Рэнкин Роберт. Мир в табакерке, или Чтиво с убийством

   – Да-да-да, – сказал старпер. – Мывсе это знаем. Но не хотелось бы, чтобы об этом узнал какой-нибудь обычный человек с улицы.
   – Точно, – сказал Т.С. Давстон. – И мы ему не скажем. Так вот: этот самый обычный человек с улицы платит в качестве прямых налогов примерно одну треть своего недельного дохода. Что произойдет, если он не будет этого делать?
   – У него будет на одну треть больше денег, которые он сможет тратить, каждую неделю, – ответил старпер.
   – И на что он их потратит?
   – На разные товары, я думаю.
   – Точно. Товары, облагаемые налогом.
   – Э-э, прошу прощения, – сказал как-его-там, министр иностранных дел. – Но если каждый человек в этой стране будет иметь возможность потратить на треть больше денег из своего кармана, и он их будеттратить, то в магазинах наверняка закончатся товары, так ведь?
   – Точно. Таким образом, заводам придется производить больше товаров, для этого им придется брать на работу больше рабочих, и таким образом вы одним ударом расправляетесь с проблемой безработицы. И никому не придется повышать зарплату – получка у них уже будет на треть больше. У вас не будет безработицы, у вас будут довольные рабочие. Вряд ли это можно назвать революционной ситуацией, а?
   – Здесь, должно быть, есть логическая ошибка, – сказал я Норману.
   – Здесь, должно быть, есть логическая ошибка, – сказал старпер. – Но хоть убей – не вижу, где.
   – Нет никакой ошибки, – сказал Т.С. Давстон. – А если вы повысите налог с продаж на все товары на один пенни с фунта (никто и слова не скажет, раз у них будет настолько больше денег, которые можно потратить), вы как раз и получите тот последний фунт из моей начальной сотни. Вы получите все.
   Все, сидевшие за столом, поднялись на ноги и принялись аплодировать. Даже лысая женщина, та, что обычно носит парик, тоже вскочила и захлопала в ладоши.
   – Браво, – воскликнул Норман.
   – Сядь, идиот, – сказал я.
   – Может быть, но он-то не дурак. Это следует признать.
   – Он сказал, что разработал парурадикальных предложений. На твой взгляд – какое будет второе?
   – Мое второе радикальное предложение такое, – сказал Т.С. Давстон, когда все закончили аплодировать и уселись. – Я предлагаю, чтобы правительство легализовало все наркотики.
   – Вот так вот, – сказал Норман. – Одно из двух, не так уж плохо. Во всяком случае, для парня, который Ричард.
   В комнате для совещаний воцарился хаос. Т.С. Давстон ударил кулаками по столу. Хаос испуганно утих, и порядок был восстановлен. Т.С. Давстон продолжил.
   – Пожалуйста, выслушайте меня, – сказал он. – Итак, как всем нам известно, правительство ежегодно тратит целое состояние на войну с наркотиками. В этой войне оно победить не сможет никогда. Вы не можете заставить людей прекратить доставлять себе удовольствие, а путей, которыми можно ввозить наркотики в эту страну – просто слишком много. Так почему правительство так решительно настроено против наркотиков?
   – Потому что наркотики – это плохо, – сказал как-его-там.
   – Все здесь свои, – сказал Т.С. Давстон. – Можете говорить правду.
   – Спорю, не может, – сказал старпер.
   – А вот и могу.
   – Не можешь.
   – Могу.
   – Ну так говорите, – встрял Т.С. Давстон. – Почему правительство так настроено против наркотиков?
   – Да потому что мы не можем обложить их налогом.
   – Точно. Но вы могли бы обложить их налогом, если бы они были легальны.
   – Можно подумать, мы не думали об этом, – сказал старпер. – Но ни одно правительство не решится легализовать наркотики. Пусть даже половина населения принимает их регулярно, другая половина проголосует за то, чтобы вышвырнуть нас вон из кабинета.
   – А что, если бы они были легальны, но тот самый средний человек с улицы не знал, что они легальны?
   – Я плохо представляю себе, как это можно сделать.
   – Предположим, вы берете все деньги, которые тратите каждый год на войну с наркотиками, отправляетесь туда, где наркотики исходно выращивают – Золотой треугольник и так далее – и на эти деньги скупаете весьурожай. Привозите его обратно в Англию, и выбрасываете его на рынок через существующую сеть торговцев. Да вы вдвое больше прибыли получите.
