Он подскакивает. В этот момент в воздухе свистнула нагайка, и он со стоном валится наземь от удара.
- Вы мужественны? - спрашивает княгиня дрожащим голосом. Ее лицо побледнело и исказилось. Глаза горят, как у охотника, настигающего дичь.
- Если вы мужественны, то сознайтесь, кто бросил бомбу в губернатора Савицкого? Кто убил князя Савицкого?
Он почувствовал в себе приступ нечеловеческого упрямства по отношению к этой женщине. Что может случиться? Она позовет полицию. Пока его будут судить, большевики станут господами положения в городе. Тогда он вспомнит о ней. "Ну, погоди, скотина, я уж покажу тебе, где раки зимуют..."
- Да, - злобно отвечает он, - это я бросил бомбу. Это я убил его. Мы всех перебьем, всех вас истребим! Да, мы!
Снова раздается взмах нагайки. В промежутке между своим первым криком ярости и вторичным воем от боли он слышит ее голос:
- Я дочь губернатора князя Савицкого. Я буду судить тебя. Убийца! Чудовище! Скотина!
Удар следует за ударом. Удары впиваются в его тело так, что кровь течет ручьями. Он чувствует нечеловеческую боль, теряет последнюю капельку мужества и самообладания и воет, как битая собака. Тогда она отрывает лоскуток от своего платья, ее тело отливает матовым блеском, как перламутр, и, несмотря на все его протесты, сует ему лоскут в зубы.
Его крики заглушены. Задыхаясь, он молит о пощаде. Но эта женщина пощады не знает. Его одежда окровавленными клочьями спадает с него. Кожа вся иссечена в кровь. Наконец он превращен в сплошной окровавленный кусок мяса. И словно издалека до него доносится ее голос:
- Твоя жертва умерла в ужаснейших мучениях... Его тело было буквально начинено железными осколками.
Заглушенный вой несчастного поглощает его слова. От него остался окровавленный ком... Теперь ее взгляд падает на стеклянную дверь, выходящую на балкон. Там видна какая-то тень, тень вырастает до огромных размеров, съеживается и стоит вплотную позади молочно-белого стекла.
Княгиня подымает засеченного врага и толкает его в смежную комнату, кидая вслед за ним его пальто.
Тяжело дыша, она возвращается в комнату. Позади нее замирает стон убийцы ее отца. Перед ней неподвижно стоит тень.
- Войдите, - говорит она, ничуть не испугавшись, - войдите или я стреляю!
Дверь раскрывается бесшумно, точно под влиянием нечистой силы. В дверях стоит человек, заснеженный, с открытой шеей и без шапки.
Курьер царицы.
- Бренкен! - восклицает княгиня, отступая назад на шаг. - Вы? В таком виде?
Она быстро закрывает дверь. Бренкен заходит и с изумлением осматривается. Его глаза прикованы к луже крови на ковре.
- Что здесь происходило такое?
- Ничего особенного, мой друг. - Княгиня улыбается, как сквозь дымку влаги. - Собака...
Они остановились друг против друга. У княгини странно блуждают глаза. На ее белом платье видны кровавые пятна. Ее лицо неестественно бледно.
- Что я могу сделать для вас, капитан? - тихо спрашивает она. - Вы знаете ведь, что я готова сделать все, что может только пойти вам на пользу...
Княгиня никогда еще не была так внимательна к нему. Волна скрытой нежности охватила его. Он опустил глаза.
- Меня преследуют, княгиня. Два раза я уже менял свой наружный вид. Прошу вас, дайте мне один из костюмов вашего мужа и возможность незаметно покинуть дом через другой выход.
- Вы возвращаетесь в Тобольск?
- Да, и надеюсь, что через несколько дней.
- Присядьте, капитан. Все спокойно. Сперва вы должны прийти в себя.
Он медленно опускается на тот же диван, с которого она незадолго до этого столкнула большевика. В самом деле, ему тяжело дышать. Начинают сказываться последствия непрерывного бегства от погони.
Княгиня садится на низенькую скамеечку и продолжает:
- Через Вырубову, которая все время поддерживает сношения со своей царственной подругой, я узнала, что царская семья терпит нужду в самом необходимом.
- Да, Керенский, очевидно, под давлением со стороны заявил, что царская семья больше не может содержаться на казенный счет. Но в распоряжении царя в России очень мало средств. Все его состояние находится в Англии. А пока что царь с царицей испытывают жестокую нужду.
- Мы сейчас же начали делать сбор, - говорит княгиня. - Князь Шевинский, Шахматов, Кривошеин, князь Долгоруков, Трепов... ну да вы же знаете, все, кто только принадлежит к монархическому комитету - дали. Мы собрали всего 250 тысяч рублей. Не согласны ли вы доставить эти деньги в Тобольск?
- Очень охотно, - отвечает Бренкен. - В данный момент я, конечно, не могу знать, когда я доберусь туда, мне здесь нужно выполнить еще одну очень важную задачу, которая задержит меня на несколько дней. Но даю вам слово, что я снова отправлюсь в Тобольск.
- В таком случае приходите ко мне еще раз. Я передам вам тогда деньги. Сперва я должна сходить за ними... Деньги хранятся у обер-гофмаршала графа Бенкендорфа.
Он дал обещание.
Княгиня продолжала:
- Я дам вам один из мундиров мужа. Вас будут искать во всяческом одеянии, но не в генеральской форме...
Бренкен тихо усмехается.
- Вы правы, княгиня. Прямо замечательная мысль.
- В самом деле. А теперь ступайте! Мой муж может войти... Вы ведь знаете, что мы живем вместе только по взаимному соглашению не мешать друг другу. Но он не должен видеть вас. Он ярый сторонник Керенского.
Она провожает его в гардеробную князя.
Бренкену незаметно удается проскользнуть через парадный подъезд.
VII
Особняк князя Сулковского находился на Сергеевской. Петр Непомнящий сидел в роскошном рабочем кабинете, его ноги утопали в белой медвежьей шкуре. Он озирался по сторонам с раскрасневшимися глазами.
Теперь он, значит, был князем Сулковским. Как, бишь, звали мертвого по имени? Ему сперва пришлось прочесть имя на конверте. Владимир. Князь Владимир Сулковский. Богатая обстановка, в которую он попал так же неожиданно, как другой попадает в могилу, захватывала ему дыхание. Он чувствовал страшную тяжесть. На улице медленно рассеивался туман, но все оставалось спокойно. Доносился только мерный шаг марширующих солдат. Войска Керенского.
Он рассмеялся. "Погодите, братцы, погодите. Еще несколько часов, и вы все пойдете к черту. А вот там патрулирует милицейский, совсем как жандарм. Тебя, братец, я особенно ненавижу. Тебя и все твое отродье! Вас всех еще разорвут на куски и четвертуют!"
