какими-то случайными сведениями. В первую годовщину исчезновения Бриджид полиция обратилась ко всем, кому было хоть что-то известно. На местном телевидении показали реконструкцию случившегося. Но ни то ни другое не дало ни единой ниточки. Последние сообщения свидетельствовали, что бизнес Бриджид Янг переживал трудные времена, и это породило гипотезу, что она просто пустилась в бега.
Когда рабочий день закончился, Ребус решил взять дело домой, а не оставлять на виду у Коуэна. Дома он вывалил содержимое коробки на обеденный стол в гостиной. Вскоре он понял, что не имеет смысла таскать его на Феттс-авеню и обратно. Найдя канцелярские кнопки в шкафу, он стал развешивать фотографии и газетные вырезки на стене над столом.
К концу недели к фотографиям Бриджид Янг присоединились фото Зоуи Беддоус и Салли Хазлитт, а бумаги заняли не только стол, но и часть пола и дивана. В лице Салли он угадывал черты Нины Хазлитт: те же скулы, те же глаза. В ее деле обнаружились фотографии с поиска, предпринятого несколько дней спустя после ее исчезновения: десятки волонтеров прочесывали холмы при поддержке спасательного вертолета. Он купил карту Шотландии и тоже прикнопил ее к стене, прочертил на ней жирным черным маркером дорогу А9 от Стирлинга до Охтерардера, от Охтерардера до Перта, а оттуда через Питлохри и Эвимор до Инвернесса и дальше, до самого северного побережья у Скрабстера неподалеку от Турсо, где не было ничего, кроме парома, ходившего в Оркни.
Ребус сидел в своей квартире, курил и размышлял, когда в дверь постучали. Он потер брови, пытаясь прогнать собиравшуюся между ними головную боль, вышел в коридор и отворил.
– Когда уже починят этот лифт?
В дверях стоял и тяжело дышал мужчина – его ровесник, плотного сложения, с выбритой головой. Ребус посмотрел через его плечо на два пролета, которые тот только что одолел.
– Тебе какого черта надо? – спросил Ребус.
– Ты забыл, какой сегодня день? Я уже начал за тебя беспокоиться.
Ребус взглянул на часы. Было почти восемь вечера.
У них вошло в традицию раз в две недели выпивать.
– Потерял счет времени, – сказал он, стараясь не показать, что извиняется.
– Я тебе названивал.
– Наверно, я выключил звонок, – объяснил Ребус.
– Главное, что ты не лежишь мертвый на ковре в гостиной.
Кафферти улыбался, хотя его улыбочки были страшнее, чем иные оскалы.
– Подожди здесь, – велел Ребус, – я сейчас надену пальто.
Он вернулся в гостиную и загасил сигарету. Его телефон лежал под кипой бумаг с выключенным, как он и подозревал, звуком. Один звонок был пропущен. Пальто лежало на диване, и он стал его натягивать. Эти регулярные выпивки начались вскоре после того, как Кафферти выписали из больницы. Ему сказали, что он в какой-то момент умер, и если бы не Ребус, то все для него на этом бы и закончилось. Но это была не вся правда, как подчеркивал Ребус. Тем не менее Кафферти настоял на выпивке, желая выразить благодарность, а спустя две недели – опять, а потом еще через две недели.
Кафферти когда-то заправлял в Эдинбурге – по крайней мере, в худшей его части. Наркотики, проституция и рэкет. Теперь он не то отошел на задний план, не то вообще вышел из игры. Ребус точно не знал. Он ведал лишь то, что Кафферти ему говорил, но верить не мог и половине его слов.
– Это у тебя что? – спросил Кафферти из дверей гостиной.
Он указывал на стену, превратившуюся в выставочный стенд, рассматривал папки на столе и на полу.
– Я же сказал тебе подождать снаружи.
– Брать работу на дом – плохой знак. – Кафферти вошел в комнату, держа руки в карманах.
Ребус никак не мог найти ключи и зажигалку… Куда они делись, черт побери?
– Убирайся, – потребовал он.
Но Кафферти изучал карту.
– А-девять – ничего себе, хорошая дорожка.
– Неужели?
– Сам ею пользовался, было время.
Ребус нашел ключи и зажигалку.
– Все, можем идти, – объявил он.
Но Кафферти не торопился.
– Все слушаешь старье? Пора снять… – Он кивнул на проигрыватель: игла уже вышла на выводную канавку пластинки Рори Галахера[12].
Ребус поднял тонарм и выключил аппаратуру.
– Доволен? – спросил он.
– Такси ждет внизу, – ответил Кафферти. – Так это твои глухари?
– Не твое дело.
– Как знать. – Кафферти опять одарил Ребуса своей улыбочкой. – Но, судя по снимкам, одни женщины. Это не в моем стиле…
Ребус уставился на него:
– Зачем ты ездил по А-девять?
Кафферти пожал плечами:
– Да так, всякий мусор выкидывал.
– Ты хочешь сказать – избавлялся от трупов?
– Ты когда-нибудь по А-девять ездил? Болота, леса да просеки, ведущие в самое никуда. – Кафферти помолчал и добавил: – По мне, так славные места.