   – Это вряд ли можно назвать легализацией наркотиков, или обложением их налогом.
   – Ну, во-первых, те, кто принимает наркотики, на самом деле не хотят, чтобы их легализовали. Половина удовольствия от принятия наркотиков – фактор «запретного плода». Их намного интереснее принимать, если они запрещены. Только правительство будет знать, что они легальны, то есть что военно-морской флот будет их ввозить. Вряд ли можно себе представить контрабандистов, желающих конкурировать с ВМФ. По прибытии сюда все наркотики будут проходить контроль и оценку, их даже можно выводить на рынок под особыми торговыми марками. Они будут отличного качества и будут предлагаться по доступным, конкурентоспособным ценам. Любое возможность сопротивления в лице конкурирующих импортеров наркотиков очень быстро исчезнет с рынка. Прибыль, которую вы получите, можно назвать «налогом». Лучшего слова мне в голову не пришло. А вам?
   – Но что, если в других странах узнают об этом? – всплеснул руками старпер.
   – Вы имеете в виду – если узнают другие правительства? Отлично, скажите им сами. Всем скажите. Пусть они все делают то же самое. Тем самым мафия будет вытеснена с рынка, а правительства во всем мире будут получать миллиардные доходы.
   – Но ведь тогда весь мир просто докурится до полной потери сознания.
   – Не докурится. Не больше людей начнут принимать наркотики, чем это делают сейчас. А в этой стране их будет даже меньше.
   – А это вы с чего взяли? – спросил старпер.
   – С того, что по большей части наркотики принимают по причине отчаяния. Бедные, безработные люди, которые потеряли надежду. В новом обществе, свободном от подоходного налога, у них у всех будет работа, и деньги, которые они смогут тратить. Они ведь тогда вряд ли будут испытывать отчаяние?
   – Этот человек – гений, – сказал Норман.
   – Этот человек – гений преступного мира, – сказал я. – Неудивительно, что он так озабочен укреплением замка. По всей вероятности, он ожидает, что к нему с минуты на минуту пожалует в гости Джеймс Бонд.
   Ну так что насчет радикальных предложений Т.С. Давстона? Что насчет, что насчет. Вы, конечно, знаете, что прямое налогообложение прекратило существовать в последнюю полночь тысячелетия, когда большинство правительственных компьютерных систем самоуничтожилось. Но вам вряд ли было известно, что, начиная с лета 1985-го года, практически любой «нелегальный» наркотик, который можно было достать в этой стране, был импортирован, рассортирован и выброшен на рынок с прямого одобрения правительства Ее Величества.
   А также то, что одно пенни с каждого фунта полученной прибыли шло непосредственно тому человеку, который обустроил первоначальную сделку с ребятами из колумбийского наркокартеля.
   Вы спрашиваете – как его звали?
   Ну, я думаю, это даже не обязательно произносить вслух.
   Обязательно?
   Ладно, даю подсказку: НЕРичард.

19

   Тра-ля-ля ля-ля ля-ля ля-ля как на ветру свеча.

Элтон Джон (в праве на использование текста отказано)

   – Он Леонардо, – сказал Норман.
   Я не стал задавать вопросов. Я знал, что он имеет в виду.
   Мертв, вот что он имел в виду.
   Заметьте, мне следовало бы задать вопрос. Потому что этот конкретный пример брэнтфордского рифмованного сленга представлял собой великолепный образчик двенадцатого поколения, искусно соединяющий, в конечном итоге, ставшего легендарным художника и изобретателя пятнадцатого века, через несколько сортов сыра, ряд небезызвестных предметов домашней утвари, две породы рыбы и три марки мотоциклов, с понятием «мертв».
   Никто не смог бы назвать Нормана неизобретательным.
   Я сидел в кухне этого лавочника, на одном из двух передних сидений от «морриса майнор», которые Норман превратил в диван. Если совпадения вообще что-нибудь значат, кухня Нормана, которую он использовал также как мастерскую, выглядела именно так, как, по моим представлениям, должна была выглядеть мастерская Леонардо. За исключением, разумеется, конструктора «Механо».
   – Он не может быть мертв, – сказал я. – Не может. Просто не может.
   Норман крутил ручки на телевизоре.
   – Давай быстрее, черт возьми, – сказал я ему.
