Страница:
– Полагаю, они этого заслуживали, сэр?
Мужчина медленно кивнул, и по его лицу в неверном блеске свечей мелькнули тени.
– Многие из них – да, вне всякого сомнения. Тебе известно, кто я?
– Нет, сэр, но я бы предположил, что вы управляющий этого поместья.
– Ха! – фыркнул незнакомец. – Мой управляющий Рубен – древняя развалина, но я держу его в доме, поскольку обладаю не только добрым лицом, но и добрым сердцем. Я – Роберт де Соннак, рыцарь, который владеет этим особняком, затерянным в лесу, и отец молодой девушки, которую ты вчера вытащил из реки. Я отлучился по поручению короля, когда произошел этот неприятный случай, собственно, поэтому мои штаны до сих пор испачканы грязью.
– О. – Эндрю не заметил грязи, о которой говорил рыцарь.
Он пребывал в крайнем недоумении. Он не знал, что думать. В Крессинге немало рыцарей, однако юноша не привык вот так беседовать с воинами королевства. Как правило, они коротко отвечали на приветствие, если сын кузнеца набирался храбрости заговорить с ними.
– Поскольку ты спас мою дочь, я назову тебе ее имя, мальчик, а ты затем назовешь свое. Девицу зовут Анжелика, и я берегу ее как зеницу ока. Услуга, которую ты оказал мне сегодня, значит для меня больше, чем все мои богатства, которых немало. Ее мать умерла от лихорадки пять лет назад. Анжелика – мое единственное утешение. Однажды какой-нибудь рыцарь, охваченный любовным пылом, придет с пламенем в глазах просить ее руки, и я расстанусь с дочерью, как, собственно, и должно быть. Поэтому дни, которые мне отпущено провести в ее обществе, для меня драгоценны, и я не могу без содрогания подумать о том, что бы произошло со мной, умри она вчера.
– Сэр, ваша любовь к дочери достойна восхищения, – отозвался Эндрю, не знавший, что еще сказать.
Эти слова заставили сэра Роберта нахмуриться, и Эндрю запоздало сообразил, что перешел границу. Он торопливо поправился:
– Не поймите меня превратно, сэр, я лишь имел в виду, что большинство рыцарей не питают сильной привязанности к женщинам в своих семьях – их интересуют лишь сыновья.
Хозяин снова медленно кивнул:
– К сожалению, это правда.
Эндрю продолжал говорить, надеясь загладить свой промах:
– Хотя большинство рыцарей, которых мне довелось видеть, не были женаты, они принадлежали к ордену тамплиеров и приняли обет… – Эндрю помедлил, пытаясь вспомнить слово.
– Обет безбрачия? – закончил за него рыцарь. – Так тебе знакомы обычаи тамплиеров?
– Я родом из деревни Крессинг, где у храмовников несколько амбаров, полных зерна. Мое имя Эндрю, сэр, а мой отец – кузнец, работающий на тамплиеров и наделенный почетной должностью сервиента.
– Что ж, я – обычный рыцарь, Эндрю, мирянин. Мне не пристало носить белый плащ с алым крестом, поскольку я не принадлежу к этой секте яростных воинов-монахов, с которыми ты, похоже, так хорошо знаком. Их клятвы непорочности, бедности и покорности выходят за рамки моих собственных возможностей. Я искренне наслаждался браком с моей возлюбленной женой, мне нравится быть богатым, подчиняюсь я лишь одному королю Генриху, а не Великому магистру. Это верно, что тамплиеры, как и госпитальеры, сражаются неистово и безумно и не испытывают страха перед смертью, но, по моему разумению, здоровая любовь к жизни еще никому не повредила. Я не уверен также и в том, что мы не смогли бы обойтись без фанатиков вроде тамплиеров, оставляющих на своем пути в далеких странах кровавый след.
Эндрю почувствовал, как в его душе поднимается волна жаркого негодования.
– Но ведь тамплиеры – защитники беспомощных паломников, сэр, направляющихся в Святую землю. Они спасают многих путников от нападения диких животных, разбойников и язычников.
– Они начали свой путь как защитники слабых, но, похоже, затем расширили устав ордена, чтобы включить в свои обязанности убийство турок-сельджуков и сарацин, с которыми они зачастую сталкиваются в пути. Я так понимаю, ты одобряешь деятельность рыцарей-тамплиеров, в противном случае не рассердился бы на меня за критику в их адрес.
Эндрю осознал, что он вновь переступил черту.
– Сэр, я не осмелился бы проявить подобную непочтительность. Просто… я ведь вырос в деревне и был с детства приучен уважать рыцарский орден тамплиеров. Мой родной отец – их преданный слуга…
В этот миг от двери донесся шум. Роберт де Соннак поднял голову. Эндрю обернулся и увидел тонкий силуэт, стоящий на пороге со свечой, свет которой падал на прелестное лицо. Даже сейчас, со спутанными волосами и в толстом некрасивом шерстяном халате, скрывавшем тело, девушка была так хороша, что Эндрю невольно засмотрелся на нее. Он видел ее однажды, но тогда кожу незнакомки стягивал холод, лицо было бледным и безжизненным, с губ текла речная вода. Теперь же перед ним предстала юная прекрасная девица, чьи спутанные золотистые локоны ниспадали на плечи и грудь.
Она была босая, что сразу же привлекло внимание ее отца. Он нахмурился:
– Возвращайся в постель, Анжелика. Ты еще не вполне оправилась и вместе с тем бродишь по дому, не опасаясь злых дуновений ночи. Даже не прикрыв ноги! Мне стыдно за тебя, дитя!
– Я лишь хотела взглянуть на джентльмена, спасшего мне жизнь, – произнесла девушка, шагнув вперед, – и сердечно поблагодарить его от всей моей души.
Роберт де Соннак приподнял брови, но соизволил ответить:
– Что ж, тогда взгляни на него, дочь моя, но перед тобой не джентльмен. Это лишь неотесанный крестьянин из крошечной деревеньки в Эссексе.
– В тот миг, когда он вытаскивал меня из мокрых, холодных когтей реки, мне было бы все равно, даже если бы он оказался рабом, отец. Как его зовут?
– Очевидно, его имя Эндрю.
– Эндрю, – произнесла Анжелика, глядя юноше в глаза с таким теплом, что он почувствовал, как тает сердце. – Я благодарю тебя от всего сердца за спасение моей жизни. Если ты и впрямь крестьянин, то я должна отметить, ты обладаешь удивительно приятной внешностью…
– Дочь! – последовал окрик ее отца.
– …и благородной осанкой.
– Благодарю вас, госпожа, – пробормотал Эндрю, вконец обескураженный таким вниманием. – Я рад, что сумел услужить вам.