- Ваше сиятельство, - послышался тихий голос позади Петра-Владимира. Он быстро обернулся и почувствовал, как его лица заливает краска. Какой-то старик с выражением прирожденной покорности на лице, в брюках до колен, в белых чулках с пряжками и белой ливрее стоял перед ним, глубоко склонясь. В его глазах отражался страх.
- Ваше сиятельство, - теперь он подходит совершенно близко к мнимому князю и шепчет: - Революция... спасайтесь по черной лестнице. - А затем громко: - Господин комиссар Рыбаков просит вас принять его. Ему нужно поговорить с вашим сиятельством.
Петр-Владимир усмехается. "Рыбаков, - думает он. - Знаю тебя, как же."
Но раньше, чем он успел принять решение, открылась дверь, и вошел Рыбаков.
- Простите, ваше сиятельство! Сейчас не время для церемоний. На окраинах уже вспыхнула революция. Большевики повсюду атакуют войска Керенского. Советую вашему сиятельству сейчас же скрыться.
Петр-Владимир смотрит на свои грязные сапоги, и комиссар тоже замечает эти стоптанные сапоги и с изумлением снова подымает голову. Потом он улыбается с понимающим видом:
- Ваше сиятельство уже приготовились? Это хорошо. Еще раз обращаю ваше внимание. Княгиня находится в большой опасности. Все знают, как она за последнее время высказывалась в пользу царя. О ее дружбе с царицей тоже знают. Я до сих пор не обращал внимания на все доносы...
Комиссар улыбается какой-то особенной улыбкой. В этой улыбке чувствуется фамильярность и близость. Много такого, что Петр-Владимир в этот момент не в состоянии расшифровать.
- Хорошо, - отвечает он, - благодарю вас, Рыбаков.
Он ищет папиросы и находит золотой портсигар князя в боковом кармане. Предлагает Рыбакову.
- Мерси, - отвечает тот, а потом тише: - Ваше сиятельство могут доставить мне деньги на дом. Но еще сегодня я ожидаю только до после обеда. Мы должны спасаться бегством.
- Гм, - произносит Петр-Владимир, оправляя пенсне на носу. - Бежать? Да, да, это придется сделать. Хорошо, Рыбаков, можете полагаться на меня.
Раздается глухой треск. На улице видны бегущие люди. Рыбаков уже выбежал из дома.
Дворецкий говорит:
- Не угодно ли вашему сиятельству приказать мне подать экипаж? Я пойду распоряжусь.
"Так, - думает бывший актер. Они собираются приняться за княгиню. Понятно, надо действовать. Большевики, само собой разумеется... это проклятое отродье... Да, но... ведь я же сам... ерунда... сам... здесь... деньги, великолепие, роскошь... и там женщина... Его взгляд обращается к большому портрету на стене. Это княгиня Ольга. Женщина, рожденная властвовать. Высокомерное выражение ее глаз возбуждает в Петре Непомнящем дикую жажду обладания. - Этот холодный рот... О, ля, ля, княгиня, вы прекрасны... безумно прекрасны... да, так это называется. А я ваш муж... Я князь Владимир Сулковский. Никто не может обличить меня. Все верят в это. Шофер поглядел на меня с почтением, когда я садился автомобиль. Дворецкий верит, комиссар верит. Что могло у нее быть общего с князем? Да, но теперь..."
Бум! раскатисто... глухо, еще раз... Бумм...
Бой кипит под самым Петроградом. Или это доносится из Кронштадта? Теперь, боже мой, в тот самый момент, когда судьба щедро дает ему все, о чем человек может мечтать, теперь, когда он богат и могуществен, теперь, когда его ожидает женщина, прекраснее чем все, что себе может представить его фантазия... Теперь большевики хотят...
Снизу доносится шум автомобиля.
Он рванул ящик письменного стола и стал рыться в нем. Он ищет денег. Чековые книжки, небрежно раскиданные золотые монеты.
Вперед! Он проходит две-три комнаты. Следующая дверь заперта. Он постучал. Тишина. Потом слышится ясный голос, холодный и отталкивающий.
- Что угодно?
Это княгиня. Он чувствует это. Ее голос, кипя, расходится по его жилам. Издали доносится треск ружейных выстрелов. Но все это еще далеко.
"Время еще есть", - думает Петр-Владимир.
- Ольга, открой!
"Я сейчас на сцене, - думает он. - Только мужество... Нельзя показать слабость ни на секунду, если даже и не всякое слово будет верным. Сейчас я играю свою роль, свою лучшую роль. Если я испорчу ее, мне будет поделом, когда меня выгонят на улицу."
Княгиня не ответила. Резким движением Петр-Владимир вышибает дверь.
"Это моя лучшая роль", - думает он. Сквозь щели в спущенные жалюзи проникают лучи света. Моргая глазами, он всматривается в полумрак.
- Владимир, вы смеете, вы еще больше желаете скомпрометировать меня. Я позову камеристку!
Резким движением он закрыл двери. Подошел ко второй двери и закрыл ее на задвижку. Княгиня преследовала его взглядом. Но она не боится его. Наклонив слегка голову, она нахмурила брови и злым взглядом следила за ним.
- Оставь глупости, Владимир!
- Какие там глупости, голубушка! - воскликнул Петр, мысленно все более и более взвинчивая себя, пока в следующий момент не потерял соображения и не начал играть только для самого себя. Княгиня зажгла электричество. Теперь он наконец увидел ее залитую светом, в шелку и красках. Совсем как портрет... Только с душой - страстной, дикой душой, розовым телом и круглыми женственными плечами, которые она покрыла своими атласными руками.
- Нельзя терять времени, голубушка, - быстро повторил он. - Большевики, понимаешь ли ты? Революция! Они отправят Керенского в Сибирь, нет, они повесят этого буржуазного сынка. Они все перевернут, понимаешь ли ты?
Он подошел ближе. Жадно, с алчностью человека, который долго и чрезмерно должен был изнывать вдали от всего хорошего, он впитывает в себя ее красоту. "О, если бы у меня была такая мать, - думает он. - Мать, - нет, сестра, возлюбленная, которая была бы так прекрасна. Я бы натворил нечто невероятное. Я бы сделался новым императором всероссийским".
- С каких пор вы стали большевиком, Владимир? - холодно спросила княгиня, нарушив ход его мысли. Ее глаза наблюдали за ним сбоку. У нее были большие круглые темные голубые глаза. В них отражались неразрешенные загадки. Эти глаза вглядывались, подстерегали. Они были испуганы, изумлены и в них отражалось странное чувство.
"Что это за голос? - подумала княгиня Ольга. - У него какой-то новый голос. Или он снова пьян? Он выглядит так странно".
Уже в течение многих лет она никогда не обращала на него так много внимания, как в этот момент.
- Большевик! - расхохотался он. - Я такой же большевик, как ты царица Савская!
