Ричард Арджент. Рыцарь зимы

   – Не спеши, не суетись, не надо дергаться и дрожать, юнец. Вращай плавно, спокойно и уверенно, нужны длинные обороты петлей. Пусть шар сам захлестнет цепь вокруг его глотки, вот – а теперь души до смерти. Человек, который с почерневшим лицом борется за глоток воздуха, царапая цепь, сражаться в любом случае не способен, и, если придушить его не удастся, можешь ударить напоследок мечом.
   Однако Эндрю никак не удавалось постичь принцип использования этого неповоротливого оружия. Хотя Фоггерти не оставлял попыток как следует обучить юношу, тот про себя решил, что никогда не будет использовать нечто подобное в бою. Он предпочитал благородный меч или юркий кинжал. Ему не по нраву было крушить шлемы и щиты железным шипастым шаром. В таких действиях не было грации и изящества. Что до того, как придушить врага, то даже в своем воображении Эндрю было неприятно представлять человека, пытающегося сорвать со своей шеи тугую цепь, в то время как его глаза вылезают из орбит. Удушение – весьма неприятное зрелище, и такая смерть ужасна.
   – А как же копье? – спросил Эндрю однажды своего учителя во время тренировки во дворе. – Ты будешь учить меня обращению с копьем?
   – Копье – для рыцарских турниров. Тебе разве захочется все время таскать с собой кусок дерева длиной с амбарную балку? Конечно нет. Так что забудь про копье. Оставь его для показухи при дворе английских принцев. Что же до остальных видов оружия… Топор – для жестокой скотины с огромными мышцами и похлебкой вместо мозгов. Посох и дубинка – для неуклюжих крестьян. Лук, может, и благородное оружие, но рыцарям непросто будет натягивать тетиву на полном скаку, громыхая доспехами на спине боевого коня. Нет, мой дорогой юнец, ты научишься обращаться с мечом и кистенем, и не ошибешься в выборе…
   «Пусть лучше будет меч, – решил Эндрю, – и кинжал на всякий случай, если добрый клинок вдруг подведет».
   Довольно часто, тренируясь во дворе, юноша чувствовал, что за ним наблюдают из одного из окон особняка. Вскоре он выяснил, что там расположена комната, в которой Анжелика, прелестная дочь его благодетеля, проводила время днем. Эндрю немало взволновало то обстоятельство, что она находила крестьянского мальчишку достойным своего внимания. Он начал изобретать способы «случайно» встретиться с девушкой, проходя по коридорам особняка и иным редко посещаемым местам. Например, обнаружив, что Анжелика часто по утрам собирает цветы в саду, он «ненароком» оказывался там же по дороге к колодцу. Эти встречи, разумеется, были совершенно невинны, и двое молодых людей лишь обменивались многозначительными взглядами и редкими фразами вроде «Ваш покорный слуга, госпожа» и ответного «Доброе утро, сэр».
   Но даже эти простые слова заставляли сердце юноши колотиться чаще, а кровь – стучать в висках. К тому же после них ему обычно представлялся случай снять шляпу с головы и согнуться в низком, изящном поклоне, выдвинув вперед правую ногу, выставляя себя в самом выгодном свете. Юноша обладал хорошей, стройной фигурой, позволявшей осуществить подобное с грацией и элегантной небрежностью. Сердца прекрасных дев нередко можно покорить проявлением хороших манер, и Анжелика – не исключение из общего правила.
   Сможет ли он когда-нибудь помыслить о том, чтобы покорить ее сердце?..