Ему хотелось сказать ей, что она прелестна, как весенний цветок, что у нее удивительные глаза. Маленький носик прекрасно сочетается с гармоничными чертами и чистой кожей, замечательные руки с хорошенькими ноготками похожи на крылья голубки, а ножки столь малы и изящны, что не нуждаются в обуви, что ее голос столь же красив, как пение соловья. Разумеется, Эндрю не мог так поступить – благородный рыцарь, отец девушки, прихлопнул бы его как муху за дерзость и смелость, и был бы совершенно прав.
– Скажи-ка мне, Эндрю, как получилось, что ты так хорошо плаваешь? Никто из людей моего отца не владеет этим искусством, и даже мой отец, умеющий делать почти все на свете.
– Я научился плавать еще ребенком, когда меня бросили в пруд старшие мальчики.
Ее глаза расширились от любопытства.
– А почему они так дурно поступили с тобой?
– Потому что в деревне говорили, будто роды у моей матери принимала жена колдуна, ее называют ведьмой, хотя она таковой не является.
– Ну, если она помогла появиться на свет такому красивому ребенку, то, должно быть, это очень добрая ведьма, – отозвалась Анжелика.
– Дочь! – снова раздался сердитый окрик. – Юной девушке не подобает вести беседы подобного рода. Если уж на то пошло, это не подобает любой женщине. Я растил тебя не для того, чтобы ты превратилась в невоспитанную девицу. Возвращайся в постель. Ты выразила свою признательность юноше, а сейчас делай как велено.
– Да, отец, – произнесла Анжелика, склонив голову, однако прежде, чем выйти из комнаты, тихо произнесла, обращаясь к Эндрю: – Проси, чего пожелаешь. Мой отец богат и очень любит меня.
Роберт что-то проворчал, а Эндрю улыбнулся:
– Я это понял, госпожа, поскольку заметил, что свечи в его поместье сделаны из пчелиного воска, а не из дешевого жира.
Анжелика одарила его в ответ улыбкой – чудесной, впитавшей тепло солнца и блеск лунных лучей, окончательно растопившей сердце юноши.
– А, – произнесла она, – ты смеешься надо мной, но это не страшно, поскольку у меня тоже веселый нрав, верно, отец?
– Отправляйся спать, дитя, – проворчал рыцарь. – Спать, спать, спать.
И она оставила их, унеся с собой нечто большее, чем свет одинокой свечи.
– Итак, юноша, – произнес Роберт де Соннак, – что ты желаешь получить в награду?
Эндрю сразу же вспомнил пророчество о том, что ему суждено стать рыцарем.
– Сэр, это может показаться вам весьма смелым, поверьте, я и сам осознаю дерзость своей просьбы, но мне было сказано, что моя судьба – стать рыцарем. Я желаю этого всем сердцем и душой. Я бы хотел вступить в орден тамплиеров, разделить с ними тяжкий долг охраны пилигримов и сразиться с язычниками на Святой земле.
– Рыцарем? Вот так, и не меньше?
– Мне говорили, сэр, что мои устремления слишком высоки, а потому невозможны.
– Я бы с этим согласился.
– И тем не менее я не согласен на меньшее, сэр, – с жаром продолжил Эндрю. – Мне было сказано, что такова моя судьба, и я буду стремиться к цели до тех пор, пока дышу.
– Эндрю, – произнес сэр Роберт де Соннак, – я не могу дать тебе того, о чем ты просишь, и думаю, ты и сам понимаешь это. Однако кое-что в моих силах. Я могу дать тебе рыцарское облачение и представить одному моему доброму другу, тамплиеру, живущему в Крессинге. Его зовут Гондемар де Блуа. Ты слышал о нем?
Сердце Эндрю бешено забилось при упоминании этого имени.
– Сэр, это один из самых уважаемых рыцарей в Крессинге.
– В самом деле, я знал его с тех пор, как Гондемар был еще сопливым оруженосцем, и всегда чувствовал, что у него несколько завышенное мнение о своих талантах, но это не имеет отношения к делу. Он считает меня своим другом, и это главное. Эндрю, я дам тебе доспехи, доброго коня и письмо к де Блуа, в котором попрошу его сделать тебя своим оруженосцем. Даже если он согласится, я сомневаюсь, что тебе удастся получить более высокий ранг, поскольку ты не благородного рода, но, по крайней мере, ты окажешься среди людей, вызывающих твое восхищение. Вполне возможно даже, ты однажды очутишься на Святой земле и будешь сражаться с сарацинами. И да поможет тебе Бог, поскольку уже более трехсот тысяч рыцарей погибли, пересекая равнины Туркемании, – французов, англичан, немцев, итальянцев, павших жертвами жестокости сельджуков, разбойников и чудовищ. Подумай об этом, Эндрю. Кстати, какого ты происхождения? Ты норманн или сакс?
– И то и другое, сэр. Мой отец норманн, а мать родом из саксонской семьи.
– Хорошее сочетание для нового англичанина. Моя жена была саксонкой. Ну, что ты скажешь в ответ на мое предложение?
– Я… я преисполнен счастья, сэр, но чувствую себя недостойным вашего великодушия. Лишь случайность позволила мне спасти вашу дочь. Я не считаю, что и впрямь заслужил столь щедрую награду. Я не размышлял о своих действиях и бросился в реку без лишних раздумий. Услышал призыв о помощи, перепрыгнул через перила. Мои чувства в полном беспорядке, сэр, поэтому вы должны простить мне слабость моих несвязных слов.
– И все же ты прыгнул не сразу – тебе ведь хватило времени стащить сандалии. Эндрю, мне приятно видеть, что ты обладаешь не только храбростью, но еще правдивостью и скромностью. Смелость чаще толкает людей на безрассудство, нежели на мудрые поступки. Теперь лучше вернись к своим товарищам и скажи, что я вовсе не собираюсь тебя повесить, а затем возвращайся сюда. Командир моих войск даст тебе кое-какие уроки нападения и защиты, но ты не сумеешь научиться многому за столь незначительный срок. Если де Блуа примет тебя на службу – а я почти не сомневаюсь в этом, – он сам продолжит твое обучение. Ты умеешь ездить верхом?
– Немного, сэр. Я пригонял лошадей к отцу, который их подковывал, – от фермеров и местных жителей.
– Деревенские лошади? – презрительно фыркнул Роберт. – Не чистокровные, как я понимаю?
– Кто позволит деревенскому мальчишке ездить на добром жеребце или породистой кобыле, сэр?
– Верное замечание. Но, по крайней мере, тебе довелось сидеть на лошади, это уже кое-что. Надеюсь, ты быстро учишься, поскольку через месяц я должен оставить мою дочь и отправиться во Францию. Эндрю, ты оказал мне большую услугу, и я глубоко признателен за это. Учись как следует, юноша, и из тебя выйдет толк, даже если ты и не станешь рыцарем.
– Благодарю вас, сэр.