– Там на протяжении нескольких лет пропадали женщины – тебе об этом что-нибудь известно?
Кафферти задумчиво покачал головой:
– Нет. Но могу поспрашивать, если хочешь.
На несколько секунд в комнате воцарилось молчание. Наконец Ребус молвил:
– Я подумаю об этом. – Потом он докончил: – Если окажешь мне услугу, мы будем квиты.
Кафферти хотел положить руку на плечо Ребуса, но тот увернулся.
– Давай уже поедем и выпьем, – сказал он, подталкивая гостя к выходу.
Все это якобы делалось для простоты. Существовали планы слияния сил восьми округов в одно подразделение, но это мало чем помогало Ребусу, телефонная трубка в руке которого раскалялась докрасна.
Блисс и Робисон спрашивали, чем это он занимается, а он для объяснения отвел их в кафетерий, где угостил выпивкой.
– И шефу ни слова? – спросила Робисон.
– Пока нас не вынудят, – ответил Ребус.
В конце концов, чем одна папка отличается от другой? Первой пришла посылка из Инвернесса. Она попахивала болотом, а на коробке расцвела плесень. Это было дело Бриджид Янг. Ребус изучал его полчаса и быстро пришел к выводу, что в нем было много лишнего. Не имея никаких наводок, местные копы допросили всех, кто попался под руку, но эти допросы не добавили ничего, кроме неразборчивой писанины. Фотографии с места события тоже почти не проливали света на случившееся. У Янг был белый «порше» с бежевыми кожаными сиденьями. Ее рюкзак так и не нашли, как и футляр с ключами. Портфель обнаружили на пассажирском сиденье. Ежедневника не было, но он отыскался на работе, в Инвернессе. У нее была назначена встреча в Калбоки, а потом еще одна в отеле на берегу Лох-Гарв. Она не позвонила в аварийную службу по поводу прокола и не сообщила клиенту в отеле, что задерживается по той простой причине, что ее телефон остался на месте предыдущей встречи. В папке было несколько семейных фотографий и газетные вырезки. Ребус назвал бы ее скорее красивой, а не хорошенькой: сильная квадратная челюсть и взгляд исподлобья, устремленный в объектив камеры, словно съемка была еще одним порученным ей заданием, которое она спешила вычеркнуть из списка. Рапорт гласил, что портфель вместе с другими вещами, найденными в «порше», в итоге были возвращены семье одновременно с машиной. Мужа у нее не было: она жила одна в районе Ривер-Несс. Мать проживала неподалеку под одной крышей с сестрой Бриджид. После 2002 года папку время от времени пополняли какими-то случайными сведениями. В первую годовщину исчезновения Бриджид полиция обратилась ко всем, кому было хоть что-то известно. На местном телевидении показали реконструкцию случившегося. Но ни то ни другое не дало ни единой ниточки. Последние сообщения свидетельствовали, что бизнес Бриджид Янг переживал трудные времена, и это породило гипотезу, что она просто пустилась в бега.
Когда рабочий день закончился, Ребус решил взять дело домой, а не оставлять на виду у Коуэна. Дома он вывалил содержимое коробки на обеденный стол в гостиной. Вскоре он понял, что не имеет смысла таскать его на Феттс-авеню и обратно. Найдя канцелярские кнопки в шкафу, он стал развешивать фотографии и газетные вырезки на стене над столом.
К концу недели к фотографиям Бриджид Янг присоединились фото Зоуи Беддоус и Салли Хазлитт, а бумаги заняли не только стол, но и часть пола и дивана. В лице Салли он угадывал черты Нины Хазлитт: те же скулы, те же глаза. В ее деле обнаружились фотографии с поиска, предпринятого несколько дней спустя после ее исчезновения: десятки волонтеров прочесывали холмы при поддержке спасательного вертолета. Он купил карту Шотландии и тоже прикнопил ее к стене, прочертил на ней жирным черным маркером дорогу А9 от Стирлинга до Охтерардера, от Охтерардера до Перта, а оттуда через Питлохри и Эвимор до Инвернесса и дальше, до самого северного побережья у Скрабстера неподалеку от Турсо, где не было ничего, кроме парома, ходившего в Оркни.
Ребус сидел в своей квартире, курил и размышлял, когда в дверь постучали. Он потер брови, пытаясь прогнать собиравшуюся между ними головную боль, вышел в коридор и отворил.
– Когда уже починят этот лифт?
В дверях стоял и тяжело дышал мужчина – его ровесник, плотного сложения, с выбритой головой. Ребус посмотрел через его плечо на два пролета, которые тот только что одолел.
– Тебе какого черта надо? – спросил Ребус.
– Ты забыл, какой сегодня день? Я уже начал за тебя беспокоиться.
Ребус взглянул на часы. Было почти восемь вечера.
У них вошло в традицию раз в две недели выпивать.
– Потерял счет времени, – сказал он, стараясь не показать, что извиняется.
– Я тебе названивал.
– Наверно, я выключил звонок, – объяснил Ребус.
– Главное, что ты не лежишь мертвый на ковре в гостиной.
Кафферти улыбался, хотя его улыбочки были страшнее, чем иные оскалы.
