Лошадь окончательно легла в траву. Перелом ноги. Беглец стоял, дрожа всем телом, и выстрелил в ухо лошади. Он прислушался.
Послышались голоса, конская рысь!..
— За царя и Святую Русь! — крикнул чей-то громкий голос в ночной тишине.
— За Святую Русь! — крикнул Бренкен в ответ. — Сюда, товарищи!
Послышался хруст веток. Подъехали всадники. Послышался смех. Удар шашкой сшиб Бренкена с ног. Холод пробежал по его спине.
Красные кавалеристы! Ловушка! Возглас был предназначен для него! Они искали его… Ну, понятно! Все время работал телефон. Но одного из врагов ему выстрелом удалось выбить из седла. Потом его взяли в плен, раньше чем он мог подумать о дальнейшем сопротивлении.
Они привязали его к двум лошадям и заставили его бежать за ними.
Когда они снова остановились у «дома особого назначения», рабочие хотели растерзать белого офицера. Юровский вмешался, став посреди них.
— Мы оставим его в живых, — воскликнул он. — Мы хотим узнать, насколько созрела контрреволюция. Вы понимаете это? Ведь это белый офицер, сумевший пробраться сюда. Это дело должно быть расследовано!
Они ушли, волоча за собой пленного. У Бренкена кровь сочилась из многих ран и он потерял сознание.
Проснувшись, он увидел, что лежит в сырой камере. Было под утро. Первый отсвет наступающего дня тускло освещал его камеру.
Вдруг он услышал выстрелы.
Выстрелы послышались еще раз.
Потом наступила мертвая тишина…
Офицер с криком бросился на одну из мокрых стен. Его руки бессильно опустились.
Он слышал шум грузовика… Потом послышалось пение жаворонка.
XXVI
Послышались голоса, конская рысь!..
— За царя и Святую Русь! — крикнул чей-то громкий голос в ночной тишине.
— За Святую Русь! — крикнул Бренкен в ответ. — Сюда, товарищи!
Послышался хруст веток. Подъехали всадники. Послышался смех. Удар шашкой сшиб Бренкена с ног. Холод пробежал по его спине.
Красные кавалеристы! Ловушка! Возглас был предназначен для него! Они искали его… Ну, понятно! Все время работал телефон. Но одного из врагов ему выстрелом удалось выбить из седла. Потом его взяли в плен, раньше чем он мог подумать о дальнейшем сопротивлении.
Они привязали его к двум лошадям и заставили его бежать за ними.
Когда они снова остановились у «дома особого назначения», рабочие хотели растерзать белого офицера. Юровский вмешался, став посреди них.
— Мы оставим его в живых, — воскликнул он. — Мы хотим узнать, насколько созрела контрреволюция. Вы понимаете это? Ведь это белый офицер, сумевший пробраться сюда. Это дело должно быть расследовано!
Они ушли, волоча за собой пленного. У Бренкена кровь сочилась из многих ран и он потерял сознание.
Проснувшись, он увидел, что лежит в сырой камере. Было под утро. Первый отсвет наступающего дня тускло освещал его камеру.
Вдруг он услышал выстрелы.
Выстрелы послышались еще раз.
Потом наступила мертвая тишина…
Офицер с криком бросился на одну из мокрых стен. Его руки бессильно опустились.
Он слышал шум грузовика… Потом послышалось пение жаворонка.
XXVI
Вечером 3 июля царь, спокойный, как всегда, вернулся со своей обычной прогулки по саду, находившемуся во дворе, в свой верхний этаж. Не подозревая ничего, он прошел мимо большой комнаты в нижнем этаже, которая была полна красноармейцев. Здесь находился пулемет. У него стоял на часах солдат.
Ночью, между двумя и тремя часами, Юровский подошел к двери комнаты, где спали царские дочери и разбудил их.
— Приготовьтесь! Предстоит весьма беспокойная ночь. Разбудите своих родителей. По всей вероятности, будет стрельба на улицах. Я не могу взять на себя никакой ответственности за вашу жизнь, если вы не перейдете в нижний этаж.
