Страница:
"В таком случае, нельзя ли нам поговорить с думской комиссией?"
Комендант, наливавший себе в этот момент стакан чаю, кивнул головой. "Они еще там, в зале",- сказал он небрежно.
И в самом деле, они стояли тут же, за дверями, в слабом свете керосиновой лампы и возбужденно говорили о чем-то, окружая городского голову.
"Господин городской голова,- сказал я.- Мы американские корреспонденты. Не будете ли вы любезны официально сообщить нам результаты вашего расследования?.."
Он повернул ко мне свое исполненное глубокого достоинства лицо.
"Во всех этих сообщениях нет ни малейшей доли истины,- медленно сказал он.- За исключением тех инцидентов, которые имели место во время доставки министров сюда, с ними все время обращаются как нельзя лучше. Что до юнкеров, то ни одному из них не нанесено ни малейшего ранения..."
По Невскому сквозь ночную тишину и мрак шли бесконечные и молчаливые колонны солдат, шли на бой с Керенским. По темным боковым улицам шныряли во все стороны автомобили с погашенными фонарями; на Фонтанке, 6, в штаб-квартире Совета крестьянских депутатов, в некоторых квартирах огромного дома на Невском и в Инженерном замке шла активная тайная работа. Городская дума была освещена снизу доверху...
А в Смольном институте работал Военно-революционный комитет, и искры летели от него, как от перегруженной током динамомашины...
Глава VII. Революционный фронт
Суббота, 10 ноября (28 октября)"
"Граждане!
Военно-революционный комитет заявляет, что он не потерпит никаких нарушений революционного порядка...
Воровство, грабежи, налеты и попытки погромов будут строго караться...
Следуя примеру Парижской коммуны, комитет будет безжалостно уничтожать всех грабителей и зачинщиков беспорядков..."
В городе было спокойно: ни беспорядков, ни грабежей, ни даже пьяных драк. Ночью по молчаливым улицам ходили вооруженные патрули, а на всех перекрестках дежурили вокруг костров смеющиеся и поющие солдаты и красногвардейцы. Днем на тротуарах собирались большие толпы, прислушивавшиеся к беспрерывным и горячим спорам между студентами и солдатами, между торговцами и рабочими.
Граждане останавливали друг друга на улицах.
"Идут казаки?"
"Нет..." . "Какие новости?"
"Ничего не знаю... Где Керенский?"
"Говорят, всего в восьми верстах от Петрограда... А правда, что большевики убежали на "Аврору"?"
"Говорят..."
Все стены заклеены, по газет мало. Разоблачения, воззвания, декреты...
На огромном плакате истерический манифест исполнитель^ ного комитета Всероссийского Совета крестьянских депутатов:
"...Они (большевики) осмеливаются говорить, будто они опираются на советы крестьянских депутатов. Не имея на это никаких полномочий, они говорят от имени Советов кр. депутатов. Пусть же вся трудовая Россия узнает, что это ложь и что все трудовое крестьянство - Исполнительный Комитет Всероссийского совета крестьянских депутатов - с негодованием отвергает какое-либо участие организованного крестьянства в этом преступном насилии над волей всех трудящихся".
От военной секции партии социалистов-революционеров:
"...Безумная попытка большевиков накануне краха. Среди гарнизона раскол, подавленность. Министерства не работают. Хлеб на исходе. Все фракции, кроме кучки максималистов, покинули съезд. Партия большевиков изолирована...
Предлагаем... объединиться вокруг Комитета спасения родины и революции... и быть наготове, дабы в нужный момент по призыву Центрального Комитета оказать активное противодействие...".
Совет республики высчитывал свои обиды в следующей прокламации:
"...Временный Совет Российской республики, уступая напору штыков, вынужден был 25 октября разойтись и прервать на время свою работу.
Захватчики власти со словами "свобода и социализм" на устах творят насилие и произвол. Они арестовали и заключили в царский каземат членов Временного правительства, в том числе и министров-социалистов. Они закрыли газеты, захватили типографии...
Такая власть должна быть признана врагом народа и революции, с ней необходимо бороться, ее необходимо свергнуть...
Временный Совет республики до возобновления своих работ призывает граждан Российской республики сплачиваться вокруг местных комитетов спасения родины и революции, организующих низложение власти большевиков и воссоздание правительства, способного довести измученную страну до Учредительного собрания".
"Дело Народа" говорило:
"...Революция есть восстание всего народа...
Кто признал "вторую революцию" гг. Ленина, Троцкого и им подобных? Обманутые ими небольшие группы рабочих, солдат и матросов и больше никто...".
А "Народное Слово" (орган народных социалистов):
"Рабоче-крестьянское правительство? - Фантазия! Этого "правительства" не признает никто ни в России, ни в союзных, ни даже во враждебных странах!.."
Буржуазная печать на время исчезла вовсе...
"Правда" давала отчет о первом заседании нового ЦИК, парламента Российской Советской республики. Народный комиссар земледелия Милютин заметил, что крестьянский исполнительный комитет созвал на 13 декабря Всероссийский крестьянский съезд, "Но мы не можем ждать,- говорил он.- Нам необходима поддержка крестьянства. Я предлагаю, чтобы мы собрали крестьянский съезд и немедленно..." Левые эсеры приняли это предложение... Был спешно набросан призыв к крестьянам и избрана комиссия из пяти лиц для проведения проекта в жизнь.
Подробности нового закона о распределении земли и вопрос о рабочем контроле над производством были отложены впредь до представления отчета комиссии экспертов.
Было заслушано и принято три декрета: во-первых, предложенное Лениным "Общее положение о печати", предписывающее закрытие всех газет, призывающих к сопротивлению или неповиновению новому правительству, подстрекающих к преступным деяниям или преднамеренно искажающих факты; во-вторых, декрет об отсрочке взноса квартирной платы и, в-третьих, декрет о создании рабочей милиции. Издан ряд приказов: один из них давал городской думе право реквизиции пустых домов и помещений, другой предписывал разгружать все товарные вагоны, находящиеся в конечных пунктах железных дорог, чтобы тем самым ускорить подвоз предметов первой необходимости и освободить столь необходимый подвижной состав.
Через два часа исполнительный комитет крестьянских депутатов разослал по всей России следующую телеграмму:
"Самочинная большевистская организация, называющая себя "Организационным Бюро По созыву Всероссийского крестьянского съезда", рассылает телеграммы всем крестьянским Советам о прибытии на съезд в Петроград.
