Ренуар Марк. Валенсия

   - А теперь давай я тебя полижу, - сказала она мне, когда я опустил ее на пол.
   - А как?
   - Ты ложись на диван, а остальное предоставь мне.
   Я послушался. Она села у меня в ногах и, нагнувшись, стала кончиком языка лизать соски моей груди. Едва ощутимое чувство трепетной сладости разлилось по моему телу. Чтобы не оставаться в долгу, я принялся мять ее груди, пощипывать соски и гладит руки.
   Медленно росло опьяняющее возбуждение, прорываясь все более и более сильными взрывами душераздирающей сладости. Я снова пришел в неистовое возбуждение и, схватив ее за талию, потянул к себе. Она опустилась грудью на мою грудь и, широко раздвинув в стороны ноги, направила своей рукой мой член себе во влагалище и, когда он достиг предела, она резко выпрямилась, согнув ноги в коленях.
   Теперь она сидела на мне, слегка выгнув стан, и я отлично видел, как мой член торчит из ее тела. Она раздвинула пальцами губы своей щели и сказала:
   - Положи сюда свою руку, так будет и тебе и мне приятнее. Я сделал так, как она сказала. Я мял лобок и щекотал клитор, она тихонько подвывала, корчась на мне, как от дикой боли. Это продолжалось долго, пока, наконец, я кончил, ущипнув ее за живот. Она дико вскрикнула и тут же забилась в судорогах, изливая на меня обильные потоки своего нектара. Изможденный до предела, я лежал на диване, не в силах пошевелиться, а она спрыгнула на пол, свежая и бодрая, как ни в чем не бывало и, мельком взглянув на часы, с ужасом прошептала:
   - О, боже! Уже конец!
   Напуганный ее восклицанием, я вскочил с дивана и подошел к ней. Она молча указала мне на часы. Было 5 часов 58 минут.
   - Что это значит?
   - Еще две минуты и мы расстанемся навсегда, - ее голос дрогнул и на глаза навернулись слезы.
   - Ласкай меня, скорей ласкай! - воскликнула она и кинулась на диван .
   Она села, поджав под себя ноги, раздвинув их в стороны, и я принялся тереть ей клитор так неистово, что через несколько секунд она задрожала от наслаждения. Плача, смеясь и стоная, она шептала слова любви, слова прощания, которые разрывали мне сердце. Я тоже почувствовал слезы на своих щеках, мы душили друг друга поцелуями и истязали себя остервенелыми ласками. И вдруг она исчезла. Я провалился грудью на диван. Разбитый и уничтоженный, я сел. У меня еще горели руки от жара ее тела. В воздухе стоял аромат ее духов, смешанный с запахом нашей плоти, но ее уже не было. Она исчезла. Я свалился на подушку и уснул мертвым сном.
   Он умолк, глядя куда-то в пространство мечтательным взглядом. Потом опрокинул в рот стакан коньяку и зажмурился.
   - Я устал и хочу спать, - прошептал он, - приходите вечером , я расскажу, что было дальше. Мы простились с ним и вышли. Дик заплатил за номер на неделю вперед и сказал портье, чтобы человека, который остался там, ничем не беспокоили. Потрясенные его рассказом, мы долго шли молча. Потом Дик прищелкнул языком и сказал:
   - Вот ведь везет человеку!
   Я с сожалением посмотрел на него.
   - Глупец, это его трагедия.
   ГЛАВА 4
   К семи часам вечера мы с диком вернулись в гостиницу. Рэм уже встал и старой надломленной бритвой заканчивал скоблить бороду. Он не снял ее совсем, а только подровнял и теперь выглядел моложе. Руки его стали чище и под ногтями уже не чернели полоски грязи. Он радостно встретил нас и, убрав со стола свои бритвенные принадлежности, поставил бутылку коньяку.
   Официантка принесла ужин, и он посмотрел на нее хоть и не дружелюбно, но без злобы и даже помог расставить на столе тарелки. Мы все сели к столу, выпили, и Рэм стал продолжать свой рассказ.