Мысли и вопросы теснились в голове Эндрю, и его душа пела, пока он шел к гостинице, чтобы попрощаться с друзьями. К тому времени, как он добрался до цели, наступило утро и на улицах начали появляться люди. Трое актеров сидели в главном зале, доедая похлебку и запивая ее слабым элем, когда Эндрю вошел внутрь. Они с удивлением уставились на него. Юноша подошел к ним, сгорая от нетерпения поделиться радостной новостью.
Патрик, улегшийся на скамье у огня, произнес своим спутникам:
– Как, по-вашему, его распирает от гордости или самодовольства?
– От гордости, разумеется, – с готовностью произнес Артур. – Для самодовольства у него плечи недостаточно широки.
– Угадайте, что случилось?! – воскликнул Эндрю, едва сдерживаясь.
– Тебя отпустили, сделав предупреждение? – предположил Тоби.
– Я стану оруженосцем! – радостно произнес Эндрю. – Сэр Роберт де Соннак обещал дать мне коня, доспехи и письмо для сэра Гондемара де Блуа, чтобы тот взял меня в оруженосцы.
Трое юношей пораженно уставились на мальчика.
Наконец Патрик произнес:
– Эндрю, ты говоришь серьезно?
– Конечно! Разве стал бы я шутить о таких чудесных вещах?
– Чудесных, – повторил Артур, сбросив ноги Тоби со своих колен, куда тот попытался их пристроить. – Ты хочешь сказать этим, что твоя судьба полна чудес?
Эндрю внезапно стало не по себе.
– Я, наверное, говорю как последний хвастун. Простите, друзья. Я не хотел вызвать в вас зависть, – искренне произнес юноша. – Мне очень жаль, что мы не можем все получить подобную милость – это, разумеется, невозможно.
– Мы сейчас просто позеленеем от зависти – вон как моя шляпа, – лениво протянул Патрик.
– Точно, – согласился Артур, зевнув напоказ. – Позеленеем, как долины Чешира.
Эндрю нахмурился. У него возникло отчетливое ощущение, что актеры не обрадовались этой новости, даже не расстроились из-за того, что его удача превзошла их достижения. К тому же казалось, она не произвела на них должного впечатления.
Тоби наконец объяснил ему, в чем дело.
– Эндрю, – произнес добродушный здоровяк, – ты хочешь сказать, что предпочитаешь тяготы жизни оруженосца вольному быту актера, свободному от всяких обязанностей и странствующему с чудесными спутниками? Впереди ждет настоящий ад, мой дорогой друг, а если потерпишь неудачу, тебя спишут со счетов, даже не задумавшись о твоей дальнейшей судьбе. Если же ты и впрямь пройдешь эту безумную подготовку, тебя запихнут на вонючий корабль и отправят в чужие земли, где местные говорят на варварском наречии, где все не так, как здесь. Оказавшись там, ты, возможно, проживешь достаточно долго, чтобы пожалеть о своей судьбе, но рано или поздно (и скорее всего, рано) тебя поразит какая-нибудь жуткая болезнь, или сожрет лев, или сарацин снесет с плеч твою голову.
– Значит, вам не завидно? – спросил Эндрю безжизненным голосом.
– Ничуть, мой бедный Эндрю, – с улыбкой произнес Патрик. – Напротив, мы бы сочли твое будущее достойным сожаления, дорогой, которую нужно избегать любой ценой. Мы бы ни за что на свете не захотели стать оруженосцами. Эндрю, я сам из хорошей семьи – мой отец уважаемый шляпник в Стратфорде-на-Эйвоне, и с его влиянием я мог бы с легкостью стать оруженосцем, по мановению его… шляпы. – Артур задорно рассмеялся, и Патрик продолжил: – Но я бы этого не хотел. Это же ад на земле, друг мой. Зачем? Бродить повсюду в железном доспехе, чтобы по шлему лупили мечами и палками, пытаясь выбить из меня дух? А потом отправиться в какую-нибудь забытую Богом страну под палящим солнцем, где рыцарь, считающий своего оруженосца ничтожеством, скормит меня волкам, если так будет ему угодно? Тьфу!
– Но… – выпалил Эндрю, – как насчет долга? А сражаться за Святую землю? А как же храбрость и честь? Не говоря уже о том, что однажды ты и сам мог бы стать рыцарем?
– Брось, – произнес Артур. – За одну неделю я успеваю побыть королем, принцем и рыцарем-злодеем с такой черной душой, что равный ему еще никогда не ступал на землю Англии. Сегодня я играю правителя в мистерии «Ирод Великий», завтра Патрик скажет, что мы ставим «Ноев ковчег» и я буду исполнять роль Гласа Божьего. Так что сегодня я правлю миром, завтра – и небом и землей, и при этом, Эндрю, не подвергая свою жизнь и здоровье ни малейшей опасности.
– Но это всего лишь игра. А я бы хотел настоящей славы.
– В таком случае радуйся своей удаче, Эндрю, – произнес Патрик, – но не сожалей и не печалься о тех, кого оставляешь позади. Мы счастливы, занимаясь своим ремеслом, которое любим всей душой. Доброй тебе удачи, мой юный друг. Нам будет не хватать нашей накрашенной госпожи с румяными щечками и трепещущими ресницами. Должен сказать, Эндрю, девушка из тебя получилась куда лучше, чем оруженосец. Ну-ка, скажи для нас всех еще разок свою чудесную строчку: «Поцелуй-ка меня, любимый, ведь мои губы слаще меда, и ты воспаришь вместе с птицами»!
– Не стану я этого делать! – жарко возразил Эндрю. – Мне потребовалась вся смелость, чтобы сказать это перед толпой заросших пьянчуг!
Парни рассмеялись, услышав это, и окружили Эндрю, желая ему всех благ, о которых он только мечтает. Они хлопали его по спине и поздравляли, говоря, что им будет крайне его не хватать, а затем отпустили с добрыми напутствиями, необходимыми тому, кто расстается с друзьями, к которым успел привязаться.
Эндрю оставил актеров и вернулся к дому своего благодетеля. Хозяин представил его старому Фоггерти, который должен был, в конце концов, сопроводить юношу в деревню Крессинг. У старого Фоггерти осталась только одна рука, к тому же он был тощ, как уличный пес, но при этом силен, как вековой дуб. Уцелевшей конечностью он махал мечом не хуже лучших солдат и продемонстрировал мальчику свои приемы, колющие и режущие удары. Старина Фоггерти носил белую бороду, длинную, как копье. Его глаза слезились, но разум оставался острым и цепким, а мышцы – крепкими.
– Однажды я стану слабым, как котенок, – сказал он Эндрю, – и в этот день буду весьма признателен, если ты отправишь меня на вечный покой.
– Я не смогу этого сделать. Я ведь только что познакомился с тобой.
– Вот и хорошо – лучше пасть от руки чужака, а не друга.
– Почему?
Старина Фоггерти не ответил. Похоже, он сочинял подобные поговорки по мере необходимости.
– Хозяин сказал, что тебе понадобится лошадка, – произнес он, ведя Эндрю в конюшню. – Я знаю, о какой он говорил.
