- Бакли или Буфорд - любой из них видел побольше, чем довелось мне.
Квентин оглядел всех и принял решение:
- Что ж, каждый из вас видел больше, чем я! Завтра утром ты, Бакли, будешь флайт коммандером вместо меня. Как только мы взлетим, командование возьмешь ты. Я займу твоё место. Мы попробуем каждого по очереди. Формально они могут сделать меня командиром, но фактически лидировать группу будет лучший пилот.
Вплоть до того дня, когда он пал смертью храбрых, Квентин Рузвельт продолжал летать под командованием одного из его пилотов. Сам он никогда не лидировал крыло.
Самнер Сьюэлл (Sumner Sewell) из Гарварда, Билл Тэйлор (Bill Taylor), погибший позже в бою, старина Хейни Хендрикс (Heinie Heindricks), который позже попал в германский плен, получив в бою десять ранений, и ещё добрая дюжина незаурядных личностей составляла 95-ю эскадрилью, - собрание, равного которому не было в мире - за исключением моей 94-ой.
Около восьми часов утра 7 мая 1918 года телефонный звонок французов поднял нас по тревоге. Четыре вражеских аэроплана летели над Понт-а-Мусоном в южном направлении. К счастью, как думали Джимми Холл, Эдди Грин (Eddie Green) и я, в это время дежурило первое крыло - моё. Мы запрыгнули в машины и с волнением наблюдали, как механики раскручивали пропеллеры.
- Выключить ток! - выкрикивает механик.
- Coupez! - отвечаю я, отключив его одним пальцем и просовывая остальные в меховые перчатки. Три или четыре удара снизу по ручке управления - и механик замирает на мгновение, глядя мне в лицо поверх фюзеляжа.
- Контакт? - решительно вопит он.
- Есть контакт! - кричу я в ответ, щёлкая переключателем.
Холёный мотор заходится рёвом с первого оборота, и практически в то же время я вижу, что Холл и Грин так же готовы к нашему занятию. Мгновение спустя три машины отрывают вращающиеся колёса от земли и направляются к маленькому городу Понт-а-Мусон на Мозеле (Moselle), набирая высоту.
Когда я взглянул вниз и обнаружил под собой крыши Понт-а-Мусона, мой альтиметр показывал высоту 12 000 футов. В глубине германских позиций в небе никого не было, поэтому я обратил пристальный взгляд на восток по направлению к Сен-Мийелю. Извилистая река бежала расплывчатой линией вокруг холмов близ Сен-Мийеля и наконец исчезала около далёкого Вердена. Я рассмотрел местность поближе и мгновенно различил движущуюся тень в двух или трёх милях вглубь нашей территории в окрестностях Бомона, на половине расстояния до Сен-Мийеля. Вот и бош - это я увидел с первого взгляда. Похож на двухместник, явно корректирующий артиллерийский огонь гансов против каких-то американских позиций за Бомоном. Я покачал крыльями, чтобы проинформировать о моём открытии компаньонам и как только сделал это, то увидел, что "Ньюпор" Джимми Холла выполняет такой же маневр. Наша тройка вместе устремилась в атаку.
Как только мы приблизились к нашей беспечной жертве, я заметил взрыв снаряда немецкого "Арчи", но не возле себя, а поблизости от их машины. Снаряды гансов образовывали чёрный дым, что и отличало их от снарядов союзников, для которых был характерен белый дым. Двухместный "Альбатрос" мгновенно развернулся и стал снижаться в сторону Германии.
Через мгновение ещё три немецких снаряда разорвались перед отступающим двухместником. И эти три разрыва находились приблизительно на нашей высоте. Похоже, что это был заренее условленный метод общения, которым артиллеристы на земле поддерживали связь с аэропланом высоко над ними. Они сообщали "Альбатросу", что три наших быстрых истребителя приближаются с востока, и дымами разрывов они указывали точную высоту, на которой мы летели.
Много раз мне доводилось наблюдать эту удивительную сигнальную сработанность между зенитчиками и немецкими аэропланами. Однажды со мной произошёл случай, когда снарядные разрывы указали бошам на моё присутствие над облаками, где я укрылся, расчитывая преподнести сюрприз приближавшемся гансам. Это восхитительное взаимодействие между германской артиллерией и их авиаторами могло бы с большой пользой быть перенятым и нашей армией. Ведь ценное предупреждение получали не только угрожаемые машины, но и самолёты подкрепления могли видеть разрывы на большом расстоянии и лететь на выручку, располагая полной информацией о количестве, высоте и, возможно, даже типе машин неприятеля перед ними.
Вот батареей гансов передан ещё один сигнал, информирующий пилотов о строе наших машин. С помощью мощных телескопов они установили позицию каждой машины в нашем строю относительно друг друга. Как только один их самолётов взобрался значительно выше остальных, чтобы иметь преимущество по высоте и нести дозор на случай сюрпризов сверху, как об этом маневре немецкие пилоты были проинформированы разрывом одного снаряда значительно выше остальных. Боши сразу насторожились, высматривая антагониста, который прятался в лучах солнца и не был им виден. О том, что он должен быть где-то там их уведомило одно всокое облачко взрыва.
Как только капитан Холл, лейтенант Грин и я приблизились к медленной двухместной машине, как ещё один дымовой сигнал был послан батареями под нами. Я повернул голову и огляделся в поисках вражеских аэропланов, привлечённых этими сигналами. Сзади по направлению к Понт-а-Мусону я заметил что-то в небе. Вглядевшись пристальнее, я понял, что мои подозрения подтвердились. Четыре истребителя "Пфальц" гнались за нами, стремясь по диагонали пересечь нам курс и отрезать путь к отступлению.
Заняв место перед капитаном Холлом, я покачал крыльями и бросился вправо. Этим сигналом я обратил внимание лидера на опасность, которую он проморгал. В следующий миг капитан Холл снова лидировал строй, и все три машины развернулись, устремляясь на восток. Приближающаяся группа противника летела значительно ниже нас, что давало нам определённое преимущество. Мы могли спикировать в атаку в любой удобный для нас момент, а могли оставаться вне досягаемости до тех пор, пока висели выше. Наши машины в тот момент находились в трёх или четырёх милях от линии фронта на немецкой территории.