Великие княжны разбудили своего брата, царицу и царя. Царица неподвижно посмотрела на своих дочерей. Потом ее глаза блеснули. Вокруг ее страдальческого рта мелькнула улыбка.
— Они приходят! — тихо сказала она.
— Кто приходит? — также тихо спросила Татьяна.
— Приходят белые! Приходит армия справедливости!
Татьяна молчала. Она не могла больше подавить в себе смутного предчувствия. Царица, которая обычно очень тонко чувствовала приближающуюся опасность и грядущие бедствия, все еще скрытые в полумраке, на этот раз не догадывалась ни о чем.
После того, как царская семья успела одеться и немногочисленная свита собралась вокруг нее, все под предводительством Юровского отправились в нижний этаж. Впереди шли Юровский и его товарищ Никулин. За ними следовал царь, который нес наследника на руках, потому что цесаревич все время был болен, и его кровотечение за последнее время снова усилилось. За царем следовала царица, окруженная дочерьми. Шествие замыкали камеристка Демидова, Трупп, доктор Боткин и повар Харитонов. К своему изумлению он, кроме Юровского и Медведева, которого он знал в лицо, видел почти исключительно чужие лица. Он не знал, что люди, окружавшие его и его близких, с винтовками на боевом взводе, были военнопленные, у которых не могло быть никакого чувства патриотизма или человечности по отношению к пленным. За день до того Юровский вытребовал их из местной Чека для предстоящей экзекуции.
Несчастные спокойно вошли в так называемую комнату № 1, окна которой выходили на Вознесенский проспект. Было еще темно. Тускло и мрачно горели лампы. Царь вышел на середину комнаты и посадил цесаревича на стоявший рядом стул. Боткин стал рядом с наследником. Он был бледен и беспокоен. Ему показалось странным изумительное спокойствие вооруженных людей. Позади этой группы, по приказу Юровского, стала царица с дочерьми и прочей свитой. Теперь Александра Федоровна тоже насторожилась. Волнение Юровского неукрылось от нее, но она приписывала это другому обстоятельству. Быстрые шаги усиленной стражи перед домом она приняла за шаги марширующих солдат. Она мысленно видела, как эти жалкие твари уже окружены верными войсками Колчака. Присутствие ее курьера придало ей уверенность и надежду на будущее. У нее, как всегда, была свойственная ей холодная и величественная осанка. Юровский посмотрел на нее, зажмурил глаза, потом посмотрел на царя, развернул какую-то бумагу и сказал:
— Николай Александрович, ваши сторонники сделали несколько попыток освободить вас. Эти попытки не удались. Но теперь мы вынуждены расстрелять вас!
Эти слова, как удары дубины, упали на обреченных на смерть. В этот момент все, кроме царя, поняли, что они пропали. В эту секунду все посмотрели на полуприподнятые винтовки и револьверы красноармейцев, которые, стоя позади Юровского, наполняли комнату. Царь спросил.
— Я вас не понял. Что вы хотите сказать?
— Вот, вот, вот это! — заорал Юровский. Зверь проснулся в нем. Вся накопившаяся ненависть, дикий фанатизм, владевший его душой, молнией вспыхнули в его глазах. Он нажал курок и выстрелил. В тот же самый момент послышался целый ряд выстрелов. Последовал залп. Красногвардейцы, находившиеся в соседних помещениях и внимательно прислушивавшиеся, услышали последние крики, отчаянные стоны и предсмертный хрип смертельно раненых. Стены комнаты были забрызганы кровью. На полу стояли большие лужи крови. Некогда самые могущественные люди необъятной России валялись на полу беспорядочной вздрагивающей кучей. Несколько последних одиночных выстрелов прекратили мучения недостреленных. Наступила мертвая тишина.
Юровский в диком возбуждении выбежал из комнаты, где произошло убийство. Хриплым голосом он крикнул, чтобы ему из дежурной комнаты сейчас же послали десять человек с носилками. Караульный начальник выбрал десять человек солдат. Они пошли в сарай, перевернули несколько саней и сделали из них носилки. К дому с грохотом подкатил грузовик. В ночной тишине безжизненные трупы царской семьи и всех людей, убитых вместе с ними, были погружены в автомобиль. Он исчез в темноте. Оставшиеся не видели, куда он направился. Слышали только, что грохот колес медленно замирал по направлению на северо-восток. Автомобиль ехал с потушенными огнями.