- Как пошло, Владимир! Не хотите ли наконец сделать мне одолжение и удалиться?
- Но разве ты не слышишь? Большевики, голубушка! Ты была неосторожной и болтала. Они хотят отрезать твои золотистые волосы, коснуться своими грязными руками твоего холодного тела, этой шелковой и благоухающей кожи.
Он подошел к ней вплотную. Она видит, как его глаза мечут искры. Охваченная отвращением и в то же время новым чувством, которого она раньше никогда не знала, она одним прыжком выскакивает из кровати и надевает свой пеньюар.
- Вы пьяны, Владимир!
Бумм, бумм! Трах, трах!
Оконные стекла дрожат. Это орудовали кронштадтцы. Княгиня на момент остановилась, как оглушенная. Откуда-то слышится крик, умирающий вдали.
- Что это значит? - спросила Ольга, побледнев.
Грохот орудий, крик, сознание, что, быть может, уже в этот момент озверевшие шайки восставших бегут по улице, чтобы вырвать из его рук эту цветущую женщину и столкнуть его снова на дно жизни, - эти мысли доводят Петра до безумия. Перед ним стоит чудо из чудес. Он бормочет отрывки из легенд. Он бросается на колени перед этой гордо стоящей женщиной, которая с раздувающимися ноздрями смотрит на него сверху вниз, он охвачен опьянением, возбуждающим в ней отвращение, но она чувствует, что это на самом деле так. Руки ее мнимого мужа, у которого для нее всегда имелась наготове только ироническая улыбка и который все время проводил у своих любовниц... эти ласкающие страстные руки хватают за ее колени. Она чувствует дрожь... И вот, быстрым движением он с безумной жаждой обладания срывает с нее янтарного цвета мантилью, и руки Владимира (но это руки бродяги-актера) схватывают ее дрожащее тело, обвиваются вокруг голой женщины, и он с нечеловеческой силой высоко поднимает ее над собой чуть ли не до потолка.
Но он не дооценил эту женщину. Она ускользает из его рук. Она доводит его до неистовства. На лбу его выступают синие жилы, со свистом вырывается дыхание. Но она стоит перед ним недоступная, улыбаясь полуоткрытым ярко-красным ртом и шепчет:
- Одно условие, мой друг, одно только условие...
- Условие? какое только угодно! Ты моя.
- Тогда я твоя.
- Требуй.
- Я боюсь, что ты окажешься трусом!
Глаза Непомнящего горят, как у кошки.
- Я? трус?
Она смеется красным смехом. Все красно кругом. "Даже ее тело красное", - думает Непомнящий. Она отступает на несколько шагов вперед, прижав руки к телу, растопырив ладони. Он следует за ней, пьянея и разгорячась, и вдруг они находятся в другой комнате. Княгиня опирается о высокие часы.
Она быстро отходит в сторону. Змейкой высовывается язык клубничного цвета. Она обращает внимание Непомнящего на стекло часов, на том месте, где обычно качается маятник.
Из-под стекла на него глядит чье-то лицо. Человеческое лицо, мужское лицо. Искаженное страданиями. Он не в состоянии вынести этого взгляда. В этих глазах написаны страх смерти и безумная боль.
Он неподвижно смотрит на княгиню. Как статуя, стоит она рядом с часами. Как белый сон в ночи. Нет силы противиться. Ее рука подает Петру Непомнящему револьвер.
- Стреляй, Владимир, стреляй ему прямо в лицо!
Машинально Петр Непомнящий берет в руку револьвер. Перед его глазами мелькает огонь. Голубые и желтые ракеты взвиваются вокруг бледного тела княгини. Ее лицо манит и смеется, ее глаза отражаются в глазах Петра и, как горячие зубы, впиваются в его душу.
- Стреляй, Владимир!
Он поднимает оружие, как будто в него воплотилась чужая воля, и снова смотрит на ужасающее и искаженное лицо. Глаза человека в клетке маятника теперь неподвижно уставились на него. Они говорят, они зовут, нет, они кричат, эти глаза, они воют, как голодный волк. Он же знает эти глаза. Он подходит ближе, еще ближе... охваченный ужасом, он открывает дверцу, перед ним голый человек, скованный человек с окровавленным телом. Огненные рубцы исполосовали тело этого человека... Он стоит жалкий, скованный и избитый, и сразу ужас потерял свою власть над Петром Непомнящим, его мысли возвращаются к действительности, он вытаскивает затычку из распухшего рта несчастного. Это Дмитрий Тихорецкий.
Его друг. Мальчиками-бродягами они играли вместе. Вместе босячили. Вместе пришли к революции...
"Эти аристократки... - мелькнуло в голове Петра Непомнящего. Боже мой, что это значит? Он смотрит на женщину... Как серебряный подсвечник, как само воплощенное наслаждение стоит она перед ним и говорит, выпрямив голову:
- Убийца моего отца. Он убил губернатора. Ты понимаешь? Я велела разыскать его. Мои ищейки преследовали его. Мои шпионы донесли, что он каждый день посещает определенное место, где собираются большевики. Тогда я завлекла его. Дурак! болван! Убивает людей и не может разгадать женщину. Пришел этой ночью ко мне. Владимир, он хотел заключить меня в свои объятия убийцы. Я заманивала, играла с ним... Раньше, чем он успел заметить, что случилось, он был закован... Я заткнула ему рот... я... Я избила его. А теперь, Владимир, стреляй ему в лицо, стреляй, Владимир!
Она кричит. Ее глаза впиваются в него, ласкают его. Петр Непомнящий думает, что это страшный сон, этого не может быть в действительности. Он подходит. Смотрит Дмитрию прямо в глаза. Теперь тот открывает рот. Леденящий ужас охватывает Петра Непомнящего. Теперь он будет говорить... назовет его имя... Выдаст его... потому что он... он узнал его. Петр чувствует это, Петр знает это... Теперь он хочет говорить, ужасный дикий сон. Петр Непомнящий поднимает револьвер и стреляет своему товарищу прямо в лицо. Звук выстрела заглушается портьерами. Глаза Дмитрия раскрываются бесконечно широко. Его челюсти судорожно сжимаются и разжимаются. Предатель, предатель, убийца... убийца проклятый! Но его слов никто не слышит... Все поглощается кровью.
Оружие падает на ковер.
Голая женщина закрывает дверцы часов, и Петр Непомнящий бросается к ее ногам с перламутровыми ногтями пальцев. Он зарывается с головой в ковер, его руки крепко прижимают его проклятую жизнь к ее голубиным ногам...
Вдруг кто-то распахнул дверь. С легким криком голая княгиня увидела какого-то офицера, который вошел в комнату без спроса. Они не слыхали его стука. Петр-Владимир схватывает золотой канделябр и кидает его в пришельца; его глаза горят. Княгиня в течение нескольких секунд наблюдает за его поднятой рукой и думает: "Разве руки в состоянии изменить свой характер?" Но сейчас не время думать о таких вещах.