По какой-то необъяснимой причине капитан Холл стал уходить все дальше и дальше вглубь немецких позиций. То ли он увидел нечто в том направлении, то ли ещё по какой причине, он по-прежнему игнорировал близкое присутствие четырёх "Пфальцев". Секунду я колебался, а затем "подрезал" Джимми и вновь просигналил. Будучи в полной уверенности, что теперь он увидел группу бошей, которая находилась уже не более, чем в миле от нас, я вышел из виража и свалился в атаку. С таким человеком, как капитан Холл, меня не страшил исход схватки. Его машина следовала по пятам.
Воспользовавшись превышением по высоте, мы быстро набрали скорость, которая позволила занять очень выгодную позицию. Я выбрал задний "Пфальц", намертво загнал его в прицелы и приготовился открыть огонь. Моя цель даже не дрогнула, пока дистанция между нами сокращалась. На расстоянии 200 ярдов я нажал гашетки и увидел, как трассирующие пули устремились к крыльям "Пфальца". Мой пулемёт непрерывно стрелял, пока я не подобрался к "Пфальцу" на 50 ярдов. Затем вражеская машина перевернулась и упала в штопоре. Я не решился следовать за ней далее. Я набирал высоту пока практически не стал на хвост, и в таком положении быстро осмотрелся.
Моей первой мыслью было то, что в горячке погони за жертвой один из её компаньонов мог так же зайти мне в хвост. С величайшим облегчением я увидел, что позади никого нет. Но не более, чем в сотне ярдов справа я заметил круто снижающийся "Ньюпор", а за его хвостом пикировал "Пфальц", поливая огнём фюзеляж и кабину американской машины. Но даже пока я наблюдал за этоим смертельным преследованием, расклад неожиданно изменился. Холл или Грин, не знаю кто это был, казалось, устав от монотонности, быстро "выдернул" машину, и, описав полную петлю, вышел из неё в тот момент, когда "Пфальц" проходил под ним. Ситуация пременилась в мгновение ока, и "Ньюпор" стал поливать 650 пулями в минуту летящую впереди машину боша.
Бош упал, и я, спикировав, пролетел мимо победоносного Джимми Холла. Представьте каково было моё удивление, когда я обнаружил не Холла, а Грина, глядящего на меня из кабины! И больше ни одной машины в небе. Что могло случиться с Джимми Холлом?
Мы летели домой вместе, Грин и я, натолкнувшись на ожесточённый огонь "Арчи", когда пересекали окопы. Как только мы приземлились, я немедленно побежал к Грину, чтобы осведомиться о Джимми. Моё сердце словно наполнилось свинцом, так как я был почти уверен в ответе, который услышу.
"Ушёл вниз в штопоре без верхнего крыла!" - сообщил мне Грин, не успел я и рта раскрыть, - "Я видел как он пикирует на боша, когда сам начал атаку. Следующее, что я разглядел: он входит в штопор, а бош продолжает стрелять по нему, пока он падает. Он, должно быть, разбился как раз за теми деревьями у Монсека.
Я не в силах описать радость, которую испытала эскадрилья около месяца спустя, когда мы получили письмо от Джимми Холла лично. Он писал из госпиталя в Германии, где он лежал со сломанной лодыжкой. Он не был сбит в бою, как мы предполагали, а ввёл "Ньюпор" в слишком глубокое и быстрое пике, и слабая конструкция крыла разрушилась в полёте; и когда он почти достиг земли, ему удалось выровнять аэроплан. Аварию Джимми пережил, отделавшись поломанной лодыжкой. Он надеялся полностью выздороветь за последующие две недели.
19 ноября 1913 года [так в тексте - прим. пер.], когда французская армия входила маршем в оккупированную крепость и город Мец, несколько офицеров из нашей эскадрильи перелетели с нашего аэродрома в Рамберкур (Rembercourt), чтобы увидеть церемонию. Мы оказались первыми американцами, которых видели обитатели Меца. Один из жителей, который первым заговорил с нами, пока мы любовались триумфальным шествием через Плазу (Plaza), спросил, не знаем ли мы американского авиатора по имени капитан Холл. Мы немедленно окружили его и засыпали расспросами.
"Ну", - заговорил он наполовину по-французски и наполовину по-немецки, "ваш капитан Холл находился в местном госпитале несколько недель, а затем был переведен в тюрьму. Только вчера немцы оставили Мец и всех заключённых отпустили. Капитан Холл вчера убыл в направлении Нанси. Он неплохо передвигался с помощью трости и наверняка ему удастся проехать часть пути".
По возвращении на аэродром из Меца на следующий день, мы узнали что Джимми Холл действительно пересёк линию фронта. Он отправился в Париж на отдых. Несколько его старых друзей немедленно улетели на своих машинах в Париж, где подобающим образом приветствовали долго отсутствовавшего товарища в заслуженно знаменитой гостинице мсье де Крийона (Inn of Monsieur de Crillon) - этом оазисе встреч американских авиаторов в Париже.
И от лично Джимми Холла нам удалось узнать действительные факты его аварии в тот день над Монсеком. Слишком быстрым снижением он подверг "Ньюпор" излишним перегрузкам. Оторвалось крыло, что могло привести к падению на деревья внизу. Но ему почти удалось справиться с ситуацией, управляя машиной лишь при помощи двигателя, подобно тому, как Джимми Мейсснер сделал это за день до описываемого проишествия, совершив уникальный перелёт домой, как вдруг он ощутил сильный взрыв мотора. Его двигатель остановился. Машина снова потеряла управление и, в итоге, разбилась в чистом поле, что привело к сложному перелому лодыжки.
Один из пилотов, с которыми он сражался, приземлился неподалёку и взял его в плен. Быстрый осмотр мотора показал, что внезапный врыв, произошедший в воздухе, стал результатом прямого попадания шального снаряда! Только чудом он не разорвался!
Пилот "Пфальца" забрал капитана Холла в штаб своей эскадрильи, где он отобедал с немецкими авиаторами. Они признали потерю двух машин в бою с нашей группой в тот день.
Двух машин! Одну сбил Грин, но кто завалил вторую? Я видел, как мой противник свалился в штопор, но у меня не было времени проследовать за ним, и я пришёл к выводу, что он сжульничал, будучи на самом деле невредим. Я даже не предполагал, что одержал победу в том бою. Представьте, как я был поражён, когда позже капитан Холл рассказал, что лично видел, как мой антагонист загорелся и разбился, сгорев дотла! А выжившие пилоты из его эскадрильи признались капитану Холлу, что потеряли в том бою две машины! Так победы иногда приходят к истребителю, когда он о них даже не подозревает. Победа над тем самолётом никогда не была заявлена и, соответственно, не была записана на мой счёт.