   Однажды управляющий сэра Роберта де Соннака вызвал Эндрю в библиотеку. Юноша еще никогда не был в этой комнате поместья и был поражен количеством собранных в ней книг и рукописей. У монахов в Крессинге тоже была библиотека, но в ней содержалась лишь малая часть томов, стоявших здесь. Полки и столы были заполнены книгами и свитками. Эндрю открыл огромный рукописный том в кожаном переплете, украшенном золотым тиснением, и вгляделся в аккуратные черные буковки на страницах. Читать он, разумеется, не умел, поскольку никогда не ходил в школу, но добрый отец Ноттидж научил его узнавать некоторые буквы. Он увидел «М», звук, который извлекается, когда губы сжаты вместе. А вот чтобы произнести «Л», нужно коснуться нёба языком. «С» походила на изогнутую змею и заставляла шипеть не хуже гадов. Ах да, и еще замечательная буква «Х», темная, загадочная, таинственная. Крестьяне часто пользуются ею, когда нужно оставить где-то подпись.
   – Этот абзац кажется тебе интересным?
   Эндрю невольно подскочил, когда за спиной раздался тихий голос, и, обернувшись, увидел своего покровителя.
   – Я… я прошу прощения, сэр. Я не повредил бумагу.
   Роберт рассмеялся:
   – Я рад это слышать. Похоже, тебя очень заинтересовало содержание. Ты умеешь читать?
   – Нет, милорд, не умею, – признался Эндрю. – Я выучил лишь отдельные буквы, которые мне показал мой друг монах.
   – Ах да. – Роберт сам открыл книгу и вгляделся в ровные строки, которыми были покрыты страницы. – Странные, загадочные и волшебные они – эти таинственные закорючки, не так ли? Значки, весьма странные для безграмотных людей, – это маленькие черные ключи к дверям, ведущим в чудесный мир, Эндрю. Но я сомневаюсь, что нам хватит времени обучить тебя тому, как открыть эти двери. Мне потребовалось несколько лет, чтобы научиться читать. Я пытаюсь обучить этому свою дочь, и она продвигается гораздо быстрее меня. Человеку необходимо принадлежать к церкви, чтобы преуспеть в науках, по всей видимости, чтение и письмо присущи лишь церковникам или королю, который располагает временем. У рыцарей голова занята другими вещами, такими, как управление поместьями. А заметки и счета мы оставляем управляющим и писарям.
   – Да, милорд.
   Сэр Роберт убрал руки за спину, и его лицо приобрело очень серьезное выражение.
   – А теперь, Эндрю, я бы хотел поговорить с тобой о моей дочери.
   Эндрю бросило в жар, и он почувствовал, как краснеет.
   – О, сэр…
   – Вот именно, «о, сэр». Одна или две встречи еще сошли бы за случайность, но каждый день, Эндрю?
   Юноша повесил голову.
   – Я… Мне очень жаль, сэр Роберт. Этого… этого больше не повторится.
   – Ты считаешь ее красивой?
   Тихое «да» больше походило на карканье вороны.
   Роберт кивнул, меряя комнату шагами, говоря тихо и сдержанно:
   – Она действительно хороша собой, и ее красота одновременно радует меня и является источником постоянной тревоги. Ты знаешь, разумеется, что ей придется выйти замуж за человека, которого выберу я? Да, конечно. И она тоже знает это. Девицы ее возраста, принадлежащие к благородным семьям, смиренно принимают свою судьбу. Конечно, иногда они влюбляются. Остается надеяться, что девице придется по сердцу ее будущий муж, однако это происходит далеко не всегда. Полагаю, Анжелика питает привязанность к своему спасителю, то есть к тебе, Эндрю, что вполне естественно. Юноша, готовый на подобное самопожертвование – ты ведь с легкостью мог утонуть и сам, – становится героем для спасенного. Полагаю, она увлечена именно своим спасителем, а не юношей, стоящим сейчас передо мной, и ее взор затуманен восхищением его мужественным поступком.
   Помолчав, рыцарь продолжил:
   – Эндрю, ты должен выбросить из головы все мысли о том, что однажды, возможно, тебе удастся сделать мою дочь своей невестой.
   – Милорд… я слишком молод! – выпалил Эндрю.