   – Сейчас, сейчас, настраиваю, – лавочник-конструктор ударил кулаком по крышке телевизора. – Я тут внес кое-какие изменения, – объяснил он. – Мне всегда казалось, что телевизор тратит слишком много электричества. Всякие там лучи в трубке, свет, электроны, которые из него вылетают, и так далее. И тогда я изобрел вот это. – Он поправил сложную конструкцию, которая висела перед телевизором. Она была собрана из частей неизменного «Механо». – Это как солнечный элемент, только КПД выше. Она собирает лучи, исходящие из экрана, преобразует их в электрическую энергию и снова питает ей телевизор. Круто?
   Я кивнул.
   – Очень круто.
   – Однако обрати внимание: есть одно существенное препятствие, которое я до сих пор не смог преодолеть.
   – Ну скажи.
   – Как заставить телевизор завестись для того, чтобы он начал работать.
   – Воткни вилку в розетку, идиот.
   – Блестящая мысль, – покачал головой Норман. – Подумать только, все про тебя говорят, что ты…
   – Да включай уже!
   Норман включил телевизор.
   На экране снова появилось лицо Т.С. Давстона. На этот раз оно было еще моложе и обрамлено бородкой и длинными прямыми волосами. Это был Т.С. Давстон образца примерно шестьдесят седьмого года.
   За кадром звучал голос комментатора. Вот что он говорил.
   – Эта трагедия произошла сегодня вскоре после полудня на территории замка Давстон. Гости лэрда Брэмфилда, среди которых были султан Брунея, президент США и господин Садам Хусейн, развлекались его любимым видом спорта: взрывали овец. Как рассказывают присутствовавшие главы государств, Т.С. Давстон едва успел натянуть рогатку, готовясь к выстрелу, когда резинка порвалась, и динамит взорвался у него в руке.
   – Жуткое дело, – сказал Норман. – Именно так он хотел бы уйти из жизни.
   Я покачал головой.
   – Но какой тактичный человек, – сказал Норман. – Какой тактичный!
   – Тактичный?
   – Ну, сам подумай. Он погиб в полдень в среду. В среду я закрываюсь сразу после обеда. Если бы он погиб в любой другой день, мне бы пришлось закрыть лавку в знак траура. Я бы потерял половину дневного дохода.
   Норман сел рядом со мной, и вытащил пробку из бутылки капустного самогона. И протянул бутылку мне.
   Я сделал большой глоток прямо из горлышка.
   – Он не может быть мертв, – снова сказал я. – Не будет такого.
   – Чего? – Норман уставился на меня.
   – Я видел будущее. Я тебе говорил об этом. В шестьдесят седьмом году, когда я накурился этих брэнтстокских сигарет. Я уверен, что умрет он не так.
   Норман еще раз уставился на меня.
   – Возможно, ты ошибаешься. Я не думаю, что будущее невозможно изменить. И если он взорвался, прямо на глазах у всех этих президентов и так далее…
   – Да, наверно. Боже мой! – Я вцепился себе в горло. – Я горю! Господи Иисусе!
   Норман отнял у меня бутылку. – Так тебе и надо: не будешь глотать по полбутылки, – ухмыльнулся он. Я может, и не могу предсказывать будущее – пока что – но это я предвидел.
   – Это точно обман, – сказал я, когда мне удалось отдышаться. – Наверняка. Он подстроил собственную смерть. Как Говард Хьюз.
   – Не ругайся.
   – Не что?
   – Говард Хьюз. Это брентфордский рифмованный сленг четвертого поколения. Это значит…
   – Не волнует. Могу поспорить: именно это он и сделал.
   Норман отхлебнул чуть-чуть самогона. – А зачем? – спросил он. – С чего бы это ему так делать?
   – Не знаю. Наверно, чтобы скрыться от преследования.
   – Ага, точно. Человек, который обожает быть в центре внимания. Человек, который оттягивается в обществе богачей и знаменитостей. Человек, который собирался устроить главное событие двадцатого века. Человек…
   – Ладно, – сказал я, – свою точку зрения ты объяснил. Но я все равно не могу этому поверить.
   – Он Леонардо, – сказал Норман.
   И он действительно был Леонардо.
   Я жаждал увидеть тело. Не из болезненного любопытства – я просто должен был знать: мог ли он действительно быть мертв. Это казалось невозможным. Не тот самыйДавстон. Не мертв. Чем больше я думал об этом, тем больше я укреплялся в мысли, что это не могло быть правдой. Он наверняка это подстроил. А если да – какой способ лучше, чем разорвать себя на мелкие кусочки на глазах у кучи народа? На такие мелкие, что опознать невозможно?