- Ваше сиятельство, прошу покорнейше прощения за то, что так бесцеремонно вторгаюсь, но я прибыл с чрезвычайным поручением.
Офицер становится так, чтобы не видеть княгиню, поспешно прикрывшуюся пурпурово-красным одеялом.
- Военный министр, генерал-майор Верховский приказывает вашему сиятельству немедленно прибыть в Зимний дворец.
Петр-Владимир пожимает плечами.
"Да, черт бы побрал Верховского! Через несколько минут вообще не будет никакого военного министра."
- А моя жена? - спрашивает он. - Ее я должен тем временем оставить одну на растерзание красногвардейцам?
- Так далеко дело еще не зашло, - улыбается офицер. - Сегодня вечером больше не будет никакой революции. Ведь они хотят только заполучить в свои руки царя. Но царь под надежной охраной в Тобольске.
"Что за глупости? - думает Петр-Владимир. - Какое нам дело до царя? Мы хотим овладеть городом... Овладеть Россией!"
- Жду вашего ответа, ваше сиятельство, - с легким нетерпением говорит капитан.
"И не думаю даже об ответе", хочет сказать Петр-Владимир. Но чей-то сладкий голос нашептывает ему в ухо:
- Разве князь Сулковский хочет, чтобы подумали, что он боится революционного военного министра?
- А ты, Ольга? - отвечает он.
- Я? - Она смеется. - В моей семье слово "страх" никогда и никем не произносилось.
Страсти, терзавшие Петра-Владимира, внезапно возбудили в нем сладострастное желание видеть кровь. Все равно как. Он чувствует, слышит, что будет кровь, где-нибудь. Это какое-то опьянение. У него предчувствие, как будто неведомая великая судьба уносит его на своих крыльях на неслыханную высоту.
Этому не следовало противиться.
- Я иду, - небрежно роняет он.
Этой манеры кусать губы княгиня Ольга не наблюдала за своим мужем. Она внимательно поглядела на него. Ей кое-что бросилось в глаза. Но ей в голову не приходит и тень подозрения, что этот человек не Владимир.
- Иди! - коротко замечает она.
Он целует ее руку, как привык это делать на сцене.
Тяжелыми шагами, как человек, подталкиваемый судьбой, он уходит.
- Я отделалась от него, - думает, облегченно вздыхая, княгиня. - Что он мне? Он хочет силой! А, как я ненавижу его! Он трус. Он комедиант. Да, он комедиант.
* * *
В рабочем кабинете Петра-Владимира ожидает дворецкий, который теперь надел черный фрак.
- Ваше сиятельство приказали подать мундир.
Петр, удивленно подняв брови, смотрит на неподвижного настоящего офицера. "Я ничего не приказывал, - думает он: - Но здесь, очевидно, до сих пор прислуга всегда распоряжалась за своего господина. Так, вероятно, творилась мировая история."
Через 10 минут он успел облачиться в генеральскую форму. Он посмотрел на себя в зеркало. Камердинер стоит обиженный за дверьми. Петр выставил его за дверь. "Если бы он только видел, какое белье я ношу! - подумал он. Нужно принять еще немало мер, чтобы обеспечить себя от опасности быть разоблаченным".
Но когда он еще раз взглянул в зеркало, то испуганно отскочил назад. На него неподвижно глядело залитое кровью, распухшее лицо с широко раскрытыми глазами. Эти глаза вырастают, становятся большими, как мельничные колеса, неподвижно глядят на него и обвиняют его.
- Дмитрий! - кричит Непомнящий. - Дмитрий Тихорецкий! Что я наделал? Застрелил товарища, друга, прямо в лицо! Ради этой женщины...
Но видение продолжалось только несколько секунд. Лицо исчезло. Петр облегченно вздохнул и встряхнулся.
- Все равно, - сказал он, обращаясь к самому себе, - все равно. Надо жить. Новой жизнью. О, эта женщина!
Он вышел.
- Готово! - сказал он ожидающему офицеру.
Они спустились по лестнице. У подъезда рядом с лимузином князя стоял изумительный "ролл-ройс".
Офицер указал рукой.
- Сюда, пожалуйста.
С любопытством человека, чьей мечтой был автомобиль, князь заметил:
- Это самый красивый автомобиль, который я когда-либо видел в своей жизни.
- Он был личной собственностью царя, незадолго до войны выписавшего его из Англии. Теперь этим автомобилем пользуется Керенский.
Они едут по городу. На улицах ничего особенного незаметно. Только на Миллионной какая-то потасовка.
- Вы носите красный значок? - спрашивает князь.
Офицер покраснел, но не ответил.
VIII
В Большом Зеркальном зале стоял Верховский. Вокруг него адъютанты, генералы, полковники, штатские. Военный министр сразу заметил князя.
- Я велел позвать вас, генерал, нуждаясь в вашей службе. Правительство сегодня нуждается в помощи всех патриотов. Ленин черной неблагодарностью отплатил за снисходительность нашего правительства. На окраинах стреляют. На фабриках происходят дикие выступления. Заслуги приверженцев старого режима теперь во имя родины никогда не будут забыты нами. Можем ли мы рассчитывать на вас, генерал?
"Совсем как на сцене, - думает Петр. - Как в театре. Все театр на свете. Я теперь в роли молодого героя. Ах, нет, это я здесь, это я! Я вижу, дышу, живу действительной жизнью и жизнью прекрасной, жизнью великолепной!
- Слушаюсь, ваше превосходительство, - говорит он, вытягиваясь во фронт.
Министр рассеянно улыбается: "Почему это князь вышел из своей роли? Будем надеяться, что он не пьян по обыкновению".
- Благодарю вас, генерал! Наше положение довольно опасное. Мы должны напрячь все силы, чтобы овладеть движением. Ленин созвал второй всероссийский съезд Советов. Большевики стекаются отовсюду. Мы не в состоянии арестовывать столько людей, сколько восстают против нас... Вот, прочтите-ка этот лоскуток.
С этими словами он подал князю большевистскую прокламацию. Петр прочел:
"Братья казаки) Эксплуататоры, паразиты, помещики и свои же собственные казачьи генералы снова натравливают тебя на нас! Товарищи казаки, не давайте словить себя в сети! Не будьте братоубийцами!"
- Отлично, - заметил Петр, возвращая прокламацию, - великолепно! Казаки, понятно, отпадают целыми толпами.
Министр неподвижно уставился на него. Глядя на самодовольное лицо князя, Верховский подумал, что он снова пьян.
- Я знаю это, - говорит Петр с мечтательным видом. В его глазах засветился глубокий блеск. На его лице написан гимн революции. - Я знаю эту песню: вся власть Советам! Раньше, чем забрезжит утро, правительство пойдет к черту!