Исполнительный комитет Всероссийского Совета крестьянских депутатов заявляет, что он по-прежнему считает отвлечение местных сил в данный момент вредным и опасным в связи с выборами в Учредительное собрание, в котором теперь единственное спанесение крестьянства и страны. Подтверждаем созыв съезда 30 ноября".
В думе: господствовало небывалое оживление. Приходили и уходили какие-то офицеры, городской голова совещался с вождями Комитета спасения. Вбежал член управы с экземпляром прокламации Керенского. Такие прокламации целыми сотнями сыпались с аэроплана, низко летавшего над Невским. Они грозили всем непокорным ужасным возмездием и приказывали солдатам сложить оружие и немедленно же собраться на Марсовом поле.
Министр-председатель, рассказали нам, уже взял Царское Село и находится всего в пяти милях от Петрограда. Он вступит в город завтра-через несколько часов. Советские войска, вошедшие в> соприкосновение с казаками, переходят на сторону Временного правительства. Чернов вертится где-то посередине, пытаясь организовать "нейтральные" воинские части в силу, способную остановить гражданскую войну" .
В городе, передавалось в думе, гарнизонные полки отходят от большевиков. Смольный уже оставлен... Весь правительственный аппарат бастует. Служащие Государственного банка отказались работать под руководством комиссаров Смольного и выдавать им деньги. Все частные банки закрыты. Министерства бастуют. Думский комитет обходит все торговые помещения и собирает деньги в фонд поддержки забастовщиков 2.
Троцкий отправился в министерство иностранных дел и приказал чиновникам перевести декрет о мире на иностранные языки. Шестьсот чиновников швырнули ему в лицо прошения об отставке...
Комиссар труда Шляпников приказал всем служащим своего министерства возвратиться на свои места в 24-часовой срок, угрожая в противном случае потерей места и права на пенсию. Послушались только швейцары... Целый ряд отделов особого комитета снабжения оставил работу, чтобы не -подчиняться большевикам... Несмотря на щедрые обещания высоких ставок и прекрасных условий труда, телефонистки отказались обслуживать советские учреждения...
Партия социалистов-революционеров постановила исключить всех своих членов, оставшихся на съезде Советов или принявших участие в восстании...
Новости из провинции. Могилев объявил себя против большевиков. В Киеве казаки разогнали Советы и арестовали верх мятежных вождей. Совет и тридцатитысячный гарнизон Луги приняли резолюцию о верности Временному правительству, призывая всю Россию присоединиться к ним. Каледин разогнал все Советы и профессиональные союзы Донецкого бассейна: Его войска подвигаются на север...
Представитель железнодорожников заявлял: "Вчера мы разослали по всей России телеграмму с требованием немедле.в-ного прекращения войны между политическими партиями и создания коалиционного социалистического правительства. В противном случае мы завтра же ночью объявим забастовку,.. Утром состоится совещание всех фракций для обсуждения этого вопроса. Большевики, по-видимому, ищут соглашения...". . "Если только доживут до него!" -усмехнулся крепкий, краснощекий городской инженер...
Явившись в Смольный, мы застали, его не только не покинутым, но и еще более оживленным и деловитым, чем когда бы то ни было. Толпы рабочих и солдат входили и выходили, повсюду стояла двойная стража. Здесь мы встретили репортеров буржуазных и "умеренно"-социалистических газет.
"Нас выгнали! - кричал репортер "Воли Народа". - Бонч-Бруевич явился в пресс-бюро и велел нам уходить! Он сказал, что мы шпионы!" Тут все закричали в один голос: "Оскорбление! Насилие! Свобода печати!"
В вестибюле стояли длинные столы, загроможденные связками призывов, воззваний и приказов Военно-революционного комитета. Солдаты и рабочие таскали эти связки и укладывали на ожидающие автомобили. Вот как начиналось одно из воззваний:
"К позорному столбу!
В трагический момент, переживаемый русским трудовым народом, меньшевики-соглашатели и правые эсеры изменили рабочему классу. Они оказались на стороне корниловцев, Керенского и Савинкова...
Они печатают приказы изменника Керенского и сеют панику в городе, распространяя самые вздорные слухи о мнимых победах этого ренегата...
Граждане! Не верьте этим нелепым слухам! Нет той силы, которая способна победить восставший народ. Керенского и его соратников ждет скорое и заслуженное ими наказание...
Мы пригвождаем их к позорному столбу. Мы предаем их презрению всех рабочих, солдат, матросов и крестьян, на которых они собираются надеть старые цепи. И никогда не смыть им со своего чела клейма народного презрения и негодования...
Стыд и позор предателям народа!"
Военно-революционный комитет перебрался в более обширное помещение, в комнату No 17 на верхнем этаже. У его дверей несли караул красногвардейцы. Внутри комнаты узкое пространство, отделенное барьером, было забито хорошо одетыми людьми, внешне державшимися очень почтительно, но внутренне кипевшими злобой. То были буржуа, хотевшие получить разрешение на автомобили или пропуск на выезд из города. Среди них было много иностранцев... Дежурства несли члены комитета Билль Шатов и Петере. Они отложили дела и прочли нам последние бюллетени:
179-й запасный полк обещает единодушную поддержку. Пять тысяч портовых грузчиков путиловских верфей приветствуют новое правительство. Центральный комитет профессиональных союзов восторженно приветствует Военно-революционный комитет. Ревельский гарнизон и эскадра избрали военно-революционный комитет и посылают войска. Псков и Минск управляются военно-революционными комитетами. Приветствия от Царицынского, Ростовского-на-Дону, Пятигорского, Севастопольского Советов... Финляндская дивизия и вновь избранные комитеты V и XII армий предлагают себя в распоряжение новой власти...
Из Москвы неопределенные новости. Войска Военно-революционного комитета занимают главнейшие стратегические пункты города, две роты, охранявшие Кремль, перешли на сторону Советов. Однако арсенал остался в руках полковника Рябцева и его юнкеров. Военно-революционный комитет потребовал у него оружия для рабочих, и Рябцев вплоть до сегодняшнего утра вел с ним переговоры. Но утром он неожиданно прислал комитету ультиматум, требующий сдачи советских войск и роспуска комитета. Начались бои...
В Петрограде штаб сразу подчинился комиссарам Смольного. Центрофлот отказался повиноваться, но был занят Дыбенко и ротой кронштадтских матросов. Создан новый Центрофлот, поддерживаемый балтийскими и черноморскими линейными кораблями...
