Страница:
— Потому что я не хочу находиться в лесу одна. Во взгляде Мэри-Кейт отразилась смесь удивления и веселья.
— У вас же пистолет, Берни. Большой, устрашающего вида.
— Я не имею в виду свою безопасность, Мэри-Кейт. Мне нравится заниматься сразу несколькими делами. На мой взгляд, тебе не следует так бояться оружия, моя дорогая. Если ты не вскрикнешь при звуке выстрела, то будешь хорошо стрелять в цель.
— Хотя я и обожаю узнавать новое, Берни, на сей раз должна признаться в невежестве. У меня нет желания учиться.
Берни метнула на нее обвиняющий взгляд, и Мэри-Кейт с неохотой взяла оружие. Увы, звук выстрела заставил ее выронить мушкет. Берни со вздохом подняла его с земли.
— Скажи, Мэри-Кейт, у тебя в последнее время случались видения?
— С того вечера за ужином не было.
— Неделю назад? Мэри-Кейт кивнула.
Берни сделала несколько выстрелов. Женщины подождали, пока перестанет звенеть в ушах и рассеется удушливый дым.
— Значит, она слабеет.
— О чем вы?
— Ты когда-нибудь задумывалась над тем, Мэри-Кейт, что Алиса жива-здорова? — Берни нахмурилась, глядя на мушкет. — Возможно такое, что ты читаешь ее мысли?
— Мне, конечно, хотелось бы знать, почему Алиса Сент-Джон поселилась в моем мозгу, но больше всего я мечтаю о том, чтобы она ушла.
Берни непонимающе моргнула.
— Кажется, она поселилась навеки, Берни. В моей жизни есть многое, что я хотела бы изменить, но Алиса Сент-Джон не имеет к этому никакого отношения.
— Ты когда-нибудь задумывалась над тем, почему ты, похоже, единственная, у кого бывают эти видения?
— Нет, — ответила она.
Разговор закончился, но Берни, видно, не могла успокоиться, ей хотелось докопаться до истины.
— Держи, — приказала она, сунув мушкет Мэри-Кейт. Та по ошибке взяла его за ствол и чуть не обожглась.
Берни, покачав головой, выбила оружие из рук молодой женщины. Потом нагнулась и приподняла юбки, обнажив красивую лодыжку, обвязанную атласной лентой. За ленту был заткнут весьма угрожающего вида нож.
— Ты похожа на ребенка, которому дали слишком много сладостей, моя дорогая. У тебя глаза размером с блюдце.
— Это же нож!
— Верно, — рассеянно подтвердила графиня, словно только сейчас заметила его.
Берни перебрасывала нож из одной руки в другую. Мэри-Кейт завороженно наблюдала за быстрыми движениями пальцев Берни. Сверкнув, нож воткнулся в дерево в пятнадцати футах от них, прямо в центр нароста на стволе.
Берни подошла к дереву, вытащила нож и еще раз метнула его с потрясающей точностью.
— И что бы ты хотела изменить в своей жизни, моя дорогая?
— Почему ваше любопытство кажется мне таким же целенаправленным, как у Арчера?
— Потому что между вами двумя существует какая-то связь, не слишком очевидная. Почему, скажем, Алиса выбрала именно тебя?
— Служанку, наполовину ирландку, без всяких претензий на благородное происхождение, не слишком привлекательную, еще менее ученую — вы это хотите сказать?
— Какая чушь, Мэри-Кейт. Ты считаешь себя недостаточно хорошей, потому что когда-то доила коров? Или выносила горшки? Неужели я заставила тебя так думать? А что касается твоего сословия, ты воздвигаешь вокруг себя такую стену, Мэри-Кейт, что сразу выделяешься среди других. Ты очень напоминаешь мне меня. Снаружи колючки, а под ними уязвимая душа.
— Мне много лет приходилось защищать себя, Берни.
— Ты это хочешь изменить? А вдруг твои братья оказали тебе услугу, оставив на дороге? Симпатия, вылившаяся в жестокость, Мэри-Кейт, но проявленная ради твоего благополучия. Не забывай этого.
— Тем больше причин продолжать поиски, Берни. Даже если не осталось никакого следа.
— Твой дядя умер десять лет назад. Печально. Я помню сообщение о том, что затонул такой мощный корабль. Мы, Сент-Джоны, обращаем внимание на все, что связано с морем, моя дорогая. В конце концов, это — средство нашего обогащения. Мэри-Кейт?
Лицо девушки осветилось радостью, ее улыбка могла бы затмить солнце.
— Дядя Майкл не был на «Короле Георге», Берни! Дэниел сказал, что видел его несколько лет назад! Почему я сразу не подумала об этом?
— Спокойнее, Мэри-Кейт, прошедшее десятилетие было бурным, а жизнь моряка подвержена суровым испытаниям. Не слишком обнадеживай себя, даже если мы и обнаружим, что его не было на корабле.
— Мы, Берни?
— Разумеется, моя дорогая. Неужели ты откажешься воспользоваться магической властью имени Сент-Джонов? Если так, то это будет проявлением не гордости, Мэри-Кейт, а глупости.
— В данном случае, Берни, у меня, по-видимому, нет выбора?
— Ни малейшего, моя дорогая, — с улыбкой ответила Берни.
— Начнем, разумеется, с Лондона, — сообщила ей за завтраком графиня.
— Почему с Лондона? Берни взмахнула ножом.
— Потому что там находится адмиралтейство, дорогая моя. И прежде чем ты наморщишь свой носик, позволь заверить, что сведения, недоступные для тебя, будут, без сомнения, предоставлены вдовствующей графине Сандерхерст.
— А как же Арчер? Мы скажем ему?
— Арчер согласился с моим желанием наведаться в Сити, Мэри-Кейт, — сказала она, вставая и отряхивая с юбки крошки. Как бы Берни ни старалась, на ее одежде всегда оставались следы трапезы. — Он не сказал прямо, но я подозреваю, он надеется, что там я куплю себе более подходящие наряды. Естественно, просвещать его в отношении остальных планов я не стала. Кстати, он не знает, что ты поедешь со мной.
— А вы не думаете, что лучше бы сказать ему?
— Мэри-Кейт, неужели ты веришь, что Арчер согласится выпустить тебя из-под своего крылышка, особенно если узнает, что ты едешь в Лондон на поиски родных? Он немыслимый собственник, дитя мое, и отнюдь не обрадуется существованию дяди и нескольких братьев.
За последние несколько недель он совсем потерял голову. О, Берни видела все признаки — смягчившийся взгляд и смех, легкость в обращении с окружающими, посвящение Мэри-Кейт в свою личную жизнь, до этого священную и закрытую для посторонних. Нет, Арчер не обрадуется семье Мэри-Кейт. В ответ молодая женщина залилась румянцем.