– Лошадка – для женщин! – возразил Эндрю. – Я не поеду на какой-нибудь кобыле! Мне обещали жеребца, ведь я рано или поздно буду сражаться с драконами.
– Вот как? С драконами?
Эндрю не раз слышал рассказы о том, что где-то далеко в мире водятся драконы, которые убивают только для того, чтобы услышать человеческий крик.
– Ведь в дальних странах есть драконы, разве нет?
– Да-да, – пробормотал старина Фоггерти, махнув рукой, – так мне говорили, хотя я ни разу не видал ни чешуйки, ни клыка. Говорят, они и у нас были, в Кемри.[1]
– Сам видишь, не могу же я выехать против дракона на пони.
Когда старый вояка показал Эндрю скакуна, которого для него выбрал сэр Роберт де Соннак, юноша пришел в восторг. Ухоженный гнедой мерин с высокой шеей, благородной головой и шелковистой гривой. Любой рыцарь счел бы за честь владеть таким скакуном. Эндрю погладил коня по носу. Тот начал рыть землю правым передним копытом, словно отвечая на прикосновение. Эндрю был вне себя от радости при виде подобного щедрого подарка от рыцаря. Настоящий живой жеребец. Притом такой красивый, что любой султан отдал бы кучу драгоценных камней, чтобы заполучить его в свою конюшню. Такого красивого жеребца Эндрю в жизни своей не видел.
– Ты мой, – шепнул он в нервно дернувшееся ухо коня. – Ты мой, и только мой.
– Его зовут… – начал было старина Фоггерти, но Эндрю перебил его:
– Я не хочу знать имя, которым его раньше звали.
– Раньше звали?
– Да. Я сам выберу ему имя. Он ведь теперь мой, значит, у меня есть право назвать его так, как мне хочется. Его имя… его имя… Чародей.
Старина Фоггерти, втянув щеки, причмокнул губами.
– Нехорошее это имя для коня, несчастливое.
– Все равно.
Старина Фоггерти пожал плечами:
– Ну, пусть тогда будет Чародей. Я пока оставлю тут вас двоих, знакомьтесь. Только не пытайся пока кататься на нем. Приходи к нему каждый день сюда, в конюшню, выводи его на свежий воздух, пусть гуляет, ухаживай за ним. Вот когда он к тебе привыкнет и станет считать твой запах знакомым и приятным, можно будет подумать о том, чтобы посадить тебя в седло. Из него выйдет прекрасный боевой конь. Тебе, разумеется, нужно будет прежде стать его хозяином, но я покажу, как это сделать. Что еще? Завтра в десять ты должен быть в большом зале. Сюда придет оружейник, а он не любит ждать.
– А он не слишком высокомерен для простого оружейника? – заметил Эндрю.
Старина Фоггерти снова неодобрительно втянул щеки.
– Слишком высокомерен?! К твоему сведению, его зовут Хельмшмид Австрийский, один из лучших оружейников в мире! Он делал доспехи для королей и деспотов, для императоров и олигархов. Хозяин узнал о том, что он сейчас в Лондоне, и обратился к прославленному ремесленнику с просьбой изготовить для тебя доспехи, которым гордился бы любой принц. Как тебе это, а? Сопливый деревенский мальчишка получит сияющий доспех, вышедший из рук самого Хельмшмида! Тебе будут завидовать рыцари короля, можешь не сомневаться. Хозяин всем сердцем любит свою дочь. Ты спас ей жизнь, он хочет отплатить за доброе деяние и выполнит любую твою просьбу. Я слышал, как он обронил, что очень жалеет, что ты не попросил мешок золота и не ушел с ним, но у тебя есть свои высокие устремления, а? Обязательно нужно было брякнуть, что ты хочешь стать рыцарем.
– Но ведь я действительно этого хочу!
Старина Фоггерти пошел прочь, бормоча себе под нос:
– Высокомерен, да? Похоже, крестьяне становятся уж слишком заносчивыми, куда до них оружейникам…
На следующее утро Хельмшмид Австрийский и впрямь произвел на Эндрю сильное впечатление – знаменитый мастер не знал английского языка и обладал весьма резкими манерами. Он поцокал языком, глубоко вздохнул и, наконец, обратился к помощи переводчика. Известный оружейный мастер прибегал исключительно к коротким, отрывистым фразам. Он ни разу не взглянул Эндрю в глаза, пока производил необходимые замеры и подгонял образец. Хельмшмид беседовал исключительно со своим переводчиком. Можно было подумать, что Эндрю вообще нет в комнате и они общаются с каким-то странным созданием, сидящим на балках.
Хельмшмид, похоже, не собирался зря тратить свое драгоценное время на невежественных английских мальчишек, не потрудившихся выучить прекрасный язык его родной страны. И, словно этого мало, Анжелика заглянула в зал, чтобы посмотреть, как идут дела, что несколько выбило Эндрю из колеи. К счастью, больше никто не показывался.
– Achselhohle bequem? – рявкнул оружейник.
– В подмышке удобно? – заорал переводчик.
– Что, простите?
– Под мышкой удобно и свободно?
– Э… думаю, да.
– «Думаю, да» и «да» – это две разные вещи! Наш оружейный мастер как художник. Мы переносим его искусство на твое тело, молодой человек. Если великий воин спросит нас: «Это доспех от Хельмшмида?», мы скажем: «Да, но тут вот тесновато, когда я поднимаю топор, чтобы срубить голову врагу», моему хозяину будет стыдно за свой труд, верно? Нам нужна точность, молодой человек. Не забывай и о том, что ты еще юноша. Телу есть куда расти. Значит, нужно больше пространства в доспехе, нежели взрослому мужчине. Нам не нужно «думаю, да», пожалуйста, отвечай точно и внятно. Так под мышкой удобно?
– Немного тесновато.
– Вот! Теперь мы знаем, что сказать мастеру!
И так продолжалось все утро и полдня, пока Эндрю не почувствовал, что он сейчас рухнет от усталости, словно весь день провел в бою, а не примерял доспехи. Вечером он с радостью вышел из поместья, чтобы прогуляться с Чародеем по двору. Он рассказал коню обо всем, что с ним произошло за день, в глазах благородного животного светилось понимание, словно он искренне сострадал мучениям, через которые пришлось пройти его новому хозяину. Юноша готов был поклясться, что пару раз Чародей даже сочувственно кивнул.
– Тебе тоже придется через это пройти, приятель, – доверительно сообщил Эндрю, поглаживая своего коня по шее. – Скакуны тоже носят доспехи.
В глазах жеребца отчетливо мелькнула тревога.
Глава 5
Мужчина медленно кивнул, и по его лицу в неверном блеске свечей мелькнули тени.
– Многие из них – да, вне всякого сомнения. Тебе известно, кто я?
– Нет, сэр, но я бы предположил, что вы управляющий этого поместья.