Но сквозь всю эту уверенность пробивались какие-то мрачные предчувствия. В воздухе чувствовалось какое-то беспокойство. Казаки Керенского были уже близко; у них была артиллерия. Секретарь фабрично-заводских комитетов Скрыпник уверял меня, что с Керенским идет целый корпус, и тут же решительно добавлял: "Живыми они нас не возьмут!.." Лицо его пожелтело и вытянулось от бессонных ночей. Петровский устало усмехнулся: "Может быть, завтра мы уснем... и уснем надолго...". Худой рыжебородый Лозовский сказал: "Какие у нас шансы?.. Мы одиноки... Толпа - против обученных солдат!"
К югу и юго-западу от Петрограда Советы бежали от Керенского, а гатчинский, павловский и царскосельский гарнизоны раскололись: половина хотела оставаться нейтральной, а остальные без офицеров в хаотическом беспорядке отходили к столице.
В залах был развешен следующий бюллетень:
"Из Красного Села. 28 октября (10 ноября по новому стилю.- Ред.), в 6 час. утра.
Передать всем адресам Наштаверх, Главкосев, Начвосев, всюду и всем, всем, всем.
Бывшим министром Керенским по адресу всюду и всем дана заведомо ложная телеграмма о том, что войска революционного Петрограда добровольно сдали оружие и присоединились к войскам бывшего правительства, правительства измены, и что солдаты получили приказание от Военно-революционного комитета отступать. Не отступают и не сдаются войска свободного народа. Из Гатчины наши войска вышли ради избежания кровопролития между собою и своими заблуждающимися братьями казаками и для того, чтобы занять вне города более удобное положение, которое теперь настолько прочно, что если бы Керенский и его ближайшие соратники удесятерили свои силы, то все равно тревожиться не приходится. В наших войсках настроение прекрасное. В Петрограде все спокойно.
Начальник обороны города Петрограда я Петроградского района подполковник Муравьев".
Когда мы выходили из Военно-революционного комитета, в комнату вошел мертвенно бледный Антонов. В руках его была какая-то бумага.
"Разошлите это!" -сказал он.
"Всем районным Советам рабочих депутатов и фабрично-заводским комитетам.
Приказ
Корниловские банды Керенского угрожают подступам к столице. Отданы все необходимые распоряжения для того, чтобы беспощадно раздавить контрреволюционное покушение против народа и его завоеваний.
Армия и Красная гвардия революции нуждаются в немедленной поддержке рабочих.
Приказываем районным Советам и фабрично-заводским комитетам:
1) Выдвинуть наибольшее количество рабочих для рытья окопов, воздвигания баррикад и укрепления проволочных заграждений.
2) Где для этого потребуется прекращение работ на фабриках и заводах, немедленно исполнить.
3) Собрать всю имеющуюся в запасе колючую и простую проволоку, а равно все орудия, необходимые для рытья окопов и возведения баррикад.
4) Все имеющееся оружие иметь при себе.
5) Соблюдать строжайшую дисциплину и быть готовыми поддержать армию революции всеми средствами.
Председатель Петроградского Совета раб. и солд.
депутатов народный комиссар Лее Троцкий.
Председатель Военно-революционного комитета
главнокомандующий округом Николай Подвойский"
Когда мы вышли из Смольного и очутились на темной ,и мрачной улице, со всех сторон неслись фабричные гудки, резкие, нервные, полные тревоги. Рабочий народ - мужчины и женщины - выходил на улицу десятками тысяч. Гудящие предместья выбрасывали наружу свои обтрепанные толпы. Красный Петроград в опасности! Казаки!.. Мужчины, женщины и подростки с ружьями, ломами, заступами, мотками проволоки, патронташами поверх своей рабочей одежды тянулись по грязным улицам к югу и юго-западу, к Московской заставе... Город никогда не видал такого огромного и стихийного людского потока. Люди катились, как река, вперемежку с солдатскими ротами, пушками, грузовиками, повозками. Революционный пролетариат шел грудью на защиту столицы рабочей и крестьянской республики!
Перед дверью Смольного стоял автомобиль. К его крылу прислонился худой человек в толстых очках, под которыми его покрасневшие глаза казались еще больше. Засунув руки в карманы потертого пальто, он через силу произносил какие-то слова. Тут же беспокойно похаживал взад и вперед рослый бородатый матрос с ясными молодыми глазами. На ходу он рассеянно поигрывал неразлучным огромным револьвером синей стали. Это были Антонов и Дыбенко.
Несколько солдат пытались привязать к подножке автомобиля два велосипеда военного образца. Шофер резко протестовал. Он говорил, что велосипеды поцарапают эмаль. Конечно, он сам большевик, а автомобиль реквизирован у какого-то буржуя; конечно, на этих велосипедах поедут ординарцы, но все-таки его шоферская профессиональная гордость была возмущена... И велосипеды остались на месте...
Народные комиссары по военным и морским делам отправлялись инспектировать революционный фронт, где бы он ни находился. "Нельзя ли нам будет поехать вместе с ними?" - "Разумеется, нет! В автомобиле всего пять мест - для двоих комиссаров, двоих ординарцев и шофера". Тем не менее один мой русский знакомый, которого я назову Трусишкой, преспокойно уселся в автомобиль и, несмотря ни на какие просьбы, не соглашался очистить место...
У меня нет никаких оснований не верить рассказу Трусишки об этом путешествии. Уже на Суворовском проспекте кто-то из ехавших вспомнил о еде. Объезд фронта мог затянуться на три-четыре дня, а местность была не слишком богата продовольствием. Остановили машину. У кого есть деньги? Военный комиссар вывернул все свои карманы - в них не оказалось ни копейки. Комиссар по морским делам тоже оказался банкротом. Не было денег и у шофера. Трусишка купил провизии.
Когда они заворачивали на Невский, у автомобиля лопнула шина.
"Что делать?" - спросил Антонов.
"Реквизировать другой автомобиль!" - предложил Дыбенко, размахивая револьвером.
Антонов встал среди улицы и замахал проезжающей машине, у руля которой сидел какой-то солдат.
"Мне нужна эта машина",- заявил Антонов.
"Не дам!" - ответил солдат.
"Да вы знаете, кто я такой?" - и Антонов показал бумагу, в которой значилось, что он назначен главнокомандующим всеми армиями Российской республики и что все и каждый обязаны повиноваться ему без всяких разговоров.