- Вы мужественны? - спрашивает княгиня дрожащим голосом. Ее лицо побледнело и исказилось. Глаза горят, как у охотника, настигающего дичь.
- Если вы мужественны, то сознайтесь, кто бросил бомбу в губернатора Савицкого? Кто убил князя Савицкого?
Он почувствовал в себе приступ нечеловеческого упрямства по отношению к этой женщине. Что может случиться? Она позовет полицию. Пока его будут судить, большевики станут господами положения в городе. Тогда он вспомнит о ней. "Ну, погоди, скотина, я уж покажу тебе, где раки зимуют..."
- Да, - злобно отвечает он, - это я бросил бомбу. Это я убил его. Мы всех перебьем, всех вас истребим! Да, мы!
Снова раздается взмах нагайки. В промежутке между своим первым криком ярости и вторичным воем от боли он слышит ее голос:
- Я дочь губернатора князя Савицкого. Я буду судить тебя. Убийца! Чудовище! Скотина!
Удар следует за ударом. Удары впиваются в его тело так, что кровь течет ручьями. Он чувствует нечеловеческую боль, теряет последнюю капельку мужества и самообладания и воет, как битая собака. Тогда она отрывает лоскуток от своего платья, ее тело отливает матовым блеском, как перламутр, и, несмотря на все его протесты, сует ему лоскут в зубы.
Его крики заглушены. Задыхаясь, он молит о пощаде. Но эта женщина пощады не знает. Его одежда окровавленными клочьями спадает с него. Кожа вся иссечена в кровь. Наконец он превращен в сплошной окровавленный кусок мяса. И словно издалека до него доносится ее голос:
- Твоя жертва умерла в ужаснейших мучениях... Его тело было буквально начинено железными осколками.
Заглушенный вой несчастного поглощает его слова. От него остался окровавленный ком... Теперь ее взгляд падает на стеклянную дверь, выходящую на балкон. Там видна какая-то тень, тень вырастает до огромных размеров, съеживается и стоит вплотную позади молочно-белого стекла.
Княгиня подымает засеченного врага и толкает его в смежную комнату, кидая вслед за ним его пальто.
Тяжело дыша, она возвращается в комнату. Позади нее замирает стон убийцы ее отца. Перед ней неподвижно стоит тень.
- Войдите, - говорит она, ничуть не испугавшись, - войдите или я стреляю!
Дверь раскрывается бесшумно, точно под влиянием нечистой силы. В дверях стоит человек, заснеженный, с открытой шеей и без шапки.
Курьер царицы.
- Бренкен! - восклицает княгиня, отступая назад на шаг. - Вы? В таком виде?
Она быстро закрывает дверь. Бренкен заходит и с изумлением осматривается. Его глаза прикованы к луже крови на ковре.
- Что здесь происходило такое?
- Ничего особенного, мой друг. - Княгиня улыбается, как сквозь дымку влаги. - Собака...
Они остановились друг против друга. У княгини странно блуждают глаза. На ее белом платье видны кровавые пятна. Ее лицо неестественно бледно.
- Что я могу сделать для вас, капитан? - тихо спрашивает она. - Вы знаете ведь, что я готова сделать все, что может только пойти вам на пользу...
Княгиня никогда еще не была так внимательна к нему. Волна скрытой нежности охватила его. Он опустил глаза.
- Меня преследуют, княгиня. Два раза я уже менял свой наружный вид. Прошу вас, дайте мне один из костюмов вашего мужа и возможность незаметно покинуть дом через другой выход.
- Вы возвращаетесь в Тобольск?
- Да, и надеюсь, что через несколько дней.
- Присядьте, капитан. Все спокойно. Сперва вы должны прийти в себя.
Он медленно опускается на тот же диван, с которого она незадолго до этого столкнула большевика. В самом деле, ему тяжело дышать. Начинают сказываться последствия непрерывного бегства от погони.
Княгиня садится на низенькую скамеечку и продолжает:
- Через Вырубову, которая все время поддерживает сношения со своей царственной подругой, я узнала, что царская семья терпит нужду в самом необходимом.
- Да, Керенский, очевидно, под давлением со стороны заявил, что царская семья больше не может содержаться на казенный счет. Но в распоряжении царя в России очень мало средств. Все его состояние находится в Англии. А пока что царь с царицей испытывают жестокую нужду.
- Мы сейчас же начали делать сбор, - говорит княгиня. - Князь Шевинский, Шахматов, Кривошеин, князь Долгоруков, Трепов... ну да вы же знаете, все, кто только принадлежит к монархическому комитету - дали. Мы собрали всего 250 тысяч рублей. Не согласны ли вы доставить эти деньги в Тобольск?
- Очень охотно, - отвечает Бренкен. - В данный момент я, конечно, не могу знать, когда я доберусь туда, мне здесь нужно выполнить еще одну очень важную задачу, которая задержит меня на несколько дней. Но даю вам слово, что я снова отправлюсь в Тобольск.
- В таком случае приходите ко мне еще раз. Я передам вам тогда деньги. Сперва я должна сходить за ними... Деньги хранятся у обер-гофмаршала графа Бенкендорфа.
Он дал обещание.
Княгиня продолжала:
- Я дам вам один из мундиров мужа. Вас будут искать во всяческом одеянии, но не в генеральской форме...
Бренкен тихо усмехается.
- Вы правы, княгиня. Прямо замечательная мысль.
- В самом деле. А теперь ступайте! Мой муж может войти... Вы ведь знаете, что мы живем вместе только по взаимному соглашению не мешать друг другу. Но он не должен видеть вас. Он ярый сторонник Керенского.
Она провожает его в гардеробную князя.
Бренкену незаметно удается проскользнуть через парадный подъезд.
VII
Особняк князя Сулковского находился на Сергеевской. Петр Непомнящий сидел в роскошном рабочем кабинете, его ноги утопали в белой медвежьей шкуре. Он озирался по сторонам с раскрасневшимися глазами.
Теперь он, значит, был князем Сулковским. Как, бишь, звали мертвого по имени? Ему сперва пришлось прочесть имя на конверте. Владимир. Князь Владимир Сулковский. Богатая обстановка, в которую он попал так же неожиданно, как другой попадает в могилу, захватывала ему дыхание. Он чувствовал страшную тяжесть. На улице медленно рассеивался туман, но все оставалось спокойно. Доносился только мерный шаг марширующих солдат. Войска Керенского.
Он рассмеялся. "Погодите, братцы, погодите. Еще несколько часов, и вы все пойдете к черту. А вот там патрулирует милицейский, совсем как жандарм. Тебя, братец, я особенно ненавижу. Тебя и все твое отродье! Вас всех еще разорвут на куски и четвертуют!"