Через день с небольшим они въехали в Лондон, где скорость, по счастью, приносилась в жертву осторожности. Скорость, с которой они путешествовали, ярко напомнила Мэри-Кейт столкновение, положившее начало ее знакомству с Арчером Сент-Джоном. Однако здесь никакие мольбы не помогли.
Они влились в оживленное движение лондонских улиц. Экипажи, всадники, тележки, запряженные пони, и влекомые лошадьми фургоны, тачки и ручные тележки, наполненные свежей рыбой, другими дарами моря, сырами, — все соперничали в стремлении проехать по главной улице. Если речи можно было бы придать вкус, то получилась бы густая и причудливая смесь из сотни национальностей, диалектов, говоров, кипящая, как в котле. Вдобавок к этим звукам раздавались крики уличных торговок, голоса детей, звон колоколов. Тело Мэри-Кейт, казалось, вибрировало в ответ на шум и гам, эхом отдававшиеся в ее голове.
Она не скучала по Лондону, хотя ей и нравилось жить в этом городе. Сандерхерст тоже был по-своему притягателен. В Лондоне она ни к кому не могла обратиться, она всегда подозревала, что Эдвина не очень-то любили. Никто, кроме Чарлза Таунсенда, не называл его своим другом. Муж не стремился поближе сойтись с соседями, ни к кому не испытывал привязанности. На его похороны почти никто не пришел.
Долгая поездка в карете оказалась сносной благодаря присутствию Берни и ее рассказам о путешествиях и людях, которых она встретила за годы жизни за пределами Англии. Но в конце путешествия обе женщины притихли, К как будто встреча с Лондоном требовала молчания.
Мэри-Кейт смотрела на город новыми глазами, сидя на обитых плюшем подушках в карете Арчера Сент-Джо-на. По мере того как они приближались к его городскому дому, она снова осознала разделявшую их огромную пропасть.
Помоги ему…
— Замолчи, Алиса!
От удивления Берни широко раскрыла глаза.
— Простите, я сказала это вслух?
— Вообще-то да, дорогая. Она говорит с тобой? — Берни задала этот вопрос не столько с сочувствием, сколько с любопытством.
— Она не отпускает меня с того часа, как мы выехали из Сандерхерста. Не хочет, чтобы я удалялась от него.
— Интересно, моя дорогая. Вот только что это означает?
— Не знаю, Берни, как не знаю, почему для этой пытки она выбрала меня.
Особенно теперь, когда Мэри-Кейт была уверена, что не Арчера, а какого-то неизвестного возлюбленного она должна спасти по желанию Алисы.
— А видения тебя посещали?
— Нет, только все время болит затылок. Словно, разреши я, что-нибудь и появилось бы.
— Тогда, дорогая, ты обязательно должна это сделать. Берни только что не потирала в предвкушении руки.
— Не думайте, что я не хочу помочь. Пожалуйста, поймите: я не хочу потеряться в ней. Я с трудом выношу все это.
— И чем дольше это тянется, тем труднее терпеть.
— Откуда вы знаете?
— Забавно, моя дорогая, но ты описываешь мое замужество. — Она усмехнулась, увидев выражение лица Мэри-Кейт. — Отец Арчера был очень тяжелый человек, хотел, чтобы все всегда было в точности, как хочет он. Я вынуждена была одеваться в соответствии с его вкусами, говорить, как он, и заниматься только тем, что он находил подходящим для своей графини. Мне кажется, твоя связь с Алисой до некоторой степени напоминает этот союз, в котором сила на ее стороне. Любой на твоем месте взбунтовался бы.
— Хоть бы она нашла кого-нибудь другого, Берни! Ее присутствие уже невыносимо.
— Но ты говоришь, в Сандерхерсте она тебя беспокоит меньше?
Мэри-Кейт почувствовала, что краснеет, щеки у нее наверняка порозовели. Она покачала головой, посчитав, что молчание послужит достаточным ответом. Берни снова усмехнулась.
Великолепные городские дома с гордостью взирали друг на друга, словно одобряя широкие веерообразные окна над парадными дверями и мощеные подъездные дорожки соседей. Тяжелые бархатные шторы украшали высокие окна с переплетами из кованой стали, будто хотели укрыть обитателей домов. На выкрашенных черной краской дверях висели яркие медные молотки, однако на домах отсутствовали номера и таблички с именами их владельцев. Казалось, что живут здесь в строжайшей тайне, что богатство и титулы вынуждают к анонимности даже на этих тихих и уединенных улицах. Нарушать покой Гросвенор-сквер было небезопасно.
Арчер Сент-Джон пребывал в необычайном раздражении.
Женщины продолжали исчезать из его жизни с нарастающим постоянством. Сначала пропала жена, затем его мать и, наконец, Мэри-Кейт, чье место в его жизни было еще настолько неопределенно, что он пока не знал, как его обозначить.
Для человека, прозванного Отшельником, он слишком много времени проводит, перебираясь с места на место. К тому же ищет женщин. Интересно, он единственный мужчина, которого настолько одолел слабый пол?
Он был известен своим упорством — прекрасной чертой характера — и вместе с тем необыкновенной слабостью. Он никогда легко не сдавался, выходя иногда в своих поступках за границы разумного, чтобы достичь поставленной им самим же цели. В детстве такой целью было научиться играть в шахматы. Он прочитал по этому предмету все, что смог найти, практиковался со слугами и работниками, которые знали эту игру. Только когда он побил всех противников, Арчер почувствовал, что достиг, чего хотел.
Ему мало было просто сидеть на сундуках с казной Сент-Джонов. За многие годы торговля пряностями принесла миллионы — значительный и надежный источник постоянно растущего богатства. Арчер дополнил ввозимые товары скипидаром и камфарным маслом.
И Мэри-Кейт с ее неправдоподобной историей, упрямой настойчивостью и привычкой постоянно исчезать вполне соответствовала ему своей неуступчивостью.
Арчер поднял шелковую штору, чтобы взглянуть на Лондон. Высокие шпили и острые крыши соперничали резкими цветами. Бесчисленные трубы исторгали копоть и дым, испещряя черными отметинами серое зимнее небо.
Чего ради она моталась по всей Англии вместе с его матерью, он не знал. В поисках его пропавшей жены? Они считают, что он недостаточно настойчиво искал ее?
Что он почувствует, если в один прекрасный день, как по волшебству, появится его жена? Что он наконец-то оправдан? Несомненно. Сумеет ли он преодолеть возникшее между ними отчуждение, забудет состояние опустошенности, на которое она его обрекла. А она? Старомодные понятия чести предписывали быть верным, особенно если им с Алисой предстояло возродить их брак из руин.
Мэри-Кейт. Ему придется распрощаться с Мэри-Кейт.
— Не могу выразить словами, как мне жаль, моя дорогая. Так обнадежить тебя, чтобы затем повергнуть в отчаяние.