"Хоть бы вы были сам дьявол, мне все равно! - с жаром ответил солдат.- Эта машина принадлежит первому пулеметному полку, и мы везем в ней боеприпасы. Не видать вам этой машины..."
157 Затруднение было разрешено появлением старого и разбитого такси под итальянским флагом. (Во время беспорядков владельцы частных автомобилей во избежание реквизиции регистрировали их в иностранных консульствах.) Из этого такси высадили толстого гражданина в роскошной шубе, и высшее командование поехало дальше.
Покрыв около десяти миль и добравшись до Нарвской заставы, Антонов спросил, где командующий красногвардейскими силами. Его проводили до самой окраины, где несколько сот рабочих отрыли окопы и ждали казаков.
"Как у вас дела, товарищи?" - спросил Антонов.
"Все в полном порядке, товарищ,- ответил командир.- Войска в превосходном настроении... Одно только - боеприпасов нет..."
"В Смольном лежит два миллиарда обойм,- сказал ему Антонов.- Сейчас я дам вам ордер...- Он стал рыться в карманах.- Нет ли тут у кого-нибудь клочка бумаги?"
У Дыбенко не было. У ординарцев тоже. Трусишка предложил свой блокнот.
"А чорт! У меня нет карандаша! - вскрикнул Антонов.- Кто даст карандаш?.." Нечего и говорить, что единственным, у кого был карандаш, оказался Трусишка...
Не попав в автомобиль верховного командования, мы отправились на Царскосельский вокзал. На Невском мы видели проходящих красногвардейцев с винтовками. Штыки были не у всех. Наступали ранние зимние сумерки. Высоко подняв головы, шли они сквозь холодное ненастье неровными рядами, без музыки, без барабанов. Над их головами развевался красный флаг, на котором корявыми золотыми буквами было написано: "Мира! Земли!". Все они были очень молоды. На лицах - выражение людей, сознательно идущих на смерть... Тротуарная толпа полубоязливо, полупрезрительно провожала их взглядами в ненавидящем молчании...
На вокзале никто не знал, где Керенский и где фронт. Впрочем, поезда ходили только до Царского...
Наш вагон был набит деревенскими жителями, возвращавшимися домой. Они везли с собой всякие покупки и вечерние газеты. Разговор шел о восстании большевиков. Но если бы не эти разговоры, то по виду нашего вагона никто не догадался бы, что вся Россия расколота гражданской войной на два непримиримых лагеря, что поезд идет к театру военных действий. Выглядывая в окна, мы видели в быстро сгущающихся сумерках толпы солдат, тянувшихся по грязным дорогам к городу. Они спорили между собой, размахивая винтовками. На боковой ветке стоял товарный поезд, набитый солдатами и освещенный кострами. Вот и все. Далеко позади, на плоском горизонте, ночь освещалась отблесками городских огней. Мы видели трамвай, ползший по далекому предместью.
В Царском Селе на станции все было спокойно, но там и сям виднелись кучки солдат, тихо перешептывавшихся между собой и беспокойно поглядывавших вдоль пустынной дороги в сторону Гатчины. Я спрашивал их, за кого они. "Что ж,сказал мне один солдат,- ведь мы дела не знаем... Конечно, Керенский провокатор, но, думается нам, нехорошо русским людям стрелять в русских людей".
В помещении начальника станции дежурил высокий приветливый и бородатый солдат с красной повязкой полкового комитета на рукаве. Наши удостоверения из Смольного внушили ему-большое уважение. Он был, безусловно, за Советы, но находился в некотором смущении.
"Красногвардейцы были здесь два часа назад, но потом ушли. Утром явился комиссар, но, когда пришли казаки, он вернулся в Петроград".
"А сейчас здесь казаки?"
Он мрачно кивнул головой. "Здесь был бой. Казаки пришли рано утром. Они взяли в плен двести-триста человек наших и человек двадцать пять убили".
"А где же они теперь?"
"Да вряд ли далеко ушли. Точно не знаю. Где-нибудь там..." - и он неопределенно махнул рукой на запад.
Мы пообедали в станционном буфете, пообедали прекрасно, гораздо дешевле и лучше, чем в Петрограде. По соседству с нами сидел французский офицер, только что вернувшийся пешком из Гатчины. Он говорил, что там все спокойно. Город в руках Керенского. "Ах, эти русские! - восклицал он.- Что за оригиналы!.. Хороша гражданская война! Все, что угодно, только не дерутся..."
Мы пошли в город. У выхода из вокзала стояло двое солдат с винтовками и примкнутыми штыками. Их окружало до сотни торговцев, чиновников и студентов. Вся эта толпа набрасывалась на них с криками и бранью. Солдаты чувствовали себя неловко, как несправедливо наказанные дети.
Атаку вел высокий молодой человек в студенческой форме, с очень высокомерным выражением лица.
"Я думаю, вам ясно,- вызывающе говорил он,- что, поднимая оружие против своих братьев, вы становитесь орудием в руках разбойников и предателей".
"Нет, братишка,- серьезно отвечал солдат,- не понимаете вы. Ведь на свете есть два класса: пролетариат и буржуазия. Так что ли? Мы..."
"Знаю я эту глупую болтовню! - грубо оборвал его студент.- Темные мужики вроде вот тебя наслушались лозунгов, а кто это говорит и что это значит - это вам невдомек. Повторяешь, как попугай!.." В толпе засмеялись... "Я сам марксист! Говорю тебе, что то, за что вы сражаетесь,- это не социализм. Это просто анархия, и выгодно это только немцам".
"Ну да, я понимаю,- отвечал солдат. На лбу его выступил пот.- Вы, видно, человек ученый, а я ведь простой человек. Но только думается мне..."
"Ты, верно, думаешь,- презрительно перебил студент,- что Ленин - истинный друг пролетариата?"
"Да, думаю",- отвечал солдат. Ему было очень тяжело.
"Хорошо, дружок! А знаешь ли ты, что Ленина прислали из Германии в запломбированном вагоне? Знаешь, что Ленин получает деньги от немцев?"
"Ну, этого я не знаю,- упрямо отвечал солдат.- Но мне кажется, Ленин говорит то самое, что мне хотелось бы слышать. И весь простой народ говорит так. Ведь есть два класса: буржуазия и пролетариат..."
"Дурак! Я, брат, два года высидел в Шлиссельбурге за революцию, когда ты еще стрелял в революционеров да распевал "Боже, царя храни"! Меня зовут Василий Георгиевич Панин. Ты обо мне никогда не слыхал?"