   – Да, можно и так сказать, но и другие влюблялись в твоем возрасте и оставались верными этой страсти до смерти. Я сам, например… но не будем сейчас вдаваться в подробности и погружаться в прошлое. Факт остается фактом, Эндрю. Как бы я ни был благодарен тебе за спасение ее жизни, я не могу допустить, чтобы это увлечение переросло в нечто большее. Я думал, ты намерен стать тамплиером?
   – Да, сэр, это так.
   – Тамплиеры приносят обет безбрачия. Это воины-монахи. Уверен, тебе известно главное положение их кодекса? Целомудрие, бедность и покорность. Целомудрие, Эндрю. Тебе нельзя любить, нельзя ухаживать за девушкой, если ты хочешь стать одним из храмовников. Необходимо отбросить все земные помыслы.
   – Я знаю об этом, сэр.
   – В таком случае твои встречи с моей дочерью прекратятся. Мне не хочется сердиться на тебя, Эндрю, и отсылать тебя к сэру Гондемару, пока ты не будешь готов. Но я не могу допустить, чтобы моя дочь забивала себе голову романтическими глупостями. Надеюсь, мы понимаем друг друга?
   – Мы не делали ничего дурного.
   – О, в этом я не сомневаюсь, Эндрю, ибо, хотя мне почти ничего не известно о юноше, стоящем передо мной, я хорошо знаю свою дочь и доверяю ей.
   – Разумеется, милорд. Я прошу прощения.
   – Что ж, молодость остается молодостью. Но тебе необходимо научиться управлять своими желаниями и страстями и стать несгибаемым человеком со стальной волей. Даже в качестве оруженосца тамплиера тебе придется беречь все силы своего тела и разума для защиты паломников, направивших свои стопы к Святой земле. Они гибнут сотнями на пути от Яффы к Иерусалиму от рук разбойников и диких местных племен. Твой долг – спасти как можно больше невинных душ, следовательно, в разуме и сердце должно быть лишь одно устремление.
   – Я… Я больше не взгляну на Анжелику, сэр, – произнес Эндрю, уже успевший представить себя бесстрашным защитником паломников и вдохновленный этим образом. – Я посвящу всего себя урокам боевых искусств.
   – Вот и хорошо, – произнес Роберт, положив руку на плечо юноши. – Старина Фоггерти говорит, что ты – прекрасный ученик.
   – В самом деле? – удивился Эндрю. – А мне он все время твердит, что я неуклюжий дуб с соломой вместо мозгов.
   Рыцарь рассмеялся:
   – Это для того, чтобы ты не стал слишком самоуверенным. Слушайся старину Фоггерти. Он научит тебя всему, что нужно, чтобы защитить себя, когда ты отправишься в Утремер.
   – Что такое Утремер?
   – Это название рыцари-тамплиеры дали заморским землям, где они проявляют свои воинские умения – сначала чтобы выжить самим, затем чтобы не дать погибнуть другим. А теперь, несмотря на нашу предыдущую беседу, у меня для тебя есть подарок. Меч. – Сэр Роберт помолчал немного, пристально глядя на Эндрю. Юноша понимал, что его оценивают, но не знал, с какой целью. Наконец рыцарь продолжил: – Меч рыцаря определяет его как человека чести. Это его знак. Да, он может носить знамя и герб на щите. Но именно меч является символом рыцарства. Поэтому ему нужен добрый меч, надежный и прочный. Который является блестящим примером мастерства, превратившегося в искусство.
   Рыцарь отвернулся и протянул руку к предмету, стоявшему позади.
   – Вот этот клинок, – продолжил он, снова взглянув на Эндрю, – является именно таким мечом. Он принадлежал мне, но я дарю его тебе.
   Эндрю был немного разочарован. Меч из чужой руки, значит? Вне всякого сомнения, сэр Роберт закажет себе новый, чтобы заменить старый. Однако юноша принял из рук своего благодетеля оружие, покоящееся в ножнах, прикрепленных к поясу.
   – Благодарю вас, – просто произнес он.
   Сэр Роберт, похоже, не заметил отсутствия энтузиазма в голосе юноши, поскольку продолжал говорить:
   – Видишь имя, выгравированное на рукояти?