Автомобиль мчался по дороге к деревне Коптяки, находившейся в верстах двадцати от Екатеринбурга. Он промчался через Верх-Исетское предместье, помчался дальше по лугам и лесам, пересек Пермскую железную дорогу, промчался мимо Коптяков и за Коптяками в пяти верстах еще раз въехал в лес. Старик — лесной сторож был случайным свидетелем этой поездки.
— Они едут к «Четырем Братьям», — пробормотал старик. — Что им там нужно, и кто были эти таинственные люди?
Четырьмя Братьями когда-то назывались четыре сосны, стоявшие посреди просеки, недалеко от дороги. Две сосны были опрокинуты бурей. Две еще стояли и, казалось, охраняли покинутый рудник, где много времени тому назад добывали железо. Шахты были засыпаны. В маленьких озерах, возникших после бурения, ночной мрак отражался еще более черным цветом, чем на лугах. Теперь поднялся ветер и тихо начал колыхать травы и цветы, окружавшие рудник. Но мрак снова спрятался от жуткого автомобиля в единственную шахту, которая была не засыпана.
Здесь, на этом месте ужасов, убийцы швырнули свои жертвы на землю. Они сложили огромный костер, зажгли его и сожгли на нем тела царя, его семьи и всех умерших вместе с ними преданных людей. Сожжение было произведено настолько основательно, что ничего, кроме немногих остатков костей, не указывало на то место, где последний русский царь и последняя русская царица нашли место вечного упокоения.
Когда авангард белой армии дошел до этого места, там нашли между деревьями лист белой бумаги. На нем было написано:
«Аптекарскому магазину „Российского Товарищества“ в Екатеринбург.
Предписывается вам подателю сего выдать пять пудов серной кислоты».
Это письмо было подписано Войковым.
Войков в 1927 году был застрелен в Варшаве, где он был послом Советской республики.
В ближайшие дни в Екатеринбурге господствовало лихорадочное волнение. Красные войска, до сего времени державшие фронт против белых, под непрерывный грохот канонады отходили назад. Последние приготовления к бегству Советов и всех тех, кто имел основание опасаться мести белой армии, были закончены.
Наскоро собравшийся военный революционный трибунал под председательством Войкова, при участии Юровского и Медведева, выслушал историю курьера царицы. Старший лейтенант флота Вольдемар фон Бренкен не имел больше никакого основания умалчивать о чем бы то ни было. Он знал, что ему не уйти от смерти. Незадолго до того, как был вынесен ему приговор, какая-то молодая дама в рейтузах и белом пробковом шлеме на медно-красных волосах вошла в зал. Войков почтительно поднялся. Бренкен посмотрел на улыбающееся лицо Лу де Ли.
— Мой друг, — сказала она по-английски, — my darling, я приехала сюда предприняв поиски голубого Могола. Твой товарищ похитил его у твоей невесты, но у него, в свою очередь, бриллиант был украден. Я больше не могла найти его следов. Но, быть может, это своего рода символ. А я очень суеверна.
Бренкен умолял ее рассказать ему что-нибудь о судьбе Насти. Но Лу молчала.
Войков поднялся и произнес приговор:
— К смертной казни, через расстрел. Приговор подлежит немедленному исполнению! — здание задрожало от орудийной канонады.
Бренкен откинул голову. Позади Лу висел календарь.
12 (25 июля) — прочел Бренкен.
Теперь канонада превратилась в адскую симфонию уничтожения. Войков бросил на своих друзей озабоченный взгляд. Снизу доносилось громкое пыхтение мотора большого грузовика.
— Мадам, — обратился Войков к Лу де Ли, — мы не можем больше терять ни одной минуты. Будьте любезны присоединиться к нам!
Она кивнула головой. Ее большие красивые глаза все еще разглядывали Бренкена. Она подошла к нему:
— Прощай, darling! Все могло быть иначе. Ты боишься?
— Нет, — ответил Бренкен. — Я прошу вас, то, что составляет мою собственность и что отняли у меня, — портрет моей матери и медальон моей невесты — передать Насте Урбановой.