- Ваше сиятельство, - послышался тихий голос позади Петра-Владимира. Он быстро обернулся и почувствовал, как его лица заливает краска. Какой-то старик с выражением прирожденной покорности на лице, в брюках до колен, в белых чулках с пряжками и белой ливрее стоял перед ним, глубоко склонясь. В его глазах отражался страх.
- Ваше сиятельство, - теперь он подходит совершенно близко к мнимому князю и шепчет: - Революция... спасайтесь по черной лестнице. - А затем громко: - Господин комиссар Рыбаков просит вас принять его. Ему нужно поговорить с вашим сиятельством.
Петр-Владимир усмехается. "Рыбаков, - думает он. - Знаю тебя, как же."
Но раньше, чем он успел принять решение, открылась дверь, и вошел Рыбаков.
- Простите, ваше сиятельство! Сейчас не время для церемоний. На окраинах уже вспыхнула революция. Большевики повсюду атакуют войска Керенского. Советую вашему сиятельству сейчас же скрыться.
Петр-Владимир смотрит на свои грязные сапоги, и комиссар тоже замечает эти стоптанные сапоги и с изумлением снова подымает голову. Потом он улыбается с понимающим видом:
- Ваше сиятельство уже приготовились? Это хорошо. Еще раз обращаю ваше внимание. Княгиня находится в большой опасности. Все знают, как она за последнее время высказывалась в пользу царя. О ее дружбе с царицей тоже знают. Я до сих пор не обращал внимания на все доносы...
Комиссар улыбается какой-то особенной улыбкой. В этой улыбке чувствуется фамильярность и близость. Много такого, что Петр-Владимир в этот момент не в состоянии расшифровать.
- Хорошо, - отвечает он, - благодарю вас, Рыбаков.
Он ищет папиросы и находит золотой портсигар князя в боковом кармане. Предлагает Рыбакову.
- Мерси, - отвечает тот, а потом тише: - Ваше сиятельство могут доставить мне деньги на дом. Но еще сегодня я ожидаю только до после обеда. Мы должны спасаться бегством.
- Гм, - произносит Петр-Владимир, оправляя пенсне на носу. - Бежать? Да, да, это придется сделать. Хорошо, Рыбаков, можете полагаться на меня.
Раздается глухой треск. На улице видны бегущие люди. Рыбаков уже выбежал из дома.
Дворецкий говорит:
- Не угодно ли вашему сиятельству приказать мне подать экипаж? Я пойду распоряжусь.
"Так, - думает бывший актер. Они собираются приняться за княгиню. Понятно, надо действовать. Большевики, само собой разумеется... это проклятое отродье... Да, но... ведь я же сам... ерунда... сам... здесь... деньги, великолепие, роскошь... и там женщина... Его взгляд обращается к большому портрету на стене. Это княгиня Ольга. Женщина, рожденная властвовать. Высокомерное выражение ее глаз возбуждает в Петре Непомнящем дикую жажду обладания. - Этот холодный рот... О, ля, ля, княгиня, вы прекрасны... безумно прекрасны... да, так это называется. А я ваш муж... Я князь Владимир Сулковский. Никто не может обличить меня. Все верят в это. Шофер поглядел на меня с почтением, когда я садился автомобиль. Дворецкий верит, комиссар верит. Что могло у нее быть общего с князем? Да, но теперь..."
Бум! раскатисто... глухо, еще раз... Бумм...
Бой кипит под самым Петроградом. Или это доносится из Кронштадта? Теперь, боже мой, в тот самый момент, когда судьба щедро дает ему все, о чем человек может мечтать, теперь, когда он богат и могуществен, теперь, когда его ожидает женщина, прекраснее чем все, что себе может представить его фантазия... Теперь большевики хотят...
Снизу доносится шум автомобиля.
Он рванул ящик письменного стола и стал рыться в нем. Он ищет денег. Чековые книжки, небрежно раскиданные золотые монеты.
Вперед! Он проходит две-три комнаты. Следующая дверь заперта. Он постучал. Тишина. Потом слышится ясный голос, холодный и отталкивающий.
- Что угодно?
Это княгиня. Он чувствует это. Ее голос, кипя, расходится по его жилам. Издали доносится треск ружейных выстрелов. Но все это еще далеко.
"Время еще есть", - думает Петр-Владимир.
- Ольга, открой!
"Я сейчас на сцене, - думает он. - Только мужество... Нельзя показать слабость ни на секунду, если даже и не всякое слово будет верным. Сейчас я играю свою роль, свою лучшую роль. Если я испорчу ее, мне будет поделом, когда меня выгонят на улицу."
Княгиня не ответила. Резким движением Петр-Владимир вышибает дверь.
"Это моя лучшая роль", - думает он. Сквозь щели в спущенные жалюзи проникают лучи света. Моргая глазами, он всматривается в полумрак.
- Владимир, вы смеете, вы еще больше желаете скомпрометировать меня. Я позову камеристку!
Резким движением он закрыл двери. Подошел ко второй двери и закрыл ее на задвижку. Княгиня преследовала его взглядом. Но она не боится его. Наклонив слегка голову, она нахмурила брови и злым взглядом следила за ним.
- Оставь глупости, Владимир!
- Какие там глупости, голубушка! - воскликнул Петр, мысленно все более и более взвинчивая себя, пока в следующий момент не потерял соображения и не начал играть только для самого себя. Княгиня зажгла электричество. Теперь он наконец увидел ее залитую светом, в шелку и красках. Совсем как портрет... Только с душой - страстной, дикой душой, розовым телом и круглыми женственными плечами, которые она покрыла своими атласными руками.
- Нельзя терять времени, голубушка, - быстро повторил он. - Большевики, понимаешь ли ты? Революция! Они отправят Керенского в Сибирь, нет, они повесят этого буржуазного сынка. Они все перевернут, понимаешь ли ты?
Он подошел ближе. Жадно, с алчностью человека, который долго и чрезмерно должен был изнывать вдали от всего хорошего, он впитывает в себя ее красоту. "О, если бы у меня была такая мать, - думает он. - Мать, - нет, сестра, возлюбленная, которая была бы так прекрасна. Я бы натворил нечто невероятное. Я бы сделался новым императором всероссийским".
- С каких пор вы стали большевиком, Владимир? - холодно спросила княгиня, нарушив ход его мысли. Ее глаза наблюдали за ним сбоку. У нее были большие круглые темные голубые глаза. В них отражались неразрешенные загадки. Эти глаза вглядывались, подстерегали. Они были испуганы, изумлены и в них отражалось странное чувство.
"Что это за голос? - подумала княгиня Ольга. - У него какой-то новый голос. Или он снова пьян? Он выглядит так странно".
Уже в течение многих лет она никогда не обращала на него так много внимания, как в этот момент.
- Большевик! - расхохотался он. - Я такой же большевик, как ты царица Савская!