   Норман сказал, что знает по меньшей мере шесть способов получше. Но я проигнорировал Нормана.
   Мы оба были на похоронах. Мы получили приглашения. Мы могли отдать последние почести телу Т.С. Давстона в замке Давстон и даже помочь отнести гроб к месту успокоения на маленьком островке посреди единственного озера, оставшегося в поместье. Видимо, он оставил в завещании распоряжения, где его следует похоронить.
   Черный длинный сверкающий лимузин приехал, чтобы отвезти нас туда. За рулем сидел Жюлик. – Масса Давстон на небесах, – только и сказал он.
   То, что мы увидели, подъезжая к замку Давстон, немало меня позабавило. Там были тысячи людей. Тысячи и тысячи. Многие держали в руках зажженные свечи, и большая часть тихо плакала. Укрепленная ограда замка была завалена цветами. И фотографиями Т.С. Давстона. И кошмарными стихами на клочках бумаги. И шарфами футбольных клубов (он был владельцем нескольких). И эмблемами со знаком Геи, сделанными из скотча и бутылочек от жидкости «Фэри» – название на бутылочках было старательно заклеено (в передаче «Умелые ручки» его память почтили минутой молчания).
   И еще там было полно репортеров. Репортеров со всех концов света. С камерами на крышах автобусов – и все нацелены на замок Т.С. Давстона.
   Они повернулись в нашу сторону, когда мы подъехали. Толпа расступилась, и ворота широко открылись. Жюлик направил лимузин к замку по длинной извилистой аллее.
   Внутри замок выглядел в точности так, как я его запомнил. Больше интерьер никто не отделывал. Открытый гроб покоился на обеденном столе в большом зале и, когда я стоял перед ним, на меня нахлынули воспоминания о том замечательном времени, которое я здесь провел. О том, как я здесь напивался в дым, накуривался в хлам, и наслаждался невоздержанностью. О таких непотребствах, что, возможно, мне стоило включить их в эту книгу, чтобы оживить те главы, которые получились не слишком интересными.
   – Посмотрим на него? – сказал Норман.
   Я глубоко вздохнул. Очень глубоко.
   – Лучше уж сейчас, – сказал Норман. – Он, наверно, начал пованивать.
   Он не начал пованивать.
   Если не считать аромата дорогого лосьона после бритья – его собственной марки, «Мужской Табак». Он лежал в открытом гробу, разодетый, словно на праздник собрался. Что вряд ли. На его лице было то умиротворенное, отстраненное выражение, которому столь часто отдают предпочтение усопшие. Одна рука лежала у него на груди. Между пальцами кто-то поместил небольшую сигару.
   Я чувствовал, как на меня нахлынули переживания – как огромные волны, набегающие на каменистый берег. Как ураганный ветер, врывающийся в устье пещеры. Как гром, раскатывающийся над открытым полем. Как спелая репа, что пляшет в коровьем гнезде на сумочной фабрике.
   – Неплохо он выглядит для мертвенького, – сказал Норман.
   – А? Да, неплохо. Особенно для человека, которого разнесло на мелкие кусочки.
   – Видишь ли, это все набивка. Удалось найти только голову и правую руку. Смотри, я отогну воротник – увидишь, где пришили оторванную шею…
   – Даже не думай! – Я схватил Нормана за руку. – Он же умер! Я думал, это будет манекен, или что-нибудь такое.
   – С руки сняли отпечатки пальцев, – сказал Норман. – И даже если он был готов потерять руку, чтобы симулировать собственную смерть, пожертвовать головой, мне кажется – это немного слишком.
   Я вздохнул.
   – Тогда так тому и быть. Т.С. Давстон умер. Конец эпохи. Конец долгой, пусть и неблагополучной, дружбе. – Я залез в карман пиджака и вытащил пачку сигарет. И засунул ее Т.С. Давстону в нагрудный карман.
   – Красивый жест, – сказал Норман. – Чтобы его духу было что покурить на той стороне.
   Я торжественно кивнул.
   – Хотя жаль, что они не его сорта, – добавил с ухмылкой Норман. – То-то бы он обозлился.
   На похоронах было невесело. Как всегда на похоронах. Во время погребения многочисленные знаменитости выступали с надгробными речами и декламировали поистине ужасные стихи. Элтон Джон прислал свои извинения (ему укладывали волосы), но устроителям удалось прибегнуть к услугам одного из бывших участников «
   Дейв Кларк Файв», который спел их суперхит «На такие мелкие кусочки (Ты разбила мое сердце, уходя)».