Берни взяла Мэри-Кейт за локоть, и они покинули адмиралтейство.
Их принимал сам сэр Энтони Петтигрю. О прибытии Берни его известил тот самый чиновник, который отказался разговаривать с Мэри-Кейт в прошлый раз.
Энтони Петтигрю не стал терять времени попусту, звучно поцеловав Берни в губы.
— Берни, я чертовски рад тебя видеть! Вот уж не думал, что ты вернешься в Англию. Полагал, что снова встречусь с тобой в Индии.
— Как видишь, я здесь, жива и здорова.
— И как всегда, великолепно выглядишь. Английский климат тебе явно на пользу, Берни. Значит, остаешься?
Он завладел ее рукой и поднес к губам ее затянутые в перчатку пальцы. Берни улыбнулась и отняла руку.
— Только на несколько месяцев. Соскучилась по дому.
Предложение чая было встречено тем же насмешливым отказом, но прошло не менее часа, прежде чем Берни удалось освободиться от назойливого Энтони Петтигрю. Глава адмиралтейства, обаятельный и привлекательный в духе немолодых государственных мужей, обладал странной привычкой время от времени подмигивать, словно делился с собеседником какой-то на редкость смешной шуткой.
— Дело в том, моя дорогая, что я ничего не могу о нем вспомнить. Ни где встречалась с ним, ни его лицо. Никаких подробностей. Странно, не правда ли? В голове туман. Терпеть не могу, когда со мной такое случается.
— Вы вспомните, — сказала Мэри-Кейт, — когда это уже будет не нужно.
— По правде говоря, это и не важно. В конце концов, он сделал все, что мог. По крайней мере мы знаем, что твоего дяди не было на борту «Короля Георга». Увы, мы не знаем его нынешнего места службы.
— Или хотя бы, жив ли он?
— О милая моя девочка, я ведь просила тебя не питать больших надежд, но иногда ты меня просто не слышишь. Уверена, твой дядя найдется, обязательно. А пока мы должны раскрыть тайну Алисы.
— Я хотела бы никогда не слышать этого имени, Берни.
— Тогда бы ты никогда не встретила Арчера. Ты это хочешь сказать?
Мэри-Кейт закрыла глаза, словно услышала вопрос уже не в первый раз.
— Возможно, нам стоит сократить наше пребывание в Лондоне, дорогая, и наведаться на место столкновения. Там тебя могут посетить какие-нибудь видения, которые укажут нам направление поисков.
— Я оставалась в гостинице целую неделю, Берни, и пересказала вам все свои сны. И потом, я отказываюсь ехать с вами, если вы не прикажете кучеру ехать помедленнее. Хочу добраться до места живой.
— Ерунда, дитя мое. Закрой глаза, держись за ручку над окошком и думай о приятном.
— С закрытыми глазами мне будет только хуже, а думать я смогу только о том, что в первый раз мне повезло, но вряд ли удастся пережить второе столкновение.
— Ты должна настроиться на авантюрный лад, дорогая.
— А вы, Берни, на более умеренный.
— Подобное высказывание можно ожидать от Арчера. По-моему, вы очень подходите друг другу.
По-моему, вы очень подходите друг другу. Неужели так просто? Какая нелепость! И как это верно! Алиса соединила самых неподходящих людей при самых невозможных обстоятельствах? И что это значит? По всей вероятности, Алисы Сент-Джон нет в живых. Живые жены не подыскивают своим мужьям подруг. Они должны изменить направление поиска и сосредоточиться на судьбе Алисы, а не на ее исчезновении.
— Что у вас на уме, Берни? — Мэри-Кейт прервала поток мыслей Берни. — Выглядите невероятно довольной?
— По-моему, настало время установить связь с миром духов, Мэри-Кейт. Наверное, мы все делали не так. Почему бы не спросить у Алисы, где она?
Глава 29
— У вас же пистолет, Берни. Большой, устрашающего вида.
— Я не имею в виду свою безопасность, Мэри-Кейт. Мне нравится заниматься сразу несколькими делами. На мой взгляд, тебе не следует так бояться оружия, моя дорогая. Если ты не вскрикнешь при звуке выстрела, то будешь хорошо стрелять в цель.
— Хотя я и обожаю узнавать новое, Берни, на сей раз должна признаться в невежестве. У меня нет желания учиться.
Берни метнула на нее обвиняющий взгляд, и Мэри-Кейт с неохотой взяла оружие. Увы, звук выстрела заставил ее выронить мушкет. Берни со вздохом подняла его с земли.
— Скажи, Мэри-Кейт, у тебя в последнее время случались видения?
— С того вечера за ужином не было.
— Неделю назад? Мэри-Кейт кивнула.
Берни сделала несколько выстрелов. Женщины подождали, пока перестанет звенеть в ушах и рассеется удушливый дым.
— Значит, она слабеет.
— О чем вы?
— Ты когда-нибудь задумывалась над тем, Мэри-Кейт, что Алиса жива-здорова? — Берни нахмурилась, глядя на мушкет. — Возможно такое, что ты читаешь ее мысли?
— Мне, конечно, хотелось бы знать, почему Алиса Сент-Джон поселилась в моем мозгу, но больше всего я мечтаю о том, чтобы она ушла.
Берни непонимающе моргнула.
— Кажется, она поселилась навеки, Берни. В моей жизни есть многое, что я хотела бы изменить, но Алиса Сент-Джон не имеет к этому никакого отношения.
— Ты когда-нибудь задумывалась над тем, почему ты, похоже, единственная, у кого бывают эти видения?
— Нет, — ответила она.
Разговор закончился, но Берни, видно, не могла успокоиться, ей хотелось докопаться до истины.
— Держи, — приказала она, сунув мушкет Мэри-Кейт. Та по ошибке взяла его за ствол и чуть не обожглась.
Берни, покачав головой, выбила оружие из рук молодой женщины. Потом нагнулась и приподняла юбки, обнажив красивую лодыжку, обвязанную атласной лентой. За ленту был заткнут весьма угрожающего вида нож.
— Ты похожа на ребенка, которому дали слишком много сладостей, моя дорогая. У тебя глаза размером с блюдце.
— Это же нож!
— Верно, — рассеянно подтвердила графиня, словно только сейчас заметила его.
Берни перебрасывала нож из одной руки в другую. Мэри-Кейт завороженно наблюдала за быстрыми движениями пальцев Берни. Сверкнув, нож воткнулся в дерево в пятнадцати футах от них, прямо в центр нароста на стволе.
Берни подошла к дереву, вытащила нож и еще раз метнула его с потрясающей точностью.
— И что бы ты хотела изменить в своей жизни, моя дорогая?
— Почему ваше любопытство кажется мне таким же целенаправленным, как у Арчера?
— Потому что между вами двумя существует какая-то связь, не слишком очевидная. Почему, скажем, Алиса выбрала именно тебя?