   - Я проснулся только в три часа дня. В первое мгновение я вспомнил происшедшее ночью как сон, но увидев белые пятна на ковре, на кресле и на диване, понял, что это происходило наяву. Я оделся и вышел на палубу. Пароход подходил к Марселю. Уже были видны портальные краны и густой лес мачт стоящих в порту кораблей. На пароходе царила суета сборов. Я вернулся к себе в каюту, быстро уложил вещи в дорожный чемодан и сел к иллюминатору. На душе было пусто и легко. Ничто не волновало меня. Я не ощущал потери Салины и радости возвращения домой. Из Марселя я вынужден был отправиться поездом, чтобы не оказаться в неловком положении с очередной дамой, в присутствии которой я не сомневался. Я взял отдельное купе. В пять часов вечера поезд Марсель-Кельн отошел от перрона и помчался на север. Я сидел один в купе и просматривал свежие газеты, которые купил на вокзале. Но даже происшествия, из-за которых я только и покупал газеты, меня не интересовали. Мне было скучно. Я сходил в ресторан, выпил немного вина и, захватив с собой бутылку рома, вернулся в купе.
   Медленно тянулось время. Стрелка часов едва двигалась. Час превратился в томительную вечность. Я достал из чемодана карты и стал их пересматривать. Tуз червей был для меня не картинкой, а фотокарточкой любимой женщины. Я попытался представить себе встречу с какой-нибудь другой из милых красоток, но воображение не создало ничего интересного. Закончив просмотр карт, я положил их на столик у окна, и, страдая от безделья, задремал. Проснулся от тишины. Поезд стоял на какой-то станции. Я выглянул. Прямо передо мной на перроне светился циферблат часов - без пяти двенадцать.
   - Надо приготовиться, скоро придет очередная женщина.
   Я поставил на стол бутылку и приказал проводнику достать какой-нибудь закуски. К двенадцати все было готово. Я посмотрел на часы, отстукивающие последние минуты. И как только стрелки сошлись, одна из карт с нежным звоном шлепнулась на пол и на этом месте из ничего выросла женщина. Она была высока ростом, с золотистыми волосами, повязанными шелковым зеленым платком. На ней была желтая блузка, как кольчугой прикрытая шерстяной накидкой, и малиновые атласные штаны, плотно облегавшие ее стройные ноги до колен. Штанины оканчивались рваной бахромой, которая не служила признаком ветхости ее наряда, он весь отдавал магазинной новизной. Зеленый глянцеватый пояс с двумя ремешками-застежками туго перехватывал ее узкую талию. В левой руке она держала саблю, вставленную в красные ножны с кисточками. Я с нескрываемым любопытством смотрел на нее, ожидая, что она будет делать. Будто только что проснувшись от глубокого сна, она сладостно потянулась, разведя в стороны руки и, заметив свою саблю, выругалась:
   - Вот, дьявол, надоумил его дать мне эту дубинку.
   Она бросила саблю на пол и повернулась ко мне.
   - Ах вот что! Здесь есть мужчина! А я думала меня здесь ожидает одиночество. Привет, парнишка! Где это мы? Уж не в поезде ли? Забавно!
   Болтая без умолку, она прошлась по купе, потрогала руками все, до чего могла достать, заглянула в уборную и, удовлетворенная осмотром, вернулась к столу.
   - Ну, что же, вполне приличная комната. О, я вижу вино. Вы хотите со мной выпить?
   Она бесцеремонно откупорила бутылку и разлила ром в два бокала.
   - Пейте! - не дожидаясь, пока я возьму свою рюмку, она чокнулась и залпом выпила.
   - Ого! Что это? Ах, ром! - она прямо с тарелки руками хватала устриц и бросала себе в рот. Я был ошеломлен ее бесцеремонностью и молча сидел на своем месте, не спуская с нее любопытного взгляда.
   Прожевав устриц, она вскочила.
   - Послушайте, у вас не найдется иголки с ниткой?
   Я отрицательно покачал головой, выпил свой ром и подсел к ней на диван.
   - Зачем вам иголка?
   - Как зачем? Что, по-вашему, я буду ходить в таких рваных штанах?
   Она аккуратно подвернула бахрому внутрь.
   - Ну ладно, сойдет и так. Давайте выпьем еще.
   Я обнял ее за талию и нежно привлек к себе.
   - Сними свои штаны совсем.
   Она разлила ром и, поставив бутылку на место, с размаху шлепнула меня левой рукой по щеке. Я отскочил в другой конец дивана.
   - Что я вам, уличная девка? - гневно смерив меня взглядом, сказала она, сядьте на свое место.
   Сгорая от стыда, я безропотно пересел на свой диван. Она подала мне рюмку.
   - Выпьем за наше знакомство.
   - Ничего себе знакомство, - подумал я, потирая щеку. Поезд стал замедлять ход. В окне замелькали огни станционных построек.
   Торопливо проглотив ром, она вскочила с дивана и схватила меня за руку.