Об исчезновении капитана Холла весь цивилизованный мир узнал в течение двадцати четырёх часов. Широко известный публике как наиболее одарённый автор, он был любим всеми американскими пилотами во Франции в качестве самого отважного лётчика-истребителя. Каждый пилот, имевший привилегию быть знакомым с ним, горел жаждой мести.
Приземлившись после последнего патрулирования Холла, не более чем через пятнадцать минут я случайно встретил старину Лафа, шедшего через аэродром с видом, который свидетельствовал о беспощадности ко всем врагам, о которых он думал. Я знаю - он был одним из ближайших друзей Джимми. Много месяцев они летали вместе в знаменитой эскадрилье "Лафаетт".
Механики, завидев приближение Лафа, предугадали его пожелания и выкатив самолёт, принялись за подготовку лётного снаряжения. Не говоря ни слова, Лафбери натянул лётный костюм, взобрался в машину и вылетел в сторону Германии.
Он провёл в воздухе полтора часа, не встретив противника. Затем, имея запас топлива едва на полчаса, он углубился на немецкую территорию и атаковал три одноместных истребителя, замеченные им к северу от Сен-Мийеля. Одного из них он сбил, а остальных обратил в бегство. На следующий день эта славная победа была подтверждена передовым постом наблюдения, с которого следили за ходом боя.
Хотя исчезновение Джеймса Нормана Холла было печальным и угнетающим для всех нас, я уверен, что память о нём стала одной из причин будущих выдающихся достижений его эскадрильи. Каждый пилот в его организации в тот день поклялся отомстить за самую тяжёлую из личных потерь, которую когда-либо понесли американские Воздушные Силы.
Глава 7. Новые обязанности
8 мая 1918 года, на следующий день после печального исчезновения капитана Джимми Холла, я был уведомлён, что меня назначили на его место, и впредь я буду командовать звеном номер I нашей эскадрильи. Будучи очень довольным таким назначением, я всё же понимал, что ещё до конца дня кто-нибудь из моего звена может стать командиром вместо меня так же, как и я занял место капитана Холла.
Множество маленьких идей, способных продлить мою жизнь в авиации, постоянно занимали моё сознание несколько последних недель. На некоторые из них я обратил внимание в результате собственных нелепых промахов. Чем большим глупцом я чувствовал себя после каждой ошибки, тем лучший извлекал из неё урок. Как только я стал флайт-коммандером, то решил начать обучение подчинённых пилотов тем спасительным трюкам, которые усвоил сам. Так опасная хрупкость крыльев "Ньюпора" была тем, о чём стоило помнить всегда.
Ещё одной из маленьких предосторожностей, которые могут означать разницу между жизнью и смертью, стала выработанная мною привычка делать один или два полных круга над аэродромом перед посадкой по возвращении из патрулирования. Необходимость в трате времени для такой меры предосторожности вполне объяснима. Стремительное снижение с высоты 15 000 футов, где воздух разрежен и очень холоден, к поверхности земли, с резкими перепадами давления, может запросто вызвать недомогание у авиатора. Он может неправильно оценить расстояние до земли и разбиться вдребезги, пытаясь лишь коснуться её поверхности. Круг или два над самой поверхностью летного поля дадут ему время для того, чтобы "отрегулировать" зрение и привыкнуть к перепаду давления воздуха. Это занимает какую-то минуту, а может спасти жизнь. Пользуясь случаем, можно осмотреться - нет ли других самолётов, готовящихся к посадке на тот же участок в то же время.
Через два дня после того, как я принял командование, наше звено возвращалось из дневного патрулирования. Когда мы кружили над полем, я заметил под собой самолёт, заходящий на посадку. Минутку я понаблюдал за ним и отметил, что всё шло отлично. В следующее мгновение я заметил другой самолёт, садившийся точно с противоположного направления. Обе машины практически одновременно коснулись земли колёсами в разных концах поля. Я был бессилен сделать что-либо большее, чем просто смотреть за развязкой этого нелепого происшествия, хотя и пытался кричать им, чтобы они обратили внимание друг на друга. Конечно, они не могли меня расслышать, но и я не мог не кричать, так как инстинктивно знал - их ждёт жуткое крушение.
Две машины грациозно неслись друг на друга, словно в постановке железнодорожного столкновения на ярмарке. Они встретились точно посредине аэродрома, их крылья обнялись, как в приёме улан "левый алеман" и они всё вертелись и вертелись волчком. Во время этого крутящегося танца был задет механизм синхронизации в пулемёте капитана Марра (Marr) и светящиеся трассирующие и зажигательные пули стали разлетаться из карусели со скоростью 650 выстрелов в минуту. С моего места наверху это очень походило на празднование Дня Независимости четвёртого июля, с гигантским колесом, разбрасывающим живые искры во всех направлениях.
К счастью, на протяжении всего представления никто не пострадал, что, в общем-то, является обычным исходом псевдовоенных маневров. Оба пилота выкарабкались из-под обломков, пожали друг другу руки и направились к ангарам сообщить людям в укрытии, что шоу завершилось. Затем приземлились и мы.
На следующий день, когда Рид Чемберс сопровождал меня в полёте через немецкие позиции, мы сделали ещё одно довольно интересное открытие. Со стороны Тьякура (Thiaucourt), расположенного в четырёх милях в глубине вражеской территории, к нам приближались четыре великолепных "Альбатроса". Они летели в чётком строю и находились приблизительно на нашей высоте. Я покачал крыльями Риду и он покачал мне в ответ. Мы поняли друг друга. Нас было двое против четырёх, но у нас была ещё и полная уверенность друг в друге, да и последние успехи нашей эскадрильи определённо придавали сил. А вот противостоящей четвёрке, возможно, не хватало такого взаимопонимания. В любом случае стоило рискнуть и разыграть блеф - вдруг удастся их разделить.
Доскональное знание как своего партнёра, так и его способностей в воздушном бою - уже половина успеха, собственно, как и в любом другом предприятии. Как ни крути, Рид Чемберс был тот ещё сорвиголова и пилот от Бога, но я заметил, что безрассудство сочеталось в нём с редкой осторожностью и это делало его надёжным товарищем в бою. Впоследствии Рид записал на свой счёт семь официальных побед и к концу войны был следующим за мной по количеству часов, проведенных над позициями противника.