– Ха! – фыркнул незнакомец. – Мой управляющий Рубен – древняя развалина, но я держу его в доме, поскольку обладаю не только добрым лицом, но и добрым сердцем. Я – Роберт де Соннак, рыцарь, который владеет этим особняком, затерянным в лесу, и отец молодой девушки, которую ты вчера вытащил из реки. Я отлучился по поручению короля, когда произошел этот неприятный случай, собственно, поэтому мои штаны до сих пор испачканы грязью.
– О. – Эндрю не заметил грязи, о которой говорил рыцарь.
Он пребывал в крайнем недоумении. Он не знал, что думать. В Крессинге немало рыцарей, однако юноша не привык вот так беседовать с воинами королевства. Как правило, они коротко отвечали на приветствие, если сын кузнеца набирался храбрости заговорить с ними.
– Поскольку ты спас мою дочь, я назову тебе ее имя, мальчик, а ты затем назовешь свое. Девицу зовут Анжелика, и я берегу ее как зеницу ока. Услуга, которую ты оказал мне сегодня, значит для меня больше, чем все мои богатства, которых немало. Ее мать умерла от лихорадки пять лет назад. Анжелика – мое единственное утешение. Однажды какой-нибудь рыцарь, охваченный любовным пылом, придет с пламенем в глазах просить ее руки, и я расстанусь с дочерью, как, собственно, и должно быть. Поэтому дни, которые мне отпущено провести в ее обществе, для меня драгоценны, и я не могу без содрогания подумать о том, что бы произошло со мной, умри она вчера.
– Сэр, ваша любовь к дочери достойна восхищения, – отозвался Эндрю, не знавший, что еще сказать.
Эти слова заставили сэра Роберта нахмуриться, и Эндрю запоздало сообразил, что перешел границу. Он торопливо поправился:
– Не поймите меня превратно, сэр, я лишь имел в виду, что большинство рыцарей не питают сильной привязанности к женщинам в своих семьях – их интересуют лишь сыновья.
Хозяин снова медленно кивнул:
– К сожалению, это правда.
Эндрю продолжал говорить, надеясь загладить свой промах:
– Хотя большинство рыцарей, которых мне довелось видеть, не были женаты, они принадлежали к ордену тамплиеров и приняли обет… – Эндрю помедлил, пытаясь вспомнить слово.
– Обет безбрачия? – закончил за него рыцарь. – Так тебе знакомы обычаи тамплиеров?
– Я родом из деревни Крессинг, где у храмовников несколько амбаров, полных зерна. Мое имя Эндрю, сэр, а мой отец – кузнец, работающий на тамплиеров и наделенный почетной должностью сервиента.
– Что ж, я – обычный рыцарь, Эндрю, мирянин. Мне не пристало носить белый плащ с алым крестом, поскольку я не принадлежу к этой секте яростных воинов-монахов, с которыми ты, похоже, так хорошо знаком. Их клятвы непорочности, бедности и покорности выходят за рамки моих собственных возможностей. Я искренне наслаждался браком с моей возлюбленной женой, мне нравится быть богатым, подчиняюсь я лишь одному королю Генриху, а не Великому магистру. Это верно, что тамплиеры, как и госпитальеры, сражаются неистово и безумно и не испытывают страха перед смертью, но, по моему разумению, здоровая любовь к жизни еще никому не повредила. Я не уверен также и в том, что мы не смогли бы обойтись без фанатиков вроде тамплиеров, оставляющих на своем пути в далеких странах кровавый след.
Эндрю почувствовал, как в его душе поднимается волна жаркого негодования.
– Но ведь тамплиеры – защитники беспомощных паломников, сэр, направляющихся в Святую землю. Они спасают многих путников от нападения диких животных, разбойников и язычников.
– Они начали свой путь как защитники слабых, но, похоже, затем расширили устав ордена, чтобы включить в свои обязанности убийство турок-сельджуков и сарацин, с которыми они зачастую сталкиваются в пути. Я так понимаю, ты одобряешь деятельность рыцарей-тамплиеров, в противном случае не рассердился бы на меня за критику в их адрес.
Эндрю осознал, что он вновь переступил черту.
– Сэр, я не осмелился бы проявить подобную непочтительность. Просто… я ведь вырос в деревне и был с детства приучен уважать рыцарский орден тамплиеров. Мой родной отец – их преданный слуга…
В этот миг от двери донесся шум. Роберт де Соннак поднял голову. Эндрю обернулся и увидел тонкий силуэт, стоящий на пороге со свечой, свет которой падал на прелестное лицо. Даже сейчас, со спутанными волосами и в толстом некрасивом шерстяном халате, скрывавшем тело, девушка была так хороша, что Эндрю невольно засмотрелся на нее. Он видел ее однажды, но тогда кожу незнакомки стягивал холод, лицо было бледным и безжизненным, с губ текла речная вода. Теперь же перед ним предстала юная прекрасная девица, чьи спутанные золотистые локоны ниспадали на плечи и грудь.
Она была босая, что сразу же привлекло внимание ее отца. Он нахмурился:
– Возвращайся в постель, Анжелика. Ты еще не вполне оправилась и вместе с тем бродишь по дому, не опасаясь злых дуновений ночи. Даже не прикрыв ноги! Мне стыдно за тебя, дитя!
– Я лишь хотела взглянуть на джентльмена, спасшего мне жизнь, – произнесла девушка, шагнув вперед, – и сердечно поблагодарить его от всей моей души.
Роберт де Соннак приподнял брови, но соизволил ответить:
– Что ж, тогда взгляни на него, дочь моя, но перед тобой не джентльмен. Это лишь неотесанный крестьянин из крошечной деревеньки в Эссексе.
– В тот миг, когда он вытаскивал меня из мокрых, холодных когтей реки, мне было бы все равно, даже если бы он оказался рабом, отец. Как его зовут?
– Очевидно, его имя Эндрю.
– Эндрю, – произнесла Анжелика, глядя юноше в глаза с таким теплом, что он почувствовал, как тает сердце. – Я благодарю тебя от всего сердца за спасение моей жизни. Если ты и впрямь крестьянин, то я должна отметить, ты обладаешь удивительно приятной внешностью…
– Дочь! – последовал окрик ее отца.
– …и благородной осанкой.
– Благодарю вас, госпожа, – пробормотал Эндрю, вконец обескураженный таким вниманием. – Я рад, что сумел услужить вам.
Ему хотелось сказать ей, что она прелестна, как весенний цветок, что у нее удивительные глаза. Маленький носик прекрасно сочетается с гармоничными чертами и чистой кожей, замечательные руки с хорошенькими ноготками похожи на крылья голубки, а ножки столь малы и изящны, что не нуждаются в обуви, что ее голос столь же красив, как пение соловья. Разумеется, Эндрю не мог так поступить – благородный рыцарь, отец девушки, прихлопнул бы его как муху за дерзость и смелость, и был бы совершенно прав.