   - Пошли погуляем по перрону.
   - Но... Ведь вы не одеты! - смущенно сказал я, указывая на ее штаны.
   - А, не беда, - она взглянула на окна и радостно воскликнула:
   - О, сейчас у меня будет шикарная юбка, - с этими словами она сорвала шелковую репсовую занавеску и обернула вокруг себя, получилась юбка, плотно обтягивающая ее бедра. Она была коротка, выглядывали кончики штанов.
   - А я их сниму.
   Она быстро сорвала штаны и прямо на голое тело навернула материю, укрепив ее на талии поясом.
   - Я готова, пошли.
   Поезд уже подошел к перрону. Я взял ее под руку и мы вышли из купе. В коридоре я пропустил ее вперед и только теперь заметил, что она идет босиком. Не долго думая, пока нас еще никто не видел, я схватил ее за руку и увлек обратно в купе. Ничего не понимая, она возмущенно воскликнула:
   - Что это значит? Вы забываетесь, любезный!
   - Извините, но вы, очевидно, забыли, что на ногах у вас ничего нет.
   Она взглянула на свои босые ноги и присвистнула.
   - Достаньте мне туфли! - тоном, не терпящим возражений, приказала она.
   - И постарайтесь на высоком каблуке.
   В Алжире я купил оригинальные туфли из змеиной кожи для своей жены. Теперь бросился их искать. Пока я рылся в чемоданах, моя дама стояла у окна и нетерпеливо барабанила по стеклу пальцами. Наконец, я отыскал нужное и бросил к ее ногам пару новых красивых туфель. Она взглянула на них и молча протянула мне ногу. Потом вторую. Она прошлась по купе, посмотрелась в зеркало и одобрительно кивнула, щелкнув пальцами.
   - Превосходно! Теперь пошли.
   Мы вышли на перрон, по которому суетливо шныряли пассажиры нашего поезда, отъезжающие и носильщики. Мой "Червонный король", а это был именно он, величавой походкой королевы шествовал рядом со мной по перрону, критическим взглядом оценивая проходящих мимо мужчин. Ее красота и необычайная нежность скоро привлекли всеобщее внимание. На перрон выбегали люди, главным образом мужчины, чтобы хоть мельком взглянуть на нее. Некоторым она мило улыбалась, некоторым кокетливо строила глазки, а одному даже подмигнула. Тот завертелся на месте волчком и бросился к цветочному киоску. Он поднес моей даме огромный букет астр, в надежде получить что-нибудь большее, чем намек. Но она равнодушно приняла цветы и сказала:
   - Рэм, дай этому мальчику несколько франков.
   "Мальчик" отлетел в сторону от нас, как ужаленный. На перрон вышел уже не молодой, но бравый начальник станции в высокой форменной фуражке и приготовил жезл, чтобы дать отправление поезду. Мы поравнялись с ним и моя дама, любезно улыбнувшись, кивнула ему головой. Старик вытянулся, как солдат на учении и, приложив руку к козырьку, расплылся в подобострастной улыбке. Не сводя глаз с моего короля, он двинулся за нами, позабыв, зачем вышел на перрон. Меня забавляло все это и в то же время червячок ревности будоражил нервы. Я попытался увести ее в вагон, но не тут-то было. Она смерила меня пронзительным взглядом и, властно указав рукой на буфет, сказала:
   - Сбегайте и купите мне конфет, только получше.
   Помня, что время отхода поезда уже прошло, я затрусил к буфету, опасаясь опоздать. Когда я вернулся к ней, то нашел ее в окружении нескольких молодых людей, мило беседующей с начальником станции. Кокетливо строя старику глазки, она говорила ему таинственным полушепотом:
   - Я не шучу с вами. Вы мне действительно нравитесь. Вся эта зеленая молодежь непостоянна и ветрена. Для них женщина - игрушка. Но солидные люди вашего возраста способны оценить женщину и быть верны ей до гробовой доски. Она вдруг улыбнулась и, лукаво прищурив глаза, оглядела молодежь:
   - Тем более, что гробовая доска у вас под рукой и вам недолго придется терпеть муки ревности.