– Подожди здесь, – велел Ребус, – я сейчас надену пальто.
Он вернулся в гостиную и загасил сигарету. Его телефон лежал под кипой бумаг с выключенным, как он и подозревал, звуком. Один звонок был пропущен. Пальто лежало на диване, и он стал его натягивать. Эти регулярные выпивки начались вскоре после того, как Кафферти выписали из больницы. Ему сказали, что он в какой-то момент умер, и если бы не Ребус, то все для него на этом бы и закончилось. Но это была не вся правда, как подчеркивал Ребус. Тем не менее Кафферти настоял на выпивке, желая выразить благодарность, а спустя две недели – опять, а потом еще через две недели.
Кафферти когда-то заправлял в Эдинбурге – по крайней мере, в худшей его части. Наркотики, проституция и рэкет. Теперь он не то отошел на задний план, не то вообще вышел из игры. Ребус точно не знал. Он ведал лишь то, что Кафферти ему говорил, но верить не мог и половине его слов.
– Это у тебя что? – спросил Кафферти из дверей гостиной.
Он указывал на стену, превратившуюся в выставочный стенд, рассматривал папки на столе и на полу.
– Я же сказал тебе подождать снаружи.
– Брать работу на дом – плохой знак. – Кафферти вошел в комнату, держа руки в карманах.
Ребус никак не мог найти ключи и зажигалку… Куда они делись, черт побери?
– Убирайся, – потребовал он.
Но Кафферти изучал карту.
– А-девять – ничего себе, хорошая дорожка.
– Неужели?
– Сам ею пользовался, было время.
Ребус нашел ключи и зажигалку.
– Все, можем идти, – объявил он.
Но Кафферти не торопился.
– Все слушаешь старье? Пора снять… – Он кивнул на проигрыватель: игла уже вышла на выводную канавку пластинки Рори Галахера[12].
Ребус поднял тонарм и выключил аппаратуру.
– Доволен? – спросил он.
– Такси ждет внизу, – ответил Кафферти. – Так это твои глухари?
– Не твое дело.
– Как знать. – Кафферти опять одарил Ребуса своей улыбочкой. – Но, судя по снимкам, одни женщины. Это не в моем стиле…
Ребус уставился на него:
– Зачем ты ездил по А-девять?
Кафферти пожал плечами:
– Да так, всякий мусор выкидывал.
– Ты хочешь сказать – избавлялся от трупов?
– Ты когда-нибудь по А-девять ездил? Болота, леса да просеки, ведущие в самое никуда. – Кафферти помолчал и добавил: – По мне, так славные места.
– Там на протяжении нескольких лет пропадали женщины – тебе об этом что-нибудь известно?
Кафферти задумчиво покачал головой:
– Нет. Но могу поспрашивать, если хочешь.
На несколько секунд в комнате воцарилось молчание. Наконец Ребус молвил:
– Я подумаю об этом. – Потом он докончил: – Если окажешь мне услугу, мы будем квиты.
Кафферти хотел положить руку на плечо Ребуса, но тот увернулся.
– Давай уже поедем и выпьем, – сказал он, подталкивая гостя к выходу.
4
Домой он вернулся в половине одиннадцатого. Наполнил чайник и приготовил чашку чая, потом пошел в гостиную. Включил одну лампу и стереопроигрыватель. Ван Моррисон[13]: «Астральные недели». Его сосед внизу был стар и глух. Наверху жили студенты, которые особо никогда не шумели, разве что на редких вечеринках. За стеной гостиной… он понятия не имел, кто там жил. Да и знать было незачем. В том районе Эдинбурга, который он называл своим домом (в Марчмонте), население постоянно мигрировало. Много квартир сдавалось внаем, и большинство из них – на короткие сроки. Об этом и говорил в пабе Кафферти.
«Раньше все друг о друге пеклись… Вот и правда: загнулся бы ты на полу у себя в квартире – сколько бы там пролежал, пока кто-нибудь не почесался зайти?»
Ребус возразил, что раньше было не лучше. Он повидал много домов и квартир, обитателей которых находили мертвыми в постели или любимом кресле. Мухи и вонь. Да куча счетов в почтовом ящике. Может, кому-то и приходила в голову мысль постучать в дверь, но дальше дело не шло.
«Раньше все друг о друге пеклись…»
«У тебя самого, Кафферти, наверняка были люди, которые стояли на шухере, пока ты закапывал тела?» – пробормотал себе под нос Ребус.
«Раньше все друг о друге пеклись… Вот и правда: загнулся бы ты на полу у себя в квартире – сколько бы там пролежал, пока кто-нибудь не почесался зайти?»
Ребус возразил, что раньше было не лучше. Он повидал много домов и квартир, обитателей которых находили мертвыми в постели или любимом кресле. Мухи и вонь. Да куча счетов в почтовом ящике. Может, кому-то и приходила в голову мысль постучать в дверь, но дальше дело не шло.
«Раньше все друг о друге пеклись…»
«У тебя самого, Кафферти, наверняка были люди, которые стояли на шухере, пока ты закапывал тела?» – пробормотал себе под нос Ребус.