Одновременно развернувшись по направлению к группе "Альбатросов", мы добавили обороты и ринулись прямо на них. Мы не отклонились ни на дюйм от параллельных курсов, стреляя прямо в центр приближающегося квартета. Неизвестно, приняли ли нас за двух неистовых экспертов-истребителей из Соединённых Штатов или за двух безумных новичков, способных, чего доброго, протаранить врагов, но прежде, чем нам удалось приблизиться на дистанцию "пистолетного выстрела", их лидер заложил вираж и повернулся к нам хвостом. Остальные участники группы покорно, словно овцы, последовали за ним; круто снижаясь в сторону немецкой территории, эта четвёрка оставила нам чистое небо над Тьякуром. Одной лишь наглостью мы запугали соединение, количественно превосходившее нас.
В отношении полётов день 12 мая был "дрянным" днём, но он был отмечен одним из самых приятных событий, произошедших во время моего пребывания во Франции. Полковник Митчелл позвонил на аэродром, чтобы пригласить с собой несколько наших представителей в Шато Сирю (Chteau Sirur) - прекрасное поместье древнего французского рода, расположенное в пятидесяти милях к югу от нашего аэродрома. Майор Хаффер и ещё несколько офицеров нашей эскадрильи, включая и меня, покинули столовую сразу после ланча и были в Шато спустя несколько минут после прибытия полковника Митчелла и майора Холла. Графиня чрезвычайно сердечно поприветствовала нас, а затем провела в часть поместья, состоявшую из парка, площадью около десяти миль. Угодья были густо усажены деревьями и поддерживались в отменном состоянии. Через лес петлял извилистый поток, берега которого были соединены огромными старинными каменными мостами через определённые интервалы. Пруды для разведения рыбы и охотничьи угодья круглый год обеспечивали поместье живностью. Во время нашей прогулки несколько диких кабанов пересекли дорогу буквально в двух шагах перед нами. Нам сказали, что охота на кабанов - одно из любимых развлечений обитателей Шато.
Собственно усадьба состояла из множества роскошных залов. Один из уголков Шато занимала тускло освещённая маленькая часовня, которая, как мы выяснили, помнила ещё романскую эпоху. Во время чаепития графиня великодушно предложила считать её восхитительный древний замок нашим домом в любое время, как только американские авиаторы устанут от фронтовых забот. Когда-нибудь мне всё же придётся признаться доброй графине, что недопустимое количество наших смертельно уставших авиаторов и, вероятно, ещё большее число совершенно не уставших американских авиаторов впоследствии пользовались её весьма благородным приглашением.
После сердечного прощания с нашей гостеприимной хозяйкой мы выехали назад в Шомон (Chaumont), где отобедали с полковником Митчеллом, а затем, после ещё одного долгого "заезда", в 3.30 утра, усталые, но довольные, вернулись домой. Там я "лицом к лицу" столкнулся с приказом, предписывавшим возглавить патрулирование над позициями противника ровно в пять часов утра! Всего полтора часа сна для смертельно уставшего авиатора!
Должно быть, небеса той ночью услышали мои молитвы о дожде, потому что когда я проснулся в одиннадцать часов утра и подошёл к окну, то обнаружил за ним пелену дождя. Ординарец не стал будить меня в назначенное время, так как видел, что погода нелётная. 15 мая нескольким парням из нашей эскадрильи были вручены награды за мужество и героизм; в то утро все мы обнаружили, что занимается прекрасный рассвет. Разыгрывая чисто американское пренебрежение к представлениям подобного рода, мы, тем не менее, совершенно выдавали своей нервозностью гордость, которую испытывали на самом деле в связи с присвоением наград.
Генерал Жерар - командующий Шестой Армией французов должен был прибыть на наш аэродром вскоре после ланча. Всё время до полудня я сторонился моих галантных приятелей, постоянно разыскивавших меня, чтобы посоветовать мне ещё раз побриться и как следует напудрить щеки, чтобы расцеловаться с генералом. Лейтенант Джимми Мейсснер так же, как и я, был новичком в этой чехарде с награждением, и нас здорово разыграли парни, утверждавшие, что они знают всё об этом. Майор Дэвид Петерсон тоже должен был получить Военный Крест, но он уже участвовал во множестве подобных церемоний, и его такая перспектива мало беспокоила. Капитан Джеймс Норман Холл, которого мы считали убитым в бою, и лейтенант Чарльз Чэпмен, сбитый две недели назад, также были вызваны для вручения заслуженной награды, но, увы, не могли и откликнуться на свои имена.
Вскоре после часа дня на наше поле вошли маршем три подразделения (слово "company" может обозначать любую воинскую единицу под командованием офицера прим. пер.) превосходного французского полка, возглавляемые великолепным военным оркестром. Затем прибыло ещё несколько пехотных подразделений знаменитой американской 26-й дивизии, в составе которых были парни из Новой Англии. Перед ними вышагивал щеголеватый американский оркестр. Обе группы как французских, так и американских солдат выстроились в шеренги, образовавшие полый квадрат в центре аэродрома.
Тем временем мы выкатили из ангаров все наши "Ньюпоры", и они стояли вдоль поля бок о бок, ярко сияя на солнце красными, белыми и синими обозначениями. Все механики и приписанный состав выстроились в шеренги за аэропланами, ожидая начала церемонии.
Джимми Мейсснер и я стояли, дрожа от страха, в то время как наши оживлённые товарищи подходили, чтобы дать нам последние утешительные советы. Затем, вместе с майором Петерсоном мы ожидали фатального слова вступления в пугающую реальность. Внезапно, посреди рёва труб обоих оркестров, из-за одного из ангаров появился генерал со свитой: оказывается они прятались там всё это время. Одну минуту я думал о том, как бы гордилась мною моя старенькая мама, а потом я попытался задрать лицо так высоко, чтобы ни один обычный генерал не смог дотянуться до него губами. Это был последний из отменных советов, с которым ко мне подошла через аэродром делегация старейших друзей.
Вдруг дальний оркестр заиграл нечто, что звучало несколько знакомо. Это оказалось гимном "О! Скажи! Видишь ли ты?...". Все вытянулись смирно и отдавали честь, пока мелодия не стихла. Затем далеко впереди меня полковник Митчелл - глава наших Воздушных Сил - произнёс короткую речь, поздравив нас с той честью, которую нам оказала своими наградами французская армия. А затем генерал Жерар - милый на вид человек с деловитой военной выправкой в облике и движениях - приблизился к нашему строю из трёх человек. В руках он держал Военный Крест и отпечатанный лист с упоминаниями в приказе от французской армии. Остановившись перед нами, он громко зачитал их по-французски.