- Как пошло, Владимир! Не хотите ли наконец сделать мне одолжение и удалиться?
- Но разве ты не слышишь? Большевики, голубушка! Ты была неосторожной и болтала. Они хотят отрезать твои золотистые волосы, коснуться своими грязными руками твоего холодного тела, этой шелковой и благоухающей кожи.
Он подошел к ней вплотную. Она видит, как его глаза мечут искры. Охваченная отвращением и в то же время новым чувством, которого она раньше никогда не знала, она одним прыжком выскакивает из кровати и надевает свой пеньюар.
- Вы пьяны, Владимир!
Бумм, бумм! Трах, трах!
Оконные стекла дрожат. Это орудовали кронштадтцы. Княгиня на момент остановилась, как оглушенная. Откуда-то слышится крик, умирающий вдали.
- Что это значит? - спросила Ольга, побледнев.
Грохот орудий, крик, сознание, что, быть может, уже в этот момент озверевшие шайки восставших бегут по улице, чтобы вырвать из его рук эту цветущую женщину и столкнуть его снова на дно жизни, - эти мысли доводят Петра до безумия. Перед ним стоит чудо из чудес. Он бормочет отрывки из легенд. Он бросается на колени перед этой гордо стоящей женщиной, которая с раздувающимися ноздрями смотрит на него сверху вниз, он охвачен опьянением, возбуждающим в ней отвращение, но она чувствует, что это на самом деле так. Руки ее мнимого мужа, у которого для нее всегда имелась наготове только ироническая улыбка и который все время проводил у своих любовниц... эти ласкающие страстные руки хватают за ее колени. Она чувствует дрожь... И вот, быстрым движением он с безумной жаждой обладания срывает с нее янтарного цвета мантилью, и руки Владимира (но это руки бродяги-актера) схватывают ее дрожащее тело, обвиваются вокруг голой женщины, и он с нечеловеческой силой высоко поднимает ее над собой чуть ли не до потолка.
Но он не дооценил эту женщину. Она ускользает из его рук. Она доводит его до неистовства. На лбу его выступают синие жилы, со свистом вырывается дыхание. Но она стоит перед ним недоступная, улыбаясь полуоткрытым ярко-красным ртом и шепчет:
- Одно условие, мой друг, одно только условие...
- Условие? какое только угодно! Ты моя.
- Тогда я твоя.
- Требуй.
- Я боюсь, что ты окажешься трусом!
Глаза Непомнящего горят, как у кошки.
- Я? трус?
Она смеется красным смехом. Все красно кругом. "Даже ее тело красное", - думает Непомнящий. Она отступает на несколько шагов вперед, прижав руки к телу, растопырив ладони. Он следует за ней, пьянея и разгорячась, и вдруг они находятся в другой комнате. Княгиня опирается о высокие часы.
Она быстро отходит в сторону. Змейкой высовывается язык клубничного цвета. Она обращает внимание Непомнящего на стекло часов, на том месте, где обычно качается маятник.
Из-под стекла на него глядит чье-то лицо. Человеческое лицо, мужское лицо. Искаженное страданиями. Он не в состоянии вынести этого взгляда. В этих глазах написаны страх смерти и безумная боль.
Он неподвижно смотрит на княгиню. Как статуя, стоит она рядом с часами. Как белый сон в ночи. Нет силы противиться. Ее рука подает Петру Непомнящему револьвер.
- Стреляй, Владимир, стреляй ему прямо в лицо!
Машинально Петр Непомнящий берет в руку револьвер. Перед его глазами мелькает огонь. Голубые и желтые ракеты взвиваются вокруг бледного тела княгини. Ее лицо манит и смеется, ее глаза отражаются в глазах Петра и, как горячие зубы, впиваются в его душу.
- Стреляй, Владимир!
Он поднимает оружие, как будто в него воплотилась чужая воля, и снова смотрит на ужасающее и искаженное лицо. Глаза человека в клетке маятника теперь неподвижно уставились на него. Они говорят, они зовут, нет, они кричат, эти глаза, они воют, как голодный волк. Он же знает эти глаза. Он подходит ближе, еще ближе... охваченный ужасом, он открывает дверцу, перед ним голый человек, скованный человек с окровавленным телом. Огненные рубцы исполосовали тело этого человека... Он стоит жалкий, скованный и избитый, и сразу ужас потерял свою власть над Петром Непомнящим, его мысли возвращаются к действительности, он вытаскивает затычку из распухшего рта несчастного. Это Дмитрий Тихорецкий.
Его друг. Мальчиками-бродягами они играли вместе. Вместе босячили. Вместе пришли к революции...
"Эти аристократки... - мелькнуло в голове Петра Непомнящего. Боже мой, что это значит? Он смотрит на женщину... Как серебряный подсвечник, как само воплощенное наслаждение стоит она перед ним и говорит, выпрямив голову:
- Убийца моего отца. Он убил губернатора. Ты понимаешь? Я велела разыскать его. Мои ищейки преследовали его. Мои шпионы донесли, что он каждый день посещает определенное место, где собираются большевики. Тогда я завлекла его. Дурак! болван! Убивает людей и не может разгадать женщину. Пришел этой ночью ко мне. Владимир, он хотел заключить меня в свои объятия убийцы. Я заманивала, играла с ним... Раньше, чем он успел заметить, что случилось, он был закован... Я заткнула ему рот... я... Я избила его. А теперь, Владимир, стреляй ему в лицо, стреляй, Владимир!
Она кричит. Ее глаза впиваются в него, ласкают его. Петр Непомнящий думает, что это страшный сон, этого не может быть в действительности. Он подходит. Смотрит Дмитрию прямо в глаза. Теперь тот открывает рот. Леденящий ужас охватывает Петра Непомнящего. Теперь он будет говорить... назовет его имя... Выдаст его... потому что он... он узнал его. Петр чувствует это, Петр знает это... Теперь он хочет говорить, ужасный дикий сон. Петр Непомнящий поднимает револьвер и стреляет своему товарищу прямо в лицо. Звук выстрела заглушается портьерами. Глаза Дмитрия раскрываются бесконечно широко. Его челюсти судорожно сжимаются и разжимаются. Предатель, предатель, убийца... убийца проклятый! Но его слов никто не слышит... Все поглощается кровью.
Оружие падает на ковер.
Голая женщина закрывает дверцы часов, и Петр Непомнящий бросается к ее ногам с перламутровыми ногтями пальцев. Он зарывается с головой в ковер, его руки крепко прижимают его проклятую жизнь к ее голубиным ногам...
Вдруг кто-то распахнул дверь. С легким криком голая княгиня увидела какого-то офицера, который вошел в комнату без спроса. Они не слыхали его стука. Петр-Владимир схватывает золотой канделябр и кидает его в пришельца; его глаза горят. Княгиня в течение нескольких секунд наблюдает за его поднятой рукой и думает: "Разве руки в состоянии изменить свой характер?" Но сейчас не время думать о таких вещах.