Комендант, наливавший себе в этот момент стакан чаю, кивнул головой. "Они еще там, в зале",- сказал он небрежно.
И в самом деле, они стояли тут же, за дверями, в слабом свете керосиновой лампы и возбужденно говорили о чем-то, окружая городского голову.
"Господин городской голова,- сказал я.- Мы американские корреспонденты. Не будете ли вы любезны официально сообщить нам результаты вашего расследования?.."
Он повернул ко мне свое исполненное глубокого достоинства лицо.
"Во всех этих сообщениях нет ни малейшей доли истины,- медленно сказал он.- За исключением тех инцидентов, которые имели место во время доставки министров сюда, с ними все время обращаются как нельзя лучше. Что до юнкеров, то ни одному из них не нанесено ни малейшего ранения..."
По Невскому сквозь ночную тишину и мрак шли бесконечные и молчаливые колонны солдат, шли на бой с Керенским. По темным боковым улицам шныряли во все стороны автомобили с погашенными фонарями; на Фонтанке, 6, в штаб-квартире Совета крестьянских депутатов, в некоторых квартирах огромного дома на Невском и в Инженерном замке шла активная тайная работа. Городская дума была освещена снизу доверху...
А в Смольном институте работал Военно-революционный комитет, и искры летели от него, как от перегруженной током динамомашины...
Глава VII. Революционный фронт
Суббота, 10 ноября (28 октября)"
"Граждане!
Военно-революционный комитет заявляет, что он не потерпит никаких нарушений революционного порядка...
Воровство, грабежи, налеты и попытки погромов будут строго караться...
Следуя примеру Парижской коммуны, комитет будет безжалостно уничтожать всех грабителей и зачинщиков беспорядков..."
В городе было спокойно: ни беспорядков, ни грабежей, ни даже пьяных драк. Ночью по молчаливым улицам ходили вооруженные патрули, а на всех перекрестках дежурили вокруг костров смеющиеся и поющие солдаты и красногвардейцы. Днем на тротуарах собирались большие толпы, прислушивавшиеся к беспрерывным и горячим спорам между студентами и солдатами, между торговцами и рабочими.
Граждане останавливали друг друга на улицах.
"Идут казаки?"
"Нет..." . "Какие новости?"
"Ничего не знаю... Где Керенский?"
"Говорят, всего в восьми верстах от Петрограда... А правда, что большевики убежали на "Аврору"?"
"Говорят..."
Все стены заклеены, по газет мало. Разоблачения, воззвания, декреты...
На огромном плакате истерический манифест исполнитель^ ного комитета Всероссийского Совета крестьянских депутатов:
"...Они (большевики) осмеливаются говорить, будто они опираются на советы крестьянских депутатов. Не имея на это никаких полномочий, они говорят от имени Советов кр. депутатов. Пусть же вся трудовая Россия узнает, что это ложь и что все трудовое крестьянство - Исполнительный Комитет Всероссийского совета крестьянских депутатов - с негодованием отвергает какое-либо участие организованного крестьянства в этом преступном насилии над волей всех трудящихся".
От военной секции партии социалистов-революционеров:
"...Безумная попытка большевиков накануне краха. Среди гарнизона раскол, подавленность. Министерства не работают. Хлеб на исходе. Все фракции, кроме кучки максималистов, покинули съезд. Партия большевиков изолирована...
Предлагаем... объединиться вокруг Комитета спасения родины и революции... и быть наготове, дабы в нужный момент по призыву Центрального Комитета оказать активное противодействие...".
Совет республики высчитывал свои обиды в следующей прокламации:
"...Временный Совет Российской республики, уступая напору штыков, вынужден был 25 октября разойтись и прервать на время свою работу.
Захватчики власти со словами "свобода и социализм" на устах творят насилие и произвол. Они арестовали и заключили в царский каземат членов Временного правительства, в том числе и министров-социалистов. Они закрыли газеты, захватили типографии...
Такая власть должна быть признана врагом народа и революции, с ней необходимо бороться, ее необходимо свергнуть...
Временный Совет республики до возобновления своих работ призывает граждан Российской республики сплачиваться вокруг местных комитетов спасения родины и революции, организующих низложение власти большевиков и воссоздание правительства, способного довести измученную страну до Учредительного собрания".
"Дело Народа" говорило:
"...Революция есть восстание всего народа...
Кто признал "вторую революцию" гг. Ленина, Троцкого и им подобных? Обманутые ими небольшие группы рабочих, солдат и матросов и больше никто...".
А "Народное Слово" (орган народных социалистов):
"Рабоче-крестьянское правительство? - Фантазия! Этого "правительства" не признает никто ни в России, ни в союзных, ни даже во враждебных странах!.."
Буржуазная печать на время исчезла вовсе...
"Правда" давала отчет о первом заседании нового ЦИК, парламента Российской Советской республики. Народный комиссар земледелия Милютин заметил, что крестьянский исполнительный комитет созвал на 13 декабря Всероссийский крестьянский съезд, "Но мы не можем ждать,- говорил он.- Нам необходима поддержка крестьянства. Я предлагаю, чтобы мы собрали крестьянский съезд и немедленно..." Левые эсеры приняли это предложение... Был спешно набросан призыв к крестьянам и избрана комиссия из пяти лиц для проведения проекта в жизнь.
Подробности нового закона о распределении земли и вопрос о рабочем контроле над производством были отложены впредь до представления отчета комиссии экспертов.
Было заслушано и принято три декрета: во-первых, предложенное Лениным "Общее положение о печати", предписывающее закрытие всех газет, призывающих к сопротивлению или неповиновению новому правительству, подстрекающих к преступным деяниям или преднамеренно искажающих факты; во-вторых, декрет об отсрочке взноса квартирной платы и, в-третьих, декрет о создании рабочей милиции. Издан ряд приказов: один из них давал городской думе право реквизиции пустых домов и помещений, другой предписывал разгружать все товарные вагоны, находящиеся в конечных пунктах железных дорог, чтобы тем самым ускорить подвоз предметов первой необходимости и освободить столь необходимый подвижной состав.
Через два часа исполнительный комитет крестьянских депутатов разослал по всей России следующую телеграмму:
"Самочинная большевистская организация, называющая себя "Организационным Бюро По созыву Всероссийского крестьянского съезда", рассылает телеграммы всем крестьянским Советам о прибытии на съезд в Петроград.