— Служанку, наполовину ирландку, без всяких претензий на благородное происхождение, не слишком привлекательную, еще менее ученую — вы это хотите сказать?
— Какая чушь, Мэри-Кейт. Ты считаешь себя недостаточно хорошей, потому что когда-то доила коров? Или выносила горшки? Неужели я заставила тебя так думать? А что касается твоего сословия, ты воздвигаешь вокруг себя такую стену, Мэри-Кейт, что сразу выделяешься среди других. Ты очень напоминаешь мне меня. Снаружи колючки, а под ними уязвимая душа.
— Мне много лет приходилось защищать себя, Берни.
— Ты это хочешь изменить? А вдруг твои братья оказали тебе услугу, оставив на дороге? Симпатия, вылившаяся в жестокость, Мэри-Кейт, но проявленная ради твоего благополучия. Не забывай этого.
— Тем больше причин продолжать поиски, Берни. Даже если не осталось никакого следа.
— Твой дядя умер десять лет назад. Печально. Я помню сообщение о том, что затонул такой мощный корабль. Мы, Сент-Джоны, обращаем внимание на все, что связано с морем, моя дорогая. В конце концов, это — средство нашего обогащения. Мэри-Кейт?
Лицо девушки осветилось радостью, ее улыбка могла бы затмить солнце.
— Дядя Майкл не был на «Короле Георге», Берни! Дэниел сказал, что видел его несколько лет назад! Почему я сразу не подумала об этом?
— Спокойнее, Мэри-Кейт, прошедшее десятилетие было бурным, а жизнь моряка подвержена суровым испытаниям. Не слишком обнадеживай себя, даже если мы и обнаружим, что его не было на корабле.
— Мы, Берни?
— Разумеется, моя дорогая. Неужели ты откажешься воспользоваться магической властью имени Сент-Джонов? Если так, то это будет проявлением не гордости, Мэри-Кейт, а глупости.
— В данном случае, Берни, у меня, по-видимому, нет выбора?
— Ни малейшего, моя дорогая, — с улыбкой ответила Берни.
— Начнем, разумеется, с Лондона, — сообщила ей за завтраком графиня.
— Почему с Лондона? Берни взмахнула ножом.
— Потому что там находится адмиралтейство, дорогая моя. И прежде чем ты наморщишь свой носик, позволь заверить, что сведения, недоступные для тебя, будут, без сомнения, предоставлены вдовствующей графине Сандерхерст.
— А как же Арчер? Мы скажем ему?
— Арчер согласился с моим желанием наведаться в Сити, Мэри-Кейт, — сказала она, вставая и отряхивая с юбки крошки. Как бы Берни ни старалась, на ее одежде всегда оставались следы трапезы. — Он не сказал прямо, но я подозреваю, он надеется, что там я куплю себе более подходящие наряды. Естественно, просвещать его в отношении остальных планов я не стала. Кстати, он не знает, что ты поедешь со мной.
— А вы не думаете, что лучше бы сказать ему?
— Мэри-Кейт, неужели ты веришь, что Арчер согласится выпустить тебя из-под своего крылышка, особенно если узнает, что ты едешь в Лондон на поиски родных? Он немыслимый собственник, дитя мое, и отнюдь не обрадуется существованию дяди и нескольких братьев.
За последние несколько недель он совсем потерял голову. О, Берни видела все признаки — смягчившийся взгляд и смех, легкость в обращении с окружающими, посвящение Мэри-Кейт в свою личную жизнь, до этого священную и закрытую для посторонних. Нет, Арчер не обрадуется семье Мэри-Кейт. В ответ молодая женщина залилась румянцем.
Через день с небольшим они въехали в Лондон, где скорость, по счастью, приносилась в жертву осторожности. Скорость, с которой они путешествовали, ярко напомнила Мэри-Кейт столкновение, положившее начало ее знакомству с Арчером Сент-Джоном. Однако здесь никакие мольбы не помогли.
Они влились в оживленное движение лондонских улиц. Экипажи, всадники, тележки, запряженные пони, и влекомые лошадьми фургоны, тачки и ручные тележки, наполненные свежей рыбой, другими дарами моря, сырами, — все соперничали в стремлении проехать по главной улице. Если речи можно было бы придать вкус, то получилась бы густая и причудливая смесь из сотни национальностей, диалектов, говоров, кипящая, как в котле. Вдобавок к этим звукам раздавались крики уличных торговок, голоса детей, звон колоколов. Тело Мэри-Кейт, казалось, вибрировало в ответ на шум и гам, эхом отдававшиеся в ее голове.
Она не скучала по Лондону, хотя ей и нравилось жить в этом городе. Сандерхерст тоже был по-своему притягателен. В Лондоне она ни к кому не могла обратиться, она всегда подозревала, что Эдвина не очень-то любили. Никто, кроме Чарлза Таунсенда, не называл его своим другом. Муж не стремился поближе сойтись с соседями, ни к кому не испытывал привязанности. На его похороны почти никто не пришел.
Долгая поездка в карете оказалась сносной благодаря присутствию Берни и ее рассказам о путешествиях и людях, которых она встретила за годы жизни за пределами Англии. Но в конце путешествия обе женщины притихли, К как будто встреча с Лондоном требовала молчания.
Мэри-Кейт смотрела на город новыми глазами, сидя на обитых плюшем подушках в карете Арчера Сент-Джо-на. По мере того как они приближались к его городскому дому, она снова осознала разделявшую их огромную пропасть.
Помоги ему…
— Замолчи, Алиса!
От удивления Берни широко раскрыла глаза.
— Простите, я сказала это вслух?
— Вообще-то да, дорогая. Она говорит с тобой? — Берни задала этот вопрос не столько с сочувствием, сколько с любопытством.
— Она не отпускает меня с того часа, как мы выехали из Сандерхерста. Не хочет, чтобы я удалялась от него.
— Интересно, моя дорогая. Вот только что это означает?
— Не знаю, Берни, как не знаю, почему для этой пытки она выбрала меня.
Особенно теперь, когда Мэри-Кейт была уверена, что не Арчера, а какого-то неизвестного возлюбленного она должна спасти по желанию Алисы.
— А видения тебя посещали?
— Нет, только все время болит затылок. Словно, разреши я, что-нибудь и появилось бы.
— Тогда, дорогая, ты обязательно должна это сделать. Берни только что не потирала в предвкушении руки.
— Не думайте, что я не хочу помочь. Пожалуйста, поймите: я не хочу потеряться в ней. Я с трудом выношу все это.
— И чем дольше это тянется, тем труднее терпеть.
— Откуда вы знаете?