 
   Сама процедура погребения не обошлась без происшествий. Особенно в тот момент, когда мы пытались разместить гроб в шлюпке – викарий свалился в воду.
   – Ты его толкнул, черт побери, – шепнул я Норману. – Я все видел. Не отвертишься.
   А потом – все назад, в поместье: выпить, покурить, нюхнуть табачку, закусить печеньем, и вежливо поболтать о том, каким в общем и целом славным парнем был этот самый Давстон.
   Ну, и прочесть завещание.
   – Я пошел домой, – шепнул я Норману. – В завещании все равно мне ничего не обломится.
   – А может и обломится: сюрприз, вроде как. В конце концов, я был свидетелем при его подписании.
   – Если это будет карточка с автографом, я тебе заеду по физиономии.
   Я уже раньше видал поверенного Т.С. Давстона. Мы не были знакомы, но у меня хранились несколько увлекательных видеозаписей с его участием. Так что мне было известно, что он одел под свой лучшего покроя костюмчик.
   Нас было по меньшей мере полсотни человек, и мы сидели в большом зале лицом к столу, который так недавно еще служил подставкой гробу. Большинство присутствовавших были мне незнакомы, но подозревал, что они, должно быть, приходятся Т.С. Давстону родственниками. Эти гады проявляются только на свадьбах и похоронах.
   – Итак, – начал поверенный, усаживаясь за огромный стол и тайком поправляя корсет под жилетом. – Это печальный момент для всех нас. И даже для всего нашего народа. Англия потеряла одного из своих самых выдающихся и возлюбленных сыновей. Не думаю, что мы когда-нибудь увидим здесь подобных ему.
   – Эту фразу он спер, – сказал Норман.
   – Да, но не у тебя.
   – Согласно завещанию, многое отходит благотворительным фондам и трестам, – продолжал поверенный. – Но речь сейчас пойдет не об этом. Без сомнения, вы прочтете все в газетах, как только произойдет официальная утечка информации. Речь здесь пойдет об большей части состояния, замке и поместье, долях в предприятиях, и основном капитале.
   Начнем с самого начала. Большой Бал Тысячелетия. Т.С. Давстон оставил конкретные инструкции, из которых следует, что подготовка к балу должнапродолжаться. Бал состоится в память о нем, и хозяином бала станет его наследник. Я сказал – «наследн ик», а не «ики» потому, что наследник – только один. Это единственное лицо должно провести Большой Бал Тысячелетия точно так,как его запланировал Т.С. Давстон, или оно утратит права на наследство. Понятно ли это?
   Присутствующие дружно кивнули. А мне и дела не было. – Твоя физиономия близится к заезду, – сказал я Норману.
   – Единственным наследником состояния Т.С. Давстона является… – поверенный сделал паузу для пущего эффекта. Шеи вытянулись, дыхание затаилось.
   – Является… – Он вытянул из верхнего кармана пиджака золотой конвертик и аккуратно вскрыл его.
   Норман толкнул меня под ребра.
   – В дрожь бросает, а? Так в завещании написано.
   Я закатил глаза.
   – Является… – Поверенный опустил взгляд к карточке. – Мой лучшайший друг…
   Норман вскочил на ноги.
   – Вот это сюрприз. Чего не ожидал, того не ожидал.
   – Эдвин,– сказал поверенный.
   Норман сел на место. – Шучу, – сказал он. – Я же говорил, возможны сюрпризы.
   Меня привели в чувство с помощью содержимого сифона с газировкой.
   Жаль, что я потерял сознание, потому что драку я пропустил. К отдельным личностям, когда им не везет, лучше близко вообще не подходить. Хотя начал, похоже, Норман.
   – Не могу поверить, – отплевывался я газировкой. – Он оставил все мне.
   – Ты – новый лэрд Брэмфилд, – сказал Норман. – Ну и как тебе оно?
   – Я богат, – ответил я. – Я мульти-мульти-мульти-мультимиллионер.
   – Дай тогда фунтик взаймы, – сказал Норман.
   Меня просто трясло, когда я подписывал всякие бланки, которые дал мне поверенный. Норман внимательно смотрел мне через плечо, просто чтобы убедиться, чтобы я не подписал чего лишнего. Поверенный одарил Нормана неимоверно обозленным взглядом, и засунул несколько листков обратно в свой портфель.