– Скажи-ка мне, Эндрю, как получилось, что ты так хорошо плаваешь? Никто из людей моего отца не владеет этим искусством, и даже мой отец, умеющий делать почти все на свете.
– Я научился плавать еще ребенком, когда меня бросили в пруд старшие мальчики.
Ее глаза расширились от любопытства.
– А почему они так дурно поступили с тобой?
– Потому что в деревне говорили, будто роды у моей матери принимала жена колдуна, ее называют ведьмой, хотя она таковой не является.
– Ну, если она помогла появиться на свет такому красивому ребенку, то, должно быть, это очень добрая ведьма, – отозвалась Анжелика.
– Дочь! – снова раздался сердитый окрик. – Юной девушке не подобает вести беседы подобного рода. Если уж на то пошло, это не подобает любой женщине. Я растил тебя не для того, чтобы ты превратилась в невоспитанную девицу. Возвращайся в постель. Ты выразила свою признательность юноше, а сейчас делай как велено.
– Да, отец, – произнесла Анжелика, склонив голову, однако прежде, чем выйти из комнаты, тихо произнесла, обращаясь к Эндрю: – Проси, чего пожелаешь. Мой отец богат и очень любит меня.
Роберт что-то проворчал, а Эндрю улыбнулся:
– Я это понял, госпожа, поскольку заметил, что свечи в его поместье сделаны из пчелиного воска, а не из дешевого жира.
Анжелика одарила его в ответ улыбкой – чудесной, впитавшей тепло солнца и блеск лунных лучей, окончательно растопившей сердце юноши.
– А, – произнесла она, – ты смеешься надо мной, но это не страшно, поскольку у меня тоже веселый нрав, верно, отец?
– Отправляйся спать, дитя, – проворчал рыцарь. – Спать, спать, спать.
И она оставила их, унеся с собой нечто большее, чем свет одинокой свечи.
– Итак, юноша, – произнес Роберт де Соннак, – что ты желаешь получить в награду?
Эндрю сразу же вспомнил пророчество о том, что ему суждено стать рыцарем.
– Сэр, это может показаться вам весьма смелым, поверьте, я и сам осознаю дерзость своей просьбы, но мне было сказано, что моя судьба – стать рыцарем. Я желаю этого всем сердцем и душой. Я бы хотел вступить в орден тамплиеров, разделить с ними тяжкий долг охраны пилигримов и сразиться с язычниками на Святой земле.
– Рыцарем? Вот так, и не меньше?
– Мне говорили, сэр, что мои устремления слишком высоки, а потому невозможны.
– Я бы с этим согласился.
– И тем не менее я не согласен на меньшее, сэр, – с жаром продолжил Эндрю. – Мне было сказано, что такова моя судьба, и я буду стремиться к цели до тех пор, пока дышу.
– Эндрю, – произнес сэр Роберт де Соннак, – я не могу дать тебе того, о чем ты просишь, и думаю, ты и сам понимаешь это. Однако кое-что в моих силах. Я могу дать тебе рыцарское облачение и представить одному моему доброму другу, тамплиеру, живущему в Крессинге. Его зовут Гондемар де Блуа. Ты слышал о нем?
Сердце Эндрю бешено забилось при упоминании этого имени.
– Сэр, это один из самых уважаемых рыцарей в Крессинге.
– В самом деле, я знал его с тех пор, как Гондемар был еще сопливым оруженосцем, и всегда чувствовал, что у него несколько завышенное мнение о своих талантах, но это не имеет отношения к делу. Он считает меня своим другом, и это главное. Эндрю, я дам тебе доспехи, доброго коня и письмо к де Блуа, в котором попрошу его сделать тебя своим оруженосцем. Даже если он согласится, я сомневаюсь, что тебе удастся получить более высокий ранг, поскольку ты не благородного рода, но, по крайней мере, ты окажешься среди людей, вызывающих твое восхищение. Вполне возможно даже, ты однажды очутишься на Святой земле и будешь сражаться с сарацинами. И да поможет тебе Бог, поскольку уже более трехсот тысяч рыцарей погибли, пересекая равнины Туркемании, – французов, англичан, немцев, итальянцев, павших жертвами жестокости сельджуков, разбойников и чудовищ. Подумай об этом, Эндрю. Кстати, какого ты происхождения? Ты норманн или сакс?
– И то и другое, сэр. Мой отец норманн, а мать родом из саксонской семьи.
– Хорошее сочетание для нового англичанина. Моя жена была саксонкой. Ну, что ты скажешь в ответ на мое предложение?
– Я… я преисполнен счастья, сэр, но чувствую себя недостойным вашего великодушия. Лишь случайность позволила мне спасти вашу дочь. Я не считаю, что и впрямь заслужил столь щедрую награду. Я не размышлял о своих действиях и бросился в реку без лишних раздумий. Услышал призыв о помощи, перепрыгнул через перила. Мои чувства в полном беспорядке, сэр, поэтому вы должны простить мне слабость моих несвязных слов.
– И все же ты прыгнул не сразу – тебе ведь хватило времени стащить сандалии. Эндрю, мне приятно видеть, что ты обладаешь не только храбростью, но еще правдивостью и скромностью. Смелость чаще толкает людей на безрассудство, нежели на мудрые поступки. Теперь лучше вернись к своим товарищам и скажи, что я вовсе не собираюсь тебя повесить, а затем возвращайся сюда. Командир моих войск даст тебе кое-какие уроки нападения и защиты, но ты не сумеешь научиться многому за столь незначительный срок. Если де Блуа примет тебя на службу – а я почти не сомневаюсь в этом, – он сам продолжит твое обучение. Ты умеешь ездить верхом?
– Немного, сэр. Я пригонял лошадей к отцу, который их подковывал, – от фермеров и местных жителей.
– Деревенские лошади? – презрительно фыркнул Роберт. – Не чистокровные, как я понимаю?
– Кто позволит деревенскому мальчишке ездить на добром жеребце или породистой кобыле, сэр?
– Верное замечание. Но, по крайней мере, тебе довелось сидеть на лошади, это уже кое-что. Надеюсь, ты быстро учишься, поскольку через месяц я должен оставить мою дочь и отправиться во Францию. Эндрю, ты оказал мне большую услугу, и я глубоко признателен за это. Учись как следует, юноша, и из тебя выйдет толк, даже если ты и не станешь рыцарем.
– Благодарю вас, сэр.
Мысли и вопросы теснились в голове Эндрю, и его душа пела, пока он шел к гостинице, чтобы попрощаться с друзьями. К тому времени, как он добрался до цели, наступило утро и на улицах начали появляться люди. Трое актеров сидели в главном зале, доедая похлебку и запивая ее слабым элем, когда Эндрю вошел внутрь. Они с удивлением уставились на него. Юноша подошел к ним, сгорая от нетерпения поделиться радостной новостью.
Патрик, улегшийся на скамье у огня, произнес своим спутникам:
– Как, по-вашему, его распирает от гордости или самодовольства?