— Забавно, моя дорогая, но ты описываешь мое замужество. — Она усмехнулась, увидев выражение лица Мэри-Кейт. — Отец Арчера был очень тяжелый человек, хотел, чтобы все всегда было в точности, как хочет он. Я вынуждена была одеваться в соответствии с его вкусами, говорить, как он, и заниматься только тем, что он находил подходящим для своей графини. Мне кажется, твоя связь с Алисой до некоторой степени напоминает этот союз, в котором сила на ее стороне. Любой на твоем месте взбунтовался бы.
— Хоть бы она нашла кого-нибудь другого, Берни! Ее присутствие уже невыносимо.
— Но ты говоришь, в Сандерхерсте она тебя беспокоит меньше?
Мэри-Кейт почувствовала, что краснеет, щеки у нее наверняка порозовели. Она покачала головой, посчитав, что молчание послужит достаточным ответом. Берни снова усмехнулась.
Великолепные городские дома с гордостью взирали друг на друга, словно одобряя широкие веерообразные окна над парадными дверями и мощеные подъездные дорожки соседей. Тяжелые бархатные шторы украшали высокие окна с переплетами из кованой стали, будто хотели укрыть обитателей домов. На выкрашенных черной краской дверях висели яркие медные молотки, однако на домах отсутствовали номера и таблички с именами их владельцев. Казалось, что живут здесь в строжайшей тайне, что богатство и титулы вынуждают к анонимности даже на этих тихих и уединенных улицах. Нарушать покой Гросвенор-сквер было небезопасно.
Арчер Сент-Джон пребывал в необычайном раздражении.
Женщины продолжали исчезать из его жизни с нарастающим постоянством. Сначала пропала жена, затем его мать и, наконец, Мэри-Кейт, чье место в его жизни было еще настолько неопределенно, что он пока не знал, как его обозначить.
Для человека, прозванного Отшельником, он слишком много времени проводит, перебираясь с места на место. К тому же ищет женщин. Интересно, он единственный мужчина, которого настолько одолел слабый пол?
Он был известен своим упорством — прекрасной чертой характера — и вместе с тем необыкновенной слабостью. Он никогда легко не сдавался, выходя иногда в своих поступках за границы разумного, чтобы достичь поставленной им самим же цели. В детстве такой целью было научиться играть в шахматы. Он прочитал по этому предмету все, что смог найти, практиковался со слугами и работниками, которые знали эту игру. Только когда он побил всех противников, Арчер почувствовал, что достиг, чего хотел.
Ему мало было просто сидеть на сундуках с казной Сент-Джонов. За многие годы торговля пряностями принесла миллионы — значительный и надежный источник постоянно растущего богатства. Арчер дополнил ввозимые товары скипидаром и камфарным маслом.
И Мэри-Кейт с ее неправдоподобной историей, упрямой настойчивостью и привычкой постоянно исчезать вполне соответствовала ему своей неуступчивостью.
Арчер поднял шелковую штору, чтобы взглянуть на Лондон. Высокие шпили и острые крыши соперничали резкими цветами. Бесчисленные трубы исторгали копоть и дым, испещряя черными отметинами серое зимнее небо.
Чего ради она моталась по всей Англии вместе с его матерью, он не знал. В поисках его пропавшей жены? Они считают, что он недостаточно настойчиво искал ее?
Что он почувствует, если в один прекрасный день, как по волшебству, появится его жена? Что он наконец-то оправдан? Несомненно. Сумеет ли он преодолеть возникшее между ними отчуждение, забудет состояние опустошенности, на которое она его обрекла. А она? Старомодные понятия чести предписывали быть верным, особенно если им с Алисой предстояло возродить их брак из руин.
Мэри-Кейт. Ему придется распрощаться с Мэри-Кейт.
— Не могу выразить словами, как мне жаль, моя дорогая. Так обнадежить тебя, чтобы затем повергнуть в отчаяние.
Берни взяла Мэри-Кейт за локоть, и они покинули адмиралтейство.
Их принимал сам сэр Энтони Петтигрю. О прибытии Берни его известил тот самый чиновник, который отказался разговаривать с Мэри-Кейт в прошлый раз.
Энтони Петтигрю не стал терять времени попусту, звучно поцеловав Берни в губы.
— Берни, я чертовски рад тебя видеть! Вот уж не думал, что ты вернешься в Англию. Полагал, что снова встречусь с тобой в Индии.
— Как видишь, я здесь, жива и здорова.
— И как всегда, великолепно выглядишь. Английский климат тебе явно на пользу, Берни. Значит, остаешься?
Он завладел ее рукой и поднес к губам ее затянутые в перчатку пальцы. Берни улыбнулась и отняла руку.
— Только на несколько месяцев. Соскучилась по дому.
Предложение чая было встречено тем же насмешливым отказом, но прошло не менее часа, прежде чем Берни удалось освободиться от назойливого Энтони Петтигрю. Глава адмиралтейства, обаятельный и привлекательный в духе немолодых государственных мужей, обладал странной привычкой время от времени подмигивать, словно делился с собеседником какой-то на редкость смешной шуткой.
— Дело в том, моя дорогая, что я ничего не могу о нем вспомнить. Ни где встречалась с ним, ни его лицо. Никаких подробностей. Странно, не правда ли? В голове туман. Терпеть не могу, когда со мной такое случается.
— Вы вспомните, — сказала Мэри-Кейт, — когда это уже будет не нужно.
— По правде говоря, это и не важно. В конце концов, он сделал все, что мог. По крайней мере мы знаем, что твоего дяди не было на борту «Короля Георга». Увы, мы не знаем его нынешнего места службы.
— Или хотя бы, жив ли он?
— О милая моя девочка, я ведь просила тебя не питать больших надежд, но иногда ты меня просто не слышишь. Уверена, твой дядя найдется, обязательно. А пока мы должны раскрыть тайну Алисы.
— Я хотела бы никогда не слышать этого имени, Берни.
— Тогда бы ты никогда не встретила Арчера. Ты это хочешь сказать?
Мэри-Кейт закрыла глаза, словно услышала вопрос уже не в первый раз.
— Возможно, нам стоит сократить наше пребывание в Лондоне, дорогая, и наведаться на место столкновения. Там тебя могут посетить какие-нибудь видения, которые укажут нам направление поисков.
— Я оставалась в гостинице целую неделю, Берни, и пересказала вам все свои сны. И потом, я отказываюсь ехать с вами, если вы не прикажете кучеру ехать помедленнее. Хочу добраться до места живой.
— Ерунда, дитя мое. Закрой глаза, держись за ручку над окошком и думай о приятном.
— С закрытыми глазами мне будет только хуже, а думать я смогу только о том, что в первый раз мне повезло, но вряд ли удастся пережить второе столкновение.
— Ты должна настроиться на авантюрный лад, дорогая.
— А вы, Берни, на более умеренный.
— Подобное высказывание можно ожидать от Арчера. По-моему, вы очень подходите друг другу.