   Все прыснули в кулак от ее шутки. А начальник станции, ошалело вытаращив глаза, изобразил на своем лице жалкую плаксивую улыбку. Вдруг она заметила меня, кивнула всем на прощание головой и, подхватив меня под руку, потащила в вагон. Уже со ступенек она обернулась и крикнула начальнику станции:
   - Дедушка, отправляй поезд, я уже села в вагон, -только теперь старый ловелас пришел в себя и, схватившись за голову, помчался к паровозу. Через полминуты мы тронулись. Мимо нас проплыл конец перрона с унылой фигурой начальника станции и, увидев нас, он приветливо помахал рукой и погрозил пальцем.
   Мы вернулись в свое купе. Она с разбегу кинулась на диван и, прыгая как ребенок, воскликнула:
   - Ой, чудаки, ловко я их разыграла! Ну-ка покажи, каких конфет ты купил?
   Я молча передал ей коробку конфет и сел на свой диван, не зная, что предпринять. Она явно не собиралась одарять меня ласками и это приводило меня в бешенство, но прикоснуться к ней я опасался. Она похвалила конфеты, бросила их на стол и схватила бутылку рома.
   - Давайте еще выпьем.
   - Ну что же, давай.
   Мы быстро допили ром и принялись поедать конфеты. Я снова подсел к ней, пытаясь перевести разговор на интересующую меня тему. Теребя золотые бляшки ее браслета, я спросил, не хочет ли она спать.
   - Послушай, - ответила она, пьяно улыбаясь, - что ты от меня хочешь?
   - Тебя!
   - Сумасшедший, - спокойно ответила она, пристально глядя мне в глаза, разве такие, как я, отдаются? Их надо брать! - она вскочила ногами на диван и, облокотившись спиной о стену, сказала:
   - С боем и кровью!
   Я бросился к ней, но она, как кошка, выскользнула из моих рук и, дернув меня за ноги, свалила на диван.
   Падая, я сильно ушиб плечо об угол стола. Едва сдерживая крик боли, я сел на диван. Она встала у двери и диким взглядом следила за мной. Когда боль немного утихла, я снова стал подвигаться к ней. Она насторожилась. И как только я попытался ее схватить, она изо всей силы ткнула меня коленом в живот и, оттолкнув от себя, прорычала:
   - У... Жалкий шакал...
   Задетый за живое этим оскорблением, я с еще большей яростью кинулся на нее, не обращая внимания на боль в животе. Мне удалось схватить ее за талию. Она обеими руками уперлась в подбородок и оттолкнула мою голову назад так, что хрустнули шейные позвонки. Нестерпимая боль пронзила все мое тело. Но вместе с болью росла и моя ярость. Я уже не помнил, ради чего мы начали возню. Мной овладела одна мысль - отомстить ей. Я прижал ее руками к себе и с такой силой сдавил ее живот, что она стала задыхаться. Она заметно слабела. Я снял одну руку с ее тела и, захватив запястья ее обеих рук, оттащил от своей головы. Она извивалась, как змея, пытаясь ударить меня ногами, но так как она висела в воздухе и не имела опоры, взмахи ее ног никакого вреда мне не доставляли. Гораздо труднее было справиться с руками. Она попыталась вырвать их из моих рук. Ей удалось освободить одну руку, и она впилась в мое лицо острыми ногтями. Взвыв от боли, я с размаху швырнул ее на диван, навалившись всем телом.
   Только в этот момент я заметил, что ее импровизированная юбка в нашей борьбе слетела, и она была наполовину оголена. Это напомнило мне смысл борьбы и удесятерило мои силы. Я с яростью, достойной ягуара, принялся мять и корежить ее, пытаясь довести "Короля" До бессильного отчаяния и овладеть ее телом. Она с неослабеваемым упорством защищалась, не давая мне ни секунды передышки. Едва мне удалось всунуть колено между ног, чтобы раздвинуть их в стороны, как она вырвала одну руку из-под моего тела и впилась мне в волосы. С большим трудом мне удалось оторвать ее от своей головы. Наконец, мне посчастливилось всунуть свою руку ей между ног. Она сжала ляжки с такой силой, что я не мог пошевелить пальцами, но, поднатужившись, я все же успел свой указательный палец сунуть в ее щель, слегка увлажненную горячей слизью. Она стала извиваться, чтобы слезть с моего пальца. Но чем больше она двигала бедрами, тем глубже и глубже он в нее входил. Она захрипела от ярости, а может быть и от удовольствия. Я ликовал и уже готовился предпринять следующий шаг, как вдруг она, улучив минуту, сильно рванулась и выскользнула из-под меня, сползла на пол. Быстро вскочив на ноги, она наскоро поправила растрепанные волосы и растерзанную блузку.