   – Вот, – сказал я, когда закончил. – Я закончил.
   Поверенный улыбнулся самой заискивающей своей улыбкой. – Смею надеяться, сэр, – сказал он, – что вы продолжите пользоваться услугами нашей компании.
   – Фига с два, – сказал я. – Жми на газ.
   Норман вытолкал поверенного и вернулся.
   – Итак, – сказал Норман, – ваше лэрдство, прикажете показать вам ваш новый дом?
   Я взял щепотку табаку из серебряной чаши и сунул ее в нос.
   – Я видел весь этот дом, – сказал я. – Большую часть его я отделывал сам.
   – Ну, все же есть, наверно, что-то, что вам хотелось бы посмотреть.
   – Ах да, конечно, – я чихнул.
   – Будьте здоровы, – сказал Норман.
   – Я хочу осмотреть секретные лаборатории. Посмотреть, чем же он все-таки занимался все эти годы. Вся эта Великая Цель. Вся это генетическая бредятина. Вся эта стряпня, чтобы получить жуткие средства, которые изменяют сознание.
   – Ага, – сказал Норман, потирая руки. – Я тоже хочу взглянуть.
   – Так отведи меня туда.
   – Конечно, – сказал Норман. – И где это?
   Я сделал гримасу, которая должна была означать «да ладно тебе».
   – Да ладно тебе, – сказал я. – У тебя есть свои ключи. Ты знаешь все, что можно знать об этом доме.
   – Вот здесь ты прав, – сказал Норман. – Так где это?
   – Норман, – сказал я. – Хватит молоть чепуху. Ты же знаешь, что я тебя вижу, как облупленного. С этой минуты можешь считать, что ты тоже миллионер.
   – Вот уж нет, спасибо, – сказал Норман. – Не нужны мне деньги.
   – Не нужны?
   – Нет, мне на жизнь вполне хватает. Хотя…
   – Хотя?
   – Я бы не отказался от еще одного набора «Механо».
   – Он твой. Размером с вагон. Так где секретные лаборатории?
   – Я сдаюсь, – сказал Норман. – Так где они?
   – Так, ладно, – я взял щепотку с другого блюда, и снова засунул ее в нос. – Придется отправиться на поиски. С чего начать, как ты думаешь?
   Норман пожал плечами. – Как насчет этого кабинета? Здесь могут быть спрятаны секретные планы.
   – Какая хорошая идея.
   Кабинет Т.С. Давстона (теперь мой кабинет!) располагался на первом этаже. Великолепная комната, вся отделанная в стиле Гринлинга Гиббонса (1648—1721), английского скульптора и резчика, прославившегося своими работами по дереву. А также размерами члена.
   Ну, может быть, больше все-таки резьбой по дереву. Но раз уж я разбогател, могу говорить все, что мне хочется.
   – Обои портят этот кабинет, – сказал Норман. – Звезды и полосы, помилуйте!
   – Хм, – сказал я. – Обои выбирал я.
   – Очень красиво, – сказал Норман. – Отличные обои.
   – Ты так говоришь просто, чтобы доставить мне удовольствие.
   – Конечно. Придется к этому привыкать, раз уж ты разбогател. Теперь все будут к тебе подлизываться. И никто тебе не скажет ничего, чего ты не хотел бы услышать.
   – Не говори так!
   – Не говорить как? – сказал Норман. – Я вообще молчу.
   Мы обыскали кабинет. Мы сняли заднюю стенку с картотеки. Но картотека была пуста. Все ящики в столе тоже были пусты. А также полки, на которых обычно были свалены все бумаги.
   – Кто-то обчистил кабинет, – сказал я. – Забрал все.
   – Может, он оставил инструкции в завещании. Что все компрометирующие материалы должны быть уничтожены. Он, наверно, не хотел, чтобы после его смерти что-нибудь выплыло наружу, и замарало его светлый образ в сердцах людей.
   – Ты думаешь, так все и было?
   – Думаю, да. Но ты можешь сказать, что ты первый об этом подумал, если хочешь.
   – Норман, – сказал я, – неужели то, что я теперь немыслимо богат, может испортить наши дружеские отношения?
   – Конечно, нет, – сказал Норман. – Ты мне и раньше не слишком нравился.
   Я сел в кресло Т.С. Давстона. (Теперь мое!)
   – Так ты хочешь сказать, что ни малейшего понятия не имеешь, где могут быть эти секретные лаборатории?