Квентин оглядел всех и принял решение:
- Что ж, каждый из вас видел больше, чем я! Завтра утром ты, Бакли, будешь флайт коммандером вместо меня. Как только мы взлетим, командование возьмешь ты. Я займу твоё место. Мы попробуем каждого по очереди. Формально они могут сделать меня командиром, но фактически лидировать группу будет лучший пилот.
Вплоть до того дня, когда он пал смертью храбрых, Квентин Рузвельт продолжал летать под командованием одного из его пилотов. Сам он никогда не лидировал крыло.
Самнер Сьюэлл (Sumner Sewell) из Гарварда, Билл Тэйлор (Bill Taylor), погибший позже в бою, старина Хейни Хендрикс (Heinie Heindricks), который позже попал в германский плен, получив в бою десять ранений, и ещё добрая дюжина незаурядных личностей составляла 95-ю эскадрилью, - собрание, равного которому не было в мире - за исключением моей 94-ой.
Около восьми часов утра 7 мая 1918 года телефонный звонок французов поднял нас по тревоге. Четыре вражеских аэроплана летели над Понт-а-Мусоном в южном направлении. К счастью, как думали Джимми Холл, Эдди Грин (Eddie Green) и я, в это время дежурило первое крыло - моё. Мы запрыгнули в машины и с волнением наблюдали, как механики раскручивали пропеллеры.
- Выключить ток! - выкрикивает механик.
- Coupez! - отвечаю я, отключив его одним пальцем и просовывая остальные в меховые перчатки. Три или четыре удара снизу по ручке управления - и механик замирает на мгновение, глядя мне в лицо поверх фюзеляжа.
- Контакт? - решительно вопит он.
- Есть контакт! - кричу я в ответ, щёлкая переключателем.
Холёный мотор заходится рёвом с первого оборота, и практически в то же время я вижу, что Холл и Грин так же готовы к нашему занятию. Мгновение спустя три машины отрывают вращающиеся колёса от земли и направляются к маленькому городу Понт-а-Мусон на Мозеле (Moselle), набирая высоту.
Когда я взглянул вниз и обнаружил под собой крыши Понт-а-Мусона, мой альтиметр показывал высоту 12 000 футов. В глубине германских позиций в небе никого не было, поэтому я обратил пристальный взгляд на восток по направлению к Сен-Мийелю. Извилистая река бежала расплывчатой линией вокруг холмов близ Сен-Мийеля и наконец исчезала около далёкого Вердена. Я рассмотрел местность поближе и мгновенно различил движущуюся тень в двух или трёх милях вглубь нашей территории в окрестностях Бомона, на половине расстояния до Сен-Мийеля. Вот и бош - это я увидел с первого взгляда. Похож на двухместник, явно корректирующий артиллерийский огонь гансов против каких-то американских позиций за Бомоном. Я покачал крыльями, чтобы проинформировать о моём открытии компаньонам и как только сделал это, то увидел, что "Ньюпор" Джимми Холла выполняет такой же маневр. Наша тройка вместе устремилась в атаку.
Как только мы приблизились к нашей беспечной жертве, я заметил взрыв снаряда немецкого "Арчи", но не возле себя, а поблизости от их машины. Снаряды гансов образовывали чёрный дым, что и отличало их от снарядов союзников, для которых был характерен белый дым. Двухместный "Альбатрос" мгновенно развернулся и стал снижаться в сторону Германии.
Через мгновение ещё три немецких снаряда разорвались перед отступающим двухместником. И эти три разрыва находились приблизительно на нашей высоте. Похоже, что это был заренее условленный метод общения, которым артиллеристы на земле поддерживали связь с аэропланом высоко над ними. Они сообщали "Альбатросу", что три наших быстрых истребителя приближаются с востока, и дымами разрывов они указывали точную высоту, на которой мы летели.
Много раз мне доводилось наблюдать эту удивительную сигнальную сработанность между зенитчиками и немецкими аэропланами. Однажды со мной произошёл случай, когда снарядные разрывы указали бошам на моё присутствие над облаками, где я укрылся, расчитывая преподнести сюрприз приближавшемся гансам. Это восхитительное взаимодействие между германской артиллерией и их авиаторами могло бы с большой пользой быть перенятым и нашей армией. Ведь ценное предупреждение получали не только угрожаемые машины, но и самолёты подкрепления могли видеть разрывы на большом расстоянии и лететь на выручку, располагая полной информацией о количестве, высоте и, возможно, даже типе машин неприятеля перед ними.
Вот батареей гансов передан ещё один сигнал, информирующий пилотов о строе наших машин. С помощью мощных телескопов они установили позицию каждой машины в нашем строю относительно друг друга. Как только один их самолётов взобрался значительно выше остальных, чтобы иметь преимущество по высоте и нести дозор на случай сюрпризов сверху, как об этом маневре немецкие пилоты были проинформированы разрывом одного снаряда значительно выше остальных. Боши сразу насторожились, высматривая антагониста, который прятался в лучах солнца и не был им виден. О том, что он должен быть где-то там их уведомило одно всокое облачко взрыва.
Как только капитан Холл, лейтенант Грин и я приблизились к медленной двухместной машине, как ещё один дымовой сигнал был послан батареями под нами. Я повернул голову и огляделся в поисках вражеских аэропланов, привлечённых этими сигналами. Сзади по направлению к Понт-а-Мусону я заметил что-то в небе. Вглядевшись пристальнее, я понял, что мои подозрения подтвердились. Четыре истребителя "Пфальц" гнались за нами, стремясь по диагонали пересечь нам курс и отрезать путь к отступлению.
Заняв место перед капитаном Холлом, я покачал крыльями и бросился вправо. Этим сигналом я обратил внимание лидера на опасность, которую он проморгал. В следующий миг капитан Холл снова лидировал строй, и все три машины развернулись, устремляясь на восток. Приближающаяся группа противника летела значительно ниже нас, что давало нам определённое преимущество. Мы могли спикировать в атаку в любой удобный для нас момент, а могли оставаться вне досягаемости до тех пор, пока висели выше. Наши машины в тот момент находились в трёх или четырёх милях от линии фронта на немецкой территории.