   - Ну что, взял? - ехидно спросила она и в изнеможении опустилась на второй диван, прикрыв рукой низ живота. Я снова бросился к ней, но уже с твердым намерением забить ее до полусмерти. Случайно мой взгляд упал на часы - было 5 часов 21 минута. Это еще больше подхлестнуло меня. Я схватил ее за ворот блузки и с силой рванул ее в разные стороны. С терском блузка разорвалась надвое, оголив ее чудесную нежную грудь, и порыв моей ярости вмиг улетучился. Я сел напротив нее и остолбенел, очарованный ее чистым белым телом. Она сбросила с себя половинки разорванной блузки и вызывающе посмотрела на меня.
   - Ну что, не можешь... Мальчишка!
   Сбросив туфли, она легла на диван, закинув руки за голову и уставившись в потолок. Воспользовавшись благоприятным моментом, я, как тигр, бросился на нее, и в мгновение раздвинул ей ноги, упал ей на грудь. Она вскрикнула и забилась подо мной, пытаясь освободиться. Но было уже поздно. Не обращая внимания на град ее ударов по моей голове, я раздвинул пальцами губки ее цветка и с размаху воткнул в венчик свой член. Она сразу обмякла и опустила руки мне на плечи. Ее глаза закрылись, она стала шумно и порывисто дышать, едва двигая телом. Постепенно она стала как бы оживать. Движения ее тела становились все сильнее и размашистей. Она совала мне в рот соски своих грудей и, шепча слова любви, щекотала мне пальцами ложбинку между ягодицами. Мы долго и осторожно упивались сладостью совокупления, часто останавливаясь, чтобы отдохнуть, и, наконец, когда было уже не в мочь, не было сил сдерживать рвущееся наружу удовольствие, забылись в объятиях друг друга в экстазе плотского забытья. Вдруг мои руки, сжимавшие тело партнерши, перекрестились в пустоте, и я плюхнулся на диван, изливая на шелковое покрывало поток спермы. Но глядя на часы, я понял в чем дело. Скрипя зубами от ярости и обиды, я перелез на диван, где была постель, и сразу уснул.
   - Друзья, давайте выпьем, - предложил он после минутной паузы, - выпьем в ее честь. Зверь женщина. Хороша, - он подал нам карту, где она была изображена.
   Дик с любопытством взглянул в надменное лицо красавицы и задумчиво сказал:
   - Вот бы мне ее. Я бы знал, что с ней делать.
   Мы с Рэмом рассмеялись.
   - Пока мы не окажемся лицом к лицу с понравившейся нам женщиной, мы все так говорим. В жизни бывает не так, как мы намечаем. Ну, что, времени еще много, продолжим рассказ...
   - Давай, - выпалили мы с диком одновременно.
   И он заговорил снова.
   ГЛАВА 5
   Промчавшись с бешенной скоростью почти полторы тысячи километров, на следующий день вечером поезд подошел к перрону городского вокзала в Кельне. Я весь день проспал и все равно чувствовал себя разбитым и усталым. Едва поезд остановился, ко мне в купе влетел тесть.
   - Рэм, оставь свои вещи здесь, их возьмет мой секретарь, и скорей едем со мной.
   Я побежал вслед за ним и от ошеломления необыкновенной встречей опомнился только в машине.
   - Что случилось?
   - Позавчера ночью скоропостижно скончалась наша девочка.
   Это известие поразило меня, как гром, но я, к своему стыду и ужасу, не почувствовал горечи утраты. Больше того, у меня даже мелькнула мысль, что она очень своевременно умерла. Через несколько минут мы приехали домой. Все здание было увито цветами и траурными лентами. Большие зеркала в вестибюле прикрыты черным крепом. Даже на лестнице были постланы черные ковры. Элиза лежала в гостиной на столе. Гроб и покрывало были устланы черным бархатом так, что среди них я не сразу рассмотрел восковое лицо моей жены. Ко мне подошел наш домашний врач Конрад Фог. Он осторожно взял меня под руки и отвел в сторону.
   - Ничего нельзя было сделать, у нее паралич дыхательных мышц. За день до этого случая она неловко вышла из машины и ударилась затылком об угол дверцы. Весь день у нее болела голова. К вечеру, правда, ей стало лучше, а на следующий день она сказала мне, что совершенно здорова... И вот ночью умерла в постели, очевидно, даже не проснувшись... Он скорбно помолчал.
   - Рэм, сейчас едем в крематорий, больше нельзя держать тело дома. Машины у подъезда, ты садись в первую. Эльзу перенесут туда.