– От гордости, разумеется, – с готовностью произнес Артур. – Для самодовольства у него плечи недостаточно широки.
– Угадайте, что случилось?! – воскликнул Эндрю, едва сдерживаясь.
– Тебя отпустили, сделав предупреждение? – предположил Тоби.
– Я стану оруженосцем! – радостно произнес Эндрю. – Сэр Роберт де Соннак обещал дать мне коня, доспехи и письмо для сэра Гондемара де Блуа, чтобы тот взял меня в оруженосцы.
Трое юношей пораженно уставились на мальчика.
Наконец Патрик произнес:
– Эндрю, ты говоришь серьезно?
– Конечно! Разве стал бы я шутить о таких чудесных вещах?
– Чудесных, – повторил Артур, сбросив ноги Тоби со своих колен, куда тот попытался их пристроить. – Ты хочешь сказать этим, что твоя судьба полна чудес?
Эндрю внезапно стало не по себе.
– Я, наверное, говорю как последний хвастун. Простите, друзья. Я не хотел вызвать в вас зависть, – искренне произнес юноша. – Мне очень жаль, что мы не можем все получить подобную милость – это, разумеется, невозможно.
– Мы сейчас просто позеленеем от зависти – вон как моя шляпа, – лениво протянул Патрик.
– Точно, – согласился Артур, зевнув напоказ. – Позеленеем, как долины Чешира.
Эндрю нахмурился. У него возникло отчетливое ощущение, что актеры не обрадовались этой новости, даже не расстроились из-за того, что его удача превзошла их достижения. К тому же казалось, она не произвела на них должного впечатления.
Тоби наконец объяснил ему, в чем дело.
– Эндрю, – произнес добродушный здоровяк, – ты хочешь сказать, что предпочитаешь тяготы жизни оруженосца вольному быту актера, свободному от всяких обязанностей и странствующему с чудесными спутниками? Впереди ждет настоящий ад, мой дорогой друг, а если потерпишь неудачу, тебя спишут со счетов, даже не задумавшись о твоей дальнейшей судьбе. Если же ты и впрямь пройдешь эту безумную подготовку, тебя запихнут на вонючий корабль и отправят в чужие земли, где местные говорят на варварском наречии, где все не так, как здесь. Оказавшись там, ты, возможно, проживешь достаточно долго, чтобы пожалеть о своей судьбе, но рано или поздно (и скорее всего, рано) тебя поразит какая-нибудь жуткая болезнь, или сожрет лев, или сарацин снесет с плеч твою голову.
– Значит, вам не завидно? – спросил Эндрю безжизненным голосом.
– Ничуть, мой бедный Эндрю, – с улыбкой произнес Патрик. – Напротив, мы бы сочли твое будущее достойным сожаления, дорогой, которую нужно избегать любой ценой. Мы бы ни за что на свете не захотели стать оруженосцами. Эндрю, я сам из хорошей семьи – мой отец уважаемый шляпник в Стратфорде-на-Эйвоне, и с его влиянием я мог бы с легкостью стать оруженосцем, по мановению его… шляпы. – Артур задорно рассмеялся, и Патрик продолжил: – Но я бы этого не хотел. Это же ад на земле, друг мой. Зачем? Бродить повсюду в железном доспехе, чтобы по шлему лупили мечами и палками, пытаясь выбить из меня дух? А потом отправиться в какую-нибудь забытую Богом страну под палящим солнцем, где рыцарь, считающий своего оруженосца ничтожеством, скормит меня волкам, если так будет ему угодно? Тьфу!
– Но… – выпалил Эндрю, – как насчет долга? А сражаться за Святую землю? А как же храбрость и честь? Не говоря уже о том, что однажды ты и сам мог бы стать рыцарем?
– Брось, – произнес Артур. – За одну неделю я успеваю побыть королем, принцем и рыцарем-злодеем с такой черной душой, что равный ему еще никогда не ступал на землю Англии. Сегодня я играю правителя в мистерии «Ирод Великий», завтра Патрик скажет, что мы ставим «Ноев ковчег» и я буду исполнять роль Гласа Божьего. Так что сегодня я правлю миром, завтра – и небом и землей, и при этом, Эндрю, не подвергая свою жизнь и здоровье ни малейшей опасности.
– Но это всего лишь игра. А я бы хотел настоящей славы.
– В таком случае радуйся своей удаче, Эндрю, – произнес Патрик, – но не сожалей и не печалься о тех, кого оставляешь позади. Мы счастливы, занимаясь своим ремеслом, которое любим всей душой. Доброй тебе удачи, мой юный друг. Нам будет не хватать нашей накрашенной госпожи с румяными щечками и трепещущими ресницами. Должен сказать, Эндрю, девушка из тебя получилась куда лучше, чем оруженосец. Ну-ка, скажи для нас всех еще разок свою чудесную строчку: «Поцелуй-ка меня, любимый, ведь мои губы слаще меда, и ты воспаришь вместе с птицами»!
– Не стану я этого делать! – жарко возразил Эндрю. – Мне потребовалась вся смелость, чтобы сказать это перед толпой заросших пьянчуг!
Парни рассмеялись, услышав это, и окружили Эндрю, желая ему всех благ, о которых он только мечтает. Они хлопали его по спине и поздравляли, говоря, что им будет крайне его не хватать, а затем отпустили с добрыми напутствиями, необходимыми тому, кто расстается с друзьями, к которым успел привязаться.
Эндрю оставил актеров и вернулся к дому своего благодетеля. Хозяин представил его старому Фоггерти, который должен был, в конце концов, сопроводить юношу в деревню Крессинг. У старого Фоггерти осталась только одна рука, к тому же он был тощ, как уличный пес, но при этом силен, как вековой дуб. Уцелевшей конечностью он махал мечом не хуже лучших солдат и продемонстрировал мальчику свои приемы, колющие и режущие удары. Старина Фоггерти носил белую бороду, длинную, как копье. Его глаза слезились, но разум оставался острым и цепким, а мышцы – крепкими.
– Однажды я стану слабым, как котенок, – сказал он Эндрю, – и в этот день буду весьма признателен, если ты отправишь меня на вечный покой.
– Я не смогу этого сделать. Я ведь только что познакомился с тобой.
– Вот и хорошо – лучше пасть от руки чужака, а не друга.
– Почему?
Старина Фоггерти не ответил. Похоже, он сочинял подобные поговорки по мере необходимости.
– Хозяин сказал, что тебе понадобится лошадка, – произнес он, ведя Эндрю в конюшню. – Я знаю, о какой он говорил.
– Лошадка – для женщин! – возразил Эндрю. – Я не поеду на какой-нибудь кобыле! Мне обещали жеребца, ведь я рано или поздно буду сражаться с драконами.
– Вот как? С драконами?
Эндрю не раз слышал рассказы о том, что где-то далеко в мире водятся драконы, которые убивают только для того, чтобы услышать человеческий крик.