— Я обещаю вам это, мой друг.
Несколько красногвардейцев толкнули Бренкена во двор. Он слышал, как умчался грузовик. Он слышал первые выстрелы в городе. Крики приближались. Вокруг него стояла свора китайцев. Офицер с монгольским лицом взволнованно приказал:
— Стреляй!
Раздался залп… Потом китайцы разбежались. Слишком поздно! Во двор ворвались всадники. Впереди молодая девушка во френче с карабином через седло.
— Дорогой! Любимый! Говори! Кричи же! Кричи, чтобы я знала, что это не сон! Ты жив?
— Я живу, — сказал Бренкен совсем тихо затуманенным голосом, я живу… несмотря на расправу.
Смеясь и плача, Настя повисла на его шее. Один из всадников подошел и сказал:
— Ни одного попадания. Странно!
Трубные звуки. Все еще слышны ружейные залпы. Теперь к ним присоединился звук пулеметов.
Белые вступали в город.
Артиллерия… пехота… все покрыты пылью и грязью от беспрерывных боев и переходов…
— Товарищи! — сказал Бренкен, заключая в свои объятия возлюбленную: — Товарищи!.. Царица… царь… великие княжны!..
— Убиты, — ответил один из всадников. Настя с плачем спрятала свое лицо на груди любимого человека.
Подлетел ординарец.
— Господина полковника фон Бренкена немедленно просит к себе командующий армией!
Через пять минут минут курьер царицы стоял перед командующим армией. Тот обнял его.
— Я только что нашел среди захваченной корреспонденции письмо, адресованное вам, — сказал он.
Письмо было написано женским почерком.
Бренкен прочел вполголоса:
— Женщина! — пробормотала Настя.
Ночью, между двумя и тремя часами, Юровский подошел к двери комнаты, где спали царские дочери и разбудил их.
— Приготовьтесь! Предстоит весьма беспокойная ночь. Разбудите своих родителей. По всей вероятности, будет стрельба на улицах. Я не могу взять на себя никакой ответственности за вашу жизнь, если вы не перейдете в нижний этаж.
Великие княжны разбудили своего брата, царицу и царя. Царица неподвижно посмотрела на своих дочерей. Потом ее глаза блеснули. Вокруг ее страдальческого рта мелькнула улыбка.
— Они приходят! — тихо сказала она.
— Кто приходит? — также тихо спросила Татьяна.
— Приходят белые! Приходит армия справедливости!
Татьяна молчала. Она не могла больше подавить в себе смутного предчувствия. Царица, которая обычно очень тонко чувствовала приближающуюся опасность и грядущие бедствия, все еще скрытые в полумраке, на этот раз не догадывалась ни о чем.
После того, как царская семья успела одеться и немногочисленная свита собралась вокруг нее, все под предводительством Юровского отправились в нижний этаж. Впереди шли Юровский и его товарищ Никулин. За ними следовал царь, который нес наследника на руках, потому что цесаревич все время был болен, и его кровотечение за последнее время снова усилилось. За царем следовала царица, окруженная дочерьми. Шествие замыкали камеристка Демидова, Трупп, доктор Боткин и повар Харитонов. К своему изумлению он, кроме Юровского и Медведева, которого он знал в лицо, видел почти исключительно чужие лица. Он не знал, что люди, окружавшие его и его близких, с винтовками на боевом взводе, были военнопленные, у которых не могло быть никакого чувства патриотизма или человечности по отношению к пленным. За день до того Юровский вытребовал их из местной Чека для предстоящей экзекуции.