   - Хорошо.
   Пришли рабочие переносить гроб и тесть убежал к ним. В это время из соседнего зала вышли все пришедшие проводить мою жену. Среди скорбных фигур я сразу заметил молодую красавицу Мари со своим рыхлым стариком-мужем. Она была на голову выше его и, не видя мужа перед глазами, частенько забывала о его присутствии, переговариваясь с ухажерами взглядом через голову. Совсем недавно это был предмет моих мечтаний, и несколько раз я пытался с ней подружиться, но безуспешно, она была занята тяжелым флиртом с американским полковником из штаба оккупационных войск. Теперь она, слегка улыбаясь, искала мои глаза пристальным требовательным взглядом, но для меня она была уже не интересна. Я осматривал гостей и сквозь маску деланной скорби то там, то здесь замечал явные признаки скуки. Кое-кто, переговариваясь, тихо смеялся, прикрывая рот рукой. Кто-то шепотом рассказывал новый анекдот, на него зашикали. Только старики, чувствуя своим дряхлым телом дыхание смерти, неотрывно следили за гробом с явным удивлением, что в нем еще не они. Но вот гроб освободили от цветов и шесть дюжих молодцов опустили его в могилу. Я вышел последним. У двери меня ждала Мари, предусмотрительно отправив вперед мужа.
   - Рэм, здравствуй, сочувствую твоему горю.
   - Спасибо, - холодно ответил я, пытаясь отвязаться от нее. Мы были уже у выхода и она, чувствуя, что сопровождать дальше меня неудобно, скороговоркой шепнула:
   - Завтра вечером у меня банкет, будут все свои, приходи.
   Я ничего не ответил. Из крематория вернулись поздно. Тесть, убитый горем, не хотел в эту ночь оставаться один и попросил меня побыть с ним. Время подходило к двенадцати, я, скрепя сердце, согласился. Мы сидели в его комнате, и он все время говорил о дочке, расхваливая ее многочисленные добродетели. Я, не слыша его, с ужасом следил за стрелками своих часов. В кабинете старика часов не было. Они своим стуком напоминали ему об уходящей жизни. Без трех минут двенадцать я вышел из кабинета, предупредив, что сейчас же вернусь. Войдя в свою комнату, я заперся на ключ и, не зажигая света, уселся к столу. Через несколько минут раздался тонкий мелодичный звон, и я увидел в полумраке женскую фигуру. Она потопталась на месте и тихо спросила:
   - Здесь есть кто-нибудь?
   Я ничего не ответил. Я хоть и хотел, чтобы она пришла, но боялся за ее несвоевременное появление. Она осторожно пошла к двери, вытянув вперед одну руку.
   - Как темно... - прошептала она. У двери она остановилась и стала шарить по стене, отыскивая выключатель.
   - Не надо зажигать свет, - тихо сказал я.
   - Ой, кто здесь? - испуганно вскрикнула она, повернувшись ко мне.
   - Это я.
   - Почему здесь так темно? Вы здесь живете?
   - Да, а темно потому, что я хочу побыть в темноте.
   - Но ведь страшно.
   - Нисколько. Бояться нечего.
   - Я хочу вас видеть.
   - Идите ко мне.
   Она подошла. Я увидел голые плечи, отливающие лунной белизной, и золотоголовую головку с большими испуганными глазами. Я обнял ее за талию и посадил на колени. Она попыталась протестовать.
   - Послушай меня, - остановил я ее безуспешное барахтанье. Она затихла.
   - У меня умерла жена и я должен сейчас идти к безутешному тестю, он ждет меня в своем кабинете. Вы подождите меня здесь. Я скоро вернусь.
   - А я буду здесь совсем одна, в темноте?
   - Ну что же. Это всего несколько минут.
   - Я все равно боюсь.
   - Ну, я зажгу свет.
   Она подумала.
   - Ну, хорошо, я подожду.
   Если через полчаса вы не вернетесь, я приду к вам.
   - Ни в коем случае, - зашептал я, поднимаясь со стула, - ждите меня здесь. Я опустил шторы на окнах и зажег свет -настольную лампу. Теперь я мог получше рассмотреть ее. На ней была сиреневая блузка широким декольте открывающая шею и грудь, и черные трусы. Красивые золотистые волосы обрамляли строгое нежное лицо с ярко-красными пухлыми губами. Большие карие глаза смотрели на меня с удивлением и страхом. Увидев, что она босиком, я дал ей свои ночные туфли.