По-моему, вы очень подходите друг другу. Неужели так просто? Какая нелепость! И как это верно! Алиса соединила самых неподходящих людей при самых невозможных обстоятельствах? И что это значит? По всей вероятности, Алисы Сент-Джон нет в живых. Живые жены не подыскивают своим мужьям подруг. Они должны изменить направление поиска и сосредоточиться на судьбе Алисы, а не на ее исчезновении.
— Что у вас на уме, Берни? — Мэри-Кейт прервала поток мыслей Берни. — Выглядите невероятно довольной?
— По-моему, настало время установить связь с миром духов, Мэри-Кейт. Наверное, мы все делали не так. Почему бы не спросить у Алисы, где она?
Глава 29
— О ты, всевидящая прорицательница, которая знает сердце человека и читает в его душе, ответь на наш вопрос, — негромко взывала Берни, закрыв глаза и откинув назад голову в тюрбане.
Она сидела, положив на стол руки ладонями кверху, ее пальцы непроизвольно согнулись Мигавшая в центре стола сбеча, казалось, следовала за голосом Берни, пока Мэри-Кейт не заметила, что дыхание графини колеблет пламя.
Мэри-Кейт сидела напротив Берни, расположившейся справа от Гаррельсона, самого лучшего дворецкого в Лондоне, с красным от злоупотребления портвейном лицом. Слева от Мэри-Кейт сидел младший лакей, которого якобы посещали духи.
Мужчины были одеты обычно, женщины же облачились в балахоны из оленьей кожи, источавшие такой запах, будто их выделали не до конца. На голове Мэри-Кейт красовался большой колпак с торчавшей из него по меньшей мере дюжиной поломанных перьев. На шее висело множество серебряных цепочек и разноцветных бус. Ни дать ни взять, живой амулет.
Группа являла собой необычное зрелище, как и ритуал, к которому они только что приступили. Берни подготовила комнату, бормоча что-то на латыни, которой остальные не знали, кроме неясных стихов из богослужебных текстов. Впрочем, слова Requiescat in pace (Покойся в мире) казались едва ли уместными в данных обстоятельствах. Но возможно, Берни произнесла их, чтобы Алиса Сент-Джон покоилась в мире.
В центре стола на серебряном подносе стояла китайская фигурка, изображавшая толстяка. В его руках курились три ароматические палочки, такие едкие, что у Мэри-Кейт защипало глаза.
После церемонии очищения Берни стала призывать древнеегипетских мудрецов, подняв сложенные пирамидкой ладони над головой и что-то неразборчиво приговаривая.
Когда появился Арчер, она только-только перешла к греческим оракулам.
— Я в это нисколько не верю, — произнес он с презрением. Четверо собравшихся в спальне Берни оцепенели. — Я разыскиваю вас обеих по всей Англии, а вы, оказывается, занимаетесь здесь…
Арчер, похоже, не нашел слов и обвел комнату руками, словно указывая на разнообразные атрибуты ритуала.
— Вы, — сказал он, указывая длинным пальцем на Гаррельсона, — отправляйтесь к себе.
Дворецкому понадобилось несколько секунд, чтобы обрести равновесие. Его состояние объяснялось скорее влиянием портвейна, чем церемонии.
— Вы свободны, — обратился он к младшему лакею. Мэри-Кейт не совсем поняла, означает ли это увольнение или юноше приказано просто уйти.
— Что касается вас, — произнес он, взглянув на Мэри-Кейт, — идите в свою комнату. Я зайду к вам позже.
Если прежде подобные слова наполняли ее ожиданием, то на этот раз они прозвучали как угроза.
Мэри-Кейт не стала возражать против высокомерного обращения. Ей не хотелось участвовать во всей этой глупости, но она обнаружила, что непреклонная решимость графини превосходит решимость Арчера. Может, это в крови у всех Сент-Джонов? Она, не мешкая, удалилась из комнаты Берни.
— Что ты здесь устроила, мама? — повернулся Арчер к матери, как только комната опустела. Она наклонилась над круглым столом и зажгла оставшиеся свечи, потом гневно взглянула на сына. — Ты хоть понимаешь, как нелепо ты выглядишь? А что ты сделала с Мэри-Кейт? Ты дала ей этот дурацкий колпак?
— Да, Арчер, я дала ей спиритическую шапку. И бусы, и мокасины, и монетки со знаками «инь»и «ян». Для нашей церемонии я соединила многие культуры.
— Для какой же такой цели?
— Мы идем по эктоплазмическому следу, Арчер. В полночь встречаются перевоплощенные души.
— Что?..
— Мы разговариваем с умершими.
— Иногда, Берни, ты кажешься мне свечой, у которой давно выгорел фитиль.
— А ты, Арчер, иногда кажешься мне слепым.
— И чего же я не вижу? — Он указал на стол, где все еще тлели ароматические палочки. — Этого? Ты на самом деле веришь, что сможешь таким образом чего-то добиться?
— Я хотя бы пытаюсь, Арчер. Я очень хочу помочь Мэри-Кейт, мой дорогой сын. Думаю, ты должен приветствовать это.
— Подкидывая в воздух амулеты? Напиваясь до бесчувствия, чтобы убедить себя, что слышишь гостей из потустороннего мира?
Наступило молчание. Берни пристально смотрела на сына, не выдавая себя ни взглядом, ни движением. Ужасно неприятный взгляд, подумалось Сент-Джону. Он напомнил ему о его юности и нескончаемых проповедях матери на тему о карме.
— Ты ведь ей не веришь, не так ли? Не веришь?
— А чему здесь верить, мама? Что моя жена — призрак, а не вероломная супруга? Или самой большой нелепости: якобы моя жена настолько печется обо мне, что послала приглядывать за мной Мэри-Кейт Беннетт? И какой же из этих невероятных вещей ты прикажешь верить? Первой? Второй? Или мне отбросить здравый смысл и поверить всей этой чуши?
— Поэтому ты не веришь ничему. Когда ты стал таким циничным, Арчер?
— Примерно в то время, когда ты стала такой доверчивой, мама.
— А Мэри-Кейт знает?
— Конечно, знает. Ты думаешь, мне пришлось обманом затаскивать ее к себе в постель? Или платить ей за это?
Как ни странно, мать не нашлась с ответом.
— Ты выглядишь, как подобает в таком случае выглядеть матери — смотришь, неодобрительно поджав губы. Не подействует, Берни. Все эти годы ты так гордилась, что изумляешь мир, тратишь деньги Сент-Джонов и создаешь свою собственную, утонченную жизнь, выбирая для этого самое немыслимое поведение. Я помню, как ты учила меня наслаждаться всеми доступными способами: ведь мир ненадежен, а жизнь быстротечна.
— Тебе было тринадцать. Ты приехал домой на каникулы и тосковал по сестре друга, — сказала Берни, снимая тюрбан и поправляя волосы.
— А что изменилось с тех пор?