Несчастные спокойно вошли в так называемую комнату № 1, окна которой выходили на Вознесенский проспект. Было еще темно. Тускло и мрачно горели лампы. Царь вышел на середину комнаты и посадил цесаревича на стоявший рядом стул. Боткин стал рядом с наследником. Он был бледен и беспокоен. Ему показалось странным изумительное спокойствие вооруженных людей. Позади этой группы, по приказу Юровского, стала царица с дочерьми и прочей свитой. Теперь Александра Федоровна тоже насторожилась. Волнение Юровского неукрылось от нее, но она приписывала это другому обстоятельству. Быстрые шаги усиленной стражи перед домом она приняла за шаги марширующих солдат. Она мысленно видела, как эти жалкие твари уже окружены верными войсками Колчака. Присутствие ее курьера придало ей уверенность и надежду на будущее. У нее, как всегда, была свойственная ей холодная и величественная осанка. Юровский посмотрел на нее, зажмурил глаза, потом посмотрел на царя, развернул какую-то бумагу и сказал:
— Николай Александрович, ваши сторонники сделали несколько попыток освободить вас. Эти попытки не удались. Но теперь мы вынуждены расстрелять вас!
Эти слова, как удары дубины, упали на обреченных на смерть. В этот момент все, кроме царя, поняли, что они пропали. В эту секунду все посмотрели на полуприподнятые винтовки и револьверы красноармейцев, которые, стоя позади Юровского, наполняли комнату. Царь спросил.
— Я вас не понял. Что вы хотите сказать?
— Вот, вот, вот это! — заорал Юровский. Зверь проснулся в нем. Вся накопившаяся ненависть, дикий фанатизм, владевший его душой, молнией вспыхнули в его глазах. Он нажал курок и выстрелил. В тот же самый момент послышался целый ряд выстрелов. Последовал залп. Красногвардейцы, находившиеся в соседних помещениях и внимательно прислушивавшиеся, услышали последние крики, отчаянные стоны и предсмертный хрип смертельно раненых. Стены комнаты были забрызганы кровью. На полу стояли большие лужи крови. Некогда самые могущественные люди необъятной России валялись на полу беспорядочной вздрагивающей кучей. Несколько последних одиночных выстрелов прекратили мучения недостреленных. Наступила мертвая тишина.
Юровский в диком возбуждении выбежал из комнаты, где произошло убийство. Хриплым голосом он крикнул, чтобы ему из дежурной комнаты сейчас же послали десять человек с носилками. Караульный начальник выбрал десять человек солдат. Они пошли в сарай, перевернули несколько саней и сделали из них носилки. К дому с грохотом подкатил грузовик. В ночной тишине безжизненные трупы царской семьи и всех людей, убитых вместе с ними, были погружены в автомобиль. Он исчез в темноте. Оставшиеся не видели, куда он направился. Слышали только, что грохот колес медленно замирал по направлению на северо-восток. Автомобиль ехал с потушенными огнями.
Автомобиль мчался по дороге к деревне Коптяки, находившейся в верстах двадцати от Екатеринбурга. Он промчался через Верх-Исетское предместье, помчался дальше по лугам и лесам, пересек Пермскую железную дорогу, промчался мимо Коптяков и за Коптяками в пяти верстах еще раз въехал в лес. Старик — лесной сторож был случайным свидетелем этой поездки.
— Они едут к «Четырем Братьям», — пробормотал старик. — Что им там нужно, и кто были эти таинственные люди?
Четырьмя Братьями когда-то назывались четыре сосны, стоявшие посреди просеки, недалеко от дороги. Две сосны были опрокинуты бурей. Две еще стояли и, казалось, охраняли покинутый рудник, где много времени тому назад добывали железо. Шахты были засыпаны. В маленьких озерах, возникших после бурения, ночной мрак отражался еще более черным цветом, чем на лугах. Теперь поднялся ветер и тихо начал колыхать травы и цветы, окружавшие рудник. Но мрак снова спрятался от жуткого автомобиля в единственную шахту, которая была не засыпана.
Здесь, на этом месте ужасов, убийцы швырнули свои жертвы на землю. Они сложили огромный костер, зажгли его и сожгли на нем тела царя, его семьи и всех умерших вместе с ними преданных людей. Сожжение было произведено настолько основательно, что ничего, кроме немногих остатков костей, не указывало на то место, где последний русский царь и последняя русская царица нашли место вечного упокоения.
Когда авангард белой армии дошел до этого места, там нашли между деревьями лист белой бумаги. На нем было написано:
«Аптекарскому магазину „Российского Товарищества“ в Екатеринбург.
Предписывается вам подателю сего выдать пять пудов серной кислоты».
Это письмо было подписано Войковым.