Исполнительный комитет Всероссийского Совета крестьянских депутатов заявляет, что он по-прежнему считает отвлечение местных сил в данный момент вредным и опасным в связи с выборами в Учредительное собрание, в котором теперь единственное спанесение крестьянства и страны. Подтверждаем созыв съезда 30 ноября".
В думе: господствовало небывалое оживление. Приходили и уходили какие-то офицеры, городской голова совещался с вождями Комитета спасения. Вбежал член управы с экземпляром прокламации Керенского. Такие прокламации целыми сотнями сыпались с аэроплана, низко летавшего над Невским. Они грозили всем непокорным ужасным возмездием и приказывали солдатам сложить оружие и немедленно же собраться на Марсовом поле.
Министр-председатель, рассказали нам, уже взял Царское Село и находится всего в пяти милях от Петрограда. Он вступит в город завтра-через несколько часов. Советские войска, вошедшие в> соприкосновение с казаками, переходят на сторону Временного правительства. Чернов вертится где-то посередине, пытаясь организовать "нейтральные" воинские части в силу, способную остановить гражданскую войну" .
В городе, передавалось в думе, гарнизонные полки отходят от большевиков. Смольный уже оставлен... Весь правительственный аппарат бастует. Служащие Государственного банка отказались работать под руководством комиссаров Смольного и выдавать им деньги. Все частные банки закрыты. Министерства бастуют. Думский комитет обходит все торговые помещения и собирает деньги в фонд поддержки забастовщиков 2.
Троцкий отправился в министерство иностранных дел и приказал чиновникам перевести декрет о мире на иностранные языки. Шестьсот чиновников швырнули ему в лицо прошения об отставке...
Комиссар труда Шляпников приказал всем служащим своего министерства возвратиться на свои места в 24-часовой срок, угрожая в противном случае потерей места и права на пенсию. Послушались только швейцары... Целый ряд отделов особого комитета снабжения оставил работу, чтобы не -подчиняться большевикам... Несмотря на щедрые обещания высоких ставок и прекрасных условий труда, телефонистки отказались обслуживать советские учреждения...
Партия социалистов-революционеров постановила исключить всех своих членов, оставшихся на съезде Советов или принявших участие в восстании...
Новости из провинции. Могилев объявил себя против большевиков. В Киеве казаки разогнали Советы и арестовали верх мятежных вождей. Совет и тридцатитысячный гарнизон Луги приняли резолюцию о верности Временному правительству, призывая всю Россию присоединиться к ним. Каледин разогнал все Советы и профессиональные союзы Донецкого бассейна: Его войска подвигаются на север...
Представитель железнодорожников заявлял: "Вчера мы разослали по всей России телеграмму с требованием немедле.в-ного прекращения войны между политическими партиями и создания коалиционного социалистического правительства. В противном случае мы завтра же ночью объявим забастовку,.. Утром состоится совещание всех фракций для обсуждения этого вопроса. Большевики, по-видимому, ищут соглашения...". . "Если только доживут до него!" -усмехнулся крепкий, краснощекий городской инженер...
Явившись в Смольный, мы застали, его не только не покинутым, но и еще более оживленным и деловитым, чем когда бы то ни было. Толпы рабочих и солдат входили и выходили, повсюду стояла двойная стража. Здесь мы встретили репортеров буржуазных и "умеренно"-социалистических газет.
"Нас выгнали! - кричал репортер "Воли Народа". - Бонч-Бруевич явился в пресс-бюро и велел нам уходить! Он сказал, что мы шпионы!" Тут все закричали в один голос: "Оскорбление! Насилие! Свобода печати!"
В вестибюле стояли длинные столы, загроможденные связками призывов, воззваний и приказов Военно-революционного комитета. Солдаты и рабочие таскали эти связки и укладывали на ожидающие автомобили. Вот как начиналось одно из воззваний:
"К позорному столбу!
В трагический момент, переживаемый русским трудовым народом, меньшевики-соглашатели и правые эсеры изменили рабочему классу. Они оказались на стороне корниловцев, Керенского и Савинкова...
Они печатают приказы изменника Керенского и сеют панику в городе, распространяя самые вздорные слухи о мнимых победах этого ренегата...
Граждане! Не верьте этим нелепым слухам! Нет той силы, которая способна победить восставший народ. Керенского и его соратников ждет скорое и заслуженное ими наказание...
Мы пригвождаем их к позорному столбу. Мы предаем их презрению всех рабочих, солдат, матросов и крестьян, на которых они собираются надеть старые цепи. И никогда не смыть им со своего чела клейма народного презрения и негодования...
Стыд и позор предателям народа!"
Военно-революционный комитет перебрался в более обширное помещение, в комнату No 17 на верхнем этаже. У его дверей несли караул красногвардейцы. Внутри комнаты узкое пространство, отделенное барьером, было забито хорошо одетыми людьми, внешне державшимися очень почтительно, но внутренне кипевшими злобой. То были буржуа, хотевшие получить разрешение на автомобили или пропуск на выезд из города. Среди них было много иностранцев... Дежурства несли члены комитета Билль Шатов и Петере. Они отложили дела и прочли нам последние бюллетени:
179-й запасный полк обещает единодушную поддержку. Пять тысяч портовых грузчиков путиловских верфей приветствуют новое правительство. Центральный комитет профессиональных союзов восторженно приветствует Военно-революционный комитет. Ревельский гарнизон и эскадра избрали военно-революционный комитет и посылают войска. Псков и Минск управляются военно-революционными комитетами. Приветствия от Царицынского, Ростовского-на-Дону, Пятигорского, Севастопольского Советов... Финляндская дивизия и вновь избранные комитеты V и XII армий предлагают себя в распоряжение новой власти...
Из Москвы неопределенные новости. Войска Военно-революционного комитета занимают главнейшие стратегические пункты города, две роты, охранявшие Кремль, перешли на сторону Советов. Однако арсенал остался в руках полковника Рябцева и его юнкеров. Военно-революционный комитет потребовал у него оружия для рабочих, и Рябцев вплоть до сегодняшнего утра вел с ним переговоры. Но утром он неожиданно прислал комитету ультиматум, требующий сдачи советских войск и роспуска комитета. Начались бои...
В Петрограде штаб сразу подчинился комиссарам Смольного. Центрофлот отказался повиноваться, но был занят Дыбенко и ротой кронштадтских матросов. Создан новый Центрофлот, поддерживаемый балтийскими и черноморскими линейными кораблями...