   Эндрю опустил глаза и увидел на крестовине слово, которое, однако, ни о чем ему не говорило. На сей раз сэр Роберт обратил внимание на его реакцию.
   – Ты не знаешь, в чем преимущества меча, изготовленного Ульфбертом? Нет? Что ж, полагаю, тебе неоткуда было узнать об этом, ты ведь родом из маленькой деревни. И все же я надеялся, что один из тамплиеров мог рассказать тебе об этом. Но нет так нет. Я сам обучу тебя подобным вещам.
   Меч Ульфберта – лучшее оружие, которое можно желать, и он остается таковым с тех пор, как викинги и франки узнали этого мастера. Сталь для них поставляется из Персии или страны афганцев, и его можно наточить так, что ни один другой меч не сравнится с ним по остроте. Мечи Ульфберта славятся своей прочностью и надежностью. В мире немало фальшивок и копий, но подлинный меч ценится на вес золота. По крайней мере, если память не подводит меня, именно столько я уплатил за этот.
   Эндрю попытался сделать вид, что рассказ рыцаря произвел на него должное впечатление, но в глубине души по-прежнему чувствовал, что ему вручают старую, уже не нужную вещь.
   – Благодарю вас, сэр. Я буду хранить и беречь это оружие. Я весьма признателен вам за великую честь, которую вы мне оказали.
   Ему удалось вдохнуть в эти слова должное чувство, но сомнения в качестве и надежности меча никуда не делись.
   Эндрю вышел из библиотеки, испытывая смешанные чувства. Ему вовсе не хотелось сердить своего благодетеля. Но при этом юноше было неприятно думать, что отныне нельзя будет даже взглянуть на Анжелику, не то что заговорить с ней. Разумеется, он и не рассчитывал в будущем сделать ее своей невестой – ему это и в голову бы не пришло. Однако Эндрю надеялся, что они могли бы стать друзьями. Но теперь понял, что ему не будет дозволено подружиться с юной леди, дочерью прославленного рыцаря. Боже упаси, разумеется, он не хотел становиться ее тайным возлюбленным, чтобы обмениваться записками и стихами, желая невозможного. Нет, это точно не приходило ему на ум. Возможно, если однажды он все-таки выучится чтению и сочинительству, то сможет посылать кому-то подобные записки. Однако Эндрю понял, что в глазах его благодетеля такое поведение выглядит черной неблагодарностью, и укрепился в решимости стать «несгибаемым человеком со стальной волей».
   Оказавшись вновь в распоряжении старины Фоггерти, Эндрю принялся за изучение военного искусства с таким рвением, что снес голову с плеч раскрашенного деревянного сарацина. Бывалый воин поглядел на нанесенный чучелу ущерб и начал клохтать не хуже курицы.
   – Три недели ушло на то, чтобы сделать эту куклу, – проворчал он, – а ты снес ему башку за полминуты!
   – Прости.
   – Прости, значит? Тебе нужно будет научиться владеть собой, парень, вспыльчивость принесет смерть. Воин должен оставаться хладнокровным и собранным, а не рубить сгоряча направо-налево. Удары должны быть умелыми и выверенными.
   – Но я же срубил ему голову, верно?
   – Да, но ведь перед тобой будет стоять не один сарацин, а десять. Если так размахивать мечом, как сейчас, в ярости, только зря растратишь силы и сможешь убить лишь одного, когда нужно прикончить десятерых. Один удар, прямо в сердце, – вот все, что нужно. А не череда рубящих ударов, словно ты дикий зверь с колючкой в заду. – Старик подобрал отрубленную голову и посмотрел на нее, покачивая своей. – Бедный старина Эшфейс. Ушла целая неделя на то, чтобы раскрасить этот замечательный тюрбан. Обратно приставить уже не получится, а? Ты покончил с ним раз и навсегда.
   Эндрю снова попросил прощения, но старина Фоггерти не смягчился. Он ворчал до самого вечера.