- Ваше сиятельство, прошу покорнейше прощения за то, что так бесцеремонно вторгаюсь, но я прибыл с чрезвычайным поручением.
Офицер становится так, чтобы не видеть княгиню, поспешно прикрывшуюся пурпурово-красным одеялом.
- Военный министр, генерал-майор Верховский приказывает вашему сиятельству немедленно прибыть в Зимний дворец.
Петр-Владимир пожимает плечами.
"Да, черт бы побрал Верховского! Через несколько минут вообще не будет никакого военного министра."
- А моя жена? - спрашивает он. - Ее я должен тем временем оставить одну на растерзание красногвардейцам?
- Так далеко дело еще не зашло, - улыбается офицер. - Сегодня вечером больше не будет никакой революции. Ведь они хотят только заполучить в свои руки царя. Но царь под надежной охраной в Тобольске.
"Что за глупости? - думает Петр-Владимир. - Какое нам дело до царя? Мы хотим овладеть городом... Овладеть Россией!"
- Жду вашего ответа, ваше сиятельство, - с легким нетерпением говорит капитан.
"И не думаю даже об ответе", хочет сказать Петр-Владимир. Но чей-то сладкий голос нашептывает ему в ухо:
- Разве князь Сулковский хочет, чтобы подумали, что он боится революционного военного министра?
- А ты, Ольга? - отвечает он.
- Я? - Она смеется. - В моей семье слово "страх" никогда и никем не произносилось.
Страсти, терзавшие Петра-Владимира, внезапно возбудили в нем сладострастное желание видеть кровь. Все равно как. Он чувствует, слышит, что будет кровь, где-нибудь. Это какое-то опьянение. У него предчувствие, как будто неведомая великая судьба уносит его на своих крыльях на неслыханную высоту.
Этому не следовало противиться.
- Я иду, - небрежно роняет он.
Этой манеры кусать губы княгиня Ольга не наблюдала за своим мужем. Она внимательно поглядела на него. Ей кое-что бросилось в глаза. Но ей в голову не приходит и тень подозрения, что этот человек не Владимир.
- Иди! - коротко замечает она.
Он целует ее руку, как привык это делать на сцене.
Тяжелыми шагами, как человек, подталкиваемый судьбой, он уходит.
- Я отделалась от него, - думает, облегченно вздыхая, княгиня. - Что он мне? Он хочет силой! А, как я ненавижу его! Он трус. Он комедиант. Да, он комедиант.
* * *
В рабочем кабинете Петра-Владимира ожидает дворецкий, который теперь надел черный фрак.
- Ваше сиятельство приказали подать мундир.
Петр, удивленно подняв брови, смотрит на неподвижного настоящего офицера. "Я ничего не приказывал, - думает он: - Но здесь, очевидно, до сих пор прислуга всегда распоряжалась за своего господина. Так, вероятно, творилась мировая история."
Через 10 минут он успел облачиться в генеральскую форму. Он посмотрел на себя в зеркало. Камердинер стоит обиженный за дверьми. Петр выставил его за дверь. "Если бы он только видел, какое белье я ношу! - подумал он. Нужно принять еще немало мер, чтобы обеспечить себя от опасности быть разоблаченным".
Но когда он еще раз взглянул в зеркало, то испуганно отскочил назад. На него неподвижно глядело залитое кровью, распухшее лицо с широко раскрытыми глазами. Эти глаза вырастают, становятся большими, как мельничные колеса, неподвижно глядят на него и обвиняют его.
- Дмитрий! - кричит Непомнящий. - Дмитрий Тихорецкий! Что я наделал? Застрелил товарища, друга, прямо в лицо! Ради этой женщины...
Но видение продолжалось только несколько секунд. Лицо исчезло. Петр облегченно вздохнул и встряхнулся.
- Все равно, - сказал он, обращаясь к самому себе, - все равно. Надо жить. Новой жизнью. О, эта женщина!
Он вышел.
- Готово! - сказал он ожидающему офицеру.
Они спустились по лестнице. У подъезда рядом с лимузином князя стоял изумительный "ролл-ройс".
Офицер указал рукой.
- Сюда, пожалуйста.
С любопытством человека, чьей мечтой был автомобиль, князь заметил:
- Это самый красивый автомобиль, который я когда-либо видел в своей жизни.
- Он был личной собственностью царя, незадолго до войны выписавшего его из Англии. Теперь этим автомобилем пользуется Керенский.
Они едут по городу. На улицах ничего особенного незаметно. Только на Миллионной какая-то потасовка.
- Вы носите красный значок? - спрашивает князь.
Офицер покраснел, но не ответил.
VIII
В Большом Зеркальном зале стоял Верховский. Вокруг него адъютанты, генералы, полковники, штатские. Военный министр сразу заметил князя.
- Я велел позвать вас, генерал, нуждаясь в вашей службе. Правительство сегодня нуждается в помощи всех патриотов. Ленин черной неблагодарностью отплатил за снисходительность нашего правительства. На окраинах стреляют. На фабриках происходят дикие выступления. Заслуги приверженцев старого режима теперь во имя родины никогда не будут забыты нами. Можем ли мы рассчитывать на вас, генерал?
"Совсем как на сцене, - думает Петр. - Как в театре. Все театр на свете. Я теперь в роли молодого героя. Ах, нет, это я здесь, это я! Я вижу, дышу, живу действительной жизнью и жизнью прекрасной, жизнью великолепной!
- Слушаюсь, ваше превосходительство, - говорит он, вытягиваясь во фронт.
Министр рассеянно улыбается: "Почему это князь вышел из своей роли? Будем надеяться, что он не пьян по обыкновению".
- Благодарю вас, генерал! Наше положение довольно опасное. Мы должны напрячь все силы, чтобы овладеть движением. Ленин созвал второй всероссийский съезд Советов. Большевики стекаются отовсюду. Мы не в состоянии арестовывать столько людей, сколько восстают против нас... Вот, прочтите-ка этот лоскуток.
С этими словами он подал князю большевистскую прокламацию. Петр прочел:
"Братья казаки) Эксплуататоры, паразиты, помещики и свои же собственные казачьи генералы снова натравливают тебя на нас! Товарищи казаки, не давайте словить себя в сети! Не будьте братоубийцами!"
- Отлично, - заметил Петр, возвращая прокламацию, - великолепно! Казаки, понятно, отпадают целыми толпами.
Министр неподвижно уставился на него. Глядя на самодовольное лицо князя, Верховский подумал, что он снова пьян.
- Я знаю это, - говорит Петр с мечтательным видом. В его глазах засветился глубокий блеск. На его лице написан гимн революции. - Я знаю эту песню: вся власть Советам! Раньше, чем забрезжит утро, правительство пойдет к черту!