— Если ты не знаешь ответа, Арчер, я очень в тебе разочарована.
— Женщины используют этот прием испокон веков: «Если ты не знаешь…» Бедный несчастный простачок чувствует себя виноватым и готов сознаться в сотне грехов. Со мной этого не пройдет.
Берни подбоченилась и взглянула ему в лицо:
— Тогда позволь мне прояснить положение дел, Арчер, если ты упорно отказываешься посмотреть правде в глаза. Жизнь молодой женщины сломана, под сомнением ее душевное и физическое здоровье, репутация погибла, и все это из-за одного человека. Из-за тебя. Она грезит во сне и наяву, и когда голос шепчет ей об опасности, что она делает? Пытается защитить объект заботы! И чем ты ей платишь? Сначала высмеиваешь, потом совращаешь се.
— Это тебя совершенно не касается, мама! Совращение было взаимным. — Настойчивое желание поцелуя, готовность, с которой оба вступили в связь, — не совсем подходящая тема для разговора, это его частное и глубоко личное дело. — Не вмешивайся в мою жизнь! Я не потерплю этого, несмотря на всю любовь, которую к тебе питаю. Ты — женщина мира. Ты прекрасно знаешь, что произошло.
Она взмахнула руками:
— Только не пытайся убедить меня, будто это что-то вроде «права сеньора», Арчер, или что Мэри-Кейт пожертвовала своей репутацией без борьбы. Даже служанка должна защищать себя в мире, которым правят мужчины.
— А мне почему-то кажется, что большинство мужчин должно защищаться от тебя.
— Не увиливай от разговора, Арчер! — Ее глаза полыхнули гневом.
— Очень хорошо! Тогда я просто не стану с тобой об этом говорить. И не потерплю замечаний по поводу моей жизни, моих поступков, моих намерений даже от тебя.
— А от Мэри-Кейт?
— От нее тоже.
— А как насчет ее совращения? — Он молчал, и Берни нахмурилась. — Значит, продолжишь пользоваться ее положением.
— Она далеко не невинна, Берни. Она взрослая женщина.
— Для которой непривычно богатство, которым блещет Сандерхерст. По-твоему, это ее нисколько не привлекает?
— Ты никогда не опустишься до лести, не так ли? — Сент-Джон одарил мать саркастической улыбкой. — А может, ее привлекаю я, а не мое золото?
— На этот вопрос можешь ответить только ты, Арчер. Что ей на самом деле нужно? Разве она не стала частью твоей жизни? А вдруг она преследует какую-то низкую цель? Удивлена, что ты не выгнал эту маленькую ведьму.
— Возможно, она говорит правду, мама. Взгляд Берни стал острым, как толедский клинок.
— Вот именно, Арчер. Возможно, она говорит правду.
Он был человеком противоречий, поэтому и задал вопрос Мэри-Кейт позже, когда пришел к ней в комнату.
— Как ты думаешь, почему Алиса разговаривает с тобой?
— А почему ты теперь об этом спрашиваешь, Арчер? Она все еще не сняла своего смехотворного наряда и должна была бы выглядеть в нем нелепо. Но не выглядела, и говорила не как служанка, и не была похожа на прислугу Сандерхерста. Она сбивала его с толку, раздражала, заставляла подвергать сомнению все то, что он считал истинным и непреложным. Она заставляла его сердце заходиться от радости, которую дарило прикосновение к ней, ее смех.
— Скажи мне, Мэри-Кейт.
— Как легко ты требуешь, Арчер. Говори, Мэри-Кейт, и я снова должна все рассказать, чтобы ты снова надо мной посмеялся.
— Разве я смеялся? В последнее время?
— Это плата за возможность спать с тобой, Арчер?
Она улыбнулась какой-то жалкой улыбкой, и ему захотелось прикоснуться к ней, заверить пальцами, губами, объятиями: он не станет над ней смеяться.
Она сидела, положив на стол руки ладонями кверху, ее пальцы непроизвольно согнулись Мигавшая в центре стола сбеча, казалось, следовала за голосом Берни, пока Мэри-Кейт не заметила, что дыхание графини колеблет пламя.
Мэри-Кейт сидела напротив Берни, расположившейся справа от Гаррельсона, самого лучшего дворецкого в Лондоне, с красным от злоупотребления портвейном лицом. Слева от Мэри-Кейт сидел младший лакей, которого якобы посещали духи.
Мужчины были одеты обычно, женщины же облачились в балахоны из оленьей кожи, источавшие такой запах, будто их выделали не до конца. На голове Мэри-Кейт красовался большой колпак с торчавшей из него по меньшей мере дюжиной поломанных перьев. На шее висело множество серебряных цепочек и разноцветных бус. Ни дать ни взять, живой амулет.
Группа являла собой необычное зрелище, как и ритуал, к которому они только что приступили. Берни подготовила комнату, бормоча что-то на латыни, которой остальные не знали, кроме неясных стихов из богослужебных текстов. Впрочем, слова Requiescat in pace (Покойся в мире) казались едва ли уместными в данных обстоятельствах. Но возможно, Берни произнесла их, чтобы Алиса Сент-Джон покоилась в мире.
В центре стола на серебряном подносе стояла китайская фигурка, изображавшая толстяка. В его руках курились три ароматические палочки, такие едкие, что у Мэри-Кейт защипало глаза.
После церемонии очищения Берни стала призывать древнеегипетских мудрецов, подняв сложенные пирамидкой ладони над головой и что-то неразборчиво приговаривая.
Когда появился Арчер, она только-только перешла к греческим оракулам.
— Я в это нисколько не верю, — произнес он с презрением. Четверо собравшихся в спальне Берни оцепенели. — Я разыскиваю вас обеих по всей Англии, а вы, оказывается, занимаетесь здесь…
Арчер, похоже, не нашел слов и обвел комнату руками, словно указывая на разнообразные атрибуты ритуала.
— Вы, — сказал он, указывая длинным пальцем на Гаррельсона, — отправляйтесь к себе.
Дворецкому понадобилось несколько секунд, чтобы обрести равновесие. Его состояние объяснялось скорее влиянием портвейна, чем церемонии.
— Вы свободны, — обратился он к младшему лакею. Мэри-Кейт не совсем поняла, означает ли это увольнение или юноше приказано просто уйти.
— Что касается вас, — произнес он, взглянув на Мэри-Кейт, — идите в свою комнату. Я зайду к вам позже.
Если прежде подобные слова наполняли ее ожиданием, то на этот раз они прозвучали как угроза.
Мэри-Кейт не стала возражать против высокомерного обращения. Ей не хотелось участвовать во всей этой глупости, но она обнаружила, что непреклонная решимость графини превосходит решимость Арчера. Может, это в крови у всех Сент-Джонов? Она, не мешкая, удалилась из комнаты Берни.