   Наконец наступил день, когда Эндрю пришла пора покинуть поместье и вместе со стариной Фоггерти двинуться к деревне Крессинг. Посеребренный доспех работы Хельмшмида Австрийского был так красив, что захватывало дух. Он ослепительно сиял на солнце, безупречно выкованный и искусно украшенный узорами из позолоты, сходящимися в центре. Рисунки на наплечниках походили на крылья орла, на забрале – на львиную пасть, а на нагрудной пластине красовалось изображение дракона. Каждая деталь – поножи, рукавицы, воротник, наручи, панцирь, набедренники – великолепна и совершенна. Никогда еще Эндрю не видел столь искусно выполненных лат, даже на рыцарях в Крессинге.
   – Я буду похож на принца, когда въеду в них в свою деревню! – с восторгом воскликнул юноша.
   – Этого в Крессинге ты носить не будешь, – твердо возразил старина Фоггерти. – Ты поедешь вот в этом, – произнес он, показывая ученику старую, изъеденную ржавчиной кольчугу, пару грязных рукавиц и покореженные наколенники и налокотники.
   – Что?! – с беспокойством вскрикнул юноша. – Почему?!
   – Подумай головой, мальчишка! Ты что, хочешь, чтобы тебя возненавидели сразу же, как ты покажешься в деревне? Хочешь въехать в нее в дорогих доспехах, во всем великолепии? На тебя посмотрят и скажут: «Хвастун! Слишком задирает нос!» Рыцари станут завидовать, а монахи – презирать, считая тебя тщеславным забиякой, каковым ты, в сущности, и являешься. Местные жители поперхнутся негодованием и преисполнятся обиды и отвращения. Они найдут причину сжечь тебя на костре через неделю, а потом будут кидать жребий, кому достанется доспех работы Хельмшмида. С твоей славой колдовского отродья им не нужно будет даже придумывать себе оправдание. Нет, парень, поезжай туда со смирением и достоинством, а доспехи твои я повезу в мешке. Боже всемогущий, мне достался на воспитание сущий младенец! Дай мне сил выполнить это поручение или ниспошли случай избавиться от него.
   Эндрю понял мудрость предложения, но вместе с тем был разочарован и обескуражен. В своем воображении он въезжал в деревню, похожий на бога войны, горделивый, могучий, восседая на своем великолепном скакуне Чародее. Он хотел, чтобы они поперхнулись от зависти, смотрели на него и чувствовали, что мальчишка, ведьмин выкормыш, лучше их самих. Он и был лучше! Он спас жизнь дочери рыцаря и в награду за это получил возможность возвыситься, несмотря на свое низкое происхождение, и смотреть сверху вниз на невезучих крестьян. Он, Эндрю из Крессинга, был теперь одним из немногих счастливцев, получивших редкий шанс подняться над остальными.
   Но при этом юноша понимал, что старина Фоггерти прав. Пруд с утками никуда не делся, готовый принять свою жертву с распростертыми объятиями. Мальчишки могут запихнуть его в подаренные сэром Робертом замечательные доспехи, бросить в воду и сказать: «Посмотрим, как он выплывет оттуда вот в этом».
   – Ну хорошо. Я напялю на себя эту древнюю кольчугу. Неужели не нашлось другой, новее, и не такой ржавой?
   – Мне она сгодилась в пятьдесят третьем, значит, и сыну никчемного кузнеца сойдет. Видишь вот эти погнутые звенья? Один франк попытался проткнуть меня кинжалом, но я задушил его голыми руками, прежде чем ему удалось прорвать кольчугу.
   – Значит, это произошло в те дни, когда у тебя еще были целы обе руки.
   Старина Фоггерти кивнул:
   – Две руки и две ладони.
   В юноше внезапно пробудилось любопытство.
   – А как ты потерял руку?
   – Попал под колесо осадной машины.
   – И тебе отрубило руку?!