По какой-то необъяснимой причине капитан Холл стал уходить все дальше и дальше вглубь немецких позиций. То ли он увидел нечто в том направлении, то ли ещё по какой причине, он по-прежнему игнорировал близкое присутствие четырёх "Пфальцев". Секунду я колебался, а затем "подрезал" Джимми и вновь просигналил. Будучи в полной уверенности, что теперь он увидел группу бошей, которая находилась уже не более, чем в миле от нас, я вышел из виража и свалился в атаку. С таким человеком, как капитан Холл, меня не страшил исход схватки. Его машина следовала по пятам.
Воспользовавшись превышением по высоте, мы быстро набрали скорость, которая позволила занять очень выгодную позицию. Я выбрал задний "Пфальц", намертво загнал его в прицелы и приготовился открыть огонь. Моя цель даже не дрогнула, пока дистанция между нами сокращалась. На расстоянии 200 ярдов я нажал гашетки и увидел, как трассирующие пули устремились к крыльям "Пфальца". Мой пулемёт непрерывно стрелял, пока я не подобрался к "Пфальцу" на 50 ярдов. Затем вражеская машина перевернулась и упала в штопоре. Я не решился следовать за ней далее. Я набирал высоту пока практически не стал на хвост, и в таком положении быстро осмотрелся.
Моей первой мыслью было то, что в горячке погони за жертвой один из её компаньонов мог так же зайти мне в хвост. С величайшим облегчением я увидел, что позади никого нет. Но не более, чем в сотне ярдов справа я заметил круто снижающийся "Ньюпор", а за его хвостом пикировал "Пфальц", поливая огнём фюзеляж и кабину американской машины. Но даже пока я наблюдал за этоим смертельным преследованием, расклад неожиданно изменился. Холл или Грин, не знаю кто это был, казалось, устав от монотонности, быстро "выдернул" машину, и, описав полную петлю, вышел из неё в тот момент, когда "Пфальц" проходил под ним. Ситуация пременилась в мгновение ока, и "Ньюпор" стал поливать 650 пулями в минуту летящую впереди машину боша.
Бош упал, и я, спикировав, пролетел мимо победоносного Джимми Холла. Представьте каково было моё удивление, когда я обнаружил не Холла, а Грина, глядящего на меня из кабины! И больше ни одной машины в небе. Что могло случиться с Джимми Холлом?
Мы летели домой вместе, Грин и я, натолкнувшись на ожесточённый огонь "Арчи", когда пересекали окопы. Как только мы приземлились, я немедленно побежал к Грину, чтобы осведомиться о Джимми. Моё сердце словно наполнилось свинцом, так как я был почти уверен в ответе, который услышу.
"Ушёл вниз в штопоре без верхнего крыла!" - сообщил мне Грин, не успел я и рта раскрыть, - "Я видел как он пикирует на боша, когда сам начал атаку. Следующее, что я разглядел: он входит в штопор, а бош продолжает стрелять по нему, пока он падает. Он, должно быть, разбился как раз за теми деревьями у Монсека.
Я не в силах описать радость, которую испытала эскадрилья около месяца спустя, когда мы получили письмо от Джимми Холла лично. Он писал из госпиталя в Германии, где он лежал со сломанной лодыжкой. Он не был сбит в бою, как мы предполагали, а ввёл "Ньюпор" в слишком глубокое и быстрое пике, и слабая конструкция крыла разрушилась в полёте; и когда он почти достиг земли, ему удалось выровнять аэроплан. Аварию Джимми пережил, отделавшись поломанной лодыжкой. Он надеялся полностью выздороветь за последующие две недели.
19 ноября 1913 года [так в тексте - прим. пер.], когда французская армия входила маршем в оккупированную крепость и город Мец, несколько офицеров из нашей эскадрильи перелетели с нашего аэродрома в Рамберкур (Rembercourt), чтобы увидеть церемонию. Мы оказались первыми американцами, которых видели обитатели Меца. Один из жителей, который первым заговорил с нами, пока мы любовались триумфальным шествием через Плазу (Plaza), спросил, не знаем ли мы американского авиатора по имени капитан Холл. Мы немедленно окружили его и засыпали расспросами.
"Ну", - заговорил он наполовину по-французски и наполовину по-немецки, "ваш капитан Холл находился в местном госпитале несколько недель, а затем был переведен в тюрьму. Только вчера немцы оставили Мец и всех заключённых отпустили. Капитан Холл вчера убыл в направлении Нанси. Он неплохо передвигался с помощью трости и наверняка ему удастся проехать часть пути".
По возвращении на аэродром из Меца на следующий день, мы узнали что Джимми Холл действительно пересёк линию фронта. Он отправился в Париж на отдых. Несколько его старых друзей немедленно улетели на своих машинах в Париж, где подобающим образом приветствовали долго отсутствовавшего товарища в заслуженно знаменитой гостинице мсье де Крийона (Inn of Monsieur de Crillon) - этом оазисе встреч американских авиаторов в Париже.
И от лично Джимми Холла нам удалось узнать действительные факты его аварии в тот день над Монсеком. Слишком быстрым снижением он подверг "Ньюпор" излишним перегрузкам. Оторвалось крыло, что могло привести к падению на деревья внизу. Но ему почти удалось справиться с ситуацией, управляя машиной лишь при помощи двигателя, подобно тому, как Джимми Мейсснер сделал это за день до описываемого проишествия, совершив уникальный перелёт домой, как вдруг он ощутил сильный взрыв мотора. Его двигатель остановился. Машина снова потеряла управление и, в итоге, разбилась в чистом поле, что привело к сложному перелому лодыжки.
Один из пилотов, с которыми он сражался, приземлился неподалёку и взял его в плен. Быстрый осмотр мотора показал, что внезапный врыв, произошедший в воздухе, стал результатом прямого попадания шального снаряда! Только чудом он не разорвался!
Пилот "Пфальца" забрал капитана Холла в штаб своей эскадрильи, где он отобедал с немецкими авиаторами. Они признали потерю двух машин в бою с нашей группой в тот день.
Двух машин! Одну сбил Грин, но кто завалил вторую? Я видел, как мой противник свалился в штопор, но у меня не было времени проследовать за ним, и я пришёл к выводу, что он сжульничал, будучи на самом деле невредим. Я даже не предполагал, что одержал победу в том бою. Представьте, как я был поражён, когда позже капитан Холл рассказал, что лично видел, как мой антагонист загорелся и разбился, сгорев дотла! А выжившие пилоты из его эскадрильи признались капитану Холлу, что потеряли в том бою две машины! Так победы иногда приходят к истребителю, когда он о них даже не подозревает. Победа над тем самолётом никогда не была заявлена и, соответственно, не была записана на мой счёт.