Войков в 1927 году был застрелен в Варшаве, где он был послом Советской республики.
В ближайшие дни в Екатеринбурге господствовало лихорадочное волнение. Красные войска, до сего времени державшие фронт против белых, под непрерывный грохот канонады отходили назад. Последние приготовления к бегству Советов и всех тех, кто имел основание опасаться мести белой армии, были закончены.
Наскоро собравшийся военный революционный трибунал под председательством Войкова, при участии Юровского и Медведева, выслушал историю курьера царицы. Старший лейтенант флота Вольдемар фон Бренкен не имел больше никакого основания умалчивать о чем бы то ни было. Он знал, что ему не уйти от смерти. Незадолго до того, как был вынесен ему приговор, какая-то молодая дама в рейтузах и белом пробковом шлеме на медно-красных волосах вошла в зал. Войков почтительно поднялся. Бренкен посмотрел на улыбающееся лицо Лу де Ли.
— Мой друг, — сказала она по-английски, — my darling, я приехала сюда предприняв поиски голубого Могола. Твой товарищ похитил его у твоей невесты, но у него, в свою очередь, бриллиант был украден. Я больше не могла найти его следов. Но, быть может, это своего рода символ. А я очень суеверна.
Бренкен умолял ее рассказать ему что-нибудь о судьбе Насти. Но Лу молчала.
Войков поднялся и произнес приговор:
— К смертной казни, через расстрел. Приговор подлежит немедленному исполнению! — здание задрожало от орудийной канонады.
Бренкен откинул голову. Позади Лу висел календарь.
12 (25 июля) — прочел Бренкен.
Теперь канонада превратилась в адскую симфонию уничтожения. Войков бросил на своих друзей озабоченный взгляд. Снизу доносилось громкое пыхтение мотора большого грузовика.
— Мадам, — обратился Войков к Лу де Ли, — мы не можем больше терять ни одной минуты. Будьте любезны присоединиться к нам!
Она кивнула головой. Ее большие красивые глаза все еще разглядывали Бренкена. Она подошла к нему:
— Прощай, darling! Все могло быть иначе. Ты боишься?
— Нет, — ответил Бренкен. — Я прошу вас, то, что составляет мою собственность и что отняли у меня, — портрет моей матери и медальон моей невесты — передать Насте Урбановой.
— Я обещаю вам это, мой друг.
Несколько красногвардейцев толкнули Бренкена во двор. Он слышал, как умчался грузовик. Он слышал первые выстрелы в городе. Крики приближались. Вокруг него стояла свора китайцев. Офицер с монгольским лицом взволнованно приказал:
— Стреляй!
Раздался залп… Потом китайцы разбежались. Слишком поздно! Во двор ворвались всадники. Впереди молодая девушка во френче с карабином через седло.
— Дорогой! Любимый! Говори! Кричи же! Кричи, чтобы я знала, что это не сон! Ты жив?
— Я живу, — сказал Бренкен совсем тихо затуманенным голосом, я живу… несмотря на расправу.
Смеясь и плача, Настя повисла на его шее. Один из всадников подошел и сказал:
— Ни одного попадания. Странно!
Трубные звуки. Все еще слышны ружейные залпы. Теперь к ним присоединился звук пулеметов.
Белые вступали в город.
Артиллерия… пехота… все покрыты пылью и грязью от беспрерывных боев и переходов…
— Товарищи! — сказал Бренкен, заключая в свои объятия возлюбленную: — Товарищи!.. Царица… царь… великие княжны!..
— Убиты, — ответил один из всадников. Настя с плачем спрятала свое лицо на груди любимого человека.
Подлетел ординарец.
— Господина полковника фон Бренкена немедленно просит к себе командующий армией!
Через пять минут минут курьер царицы стоял перед командующим армией. Тот обнял его.
— Я только что нашел среди захваченной корреспонденции письмо, адресованное вам, — сказал он.
Письмо было написано женским почерком.
Бренкен прочел вполголоса:
«Накануне расстрела я заменила боевые патроны в винтовках китайцев холостыми зарядами.— Величайшая преступница между двумя океанами! — произнес главнокомандующий.
Лу де Ли».
— Женщина! — пробормотала Настя.