   – Нет, один из палестинских целителей отпилил ее небольшой пилой. Сказал, что рана начнет гнить, если этого не сделать, что зеленая слизь быстро доберется с кровью до сердца, – произнес Фоггерти, ударив себя в грудь, – оно тоже сгниет, и я умру. Они куда лучше разбираются в знахарстве, арабы. Они изучали целительство куда дольше нас. И знают, о чем говорят.
   – Значит, так происходит, если размозжить руку?
   – Да все, что угодно. Рана чернеет, истекает зеленым и воняет хуже гнилой капусты. Яд проникает в вены, кровь портится и загнивает. А потом попадает в грудь, и твое сердце превращается в комок слизи. Жуткая смерть. Нужно как можно быстрее отрезать поврежденную конечность и запихнуть окровавленный обрубок в пламя, чтобы как следует запеклось и не было болезни. Вот это и сделал для меня арабский целитель.
   – Ты его вознаградил за это, разумеется?
   – Отдал ему свой лучший рог для меда. Конечно, он из него не пил ни вина, ни эля – их верование запрещает хмель. Но целитель продал его за хорошие деньги, рог ведь был неплохо украшен – золотой ободок по краю и серебряный наконечник на острие.
   За время своего обучения Эндрю заметил еще одного юношу, внезапно появившегося в поместье, молодого человека, которого, похоже, очень интересовали его тренировки. Незнакомец – худощавый, гибкий парень – был хорошо одет, значит, никак не мог оказаться простым конюхом или сыном садовника. И еще Эндрю отметил, что юнец держится так, чтобы старина Фоггерти его не видел. Возможно, он приходил из соседнего поместья, чтобы взглянуть на Анжелику. При одной мысли об этом Эндрю ощутил вспышку огненной ревности, которая удивила его самого. Какое ему дело до того, что другой юноша увлекся Анжеликой?
   Но ему это все равно не нравилось.
   Незваный гость, как заметил Эндрю, всегда приходил с собакой. Но не с сильным, могучим зверем, которым гордился бы любой достойный мужчина. Это была не гончая, не ирландский волкодав, не английская борзая. За ним следовала одна из нелепых комнатных собачек, которых, скорее всего, дарили французским принцам на праздники. Тут Эндрю поразила ужасная мысль: а что, если этот тип и есть принц? Иностранец, приехавший в Англию? Кожа незнакомца достаточно бледна, губы пухлые и алые, вполне сойдет за слюнявого французского принца. Как может он, Эндрю, соперничать с особой королевской крови? У него нет ни единого шанса.
   «Да и какая разница? – сердито лгал он сам себе. – Она в любом случае меня не интересует. Я ведь будущий тамплиер».
   В следующий раз, увидев незнакомца, сидящего на толстом суку яблони, на которой к зиме не осталось ни единого листа, Эндрю хмуро погрозил ему кулаком.
   Неизвестный принц ответил ему тем же и расхохотался.
   Эндрю пришел в ярость, он за два фартинга стащил бы юнца с дерева и колотил до тех пор, пока тот не расплакался.
   Наконец наступил день, когда Эндрю и старина Фоггерти должны были отправиться в Эссекс, в деревню Крессинг. Эндрю, опустившись на одно колено, почтительно попрощался с сэром Робертом и горячо поблагодарил его за многочисленные милости. Рыцарь, в свою очередь, в сотый раз выразил признательность за спасение жизни своей дочери, а затем дал юноше несколько мудрых советов:
   – Не допускай того, чтобы высокомерие захватило твою душу, Эндрю. Всегда помни, кто ты и откуда родом. Не забывай своих родителей и оставайся смиренным и скромным в глазах людей и Бога. Только дурак позволяет себе поверить, будто он особенный и имеет право смотреть свысока на своих ближних. Высокомерие – проклятье рыцаря. Некоторые предпочитают называть его гордостью – гордостью за свою страну, народ, честь. Но не позволяй одурачить себя. Как его ни назови, высокомерие останется высокомерием.