Но сквозь всю эту уверенность пробивались какие-то мрачные предчувствия. В воздухе чувствовалось какое-то беспокойство. Казаки Керенского были уже близко; у них была артиллерия. Секретарь фабрично-заводских комитетов Скрыпник уверял меня, что с Керенским идет целый корпус, и тут же решительно добавлял: "Живыми они нас не возьмут!.." Лицо его пожелтело и вытянулось от бессонных ночей. Петровский устало усмехнулся: "Может быть, завтра мы уснем... и уснем надолго...". Худой рыжебородый Лозовский сказал: "Какие у нас шансы?.. Мы одиноки... Толпа - против обученных солдат!"
К югу и юго-западу от Петрограда Советы бежали от Керенского, а гатчинский, павловский и царскосельский гарнизоны раскололись: половина хотела оставаться нейтральной, а остальные без офицеров в хаотическом беспорядке отходили к столице.
В залах был развешен следующий бюллетень:
"Из Красного Села. 28 октября (10 ноября по новому стилю.- Ред.), в 6 час. утра.
Передать всем адресам Наштаверх, Главкосев, Начвосев, всюду и всем, всем, всем.
Бывшим министром Керенским по адресу всюду и всем дана заведомо ложная телеграмма о том, что войска революционного Петрограда добровольно сдали оружие и присоединились к войскам бывшего правительства, правительства измены, и что солдаты получили приказание от Военно-революционного комитета отступать. Не отступают и не сдаются войска свободного народа. Из Гатчины наши войска вышли ради избежания кровопролития между собою и своими заблуждающимися братьями казаками и для того, чтобы занять вне города более удобное положение, которое теперь настолько прочно, что если бы Керенский и его ближайшие соратники удесятерили свои силы, то все равно тревожиться не приходится. В наших войсках настроение прекрасное. В Петрограде все спокойно.
Начальник обороны города Петрограда я Петроградского района подполковник Муравьев".
Когда мы выходили из Военно-революционного комитета, в комнату вошел мертвенно бледный Антонов. В руках его была какая-то бумага.
"Разошлите это!" -сказал он.
"Всем районным Советам рабочих депутатов и фабрично-заводским комитетам.
Приказ
Корниловские банды Керенского угрожают подступам к столице. Отданы все необходимые распоряжения для того, чтобы беспощадно раздавить контрреволюционное покушение против народа и его завоеваний.
Армия и Красная гвардия революции нуждаются в немедленной поддержке рабочих.
Приказываем районным Советам и фабрично-заводским комитетам:
1) Выдвинуть наибольшее количество рабочих для рытья окопов, воздвигания баррикад и укрепления проволочных заграждений.
2) Где для этого потребуется прекращение работ на фабриках и заводах, немедленно исполнить.
3) Собрать всю имеющуюся в запасе колючую и простую проволоку, а равно все орудия, необходимые для рытья окопов и возведения баррикад.
4) Все имеющееся оружие иметь при себе.
5) Соблюдать строжайшую дисциплину и быть готовыми поддержать армию революции всеми средствами.
Председатель Петроградского Совета раб. и солд.
депутатов народный комиссар Лее Троцкий.
Председатель Военно-революционного комитета
главнокомандующий округом Николай Подвойский"
Когда мы вышли из Смольного и очутились на темной ,и мрачной улице, со всех сторон неслись фабричные гудки, резкие, нервные, полные тревоги. Рабочий народ - мужчины и женщины - выходил на улицу десятками тысяч. Гудящие предместья выбрасывали наружу свои обтрепанные толпы. Красный Петроград в опасности! Казаки!.. Мужчины, женщины и подростки с ружьями, ломами, заступами, мотками проволоки, патронташами поверх своей рабочей одежды тянулись по грязным улицам к югу и юго-западу, к Московской заставе... Город никогда не видал такого огромного и стихийного людского потока. Люди катились, как река, вперемежку с солдатскими ротами, пушками, грузовиками, повозками. Революционный пролетариат шел грудью на защиту столицы рабочей и крестьянской республики!
Перед дверью Смольного стоял автомобиль. К его крылу прислонился худой человек в толстых очках, под которыми его покрасневшие глаза казались еще больше. Засунув руки в карманы потертого пальто, он через силу произносил какие-то слова. Тут же беспокойно похаживал взад и вперед рослый бородатый матрос с ясными молодыми глазами. На ходу он рассеянно поигрывал неразлучным огромным револьвером синей стали. Это были Антонов и Дыбенко.
Несколько солдат пытались привязать к подножке автомобиля два велосипеда военного образца. Шофер резко протестовал. Он говорил, что велосипеды поцарапают эмаль. Конечно, он сам большевик, а автомобиль реквизирован у какого-то буржуя; конечно, на этих велосипедах поедут ординарцы, но все-таки его шоферская профессиональная гордость была возмущена... И велосипеды остались на месте...
Народные комиссары по военным и морским делам отправлялись инспектировать революционный фронт, где бы он ни находился. "Нельзя ли нам будет поехать вместе с ними?" - "Разумеется, нет! В автомобиле всего пять мест - для двоих комиссаров, двоих ординарцев и шофера". Тем не менее один мой русский знакомый, которого я назову Трусишкой, преспокойно уселся в автомобиль и, несмотря ни на какие просьбы, не соглашался очистить место...
У меня нет никаких оснований не верить рассказу Трусишки об этом путешествии. Уже на Суворовском проспекте кто-то из ехавших вспомнил о еде. Объезд фронта мог затянуться на три-четыре дня, а местность была не слишком богата продовольствием. Остановили машину. У кого есть деньги? Военный комиссар вывернул все свои карманы - в них не оказалось ни копейки. Комиссар по морским делам тоже оказался банкротом. Не было денег и у шофера. Трусишка купил провизии.
Когда они заворачивали на Невский, у автомобиля лопнула шина.
"Что делать?" - спросил Антонов.
"Реквизировать другой автомобиль!" - предложил Дыбенко, размахивая револьвером.
Антонов встал среди улицы и замахал проезжающей машине, у руля которой сидел какой-то солдат.
"Мне нужна эта машина",- заявил Антонов.
"Не дам!" - ответил солдат.
"Да вы знаете, кто я такой?" - и Антонов показал бумагу, в которой значилось, что он назначен главнокомандующим всеми армиями Российской республики и что все и каждый обязаны повиноваться ему без всяких разговоров.