— Что ты здесь устроила, мама? — повернулся Арчер к матери, как только комната опустела. Она наклонилась над круглым столом и зажгла оставшиеся свечи, потом гневно взглянула на сына. — Ты хоть понимаешь, как нелепо ты выглядишь? А что ты сделала с Мэри-Кейт? Ты дала ей этот дурацкий колпак?
— Да, Арчер, я дала ей спиритическую шапку. И бусы, и мокасины, и монетки со знаками «инь»и «ян». Для нашей церемонии я соединила многие культуры.
— Для какой же такой цели?
— Мы идем по эктоплазмическому следу, Арчер. В полночь встречаются перевоплощенные души.
— Что?..
— Мы разговариваем с умершими.
— Иногда, Берни, ты кажешься мне свечой, у которой давно выгорел фитиль.
— А ты, Арчер, иногда кажешься мне слепым.
— И чего же я не вижу? — Он указал на стол, где все еще тлели ароматические палочки. — Этого? Ты на самом деле веришь, что сможешь таким образом чего-то добиться?
— Я хотя бы пытаюсь, Арчер. Я очень хочу помочь Мэри-Кейт, мой дорогой сын. Думаю, ты должен приветствовать это.
— Подкидывая в воздух амулеты? Напиваясь до бесчувствия, чтобы убедить себя, что слышишь гостей из потустороннего мира?
Наступило молчание. Берни пристально смотрела на сына, не выдавая себя ни взглядом, ни движением. Ужасно неприятный взгляд, подумалось Сент-Джону. Он напомнил ему о его юности и нескончаемых проповедях матери на тему о карме.
— Ты ведь ей не веришь, не так ли? Не веришь?
— А чему здесь верить, мама? Что моя жена — призрак, а не вероломная супруга? Или самой большой нелепости: якобы моя жена настолько печется обо мне, что послала приглядывать за мной Мэри-Кейт Беннетт? И какой же из этих невероятных вещей ты прикажешь верить? Первой? Второй? Или мне отбросить здравый смысл и поверить всей этой чуши?
— Поэтому ты не веришь ничему. Когда ты стал таким циничным, Арчер?
— Примерно в то время, когда ты стала такой доверчивой, мама.
— А Мэри-Кейт знает?
— Конечно, знает. Ты думаешь, мне пришлось обманом затаскивать ее к себе в постель? Или платить ей за это?
Как ни странно, мать не нашлась с ответом.
— Ты выглядишь, как подобает в таком случае выглядеть матери — смотришь, неодобрительно поджав губы. Не подействует, Берни. Все эти годы ты так гордилась, что изумляешь мир, тратишь деньги Сент-Джонов и создаешь свою собственную, утонченную жизнь, выбирая для этого самое немыслимое поведение. Я помню, как ты учила меня наслаждаться всеми доступными способами: ведь мир ненадежен, а жизнь быстротечна.
— Тебе было тринадцать. Ты приехал домой на каникулы и тосковал по сестре друга, — сказала Берни, снимая тюрбан и поправляя волосы.
— А что изменилось с тех пор?
— Если ты не знаешь ответа, Арчер, я очень в тебе разочарована.
— Женщины используют этот прием испокон веков: «Если ты не знаешь…» Бедный несчастный простачок чувствует себя виноватым и готов сознаться в сотне грехов. Со мной этого не пройдет.
Берни подбоченилась и взглянула ему в лицо:
— Тогда позволь мне прояснить положение дел, Арчер, если ты упорно отказываешься посмотреть правде в глаза. Жизнь молодой женщины сломана, под сомнением ее душевное и физическое здоровье, репутация погибла, и все это из-за одного человека. Из-за тебя. Она грезит во сне и наяву, и когда голос шепчет ей об опасности, что она делает? Пытается защитить объект заботы! И чем ты ей платишь? Сначала высмеиваешь, потом совращаешь се.
— Это тебя совершенно не касается, мама! Совращение было взаимным. — Настойчивое желание поцелуя, готовность, с которой оба вступили в связь, — не совсем подходящая тема для разговора, это его частное и глубоко личное дело. — Не вмешивайся в мою жизнь! Я не потерплю этого, несмотря на всю любовь, которую к тебе питаю. Ты — женщина мира. Ты прекрасно знаешь, что произошло.
Она взмахнула руками:
— Только не пытайся убедить меня, будто это что-то вроде «права сеньора», Арчер, или что Мэри-Кейт пожертвовала своей репутацией без борьбы. Даже служанка должна защищать себя в мире, которым правят мужчины.
— А мне почему-то кажется, что большинство мужчин должно защищаться от тебя.
— Не увиливай от разговора, Арчер! — Ее глаза полыхнули гневом.
— Очень хорошо! Тогда я просто не стану с тобой об этом говорить. И не потерплю замечаний по поводу моей жизни, моих поступков, моих намерений даже от тебя.
— А от Мэри-Кейт?
— От нее тоже.
— А как насчет ее совращения? — Он молчал, и Берни нахмурилась. — Значит, продолжишь пользоваться ее положением.
— Она далеко не невинна, Берни. Она взрослая женщина.
— Для которой непривычно богатство, которым блещет Сандерхерст. По-твоему, это ее нисколько не привлекает?
— Ты никогда не опустишься до лести, не так ли? — Сент-Джон одарил мать саркастической улыбкой. — А может, ее привлекаю я, а не мое золото?
— На этот вопрос можешь ответить только ты, Арчер. Что ей на самом деле нужно? Разве она не стала частью твоей жизни? А вдруг она преследует какую-то низкую цель? Удивлена, что ты не выгнал эту маленькую ведьму.
— Возможно, она говорит правду, мама. Взгляд Берни стал острым, как толедский клинок.
— Вот именно, Арчер. Возможно, она говорит правду.
Он был человеком противоречий, поэтому и задал вопрос Мэри-Кейт позже, когда пришел к ней в комнату.
— Как ты думаешь, почему Алиса разговаривает с тобой?
— А почему ты теперь об этом спрашиваешь, Арчер? Она все еще не сняла своего смехотворного наряда и должна была бы выглядеть в нем нелепо. Но не выглядела, и говорила не как служанка, и не была похожа на прислугу Сандерхерста. Она сбивала его с толку, раздражала, заставляла подвергать сомнению все то, что он считал истинным и непреложным. Она заставляла его сердце заходиться от радости, которую дарило прикосновение к ней, ее смех.
— Скажи мне, Мэри-Кейт.
— Как легко ты требуешь, Арчер. Говори, Мэри-Кейт, и я снова должна все рассказать, чтобы ты снова надо мной посмеялся.
— Разве я смеялся? В последнее время?
— Это плата за возможность спать с тобой, Арчер?
Она улыбнулась какой-то жалкой улыбкой, и ему захотелось прикоснуться к ней, заверить пальцами, губами, объятиями: он не станет над ней смеяться.