Об исчезновении капитана Холла весь цивилизованный мир узнал в течение двадцати четырёх часов. Широко известный публике как наиболее одарённый автор, он был любим всеми американскими пилотами во Франции в качестве самого отважного лётчика-истребителя. Каждый пилот, имевший привилегию быть знакомым с ним, горел жаждой мести.
Приземлившись после последнего патрулирования Холла, не более чем через пятнадцать минут я случайно встретил старину Лафа, шедшего через аэродром с видом, который свидетельствовал о беспощадности ко всем врагам, о которых он думал. Я знаю - он был одним из ближайших друзей Джимми. Много месяцев они летали вместе в знаменитой эскадрилье "Лафаетт".
Механики, завидев приближение Лафа, предугадали его пожелания и выкатив самолёт, принялись за подготовку лётного снаряжения. Не говоря ни слова, Лафбери натянул лётный костюм, взобрался в машину и вылетел в сторону Германии.
Он провёл в воздухе полтора часа, не встретив противника. Затем, имея запас топлива едва на полчаса, он углубился на немецкую территорию и атаковал три одноместных истребителя, замеченные им к северу от Сен-Мийеля. Одного из них он сбил, а остальных обратил в бегство. На следующий день эта славная победа была подтверждена передовым постом наблюдения, с которого следили за ходом боя.
Хотя исчезновение Джеймса Нормана Холла было печальным и угнетающим для всех нас, я уверен, что память о нём стала одной из причин будущих выдающихся достижений его эскадрильи. Каждый пилот в его организации в тот день поклялся отомстить за самую тяжёлую из личных потерь, которую когда-либо понесли американские Воздушные Силы.
Глава 7. Новые обязанности
8 мая 1918 года, на следующий день после печального исчезновения капитана Джимми Холла, я был уведомлён, что меня назначили на его место, и впредь я буду командовать звеном номер I нашей эскадрильи. Будучи очень довольным таким назначением, я всё же понимал, что ещё до конца дня кто-нибудь из моего звена может стать командиром вместо меня так же, как и я занял место капитана Холла.
Множество маленьких идей, способных продлить мою жизнь в авиации, постоянно занимали моё сознание несколько последних недель. На некоторые из них я обратил внимание в результате собственных нелепых промахов. Чем большим глупцом я чувствовал себя после каждой ошибки, тем лучший извлекал из неё урок. Как только я стал флайт-коммандером, то решил начать обучение подчинённых пилотов тем спасительным трюкам, которые усвоил сам. Так опасная хрупкость крыльев "Ньюпора" была тем, о чём стоило помнить всегда.
Ещё одной из маленьких предосторожностей, которые могут означать разницу между жизнью и смертью, стала выработанная мною привычка делать один или два полных круга над аэродромом перед посадкой по возвращении из патрулирования. Необходимость в трате времени для такой меры предосторожности вполне объяснима. Стремительное снижение с высоты 15 000 футов, где воздух разрежен и очень холоден, к поверхности земли, с резкими перепадами давления, может запросто вызвать недомогание у авиатора. Он может неправильно оценить расстояние до земли и разбиться вдребезги, пытаясь лишь коснуться её поверхности. Круг или два над самой поверхностью летного поля дадут ему время для того, чтобы "отрегулировать" зрение и привыкнуть к перепаду давления воздуха. Это занимает какую-то минуту, а может спасти жизнь. Пользуясь случаем, можно осмотреться - нет ли других самолётов, готовящихся к посадке на тот же участок в то же время.
Через два дня после того, как я принял командование, наше звено возвращалось из дневного патрулирования. Когда мы кружили над полем, я заметил под собой самолёт, заходящий на посадку. Минутку я понаблюдал за ним и отметил, что всё шло отлично. В следующее мгновение я заметил другой самолёт, садившийся точно с противоположного направления. Обе машины практически одновременно коснулись земли колёсами в разных концах поля. Я был бессилен сделать что-либо большее, чем просто смотреть за развязкой этого нелепого происшествия, хотя и пытался кричать им, чтобы они обратили внимание друг на друга. Конечно, они не могли меня расслышать, но и я не мог не кричать, так как инстинктивно знал - их ждёт жуткое крушение.
Две машины грациозно неслись друг на друга, словно в постановке железнодорожного столкновения на ярмарке. Они встретились точно посредине аэродрома, их крылья обнялись, как в приёме улан "левый алеман" и они всё вертелись и вертелись волчком. Во время этого крутящегося танца был задет механизм синхронизации в пулемёте капитана Марра (Marr) и светящиеся трассирующие и зажигательные пули стали разлетаться из карусели со скоростью 650 выстрелов в минуту. С моего места наверху это очень походило на празднование Дня Независимости четвёртого июля, с гигантским колесом, разбрасывающим живые искры во всех направлениях.
К счастью, на протяжении всего представления никто не пострадал, что, в общем-то, является обычным исходом псевдовоенных маневров. Оба пилота выкарабкались из-под обломков, пожали друг другу руки и направились к ангарам сообщить людям в укрытии, что шоу завершилось. Затем приземлились и мы.
На следующий день, когда Рид Чемберс сопровождал меня в полёте через немецкие позиции, мы сделали ещё одно довольно интересное открытие. Со стороны Тьякура (Thiaucourt), расположенного в четырёх милях в глубине вражеской территории, к нам приближались четыре великолепных "Альбатроса". Они летели в чётком строю и находились приблизительно на нашей высоте. Я покачал крыльями Риду и он покачал мне в ответ. Мы поняли друг друга. Нас было двое против четырёх, но у нас была ещё и полная уверенность друг в друге, да и последние успехи нашей эскадрильи определённо придавали сил. А вот противостоящей четвёрке, возможно, не хватало такого взаимопонимания. В любом случае стоило рискнуть и разыграть блеф - вдруг удастся их разделить.
Доскональное знание как своего партнёра, так и его способностей в воздушном бою - уже половина успеха, собственно, как и в любом другом предприятии. Как ни крути, Рид Чемберс был тот ещё сорвиголова и пилот от Бога, но я заметил, что безрассудство сочеталось в нём с редкой осторожностью и это делало его надёжным товарищем в бою. Впоследствии Рид записал на свой счёт семь официальных побед и к концу войны был следующим за мной по количеству часов, проведенных над позициями противника.