"Хоть бы вы были сам дьявол, мне все равно! - с жаром ответил солдат.- Эта машина принадлежит первому пулеметному полку, и мы везем в ней боеприпасы. Не видать вам этой машины..."
157 Затруднение было разрешено появлением старого и разбитого такси под итальянским флагом. (Во время беспорядков владельцы частных автомобилей во избежание реквизиции регистрировали их в иностранных консульствах.) Из этого такси высадили толстого гражданина в роскошной шубе, и высшее командование поехало дальше.
Покрыв около десяти миль и добравшись до Нарвской заставы, Антонов спросил, где командующий красногвардейскими силами. Его проводили до самой окраины, где несколько сот рабочих отрыли окопы и ждали казаков.
"Как у вас дела, товарищи?" - спросил Антонов.
"Все в полном порядке, товарищ,- ответил командир.- Войска в превосходном настроении... Одно только - боеприпасов нет..."
"В Смольном лежит два миллиарда обойм,- сказал ему Антонов.- Сейчас я дам вам ордер...- Он стал рыться в карманах.- Нет ли тут у кого-нибудь клочка бумаги?"
У Дыбенко не было. У ординарцев тоже. Трусишка предложил свой блокнот.
"А чорт! У меня нет карандаша! - вскрикнул Антонов.- Кто даст карандаш?.." Нечего и говорить, что единственным, у кого был карандаш, оказался Трусишка...
Не попав в автомобиль верховного командования, мы отправились на Царскосельский вокзал. На Невском мы видели проходящих красногвардейцев с винтовками. Штыки были не у всех. Наступали ранние зимние сумерки. Высоко подняв головы, шли они сквозь холодное ненастье неровными рядами, без музыки, без барабанов. Над их головами развевался красный флаг, на котором корявыми золотыми буквами было написано: "Мира! Земли!". Все они были очень молоды. На лицах - выражение людей, сознательно идущих на смерть... Тротуарная толпа полубоязливо, полупрезрительно провожала их взглядами в ненавидящем молчании...
На вокзале никто не знал, где Керенский и где фронт. Впрочем, поезда ходили только до Царского...
Наш вагон был набит деревенскими жителями, возвращавшимися домой. Они везли с собой всякие покупки и вечерние газеты. Разговор шел о восстании большевиков. Но если бы не эти разговоры, то по виду нашего вагона никто не догадался бы, что вся Россия расколота гражданской войной на два непримиримых лагеря, что поезд идет к театру военных действий. Выглядывая в окна, мы видели в быстро сгущающихся сумерках толпы солдат, тянувшихся по грязным дорогам к городу. Они спорили между собой, размахивая винтовками. На боковой ветке стоял товарный поезд, набитый солдатами и освещенный кострами. Вот и все. Далеко позади, на плоском горизонте, ночь освещалась отблесками городских огней. Мы видели трамвай, ползший по далекому предместью.
В Царском Селе на станции все было спокойно, но там и сям виднелись кучки солдат, тихо перешептывавшихся между собой и беспокойно поглядывавших вдоль пустынной дороги в сторону Гатчины. Я спрашивал их, за кого они. "Что ж,сказал мне один солдат,- ведь мы дела не знаем... Конечно, Керенский провокатор, но, думается нам, нехорошо русским людям стрелять в русских людей".
В помещении начальника станции дежурил высокий приветливый и бородатый солдат с красной повязкой полкового комитета на рукаве. Наши удостоверения из Смольного внушили ему-большое уважение. Он был, безусловно, за Советы, но находился в некотором смущении.
"Красногвардейцы были здесь два часа назад, но потом ушли. Утром явился комиссар, но, когда пришли казаки, он вернулся в Петроград".
"А сейчас здесь казаки?"
Он мрачно кивнул головой. "Здесь был бой. Казаки пришли рано утром. Они взяли в плен двести-триста человек наших и человек двадцать пять убили".
"А где же они теперь?"
"Да вряд ли далеко ушли. Точно не знаю. Где-нибудь там..." - и он неопределенно махнул рукой на запад.
Мы пообедали в станционном буфете, пообедали прекрасно, гораздо дешевле и лучше, чем в Петрограде. По соседству с нами сидел французский офицер, только что вернувшийся пешком из Гатчины. Он говорил, что там все спокойно. Город в руках Керенского. "Ах, эти русские! - восклицал он.- Что за оригиналы!.. Хороша гражданская война! Все, что угодно, только не дерутся..."
Мы пошли в город. У выхода из вокзала стояло двое солдат с винтовками и примкнутыми штыками. Их окружало до сотни торговцев, чиновников и студентов. Вся эта толпа набрасывалась на них с криками и бранью. Солдаты чувствовали себя неловко, как несправедливо наказанные дети.
Атаку вел высокий молодой человек в студенческой форме, с очень высокомерным выражением лица.
"Я думаю, вам ясно,- вызывающе говорил он,- что, поднимая оружие против своих братьев, вы становитесь орудием в руках разбойников и предателей".
"Нет, братишка,- серьезно отвечал солдат,- не понимаете вы. Ведь на свете есть два класса: пролетариат и буржуазия. Так что ли? Мы..."
"Знаю я эту глупую болтовню! - грубо оборвал его студент.- Темные мужики вроде вот тебя наслушались лозунгов, а кто это говорит и что это значит - это вам невдомек. Повторяешь, как попугай!.." В толпе засмеялись... "Я сам марксист! Говорю тебе, что то, за что вы сражаетесь,- это не социализм. Это просто анархия, и выгодно это только немцам".
"Ну да, я понимаю,- отвечал солдат. На лбу его выступил пот.- Вы, видно, человек ученый, а я ведь простой человек. Но только думается мне..."
"Ты, верно, думаешь,- презрительно перебил студент,- что Ленин - истинный друг пролетариата?"
"Да, думаю",- отвечал солдат. Ему было очень тяжело.
"Хорошо, дружок! А знаешь ли ты, что Ленина прислали из Германии в запломбированном вагоне? Знаешь, что Ленин получает деньги от немцев?"
"Ну, этого я не знаю,- упрямо отвечал солдат.- Но мне кажется, Ленин говорит то самое, что мне хотелось бы слышать. И весь простой народ говорит так. Ведь есть два класса: буржуазия и пролетариат..."
"Дурак! Я, брат, два года высидел в Шлиссельбурге за революцию, когда ты еще стрелял в революционеров да распевал "Боже, царя храни"! Меня зовут Василий Георгиевич Панин. Ты обо мне никогда не слыхал?"