   – Я постараюсь, милорд.
   Роберт положил руку на левое плечо юноши.
   – Я знаю, ты действительно постараешься, мальчик мой, потому что ты мне по душе. Ты хорош собой и обладаешь разумом, а потому, думаю, преуспеешь. Главное – не заносись. Если высокомерие завладеет тобой, оно рано или поздно пожрет твою душу.
   Вскоре после этого Эндрю и старина Фоггерти выехали из поместья. Юноша оглянулся, надеясь увидеть прелестное лицо в одном из окон. Но, увы, там никого не было. Он почувствовал, как в душе разливается горечь, ее поток стал лишь полноводнее, когда он заметил того самого распроклятого красавчика, наблюдавшего за его тренировками. Юнец стоял в тени деревьев неподалеку от дороги, по которой ехали Эндрю и его наставник. Старина Фоггерти смотрел прямо перед собой, но молодой человек не мог не заметить настырного незнакомца. Тот помахал ему рукой.
   Эндрю нахмурился. И что бы это могло значить? «Прощай, теперь мой путь свободен»?
   Он пожал плечами. Что ж, можно и поиграть напоследок в «А мне какое дело?» с этим бледным типом. Он не доставит неизвестному юнцу удовольствия, показав, что его беспокоит присутствие соперника. Придя к этому решению, Эндрю через силу улыбнулся и помахал в ответ, после чего парень бегом скрылся за деревьями и мелкая, никчемная шавка послушно потрусила следом.
   – Скатертью дорога, – буркнул юноша себе под нос. – Надеюсь, вас обоих сожрут лесные чудовища.
   – Что-что? – встрепенулся старина Фоггерти.
   – Ничего.
   – Ничего, да? Мне еще не встречался мальчишка, который бы столько болтал ни о чем. Ну что, любитель чепухи, вот мы и в пути. Я должен теперь сказать тебе кое-что. У меня в мешке лежат два очень важных предмета. Один – длинная трубка, второй – маленький колокольчик. Если я умру или погибну в твоем присутствии, пусть меня похоронят там, где упаду.
   – Ты не умрешь! – произнес Эндрю, потрясенный этой просьбой. – С чего тебе вдруг умирать?
   – Я уже стар, и воры сна грабят меня много лет. Однажды мне суждено умереть, и, возможно, даже сегодня. Послушай, мальчик, это важно. Когда меня похоронят, убедись в том, что трубку проведут из гроба на поверхность земли. Тогда, если я вдруг проснусь, по крайней мере смогу дышать.
   – Как ты можешь проснуться, если ты будешь мертв?
   – Иногда такое бывает, мертвые порой просыпаются в могилах и оказываются живыми. Бывало, выкопают гроб, а на крышке с внутренней стороны царапины от ногтей. Покойники пытались выбраться.
   – Правда?
   – Да, чистейшая правда. И ты очень обяжешь меня, если протащишь через трубочку нить и снаружи повесишь этот колокольчик. Тогда если я и впрямь проснусь, то смогу позвонить, и ты меня откопаешь.
   Эндрю попытался на секунду представить себе, что он стоит у могилы старины Фоггерти и тут вдруг начинает звонить колокольчик. Хватило бы ему смелости выкопать гроб? Он в этом сильно сомневался. Может, те типы, царапавшие крышки гробов, вовсе не проснулись от сна, а стали неупокойниками? Он ведь уже повстречал двоих мертвецов, и нельзя сказать, чтобы зрелище пришлось ему по вкусу. Эндрю до сих пор иногда снились кошмары. На тех, кто затерялся между жизнью и смертью, невозможно смотреть без содрогания. Эндрю помнил ужасные глаза с загнанным выражением, из которых на тебя словно смотрели все силы ада. Их лица были пусты и безжизненны, отвратительного серого землистого цвета, а рты походили на мокрые дыры, ведущие в никуда. С другой стороны, сможет ли он устоять перед призывом колокольчика? Тоже вряд ли. Какой кошмар!