– Ведь в дальних странах есть драконы, разве нет?
– Да-да, – пробормотал старина Фоггерти, махнув рукой, – так мне говорили, хотя я ни разу не видал ни чешуйки, ни клыка. Говорят, они и у нас были, в Кемри.[1]
– Сам видишь, не могу же я выехать против дракона на пони.
Когда старый вояка показал Эндрю скакуна, которого для него выбрал сэр Роберт де Соннак, юноша пришел в восторг. Ухоженный гнедой мерин с высокой шеей, благородной головой и шелковистой гривой. Любой рыцарь счел бы за честь владеть таким скакуном. Эндрю погладил коня по носу. Тот начал рыть землю правым передним копытом, словно отвечая на прикосновение. Эндрю был вне себя от радости при виде подобного щедрого подарка от рыцаря. Настоящий живой жеребец. Притом такой красивый, что любой султан отдал бы кучу драгоценных камней, чтобы заполучить его в свою конюшню. Такого красивого жеребца Эндрю в жизни своей не видел.
– Ты мой, – шепнул он в нервно дернувшееся ухо коня. – Ты мой, и только мой.
– Его зовут… – начал было старина Фоггерти, но Эндрю перебил его:
– Я не хочу знать имя, которым его раньше звали.
– Раньше звали?
– Да. Я сам выберу ему имя. Он ведь теперь мой, значит, у меня есть право назвать его так, как мне хочется. Его имя… его имя… Чародей.
Старина Фоггерти, втянув щеки, причмокнул губами.
– Нехорошее это имя для коня, несчастливое.
– Все равно.
Старина Фоггерти пожал плечами:
– Ну, пусть тогда будет Чародей. Я пока оставлю тут вас двоих, знакомьтесь. Только не пытайся пока кататься на нем. Приходи к нему каждый день сюда, в конюшню, выводи его на свежий воздух, пусть гуляет, ухаживай за ним. Вот когда он к тебе привыкнет и станет считать твой запах знакомым и приятным, можно будет подумать о том, чтобы посадить тебя в седло. Из него выйдет прекрасный боевой конь. Тебе, разумеется, нужно будет прежде стать его хозяином, но я покажу, как это сделать. Что еще? Завтра в десять ты должен быть в большом зале. Сюда придет оружейник, а он не любит ждать.
– А он не слишком высокомерен для простого оружейника? – заметил Эндрю.
Старина Фоггерти снова неодобрительно втянул щеки.
– Слишком высокомерен?! К твоему сведению, его зовут Хельмшмид Австрийский, один из лучших оружейников в мире! Он делал доспехи для королей и деспотов, для императоров и олигархов. Хозяин узнал о том, что он сейчас в Лондоне, и обратился к прославленному ремесленнику с просьбой изготовить для тебя доспехи, которым гордился бы любой принц. Как тебе это, а? Сопливый деревенский мальчишка получит сияющий доспех, вышедший из рук самого Хельмшмида! Тебе будут завидовать рыцари короля, можешь не сомневаться. Хозяин всем сердцем любит свою дочь. Ты спас ей жизнь, он хочет отплатить за доброе деяние и выполнит любую твою просьбу. Я слышал, как он обронил, что очень жалеет, что ты не попросил мешок золота и не ушел с ним, но у тебя есть свои высокие устремления, а? Обязательно нужно было брякнуть, что ты хочешь стать рыцарем.
– Но ведь я действительно этого хочу!
Старина Фоггерти пошел прочь, бормоча себе под нос:
– Высокомерен, да? Похоже, крестьяне становятся уж слишком заносчивыми, куда до них оружейникам…
На следующее утро Хельмшмид Австрийский и впрямь произвел на Эндрю сильное впечатление – знаменитый мастер не знал английского языка и обладал весьма резкими манерами. Он поцокал языком, глубоко вздохнул и, наконец, обратился к помощи переводчика. Известный оружейный мастер прибегал исключительно к коротким, отрывистым фразам. Он ни разу не взглянул Эндрю в глаза, пока производил необходимые замеры и подгонял образец. Хельмшмид беседовал исключительно со своим переводчиком. Можно было подумать, что Эндрю вообще нет в комнате и они общаются с каким-то странным созданием, сидящим на балках.
Хельмшмид, похоже, не собирался зря тратить свое драгоценное время на невежественных английских мальчишек, не потрудившихся выучить прекрасный язык его родной страны. И, словно этого мало, Анжелика заглянула в зал, чтобы посмотреть, как идут дела, что несколько выбило Эндрю из колеи. К счастью, больше никто не показывался.
– Achselhohle bequem? – рявкнул оружейник.
– В подмышке удобно? – заорал переводчик.
– Что, простите?
– Под мышкой удобно и свободно?
– Э… думаю, да.
– «Думаю, да» и «да» – это две разные вещи! Наш оружейный мастер как художник. Мы переносим его искусство на твое тело, молодой человек. Если великий воин спросит нас: «Это доспех от Хельмшмида?», мы скажем: «Да, но тут вот тесновато, когда я поднимаю топор, чтобы срубить голову врагу», моему хозяину будет стыдно за свой труд, верно? Нам нужна точность, молодой человек. Не забывай и о том, что ты еще юноша. Телу есть куда расти. Значит, нужно больше пространства в доспехе, нежели взрослому мужчине. Нам не нужно «думаю, да», пожалуйста, отвечай точно и внятно. Так под мышкой удобно?
– Немного тесновато.
– Вот! Теперь мы знаем, что сказать мастеру!
И так продолжалось все утро и полдня, пока Эндрю не почувствовал, что он сейчас рухнет от усталости, словно весь день провел в бою, а не примерял доспехи. Вечером он с радостью вышел из поместья, чтобы прогуляться с Чародеем по двору. Он рассказал коню обо всем, что с ним произошло за день, в глазах благородного животного светилось понимание, словно он искренне сострадал мучениям, через которые пришлось пройти его новому хозяину. Юноша готов был поклясться, что пару раз Чародей даже сочувственно кивнул.
– Тебе тоже придется через это пройти, приятель, – доверительно сообщил Эндрю, поглаживая своего коня по шее. – Скакуны тоже носят доспехи.
В глазах жеребца отчетливо мелькнула тревога.
Глава 5
Возвращение в Крессинг
На протяжении следующих нескольких недель старина Фоггерти давал Эндрю уроки высокого искусства убиения врагов Бога, короля Генриха и Англии. Несмотря на наличие всего одной руки, отставной воин по-прежнему мастерски обращался с мечом, кинжалом и – его любимцем – кистенем. Последний представлял собой шипастый железный шар размером с мужской кулак, прикрепленный к короткой рукояти длинной цепью. Воин держал оружие за кистенище, раскручивая шар вокруг головы. Можно было задушить противника, захлестнув горло цепью, или размозжить ему голову тяжелым ударным грузом.