Одновременно развернувшись по направлению к группе "Альбатросов", мы добавили обороты и ринулись прямо на них. Мы не отклонились ни на дюйм от параллельных курсов, стреляя прямо в центр приближающегося квартета. Неизвестно, приняли ли нас за двух неистовых экспертов-истребителей из Соединённых Штатов или за двух безумных новичков, способных, чего доброго, протаранить врагов, но прежде, чем нам удалось приблизиться на дистанцию "пистолетного выстрела", их лидер заложил вираж и повернулся к нам хвостом. Остальные участники группы покорно, словно овцы, последовали за ним; круто снижаясь в сторону немецкой территории, эта четвёрка оставила нам чистое небо над Тьякуром. Одной лишь наглостью мы запугали соединение, количественно превосходившее нас.
В отношении полётов день 12 мая был "дрянным" днём, но он был отмечен одним из самых приятных событий, произошедших во время моего пребывания во Франции. Полковник Митчелл позвонил на аэродром, чтобы пригласить с собой несколько наших представителей в Шато Сирю (Chteau Sirur) - прекрасное поместье древнего французского рода, расположенное в пятидесяти милях к югу от нашего аэродрома. Майор Хаффер и ещё несколько офицеров нашей эскадрильи, включая и меня, покинули столовую сразу после ланча и были в Шато спустя несколько минут после прибытия полковника Митчелла и майора Холла. Графиня чрезвычайно сердечно поприветствовала нас, а затем провела в часть поместья, состоявшую из парка, площадью около десяти миль. Угодья были густо усажены деревьями и поддерживались в отменном состоянии. Через лес петлял извилистый поток, берега которого были соединены огромными старинными каменными мостами через определённые интервалы. Пруды для разведения рыбы и охотничьи угодья круглый год обеспечивали поместье живностью. Во время нашей прогулки несколько диких кабанов пересекли дорогу буквально в двух шагах перед нами. Нам сказали, что охота на кабанов - одно из любимых развлечений обитателей Шато.
Собственно усадьба состояла из множества роскошных залов. Один из уголков Шато занимала тускло освещённая маленькая часовня, которая, как мы выяснили, помнила ещё романскую эпоху. Во время чаепития графиня великодушно предложила считать её восхитительный древний замок нашим домом в любое время, как только американские авиаторы устанут от фронтовых забот. Когда-нибудь мне всё же придётся признаться доброй графине, что недопустимое количество наших смертельно уставших авиаторов и, вероятно, ещё большее число совершенно не уставших американских авиаторов впоследствии пользовались её весьма благородным приглашением.
После сердечного прощания с нашей гостеприимной хозяйкой мы выехали назад в Шомон (Chaumont), где отобедали с полковником Митчеллом, а затем, после ещё одного долгого "заезда", в 3.30 утра, усталые, но довольные, вернулись домой. Там я "лицом к лицу" столкнулся с приказом, предписывавшим возглавить патрулирование над позициями противника ровно в пять часов утра! Всего полтора часа сна для смертельно уставшего авиатора!
Должно быть, небеса той ночью услышали мои молитвы о дожде, потому что когда я проснулся в одиннадцать часов утра и подошёл к окну, то обнаружил за ним пелену дождя. Ординарец не стал будить меня в назначенное время, так как видел, что погода нелётная. 15 мая нескольким парням из нашей эскадрильи были вручены награды за мужество и героизм; в то утро все мы обнаружили, что занимается прекрасный рассвет. Разыгрывая чисто американское пренебрежение к представлениям подобного рода, мы, тем не менее, совершенно выдавали своей нервозностью гордость, которую испытывали на самом деле в связи с присвоением наград.
Генерал Жерар - командующий Шестой Армией французов должен был прибыть на наш аэродром вскоре после ланча. Всё время до полудня я сторонился моих галантных приятелей, постоянно разыскивавших меня, чтобы посоветовать мне ещё раз побриться и как следует напудрить щеки, чтобы расцеловаться с генералом. Лейтенант Джимми Мейсснер так же, как и я, был новичком в этой чехарде с награждением, и нас здорово разыграли парни, утверждавшие, что они знают всё об этом. Майор Дэвид Петерсон тоже должен был получить Военный Крест, но он уже участвовал во множестве подобных церемоний, и его такая перспектива мало беспокоила. Капитан Джеймс Норман Холл, которого мы считали убитым в бою, и лейтенант Чарльз Чэпмен, сбитый две недели назад, также были вызваны для вручения заслуженной награды, но, увы, не могли и откликнуться на свои имена.
Вскоре после часа дня на наше поле вошли маршем три подразделения (слово "company" может обозначать любую воинскую единицу под командованием офицера прим. пер.) превосходного французского полка, возглавляемые великолепным военным оркестром. Затем прибыло ещё несколько пехотных подразделений знаменитой американской 26-й дивизии, в составе которых были парни из Новой Англии. Перед ними вышагивал щеголеватый американский оркестр. Обе группы как французских, так и американских солдат выстроились в шеренги, образовавшие полый квадрат в центре аэродрома.
Тем временем мы выкатили из ангаров все наши "Ньюпоры", и они стояли вдоль поля бок о бок, ярко сияя на солнце красными, белыми и синими обозначениями. Все механики и приписанный состав выстроились в шеренги за аэропланами, ожидая начала церемонии.
Джимми Мейсснер и я стояли, дрожа от страха, в то время как наши оживлённые товарищи подходили, чтобы дать нам последние утешительные советы. Затем, вместе с майором Петерсоном мы ожидали фатального слова вступления в пугающую реальность. Внезапно, посреди рёва труб обоих оркестров, из-за одного из ангаров появился генерал со свитой: оказывается они прятались там всё это время. Одну минуту я думал о том, как бы гордилась мною моя старенькая мама, а потом я попытался задрать лицо так высоко, чтобы ни один обычный генерал не смог дотянуться до него губами. Это был последний из отменных советов, с которым ко мне подошла через аэродром делегация старейших друзей.
Вдруг дальний оркестр заиграл нечто, что звучало несколько знакомо. Это оказалось гимном "О! Скажи! Видишь ли ты?...". Все вытянулись смирно и отдавали честь, пока мелодия не стихла. Затем далеко впереди меня полковник Митчелл - глава наших Воздушных Сил - произнёс короткую речь, поздравив нас с той честью, которую нам оказала своими наградами французская армия. А затем генерал Жерар - милый на вид человек с деловитой военной выправкой в облике и движениях - приблизился к нашему строю из трёх человек. В руках он держал Военный Крест и отпечатанный лист с упоминаниями в приказе от французской армии. Остановившись перед нами, он громко зачитал их по-французски.